Текст книги "Больше, чем поцелуй"

Автор книги: Лэйс Гарднер

Соавторы: Сэксон Беннетт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

7. РАСХОЖДЕНИЯ ВО МНЕНИЯХ.

– Она тебе нравится, – спросила Эдисон, открывая дверь своего доисторического фольксвагена-жука.

– Может быть, – ответила Джордан, забираясь на пассажирское сиденье.

– Но мы даже не знаем, она одна из нас или нет, – заметила Эдисон. Она завела машину, вцепилась в коробку передач, пока не переключилась на обратный ход, и выехала задом с парковки, не глядя назад. Позади раздался скрежет тормозов и злобный сигнал клаксона, что Эдисон благополучно проигнорировала.

– А это важно? – спросила Джордан.

– Только, если ты хочешь с ней встречаться.

Эдисон, наконец-таки, вырулила с парковочного места и направила свои колеса к выезду.

– Может, я все же получу тот самый знаменитый тостер, который я всегда хотела, – сказала Джордан. (Известная в Штатах шутка, ставшая популярной с легкой руки Эллен ДеДженерес. Считается, что есть тайная организация, презентующая тостер каждой лесбиянке, которой удалось «обратить» натуралку – примеч. переводчика).

– Она тебе не по зубам.

– Ты едешь по дороге с односторонним движением, – подсказала Джордан.

– Ну и?

– Не в ту сторону.

Просигналил еще один автомобиль, и водитель потрясла кулаком в воздухе. Эдисон приветливо помахала разъяренной женщине.

– Не думаю, что она машет? – сказала Джордан.

– Что тебя сподвигло так подумать?

– Красное от злости лицо и пена у рта.

– Некоторые люди так легко возбудимы, – сказала Эдисон. С пронзительным скрипом колес она вырулила на основную дорогу. Водитель в подрезанной ею машине агрессивно просигналил и прибавил скорости. Эдисон покачала головой и вздохнула.

– Можно подумать, если там стоит знак «дорога с односторонним движением», то все должны так и ездить.

– Ну, это вообще-то положено по правилам дорожного движения, если что.

Следующие пять минут они проехали в тишине. Джордан закрывала глаза и задерживала дыхание всякий раз, когда Эдисон влетала в поворот, не сбрасывая скорости.

– Как ты думаешь, сколько ей лет? – спросила Эдисон.

– Кому?

– Сама знаешь кому.

Джордан пожала плечами.

– Тридцать.

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю. Ты спросила, как я думаю, сколько ей лет? И я думаю, что тридцать.

Эдисон нахмурилась.

– Так она для тебя молода.

– Мне тридцать два. Не похоже, чтобы я запала на младенца.

– Твоя последняя девушка была намного старше.

Эдисон ударила по газам, чтобы проскочить на желтый свет. Джордан удержала равновесие, прижавшись ладонью неповрежденной руки к приборной панели.

 – Возраст вещь относительная.

– Я уверена, что от нее исходили флюиды натуралки, – сказала Эдисон.

– Все мы натуралки, пока не доказано обратное.

Эдисон отвела глаза от дороги и посмотрела на Джордан. Смотрела она долго.

– Итак, каков вердикт? Ты собираешься пригласить ее на свидание?

– Нет. Пожалуйста, следи за дорогой.

– Нет?

– Нет, я не обращаю натуралок в свою веру, – Джордан указала на лобовое стекло. – Дорога, пожалуйста.

Эдисон посмотрела вперед и сказала:

– Ты обратила меня.

– Это твоя версия. Моя версия в том, что это был несчастный случай.

 – Ты так говоришь, будто споткнулась, упала на меня и лежала, пока я не кончила, – сказала Эдисон. Джордан вздохнула.

– Эд, я не хочу говорить о нас снова. Мы лучшие друзья. Нам вместе лучше так, а не иначе. Что же до доктора... Я не буду пытаться превратить ее в лесбиянку, вот и все, конец истории.

У Эдисон на лице проступило сомнение. Она сказала тем небрежным тоном, что означало что, на самом деле, он таковым не был:

– Некоторые превращения происходят сами собой.

Правда была в том, что Джордан познакомилась с Эдисон, когда та была натуралкой. Нет, поправочка ... Джордан познакомилась с Эдисон, когда та не была практикующей лесбиянкой. Она наняла Эдисон, чтобы повесить новые шкафы на кухне. Та успела повесить только половину шкафов до того, как Джордан ввела Эдисон в мир практического лесбиянства, и это была своего рода случайность.

Джордан винила не себя. Она винила свою гиперактивную привлекательную подругу, на которой в тот момент оказалось не так много одежды. Если Эдисон не хотела, чтобы ее соблазнили и взяли на полу кухни, ей не следовало наклоняться так, чтобы показалась щелочка между ее ягодиц.

Джордан вздохнула. Она любила Эд. Но она любила ее, как лучшего друга. Проблема была в том, что Эд любила ее как возлюбленную. Джордан не была уверена, как так случилось, но Эдисон переехала в ее дом своего рода незваной. Что-то в ее квартире было затоплено и сломано, да и в доме Джордан Эдисон работала весь день, а у Джордан было более чем достаточно места. Арендная плата Эдисон могла быть вычтена из того, что Джордан платила ей за переделку дома. Проблема была в том, что переделки не было конца и края. Джордан размышляла, было ли это преднамеренным.

Эдисон въехала на Жуке на подъездную дорожку дома. Они посмотрели на старое здание и вздохнули. Когда-то это был красивый старый викторианский дом, но теперь краска облупилась и отшелушивалась, двор зарос, а окна были похожи на мутные катаракты дряхлой старой леди. Если бы дом был человеком, он был бы мисс Хэвишем из фильма «Большие надежды».

– Мне бы хотелось, чтобы это превращение произошло бы само по себе, – сказала Джордан, указывая на здание  и намекая на продолжающуюся реконструкцию дома.

– И какое бы тогда в этом было веселье? – спросила Эдисон. – Разве вкалывание в поте лица своего, часы и часы работы, не стоят того, чтобы иметь что-то твое собственное, что-то особенное и стоящее, что-то дающее смысл твоей жизни?

Джордан вылезла из машины.

– Мы говорим о доме или о докторе?

– Ты мне скажи, – Эдисон захлопнула дверь машины и направилась к крыльцу.

8. СИНЯЯ ЭМИ.

Джордан, скрестив ноги, сидела на полу в ее художественной студии, посреди парусины, ведер с краской и наполовину окрашенной стены, и отхлебывала из кофейной кружки «Пино Гри», размышляя о своем собственном внутреннем превращении. Ее превращение состояло из трех различных этапов.

До паденияиз окна: Джордан не верила в настоящую любовь. Она не верила в романтические истории и в то, что после все живут долго и счастливо. Она думала, что вся эта промывающая мозги чепуха про любовь исходила от мужчин, чтобы женщины сидели дома и рожали детей. Такое мнение настолько укоренилось в женских умах, что даже им заразились лесбиянки, словно это было пандемией гриппа.

Во время падения: в тот момент, когда она соскользнула, в тот самый момент, когда она потянулась, чтобы схватиться за что-нибудь, и ничего не оказалось под рукой, она поняла, что стремительно летит к Земле и к неминуемой гибели, Джордан подумала, что умирает слишком молодой. Она подумала обо всех вещах, которые еще не сделала. Она не съездила в Новую Зеландию. Она не посетила крышу Эмпайр Стейт Билдинг. Она не написала роман, который стал бы ее новаторским шедевром. Она не испытала настоящую любовь. Это была ее последняя мысль, и это был решающий аргумент. Настоящая любовь. Она умрет девственницей сердца, образно говоря.

После падения: Джордан увидела Эми в отделении скорой помощи. Возможно, всему виной было слишком большое количество эндорфинов, вызванных бегущим по венам страхом, может, потеря крови, может, полнолуние или перец чили, что вчера вечером она ела на ужин, но что бы там ни было, сейчас Джордан была чертовски уверена, что влюбилась.

Она покачала головой, глотнула вина и строго себе напомнила, что не верит в настоящую любовь. Однако, верила во второй бокал вина. Джордан подняла бутылку, что торчала между ее ног, и плеснула в чашку еще.

Она смотрела на половину окрашенную стену, и задалась вопросом, когда же Эдисон доберется до сюда, чтобы ее докрасить. Казалось, весь дом был сделан только наполовину. Эдисон неустанно работала над домом, но всегда отвлекалась на свои детища – изобретения, что постоянно мастерила. И как результат, новая посудомоечная машина громоздилась на полу  посреди кухни, унитаз для комнаты для гостей стоял в коридоре, листы гипсокартона были сложены в гостиной, а ни одна стена во всем доме не была полностью покрашена.

Джордан решила проявить инициативу. Отверткой она взломала крышку у банки с краской, помешала, схватила кисть и обмакнула ее в синюю краску. Цвет был лазурно-синий, ее любимый. Большую часть краски Эдисон хранила здесь, в ее студии, так что, когда приходило время покрасить комнату, она знала, где, в этом хаосе перестройки, была краска.

Джордан шлепала краску на стену одной рукой и потягивала вино из другой. Ну, она пыталась потягивать вино. Она не могла держать кружку в левой руке из-за швов и бинтов. И из-за болезненных ощущений.

Она нашла рулон изоленты, что не было непосильным делом, поскольку Эдисон, накупив материала на всякий случай в огромном количестве, раскидала его по всему дому. Помогая себе зубами, коленями и здоровой правой рукой, Джордан примотала кружку с вином к левой руке. Она запустила тест-драйв, подняв конструкцию к губам и сделав глоток из кружки. Это сработало на ура. Джордан подумала, что Эдисон следует изобрести что-то вроде этого – палитру, к которой была бы прикреплена чашка-непроливайка. Она могла продавать его художникам в унылом состоянии. И разве не все художники погружены в унылое состояние?

Джордан взяла кисть и намазала синюю краску на стену. Она выпила и принялась рисовать, позволяя своему уму свободно блуждать.

Джордан подумала об Эми. Она подумала о лице Эми. Та была красива скромным, незатейливым образом. Джордан подумала о том, чтобы использовать лицо Эми в одной из своих иллюстраций. Эми может идеально подойти для ее книги. Весь прошлый год Джордан работала над своей детской книгой. Она рисовала картинку за картинкой, но ее никогда не удовлетворял конечный результат. Если она возьмет для рисунка лицо Эми, возможно, в ней проснется вдохновение, в котором она так нуждалась.

Джордан обладала фотографической памятью. Она могла вспомнить с поразительной детализацией каждое лицо, которое она когда-либо видела. Этот талант сполна пригодился в художественной школе, когда она не успевала закончить до звонка задание на уроке рисования. Она просто шла домой, завершала все по памяти и отдавала рисунок на следующий день. Этот талант также пригодился бы, если бы ее когда-нибудь ограбили, или похитили, или она стала бы жертвой бессмысленного преступления. Что не случилось, слава Богу, но если бы случилось, она была бы в состоянии набросать ее собственный полицейский эскиз.

Крася стену, она думала о глазах Эми. Они были красивы, конечно, но такими же красивыми были и миллион других глаза, которые видела Джордан. То, что за ними скрывалось, просачивалось наружу, это и делало глаза Эми такими особенными. Ладно, слово «просачивалось» было не лучшим из возможных. Она имела в виду, что у Эми были глаза с глубиной, которая превосходила обычный синий цвет. Они были настолько глубоко синими, что, казалось,  становились темнее ближе к центру и поглощали ее.

А ее губы. Совершенные дугообразные губы. Зубы, которые виднелись, когда она улыбалась. Один зуб спереди сидел чуть-чуть криво. Как раз достаточно, чтобы не быть совершенным. На щеках едва проглядывал цвет. Ямочка на правой щеке. Нет, на левой. Просто с ее правой стороны. Волосы у Эми были такими, что и описать было невозможно: не длинные, не короткие, не прямые, не вьющиеся.

Они были прекрасны.

Мысли Джордан были прерваны жужжанием. Она обернулась и увидела, как маленький автомобильчик на дистанционном управлении вкатился в комнату, пробежал по полу и остановился в шаге от ее ног. На крыше машинки виднелся конверт, приклеенный к ней изолентой. На конверте каракулями Эдисон были выведены слова «Досье доктора Эми Стюарт».

Джордан оторвала конверт от автомобильчика и открыла. Внутри находилось несколько страниц.

 – Что все это значит? – крикнула Джордан.

Она знала, что Эдисон должна была быть где-то рядом. Эдисон прислонилась к дверному проему с монитором в виде солнцезащитных очков, что были задвинуты на голову. Она замерла, когда посмотрела на стену.

– Лучше спросить, что это такое? – сказал она, тыча пальцем в стену.

 Джордан проследила за взглядом Эдисон и ахнула. Она нарисовала Эми. Большой синий портрет Эми на стене. Она даже не осознавала, что делала. Подняв левую руку, Джордан сделала глоток вина и поперхнулась.

– Это иллюстрация, над которой я сейчас работаю.

– Ага, – сказал Эдисон. – Это похоже на синюю Эми, если ты меня спросишь.

– Я не спрашивала, – Джордан взмахнула бумажными листами в воздухе. – Ты ее погуглила?

– Разузнала кучу интересностей.

– Да ну?

Джордан старалась не показывать особой заинтересованности, но сердце ее стучало с бешеной скоростью. Эдисон взглянула на кружку, что была примотана к руке Джордан.

– Гениально.

– Я в курсе.

Эдисон взяла еще одну кружку с чертежного стола Джордан, вылила остатки утреннего кофе Джодан в ведро со старой краской и наполнила ее до краев вином.

Не в состоянии смотреть на досье, Джордан положила конверт на стол.

 – Собираешься рассказать, что ты узнала? Она убийца? Черная вдова? Ангел смерти? Лорена Боббит?

Эдисон сделала глоток и сказала:

– Приблизительно то, что ты и ожидала. Ей тридцать – тут ты попала в точку. Выросла здесь. Училась на доктора в Сан-Диего, интернатуру проходила в Финиксе, два года проработала в Сан-Диего, потом вернулась сюда. Окончила одной из лучших в ее группе, имеет несколько наград – я не смогла понять за что, за какую-то медицинскую фигню. Вот еще – она волонтер в бесплатной клинике в центре города. Работает бесплатно. Как будто она того или с ней что-то не так.

– Ничего себе.

– Да, ничего себе. Она слишком хороша, чтобы это было правдой, а?

Джордан хлебнула вина.

– Что ты имеешь в виду?

Эдисон взирала на картину на стене, вышагивая от одной стороны комнаты до другой.

– Жуть какая. Как будто ее глаза следуют за мной, куда бы я ни пошла.

Джордан снова хлебнула, нервно ожидая, когда же Эдисон сбросит бомбу. Эдисон сделала еще глоток.

– Человек не может быть таким безупречным, знаешь ли. В шкафу должна быть запрятана пара скелетиков.

– Я полагаю, ты узнала, что это за скелеты?

 – Я обнаружила, что она живет с другим врачом.

– Живет?

– Это парень. Тоже чертовски привлекательный парень, – Эдисон извлекла из досье напечатанное фото и показала его Джордан, продолжив. – Вот они тут вместе. Пару месяцев назад они вместе пошли на какое-то официальное торжество. Его зовут доктор Джереми Блевинс.

Джордан сразу же его признала.

– Я столкнулась с ним.

– Когда?

– В больнице, когда выходила из отсека. Я буквально столкнулась с ним, когда он входил.

– Ну, боюсь, что ваша роман с доком был недолгим. Она уже занята, – на лице Эдисон не проступило ни сожаления, ни испуга. На нем читалось злорадство. Джордан подняла кисть. Она стояла спиной к Эдисон, но могла расслышать улыбку в ее голосе, когда та сказала:

– Ты должна покончить с этим первой и замалевать этот портрет, потом будет больнее.

«Жаль, что я не могу покончить с этим, замалевав ее образ в своих мыслях» – подумала Джордан. Она сделала глоток и уставилась на голубое лицо Эми, не обратив внимание на то, что Эдисон покинула комнату.

Джордан решила не принимать совет Эдисон всерьез и не закрашивать лицо Эми. С чем она покончила, так это с бутылкой вина, оставив портрет на стене. Синяя Эми смотрела на нее со стены как немое напоминание. Напоминание о том, чтобы никогда больше не позволять себе увлечься мифом о настоящей любви.

9. БАНАНОВАЯ КОЖУРА.

– Привет, сексуальная красотка, – произнес за спиной вкрадчивый голос.

Эми оторвала взгляд от стола и быстро захлопнула ноутбук. Ее сердце уныло ухнуло, когда она увидела того, кто стоял, прислонившись к дверному косяку двери ее офиса.

Знакомьтесь! Чед Дорринг. Тот еще ловелас. Учтивый, сексуальный и одинокий. Метро-сексуал. В больнице он слыл главным сердцеедом. Если бы он не выбрал профессию врача, то смело смог бы стать идеальным актером мыльных опер.

Чед стоял в дверях кабинета Эми с хитрой ухмылкой на лице. Или, может быть, это была улыбка, а не хитрая ухмылка, подумала Эми. Может быть, его улыбка только похожа на ухмылку. В любом случае, видок был жутковатым. Так шимпанзе показывают тебе свои зубы, и ты думаешь, что они улыбаются и такие прям милашки, а потом внезапно они на тебя нападают.

Чед в непристойном намеке поднял бровь и спросил:

– Чем ты занимаешься сегодня вечером?

Эми предположила, что приподнимание брови должно было подразумевать, что вечером она занимается им. Мысль об этом подталкивала к тому, чтобы рассмеяться во весь голос.

– Ты в порядке? – спросил он. Чед беспардонно вошел в кабинет, плюхнулся на стул и вытянул свои длинные ноги. Он походил на кота, забавляющегося с мышкой – как будто он часами сидел перед чуланом в ожидании мыши, которая простодушно высунет голову, а он ее оттяпает.

– Ты выглядишь немного больной.

– Привет, Чед, ты не хочешь зайти? Присаживайся, чувствуй себя как дома, – сказала она чересчур саркастически. – И, нет, я не больна. Ты просто меня удивил, вот и все.

Она забарабанила пальцами по столу, надеясь, что этот жест передает ее нетерпение, и что он извиниться и уйдет, и больше никогда и нигде не окажется поблизости рядом с ней снова. Ну, что касается «никогда снова», тут может потребовать что-то более экстремальное, чем постукивание пальцами. Надежды Эми оказались тщетными.

Чед не ушел. Вместо этого он улыбнулся и удостоверился, чтобы его улыбка сверкнула во все 32 зуба – та самая улыбка, чей блеск затмил бы собой самую мощную вспышку фотоаппарата. Когда он так улыбался медсестрам, Эми готова была поклясться, что чуяла запах половых феромонов, исходящих из каждой пары трусиков в радиусе двух кварталов.

И потом ко всему прочему, была еще эта ямочка на подбородке. Эми испытывала отвращение к ямочке на подбородке Чеда. Все медсестры пускали слюни по этой ямочке, но Эми считала, что из-за нее его подбородок выглядел крошечной небольшой задницей внизу лица. Она, должно быть, единственная женщина в мире, невосприимчивая к его ямочке на подбородке и симпатичной внешности. Она видела, как все медсестры обмахивали лица и хватались за сердце, когда он проходил мимо. Эми морщила нос, словно каждый раз чуяла что-то вонючее, когда тот был рядом. Честно говоря, ее тошнило от Чеда, и она устала от всех симпатичных врачей-мужчин. Чего бы она ни отдала за возможность работать с жалким, уродливым доктором-коротышкой с бородавкой, а не с ямочкой на подбородке.

Чед указал на ее закрытый ноутбук.

– Я поймал тебя за рысканием в поисках порно?

– Что? Нет, – поспешно ответила она. Даже, наверное, слишком поспешно. Произнесенные вот так быстро слова бросали на нее тень вины.

Чед рассмеялся. Она ненавидела его смех, который звучал так неискренне. Его смех походил на законсервированный смех в ситкоме. Она знала, что Чед, вероятно, тщательно выпестовал его звучание и ритм. Этот смех был призван очаровать женщину, чтобы она выпрыгнула из своих трусиков. Что ж, с ней такое не сработает. Больше никогда.

Эми была с Чедом только раз. Один раз. Это случилось, когда она только начала работать в этой больнице, и ничего еще не знала. В те первые две недели Чед уделил ей столько внимания. Он осыпал ее своей ямочкой, смехом, сексуально широкой, показной улыбкой. Он пригласил ее пойти выпить, а она попыталась сказать «нет», но он сделал это невозможным. И, может быть, правда была в том, что ей было немного одиноко. Ладно, очень одиноко. Она встретилась с ним, чтобы выпить один напиток, который превратился в четыре или пять, кто, черт возьми, считает. И следующее, что она поняла, что была слишком пьяна, чтобы двигаться, и они очутились в одном такси, а потом  в его кровати.

Секс был ничем не примечателен – по крайней мере, та часть, что она помнила. Не то, чтобы она хорошо разбиралась в данном конкретном человеческом развлечении, но она не испытала оргазм, в этом она была уверена наверняка. Почему она продолжала гоняться за этим неуловимым оргазмом? Она знала, что дело было не в том, что с ней что-то было не так физически – она ​​могла довести себя до оргазма сама. Был ли это недостаток ментальной вовлеченности в процесс с ее стороны? Или, возможно, эмоциональной? Может, дело было в бедственных умениях мужчины.

Когда Чед в изнеможении капитулировал, он с нее скатился. Эми вскочила и схватила одежду с пола и бросилась в ванную, но было темно, а она была еще наполовину пьяна и не заметила использованный и брошенный им на пол презерватив, пока не стало слишком поздно. Наступив на него, она поскользнулась, упала и ударилась головой о жесткое деревянное покрытие.

Пока она была без сознания, Чед примчался с ней в отделение неотложной помощи. А когда она пришла в себя, на ней была только футболка и нижнее белье. Какого черта в первую очередь он не одел ее как надо? Врач, которого она, слава Богу, не знала, спросил, что случилось, и она сказала ему первое, что пришло на ум: Она поскользнулась на банановой кожуре.

О, она готова была прикончить себя за эти слова. Кто мог поскользнуться на банановой кожуре, кроме как эти идиота из фильма «Три балбеса»? В мгновение ока по больнице поползли слухи, что у нее интрижка с Чедом, и что она поскользнулась на «банановой кожуре».

Уже прошло несколько месяцев, но слухи так и не умерли полностью. Слух все еще называется слухом, если по большому счету он был правдой? В больнице над ней потешались, как могли. Она находила банановую кожуру в мусорной корзине в своем кабинете, и медсестры хихикали над ней, сидя за столами в столовой, подчеркнуто снимая с банана кожуру. Однажды в кафетерии она отошел от стола, чтобы взять заменитель сахара, и когда вернулась, на ее подносе лежала банановая кожура.

Тогда внезапно рядом с ней появился Чед. Он зажал кожуру между большим и указательным пальцами, поднял ее, словно она была заразной и громко произнес: «Будьте осторожны, доктор. Я слышал, это может быть очень опасно». Весь кафетерий валялся на полу от гогота.

И что было самым худшим во всем этом банановом фиаско? Чед теперь думал, что это означало, что они встречаются. Он вел себя так, как будто он ею владел или типа того. Как будто они были парой. Она даже слышала, как он говорил о них как «Чеми», как если бы они были известной парой, как «Бранджелина».

Вот почему она ненавидела доктора Мужчину-с-бананом и с Подбородком-на-заднице Чеда Дорринга.

– Я ищу подарок на день рождения для моего племянника, – солгала она.

– А я вот думал, что тебе чужды материнские проявления, – сказал он.

– Что говорит о том, насколько ты меня знаешь, – возразила она. Она не знала, почему так сказала. И на самом деле, она далеко не обладала материнским инстинктом, и у нее не было племянника. Но она не хотела, чтобы Чед об этом знал.

Чед пожал плечами, как если бы это все равно не имело значения.

– Я зашел, чтобы предупредить. Я обедаю с тобой сегодня вечером.

– Нет, – сказала Эми. – Сегодня я ужинаю с моими соседями по дому.

Чего Эми не могла понять в Чеде, так это, почему чем злее она с ним была, тем больше это ему нравилось. Он что, мазохист? Делало ли это ее садисткой?

– Как и я, – сказал он. – Меня пригласил Джереми.

Он встал и вытянул руки над головой в рассчитанном движении, чтобы она могла полюбоваться его скульптурным прессом, когда его хирургическая рубашка задралась вверх. Отвратительно. Последнее, что она хотела видеть, был его волосатый живот.

Она открыла ноутбук и вместо этого глянула в него. Чед положил обе руки на край ее стола и близко придвинулся к ее лицу.

– Я лишь подумал предупредить тебя заранее, чтобы у тебя было достаточно времени расфуфыриться для меня, – он подмигнул и вышел за дверь.

Расфуфыриться? Что, к черту, это было за слово? Женщины не расфуфыривались с начала этого века.

Эми снова уставилась в компьютер. С экрана на нее глядела фотография улыбающейся Джордан Марч. Это была ее авторская страница на Амазоне. Джордан написала три книги для детей, у которых были отличные отзывы. Она не только пишет книги, она еще их и иллюстрирует. Джордан была красивой, умной, талантливой, и на ее животе не было волос. Лучше и быть не могло. Может быть, эти пьяные поцелуи с ее соседкой по общежитию в колледже были прелюдией ... подобной незначительным сейсмическим потряхиваниям, которые случаются прямо перед большим землетрясением.

Эми выбрала коробку с набором книг Джордан, щелкнула на кнопку «Добавить в корзину», а потом  «Купить в один клик». Может быть, ей удастся заполучить для себя автограф Джордан на этих книгах.