Текст книги "Львиное Око"
Автор книги: Лейла Вертенбейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
– И этот чудный господин платил вам как агенту под кодовым названием Х-21?
– Это неправда! – воскликнула Мата Хари. – Деньги пришли на мое собственное имя!
– На ваше собственное имя! – торжествовал Морнэ. – На ваше собственное имя, то есть Х-21.
– Вы обвиняете Х-21 в совершении самых невероятных деяний, – понизив голос на регистр, отвечала Мата Хари. – О таком агенте я ничего не знаю. Я уже говорила вам, что давно была известна как Х-21 и что я иногда использовала это таинственное обозначение, отправляя свою корреспонденцию, пользуясь услугами немцев. Возможно, существует еще какой-то Х-21. Может, вы выдумали эту Х-21, чтобы шантажировать меня. Во всяком случае, деньги в Париже получала Мата Хари, а не Х-21.
– Вы не отрицаете, что получили эту сумму?
– Конечно, нет. Иначе откуда бы у меня появились деньги? – добавила Мата Хари, повернувшись к смутившемуся Клюнэ.
– Вызываю в качестве свидетеля генерала Картье, – четким и убийственно холодным тоном произнес обвинитель.
Как и Клюнэ, генерал был ветераном войны 1870 года, настоящая развалина. Он с достоинством носил свой мундир и источал респектабельность. Он заявил, что перехваченные постом на Эйфелевой башне радиограммы противника проходят через его руки. Текст донесения из Испании в Берлин гласил, что Мата Хари, агенту Х-21, следует выплатить 15 000 песет.
– На ваше собственноеимя, – поднял указательный палец Морнэ. – На имя агента Х-21.
– Наша чаровница впервые казалась озадаченной, – с удовлетворением сообщил Францу ван Веелю Бушардон. – Глаза у нее широко раскрылись и едва не вылезли из орбит.
– Неужели этот старый идиот Клюнэ не догадался спросить у генерала, каким образом ему удалось прочитать шифрованную радиограмму? Ведь, я полагаю, текст был зашифрован? – с небрежным видом поинтересовался ван Веель, пряча дрожащие руки в карманы.
– Нет, не догадался, – отозвался Бушардон. – Я совсем об этом не думал. Ты только никому не говори, mon vieux. Если бы мы «раскололи» шифр, который до сих пор используют немцы (а по-моему, так оно и произошло), мы скорее отпустили бы на все четыре стороны десяток немецких шпионов, чем признались в этом. Разве я не прав? Так что давай забудем, каким образом попал им в руки текст донесения. И ты, и я, – добавил он, заметно нервничая, и попросил Франца налить ему двойную порцию коньяку.
В ту минуту, когда Морнэ произнес эту драматическую фразу, Мата Хари, не в силах унять дрожь в руках, положила ладони на колени.
– Я не знала… это не так… вы же не говорили… Капитан фон Крон не мог…
– Это еще ничего не доказывает, – громко произнес адвокат Клюнэ. – Абсолютно ничего, – добавил он, но голос его дрожал.
– Он был моим любовником, – проговорила Мата Хари. Из широко раскрытых глаз ее падали слезы.
– Любовником, – повторил Клюнэ, протягивая ей флакон с нюхательной солью, но подсудимая отмахнулась от него.
– Господа, господа, будьте благородными людьми! Мы без ума были друг от друга. Если я люблю человека, мне безразлично, кто он. Должно быть, он был беден и поэтому тратил на меня казенные деньги, не уведомив меня об этом. Если бы я знала, я бы отказалась от них. Хотя какое это имеет значение? Любовь – такое редкое чувство, а правительства так богаты! Мы так чудесно проводили с ним время…
Из-за стола встал лейтенант де Форсье д'Амаваль. Голос его звучал решительно и властно. Этому аристократу были присущи тонкий интеллект и уверенность в себе. Если бы он не был убежден в виновности подсудимой, он никогда не поддержал бы остальных.
– Подполковник Сомпру, мэтр Морнэ, мэтр Клюнэ и вы, Мата Хари, позвольте мне вступиться в защиту достойного противника.
Поджав губы, Сомпру кивнул головой, а Клюнэ съежился.
– Я познакомился с капитаном первого ранга фон Кроном задолго до войны, – словно в раздумье продолжал Амаваль. – Он не милитарист, не подонок и не мошенник. Он настоящий джентльмен. Таких благородных людей среди немцев немного, но даже самые ярые патриоты должны признаться, что в германском императорском флоте подобного рода офицеры существуют. Они откровенно высказывались против развязывания неограниченной подводной войны, возмутившей весь цивилизованный мир и заставивший Соединенные Штаты выступить на нашей стороне. Всякий раз, когда это было в их силах, они спасали нашим союзникам жизнь и отказывались топить невооруженные суда без предупреждения. У меня нет сомнения в том, что фон Ягов и ему подобные способны залезть в казенный карман, чтобы заплатить женщине за ее услуги. Но капитан первого ранга фон Крон не таков!
– Благодарю вас, – произнесла Мата Хари, стиснув пальцы. – Благодарю вас, сударь, за то, что выступили в защиту моего друга.
Сомпру ударил деревянным молотком и сообщил:
– Объявляется перерыв до десяти часов утра завтрашнего дня.
Когда Мата Хари, вытирая слезы платком, горделивой походкой выходила из зала в сопровождении двух жандармов, присутствующие проводили ее взглядами.
Клюнэ обошел все закоулки и помещения, пытаясь узнать у членов трибунала, каково их мнение. Будут ли заслушаны свидетели защиты, прежде чем судьи придут к определенному выводу?
Уважая адвоката как ветерана, ему отвечали любезно. Бушардон признал, что еще неизвестно, как обернется дело. Но Шатерен заявил: «Жаль, mon vieux, но ее песенка спета».
– О нет! Прошу вас, не торопитесь, – умоляюще произнес Клюнэ.
– А я и жду, – отвечал Шатерен.
На склонах массива Моронвиллье, открытых плато Юртебуа, возле Калифорнии, Крана и на остальных участках пологого хребта, вдоль которых проходила Шмен де Дам (Дамская дорога), шли упорные бои. Добрая французская земля ежечасно покрывалась все более толстым слоем раскрошенных меловых пород, ржавого железа и гниющих человеческих останков.
Отрядом, действовавшим в горячем секторе самого жаркого участка фронта, командовал Луи Лябог. Этот «дед Плешкин», как его любовно называли солдаты, хотя ему не было и пятидесяти, в течение всего кошмарного лета старался по возможности штудировать прессу.
Но там только и сообщалось, что о спорах, доходивших до ссор, между Клемансо и Пуанкаре, о нападках Доде на министра внутренних дел Мальви и прочей чепухе, способной вызвать в любом солдате одно лишь отвращение.
– Зачем вы читаете всю эту чепуху, майор? – спросил своего шефа вестовой, увидев, как тот со стоном отшвырнул в сторону кипу газет, накопившихся за неделю. Дело было в конце июля. – Что вы там ищете?
– Приговор мадам Мата Хари, – ответил майор Лябог.
– Влепят, наверно, в нее дюжину пуль, – отозвался солдат. – Tant pis [125]125
Тем хуже (фр.).
[Закрыть]для хорошенькой женщины. Я бы ею распорядился иначе.
– Выходит, вы бы оставили ее в живых? – спросил Луи и вытер лысину в ожидании ответа.
– Не знаю, – задумавшись, ответил вестовой. – Шпион он и есть шпион. И все же я не стал бы никого убивать. Мы, фронтовики, не такие кровожадные, как те, кто окопался в тылу. Странное дело, если копнуть поглубже. А вы, месье? Вы расстреляли бы женщину?
– Я? – вздрогнул Луи. – Ни за что!
На утреннее заседание трибунала Мата Хари пришла в черном. Непокрытые волосы были строго собраны в тугой узел на затылке. Пальцами, затянутыми в черные перчатки, она время от времени поправляла нитку жемчуга на шее. Герши была серьезна и сосредоточена.
Первый свидетель защиты оказался благородным человеком. Месье Камбон, начальник канцелярии министерства иностранных дел, был единственным из постоянных ее гостей, который согласился выступить в поддержку подсудимой. Грузный, с учтивыми манерами дипломата-профессионала, он рисковал своей карьерой, появившись на процессе, и члены трибунала невольно прониклись к нему уважением.
– Почему вы здесь оказались? – довольно сурово спросил Сомпру.
– По просьбе попавшей в беду дамы, с которой нас связывает дружба, – ответствовал Камбон.
– Почему вы пригласили этого свидетеля? – произнес Сомпру.
– Месье Камбон знаком с моей подзащитной, – отозвался Клюнэ, подняв обе руки.
– Я спрашиваю подсудимую, даму, попавшую в беду, – осадил его Сомпру.
– Я хотела задать месье Камбону всего один вопрос, – ответила Мата Хари. – Я сожалею, что была вынуждена обратиться к нему с просьбой прийти на суд. Он оказался смелым человеком, не правда ли? Мы с ним были очень близки, и он не стыдился этого. Однажды мы провели вместе три дня. – При этом она улыбнулась Камбону. Это была не кокетливая и не лукавая, а открытая и ласковая улыбка. Так улыбаются другу, когда страсть миновала. – Мой дорогой друг, обсуждали ли мы с вами военные или политические проблемы до, после или во время нашей близости?
– Никогда, мадам Мата Хари, – поклонившись, произнес свидетель.
– Ну вот, видите, – заметил Клюнэ. – Любая шпионка не преминула бы воспользоваться столь удобным случаем.
– И даже в эти три дня, во время вашей близости, как выразилась мадам, вы не упоминали о войне? – вскинул вверх брови полковник.
– Как ни странно, – невозмутимо отвечал дипломат, – но я редко касаюсь темы войны, в отличие от лиц менее информированных, чем я. Мы с мадам сплетничали или говорили об искусстве, в частности искусстве Индии, большим знатоком которого она является.
Мата Хари восторженно улыбнулась, услышав столь лестную для себя оценку.
– Смею утверждать, – тотчас вмешался Морнэ, – подсудимая отдавала себе отчет в том, что ей вряд ли удастся вызвать на откровенность такого человека, как свидетель. Для этого она достаточно умна. Лишь молодые офицеры, очарованные ее женскими прелестями, могли выдать ей свои сокровенные тайны. Возможно, в их числе были простые моряки. Они знают, когда отплывают их суда – суда, которые выходят из порта под покровом темноты. Но противник получает нужную информацию и в просторах моря отыскивает затемненные суда. Каким же образом? Потому, что она передавала сведения. Возможно, такие люди, как месье Камбон, и не делятся с ней своими секретами, но одно знакомство с таким лицом повышает ее ценность. Если она дружна с такими людьми, как месье Камбон, следовательно, ей можно доверять. Прочим, мелкой сошке, льстит знакомство с этой дамой. И люди такого сорта развязывают языки!..
Клюнэ выразил протест против подобной интерпретации появления месье Камбона в зале заседаний, и Сомпру оборвал обвинителя. После этого спросил дипломата, может ли он что-то добавить.
С легким вздохом Камбон предпринял последнюю попытку помочь Мата Хари:
– Ничто не может поколебать моего мнения, что подсудимая невиновна. – Учтиво поклонившись Мата Хари, дипломат покинул место для свидетеля. Прикоснувшись ладонью к губам, в знак благодарности она послала ему воздушный поцелуй.
В качестве второго свидетеля защиты Клюнэ попросил вызвать генерала Мессими, бывшего военного министра. Поскольку генерал находился в районе боевых действий, пригласить его оказалось невозможно. Клюнэ настоял на том, чтобы суд был ознакомлен с письменными показаниями генерала.
Поправив очки, Сомпру стал читать вслух: «Подсудимая, известная мне под именем Мата Хари, никогда не задавала мне вопросов о ходе боевых действий, а также не обращалась в моем присутствии ни к какому другому лицу с вопросами, которые могли бы вызвать подозрение».
Мата Хари удовлетворенно кивнула.
Не глядя на подзащитную, Клюнэ обратился к председательствующему с просьбой зачитать также письмо, которое он ему протянул.
– О нет! – воскликнула Мата Хари, увидев листок. – Прошу вас, не делайте этого! Мэтр Клюнэ, я запрещаю вам использовать это письмо. Господин председатель, это сугубо личное письмо!
– С какой целью вы намерены ознакомить трибунал с содержанием письма, мэтр Клюнэ? – Сомпру пробежал по строкам и, должно быть, успел заметить глупые фразы, расточавшиеся до неприличия влюбленным министром. Сложив письмо, он вертел его в руках, не давая возможности членам трибунала взглянуть на послание. Мессими, старый и глупый осел, до войны был его начальником.
– Я хочу довести до вашего сведения то обстоятельство, что данное лицо очень хорошо знало мою подзащитную, – пробормотал Клюнэ, повернувшись спиной к Мата Хари.
– Свидетельство предъявляется в ваших интересах, – сказал ей Сомпру.
– Все равно, – отважно возражала Мата Хари. – Автор письма женат. Я не хочу, чтобы кому-то был нанесен вред. Умоляю вас, не читайте!
Председательствующий заколебался. Потом лицо его подобрело. Настойчивость и искренность дамы тронули его. Ему и самому не хотелось позорить человека, и без того смещенного с должности за некомпетентность.
Побагровев, Тибо проговорил:
– Думаю, мы вправе ознакомиться с содержанием письма.
– Что ж, если вы настаиваете, – холодно отозвался Сомпру. – «Милый мой ангел, я целую твой изумительный пупочек и твои восхитительные ножки…» Полагаю, этой фразы достаточно, чтобы получить представление о тоне, в каком выдержано настоящее… гммм… послание. – Сложив письмо, Сомпру добавил: – К вашему сведению, письмо подписано: «М» тире «и».
– По-видимому, это сокращение стоит вместо имени генерала Мессими? – сказал Тибо, явно раздосадованный тем, что его лишили возможности поразвлечься за счет юношеской страсти господина М – и.
– Вы не вправе предполагать ничего подобного, – храбро запротестовала Мата Хари. – Существует множество имен, которые начинаются на «М» и оканчиваются на «и». Мамури, Мафферти, Мальви, Ммм… уйма.
– Так вы утверждаете, что письмо не было подписано генералом Мессими? – упорствовал молодой блондин.
– Я… отказываюсь назвать имя отправителя. Вы бесчеловечны. Вы непорядочны.
– Можно заключить, – произнес Сомпру с оттенком доброжелательства и уважения, – что некое лицо, сделавшее нам такого рода признание, было с вами в интимных отношениях. Так вы заявляете, что никогда не обсуждали военных проблем или вопросов политики с автором письма, или генералом Мессими, чьи письменные показания были зачитаны в суде?
– Нет сударь, – произнесла Мата Хари. – Благодарю вас. Никогда.
– Вопросов больше нет, – заявил Сомпру.
Затем Клюнэ предложил вызвать в качестве свидетелей целый ряд типажей: горничных, шоферов, торговцев. Немного нервничая, они единодушно утверждали, что мадам Мата Хари душевная, щедрая, милая и порядочная женщина. Нет, при них мадам никогда не задавала подозрительных вопросов.
Затем старый адвокат вызвал смахивавшего на Гавроша подростка, у которого, похоже, отобрали окурок, обычно торчавший изо рта. По его утверждению, он был знаком со всеми обитательницами «веселого дома» на улице Труайон в Париже. Когда им было что-то нужно, девицы постоянно прибегали к его услугам. Насколько ему известно, подсудимая в числе «работающих» в упомянутом доме не числилась. Иногда, когда клиентов было мало, мадам пускала к себе постояльцев, и дама, находящаяся на скамье подсудимых, могла там жить, но, если б она занималась «ремеслом», он бы это знал. Уж это точно.
– Вряд ли доктор Бризар, исполняя свои профессиональные обязанности, стал бы подвергать осмотру ни в чем не повинную женщину, – заметил Морнэ.
– Господа! – вскочила на ноги Мата Хари. – Сначала вы обвинили меня в том, что я шпионка. Я отвергаю ваше обвинение! Теперь вы обвиняете меня в том, что я обыкновенная шлюха. Я никогда не была шлюхой. Я отвергаю всеваши обвинения!
Утомленный духотой, трибунал, казалось, топчется на месте. Произнесенное громким голосом заявление Мата Хари прозвучало не вполне убедительно. Слушатели еще не склонились на ее сторону. Чего-то тут недоставало. Она взмахнула руками, словно в знак протеста, но, закинув их назад, вынула из волос заколки. Мотнула головой, и густая роскошная копна густых черных волос упала до самого пояса.
– Каковы ваши намерения, мадам? – произнес Сомпру, прячась, словно старая черепаха, в панцирь.
– Прошу вас, по крайней мере, поверить мне, господа, – проговорила взволнованно Мата Хари, – что я вовсе не та рыжая особа, о которой рассказывал доктор Бризар. Я никогда не красила волосы.
Наклонившись вперед, Шатерен увидел поднятое к нему лицо в обрамлении густых волос и, встряхнув головой, спросил:
– Что вы тут делаете? И как вы сюда попали?
– Не знаю, – с трогательной искренностью ответила Мата Хари. – Сама не знаю.
XXVIII
1917 год
Во время перерыва Мата Хари вновь привела в порядок волосы, оттенявшие фарфоровую желтизну ее лица. В продолжение страстной речи защитника она сидела неподвижно, почти не поднимая глаз. Лишь изредка лицо ее хмурилось или едва освещалось улыбкой.
– Прежде всего, – взывал Клюнэ, – исследуем ее детство.
«Происхождение подсудимой скрыто под покровом тайны. Дама и сама не знает, кто она. Ее мать принадлежала к королевскому, хотя и туземному, роду. Свое детство она помнит смутно: восточные храмы, где ее воспитывали в строгости, сакральные танцы; тропические джунгли, где жизнь и смерть переплелись, как в сказке; больная и беспомощная мать, которую она обожала.
И вот маленькую чужестранку издалека привозят в Голландию. Ее любимая мать умирает. Девочка остается на попечении отчима – грубого тирана Адама Зелле. Теперь она Маргарита Гертруда Зелле, которую друзья зовут Герши. Но на самом деле она никто. Сирота. Отчим женится на богатой вдове и забывает о падчерице. Ее отправляют в школу учиться ремеслу. Не умея сдерживать свои животные инстинкты, учителя, заметившие ее юную красоту, воспользовались неопытностью девочки. Она убегает из пансиона, но нигде не может найти пристанище.
На горизонте появляется некий капитан Мак-Леод. Он красив, знатен, распутен, в два раза старше ее. Перепуганной юной Герши он кажется спасителем, героем, возлюбленным. Она выходит за него замуж.
Рудольф Мак-Леод вновь увозит ее в Ост-Индию, где она больше не чувствует себя как дома. Выясняется, что муж – зверь и пьяница. Он увозит ее в джунгли, заставляет рожать без медицинской помощи, часто оставляет ее на несколько дней одну с сыном, в котором она души не чает. Она устанавливает дружеские отношения с яванцами, с правителями которых она в родственных отношениях. Вновь разучивает танцы, которые почти забыла. Они не кажутся ей вульгарными или эротическими. Это священные, прекрасные танцы, пробуждающие высокие инстинкты.
Наконец Мак-Леода переводят в цивилизованный город Маланг, там она рожает дочь и отдает всю себя двум своим очаровательным детишкам. Позднее она становится королевой полкового бала. Ее красота привлекает всеобщее внимание. Муж безосновательно ревнует ее. Он вновь увозит юную жену в джунгли, там ее избивает, принуждает мириться с оргиями в обществе туземных женщин. Заявляет, что ненавидит ее.
Молодая жена, ребенок-мать, не знает, к кому обратиться за помощью. Муж издевается на нею, как и над солдатами-туземцами. Один из них, обиженный Мак-Леодом, мстит начальнику, убивая его любимого сына, маленького Нормана. Юная мать без ума от горя. Она отправляется в чумную деревню и находит убийцу своего ребенка. Осуждает ли суд ту, которую нельзя осудить? Виновна ли она в том, что подняла меч на убийцу ни в чем не повинного сына? Яванцы простили ее. Суд вынес бы такое же решение. Перед нами не порочная женщина и не более шпионка, чем убийца. Перед нами невинная жертва своей собственной жизни».
Во время перерыва на обед Клюнэ почти не притронулся и к тостам, и к чаю, настоенному на травах. Глаза его слезились, ноги дрожали, но, когда он вернулся в зал заседаний, голос его был сильным и звонким, как у влюбленного.
«Та Маргарита Мак-Леод, которая возвращается в Европу, по-прежнему молода, по-прежнему беспомощна и совершенно беззащитна. Муж выбрасывает ее на улицу, безосновательно обвиняя жену в нарушении супружеской верности. Даже голландский суд сомневается в справедливости предъявленных обвинений, настаивает на том, чтобы разрешить ей встречаться с малолетней дочерью, и на выплате Мак-Леодом его супруге вспомоществования. Не имея денег, чтобы отсудить дочь, она в печали расстается с девочкой. Пряча от посторонних глаз свои страдания, подзащитная пытается найти средства для существования. Это великолепное создание, стремящееся к красоте, оказывается одна во всем мире».
– Должно быть, этот потерявший голову от любви старый олух убежден в ее виновности, – заметил в тот вечер Бушардон. – Он стремится добиться от суда не справедливости, а пощады. По-моему, он боится потребовать предъявления доказательств ее вины из опасения, что это будет сделано. Поэтому он взывает к милосердию и пониманию. Милосердие! Старый олух! Это от военных-то, которые то и дело терпят поражения в этой кошмарной войне? Когда вся окаянная страна вопит что есть мочи, требуя наказать козлов отпущения? Ха-ха!
Призыв Клюнэ, обращенный к трибуналу, распадался на две совершенно разные части. Если в первой он взывал к милосердию, то во второй ссылался на разлагающее влияние большого города.
«Наконец-то ее оценивают по заслугам. Она становится Мата Хари, Утренним Оком. Ее искусство чисто и сакрально. Ее приветствуют Европа и Восток. Она исполняет свои танцы в присутствии герцогов и герцогинь, принцев и принцесс, королей и королев…
Вот когда она осознает свою красоту. И становится соблазнительницей, продолжая великие традиции Клеопатры, Далилы. Она коллекционирует мужчин, как девушки собирают цветы. Драгоценности, виллы, лошади, экипажи – все эти дары сыплются на нее. Можно ли устоять перед таким соблазном? Аппетит приходит во время еды. Крепкие вина и жаркие объятия становятся ей необходимы как воздух. Меняя поклонников, предаваясь излишествам в любви, она пытается забыть свое трагическое детство, трагическое отрочество, трагическое замужество в юном возрасте. Рано осиротевший ребенок, оскорбленная в лучших чувствах молодая женщина ищет любви и душевного уюта, и поискам этим нет конца.
Победы ее удивительны. У ног ее мужчины разных наций. Принцы, министры, генералы. Никто не в силах противиться ее чарам.
Вправе ли вы осудить их… или ее? Знал ли мир другую такую женщину?»
Повторив эту фразу приятелю, Бушардон ядовито ответил:
– Конечно, не знал. Вот как создаются репутации. И Клюнэ верит тому, что говорит. Если бы я не знал Герши, я и сам бы ему поверил. Такой несусветной чепухи ты сроду не слышал!
– Ее признают виновной? – поинтересовался Франц.
– Думаю, да. Полагаю, она действительно была шпионкой, – ответил Бушардон.
Остальная часть речи защитника была выдержана в том же духе. Он обрисовал Мата Хари как женщину, слепо повиновавшуюся прихотям собственного сердца. «Что могла она знать, кроме собственного сердца, с ее полутуземным происхождением, ее печальным детством, ужасным замужеством, вслед за которым она стала женщиной, опасной, как легендарная сирена? Можно ли осуждать такую женщину? Ее можно лишь понять и простить».
Сомпру посмотрел на защитника, который стоял, вцепившись обеими руками в перила, чтобы удержать свое изможденное тело в вертикальном положении. У председательствующего было изумленное выражение лица, однако он не стал прерывать адвоката замечанием о неуместности приводимых тем доводов. Тибо был зачарован рассказом. Кильбиньон слушал, разинув рот, теребя белокурые волосы. Амаваль одобрительно разглядывал женщину, удостоившуюся такого панегирика, а Шатерен в досаде кусал свои полные губы. Бушардон пытался напустить на себя скучающий и скептический вид, а седьмой член трибунала, Марбер, командир пехотного батальона, все так же сидел с бесстрастным лицом, по-прежнему храня молчание.
Лишь обвинитель поглядывал на Мата Хари, прикидывая, что в рассказе адвоката могло оказаться правдой, а что вымыслом. Затем Морнэ наклонил голову и оскалился.
– Наконец, я обращаюсь к вам как мужчина и патриот, – собрав последние силы для решающей атаки, проговорил Клюнэ. – Я не только сам в свое время служил отчизне, но и отдал ей одного из своих сыновей, который погиб в битве на Эне. Один мой племянник убит под Верденом, другой – на Востоке, где он действовал в составе экспедиционного корпуса. И все-таки я воздержусь от осуждения этой женщины, этой соблазнительницы, этого ослепительного существа. Осуждения достойны лишь встретившиеся ей в жизни мужчины. Те, кто лепили ее характер и едва не погубили ее, – отчим, учителя, муж. Неудивительно, что она искала любви повсюду, где это было возможно, и что в числе ее возлюбленных оказывались люди опасные. Неудивительно, что она принимала все их подношения. Судите ее, но не строже, чем судили бы пчелу-матку, правящую своим ульем, или львицу, царицу джунглей.
Господа, товарищи по оружию, соотечественники, ваше решение основывается на шатких доказательствах, выдвинутых против этой удивительной женщины, этого дитя природы, язычницы, нередко одержимой бесами. Она творила зло. Но она не зла. Простите ее. Простите. И выпустите ее на свободу!
Клюнэ рухнул в кресло, и из глаз его брызнули слезы. В разгоряченном зале воцарилась полнейшая тишина.
Мата Хари встала во весь рост, не глядя на защитника. В своем вдовьем одеянии, с едва заметным гримом, который подчеркивал бледность лица, утратившего природную смуглость, она походила не столько на вавилонскую блудницу, сколько на обездоленную стареющую красавицу, прожившую тяжелую, но добродетельную жизнь. Лицо ее не изменило невозмутимого выражения.
– Могу ли я сделать краткое заявление? – спросила она с достоинством.
– Можете, мадам, – прокашлявшись, ответил Сомпру.
– Обращаясь к членам трибунала, – проговорила Мата Хари, – я снова подчеркиваю, что моя личная жизнь не имеет никакого отношения к обвинениям, которые вы мне предъявляете. Я не взываю к милосердию, я прошу беспристрастности. Я не француженка. Я подданная нейтрального государства. Я сохранила за собой право поддерживать наилучшие отношения со своими друзьями и не предавать ни одного из них. Я продолжаю оставаться космополиткой, хотя теперь это более не вызывает ни у кого сочувствия. Если я питаю глубокую симпатию к Франции, то это мое личное дело. Это все, что я хочу сказать. Поступайте, как вам будет угодно, но я знаю, что вы поступите по справедливости.
Взяв Мата Хари за руку, Клюнэ поднес ее к своим пересохшим губам.
Последнее заседание трибунала оказалось непродолжительным. И роковым для Мата Хари.
Подсудимая шествовала так, словно вышла прогуляться в парк в сопровождении двух кавалеров. На ней было муслиновое платье, прохладное и удобное, лицо в меру подрумянено. Из-под соломенной шляпки ниспадали завитки волос, в руке – сложенный зонтик. Казалось, Мата Хари рассчитывала выйти из здания суда на свободу и, раскрыв зонтик, спрятать лицо от палящих солнечных лучей.
У обвинителя, мэтра Морнэ, под глазами появились темные круги, лишь подчеркивавшие красивость его худощавого лица. С усталым видом он испросил у трибунала позволения задать подсудимой два вопроса.
– Только не тяните время, – приказал Сомпру.
– Ни в коем случае, сударь. Предоставляю это защите.
Сомпру нахмурился, услышав это язвительное замечание. Он по-прежнему симпатизировал влюбленному старому воину, который сидел рядом со своей по-летнему нарядной подзащитной, то сжимая, то разжимая увядшие пальцы.
– Мата Хари, – торопливо, словно желая угодить председательствующему, проговорил Морнэ, – вы заявляете, что не являетесь, не были и не желаете быть шпионкой, не так ли?
Герши наклонила шляпку.
– Однако вы признались, что предложили шпионить в пользу Франции?
– Да, сударь, предложила. Ради любви мы готовы пойти на многое.
– Но вы не занимались подобного рода деятельностью?
– Меня терзали сомнения, я вам уже говорила. Но после того, как даже мистер Бэзиль Томсон, занимающий такой же пост, как и капитан Ляду во Франции, настоятельно посоветовал не делать этого…
– А чем же можно назвать вашу деятельность, когда вы сообщили капитану Ляду сведения о двух немецких субмаринах, доставлявших в марокканские порты контрабандное оружие?
– Ах! – Мата Хари тотчас насторожилась. – Помню, я слышала об этом от кого-то… и подумала, что такая информация может оказаться полезной.
– Она действительно оказалась полезной.В результате этой полезнойинформации погибло несколько офицеров и десятки матросов германского военно-морского флота. Погибли наши враги. Мы благодарим вас.
– Это ужасно, – охнула Мата Хари. – Какая ужасная смерть.
– Полагаю, вы получили эту информацию от кого-то из ваших друзей?
– Я не знаю, как мне это стало известно, – покраснела Мата Хари. – Не помню. На дипломатическом обеде или во время танцев в Версальском дворце. Там все говорят.Но если бы я и вспомнила, кто сообщил мне об этом, я бы вам не сказала. Возможно, он ни в чем не виноват, но его обвинят в преступлении только потому, что ему… стало случайно известно что-то. Невиновных людей так легко осудить!
– Благодарю вас. Это все. Мы не будем давить на вас. Субмарины на дне моря и больше не представляют для нас интереса. Но у меня есть еще один вопрос. Когда вы согласились работать на капитана Ляду, он дал вам список. Вы помните?
– Нет. Не помню. У меня такая дырявая память. Ни имена, ни даты, ни документы я не запоминаю. Помню только лица.
– Список, про который вы забыли, – продолжал Морнэ, – представлял собой очень важный документ. Так сказал вам и капитан Ляду. В нем было шесть имен и шесть адресов. Это были имена шести агентов в Брюсселе, с которыми вам следовало встретиться. Ведь это-то вы помните?
– Но я… я не поехала в Брюссель, – возразила Мата Хари. – Я ни с кем не встречалась.
– Пятеро из этих лиц ничего собой не представляли. Но шестой был очень важен для нас.
– Зачем же вы сообщили мне его имя, если подозревали меня? – закинув назад голову, спросила Мата Хари.
– Так вы помните этот список?
– Нет! Возможно, я его потеряла, а может, его никогда и не было у меня. – Понурив голову, подсудимая теребила в руках зонтик.
– А возможно, отослали его своим хозяевам, – отозвался Морнэ. От него пахнуло таким холодом, что Мата Хари отшатнулась. – Этот шестой человек был арестован в Брюсселе. И расстрелян. Немцами. И в смерти его повинны вы.
– Нет, нет. Мне ничего об этом неизвестно. Какая жалость! Может, кто-то нашел этот список? – Отчаяние ее было неподдельным.
– Может, вы отправили его дипломатической почтой противнику?
– Я не посылала! Я не способна на такое. Я только написала записку своей дочери…
– …В конце которой была приписка. Мата Хари. Донесение от Х-21, написанное симпатическими чернилами. Раз, два и готово, разве не так? И это письмо у нас в руках.
– Как вы посмели! – Глаза у Мата Хари стали огромными. – Вы не имели права нарушать дипломатическую неприкосновенность переписки. Это бесчестно. Кроме того, я этого не писала! Не писала…
Но она поняла непоправимость случившегося. Сжав кулачки, затянутые в белые ажурные перчатки, подсудимая схватилась за голову. Потом, словно ощутив нестерпимую боль, подалась всем корпусом вперед. Зонтик со стуком упал на пол. «Айии…» Но незнакомое восклицание тотчас же стихло.
