Текст книги "Львиное Око"
Автор книги: Лейла Вертенбейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)
– Следовательно, вы признаетесь, что убили по крайней мере одного француза!
Огромным усилием воли Мата Хари овладела собой. Подняв зонтик, она стиснула его в руке. Спустя мгновение даже улыбнулась.
– Простите. Я не понимаю. Мне ясно одно: погиб человек, оттого что кто-то что-то написал на моем письме. Это невыносимо. Я не знаю, что было сделано от моего имени. Я не стану ломать голову. И никогда никого не выдам, даже ради спасения своей жизни. Я отдаю себя в ваши руки. За всю свою жизнь я никогда, никогда не причинила никому вреда… преднамеренно.
Резко повернувшись к членам трибунала, Морнэ убийственным тоном произнес:
– Это не беспомощная женщина. Это алчное, жестокое существо. Это убийца! Артистка! Привлекательна ли она? Да, клянусь Господом! Ее чары – это то самое оружие, которое она направила против нас! Она предавала своих любовников за деньги. Тридцать тысяч и тридцать сребреников – вот какова ее цена. Предавала любую сторону, какую было выгодно продать.
Почувствовав опасность, она бежит в Испанию. Но там встречается не с русским или кем-то иным, а с офицером германской разведки, «достойным противником». Но и его она пытается предать ради собственного спасения, утверждая, будто тот оплачивал ее услуги путем обмана своего монарха и правительства. Нет, он заплатил ей для того, чтобы она вернулась во Францию и, используя свои чары, столь живописно обрисованные мэтром Клюнэ, стала работать на благо Германии.
Я живо представляю себе, как она действовала. Вот она угощает шампанским своих гостей в номере гостиницы «Атеней». В камине горит яркий огонь. В уютной спальне задернут полог.
Вот она высасывает из любовника его тайны, как высасывает кровь из своей жертвы вампир. А потом сообщает полученные сведения врагам на нашу погибель.
Месье Клюнэ заявляет, что у нее было несчастное детство. Несомненно! Однако она уже не ребенок, но из-за того, что пятьдесят тысяч солдат пали на полях сражений, рыдают вдовы и плачут сироты. Пали по ее вине.
Наши противники расстреляли женщину. Женщину, единственное преступление которой было милосердие и забота о раненых и больных. Я не требую расстрелять подсудимую из-за того, что враги убили ту женщину. Мата Хари недостойна того, чтобы ее имя произносилось вместе с именем Эдит Кавелл. Нет! Я требую устранить Мата Хари, как мы устранили бы любую другую страшную угрозу нашей национальной безопасности на благо всего цивилизованного мира.
Неужели мэтр Клюнэ будет взывать о снисхождении в то время, как все побережье Средиземного моря усыпано обломками кораблей – то была плата за ее модные платья и реки вина. Она просит считать ее нейтральной! В морской пучине покоятся тела порядочных женщин и невинных детей – пассажиров пароходов, плывших под флагами нейтральных государств в нейтральных водах, потому что она передавала информацию нашим противникам. Она предательница! За ее преступление ей мало одной смерти. У нее только одно сердце, которое пронзят наши пули, – каменное, бесчувственное сердце.
За исключением молодого блондина, эта душещипательная речь обвинителя не очень-то взволновала членов трибунала. Выполняя свой служебный долг, они отправили на тот свет больше народу, чем любой самый опасный шпион. Но их не взволновало и то обстоятельство, что перед ними женщина, некогда познавшая сиротскую долю. Сомпру нетерпеливым жестом показал, что процесс закончен.
Клюнэ поднялся. Обычно во время совещания членов трибунала обвиняемый и защитник выходят из зала.
– Можете сидеть, Мата Хари, – с холодной учтивостью произнес Сомпру.
Когда члены трибунала выходили в вестибюль, Мата Хари улыбнулась охранявшим ее жандармам и, притянув к себе Клюнэ, что-то шепнула ему на ухо.
– Мы подадим кассационную жалобу, – проговорил адвокат, и от волнения голос у него сорвался, – подадим тотчас же… Предвзятость… давление общественного мнения…
Через десять минут председательствующий и члены трибунала один за другим вошли в зал заседаний. Пытаясь привлечь к себе внимание, Мата Хари смотрела на каждого из них своими огромными, полными печали глазами. Ни одно каменное лицо не повернулось в ее сторону. Взоры всех шестерых судей были прикованы к подполковнику Сомпру.
Обращаясь поочередно ко всем членам трибунала, председательствующий задавал каждому один и тот же вопрос:
– Вправе ли вы заявить, не кривя душой, по совести, что эта женщина виновна в передаче сведений и документов противнику и, как следствие, гибели наших солдат?
Коснувшись раздвоенного подбородка, белокурый Кильбиньон извиняющимся тоном произнес: «Да».
Амаваль покрутил между большим и указательным пальцем мефистофелевские брови: «Да».
В глазах Шатерена блеснуло любопытство, но он, хотя и неуверенно, проронил: «Да».
Полагая, что его голос – это vox populi [126]126
Глас народа (лат.).
[Закрыть], Тибо облизнул грубо высеченные губы и изрек: «Да!»
Бушардон пожал плечами, едва не коснувшись ими ушей, поскольку ему хотелось сказать: «Возможно», и все-таки проговорил: «Да».
Шестой член трибунала впервые за время процесса открыл рот и с готовностью ответил: «Да».
Ловя ртом воздух, Клюнэ закрыл лицо рукавом мантии. Мата Хари с ангельской улыбкой обняла его за плечи. Казалось, она предполагала, каким будет приговор. Но, кроме того, казалось, что она уверена: время все поставит на свои места и обстоятельства изменятся. Ей было совершенно ясно: троим из членов трибунала хотелось бы ее оправдать.
– Виновна, – заявил Сомпру. После чего распорядился, чтобы секретарь зачитал приговор. Он был немногословен. В вердикте указывалось, что осужденная путем передачи информации противнику в Голландии, Франции и Испании стала виновницей гибели тысяч французских патриотов.
Ставя свою подпись под приговором, Тибо, царапая пером, заметил:
– Я бы расстрелял ее десяток раз.
– Именем французского народа, – произнес секретарь трибунала. – Прошу встать!
Держа в руках нарядный зонтик, Мата Хари поднялась с кресла.
– Единственная мера наказания за преступления, совершенные обвиняемой, это смертная казнь, – монотонным голосом заявил Сомпру.
Закрыв лицо рукавом, Клюнэ зарыдал. Члены трибунала отвернулись, избегая взгляда осужденной, которая покачивалась из стороны в сторону, не выпуская из рук зонтика.
Морнэ принялся убирать в портфель бумаги и непроизвольно посмотрел ей в лицо.
Откинув назад голову, она прищурила отороченные мохнатыми ресницами глаза и оглядела судей.
– Господа, я подам апелляцию на вынесенный вами приговор, – спокойно проговорила она.
XXIX
1917 год
В четыре часа утра октябрьским днем 1917 года в камеру Мата Хари, шурша одеждами, на цыпочках вошли две монахини – сестра Анна-Мария и сестра Бернадетта. Осужденная спала.
Сестра Анна-Мария была старая, сморщенная и кроткая. Сестра Бернадетта средних лет, безобразная и чересчур праведная, какой бывает вчерашняя мирянка.
– Во сне она кажется совсем юной, бедная овечка, – проронила сестра Анна-Мария, складывая на груди руки, выглядывавшие из широких рукавов.
– У нее и во сне вид обиженной. Действительно, бедная овечка, – сказала, пряча в белый воротник подбородок, сестра Бернадетта.
– У нее утомленный вид, – сказала сестра Анна-Мария.
– Я ожесточила свое сердце, сестра Анна-Мария. Всю ночь я молилась за юношей, сражающихся за Францию, и за спасение душ некрещеных бельгийских младенцев.
– Молись и за спасение нашей сестры-язычницы, сестра Бернадетта. Не подобает христианке ожесточаться сердцем.
– Проснись и умри, Мата Хари, – произнесла сестра Бернадетта, указывая перстом на спящую.
– Проснись и поживи, дитя, еще немного, – проговорила сестра Анна-Мария, легонько тряся Мата Хари за плечо.
– Ох, ох, – сказала Мата Хари и мгновенно проснулась.
– Ты примирилась с Господом? – поглядев ей в глаза, обрадовалась сестра Анна-Мария.
– Нет, chérie [127]127
Милая (фр.).
[Закрыть], только с собой. – Она посмотрела на висевшие на спинке стула черное платье и накидку и покачала головой. – Поздно мне надевать власяницу и посыпать голову пеплом, святые сестры. Хотя я не успела завершить ее, я легла спать.
– Что завершить?
– Историю моей жизни. Это придется сделать другим. Я дошла до того момента, когда умер Янтье. И я не смогла перенести этого. Даже теперь. И я уснула.
– Господь ниспосылает сон Своим чадам, – сказала сестра Анна-Мария.
– И грешникам, – прибавила сестра Бернадетта.
– Помолчи, – приказала ей старая монахиня.
– Не знаю, что мне приснилось. Никогда не запоминаю сны, – сказала Мата Хари. – Засыпая, я плакала. Айиии… Так причитают туземные женщины на Яве. Но теперь я умру без слез. Вот увидите.
– Какая жалость, – ломая руки, отозвалась сестра Анна-Мария. – Ах, какая жалость.
– Мне тоже жаль, chérie. Очень жаль. – Наклонившись, Мата Хари поцеловала пергаментную щеку монахини, наполовину спрятанную под накрахмаленным чепцом.
– Исповедайтеся Господеви… – начала сестра Бернадетта.
Мата Хари нетерпеливо повела плечом и взмахнула ресницами. В глубине ее бездонных глаз сверкнули искры.
– Я не сожалею о том добром, что я сделала, – сказала она.
– Одному Господу ведомо, что доброе, – отозвалась сестра Анна-Мария.
– Он так и не смог объяснить мне, что это такое, – задумчиво проговорила Мата Хари.
– Это кощунство! – воскликнула сестра Бернадетта.
– Нет, – возразила старая монахиня. – Молчи.
Сцепив пальцы рук, Герши неподвижно стояла посередине камеры. Казалось, она в трансе. Обе монахини, привыкшие часами выстаивать на молитве, смотрели на нее. Говорят, когда человек тонет, перед его мысленным взором проходит вся его жизнь. Возможно, и она перед смертью видела то же.
И действительно, Мата Хари увидела все, что случилось с ней после смерти Янтье. Казалось, она смотрит на свою жизнь с высоты птичьего полета. Она достигла отпущенного ей срока, и время приобрело новое измерение. Сознание ее походило на реку, нескончаемо текущую среди берегов ее жизни, ее времени. Теперь она, Герши Зелле Мак-Леод, Мата Хари, достигла той точки, где река впадает в море смерти, и местность, мимо которой она текла, осталась неизменной и законченной.
Изменить в ней что-то стало немыслимо. Все получилось так, потому что так было нужно. В потоке сменяющихся эпизодов стонет от восторженного удивления Бобби-мой-мальчик; саркастически улыбается Григорий, зная, что любви не спасти его жизнь. Рыдает Франц, подняв кулак, чтобы ударить ее; протягивает руки Луи… Все они здесь, даже ее младшие братья. Все, кроме Янтье, который ждет ее в неведомом мире. Если бы мир этот перестал существовать, вместе с ним перестала бы существовать и она сама.
Остальные – Руди и ее отец, плачущая Талла – продолжают жить, и она не в силах ничегоизменить. Да и не хочет. Ведь если бы она что-то изменила, то, возможно, не приехала бы из Испании в Париж, когда ей написал Луи.
И в этот момент она словно остановилась, озаренная. Оставив мир веселья, в котором она чувствовала себя в безопасности, она вошла в комнату Луи, который позвал ее. Он вовсе не был болен. Он предал ее. Ей очень хотелось сказать ему, что так было нужно. Одним лишь этим поступком она доказала свою честность. Она жила честно и была доброй, а не дрянью.
– Так что все в порядке,– вполголоса проговорила она.
– Что именно? – ласково спросила старуха.
– Все, – убежденно ответила Мата Хари. – Разве вы не видите?
– Такова Божья воля, – сказала сестра Анна-Мария.
– Надеюсь, – отозвалась Мата Хари и улыбнулась.
– Тебе страшно? – спросила старая монахиня.
– Герши страшно, а Мата Хари – нет. Поэтому принесите, пожалуйста, мое серое шелковое платье с кружевами и лиловые перчатки.
– Дурные помыслы, – проговорила сестра Бернадетта.
– Можноя надену корсет? – умоляюще сложив руки, взглянула Герши на старую монахиню.
– Можно, – ответила та и перекрестила ее.
Поодаль от группы людей, собравшихся в шесть часов утра на значительном расстоянии от расстрельной команды, стояли Луи Лябог и Франц ван Веель. Мата Хари их не видела, и ни тот ни другой не обращали друг на друга внимания.
В продолжение всей процедуры казни лицо Франца ван Вееля оставалось таким же бесстрастным. Он представлял нидерландское посольство и держался сугубо официально. Маргарита Гертруда Зелле Мак-Леод, Мата Хари, была подданной Голландии. На лице дипломата отражались чувства их собственной монархини: сожаление, неодобрение, нейтральность. От этого в его необычно красивом лице появилось что-то неприятное.
Начиная с февраля, когда арестовали Мата Хари, он жил на чемоданах. Пока она была жива, он чувствовал себя в опасности. Мысленно он радовался этому ясному сентябрьскому утру, утру ее казни. Но когда она, никем не сопровождаемая, двинулась лишь ей присущей походкой, трогательная, полная жизни, в паху его пробудились некогда пережитые с ней ощущения. Кровь отхлынула от его головы, и он стоял бледный как мел. Когда пули попали в цель и тело Мата Хари содрогнулось и затрепетало в конвульсиях, то же произошло и с телом ван Вееля.
Луи Лябог пришел на казнь в пехотном мундире. Хотя он был одет с иголочки, форма отглажена, а сапоги и пуговицы начищены до блеска, было понятно, что это фронтовик. Когда он снял фуражку, подставив лучам восходящего солнца лысую голову, всякий мог увидеть, что голова и лицо его одного цвета, цвета глины.
В ту минуту, когда Мата Хари остановилась, чтобы обратиться к лейтенанту, командовавшему расстрелом, Луи приподнял брови.
Вплоть до этого момента он испытывал чувство отвращения. Спроси его кто-нибудь, он бы продолжал настаивать, что вправе был предать Мата Хари и что она достойна смерти. Его патриотизм вчерашнего космополита был непоколебим. Но теперь он хотел бы лучше познакомиться с фактами. Ведь он даже не уверен, где именно Герши родилась. Львиное Око может находиться где угодно. Только бы Мата Хари действительно оказалась шпионкой, нанесшей ущерб его родине. Иначе как ему жить дальше? Кем бы она ни была и что бы она ни сделала, Герши стала его дочерью, его любовью.
Учтивым, но звонким голосом она извинилась перед лейтенантом. Ей очень жаль, что юному офицеру выпал тяжкий жребий отдать команду расстрелять даму.
Прижав указательный палец к уголку глаза, Луи начал тереть его. Потом губы его скривились в гримасе, и второй рукой он закрыл лицо.
Когда Мата Хари умерла, о ней вспоминали многие. Событие это оказалось в центре всеобщего внимания. Те мысли, которые запечатлелись в сознании современников, воспринимались ими как истина, поскольку возникли в ожидании ее насильственной смерти.
Протоколы суда так и не были опубликованы. Те, кто знал больше других, держали язык за зубами. Поэтому с памятью о ней играли словно с куклой: одни одевали ее в роскошные наряды светской львицы, другие – в грязные лохмотья обыкновенной шлюхи. Ни одну из многочисленных историй, написанных о ней, о ее внезапно оборвавшейся жизни, нельзя считать сущей правдой. Во-первых, Мата Хари всегда умела так убедительно лгать, а во-вторых, все, кто были знакомы с нею, знали лишь часть истины. Поэтому все зависело от того, кто именно рассказывал о ней. Два лица, которым было известно о ней больше, чем остальным, попытались рассказать себе о ней и не сумели…
Известны лишь три бесспорных факта из биографии Мата Хари. Она родилась, танцевала и умерла.
– Она умерла, как исполненная гордыни грешная женщина, – сказала сестра Бернадетта.
А старая монахиня возразила:
– Она умерла, как храбрая девочка.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
