Текст книги "Сборник рассказов"

Автор книги: Лидия Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 51 страниц)

Облом

31-07-2007

Облом… Как много в этом звуке для сердца русского слилось…

Кто из нас хоть раз в жизни не обламывался не по-детски широко?

Есть такие? Нет? То-то же.

Облом, сука, паскудное жывотное…

Он приходит внезапно, когда его совсем не ждёшь, бьёт тебе по ыычкам, и пока ты хлопаешь глазами (ушами, сиськами, яйцами – нужное подчеркнуть) – он смотрит на тебя откуда-то снизу, с хитрым ленинским прищуром: «Обломался, мудак? Хо-хо! Ну, будь здоров, не кашляй!»

И ты понимаешь, что кто-то сверху решил над тобой просто постебаться. И, пока ты чешешь репу, переваривая последствия облома, этот кто-то нехуйственно над тобой ржёт. И вот из-за этого обидно вдвойне.

А ещё обломы деляцца на:

1) Облом обыкновенный. Это когда ты, в принципе, подозревал, что можешь обломаться, поэтому у тебя просто на пару минут съезжает набок рожа, после чего ты говоришь: «А ну и хуй с ним, с плащом!» – и забываешь про это досадное обстоятельство.

2) Облом необыкновенный. Это уже похуже. К нему ты был готов меньше всего, и после Серьёзного Облома можешь целый вечер жрать алкоголесодержащие жыдкости любого происхождения, и искать в себе Причины Облома. Серьёзный Облом лечится распитием хани с друзьями, и проходит через пару дней.

и

3) ОБЛОМ ОХУИТЕЛЬНЫЙ. Вот это вообще жопа. К Охуительному Облому ты был не готов вообще. Ты даже не подозревал, что такое может произойти. И что? И правильно! Расслабил булки, хрюшка-гуманоид! И словил прямо в анус Охуительный Облом! Ещё могут возникнуть осложнения в виде свидетелей твоего Охуительного Облома, что усугубляет восстановительный период. Лечится временем, ханью, беспорядочными половыми связями, а и иногда и сменой места жытельства.

Я тоже проходила все три стадии Обломов.

Стадия первая. Облом обыкновенный.

Я проснулась утром оттого, что солнце било прямо в лицо, лаская солнечным зайчиком мои подростковые прыщи на лбу. Я встала, почесала прыщи, и, уже на автомате, потому что проделывала эту процедуру ежедневно на протяжении последнего года – проверила размер своих сисек. Которые упорно не желали расти, хотя для них уже были куплены 2 сатиновых лифчика нулевого размера, и один кружевной – третьего. Как знать, может, мне повезёт? Нащупав всё те же 2 дверных звонка, и ничуть этому не удивившись, я подошла к зеркалу, посмотрела на себя, подумала, плюнула, и полезла за косметичкой.

Сегодня вечером на дачу приезжал Дэн. Денис. Юноша 17-ти лет отроду, похожий на Шумахера в лучшие годы его жызни.

Дэна вожделели все дачные особы женского пола, с 10 до 35 лет включительно. И я как раз попадала в эту возрастную категорию.

У Дэна была гитара, и новенькая чёрная телогрейка. Дэн виртуозно ругался матом, и очень мило картавил.

*Лирическое отступление. Есть у меня фетиш. Сексуальный. Люблю картавых людей. И пол мне не важен. Я испытываю почти оргазм, заставляя или умоляя их произнести лично для меня три раза подряд слово «бронетранспортёр»! Когда лет в пять моего сына отправили к логопеду, он беспалева сообщил седовласому профессору: «А я не буду у вас лечиться. Ага. А зачем? Между прочим, моя мама прёцца от мужыгов, которые букву «р» не выговаривают!» Маме пришлось краснеть, и носить доктору коробочки конфет в каждый визит…*

Дэн картавил. Это было очень трогательно, и я моментально в него влюбилась.

Я подкарауливала Дэна у его дома – он стал натравливать на меня свою лишайную собаку, с бельмом на глазу.

Я клянчила у родителей деньги, покупала на них Дэну сигареты «Лаки Страйк» – он брал их, говорил: «О, клёво! А ещё есть?» – и отворачивался в сторону.

Я надевала свой сатиновый лифчик нулевого размера, напихивала в него ваты, и гордо дефилировала по дачному посёлку – Дэн громко ржал, и называл меня «стиральной доской».

Я вырезАла из газеты «Тайная Власть» заговор на любовь, и, стоя одной ногой в тазу, по щиколотку в килограмме мёда *за что я потом получила ахуительных пиздюлей от мамы*, а другой – в ведре с солёной водой, в который плавал мой плевок, три волоса, и откусанный ноготь, громко взвывала за туалетом: «Как пчела не может без мёда, так раб Божий Денис не сможет ни есть, не пить, ни девок водить, а будет думать только обо мне, Божьей рабе Лидии! Как соль без воды не может – так чтоб и раб Божий Денис не мог часу часовать, минуты скоротать без меня, рабы Божьей Лидии! Зубы-ключ-замок-язык! Тьфу-тьфу-тьфу!»

Не помогало. Дэн очень даже спокойно мог без меня жить-поживать и девок таскать, причиняя мне мучения.

Мне даже маниакально стало казаться, что у меня и прыщи пройдут, и сисьги вырастут прям в тот момент, когда Дэн меня прижмёт к себе, и скажет: «Лида, ёб твою мать, я ж так тебя люблю шопесдец! Давай уже поженимся, когда тебе стукнет осьмнадцать годоф, и умрём в один день через сто лет!»

Но этого не происходило.

А сегодня у Дэна должен был быть день рождения.

Я с особой тщательностью замазала крем-пудрой свой лоб, накрасила брови коричневыми тенями, приклеила украденные у мамы накладные ресницы французского производства и, в порыве вдохновения, нарисовала фломастером чувственную родинку над губой.

Потом я долго накручивала на щипцы чёлку, чтоб она свисала локоном страсти посередине лба, и наглаживала мамину парадно-выгребную кофту с маками.

Всё.

Посмотрев на себя в зеркало, я поняла, что если Дэн меня сегодня не полюбит – то он мудак шопесдец. Потому что такая красота была только у меня и у Майкла Джексона.

По инерции, пощупав свои сисьги, я развернулась, и вышла из дома.

…В тот день Дэн нажрался до неприличия. Я, стараясь быть весь вечер ближе к нему, кряхтя, таскала именинника в кусты поблевать, вытирала его лицо мамиными маками, и тащила обратно.

И – вот он, момент истины!!!!!!!

Дэн обнял меня, прижал к себе, погладил по волосам, заглянул мне в лицо, поплевал на большой палец, стер мою нарисованную родинку, хрюкнул, и торжественно произнёс:

– Лида.

Я вздрогнула и вся обратилась в слух.

– Лида. Я приду к тебе сегодня ночью. *Загадочная пауза*. С большой-большой кувалдой. *Пауза*. Я ёбну тебе ей по башке. Которая расколется как гнилая тыква. *Пауза*. И оттуда вывалится столько говна, сколько накопилось там за все твои 14 лет. *Пауза. Пауза. Пауза*

Никогда я не забуду эту фразу. В ту ночь меня постиг типичный Облом Обыкновенный.

Правда, переживала я случившееся долго, но это из-за подросткового гормонального взрыва. И это был мой Первый Облом в жизни.

Стадия вторая. Необыкновенный облом.

Серьёзный Облом у меня случился, когда мне было лет 20. Просидев на даче с ребёнком безвылазно 2 месяца, я одичала, и перестала реагировать на внешние раздражители, кроме крика голодного или обоссавшегося сына.

На исходе второго месяца на дачу пожаловали мои родители. А меня отпустили на 3 дня в Москву. Одну.

Я сидела в вагоне электрички, и рыдала от счастья.

Естественно, на меня обращали внимание. И старались сесть подальше от рыдающей девушки. Я рыдала, и мне было всё-всё похуй.

Тут рядом со мной шлёпнулось чьё-то тело. Я скосила глаза, и прекратила реветь.

Рядом сидел сказочно красивый мужыг, и протягивал мне эскимо:

– Девушка, не надо плакать. Съешьте, вот, лучше, мороженое… Прошу Вас…

Мороженое я сожрала в 2 секунды, чуть не подавившись палочкой, икнула, смутилась, и потупила взор.

Мужыг протянул руку:

– Виктор.

Я пожала его руку липкой ладошкой:

– Лида…

И 2 часа мы ехали вместе. 2 часа я не спускала с него глаз, и судорожно прикидывала, как бы так ненавязчиво всунуть ему свой номер телефона. Однако, я себя сильно недооценила. Потому что на Казанском вокзале Виктор жахнул меня в дёсны, и сказал:

– Телефончик оставишь? Я тебе сегодня позвоню. Часика через 2. Сходим куда-нибудь…Или у тебя посидим, если ты не против…

Хо-хо! Ещё бы я была против!!!

Домой я влетела как в жопу раненый джигит, и первым делом кинулась на кухню испить водицы.

И тут произошло непонятное.

Я со всей дури въебалась во что-то железное и холодное, с грохотом свалилась на пол, на меня полилась холодная вода, что-то ударило меня по голове, и я погрузилась в нирвану.

…Очнулась я тогда, когда за окном стояла кромешная темнота. «Час ночи, не меньше» – промелькнуло в повреждённом мозгу.

Наощупь я встала, по стенке дошла до выключателя, включила свет, и узрела следующую картину:

Посреди мокрой кухни валялась табуретка. В метре от неё сиротливо лежал и скучал огромный чугунный казан, а рядом белела записка, на которой маминым аккуратным почерком было выведено: «Лида, у нас отключили горячую воду. Я набрала тебе водички, и поставила возле ванной, чтоб тебе самой тяжести не поднимать. Ты сунь в казан кипятильник, погрей водички, да помойся с дороги. Мама»

Пару минут я тупо перечитывала записку, переводя взгляд с бумаги на казан, а потом начала нервно хихикать. Спасибо тебе, мамуля… Век не забуду доброты твоей материнской!

Тяжело шаркая по полу, я прошла в свою комнату, и включила автоответчик.

Сквозь шуршание сто раз перезаписанной плёнки полился голос Виктора:

– Лидочка, звонил тебе весь день и весь вечер, но так и не застал тебя дома… Очень жаль…

Утром я уезжаю обратно в Егорьевск, и в Москве буду через месяц. Буду рад встрече. Виктор.

Я 2 раза прослушала плёнку, и громко зарыдала.

Виктор больше никогда не позвонил.

Стадия третья. Облом охуительный.

Охуительный Облом произошёл всего 2 года назад. В тот момент я расплевалась со своим бойфрендом, днями напролёт сидела в Интернете, и из дома выходила только по необходимости. У меня была жестокая депрессия.

Через месяц меня потихоньку стало отпускать, и я поняла, что вожделею секса.

Дико. Жутко. До эпилепсии.

Перебрав в уме все возможные варианты, я не нашла ничего нужного. Ибо один был женат, другой – гламурный стриптизёр-полупидор, третий кончал как мастер спорта по скоростному спуску, а хотелось просто животной ебли в ритме нон-стоп. Чтоб или хуй пополам, или песда вдребезги.

Короче, надо было что-то срочно делать.

Вообще-то хотелось просто тупо выскочить на улицу, и схватить то, что под руку попадёцца, но мозгами я понимала, что это нихуя ни разу не вариант.

И тут на помощь пришёл Интернет.

Само собой, предложений поебаться поступало каждый день три мешка, но мне не нравились рожи потенциальных лаверсов, и я продолжала искать сама…

Пошёл второй месяц воздержания…

И тут я наткнулась на Сашу.

Саше было 23 года, жил он в Пушкино, выглядел как фантик от конфеты, и писал мне длиннющие лирически-сопливые письма. Я тоже писала ему про непонимание, про мужиков-козлов, и проникалась к Саше любовью и похотью всё больше и больше.

Через пару недель переписки мы с ним встретились на ВДНХ.

В жизни он оказался ниже ростом, чем я думала, но это всё. Во всём остальном он и был тем мальчиком с фотографии, которая вот уже 2 недели стояла у меня на столе.

Мы встречались каждый день. Мы гуляли по Ботаническому саду до позднего вечера, он отвозил меня домой, целовал в щёку, и уезжал обратно в Пушкино.

Так прошло ещё 2 недели, и пошёл ТРЕТИЙ месяц моего полового воздержания…

По ночам мне снились хуи. Я просыпалась в поту, и в мокрых трусах. Но, кроме Саши, я уже никого не вожделела.

И вот однажды, в очередной раз, гуляя по Ботаническому саду, Саша сказал: «А ты уже смотрела «Очень страшное кино-4»? Нет? А я вот скачал вчера из локалки… Хочешь, вместе посмотрим?

Слово вырвалось у меня само собой:

– Сегодня?????????

Саша вздрогнул, но сразу улыбнулся:

– Лучше завтра…

Блиа!!!!!!!!!

Ведь день я носилась колбасой. Я сходила в салон, сделала педикюр, нарастила ногти на руках, сходила на массаж, в солярий, в инфракрасную сауну, и к визажисту.

К вечеру у меня тряслись ноги. На полном серьёзе. Они тряслись, и подкашивались.

Я вожделела секса ТАК, как не вожделела никогда и ничего в своей жизни!

И вот мы у Саши. Мы сидим на диване, и нихуя не смотрим «Очень страшное кино-4», потому что я сразу полезла к нему целовацца, пуская слюни как бульдог, и у меня непроизвольно дёргаецца глаз.

Саша берёт меня на руки и несёт в спальню. По пути я успеваю разодрать на нём футболку, и напускать слюней за шиворот.

Он куртуазно кидает меня на постель, я сдираю с себя джинсы вместе с трусами, Александр срывает с меня майку, и кидает её на шкаф. Я уже не сдерживаюсь, и ору:

– Да ёбаный в рот, ты меня ебать сегодня будешь или нет??????????

– Да!! Да, бля! Буду!!!!!! – кричит Саша, срывая с себя трусы.

– Так давай уже, нахлобучь меня, Саня!!!! *Я думала, у меня голосовые связки парализует*

Саша падает на меня, и…

И вдруг будничным голосом говорит:

– Не встал… Эх… Слушай, а ты шоу «Офис» по ночам смотришь? Офигительное шоу, да? Я всегда в 2 часа ночи его смотрю…

У меня затряслись губы.

Все разом.

Застучали зубы, и свело жопу. Что ответить я не знала.

Саша помолчал, и сказал:

– Если ты хочешь спать – спи. А я тогда телик на кухне посмотрю, чтоб тебе не мешать.

И ушёл.

Я провела рукой по простыне под своей жопой, нащупала там мокрое пятно, уткнулась в подушку, и завыла белугой.

На кухне Саша заливисто смеялся и смотрел шоу «Офис», а я горестно дрочила, не прекращая рыдать.

Утром я проснулась в 6 часов, скинула с сиськи руку спящего Саши, оделась, и тихо закрыла за собой входную дверь…

Дома я нажралась абсента, позвонила пидору-стриптизёру, и предложила к нему приехать. Немедленно. Получив саркастический ответ:

– Совсем оголодала, мать? – скорбно кивнула: «Угу» – и поехала на «Парк культуры»…

Сын

29-08-2007

Тёмным осенним промозглым вечером я поняла, что в моём животе поселился СЫН.

То, что это – СЫН, а не, к примеру, глист – я поняла сразу.

И очень ответственно стала его взращивать.

Я кормила СЫНА витаминами «Прегнавит», пичкала кальцием, и мужественно глотала рыбий жир.

СЫН не ценил моих усилий, и через пять месяцев вспучил мой живот до размеров пляжного мяча. И ещё он всё время шевелился и икал.

Я торжественно носила в руках живот с СЫНОМ, и принимала поздравления и мандарины. Которые ела с кожурой, и с жеманной улыбкой.

Мы с СЫНОМ слушали по вечерам Вивальди, и трагично, в такт, икали под «Времена года»…

Через шесть месяцев я поймала себя на том, что облизываю булыжник с водорослями, который извлекла из аквариума. Я этого не хотела. Я выполняла приказы СЫНА.

Через семь месяцев я стала килограммами есть сырую картошку. СЫН надо мной глумился.

Через восемь месяцев я влезала только в бабушкин халат, и в клетчатый комбинезон, который делал меня похожей на жену Карлсона. СЫН вырос, и не оставил мне выбора.

Через девять месяцев я перестала видеть собственные ноги, время суток определяла по интенсивности икоты СЫНА, ела водоросли, сырую картошку, мандарины с кожурой, активированный уголь, сухую глину, предназначенную для масок от прыщей, хозяйственной мыло, сырую гречку, сигаретные фильтры и кожуру от бананов.

Я не стригла волосы, потому что баба Рая с первого этажа каркнула, что своими стрижками я укорачиваю СЫНУ жизнь.

Я не поднимала руки над головой, чтоб СЫН не обмотался пуповиной.

Я никому не давала пить из своей чашки.

Я старательно запихивала в себя свечи с папаверином, чтобы СЫН не родился раньше времени. Причём, запихивала их не туда, куда надо. Подумаешь, ошиблась на пару сантиметров…

Я купила СЫНУ коляску, кроватку, 22 упаковки памперсов, ванночку, подставку в ванночку, зелёнку, вату, стерильные салфетки, 16 бутылочек, 20 сосок, 20 пелёнок, 5 одеял, 2 матраса, манеж, велосипед, 15 чепчиков, 12 костюмов, 5 полотенец, 20 ползунков разных размеров, распашонки в неисчислимом количестве, шампунь, масло для попы, газоотводную трубочку, отсасыватель соплей, клизму, 2 грелки, зубную щётку, музыкальную карусель, 2 мешка погремушек и жёлтый горшок.

Я возила горшок в коляске по квартире, стирала и гладила с двух сторон все 20 пелёнок, 20 костюмов и далее по списку, а моя мама втихаря звонила психиатру.

СЫН должен был родиться в период с 12 июля до 3 августа.

Двенадцатого июля я собрала 2 пакета вещей. В первом лежали: тапочки, гель для душа, шампунь, зубная щётка, бумага, ручка, салфетки, расчёска, носки, резинка для волос и жетоны для телефона-автомата.

Во втором пакете были 2 пелёнки, памперс на 3 кг., распашонка, голубой чепчик, голубой «конверт» с заячьими ушами, кружевной уголок, и соска-слоник.

Тринадцатого июля я перетащила пакеты к себе в комнату, и поставила возле кровати.

Четырнадцатого июля я купила прогулочную коляску, и переложила в неё жёлтый горшок.

Пятнадцатого июля от меня сбежал в другую комнату муж.

Шестнадцатого июля я сожрала ударную дозу рыбьего жира, и плотно оккупировала туалет ещё на два дня.

Девятнадцатого июля мне с утра захотелось плакать. Я ушла в гостиную, села в кресло под торшером, достала из кармана своего необъятного халата «Тетрис», и начала строить пирамиду, тоненько при этом всхлипывая.

Через час меня нашёл мой папа. Он посмотрел на меня, о чём-то подумал, подёргал себя за бороду, и тихо вышел.

А ещё через час за мной приехала Скорая помощь.

Я вцепилась руками в мужа, и заревела в голос.

Муж посинел, и сел мимо стула.

СЫН принял решение родиться.

Меня привезли в роддом, взвесили, пощупали, заглянули внутрь практически через все отверстия в моём организме, и сказали, что СЫН родится к полуночи.

На часах было семь часов вечера.

В лифте, поднимающем меня в родблок, я заревела.

Старушка-нянечка, которая меня сопровождала, торжественно пообещала не спать до полуночи, и лично отвезти меня и СЫНА в палату.

Я успокоилась.

В палате меня уложили на жёсткую кушетку, и оставили одну.

Стало скучно.

СЫН внутри меня молчал, и никак не намекал на то, что он хочет родиться.

Стрелки больничных часов показывали восемь вечера.

Пришли врачи. Долго читали мою карту. Щупали мой живот. Разговаривали:

– Схватки?

– Слабые.

– Воды отошли?

– Нет ещё.

– Стимуляция?

– Подождём. Сама должна.

– Шейка?

– На пять сантиметров.

– А почему не рожаем?!

И все посмотрели на меня.

Я икнула, и мне стало стыдно. Да, я приехала сюда рожать. Но я понятия не имею, почему я не рожаю! И не смотрите на меня так!

Икнула ещё раз, и тут почувствовала, как подо мной растекается тёплая лужа.

Испугалась, и заорала:

– Рожаю!!!

Ко мне подошли, пощупали живот, похвалили, и ушли.

Через минуту пришла акушерка, поменяла мне простынь, и села рядом:

– Боишься?

Спрашивает, а сама улыбается. Очень смешно. Из неё вода не течёт…

– Боюсь.

Честно отвечаю. И тут же меня колотить начало, как в ознобе.

– Завтра бегать уж будешь. Колбасой по коридору.

Улыбается.

Я рот открыла, чтоб ответить что-то, и тут дыхание перехватило: по всему позвоночнику прошла волна боли, докатилась до коленей, и пошла на убыль.

СЫН твёрдо решил родиться до полуночи.

…Через три часа я лежала на мокрой от пота кушетке, сквозь багровую пелену боли видела только свои покусанные руки, чьи-то холодные пальцы убирали с моего лица прилипшие волосы, и при каждой новой схватке выгибалась дугой.

Кто-то перевернул меня на бок, и сделал укол.

Стало легче.

В ногах увидела трёх девочек-практиканток, которые без интереса смотрели мне куда-то между ног, и тихонько переговаривались:

– Порвётся…

– Неа.

– Спорим?

– Не буду.

– Голова лезет…

– Надо Елену Анатольевну позвать…

Голова лезет?! Уже?! Где?!

Руки непроизвольно потянулись под живот, но тут же перехвачены на полпути:

– Ты чё? Куда ты руками полезла? Инфекцию занесёшь!

Второе дыхание открылось. На выдохе быстро спрашиваю:

– Волосы какого цвета?

– Тёмные. Плохо видно.

– А глаза? Глаза видно?

Сдавленное хихиканье:

– Угу. Ещё как.

Пришла врач. Тоже посмотрела. На голову и на часы. Потом протянула руку:

– Вставай. Только осторожно, на голову ему не сядь. Боком, боком поднимайся… Вот так… теперь идём… Тихонечко, не упади… Теперь давай лезь на кресло… Ножки вот сюда клади… Вот эти как будто рычаги видишь? Хватайся за них двумя руками, подбородок прижми к груди, и тужься! Давай! Ну, ещё чуть-чуть!

Ничего не вижу уже. Глаза щиплет от пота, волосы в рот лезут. Заколку где-то за кушеткой потеряла. Тужусь так, что позвоночник трещит. Слышу, как трещит.

– Давай, давай ещё сильнее! Стоп! Всё! Не тужься! Кому сказала – не тужься! Голова вышла, теперь тельце само родиться должно. Дыши, дыши глубже, и не тужься, а то порвёшься…

Не тужься. Как будто я могу это контролировать. Но – стараюсь. Дышу как паровоз Черепановых на подъёме.

ХЛЮП!

Такой странный звук… Как будто кусок сырой печёнки на пол уронили.

И – пустота внутри. И дышать можно стало. Зажмурилась, и почувствовала, что мне на живот что-то положили.

Тёплое. Мокрое. Скользкое. И живое. И оно ПОЛЗЁТ!

Открываю глаза… Тяну руки. Накрываю ладонями маленькое, жидкое как у лягушонка, тельце…

СЫН… Это МОЙ СЫН!

Животом чувствую, как стучит ЕГО маленькое сердечко.

Кто-то осторожно убирает мои руки, и просит:

– Ещё потужься разок, девочка… Щас детское место выйдет, мы посмотрим, чтоб всё чисто было, чтоб внутри ничего не осталось, ребёночка помоем, и тебе дадим.

Тужусь. Что-то легко выскальзывает.

Через полминуты слышу детский крик. Поворачиваю голову вправо: надо мной стоит врач. Лица его не вижу – оно за повязкой. Вижу глаза. Морщинки лучиками разбегаются в стороны:

– Ну, смотри, мамочка, кто у нас тут?

Смотрю во все глаза. Улыбка до крови надрывает сухие, потрескавшиеся губы…

Потерянно смотрю на морщинки-лучики, и выдыхаю:

– СЫНУЛЬКА…

Смех в палате.

Мне осторожно кладут на живот СЫНА.

СЫН ползёт к моей груди, и тоненько плачет.

Прижимаю к себе родного человечка, боясь его раздавить.

Слёзы капают на подбородок, и на сыновью макушку. Целую его в головку, и всхлипываю:

– СЫН… Мой СЫН… Мой сыночек, моя кровиночка, моя радость маленькая… Мой… Только мой… Самый красивый, самый любимый… Мой Андрюшка!

Имя выскочило само по себе. Почему вдруг Андрюша? Хотели Никитку…

Но вы посмотрите: какой он Никитка? Он не похож на Никиту!!! Это Андрюшка!

Я ждала тебя, СЫН. Я очень тебя ждала. У тебя есть дом, малыш. Там есть маленькая кроватка, и жёлтый горшок. Есть коляска и игрушки. Там живут твои папа, бабушка, и дедушка. Там тёплое одеяльце и ночник-колобок. Тебе понравиться там, СЫН…

На часах – ровно полночь.

Меня на каталке вывозят в коридор, и протягивают телефонную трубку.

Я прижимаю к уху кусок казённой пластмассы, пахнущей лекарствами, облизываю губы, и шёпотом туда сообщаю:

– Папа Вова… У нас уже целых полчаса есть СЫН! Он маленький, красивый, и его зовут Андрюша. Мы ошиблись, папа… Это не Никита. Это Андрюша. Наш СЫН!