Текст книги "Вступление в должность"
Автор книги: Лидия Вакуловская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)
Троллейбус подвез их прямо к магазину, но до его открытия оставалось еще пять минут. Огромное здание осаждали толпы народа. Магазин имел две центральные двери и по двое дверей по бокам здания. Из этих боковых дверей часто продавали дефицит, и каждый день, проезжая мимо на работу, Ира видела большие очереди, выстраивавшиеся у боковых дверей в ожидании «что выбросят». И каждый раз ее одолевал вопрос: откуда у людей деньги? Где они берут: копят, воруют, сами печатают? Почему же она не может накопить? Ей часто вспоминались молоденькие девчонки, с кем вместе работала в городской библиотеке. Девчонки умудряются копить из зарплаты, покупают сапожки, модные кофточки, щеголяют на работе в импортных сандалетах. Но при этом они также умудряются питаться воздухом, а точнее – супом за двадцать копеек и синеватым пюре в диетической столовой. Однако такой способ экономии их семье никак не годился…
– Мам, пойдем посмотрим. Может, там уже что-то дают, – Света потянула Иру в сторону боковых дверей.
– Зачем? Мы все равно ничего не будем покупать.
– Ну, просто так посмотрим.
– Не надо. Подождем у входа, сейчас откроют.
– Мам, смотри, смотри, какое платье! Это, наверно, продавщица, – Света указала на проходившую мимо девушку в полосатом платье, сшитом, похоже, из двух махровых полотенец.
– Почему ты решила, что продавщица? – улыбнулась Ира, не понимая, отчего Свете пришла в голову такая мысль.
– Разве ты не знаешь? Продавщицы самые модные, они только импорт носят, – объяснила Света и тут же сказала – Мам, я на секундочку. – И мгновенно исчезла.
И, быстро вернувшись, сообщила:
– Там тоже закрыто. Я там нашего соседа видела.
– Какого соседа?
– Этого… спекулянта. С первого этажа. Он коврами спекулирует.
– Откуда ты знаешь?
– Девочки во дворе говорили. Он и сейчас там стоит, где ковры дают. Мам, а почему его не посадят?
– Наверно, милиция не знает.
– Как раз и знает. Здесь всегда два толстых милиционера дежурят. Они ведь могут его запомнить?
– Откуда ты знаешь, кто здесь дежурит? – удивилась Ира. – Ты что, ходишь сюда?
– Иногда мы с девочками забегаем. Просто так, посмотреть, – ответила Света.
Магазин открылся, толпа хлынула в центральные двери, увлекая туда же Иру со Светой.
Казалось бы – так ли уж много охотников до детских игрушек? Но и в этом отделе сразу же образовалась очередь. На витрине красовалась большая заводная-кукла, на шее у куклы висела картонка с ценою – 12 рублей. Ира сразу же решила, что возьмет эту куклу: яркая коробка, яркая кукла – Дарье Игнатьевне понравится.
– Отойди в сторонку, чтоб тебя не затолкали, – сказала Ира Свете и заработала локтями, пробираясь поближе к прилавку.
Потом она ходила с этажа на этаж по магазину, искала Свету и не могла понять, куда та запропала. Дважды возвращалась в отдел детских игрушек, стояла, ожидая, что Света подойдет. Искала в отделе канцелярских товаров (ручку выбирает, альбом?), в отделе спорттоваров (кеды, коньки?). Иру толкали, она сама кого-то толкала в людском водовороте – Светы не было. Ира начинала злиться. Вспомнились замшевые сапожки, беганье с девочками в магазины.
«Что с ней происходит? Совсем распустилась!» И вдруг, проходя мимо парфюмерного отдела, Ира увидела на витрине красную коробку, опоясанную золотистой «молнией». Самым неправдоподобным было то, что возле прилавка было пусто; никто не расхватывал знаменитые коробки. Ира похолодела: а вдруг кто-то из лаборанток уже побывал в магазине и видел коробки? А вдруг кто-то из них придет сюда позже?.. Но, может, коробок мало? Может, эти две, что лежат под стеклом, – последние и их вот-вот купят?
– Скажите, у вас много таких туалетных наборов? – спросила Ира продавщицу.
– Много. Вам завернуть?
– Нет, нет, – Ира поспешно отошла от продавщицы.
Свету она нашла в отделе женского белья. Случайно заметила в толчее розовые Светины банты. Банты торчали у самого прилавка. Света вертела в руках какой-то ажурный лифчик.
– Что ты здесь делаешь? – дернула ее за руку Ира.
– Мамочка, смотри, какая прелесть! Это французский, самый модный! Если бы перешить…
– Сейчас же положи! – багровея, закричала на нее Ира. – Ты что, собираешься покупать? Марш отсюда!.. Дрянь, мерзавка! Я тебе покажу французские лифчики!..
– Женщина, вы где находитесь? – возмутилась молоденькая продавщица.
– Ненормальная!.. Вот это мамаша!.. – послышались рядом голоса.
Света залилась краской и бросилась прочь от прилавка.
– Подожди! – крикнула ей Ира.
Ей стало невероятно стыдно.
«Господи, что я сделала?! Идиотка, базарная баба!..» – винила она себя, быстро идя к выходу и не выпуская из виду мелькавшие впереди, среди голов, розовые банты.
Она догнала Свету за газетным киоском, куда та забежала. Света плакала, уткнувшись лицом в фанерную стенку киоска.
– Светочка, прости меня, – говорила Ира, обнимая и прижимая к себе дочь. – Светик, посмотри на меня… Ну, прости, пожалуйста… Я виновата. Я гадко поступила… Видишь, я тоже плачу…
– Мама, не надо, не надо, – обернулась к ней залитая слезами Света. – Я не буду… Уже все прошло. У тебя ресницы потекли…
– Ты меня прощаешь?..
– Да, да… Пойдем в скверик, где фонтан, я умоюсь… – И ты…
К Зайцевым они приехали в половине первого, опоздав к назначенному времени всего на полчаса. Да и то лишь потому, что Зайцевы обосновались в самом конце города, куда еще не добралось многоэтажье микрорайонов, где люди жили в собственных деревянных домиках, с крылечками на немощеные улицы, с калитками и заборами, крашенными в разный цвет, с собаками и цветниками, сараями и погребами во дворе, с клубничными и огуречными грядками, с яблонево-вишневыми садами, словом, там, куда из центра надо было добираться сперва автобусом, а потом двумя трамваями.
Ира не всегда была библиотекарем. После университета она два года, до рождения Светы, преподавала в вечерней школе русский язык и литературу. Тогда и началось ее знакомство с дочерью Дарьи Игнатьевны Алей. Сперва Аля училась в вечерней школе, потом Ира все лето готовила ее в педагогический, и Аля, слава богу, поступила. Потом писала за Алю всякие контрольные до самых-самых госэкзаменов. Потом, перейдя уже в библиотеку (ближе к дому, не надо проверять тетради, составлять планы уроков, в общем, легче), все лето натаскивала по русскому языку племянника Дарьи Игнатьевны, и тот, слава богу, тоже поступил в вуз. Потом натаскивала другого племянника, но тот, увы, провалился. И в период всех натаскиваний Дарья Игнатьевна не скупясь платила. Но не деньгами – продуктами, причем хорошими продуктами: кетовой икрой, балыком, баночками тресковой печени, копченой колбасой и так далее. И еще платила приглашением к себе в гости.
Когда Ира с Павлом впервые после многих отказов (у Павла в школе вторая смена, у Ирины скользящий график) посетили Дарью Игнатьевну, Павел сказал: «Ни моей, ни твоей ноги больше там не будет. И, пожалуйста, прекрати это знакомство». Но Ира не прекратила: втайне от Павла «поддерживала отношения». И что бы там ни было, а Дарья Игнатьевна не раз выручала ее. И когда нежданно, после всех похоронных расходов, на повестку встал вопрос о памятнике («Плакучая береза – лучше мертвого камня» – это Павел Ире. «Странно, твой муж и любящий сын экономит на матери. Просто неприлично, детка, не поставить памятник. У меня есть знакомый скульптор, он дешево берет и быстро делает» – это Примадонна Ире. «Что хочешь, а мы поставим памятник!» – это Ира Павлу), тогда Ира одолжила у Дарьи Игнатьевны четыреста рублей и заказала памятник. Павлику же сказала, что взяла у одного добрейшего профессора («Ты знаешь, он сам предложил на неограниченный срок»). «Неограниченный срок» длился уже два года. В любую минуту Дарья Игнатьевна могла потребовать долг. Ира боялась этой минуты и уже полгода не показывалась на глаза Дарье Игнатьевне.
Но кто же эта Дарья Игнатьевна, которую недолюбливает Павел, у которой свой деревянный домик на краю города, яблонёво-вишневый сад, погреб, сарай и колонка во дворе, а в доме – мохнатая комнатная собачка Жулька, пианино, телевизор «Электрон» на высоких ножках, ну и масса других вещей, без которых дом не может считаться жильем для человека.
Не пугайтесь, пожалуйста: Дарья Игнатьевна нисколько не похожа на печенега (так называет ее Павел). Во-первых, она живет в двадцатом веке, во-вторых, она образованна (пять классов), в-третьих, занимается общественно-полезным трудом, хотя должность ее скромна (рядовой завскладом рядового ресторана «Фиалка»), в-четвертых, она любящая мать (Али), в-пятых, любящая бабушка (Машеньки), в-шестых, она не скупа, а напротив – щедра, в-седьмых, хлебосольна и вообще без всяких там церемоний. Ну а если, в-восьмых, она немножко бранчлива и бурчлива, то какая женщина, позвольте спросить, не будет немножко бранчливой и бурчливой, если она одновременно и мать, и бабушка, и работник, а ей уже пятьдесят пять лет и все хозяйство, все заботы ей приходится тянуть на своих плечах?
7
– Явилась, да запылилась, Ирина преподобная! Что ж ты нас всех ждать заставляешь? – выговаривает Дарья Игнатьевна Ире, встречая ее в просторном коридоре своего просторного дома. – Ну, здравствуй, здравствуй.
– Здравствуйте, Дарья Игнатьевна, здравствуйте, родная!.. Чуть-чуть опоздали, – Ира осторожно, чтобы не оставить помады на щеке Дарьи Игнатьевны, целует ее. – Как вы прекрасно выглядите! Вы так помолодели, посвежели!..
– Убилась я, Ирка, уходилась. Вчерась кабанчика закололи, всю ночь не прилегла, – жалуется Дарья Игнатьева.
– Что вы говорите?! Но все равно вы прекрасно выглядите!.. Миленькая!.. – Ира снова тянется к ней губами.
Из комнаты выходит Аля: рыженькая, курносая, большеротая.
– Здравствуйте, Ирина Николаевна.
– Алечка, какая ты красивая! Тебя не узнать! – переключается Ира на Алю, – Прелестная кофточка, тебе очень идет!..
Пол в коридоре застлан ковром, на полу стоит трельяж. Ирин взгляд невзначай скользит по зеркалу, на мгновенье замирает. Божё, какая у нее лебезящая улыбка! На все тридцать два зуба!
– А где же наша именинница? – Ира наполовину уменьшает улыбку.
– Пойдемте, Ирина Николаевна. Света, пойдем, – зовет их Аля.
И ведет в большую комнату – в ту самую, где пианино, телевизор «Электрон» и румынская мебель, из которой не делают культа. Софа в пятнах, полировка на стульях поцарапана, а полировка на серванте украшена водянистыми пятнами, какие образуются, если ставить горячие предметы или проливать горячее. Стол уже накрыт, за столом сидят гости, по ковру с лаем мечется лохматая белая Жулька и ходит взад-вперед невысокий чернявый парень с чернявенькой двухлетней Машей на руках.
– Здравствуй, Машенька! Какая ты у нас красавушка! Поздравляю тебя, лапушка!.. – Ира обцеловывает девочку.
А на пианино стоит большая заводная кукла, какие нарасхват в ЦУМе.
– Ужас! – почти пугается Ира. – И мы с куклой. Как некстати.
– Пускай, пускай, – смеется широким медным лицом Дарья Игнатьевна. – Будет Машке чего ломать.
Иру знакомят с теми, кого она не знает. Она знакомится и заодно здоровается с теми, кого знает.
– Здравствуйте, бабушка. (Старушка в белом платочке, мать Дарьи Игнатьевны.)
– Костик… (Чернявый парень, муж Али, Ира знает, что существует такой Костик, но видит его впервые.)
– Здравствуй, Миша. Ох, как ты возмужал!.. (Племянник. Ира натаскивала его, и он поступил.)
– Очень приятно… Матвей Зиновьевич. (Мужчина средних лет, смуглый, худощавый, нос с горбинкой, седые виски, круглые антрацитовые глазки. Ира видит его впервые.)
– О, Володя!.. Как ты загорел! (Тоже племянник. Который провалился.)
– Коля… Здравствуйте. (Опять племянник? Сколько же их?)
Потом пошли папы и мамы племянников.
– Очень приятно, Ира… Ира… Очень, приятно… А вы похожи на Володю… Ой, что это я? Володя – на вас!..
Гостей человек тридцать. Пять-шесть столов составлены в один, захватили всю комнату по диагонали. На столах – кровянка, домашние колбасы, буженина, салаты, икра черная, икра красная, тресковая, печень, армянский коньяк, шампанское, пиво, боржом.
Иру усаживают в голове стола, возле Матвея Зиновьевича. Он – справа, Света – слева, за Светой – Дарья Игнатьевна. Она и произносит первый тост:
– Ну, дороженькие родственнички и приятели мои, за внучку Машеньку, – она ласково смотрит на девочку, сидящую на коленях у отца. – Чтоб она была здоровенькая, чтоб росла – не болела. И чтоб мы вот так каждый-всякий год на ее именины собирались.
Потом были тосты за родителей, за бабушку Дарью Игнатьевну, за старушку-прабабушку, опять за Машеньку, которой уже не было за столом, поскольку ей пришло время спать. Матвей Зиновьевич ухаживал за Ирой, наливал ей в хрусталь коньяк и боржом, спрашивал, что ей подать из закусок. Все были хмельны, и Ира тоже. Она в восторженных тонах поведала Матвею Зиновьевичу, как прекрасно отдыхать летом в лесу, среди сосен, у реки. Он тоже рассказывал: провел отпуск в Крыму, и совсем неважно, так как был одинок и скучал.
– Вот если бы я встретил там вас, – говорил он, глядя на нее преданными антрацитовыми глазками, – поверьте, это было бы совсем другое дело. Но вы не против, если на тот год мы вдвоем поедем к вашим соснам?
– Что вы, что вы, – испуганно прошептала Ира, хотя их никто не слышал в общем шуме.
– А почему бы нет? – снова спрашивает он, тоже переходя на шепот. («А почему бы тебе не завести солидного любовника? Неужели тебе не скучно с мужем?» – это Примадонна Ире.)
– Вы веселый человек, с вами не соскучишься, – деланно засмеялась Ира. И поднялась, увидев, что Дарья Игнатьевна вышла из-за стола и направилась в коридор.
Когда Ира вошла в кладовую, Дарья Игнатьевна брала с полки и складывала на руку, как дрова, бутылки с армянским коньяком.
– Дарья Игнатьевна, миленькая, вы на меня не сердитесь? До сих пор не отдала вам долг. Скажите правду, вы не обижаетесь? – быстро-быстро говорила Ира, обнимая Дарью Игнатьевну.
– Да что ты придумала? Какие у меня обиды? – искренне удивилась Дарья Игнатьевна. (Господи, совсем обыкновенная женщина! Добродушное лицо, серые мягкие глаза, белая паутинка в волосах!)
– Спасибо, миленькая!.. – Ира поцеловала Дарью Игнатьевну в румяно-медную щеку. – Я при первой возможности верну.
– Да держи сколько хочешь. Аль мне к спеху? Ты ж видишь, как я живу. У меня одного птичьего молока не хватает. Эх вы, интеллигенция! – мягко пожурила она Иру. – Что ты, что мои Алька с Костей, Он инженером на заводе, девяносто чистыми приносит. А я все вот этими руками, – она вытянула грубую, в ссадинах руку. – Мешки да ящики ворочаю… Кваску хочешь? – неожиданно спросила она. – У меня в этот раз такой квас задался получше коньяков. Ты попробуй.
– Ой, с удовольствием! – сказала Ира с такой радостью, будто всю жизнь мечтала испить у Дарьи Игнатьевны квасу. (Но как не радоваться, если все так славно утряслось с долгом?)
– Вон в выварке, черпай кружкой… Постой, из нее кто-то пил. – Свободной рукой Дарья Игнатьевна взяла с полки початую бутылку коньяка, плеснула из нее в кружку, покрутила и выплеснула коньяк сквозь открытую дверь во двор.
(«Не хочу пить ворованный коньяк и есть ворованную икру! Уверен, она на этом деле греет руки» – это Павел Ире, после того как впервые побывали в гостях у Дарьи Игнатьевны.)
И снова Ира оказалась за столом, между Светой и Матвеем Зиновьевичем, снова племянники стреляли в потолок пробками, проливали на скатерть шампанское. Мамы и папы племянников затягивали «Рябинушку» и, не успев допеть, брались за «Распрягайте, хлопцы, коней». В этом доме всегда гуляли шумно и весело.
Ира тоже пела, и хорошо пела: у нее было чистое, серебристое сопрано.
– А у вас голос, – сказал Матвей Зиновьевич, не сводивший с нее преданных глаз. – Вы бы смело могли иметь большой успех на сцене.
– Поздно, поздно, – отвечала Ира, польщенная его комплиментом. – Я свое уже отпела.
– Никогда ничего не поздно, – многозначительно заметил он. Подлил ей в рюмку, взял свою. – За ваш голос!
– Мама, не пей, – сказала ей Света.
– Разве я пьяная? – засмеялась Ира.
– Конечно.
– Не выдумывай, – ответила она и выпила.
– Мам, ну зачем ты? Поедем домой.
– Не выдумывай, еще рано, – отмахнулась от нее Ира.
Потом Аля стала просить, чтоб Ира спела одна.
– Ирина Николаевна, пожалуйста… Мама, Костик, тише!. – хлопала в ладоши Аля. – Да тише вы, Ирина Николаевна споет!
Ира не стала отказываться: спела не меньше десятка песен (репертуар Майи Кристалинской и Эдиты Пьехи). Ей аплодировали, предлагали выпить за нее. Она была в центре внимания.
– О такой женщине, как вы, можно только мечтать, – шепнул ей на ушко Матвей Зиновьевич. – Поверьте, это я вам говорю.
– Ах, перестаньте! – смеялась Ира. У нее кружилась голова, ей давно не было так весело, как сегодня.
Пока танцевали под «маг» в соседней комнате, старушка-прабабушка в платочке и мамы племянников суетились возле столов, готовя их к десерту. Танцевали старое и новое: и твист, и «еньку», и танго. В медленном танго Матвей Зиновьевич стискивал Ирину руку и время от времени повторял: «Вы очаровательны». Когда папы племянников стали выбивать каблуками чечеточную дробь, лупить себя ладонями по груди и коленям, Дарья Игнатьевна отвела Иру к позванивавшему от пляски окну, подозвала племянника Колю, самого младшего и большеухого. Похлопывая племянника по плечу, поправляя ему ворот рубашки, она говорила Ире, что вот он, этот ее племянник, нынче в десятом классе, что ему уже скоро в институт и что этот его институт целиком и полностью зависит от Иры.
– Ты теперь там работаешь, всех профессоров знаешь. Так что я на тебя, как на себя, надеюсь, – говорила она. – Ты с ними, Ирка, напрямую переговори: надо, мол, устроить. А что за то положено, то и будет. Пятьсот потребуют – пятьсот дадим, больше – значит, больше. Болячка с ними, пускай берут, мы не обеднеем.
– Да, конечно… Конечно, устроим Колю, – не задумываясь, отвечала Ира, – Только никаких денег! Денег никто не возьмет… Ах, все это легко сделать. А куда он хочет? На какой факультет?
– Куда ты хочешь? – спросила племянника Дарья Игнатьевна.
– Да ну… почем я знаю? – пожал плечами большеухий Коля.
– Пристраивай куда полегчей, – решила за него Дарья Игнатьевна. – Куда выйдет, туда и пристраивай. Ему образование надо, а не факультеты.
– Конечно, конечно!.. Я поговорю с деканами, – охотно обещала Ира, нисколько не сомневаясь в успехе данного мероприятия. Ведь действительно она всех знает! Что ей стоит попросить «ми в кубе», или Кулемина, или… В конце концов, можно даже к самому ректору сходить…
– Вот и ладно, вот и ладно. А за мной не пропадет, – улыбалась медным лицом Дарья Игнатьевна.
– Ну что вы!.. Даже не думайте об этом!..
– Да будет тебе стесняться. Эх вы, интеллигенция! Что ты, что Алька моя. Аж трусилась, так в тот институт хотела. А толк какой? Побегала год учительшей – одну головную боль нажила. Теперь хоть дома сидит, так есть кому за Машкой приглядеть.
Племянник Коля не отходил от них – внимательно слушал Дарью Игнатьевну.
И снова все сидели за длиннейшим столом, пили чай. Теперь стол был заставлен кексами, пирожными, вареньем, конфетами, а в центре стола возвышалась башня из чистого шоколада, килограммов на пять, наполненная внутри ромом. Оказалось, что автор сей уникальной башни – Матвей Зиновьевич. Работал он начальником кондитерского цеха в том же ресторане «Фиалка», где завскладом Дарья Игнатьевна. И еще оказалось, что Матвей Зиновьевич и Дарья Игнатьевна уже лет двадцать трудятся плечом к плечу и что они большие приятели. В честь Матвея Зиновьевича тоже были аплодисменты. После чего башню стали кромсать ножом, откалывая от нее бесформенные черные куски. Рты у всех были черными, а чернее всех – у именинницы Машеньки, которая уже проснулась и вновь сидела на коленях у захмелевшего папы.
– Мама, поедем домой, – то и дело повторяла Света.
А Ира то и дело отвечала:
– Не выдумывай, еще рано.
Домой они возвращались в такси. Матвей Зиновьевич еще с утра заказал на шесть вечера такси, и машина точно в назначенный час подошла к дому. Матвей Зиновьевич предложил Ире ехать вместе. Обнаружив, что ее пустая хозяйственная сумка, в которой привезли заводную куклу, заметно потяжелела, Ира запротестовала.
– Чего ты, чего ты! У тебя мужик болеет. Выпишут из больницы коньячком дома полечится, – ответила Дарья Игнатьевна и сама понесла сумку к машине.
Матвей Зиновьевич открыл заднюю дверцу, пропуская Иру в машину, и сел рядом. Света устроилась возле шофера. Дорогой Матвей Зиновьевич пытался взять Иру за руку, она отнимала руку, потом отодвинулась от него в самый угол и отвернулась к окну. Она все еще была хмельна, в голове шумело, и улица, видевшаяся из окна, покачивалась у нее перед глазами вместе с домами и деревьями. Однако это нисколько не мешало ей понимать намерения Матвея Зиновьевича.
– Так мы можем с вами встретиться? Да или нет? – шепнул он, когда такси остановилось возле Ириного дома и он выбрался из него, позволяя выйти ей.
– До свидания, до свидания, спасибо, что подвезли! – громко сказала Ира, сделав вид, что не расслышала его шепотка.
Света тоже вышла из машины и находилась рядом.
– Айн момент, я вам запишу свой рабочий телефон, – улыбался Ире Матвей Зиновьевич. – На тот приятный случай, если вам захочется мне позвонить. Все может быть, и вдруг вам захочется позвонить. – Он полез в карман за записной книжкой.
– Ах, не надо, не надо! Я спрошу у Дарьи Игнатьевны, – смеясь, отвечала Ира, опасаясь, чтобы Света ничего такого не заметила. – До свидания… Спасибо, – торопливо распрощалась она.
Во дворе, возле подъездов, где кучились кусты давно отцветшей сирени, по обыкновению сидели на лавочках женщины, дышали, так сказать, свежим воздухом в воскресный, еще не угасший вечер. Возле их подъезда тоже сидели женщины.
– Добрый вечер! – шумно и весело поздоровалась с ними Ира, не приглядываясь, кто сидит. – Сегодня такой вечер! Просто очарование!..
Увидев, что Ира пьяненькая, соседки пустились строить догадки: с чего бы это ей предаваться веселью в то время, как муж лежит в больнице? И тут же стали перемывать косточки другим жильцам, припоминая, кто из них пьет, сколько пьет и даже что пьет: водку ли, сухое вино или довольствуется рублевыми «чернилами», и какая у кого семейная жизнь, и какие у кого бывают ссоры, и какие у кого дети. (О эти милые женщины, постоянно сидящие на лавочках у подъездов! Ничто не укроется от их пытливого ока и чуткого слуха!) Но Ира, конечно, не слышала этих пересудов, так как, шумно поприветствовав соседок, тотчас же скрылась в своем подъезде.
– А вот мы и дома! Слава богу! – воскликнула она, входя к себе домой. Поставила у дверей сумку, посмотрела на себя в висевшее на стене зеркало и отчего-то захохотала.
– Мам, ты поспи. Ты совсем пьяная.
– Что ты говоришь! Не может быть!.. Светик, ты умница, – снова засмеялась Ира. – Конечно, я посплю!.. Я посплю, а ты разгрузи в холодильник сумку… Вот эту самую сумочку, – безотчетно повторяла она. – Ну а как тебе понравилось у Зайцевых?
– Все они противные. – сказала Света.
– Света, Света… Ай-яй-яй, как нехорошо!.. Была в гостях, ела, пила – и противные! Ай, как неприлично!..
– Как раз я ничего не ела и не пила.
– Фу, Света – надулась! У тебя сейчас щеки лопнут. Ну-ка, ну-ка, дай я потрогаю твои щеки… Щечки мои милые…
– Мам, перестань. Лучше поспи.
– Ну, хорошо, хорошо… Я буду спать. Но ты у меня – папа номер два, – снова засмеялась Ира и, покачиваясь, ушла в спальню.
Проснулась она в одиннадцатом часу вечера с головной болью. Ей казалось, что она совсем не спала, будто пыталась уснуть, но мешала головная боль. Ее мучила жажда.
Внутри все горело, хотелось попить чего-то холодного и кисленького.
Босая, в одной комбинашке, она вышла из спальни. В другой комнате, так называемой столовой, Света смотрела телевизор – старенький «Темп-6».
– Почему ты не спишь? – Тон у Иры сразу стал «воспитательный».
– Я Магомаева слушаю. Сейчас он снова выйдет, уже третий раз вызывают. А нам папа звонил. Я сказала, что ты спишь.
– Да? И что он говорил?
– Спрашивал, где мы были. Он днем звонил.
– И что ты сказала?
– Что ездили к Зайцевым.
– Как?.. Зачем ты это сделала?
– А что ты хочешь, чтоб я ему врала?
– Дура! Сейчас же ложись спать! Никаких Магомаевых! – Ира выключила телевизор. – Стели постель.
– Ну и пожалуйста, – передернула плечами Света, поднимаясь из кресла.
И стала раздвигать кресло. Она спала в этой же комнате, столовой, на этом самом раздвижном кресле.
8
Худые вести разносятся быстрее добрых («Вы слышали, что с ним (с ней) случилось?.. Как, неужели не слышали?..»). Ира все узнала, как только в понедельник пришла в институт. Лаборантка Нюся, ссудившая ей деньги на коробку с туалетным набором, догнала Иру на лестнице.
– Доброе утро, Ирина Николаевна, – запыхавшись, поздоровалась она.
Ира вздрогнула: сейчас спросит про коробку!
– Доброе утро, Нюсенька.
– Вы слышали, что с ним случилось? Ужас!
– С кем? – у Иры немножко отлегло от сердца.
– С доцентом Кулеминым. Сейчас уборщицы внизу рассказывали.
– А что такое?
– Всю ночь проспал пьяный под вашей дверью.
– Под библиотекой?
– Да, и в одних трусах. А рядом лежала аккуратно сложенная одежда.
– Не может быть! Ведь он не пьет.
– Но зачем уборщицам придумывать? Они его разбудили, он схватил одежду и удрал. Наверно, до того набрался, что не соображал, где раздевается. Наверно, думал, что он у себя дома. Вот будет шуму!
– Как же он ночью прошел в институт?
– Понятия не имею. Охранник говорит – не видел его. – И вдруг спросила: – Вы достали, Ирина Николаевна?
– Нет, Нюсенька. Обещали к вечеру или завтра утром, – ответила Ира и сама удивилась: таким спокойным был ее голос.
– Пусть завтра, лишь бы достать, – сказала Нюся. И они разошлись: лаборатория помещалась в другом коридорном отсеке.
Как только Ира вошла в библиотеку, бросила под стол пустую хозяйственную сумку и переобулась в тапочки, прибежала другая лаборантка – Зина. Вероятно, она не заходила в лабораторию и не виделась с Нюсей, так как сразу же спросила:
– Достали, Ирина Николаевна? Доброе утро.
– Доброе утро. Нет, Зиночка. Обещают вечером или завтра.
– А точно будет?
– Конечно. Я отдала ваши деньги той самой продавщице.
– Да, вы слышали про Кулемина?..
– Слышала.
– Я сейчас обхохоталась. Как вы думаете, чем это кончится?
– Бог его знает. Не казнить же Кулемина?
– Конечно. Мне, например, его жалко. И знаете, я знаю, что всему виной… Ах, не буду говорить, а то получится – мы сплетничаем.
– А что такое? – Ира сделала вид, будто не понимает намека.
– Нет, ничего. Я думала, вы знаете… Ну, побегу, уже ровно девять. – И Зина ушла.
Значит, ни Зина, ни Нюся не были вчера в магазине и не видели коробок. Уже легче. Но еще оставалась старшая лаборантка Лапкина (третья пятерка). Вдруг она была и видела?
Ира полистала телефонную книгу, позвонила в справочное. Магазин открывается в одиннадцать, но работники приходят к девяти.
Проезжая ежедневно в этот час, Ира видела, как в широкие боковые ворота (из этих-то железных ворот и продают ковры) входят и входят женщины и молоденькие девчонки.
Трубка сразу же ответила приятным голоском:
– Вас слушают.
– Девушка, скажите, пожалуйста, сегодня будут в парфюмерном отделе французские туалетные наборы для женщин? Такие красные коробки…
– Позвоните в одиннадцать, – прощебетал, голосок. – Справки с одиннадцати.
– Девушка, одну минутку! Я вас очень прошу, я не могу позвонить позже…
– А я не могу вам сказать ничего определенного, – приятный голосок стал раздраженным. – Товар поступает в течение всего дня. В любую минуту могут подвезти и выбросить на прилавок.
– Но вчера они были, это совершенно точно. Возможно, еще не проданы?
– Проданы. Такой товар не залеживается! – отрубил голос.
– Большое спасибо.
«Большое спасибо» девушка с изменчивым голосом не услышала: она бросила трубку. На душе у Иры стало спокойнее: коробки, конечно, распродали и вряд ли Лапкина их видела. Да и почему она непременно должна была вчера побывать в центре? Вот уж правда: у страха глаза велики! Не так глаза, как воображение…
Ну а этого Ира уж Никак не ожидала – увидеть в этот час Примадонну. Та появилась перед ней во всей своей красе: сияющие черные глаза, вздернутый «хвост» золотистых волос, ярко-алый маникюр, пудра, помада, духи и белая репсовая сумочка на руке с блестящей цепочкой вместо ручки.
– А вот и я, детка! Что у нас новенького? Меня никто не спрашивал?
– Никто.
Примадонна чмокнула сидевшую за столиком Иру в макушку. На ней опять новое платье: из цветастого маркизета, который после тридцатилетнего перерыва стал вдруг неимоверно модным. Черт знает на какие она одевается шиши! Почти каждый божий день меняет наряды. Не то что Ира: пара платьев на выход, а на работу – кофточка и юбка, юбка и свитерок – как униформа. За счет Арика? Но Арик появился не так уж давно. Тогда за счет других, которые не Арики?..
– Вы слышали, что стряслось с Кулеминым?
– Разве с ним может что-то стрястись? – усмехается Примадонна.
Ясно, что она ничего не знает. Ведь она только что вошла, лекции начались, и ей никто не встретился, кто бы рассказал.
– Вы, наверно, вчера поссорились? Когда я ушла.
– Мы?.. С какой стати? Борис Александрович культурный человек. Ведь он у меня паинька. Если б я его не знала, не приводила бы сюда Арика. Арик ни о чем не догадывается.
– Но Кулемин-то видел его.
– Ну и что? Кулемин не Отелло, а современный Дон Кихот.
– Дон Кихот вчера отличился, – замечает Ира и рассказывает то, что слышала от Нюси.
– Глупости, – не верит Примадонна. – Он пьет только ессентуки, и только семнадцатый номер. Даже вечером в ресторане. Представь, как с ним весело.
Примадонна уже достала из нижнего ящика стола свои тапочки (бархатные, с пушистыми помпонами), сбросила белые лакировки. И вдруг снова надела лакировки.
– Схожу к нему. Если пришел и свободен, я сама его спрошу. – И вышла.
И вскоре вернулась.
– У него лекции с двенадцати, – сказала она Ире. – Значит, сидит дома и пьет ессентуки… Где-то был его телефон…
Она порылась в сумочке, нашла записную книжку, набрала номер. Подержала возле уха трубку и положила.
– Хм-м… не отвечает… Да нет, чепуха все это! Басни Лафонтена в современной обработке, – засмеялась она. Видимо, тому, что придумала такую остроту. Потом вспомнила, – Да, детка, Арик передал тебе большой привет и извинился, что не попрощался с тобой в субботу.
– По-моему, уходя, я сама попрощалась, – удивилась Ира.
– Не в том смысле. Их цирк уехал. Вчера я его проводила.
Так вот чем объяснить то знаменательное событие, что Примадонна с утра на работе! Но что-то совсем не заметно, чтоб она печалилась. Быть может, наездник ненадолго уехал?…
