Текст книги "Утоли моя печали"
Автор книги: Лев Копелев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
Ага, значит, уже просто "соратник". Король умер, да здравствует король!.. Сзади кто-то шепнул: "Слышишь? Кому ученик, а кому соратник".
Молотов натужно мямлил, заикаясь, и вдруг голос сорвался всхлипнул... Единственный отзвук неподдельной печали...
В репродукторе уже рокотали траурные залпы, гудели сирены. Открыв дверь, я выглянул наружу.
Испуганно-сердито закричали вертухаи:
– Закрывай! Нельзя выходить!
Во дворе сирены и гудки едва слышимы.
– Не выхожу. Только слушаю. И вы бы лучше помолчали.
Осеклись. Ворчали невнятно, а сзади Сергей не утерпел:
– Чего ж это ты к ним нос высунул, а к нам задницу выпятил? Стал бы как положено – "смирно" и под козырек.
В следующие дни на шарашке рассказывали о гибельной давке на Трубной, на Дмитровке... Сотни убитых, задушенных... Да нет, тысячи! Ваня подробно описывал, как пробирался к Дому Союзов, ныряя под грузовиками, как пригодилось его удостоверение, "ведь на корочке крупные буквы – ЦК КПСС". Он говорил увлеченно, хвастливо, вскользь поминая о задавленных, о "целых колоннах карет "скорой помощи". Он забывал, что надо печалиться. В мальчишеской болтовне была жуткая достоверность. И назойливо думалось: Николай начал Ходынкой, а Сталин кончил.
Однако напряжение вскоре спало. Прошел еще день-другой; казалось, уже все все забыли... Работали по-обычному и разговаривали на обычные темы. В газетах еще дотлевали официальные сообщения, телеграммы соболезнующих иноземцев и соотечественников, цитаты из каких-то статей и писем.
И все еще ничего не было о врачах-убийцах.
Умер Сергей Прокофьев. В один день со Сталиным.
Пять лет тому назад его ругал Жданов, и конечно же с ведома Сталина; ведь тот еще раньше сказал о Шостаковиче: "сумбур вместо музыки".
Виктор Андреевич говорил, что Прокофьев – великий композитор. С ним соглашался и Семен, который смыслил в музыке больше меня. О смерти Прокофьева сообщали короткие траурные объявления, короткие, сдержанные заметки. Они были едва различимы в газетах, обрамленных черными полосами.
Но его музыка будет жить и жить. А когда умер Жданов?.. О нем забыли очень скоро.
И уже в первые дни после речей, залпов, сирен явственно иссякла память о самом-рассамом великом.
Глава двенадцатая
АСФАЛЬТНОЕ РАСТЕНИЕ
В кучке новопривезенных арестантов выделялся самый молодой – бледный, худой, большеглазый, в старой красноармейской шинели внакидку на потертом, изжеванном, но опрятном и явно заграничном пиджаке. Он умоляюще глядел на дымивших папиросами старожилов шарашки, которые проходили мимо :
– Пошальста, курит. Пошальста, немношко курит.
Жадно затянулся и, казалось, стал еще бледнее. Услышав немецкую речь, взблеснул глазами и весь задвигался, точно приплясывая:
– О Боже! Вы говорите по-немецки?!.. Меня зовут Курт А. Прошу вас, объясните, что это здесь такое? Где мы находимся?
Первый обед – после бутырской баланды – он назвал роскошным пиршеством. Получив в каптерке постельное белье, застелил койку:
– Боже мой, я четыре года не спал на простыне и подушке с наволочкой.
Блаженно попыхивая папиросой, он рассказывал, выразительно подчеркивая книжные обороты речи:
– Ну что ж, здесь я, пожалуй, могу прожить мои двадцать пять лет. Хоть и получил их ни за что ни про что... Нет, никакой я не национал-социалист и никогда не был. Я потомственный пролетарий. Берлинское асфальтное растение. Отец был мастером у Симменса, а я работал в разных фирмах – сперва у станка, потом электротехником и лекальщиком. Стал бригадиром, а там и мастером. Ни в казарме, ни на фронте ни одного дня. Легкие слабые. Плоскостопие. Но главное – броня. Таких мастеров у нас от солдатчины берегли. Посылали меня и на другие заводы – в дочерние фирмы налаживать работу, учить мастеров. Больше года работал в Вене. Чудесный город. Люди приветливые. В первые дни коллеги на меня косились: пруссак – "пифке". Но потом мы отлично поладили. Многие говорили, что я по характеру настоящий венец – живу и другим жить не мешаю. После войны советские начальники меня ценили. Толковые русские инженеры в погонах понимали, что значит высший класс прецизионной механики... Но вдруг меня вызвал офицер контрразведки: ,,Почему вы, берлинец, работали в Вене? С какого года в нацистской партии? Какие получали задания на саботаж?"
Я доказывал – в партию никогда не вступал; отец был социал-демократом, дядя по матери даже коммунистом и двоюродный брат – юнг-коммунистом. Еще и после 33-го года листовки приносил... А я, как все рабочие, состоял только в Арбейтсфронт. Ну и в обществе ,,Сила через радость", – ходил в концерты, ездил на морские прогулки. Однако ни в партии, ни в штурмовых отрядах ни одного дня... Рассказывал о себе подробно, чистую правду, только правду. Нет, пытать не пытали. Ударили несколько раз. Я все доказывал – мои слова легко проверить, в Берлине можно справиться в канцеляриях фирмы, там же есть документы. Но они: "Твоего Берлина уже вообще нет; капут! Кого там искать? И какие бумажки?"
...Отправили в Бутырки. Здесь за год было только три допроса. Вежливо. Корректно. Писали то, что я говорил. Потом дали мне посмотреть все дело. Переводчик сел рядом, объяснял. Там оказались весьма наглые доносы. Два австрийца и один поляк, якобы работавший в моей бригаде, понаписали, что я нацист, фанатик, ругал советскую армию, агитировал за саботаж... Я стал объяснять, что все это ложь. Я этих людей не знаю. Они работали где-то по соседству. Ведь и они меня знать не могли. Спросите у тех, кто со мной работал.
Но следователь отмахнулся: "Пора закрывать дело. И так уже долго тянется. А вы все расскажете на суде. Вы обвиняетесь по ст. 1 Международного закона, принятого в Нюрнберге". Да-да, по тому же закону, по которому судили Геринга, Гесса, Риббентропа, Штрайхера. Но они-то ведь главные бонзы, вожди партии и райха. А я беспартийный пролетарий. Он смеялся: "Вот и хорошо, объясните это судьям".
Но суда никакого не было. Просто вызвал меня дежурный по тюрьме и объявил решение Особого совещания – 25 лет.
Курт был общителен, словоохотлив, любил щегольнуть образованностью. Он помнил отрывки из монологов Фауста и по разным поводам декламировал, старательно блюдя литературное, "сценическое" произношение. Часто напевал зонги из "Трехгрошовой оперы": "Ja der Haifisch der hat Zдhne" – и помнил наизусть много сюрреалистических стихов Моргенштерна.
Он уверял, что он убежденный антифашист, демократ, но всегда был вне политики, любит спорт, шахматы, женщин, хорошее вино; однако всегда любил читать, поэтому смыслит кое-что и в других вещах.
– Нацисты не все были одинаковы. Гиммлер – страшная фигура беспощадный "райхсхайни", Лей – пьяница, болтун... Но Гитлеру нужно отдать справедливость – он был замечательный оратор, гипнотизировал аудиторию... Даже злейшие враги признают, что он– великий государственный деятель. Что он сделал из нищей Германии, раздавленной Версалем и кризисом! В 32-м году у нас было восемь миллионов безработных. Хозяйство замирало. Всюду шло разложение. Начиналась гражданская война. А он за пять лет создал мощную державу; потом за один год покорил всю Европу. И еще за два года завладел пространством от Пиренеев до Кавказа, от Сахары до Северного полюса... Конечно, он жестоко просчитался. Перетянул пружины. Переоценил союзников и недооценил противников. Немцы воевали по-европейски, по старым традициям: армия сражается, народ работает. А русские вели тотальную войну, ничего не жалея. И когда мы спохватились, оказалось уже поздно... В Бутырках я целый год сидел в одной камере с генералами и офицерами нашего генштаба. Сам Черчилль называл генеральный штаб вермахта лучшим в мировой истории. Так что я уже знаю все, что происходило. Сталинград был просчетом фюрера. Итальянцы и румыны открыли наши фланги и тылы. Венгры тоже воевали куда хуже, чем предполагалось. Образовался безнадежный котел. И только после этого мы объявили тотальную войну... Мы еще могли победить, если бы пустили в ход ФАУ-3. Ведь уже ФАУ-1 и ФАУ-2 деморализовали англичан. ФАУ-3 поставило бы их и янки на колени. Но Рузвельт и Черчилль передали фюреру, что тогда они начнут тотальную газовую войну против немецких городов. А к тому времени даже солдаты позабыли о противогазах. Погибли бы десятки миллионов людей. И фюрер приказал не вводить в действие новое оружие... Да-да, конечно, он ошибался. Он слишком доверял своим подчиненным. Геринг уверил его, что Люфтваффе всегда будет превосходить всех противников. И фюрер задерживал разработку ФАУ, отказался от атомной бомбы. А янки выпускали с конвейеров летающие крепости, сажали в них пьяных негров и начали террористические ковровые бомбардировки всех городов. На фронте они драпали. В декабре 44-го года в Арденнах наше рождественское наступление едва не сбросило их обратно в море. Но зато они превратили в развалины Берлин, Гамбург, Кельн, Франкфурт, а Дрезден – открытый город, город лазаретов и искусства – уничтожили за два дня. Для Германии война стала самоубийственной. Конечно, Гитлер во многом виноват. Но посмотрим, какой еще приговор вынесет история.
...Ланге – ординарец Гитлера, был в Бутырках моим соседом... Он рассказывал, что фюрер по-человечески симпатичен, вежлив, скромен, воздержан в пище. Совсем не пил. Вот это уже было мне не по вкусу. Боюсь трезвенников. Чаще всего они – холодные, жестокие прагматики. Аскетические повадки Гитлера меня больше всего отталкивали. И, конечно, образования ему не хватало. Человек из народа. Гениальный самоучка. Прекрасно разбирался в живописи, архитектуре, скульптуре. И сам рисовал, писал акварели. Мой кузен, доктор философии, знаток искусств и уж никакой не наци, – его брат был женат на еврейке, – говорил, что фюрер мог бы стать великим художником, если б отказался от политики...
Ланге подробно рассказывал в камере, как в сороковом году, когда наши войска заняли Голландию, некоторые офицеры и солдаты ходили навещать бывшего кайзера Вильгельма на его ферме. Тот их принимал церемонно и только стоя на террасе в саду. Они щелкали каблуками: "Majestдt... Majestдt".
А он покровительственно кивал: "Поздравляю с победой, мои храбрецы!" И тогда же послал телеграмму Гитлеру: "Мой фюрер, поздравляю и надеюсь, что под вашим великолепным руководством будет полностью восстановлена германская монархия". Понимаете: "восстановлена монархия". Фюрер и смеялся, и сердился, повторял несколько раз: "Поверьте, Ланге, мы должны коленопреклоненно благодарить социал-демократов за то, что они прогнали этого надутого болвана... Он, видите ли, надеется, что немецкий народ восстановит его трон, а я буду при нем вместо Бисмарка, которого он же уволил на горе Германии... Такой идиот!"
...Да-да, война на Востоке была роковой ошибкой – цепью роковых ошибок. Это Геббельс признал уже сразу после Сталинграда... Вы тоже помните ту февральскую речь в Спортзале? Вот кто был оратор, пожалуй, не хуже Гитлера – eine Rednercacone! Сокрушительно красноречив. До 33-го года и соци и коци * боялись его речей больше, чем всех револьверов, дубинок и кастетов... После Сталинграда он первым сказал: "Мы просчитались". И объяснил, как и почему. Все, кто видел вашу Красную Армию, когда вы помогли нам стереть с карты Полякенленд, поражались: солдаты убого обмундированы, винтовки старого образца, вовсе нет автоматов, артиллерия конная, как при царях-королях... Танки быстрые, но поляки их поджигали винтовочными залпами. Правда, старые генералы, – те, что по традиции любят Россию, предостерегали: "Внешность обманчива. Иван грязен и нечесан, однако зорко видит и чутко слышит. Штаны у него дерюжные, зато кулаки стальные". Но когда Сталин попытался завоевать Финляндию, оказалось, что и сталь у вас непрочная. Финны били ваши стократно превосходящие войска... Немцы, которые уехали из Прибалтики, говорили о советских солдатах весьма пренебрежительно...
* Т. е. социалисты и коммунисты.
Пусть наши сводки в первые месяцы войны врали – преувеличивали даже втрое. Ведь и так пленных были миллионы. И наши солдаты, которые дошли до Волги, до Кавказа, по пути видели, как у вас люди живут, какая бедность везде, грязь, беспорядок. Ни деревни, ни города нельзя даже сравнить с нашими и вообще с европейскими... Ведь только немногие наши военнослужащие могли читать ваши книги, судить о театрах, о музыке! Большинство солдат это рабочие, крестьяне, маленькие люди. Они признают осязаемые, реальные ценности. Они видели ваши дороги, ваши жилища, ваши товары... Да-да, конечно, ваши танки, пушки и самолеты были тоже вполне реальны. У нас кое-кто понял это уже в первые месяцы. Но таких было немного. Главный просчет Гитлера был на Востоке. Противник оказался куда страшнее, чем предполагали самые осторожные. Куда хитрее. Ваши генералы в Финляндии и в Польше гнали на убой своих солдат, чтобы убедить нас в своей мнимой слабости. И потом так же воевали в первый год с нами – бессмысленные массовые атаки, прямо на пулеметы – "Уррэ! ". А наши генералы слишком поздно сообразили, что это были обманные маневры, что все эти кровавые потери и поражения – хитрые уловки. Вот так ваши стратеги и переиграли вермахт. Восточное коварство одолело немецкое прямодушие...
...Нет, нет, никакие это не фантазии. Я свободен от национализма. И я высоко чту и люблю вашу нацию, вашу культуру. Толстой, Достоевский гениальные писатели. Я читал "Войну и мир", "Братья Карамазовы" и "Преступление и наказание". Я очень ценю русскую музыку, Чайковского, сюиту "Щелкунчик" готов слушать ежедневно... Но я люблю свою страну и знаю ее историю. На немцев всегда клеветали противники. Нам завидуют, потому что мы живем лучше, богаче, чище... В ту войну французы и англичане лживо приписывали нашим солдатам зверства и насилия. Сами разрушали бельгийские церкви и обвиняли немцев. Англичане первыми применили удушливые газы. Нет, нет, это я точно знаю. Вот и вас так учили. Вы, конечно, лучше других знаете наш язык и нашу культуру, но вас обучали тенденциозно... Я точно знаю, удушливые газы и бомбардировки с воздуха сперва применяли наши противники... Ну в России, конечно, могло показаться по-другому, на Восточном фронте инициатива ведь была немецкой...
...Что значит – Герника, Ковентри, Роттердам? Все это сказки вашей пропаганды. В Испании наши летчики просто участвовали в боях, в транспортировке войск. Я хорошо знаю двух летчиков, которые были в легионе "Кондор": честнейшие парни. Они рассказывали подробно обо всем – они никогда не бомбили мирное население... А в эту войну англичане первыми начали бомбить наши города. Наша авиация должна была отвечать им. В Голландии, Бельгии, Дании, Норвегии англичане и французы готовили внезапные удары. Наши их опередили. Но самолеты Люфтваффе бомбили только вражеские войска, укрепления, транспорты. И в Польше наши начали войну по-рыцарски. А поляки сперва, как сумасшедшие самоубийцы, бросались на танки с саблями и пиками – а после поражений действовали по-бандитски, из-за угла. В таких случаях международное право допускает суровые репрессии.
...Да знаю я про концлагеря. Ваша пропаганда все уши прожужжала. Но там действовали СС, и притом именно черные СС – охранные отряды, а не войска СС, как ваши всегда путают. Войска СС – это просто отборные части. Среди охранников, конечно, были грубые негодяи, из тех, кто у нас концлагеря охраняли. Такие способны на любую жестокость, любое свинство. Но выродки бывают в каждом народе... А что было, когда ваши армии ворвались в Германию? Насиловали и девочек, и старух. А сколько поубивали невинных людей ни за что. Просто так: ,,Немец, фриц, капут!" Но я же понимаю, что это были выродки, озверевшие от водки. А вы хотите, чтобы все немцы отвечали за выродков-эсэсовцев, за лагеря смерти? И к тому же вы все преувеличиваете. Ваша пропаганда утверждает, будто в Катыни польских офицеров расстреливали немцы. В 43-м году там была международная комиссия, и было точно доказано: там работали ваши револьверы, ваши винтовки.
Рассказывая о себе, Курт чаще всего вспоминал любовные похождения с разнообразными "невестами" – девицами и дамами из хороших семей, с красотками-проститутками. Некоторые из рассказов напоминали фабулы детективных романов. Красавица увлекала его в таинственный притон, он замечал, что ему подливают что-то в вино или заменяют бокал, и ловко выливал отраву в карман. Красавица, после бурных ласк, полагая его спящим, исчезала, а он удирал через окно или через дверь, пробираясь по темным коридорам, замирая в нишах за портьерами, чтобы разминуться с таинственными субъектами, которые явно собирались его ограбить или убить.
Он скоро начал говорить по-русски. Завел приятелей среди вольнонаемных рабочих и техников. Вечерами он мастерил из нержавеющей стали перстни, маникюрные приборы, портсигары и продавал вольнягам. Заказчики платили натурой: колбасой, консервами, конфетами, случалось – и водкой.
Два раза в месяц бывали киносеансы для заключенных. В большой камере устанавливали экран. Показывали фильмы о Ленине, "Мы из Кронштадта", "Великий гражданин", "Цирк", "Волга-Волга", "Кубанские казаки" и даже несколько иностранных фильмов. Немцы садились кучкой вокруг меня, и я переводил. Курт иногда горячо оспаривал тех соотечественников, кто пренебрежительно фыркал – "пропаганда".
– Нет, нет, не согласен. Это настоящее искусство.
Ему нравились "Цирк" и "Мы из Кронштадта".
Но "Секретная миссия", "Смелые люди" и "Падение Берлина" разозлили.
– Тенденциозная халтура – китч! Не лучше, чем было у нацистов. Уже пять лет, как война кончилась, а для вас немцы все еще либо идиоты, либо звери. Хотя всегда кричите о своем интернационализме.
Итальянские фильмы "Похитители велосипедов" и "Под небом Сицилии" он изругал:
– Все ложь! Бездарные лживые фильмы. Их снимали потому, что в итальянском правительстве сидели коммунисты. И какие дурацкие выдумки! Мафия существовала сто лет назад. Только у вас могут поверить, что это возможно в современной Италии... Бедность, конечно, там есть. Все-таки окраина Европы. Может быть, кто-нибудь и ворует велосипеды. Но делать из этого фильм, разводить слезливые сентименты, ах, несчастный мальчик. Вот что значит вырождение искусства, декаданс. Итальянские коммунисты изготовляют такие фильмы по вашему заказу. И здесь их показывают, чтобы убеждать, как плохо живется при капитализме.
...Я всегда любил стихи Гейне, музыку Мендельсона. В школе у меня были два приятеля-еврея. Один – сын врача, а другой – сын владельца гостиницы. Его отец воевал под Верденом, был награжден "Железным крестом" обеих степеней, состоял в "Стальном шлеме"... Среди немецких евреев были порядочные люди, искренние патриоты. Но во время первой мировой войны в Германию нахлынули десятки тысяч восточных евреев из Польши, из России. В годы инфляции именно они захватили торговлю, промышленность, издательства, театры, кино... В Берлине все лучшие дома принадлежали евреям, они господствовали в розничной торговле, в большинстве банков и, конечно, в политике... Нет-нет, нацисты не только врали. Они, конечно, многое преувеличивали. Но еврейские политики и еврейские литераторы задавали тон и у коммунистов, и у социал-демократов. Даже в национальной партии, у монархистов, в "Стальном шлеме" сказывались еврейские влияния... Восточные евреи с пейсами приезжали в своих кафтанах; но быстро научились приспосабливаться. У них особый талант к мимикрии и поразительная расовая солидарность. В Берлине первыми коммунистами-спартаковцами командовали польские евреи – Роза Люксембург и Карл Радек – и немецкие евреи – Либкнехт и Пик... Кто вам сказал, что они – чистые немцы? Вы в этом уверены? Ну что ж, значит, они были женаты на еврейках "юдиш ферзипт". И вообще связаны с еврейской средой... В Баварии в 1919 году устроили советскую революцию русские евреи – Левинэ и Левин – и немецкие – Толлер и Мюзам. Да и во всех социал-демократических правительствах всех краев Германии были евреи-министры – Эйснер, Ратенау... А уж в рекламе они мастера высшего класса. Лучший пример – Эйнштейн; был рядовой, посредственный математик, выдумывал какие-то фантастические сомнительные теории, но после воины, когда усилилось еврейское влияние, его объявили всемирным гением...
Нет уж, нет, этого вы знать не можете. Вы ведь не математик и не физик. Мировоззрение у вас марксистское, и Эйнштейн как марксист вам близок... Да ведь он сам называет себя марксистом. Ну пусть не марксист, но близок. Не будем спорить о частностях. Важна общая картина. В немецкой компартии тоже преобладали евреи. Сначала Пауль Леви, Рут Фишер, потом Гайнц Нойман... Конечно, на витрины, на трибуны выставляли таких, как Тедди Тельман – гамбургский грубиян, пропойца. Или Торглер – обиженный судьбой интеллигентик. Но ведущей силой был Нойман и его комиссары... Это вовсе не нацистская пропаганда – это факты!
Ну, а здесь, у вас? Мне уже не раз говорили заключенные и некоторые вольные, что русские и украинцы тоже не любят евреев, потому что те захватывают лучшие места, лучшие квартиры. Да, да, я и сам на это возражаю, что среди заключенных тоже много евреев. А мне говорят, это только в последнее время их прижимать стали. Уже после войны. Потому что, когда русские солдаты погибали на фронтах, евреи устраивались в тылах, богатели и ордена покупали. Разумеется, я этому не слишком верю. Но ведь это все говорится здесь, в рабоче-крестьянском социалистическом раю. Значит, не только нацисты против евреев!
Да-да, знаю, многовековые предрассудки! Да-да, знаю, что и немцы вызывают неприязнь у многих иностранцев. И сейчас и раньше. Немцам завидуют... Но немцы, уезжая из Германии, растворяются в других нациях и самоотверженно служат другим странам. Когда создавались Соединенные Штаты, там жили сотни тысяч немцев. И первый Конгресс обсуждал вопрос, какой язык считать государственным – немецкий или английский. Решение об английском приняли большинством в один голос. И этот голос принадлежал немцу... Ну, разумеется, вы должны считать это сказкой. Потому что книги, по которым вы учились, писали американские националисты или марксисты...
Его невозможно было переубедить в том, что он когда-то счел истиной. Любые возражения он отстранял как "искаженные пропагандой".
В 1950-53 гг. на шарашке работали 14-15 немцев и австрийцев, и он как-то само собой стал их вожаком, лидером землячества, хотя многие превосходили его и по возрасту, и по образованию.
Он старался внушить нам уважение к своим подопечным:
– Хорст Р. – очень серьезный практик и дипломированный инженер. Но доктор Фриц Б. уже "доктор-инг" (доктор-инженер). И это значит, что он ученый инженер высшего класса. Я не придаю особого значения академическим званиям. Есть у нас в Германии традиция мещанского почитания: "Ах, доктор, ах, профессор". Но я-то знаю немало таких, кто просто высиживал диссертации – читал, зубрил, переписывал, и пожалуйста – "доктор философии". Но "доктор-инг" – это совсем иное дело. Для этого звания нужно доказать ученость на практике.
Наши иностранцы долго не имели денег. Все другие арестанты после двух-трех месяцев работы на шарашке начинали получать от 50 до 150 рублей в квартал, в зависимости от установленной категории. Эти деньги и переводы от родственников мы получали в виде квитанций, которые можно было прикладывать к заявкам на ларек. Ежемесячно тюремный завхоз привозил ларек по заранее полученным заявкам. Можно было заказывать масло, колбасу, мыло, консервы, сгущенное молоко, зубной порошок, табак, носки, бритвенные лезвия и т.п.
Каждый раз, когда составлялись такие заявки, Курт приходил к тем из нас, кого считал друзьями-приятелями:
– Хорошо бы хоть полкило масла для Тони К. Он ведь самый молодой у нас и такой истощенный берлинский мальчишка... Нельзя ли сигары для доктора Б.? У него скоро день рождения... Хоть каких-нибудь конфет или мармеладу для инженера Ф. Он так истосковался по сладкому... А для инженеров Л. и М. я очень прошу зубные щетки и пасту. Это так омерзительно – чистить зубы намыленным пальцем, и к тому же мыло, которое нам здесь выдают, воняет падалью.
Не помню, чтобы когда-либо он просил для себя.
Разумеется, мы заказывали и для него мыло, сласти и масло. Он изысканно благодарил и спешил "реваншировать". Мне он принес маникюрный прибор, отлично сработанный из нержавеющей стали, и такой же перстень с печаткой. И несколько раз добывал через своих вольных коллег четвертинку водки или флакон спирта.
Мои добрые отношения с Куртом выдержали немало разногласий, но были подорваны военными событиями в Корее. Он так радовался наступлению американцев, так обозлился на вмешательство китайцев и на их успехи, что мы спорили все более сердито. Некоторое время почти не разговаривали.
Вскоре после смерти Сталина новый начальник тюрьмы сменил завхоза и завстоловой. Оказалось, что нас долго обворовывали. Большинству уже давно полагались харчи и курево высших категорий.
Курт раньше всех узнал приятные новости. У него были заказчики среди вертухаев. Он прибежал обрадовать меня сообщением, что мы теперь будем получать вдвое больше мяса, масла и сахара, чем раньше, что, оказывается, нам полагалось два яйца, а не одно, как давали до сих пор. И свинины куда больше, и красную икру через день, а ведь раньше давали только иногда в выходные, и крохотные порции.
– Я слышал, как все тут рассуждали, когда еврейских врачей освободили. И сомневался. Вы-то всегда надеялись на лучшее, вы – марксист-оптимист. Но теперь и я вижу на горизонте серебряную полосу. Может быть, это и вправду рассвет?..
В мае 1953 года некоторые офицеры-инженеры и даже кое-кто из тюремных служащих говорили нам, что скоро всех немцев отправят в Германию.
Курт восстановил дружбу со мной. Мы опять подолгу беседовали и спорили опять миролюбиво... В Корее шли переговоры... Передовая статья "Правды" многозначительно и туманно осуждала "чуждый марксизму культ личности"... После амнистии уголовникам и многосрочникам вольные приносили все новые слухи, что скоро предстоит еще и политическая амнистия, рассказывали о действительно начавшемся сокращении штатов МГБ, разжалованного из министерства в комитет...
Всех немцев вызвали на отправку одновременно среди рабочего дня. Курт и его ближайшие друзья – инженер Хорст Л., инженер Хорст Р. и техник Ганс пришли к нам в акустическую прощаться.
Курт еще раньше записал на папиросной коробке адрес моей семьи и заучил его наизусть. Прощаясь, он снова несколько раз повторил его:
– Напишу вам... Скорее всего откуда-нибудь из Сибири... Но может, теперь и нам разрешат переписываться.
Судорожно подвижный, как в первый день на шарашке, он улыбался, шутил, но в лихорадочно блестевших глазах просвечивала тревога.
Два года спустя в Москве я, уже вольный, но еще не реабилитированный, получил открытку из Италии: лаково-яркий цветной снимок городка-республики Сан-Марино – "Привет из отпуску. Курт А., Хорст Л., Ганс Н.". Именно так они подписались, и так я их называл здесь.
Глава тринадцатая
ПРОЩАЙ, ШАРАШКА!
Воспоминанье прихотливо,
Как сновидение – оно
Как будто вещей правдой живо,
Но так же дико и темно
И так же, вероятно, лживо...
Владислав Ходасевич
...Достижение понимания каждого человека как другого, равного в каком-то смысле Я, и создает нравственные основы человеческого общежития.
Вяч. Вс. Иванов, "Чет и нечет"
Четвертое апреля. Ранним утром, выйдя из юрты на зарядку, я в тамбуре включил репродуктор. Тихо – большинство еще спали. И услышал: "...недозволенные методы следствия..." А потом имена врачей, освобожденных, признанных невиновными. И в заключение: "Мы передавали передовую статью из газеты "Правда".
Радость ошеломляющая, оглушающая; я бросился почему-то не в свою, а в смежную юрту. Вероятно, просто потому, что стоял ближе к той двери.
– Врачей освободили! Признаны невиновными! В передовой "Правды" говорится о недозволенных Методах следствия... Всех врачей освободили!
С подушек поднимались головы. Кто-то садился на койке.
– Что за дурацкие шутки... Да ты охреновел, совсем психом стал!.. Ты что, забыл, что первое апреля прошло?..Дайте ему воды и ведите на воздух, чтоб в себя пришел... За такие шуточки – морду бить.
– Но это же правда, правда!.. Только что передавали. Скоро будут повторять.
Даже самые злые окрики не могли меня рассердить. Радость затопляла, распирала, туманила.
Весь этот день и потом еще долго только об этом и говорили. Меньше спорили. Больше обсуждали мирно, дружелюбно, пересказывали, кто что слышал от своих вольняг. Сравнивали. Предполагали. Сомневались. Но чаще надеялись.
В новом Совете Министров Маленков стал председателем, Берия, Молотов, Булганин, Каганович – заместителями; сократилось число министерств – их сливали, уминали, сокращали штаты.
– Ага, значит, жмут на бюрократов.
И нечто уже прямо для нас: МГБ не стало. Вместо него скромный Комитет государственной безопасности при Совете Министров... В газетах и по радио настойчивые фразы о законности, о гуманности, о политике мирного сосуществования.
Узнаем, что освобожден Абакумов и назначен в новый комитет. О нем мы помнили только дурное: жестокий хам, верзила с мордой отупевшего мясника. Но он просидел почти два года, может быть, и поумнел...
Ворошилов – председателем Верховного Совета... Опальный маршал Жуков заместителем министра обороны Булганина.
Каждое назначение мы обсуждали подробно. Булганина я помнил по Северо-Западному фронту бестолковым самодуром. О Жукове все знали: крут, суров, беспощаден, жесток, но талантливый стратег; отважен на поле боя, не робеет перед вождями. За это его не любил Сталин, говорили – даже побаивался его, ревновал.
Обрадовало сообщение, что в Президиуме ЦК главным стал Хрущев. О нем я раньше слышал; Надина родственница, которая обучала английскому языку его жену и дочерей и подолгу жила в их доме, рассказывала: грубоват, малообразован, однако умен, хитер, добродушен и "партиец старого образца", то есть не терпит барства, роскоши, стяжательства, подхалимства и не чванится. Жена штопает носки ему и внукам, хозяйничает экономно, домработница и шофер обедают вместе со всей семьей.
На шарашке добрые слухи обгоняли газетные сообщения или дополняли их, все более обнадеживая. В органах сокращали штаты больше чем наполовину. Всех чекистов лишили офицерских званий, приобретенных в последние годы в кадрах МГБ. Действительны только звания, полученные на армейской, строевой службе. Многие полковники за день стали капитанами. Кому не нравилось – мог отчисляться. Кое-кто из наших уже видел тюремных офицеров, вчерашних капитанов и старших лейтенантов, в сержантских погонах.
