Текст книги "Вступление в должность"

Автор книги: Лидия Вакуловская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

– Я тихо говорю, чтоб не разбудить Свету, – громче сказала Ира.

– А что вы так рано на боковую? По телеку хороший детективчик шел, только что закончился. Не смотрела?

– Нет.

– Напрасно. Я люблю, когда умные оперативники ловят умных преступников. Не терплю, когда преступники дураки.

– Динка, слушай, – сказала Ира. – Я совсем зашилась. Мне позарез нужны деньги.

– Не в деньгах счастье, Ирка, – ответила Динка. (Если иметь в виду пенсию папы, то она права.)

– И в деньгах тоже, – сказала Ира. – На мне висит старый долг, и нужно срочно отдать. Ей-богу, промедление смерти подобно.

– Сколько тебе нужно? – деловито спросила Динка.

– Четыреста.

– Четыреста?.. Хорошо, я сниму с книжки. А когда отдавать?

– Чем скорее, тем лучше.

– Подожди минутку, спрошу у папы. – Динкин голос удалился, и не было слышно, о чем она говорит с отцом. Потом Динка сказала Ире: – Все в порядке. Давай так: завтра до работы встретимся у ЦУМа. Я завтра в первую. Давай без четверти девять, договорились?

– Договорились.

– Пока. По телеку концерт начинается. Посмотри! – успела еще крикнуть Динка и положила трубку.

Если бы Динка была рядом, Ира кинулась бы ей на шею, расцеловала ее и разревелась от счастья. И почему она сразу, еще тогда, когда ездила к скульптору договариваться насчет памятника, не вспомнила о Динке?..

Все! Одна обуза с нее слетела! «Спасибо, Дарья Игнатьевна, получите долг, а насчет племянника – извините, я за такие делишки не берусь!»

Уснула она сразу, как легла, не думая ни о каких долгах. Немножко покружились в голове другие мысли – о Свете. И Ира вновь подумала, что наступила та пора, когда за Светой нужен строжайший глаз. Никаких провожаний и стояний в подъезде!.. Нужно, чтобы Павлик сам поговорил с ней. Так будет лучше… «Кто сказал, что девочки больше привязаны к матери, чем…»

С этой прервавшейся мыслью она уснула. И не слышала, как за окном снова зашумел дождь, как забарабанили по железному карнизу капли. Как он утих потом и снова хлынул, сопровождаемый огнем молний и трескучим громом.

10

Потому и настало такое роскошное утро. Солнце подымается и любуется с высоты городом: как он чист, как свеж, как славно вымылся за ночь и какой он вообще красавец! Умыты крыши, тротуары, скамейки в скверах, двери подъездов, поздние цветы на клумбах, стволы деревьев. И каждый листочек, на котором еще поблескивает вода, выкупался ночью под небесным душем и теперь, довольный этим событием, заигрывает с прохожими осыпая их холодными каплями и заставляя поднять глаза и поглядеть, какие они, листья, свежие, чистые и по-молодому зеленые, хотя на дворе уже осень.

Да, по календарю уже осень. Но деревья еще не тронуты желтизной, небо еще по-летнему высоко, и солнце по-летнему щедро теплом.

У боковых дверей ЦУМа уже толпится народ. Динки на остановке еще нет. Ира ожидала ее, похаживая по влажному тротуару. Динку она заметила, когда та вышла из подземного перехода через улицу. Ну, зачем, зачем господь бог так изуродовал Динку? Такая симпатичная мордашка и такая… Неужели этот самый бог не разумел, что делает? Или забыл, что лепит женщину, а не слоненка?.. Нет, Динке никак нельзя носить короткое!..

– Приветик! Отойдем в сторонку, – Динка увлекает Иру к закрытому еще театральному киоску, – Держи свои деньги и плати свои неустойки.

– Динка, ты меня спасла! – Ира прячет в кошелек деньги, кладет кошелек, в полосатую сумку, с которой никогда не расстается. – Считай, ты вытащила меня из петли.

– Мне бы твои заботы. Что у тебя новенького? Нинон твоя, наверно, в трансе? По поводу разлуки с наездником?

– Опять ты все знаешь?

– Внимательно слежу за афишами, – Динка кивает на киоск, стекла которого изнутри завешаны афишами. – Отъезды, приезды, анонсы, худчтение и солпение.

Все верно: Динка заядлая театралка, поклонница всех видов искусства. На спектакли, концерты, выставки ходит с папой. («Развиваю у старика художественный вкус. Почти непосильное занятие. Упорно твердит, что все джазовые певцы безголосы. А из всех чтецов признает одного Ильинского. «Старосветских помещиков» готов слушать каждый день».)

– Что ж ты не сказала, что Павлик в больнице? Я случайно от Жени Кошелевой узнала, что его оперировали…

– Разве я тебе не говорила? – удивляется Ира. – Ему уже хорошо, через недельку выпишут.

– Проводи меня немножко, – говорит Динка. Ее троллейбус ходит по другой стороне улицы.

Они идут к подземному переходу. Ира делает крошечные шажки, стараясь идти в ногу с Динкой и не опережать ее. Динкина голова не достает Ире до плеча, и Ира (метр шестьдесят восемь) каланчой возвышается над Динкой.

– Ты бросила свою дурацкую диету? – спрашивает Ира.

– Бросила. Жру не в себя. Скоро не влезу ни в одну тряпку.

– Пошьешь новые. Сейчас многие шьют миди, – деликатно намекает Ира.

– Представляю себя в миди! Находка для Кукрыниксов, – едко замечает Динка.

– Вообще-то миди мне нравится. По-моему, тебе пойдет.

– Один черт!

– Да, а как у тебя с ним? Все в порядке?

– А, брось. Чепуха все это.

– Не понимаю.

– Я натрепалась. Полет бурной фантазии, ни больше ни меньше.

– Не верю, что ты трепалась.

– Неужели ты думаешь, что кто-то может влюбиться в такое чучело? Аргумент номер раз. И неужели ты думаешь, что я – то самое ничтожество, которое готово выйти замуж за первое попавшееся «чого»? Аргумент номер два. Отсюда вывод: факир был пьян и фокус не удался. Пока, Ир, иначе я опоздаю.

– Пока. А как с твоей французской коробкой? Давай завтра здесь встретимся, я привезу.

– Пусть лежит. Как-нибудь забегу к тебе.

Ира пошла назад к остановке. Пока провожала Динку к переходу, пропустила свою «двойку»: троллейбус уже отходил. Люди, только что вышедшие из него, в основном спешили к боковым дверям ЦУМа. Ира заметила среди них своего соседа. Пожалуй, лишь он один не торопился: шел, покуривал и оглядывался по сторонам, точно кого-то высматривал. Очень хорошо, что он ей попался!..

– Одну минуточку! – догнала его Ира, – Хорошо, что я вас увидела… Извините, забыла ваше имя-отчество.

– А-а… соседка… Иван Макарыч, – остановился он…

– Иван Макарыч, возьмите, пожалуйста, долг, – Ира уже достала из кошелька все деньги и держала их в руке: пусть видит, что она не бедная! Пусть видит!

– А-а, ну давайте, – Иван Макарыч взял у нее две десятки, небрежно сунул в карман брюк. – Как муж, поправляется?

– Да, спасибо. Скоро будет дома. Извините, мне на работу. До свидания.

– Покедова, – кивнул сосед.

И когда раздавала долги лаборанткам – тоже держала в руках все деньги. Пусть видят, что и у нее кое-что водится! Пусть не думают, что долги отдают только после получки.

Получка – сегодня, но во второй половине дня. А она расплачивается с утра.

– Обидно, что не получилось с наборами, – говорила она лаборанткам. – В эти дни не было, а моя продавщица уходит в отпуск. Так что возвращаю вам деньги, а заодно и свой должок… Нюсенька – тебе три рубля. Большое спасибо… Зиночка – вам семь… Спасибо. Анне Петровне – четыре. Большое спасибо… – Она предварительно разменяла две десятки.

И вообще весь этот день у Иры был связан с денежными операциями. Во время перерыва съездила в школу, где работал Павел, получила по доверенности деньги. Забегала в продуктовые, покупала то, се, пятое, десятое: для Павлика и для дома. Вернулась на работу с тяжелой сумкой и с десятком билетов спортлото (а вдруг?..). Получила свою зарплату, вела на клочках бумаги сложные подсчеты: сколько отдать – сколько останется, что еще купить – сколько останется. Зачеркивала клетки в талонах спортлото, как того требовали правила игры. Десять раз проверяла, правильно ли зачеркнула.

Все деньги, что у нее были, она соединила вместе, отсчитала 400 рублей (вернуть Зайцевым), положила их отдельно, на дно сумки. 10 рублей сунула в стол Примадонне (брала у нее), остальные спрятала в кошелек, а кошелек – опять-таки – в сумку. В кошельке было 53 рубля, из них 16 предстояло отдать соседям по лестничной площадке (3 плюс 2 плюс 10 плюс 1). Значит, 37 рублей полностью принадлежали ей. Если тратить экономно, то… 37:15=2,4. Если тратить строго по 2 рубля 40 копеек в день, то вполне хватит до следующей получки. Только так и нужно тратить!

Ну, а попутно с этими расчетами-подсчетами Ира выдавала и принимала книги и журналы, рылась в каталоге, шутила с читателями. Словом, все сегодня шло хорошо.

Примадонна опять не явилась с утра, даже не позвонила. Но это нисколько не печалило Иру – слава богу, привыкла! Примадонна заявилась лишь к концу работы (все-таки день получки) и в самых восторженных тонах сообщила Ире, что Кулемин болен («Что-то с нервами») и они помирились («Замуж за него не собираюсь, но зачем же терзать ему душу?»), что она не может его одного оставить и спешит в аптеку («Врач прописал кучу лекарств»), И, сообщив все это, исчезла, как мимолетное виденье.

Ее уход тоже не опечалил Иру. Она только подумала, что Кулемин – настоящая тряпка и у него нет ни капли самолюбия.

И даже когда позвонила Аля Зайцева и сказала, что по важному делу, очень неприятному делу, у Иры даже не екнуло сердце.

– Слушаю тебя, Аля, – сказала ей Ира.

– Ирина Николаевна, мне надо срочно вас увидеть. Я приеду к вам на работу, – Голос Али звучал совсем глухо, едва разобрать.

– А где ты находишься? – спросила Ира, определив, что Аля звонит издалека.

– Возле своего дома. Я из автомата.

– Как же ты успеешь доехать? Я через десять минут ухожу в больницу.

– Тогда я приеду к вам домой. Вы когда будете дома?

– Часа через три.

– Я приеду! – выкрикнул далекий Алин голос, и в трубке послышались гудки отбоя.

«Очень хорошо, что она приедет, – подумала Ира. – Отдам ей деньги, не придется ехать самой».

Так что и этот звонок не внес никакого смятения в Ирину душу.

И погода на улице была хорошая, и трамваи весело звенели, и люди, казалось, только то и делают, что улыбаются друг другу. И Павлик сразу заметил, какое у Иры настроение.

– Ты сегодня сияешь, – сказал он, когда они уселись на диванчике в тупичке коридора.

– Еще бы – день получки! С долгами расплатилась и новых наделала.

– А новых зачем?

– Взяла у Динки четыреста, отдам Зайцевым. Ты доволен?

– Вполне.

– Это во первых строках, – шутливо говорила Ира, раскрывая свою сумочку на «молнии», в которой носила кошелек, зеркальце, пудру, помаду и прочие мелочи. – Во вторых строках – следующее. Раз мы возобновляем интеллектуально-духовную жизнь, то начнем с репертуара нашей русской драмы. Ты выходишь из больницы, неделю возлегаешь дома, затем берешь меня и Светку под ручки – и мы чинно отправляемся смотреть новую пьесу. Вот, пожалуйста: три билета на премьеру, – Ира показала мужу билеты и продолжала: – Ну а в третьих строках – почему же не радоваться, если ваша ненаглядная дочь влюбилась?

– Так уж сразу и влюбилась!

– И папа торопится выдать жениху визу на посещения невесты в доме, где проживает вышеуказанная невеста. Не так ли? – шутливо говорила Ира.

– По-моему, запретить – не лучший вариант.

– Ах, какой вы тонкий психолог, Павел Владимирович! Вы, конечно, исходите из того, что запретить – значит, позволить встречаться в иных местах? Между прочим, вы правы: вчера они любезно беседовали в подъезде, между лестницей и почтовыми ящиками. Ваша дочь объяснила, что они «забежали от дождя».

– Но ведь был дождь.

– Разве есть такое, чего при желании нельзя объяснить?

– Ты видела этого мальчика?

– Почти нет, Он находился вне пределов светового освещения. Стоял, как детектив, под лестницей и исподлобья прощупывал меня взглядом. Но сведений о нем поступило предостаточно.

– Какие же? – улыбнулся Павел.

– Живет «в доме, где химчистка», он – «из восьмого», он – «помогал ей убирать класс, но больше мешал». И он ей «немножко нравится».

– Вот и прекрасно.

– Теоретически я подкована, поскольку когда-то штудировала педагогику, читала Песталоцци, Ушинского и Макаренко. А вот практически большой вопрос!

– А в чем ты видишь расхождение?

– Павлик, ты вернешься домой и займешься этим вопросом. Ей-богу, я тебе целиком и полностью его вверяю.

– Хорошо, хорошо. Света неглупая девочка.

– Неглупые девочки тоже… Ладно, не дергай правой бровью. Я ведь знаю, что это означает несогласие. Молчу.

Ира пробыла у Павла часа два, и когда еще через час подъехала к дому, было совсем темно. Солнце – как летом, зелень – как летом, а день заметно укоротился. В подъезде никого не было. Но Ира непроизвольно остановилась, и глаза ее быстро исследовали полумрак под лестницей, нависавшей над почтовыми ящиками.

«А вдруг они стоят в другом подъезде, не в нашем доме? – подумалось ей. – Может, вправду лучше, если мальчик будет заходить к нам?»

11

– Дочь моя, что ты ела, что пила сегодня? – весело спросила Ира, когда Света открыла ей дверь. – Возьми сумку. В ней много вкусного и твой любимый зефир. И привет тебе большой от папы. Это от папы, – поцеловала она Свету.

– А он мне днем звонил, мы разговаривали. Мам, тебя ждут, – тише сказала Света, указав глазами на дверь.

Но Аля уже сама вышла из комнаты: рыженькая, курносая, большеротая. Нос у нее красный, веки вспухшие. Плакала она, что ли?

– Здравствуйте, Ирина Николаевна.

– Здравствуй, Аля. Заждалась меня? Ты кстати приехала, – Ира слегка обняла Алю за плечи.

Неожиданно Аля припала к ней и громко зарыдала.

– Что мне делать, Ирина Николаевна?.. Что делать?.. – говорила она сквозь слезы. – Помогите мне…

– Что случилось? – растерялась Ира. – Пойдем в комнату, пойдем…

– Такая беда… просто страшно… Но надо же что-то делать, – плакала Аля.

– Беда? Что-нибудь с Машей, с мужем? – Ира усаживала Алю в старенькое раздвижное кресло. – Света, дай воды!..

Света быстро принесла стакан воды и осталась в комнате, испуганно глядя на Алю. Та заливалась слезами. Слезы текли по ее лицу, подбородок дрожал, зубы стучали по стеклу, когда она пила воду. – Что случилось, Аля? Говори же, – Ира присела на стул возле Али.

– Сейчас… – Аля ладонями вытирала слезы. – Маму посадили…

– Посадили? За что, когда?..

– Вчера с работы забрали… У нас был обыск… все описали, – Аля терла и терла ладонями лицо. Вид у нее был пришибленный, жалкий…

Известие ошеломило Иру.

– Что ты говоришь? Это ужасно!.. Но если ничего такого нет, если окажется…

– Ничего не окажется, Ирина Николаевна, – громко всхлипнула Аля. – Вы же сами знаете… Все проходило через ее руки… все, что в ресторане… Может, кто-то из них и выкрутится…

– Так она не одна арестована? – догадалась Ира.

– Ну да… Начальник кондитерского…

– Ах, Матвей Зиновьевич! – непроизвольно вырвалось у Иры.

– Ну да… Еще Бузенков, Рудич и Буравчик.

Никаких этих Бузенковых-Рудичей-Буравчиков Ира не знала и не слышала о них. А может, это те самые, кого она видела тогда в полуподвале «Фиалки»?.. Был такой случай однажды, Ира поехала к Дарье Игнатьевне на работу достать чего-нибудь вкусненького к празднику. Тогда Дарья Игнатьевна наделила ее понемногу тем-сем, подсчитала, сколько все стоит, и хотя Ира отказывалась (мелочи), насильно заставила взять ее два рубля сдачи с двадцати. Тогда же на складе у Дарьи Игнатьевны «обедали» трое каких-то мужчин. Один – в дорогом пальто и шляпе, другой – в рабочей телогрейке, третий – в потрепанном плаще, но с дорогим мохеровым шарфом на шее. Они сидели на ящиках вокруг бочки, застланной газетой, а Дарья Игнатьевна «накрывала на стол»: мыла водкой пыльные стаканы, нарезала огромными кусками осетровый балык, вспорола ножом пятикилограммовую банку икры.

Может, это и были те самые Бузенковы-Рудичи-Буравчики?..

– Так их целая группа? – для чего-то уточнила Ира, хотя и так было ясно, что арестованы пятеро.

– В том-то и дело… Групповое – самое страшное… – Аля снова заплакала и быстро проговорила: – Ирина Николаевна, помогите нам, поймите меня…

– Тебе, наверно, нужны деньги, – догадалась Ира, – Я тебе сейчас же отдам те, что должна вам. Света, в сумке на дне – мой кошелек. Быстренько неси!

– Не деньги, не деньги, – горько усмехнулась Аля. – Деньги есть… Может, у вас есть знакомые в прокуратуре? Или следователь… какой-нибудь судья?.. Чтоб кто-нибудь взялся ее спасти.

– Откуда же у меня такие знакомые? – удивилась Ира.

– Вот видите, все теперь так… – Аля жалко скривилась. – Теперь все в сторону.

– Послушай, Аля, дело не в этом, – вдруг рассудительно заговорила Ира. – Даже если бы у меня и были такие знакомые – чем они могут помочь? Они скажут единственное: разберутся, если не виноваты – освободят. Ты меня понимаешь?

– И Костя такой сволочью оказался, – снова заплакала Аля. – Забрал свои чемоданы и ушел к своей матери. Его-то вещи не описали!.. А когда все хорошо было, он шелковый был… («Вон Костя наш: девяносто чистыми приносит, Машке на конфеты» – это Дарья Игнатьевна о зяте.)

Ира понимала состояние Али: мать посадили, муж ушел, осталась с дочкой, сама не работает, и бабушка старушка… Было все хорошо – и вдруг такой поворот. Вот и мечется, не знает, куда кинуться, у кого просить приюта и защиты…

Ира старалась утешить Алю, горевала вместе с ней, уверяла, что все обойдется, хотя была убеждена, что ничего не обойдется: пришел час расплатиться Дарье Игнатьевне за «шикарную жизнь». («Ты же знаешь, как я живу. У меня одного птичьего молока не хватает».) Невеселый итог – тюрьма на склоне лет. Вот тебе и фунт изюма!

Но говорить подобное Але было бы жестоко. По-человечески Ире было жаль Алю, вот такую – плачущую, беспомощную, жалкую, убитую горем. Наверно, с той минуты, как арестовали мать, у Али не просыхают глаза. Ира напоила Алю чаем, предложила остаться ночевать.

– Что вы, Ирина Николаевна, меня пока еще из дому не выгнали, – ответила Аля, уже несколько успокоясь. – Пока только описали дом. Даже если после суда все конфискуют, все равно за мной моя часть останется.

Должно быть, она успела поговорить со сведущими людьми и узнала, что и как будет «после суда».

Ира отдала Але четыреста рублей, проводила ее до троллейбуса и опять говорила ей всякие утешительные слова: чтобы не раскисала, не плакала, не изводила себя. И посоветовала пойти работать.

Когда вернулась домой, Света уже убрала со стола, вымыла посуду, перегрузила из сумки в холодильник продукты. И сидела в кухне на маленьком стульчике возле холодной батареи.

– Ты что приуныла? Может, поссорилась со своим мальчиком? С тем, что живет «в доме, где химчистка»? – улыбнулась Ира.

«Пожалуй, самое правильное – говорить о мальчике в шутливой форме. Будет выглядеть, что мальчик – это несерьезно и я не придаю значения», – решила она.

– При чем здесь это? – пожала плечами Света и пошевелила черной бровью. Точь-в-точь как отец. Иными словами, те самые гены.

– Тогда о чем мы задумались? И какие мировые проблемы мы решаем, сидя у холодной батареи? – шутила Ира.

– Мам, а мне совсем их не жалко. Правильно, что ее посадили.

– Зачем же ты так категорично? Когда у человека горе, грешно не посочувствовать.

– А я не сочувствую. И тете Але не сочувствую. Она же все знала. Скажешь, нет?

– Нет, не скажу. Конечно, знала.

– Вот видишь! А ты еще так унижалась перед ними.

– Почему это я унижалась? С чего ты взяла? – Разговор принимал неприятный для Иры оборот.

– Мам, ну я же не маленькая. Зачем ты делаешь вид, что нет?

Конечно, она делает вид! «Дарья Игнатьевна, миленькая! Как вы посвежели, помолодели!..», «Аля, какая ты красивая, тебя не узнать!..», «Машенька, красавушка! Ух, какая ты! – чмок-чмок. – Поздравляю тебя, лапушка! – чмок-чмок…» Тьфу, как противно!..

– Света, давай забудем это.

– Давай.

– Что ты будешь есть? – Ира открыла холодильник.

– Я уже поела.

– По-моему, ты пила один чай.

– И весь зефир съела, – улыбается Света, и глазенки ее блестят.

«Какой мальчик, какой «из восьмого класса»? Она совсем еще ребенок!» – думает Ира, глядя на дочь.

Да, зефир весь съеден – вазочка на столе пуста, даже крошек не осталось. А вот кровянка, колбаса и буженина лежат в холодильнике нетронуты. И две бутылки коньяка стоят. Ну, что прикажете ей делать? Вылить коньяк в раковину, помыть им посуду? Ну нет, она пока еще не сошла с ума и не собирается доходить до абсурда!

– Мамочка, а где ты взяла четыреста рублей? – спрашивает Света.

– Одолжила у тети Дины. Помнишь, из городской библиотеки?.

– Помню. А где мы возьмем, чтоб отдать?

«Мы»?! Похоже, Света уже участвует в распределении семейного бюджета: на что истратить, у кого занять, когда отдать.

– Отдавать будем мы с папой. Тебе не следует в это вмешиваться.

– Я не вмешиваюсь. Разве нельзя спросить?

– Почему, можно.

– Мам, а знаешь, я своих детей буду не так воспитывать.

– Что, что? – несколько торопеет Ира. – «Своих детей»?

– Ну да, у меня ведь будут дети. Мальчики и девочки.

«Что она плетет?! Одурела девчонка!..»

– И как же ты их будешь воспитывать? – снисходительно улыбается Ира, опять-таки стараясь свести все к шутке.

– В полном равноправии, – серьезно отвечает Света. – У меня не будет от них секретов и тайн.

– Вот и прекрасно. Да, а что у тебя сегодня было в школе?

– Я две пятерки получила, – у Светы опять блестят глазенки. – По сочинению и по физике.

– Молодчинка. А на завтра много задали?

– Не-а, совсем ерунда.

– Ну хорошо, давай займемся чем-нибудь полезным. Я кое-что постираю. Если хочешь, включи телевизор.

– Нет, я «Каренину» буду читать.

– «Анну Каренину»? – удивляется Ира. – Ты уже читаешь «Анну Каренину»?

– Разве нельзя? – спокойно спрашивает Света. Так спокойно, что даже «папина» бровь не шевелится. – У нас все девочки в очередь читают. И только два денька можно держать.

– Читай, пожалуйста, – говорит Ира, сбитая с толку тем, что «все девочки в очередь читают».

Она вышла из ванной, посмотрела на тикавший в кухне будильник:

– Света, одиннадцать. Пора спать.

– Мамочка, еще две минутки, – взмолилась Света.

В четверть двенадцатого Ира напомнила:

– Две минутки прошли.

– Ну мам, миленькая…

В половине двенадцатого Ира выключила в комнате свет.

– Спокойной ночи, мамочка, – смирилась Света и натянула на голову одеяло.

12

– Мам, мамочка, проснись. Тебя к телефону, – будила Света Иру. – Ну, проснись же…

Ира привстала с постели:

– К телефону?.. Кто?..

– Не знаю… Какая-то тетенька, – Света была сонная, глаза у нее слипались.

Ира сунула ноги в шлепанцы, поплелась в другую комнату, в так называемую столовую, где находился телефон.

– Да… Кто это? – спросила она в трубку охрипшим со сна голосом.

– Соня-засоня, проснись, уже семь часов! – засмеялась у самого ее уха Динка, – У меня к тебе дело спецважности. Вчера я старика к балету причащала, вернулись поздно, не хотела тебе звонить.

– А что такое? – тускло спросила Ира.

– Ну, проснись, проснись! Уже соображаешь?

– Соображаю…

– Подработать хочешь?

– Подработать?..

– Есть халтурка.

– А что нужно делать?

– Как что? Трудиться, конечно. Приложить энергию, проявить смекалку.

– Дин, не понимаю.

– Ну, слушай. Мой старичок проявил инициативу: нашел тебе работенку. Составить каталоги в одной библиотеке. По договору. Рублей триста с гаком подмолотишь.

– Динка, конечно! – вскричала Ира, окончательно проснувшись. – А когда работать? По вечерам можно?

– В любое время дня и ночи. Между прочим, ты не миндальничай с Нинон. Заяви, что будешь уходить на час раньше. И не церемонься. Сама она по целым дням с работы пропадает…

– Конечно! Я с ней договорюсь. Тем более теперь она будет сидеть на месте.

– Ну да, ведь у Кулемина на время повысились акции.

– Ты всегда все знаешь!

– По должности положено, – засмеялась Динка. – Короче, так. К тебе в институт подъедут, и вы договоритесь.

– А вдруг они меня не найдут? – встревожилась Ира.

– Найдут, не волнуйся. Мой старичок ровно в девять ноль-ноль сделает ему звонок и даст твои точные координаты.

– Динка, расцелуй за меня своего папу!

– Будет сделано. Ну, привет!

– Постой. Когда же ты заедешь за коробкой?

– Как-нибудь приковыляю. Пока.

– Динка, постой. Ты знаешь: ты мировейшая девка! Честное слово!

– Мерси. Помолись за меня на том свете, если попадешь раньше.

Ира раскинула руки и закружилась по комнате. Хо-хо-хо – живем!.. Докружилась до раздвижного кресла, обхватила Свету за плечи, приподняла с подушки:

– Живем, Светик, – ура!.. Покупаю тебе абонемент в бассейн! Сегодня же! Ура!..

– Мам, я посплю еще… Не надо, – сонно бормотала Света.

– Беги на мою кровать. Быстренько. Ну, вставаиньки, вставаиньки!.. Разбудили мою маленькую, поспатьки не дали… – Ира помогала Свете подняться и перейти в спальню. («Какие мальчики, какой «из восьмого», когда она еще совсем-совсем дитё?!)

Из дому Ира вышла в восемь (вдруг что-то случится дорогой? Вдруг троллейбусы сойдут с линии? Вдруг она опоздает и из той библиотеки не дождутся ее?..). Сбежала вниз по лестнице, размахивая легкой полосатой сумкой (всего-то грузу в ней – кошелек с деньгами и журнал). Во дворе встретила соседа с первого этажа. Он шел не из дому, а домой. И не один. Рядом шагало трое смугло-оливковых мужчин. Очень напоминавших тех южан; что торгуют на рынке мандаринами, гранатами, белыми пористыми мочалками, арбузами, дынями и цветами.

– Здравствуйте, соседка, – поздоровался Иван Макарыч.

– Здравствуйте, – ответила Ира, проходя мимо него.

– Как муж, поправляется? – спросил он, оглянувшись.

– Поправляется, – ответила, не оглядываясь, Ира.

У самой остановки, на самой кромке тротуара, рос высоченный старый клен. К его могучему стволу лепился, занавешенный сверху резными кленовыми листьями, промтоварный киоск: с голубеньким деревянным низом, с прозрачным стеклянным верхом. Несмотря на ранний час, продавщица уже открывала этот крохотный магазин, увешанный внутри пестрым товаром, видным сквозь стёкла каждому прохожему. Ирин взгляд машинально скользнул по стеклам, разом вобрал в себя краски развешенных кофточек, комбинашек, шарфиков, и она прошла мимо веселого магазинчика. Но яркое черно-красно-белое пятно задержалось в ее глазах, заставило ее оглянуться и вернуться к киоску. Пятно оказалось красивейшим нейлоновым купальником. Ира попросила продавщицу показать купальник, уже заранее зная, что купит его Свете. Уж если ходить в бассейн, то, конечно, только в таком чудесном купальнике. Она уплатила тринадцать рублей, взяла купальник и даже не вспомнила о том, что с его приобретением так тщательно распланированный ею бюджет крепенько пошатнулся. Не думая о бюджете, а радуясь приобретению и представляя, как обрадуется обновке Света и бросится целовать ее, Ира похаживала на остановке, ожидая троллейбус. Позже она еще вернется мыслями к этой покупке, снова пожурит себя за безалаберность, транжирство и неумение экономить, но печалиться по этому поводу не станет.

А утро снова было роскошное: солнечное, свежее, яркое. И все было как летом: высокое с голубинкой небо, зеленые, без желтинки, деревья, кровавые гвоздики в скверике. Хотя по календарю уже осень. А она рано наступает в их городе, и не раз случалось, что в конце сентября с неба сыпалась льдистая крупка и ветер терзал деревья, вздымая на улицах желто-зеленую метелицу. А этот год – на диво: такая погода! Ученые говорят, будто в природе теплеет. А если теплеет в природе, будет сытнее в народе. Поговорка – не поговорка, а песня такая есть: «Чем теплее в нашем крае, тем богаче урожаи…» Пусть бы.