Текст книги "Сборник рассказов"

Автор книги: Лидия Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 51 страниц)

Шоковая терапия

13-01-2009

Как известно, «каждому-каждому в лучшее верицца, катицца-катицца голубой вагон».

На голубом вагоне я прокатилась десять лет назад, имея в попутчиках свою сестру, мужа, и маму. Мы целый месяц в нём катались, и нам всем верилось в лучшее. За это время мы все вполне могли бы четыре раза доехать до Владивостока. Но не доехали.

* * *

В нашей уютной трёхкомнатной квартире, где на шестидесяти метрах не совсем дружно проживали я, мой муж, мама, папа, и младшая сестра, зазвонил телефон. Звонил он как-то по-особенному паскудно и с переливами, как всегда бывает, когда кто-то тебе звонит из ебеней, но меня это не насторожило. Я подняла трубку:

– Аллоу! – Завопил мне в ухо какой-то мужик с акцентом, навевающим воспоминания о таборе родственников из Белоруссии. – Хто это? Лидочка? Машенька? Танечка?

– А вам, собственно, кто нужен? – Я ж умная девочка. Я ж понимаю, что это может быть родственник из Белоруссии, и мне очень не улыбаецца перспектива переезжать из своей собственной комнату на кухню, и жить там месяц, пока в моей комнате сушат на подоконнике дырявые носки какие-то упыри.

– Мне нужен Слава. – Ответил дядька, а я нахмурилась. Если тебе нужен Слава – так прямо и скажи. Какая тебе в жопу разница, кто взял трубку?

Но то, что незнакомому дядьке нужен мой папа, немного меня утешило. Родственники из Белоруссии – это по маминой линии. Папа у меня сиротка. У папы никого нету, кроме сестры-близнеца. Значит, на кухню меня не выпихнут. Но осторожность всё равно не помешает.

– А кто его спрашивает?

– Это Володя с Урала. – Удивил меня дядька. Чо мой папа на Урале забыл? А дядька разошёлся: – Это Машенька или Лидочка? Я ж вас лет десять не видел.

– Лидочка это, – говорю, – только я и десять лет назад никаких Володей не видала. А на память я не жалуюсь.

– Ну как же? – Дядька, по-моему, расстроился. – Я ж тебе ещё платье подарил на день рождения. Голубое, в кружевах.

– Серое, и в дырах. И не на день рождения, а на первое мая. И это было не платье, а халат. И не подарили, а спиздили с бельевой верёвки у соседки. – Я сразу вспомнила дядю Володю с Урала. Какого-то троюродного папиного племянника. Хуй его забудешь. – А ещё я помню, как вы напоследок скрысили у моего папы фотоаппарат и дублёнку, а у моей мамы – новую лаковую сумку. И они вас не простили.

Это было правдой. После дядиволодиного отбытия восвояси, мои мама с папой ещё месяц подъёбывали друг друга. Папа говорил маме:

– Тань, не пора ли тебе сходить в театр с новой сумкой?

А мама отвечала:

– Только после того как ты напялишь дублёнку и сфотографируешься.

Видимо, дядя Володя сразу понял по моему изменившемуся тону, что сейчас его пошлют нахуй, и больше никогда не возьмут трубку, и зачастил:

– Лидочка, у меня мало времени, так что я быстренько. В общем, я щас живу в Питере, я сказочно богат, я пиздец какой олигарх, и вот я вспомнил про вас. Мою семью. – Я фыркнула. – И хочу сделать вам подарки. Вот ты что хочешь, а?

– Ничего. – Отвечаю. – У меня всё есть.

– Зачем ты меня обманываешь? – Дядя Володя хихикнул. – Нет у тебя нихуя. У тебя ж папа алкоголик.

– Зато он халаты у старушек не пиздит. – Мне стало обидно за папу. – И если сравнить тебя и моего папу – то мой папа, по крайней мере, в штаны не ссытся, когда пьяный. А щас он вообще уже пятый год как не пьёт.

– Да ладно? – Не поверил дядя Володя. – И чо, разбогател?

– Не, – говорю, – в Питер он не переехал, олигархом не стал, но в штаны по-прежнему не ссыт. И то хорошо.

– А откуда у тебя «всё есть»? – Не унимался родственник.

– Да заебал ты! – Я уже не выдержала. – Замуж я вышла. – Муж меня златом-серебром осыпает.

– А шуба у тебя есть?

– Даже две.

– Третью хочешь?

– Хочу, – говорю. Вот сука прилипчивая. Как банный лист. – Очень хочу. Привези мне шубу, я буду рада.

И бросила трубку. И папе даже говорить не стала, что нам звонил олигарх из Питера. Папа у меня мужик серьёзный, ему обидно будет, если он узнает, что имеет в родственниках шизофреника.

Тут бы и сказке конец, но хуй. На следующий день, когда я вернулась с работы домой, ко мне с порога кинулась четырнадцатилетняя сестра, вся покрытая нервными красными пятнами, и зашептала возбуждённо:

– Лидка, щас нам звонил дядя Володя с Урала, он мне компьютер пообещал подарить!

– А шубу не обещал? – Спрашиваю серьёзно.

– Не, я шубу не просила. Он сказал, можно всё что хочешь просить! Как думаешь, привезёт?

– Ага. И шубу, и компьютер, и автомобиль с магнитофоном.

Машка насупилась.

– А я ему верю. Он наш родственник.

– В том-то и проблема. – Я расстегнула сапоги. – Ты в какой семье живёшь? Ты хоть раз в жизни видела в нашем доме родственника, которому можно верить? Мамина родня из Могилёва в последний свой приезд спиздила у нас смеситель из ванной, а папина сестра из Электростали потеряла тебя на кладбище, и ты наебнулась в могилу. Забыла?

– Я сама потерялась… – Попробовала заступиться за свою тётю Машка.

– Конечно. – Я сняла второй сапог. – Только она тебя и не искала. А нашёл тебя какой-то некрофил, который пришёл на кладбище, чтоб поебаться со свежим трупом, обнаружил в могиле тебя, пересрал, и вызвал милицию. Может, напомнить чо у нас спёр олигарх дядя Володя?

– Я хочу компьютер… – Заныла Машка. – Дядя Володя не из Белоруссии, и я ему верю! В конце концов, ну ведь может быть в нашей семье хоть один нормальный олигарх?!

– Нет. – Я лишила сестру надежды. – В нашей семье все уроды. Включая тебя и меня. Прекрати разговаривать по телефону с дядей Володей, а то маме нажалуюсь.

Машка хихикнула:

– Не нажалуешься. Мама тоже уже разговаривала с дядей Володей, и попросила у него стиральную машину.

Я уставилась в потолок.

– Господи, с кем я живу… Больше ничего не попросили?

– Вовка твой колонки большие попросил. – Вдруг неожиданно сказала Машка, а я икнула.

– Какие колонки?! Ладно, вы с мамой… Мама от природы такая, у неё родня в Могилёве, ладно ты – ты маленькая, и у тебя тоже родственники в Могилёве. Но Вовка-то не из нашей породы! Он-то не дебил!

– У него в Виннице родня. – Напомнила Машка. – И Вовин папа, когда у него кот помер, кота в церковь таскал отпевать, на даче его похоронил, и памятник из мрамора поставил. Двухметровый. А потом с кадилом неделю по соседям ходил, и церковные песни пел.

Возразить было нечего. То что Вовкин папа наглухо ебанутый – это все знают. Он, когда кот помер, все зеркала в доме завесил, сорок дней со свечкой по дому ходил, выл как Кентрвильское привидение, и рисовал маслом портрет покойного. Причём, с натуры. Дохлый кот лежал у него в коробке на столе две недели, пока соседи не вызвали санэпидемстанцию. Вонь на четырнадцать этажей стояла.

Круг замкнулся. Стало понятно, что противостоять вирусу «дядя Юра» придёцца именно мне. Папу я жалела.

Через три дня я поняла, что с вирусом мне так легко не справиться. Телефон паскудно тренькал по шесть раз в день, и к нему наперегонки кидались мама, Машка, и, прости Господи, мой муж.

– Колонки! Сабвуфер! – Доносилось из комнаты. – Тостер! Микроволновка! Видеомагнитофон! Шубу Лидке!

Я вздрагивала, и зажимала уши руками. Потом, правда, интересовалась: а нахуя нам ещё один тостер, ещё одна микроволновка, и видеомагнитофон, которых и так два?

Мне ответили, что всё пригодиться. Пусть будет. А видеомагнитофон можно тёте Тане из Могилёва подарить. Как раз она скоро к нам в гости приедет.

Хотелось умереть.

Через неделю я уже сама стала верить, что дядя Володя – олигарх. Он звонил каждый день, каждый час, и ещё по два часа песдел с моей мамой по телефону. Это ж скока денег надо иметь, чтоб по межгороду часами песдеть?

Через две недели я стала ждать шубу.

Через три сама первой рванула к телефону, услышав междугородний звонок.

– Лида? – Удивился дядя Володя. – А где Маша?

– В школе, – говорю, – учится она. А скажите-ка мне, дядя Володя, чем вы вообще занимаетесь? Насколько я помню, вы были пьяницей, вором и энурезником.

– Да я и щас вор. – Похвалился папин родственник. – Тока щас я ворую по-крупному.

В это я могла поверить. У меня папа за это уже отсидел.

– И про шубу правда? – Я всё ещё немножко не верила.

– Конечно. Вот она, шуба твоя. Лежит у меня перед глазами, искрицца на солнце. Я решил на свой вкус взять. Норку любишь?

– У меня лиса есть. А норки нет. Люблю, конечно.

– Замечательно! – Обрадовался дядя Володя. – А ты уже подумала, как ты будешь меня благодарить за подарки?

Я поперхнулась.

– Чо делать?!

– Благодарить. Благодарить меня. – Дядя Володя понизил голос. – Ты же потрогаешь мою писю?

В голове у меня сразу всё стало на свои места, я моментально исцелилась, и даже обрадовалась.

– Конечно потрогаю. И потрогаю, и подёргаю, и понюхаю. Ты когда уже приедешь-то, а?

– Подожди… – судя по возне в трубке, дядя Володя намылился подрочить. – Ты на этом месте поподробнее: как ты её будешь дёргать?

– Молча, – обломала я дроч-сеанс дядя Володи. – Но, блять, с чувством. Когда приедешь, отвечай?

– Завтра! – Выпалил извращенец, и заскулил: – А может, ты писю ещё и поцелуешь?

– Непременно. Тока шубу не забудь. Засосу твою писю как Брежнев. Завтра жду.

И бросила трубку.

Одни сомнения у меня развеялись – дядя Володя действительно был неотдупляемый мудак, но появились и другие: у моего папы не может быть таких племянников, хоть ты обосрись. Пьющие – это да. Нарушители законов – запросто. Но не имбецилы же.

Помучавшись с полчаса, я пошла на доклад к папе.

Папа был суров лицом, бородат, и смотрел по телевизору «Кровавый ринг». Я присела рядом, и начала издалека:

– Пап, а ты своё генеалогическое древо знаешь?

– Конечно. – Папа не отрывал взгляда от Ван Дамма. – У нас в семье все алкоголики.

– А много их вообще? Алкоголиков этих?

– Уже нет. Остался я, и моя сестричка. – Папа крякнул, потому что на экране отрицательный герой с узкими глазами и неприличным именем Тампон, ёбнул Ван Дамму ногой.

– А помнишь дядю Володю с Урала? – Я стала подводить папу ближе к интересующей меня теме.

– Он мне не родственник. – Папа торжествующе улыбнулся. Ван Дамм ёбнул ногой Тампона. – Мы с Галькой сироты, нам опекуны полагались. Эти опекуны менялись как в калейдоскопе. Сиротам ведь квартиры отдельные давали. Поэтому опекунов у нас было хоть жопой ешь. Одни как раз потом на Урал уехали, а Володя – их сын. Я его сам один раз и видел, лет десять назад. А ты с какой целью интересуешься?

Я собралась с духом, и рассказала папе про нездоровую атмосферу жажды халявы, которая вот уже почти месяц как царит в нашем доме, и даже упомянула о дроч-наклонностях уральского пельменя.

Папа молчал. И это пугало.

Папа интенсивно шевелил бородой, и не смотрел на Тампона.

Потом папа встал, и вышел в прихожую. Там он порылся в комоде, достал из него потрёпанную записную книжку (никогда не подозревала, что у папы есть телефонная книжка, ибо ни он, ни ему никто никогда не звонил), и направился к телефону.

– Тётя Маша? – Минут через пять спросил в трубку папа. – Это Славик. Да, именно. Как здоровье ваше, как дядя Витя? Как Володя? Что? Даже так? Ай-яй-яй… И давно? Ой-ой-ой… И с чего? Ой, бля-бля-бля… Сочувствую. Ну, не хворайте там.

Я во все глаза смотрела на папу.

– Ты была так близка к разгадке, доча. – После минутного молчания сказал папа, и прижал меня к себе. – Володя уже пять лет как в дурдоме живёт. Говорят, совсем плохой был. По ночам звонил Бриджит Бардо и Валерию Носику, и приглашал их на ужин, на черепаховый суп. Черепаху, кстати, он действительно сварил. Пришлось с ним расстаться. Так что теперь надо позвонить в это прекрасное учреждение, и сказать, что их пациент дорвался до телефона, и теперь их ждёт километровый счёт за междугородние переговоры.

– А если он ещё будет звонить?

– Не будет. – Уверенно сказал папа, и пошевелил бородой. Теперь к телефону буду подходить я. А ты сегодня зайди в нашу шестую палату, и оповести больных, что ништяков не будет. Можешь даже рассказать им про дурдом. Это называется шоковая терапия. Они выздоровеют.

В шестой палате меня приняли недружелюбно, а мама сказала, что я всё вру. Вовка тоже открыл рот, но я ему напомнила про мёртвого кота, плохую наследственность, и врождённый порок мозга, как оказалось, поэтому он не стал со мной спорить. Машка так вообще разрыдалась, и заявила, что всё равно завтра будет ждать дядю Володю. Он обещал приехать на чёрном джипе, и привезти компьютер. И она ему верит, потому что он не из Могилёва, и не мамин родственник. И даже не папин, что ещё лучше. Значит, ничего не спиздит.

На следующий день Машка с утра заняла во дворе выжидающую позицию в засаде у бойлерки, и часам к пяти вечера ей пришлось менять место засады, ибо за бойлеркой собралось человек пятнадцать Машкиных подружек, тоже с нетерпением ждущих дядю Володю. Иногда в засаду заглядывала я, и издевалась:

– Машка, я только что дядю Володю на джипе видела. Он в соседний двор зарулил.

– Правда? – Велась Машка. – А ты точно знаешь, что это он?

– А то. Чёрный джип, из багажника торчат колонки и комп, из-под капота – шуба норковая, а к крыше стиральная машина верёвкой привязана. Стопудово это он.

И Машка вместе с подругами убегали в указанном мною направлении. Я всё-таки верила в шоковую терапию.

Когда, десять лет спустя, у Машки появился свой чёрный джип, и она приехала ко мне в гости хвалиться приобретением – первое, что она увидела, выйдя из машины – это меня, стоящую на балконе четвёртого этажа, и орущую во всю глотку:

– Ура! Дядя Володя на джипе приехал!

Машка показала мне фак, и крикнула в ответ:

– Спускайся! Надевай шубу и бери стиральную машину. Щас в Питер поедем!

Я не зря верила в шоковую терапию. Она помогает.

Синдром Экзюпери

19-02-2009

– Расскажи мне сказку… – Тихо прошу в телефонную трубку.

– Сказку?

– Сказку.

– Какую?

– Какую хочешь. Только сам придумай.

– Лид…

– Что?

– Всё так плохо?

Плохо? Да нет, наверное. Да. Нет. Наверное. Вздыхаю:

– Паршиво…

– Он спит?

– Да.

– Послушай, Лид…

– Не надо. Я всё это слышала сто раз. Я не могу.

– Ты мучаешься.

– Нисколько.

– Любишь чувствовать себя жертвой?

– Сказку. Расскажи мне сказку. Пожалуйста.

Жёстко ухожу от скользкой темы. Он это понимает. Должен понять.

– Ладно. Сказка. Давным-давно…

Перебиваю:

– Не так. Надо чтоб «жила-была девочка».

– Хорошо. Жила-была девочка одна… Хорошая.

– Красивая? – Кокетничаю тухло.

– Красивая. Хорошая-красивая девочка. Жила она, была… Слушай, Лид…

– Никаких Лид. Не останавливайся. Дальше что?

– Дальше? Да хер его знает, что там дальше… Уфффф… Ты можешь сейчас выйти на пять минут? Я подъеду…

– Сказку! Я хочу сказку! Ну что ты за человек такой, а?

Мокрая волна начала подниматься из груди, и уже поднялась до носа.

– Началось… Ладно, слушай сказку. Жила-была девочка. Красивая-хорошая. Только глупая. Не перебивай. Глупая была девочка. И никто не знал – почему. Одни говорили – она в детстве с забора наебнулась, другие – что мама у неё пила по-чёрному, а третьи ничего не говорили. Они тупо пользовались тем, что девочка была дурой. А девочка и радовалась. А девочка и старалась. Скажут ей: «Дай денег, девочка» – она даст, скажут: «Я поживу у тебя, девочка» – она тут же печь топить, кашу варить, и носки вязать…

Медленно нажимаю на красную кнопку, и наблюдаю как на экране телефона плывут под унылую музыку навстречу друг другу две руки, и встречаются в приветственном рукопожатии под логотипом Нокия. И пустота. Серый экран.

Нос мокрый как у собаки. Ртом дышу. Дышу-дышу-дышу. Минут десять дышу ртом. А потом и носом стало получаться. Тихо выхожу из ванной, и, не зажигая света вхожу в спальню. Присаживаюсь на край кровати, поднимаю с пола сползшее одеяло.

– Ты спать? – Сонный голос в темноте.

– Нет ещё. Мне поработать нужно. Спи.

– Завтра поработаешь. Ложись.

Горячая рука хватает меня за запястье, и тянет на кровать. Осторожно освобождаю свою руку.

– Потом. Ты спи, спи…

За окном сигналит машина. Вздрагиваю. Чего-то жду.

Снова протяжный гудок.

Поправляю одеяло ещё раз, встаю, выхожу из комнаты, тихо прикрыв дверь, и замираю в прихожей.

Сигнал машины.

Накидываю на плечи куртку, и выхожу к подъезду.

– Зачем приехал?

Опять мокрая волна застряла в районе носа.

– Прости. Прости мудака. Я просто устал.

– Я тоже. Зачем приехал?

Губы прижимаются к моим рукам. Исследуют каждый палец.

– Я так не могу, Лид. Тебе никого не жалко. Никого! Меня не жалко, себя… Ты только его жалеешь! Почему?

– Ты знаешь. Зачем в сотый раз?

– Чтоб поняла! Чтоб глаза открыла, дура! Ты же его не любишь, ты его жалеешь!

– Мы в ответе за тех, кого приручили.

– За тех, кого вовремя не послали нахуй! Синдром Экзюпери! Зачем тебе это?

– Он без меня не сможет…

– А я смогу, или ты об этом не думаешь? Сколько ещё это может продолжаться? Год? Два? Три?

– Ты считаешь?

– Считаю! Ну, убей меня теперь. Лид, я должен знать, есть ли у меня шанс…

Смотрю на кончики своих тапочек. Выскочила, идиотка, в чём была. А тут лужи…

– Шанс есть всегда. Только ты сам должен решить – нужно ли оно тебе?

Не поднимаю глаза. На тапочки смотрю.

– А что я тут, по-твоему, делаю? Ты мне нужна. Только ты. Понимаешь?

Ещё бы. Ещё бы я не понимала. Сколько раз я это слышала… «Нужна». Я всем нужна. Только для чего?

– Для чего?

– Чтоб дышать нормально. А не с аквалангом. Лид, я не знаю, сколько у меня осталось воздуха…

Романтик. Какие слова, какие слова знаем… Помимо воли на лицо наползает скептическая улыбка. Мокрая волна оттолкнулась от носа, и пошла выше. Резко. Так, что слёзы выступили.

– А если сегодня воздух кончится? Что будешь делать? Умрёшь? Баллон в акваланге поменяешь?

– Не будь ты сукой, а? Ну, зачем ты?

А, в пизду тапки. Всё равно на помойку теперь. Делаю шаг в лужу, и утыкаюсь лицом в мокрое от дождя плечо.

– Прости… Ты же знаешь… Я не могу! Пока не могу! Повод… Повод нужен!.. Ну, как я вот так смогу? Два года жизни, понимаешь? Я… Я ж подыхала тогда! Сорок три кило живого весу! Речевой невроз! Овощ слюнявый! И никого рядом, ни-ко-го!

– Тихо-тихо, тсссссссссссссс…Не кричи…

– Он один рядом был! Он меня вытащил, уколы делал, лекарства покупал сам, с ложки кормил!

– А ты для него меньше сделала? Он живёт у тебя, ты его кормишь, обстирываешь, терпишь его истерики… Ты всю жизнь будешь долги раздавать? Что он для тебя сделал за эти два года? Что он тебе на день рождения подарил?

Всхлипываю, и царапаю ногтями его куртку.

– Молчишь? А на Восьмое марта? А на Новый Год? А хоть раз он тебя спросил: что ты сегодня ела?

– Ну, не надо… Я уйду сейчас…

– Куда? К нему?! В спальню пойдёшь, чтобы услышать: «Ты спать? Завтра поработаешь – ложись»? Господи, это когда-нибудь кончится?

Реву. Сопли размазались по его кожаной куртке, а мне не стыдно почему-то. Он рукой мне их вытирает.

– Лид, ты ж должна понимать, что дальше так нельзя. Чего ты ждёшь? Какого повода? Не хватало ещё, чтоб он тебе въебал, Боже упаси… Ты и это простишь в счёт своего «долга»? Вижу, простишь. Дура! Сопливая ты дура! Господи, за что я тебя люблю… Ты сама не живёшь, и мне не даёшь – ты понимаешь? Я подожду, сколько скажешь. Год, три, десять… Только ты сама пойми: ты же у себя время крадёшь. Сколько тебе ещё надо чувствовать себя несчастной? Когда ж ты озвереешь-то, а? Ты ж умеешь это. Ты ж человека с корнем вывернешь, если захочешь… Ты меня, вон, триста раз через жопу вывернула, и тебе меня не жалко!

– Жалко!

– Правда? Тогда почему он там, а я здесь?

– Потому что!

Выкрикнула, и сдулась как шарик. Только усталость накатила, и соплей стало ещё больше. И он сдулся.

Молчим.

Тапочки мокрые насквозь. Ногам холодно.

– Ножки промокли? – Сильные руки отрывают меня от земли. Обнимаю его за шею, и шепчу ему в ухо:

– Подожди ещё чуть-чуть. Совсем чуть-чуть. Я не могу так сразу, так резко… Я постепенно, хорошо? Я ему скажу, что завтра буду всю ночь работать с документами, и чтобы он не приезжал. А потом скажу, что… В общем, придумаю что-нибудь… Ты только не дави, ладно? Мне время нужно. Ещё немножко. Прости…

– Лид, я тебя люблю.

– Я тебя тоже. Очень. Только не дави… Пожалуйста. Дай мне месяц.

Его руки дрожат. Я это всем телом чувствую. Ясен хуй – почти шестьдесят килограмм, а он не Турчинский. Дёргаю ногой, давая ему сигнал к возвращению меня на землю. Осторожно приземляюсь. Целую его в шею. Сильно. Захватывая кожу зубами. Затем отталкиваю, и ухожу не оборачиваясь.

Дома темно. Скидываю мокрые грязные тапочки, и запихиваю их под вешалку. Завтра выкину. Шлёпая мокрыми ногами по полу, иду в спальню. Присаживаюсь на край кровати, и поднимаю с пола сползшее одеяло.

– Ты спать? – Слышу в темноте.

– Нет ещё. Мне поработать надо.

– Хватит работать. Спать ложись.

Почему-то улыбаюсь.

– Синдром Экзюпери…

– Что? – Горячая рука схватила меня за запястье, и потянула на кровать.

– Ничего. Спи давай. Я скоро лягу.

Тихо выхожу из комнаты, иду в ванну, прикрываю дверь, и достаю телефон.

– Алло?

– Это я. Расскажи мне сказку…

– Какую?

– Любую. Только чтобы хорошо заканчивалась, и все там были счастливы…

– Он спит?

– Да.

– Тогда слушай…