Текст книги "Прогулки с бесом. Том первый (СИ)"

Автор книги: Лев Сокольников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– Похоже, у всех потомков коллаборационистов одинаковая бухгалтерия: первый – Кола Брюньон, второй – батюшка.

– Вражеские пособники не видели себя в строю со всем савецким народом, сотрудничали с пришлыми и помалкивали. Вопрос открытый: из кого плакальщица выжимала слезу спустя пять десятков лет после оккупации? – А с другой стороны, что могла сказать затурканная савецкими стандартами женщина, если от рождения над ней висела совецкая установка:

– Древний немец иным быть не может, но только врагом! – времена меняются, а старьё продолжает жить. Враг не может быть иным, но только "вражеским", и сдать древнюю позицию всё едино, как "предать память о прошлом".

– Слова красивые, эмоциональные, но какова техника "предательства памяти", как предают память – ни один "патривот" объяснить не может. Займёшься?

– Примитивное, бытовое предательство памяти – вторая женитьба, или замужество.

– Интересная тема предательства, вечная обширная. Как один маленький человек, букашка, ничто в масштабах страны, может предать громадную маманю родину?

– Один предать не может, а когда единицы в миллионы объединяются картина иная.

– Если миллиону граждан предложить: "голодная смерть, или служение врагам?" – сколько наложат на себя руки, но не пойдут служить? Ага, лягут и помрут голодной смертью?

– Ну, пяток, десяток... может, сотня...

– Ни одного!

– Почему?

– Не даст умереть соображение; "вон, сосед врагам служит, работает, паёк получает, ничего, жив... Нам-то за что умирать?

– Вопрос о пропитании оккупированных при внимательном рассмотрение даёт ужасный ответ: "надо понимать, что в первое бедственное оккупационное время неизвестной продолжительности, плакальщица перебивалась воронами,

но со временем обстановка с питанием пошла в лучшую сторону, наладилась. Откуда, в каком виде явилось улучшение, что думать? Оккупанты не давали захваченным "савецким" людям умереть от голода и позволяли заработать на проживание? Вражеские холуи понятны, те за корку хлеба родину продавали, но как выживали убеждённые, стойкие советские люди, всем сердцем ненавидевшие врагов? Каким пропитанием слабую плоть поддерживали?

– Представь ситуацию: один голодный рыщет в поисках корма – тысячи сытых рядом о презренной пище не думают. Вопрос: тысячи сытых, приняв сигнал голодного, отзовутся милостью?

– Мать говорила: "сытый голодного не разумеет"

– Меняем позиции: миллионы думают, как прокормиться, а тысячам заботы миллионов видится пустыми. И оккупантов не волновали заботы о пропитании оккупированных, но атмосфера, коей дышали, была густо насыщена заботами аборигенов о пище. Какой нужно быть сволочью, чтобы равнодушно пропускать мимо чужие сигналы голода и не потерять собственный аппетит?

– Нехорошие вопросы выпускаем, "совецкий" человек и голодный обязан оставаться "совецким", а бедствия и лишения, кои валились на него в избытке – "закаляли и делали стойким в борьбе с врагами" – такой была "красная нить" интервью.

– Ох, как не любят соотечественники уточнений деталей прошлого! Когда слышат неприятности – немедленно и круто заносит в сторону до полного "схода с катушек".

Умение мгновенно входить в "священный и праведный гнев" особый дар на границе с артистизмом, и главное – это скорость входа "в священный гнев". У авто есть величина "время разгона до скорости в сто километров", а в тебе другое: как скоро приступаешь к любимому занятию орать, получив в лоб неприятный вопрос.

Когда мирная беседа загоняет в тупик и цена аргументам равна грошу ("крыть нечем") – входите в транс, рвёте на пупе рубаху и выражаете искусственный гнев криком.

– Кому-то гнев кажется фальшивым, а мне настоящий, натуральный, праведный, обоснованный, необходимый и упреждающий:

– Соглашайся, а не то хуже будет! – кому хуже пояснений не даю.

После вспышки моего гнева никому и ничего не только возражать, но и думать не следует. Крик мощнее оружия, крик сбивает правильный ход мыслей в головах врагов, вот почему и орут наши командиры. Крик основа правления, стержень и вертикаль, ибо только крик способен держать в подчинённых в священном страхе. Театральный гнев позволяет быть неуправляемым, и кто первым в споре захватывает "окоп гнева" – тот и побеждает. Сошедшему с катушек и орущему в припадке искусственного гнева совецкому человеку дозволено всё!

– Истерику лечат нашатырём под нос, или кулаком туда же. Хороший удар надёжнее нашатыря приводит гневливого в чувство и наивысшая степень гнева испаряется и выходит вместе с извинениями. Но всё в прошлом.

– Что будут выкладывать телерепортёры о старой войне, чем кормиться, когда последние "вспоминатели" нашей серии уйдут в мир иной? Кто вспомнит съеденных ворон глубокой осенью сорок первого? Сколько миллионов оккупированных дозволили душам расстаться с телами от голода и болезней, но не пошли на услужение врагам?

И сколько миллионов, чтобы удержать души в телах, пошли служить врагам? – ау, исследователи, где вы?

– Вопрос-удивление "в чём душа держится" старый со спорной датой рождения:

– Вопрос появился после Гражданской, в бескормицу.

– Бескормица после гражданской милость, вот в оккупацию лиха натерпелись! – третьи не согласные с первыми, вторыми и выдают своё:

– В блокаду...

Глава 9.

Справка из прошлого,

или

"я – это я"

– Отодвинь прошлое на время и отправляйся за справкой о пребывании «на территории, временно занятой врагами». В справке укажут срок пребывания в оккупации: два года.

– Поверхностное знакомство с чужим миром на двухлетнем сроке не кончилось, но продлилось на год и три месяца за пограничными столбами страны советов, в Польше.

В вежливой форме в Справке помянут твоё не совсем совецкое прошлое, кое к настоящему времени находится на расстоянии в половину века.

– Переживаний сорта "не совецкий человек" не было, от младости савецкое проходило мимо монастырских стен из старого кирпича, не касалось обитателей. Война, лагерная заграница, конец войны, ссылка отца на Урал (Южный) не окрашивалось красным цветом.

– Не, ссылка, командировка... Забегаем...

В жаре проходило начало мая одна тысяча девятьсот девяносто беспамятного года, страна билась спинами об реформы, позволяя гражданам не чаще раза в неделю задавать вопрос окружающему пространству:

– Как жить дальше? – заявить "вопрос разрушал бодрость заявителей до основания" не можем, "как жить дальше" подпиралось другим вопросом:

– Ай, впервой?

– Не у всех в "лихие девяностые" бодрость духа опускалась до нуля, образцами стойкости выступили тренированные военными невзгодами малолетки, а на время расчётов с прошлым – пенсионеры с лозунгом:

– Видели и хуже, не привыкать!

Побывавших в оккупации в сороковые – в девяностые жили без вопросов и сомнений, и не знали, что принимают участие в процессе выживания.

– Вот оно, ваше великое, опорное, стойкое и несокрушимое "за битого двух не битых лают"!

– Чему удивляться? Вдохновляли слова песни савецкого кино "везде нужна сноровка, закалка, тренировка", не хочешь жить – ложись и умирай, ложки подешевеют.

Кому и как низко перестроечные реформы снизили уровень сознания – не берусь судить, но что мой уровень снизился, как ныне модно выражаться "ниже плинтуса" – наверное.

Как мог видеть себя в строб савецких людей, если слушал из-за бугра вражеские голоса и дивился:

– Ну, собаки, откуда обо мне знают!? Сам о себе ничего, а они – нате вам!

Справка от органов являлась основным документом с гарантированной оплатой иноземной валютой. Это ж надо, а!? Не свои деревянные, а иностранные, с ума сойти!

Никто из претендующих не знал стоимость справки, и, как всегда вопрос рождал ответы:

– Слух прокатился, будто кто меньше нашего от войны натерпелся, вот уже полсотни лет марки получают, так что нам прилично отвалят своих деньжат.

– Посмотрим...

В учреждении, оберегавшем отечество от тайных и явных врагов, приняли вежливо, тихо, и без лишних вопросов выслушали просьбу о выдаче справки. Беседа длилась не дольше минуты, и тогда подумал: "почему только одно учреждение в отечестве аккуратно и чётко работает, почему не все!?"

На другой день в назначенное время с точностью до минуты, вошёл в приёмную комнату строгого учреждения, и ровно через три минуты вышел оттуда со сложенной пополам справкой в нагрудном кармане рубашки. Скромный и деловой документ гласил:

"Настоящая справка выдана такому-то и о том, что он с ......месяца сорок первого по июнь сорок третьего года проживал на временно оккупированной территории. В июле этого года был насильственно вывезен оккупационными властями в Польшу".

Всего, что происходило на занятой врагами территории справка, размером не более половины листа школьной тетради, не могла вместить, и это ещё одна причина написания повести с запомнившимися деталями.

Какая нужда указывать в справке подробности полувековой давности? Катили за рубежи отечества в последних числах июля сорок третьего всем семейством, Справка не ту дату отобразила... И семейство укатило не совсем насильно, а наполовину.

Справка являлась первым шагом примирения неизвестно с кем и без перечня преступлений, кои предлагалось забыть.

Документ, как и место рождения, блистал лаконичностью:

МИНИСТЕРСТВО БЕЗОПАСНОСТИ

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ.

У П Р А В Л Е Н И Е

ПО ............. ОБЛАСТИ...

под «шапкой» шло изложение причин и оснований, по коим закордонные правопреемники прежних возмутителей Европы готовы выплатить компенсацию за причинённые неудобства в давние времена. Компенсация была заграничной, находилась за линией горизонта, но мысль: «это ж надо, заграница мне задолжала! Жил-поживал, не вспомилал прошлое, и оно меня не трогало – и, вот вам, должники нашли меня! Обычно кредиторы ищут должников, а тут наоборот! Так интересно...»

– Совсем, как у Екклесиаста: "время делать долги, время отдавать их..."

– Просторен Екклесиаст, но о долгах вроде не упоминал. "Время собирать камни, время кидаться камнями, время, выдавать Ложь за правду а равно и раздевать догола брехливую тётю"

Справка ставила последнюю точку в древних отношениях с врагами, кои против желания и "в силу исторически сложившихся причин" возникли в июне сорок первого года.

Невзрачный лоскуток бумаги, качеством немного выше

нынешней туалетной, текстом-пропуском в общество

обиженных Германией в известные времена, позволял претендовать на получение компенсации.

Чьи претензии в марках оценивались выше моих не имел представления, аромат возможной предстоящей выплаты мешал думать.

– Не ври, не имел претензий, ни малых, ни средних, а большие поминать не следует. Никаких не было претензий Ай, забыл?

– Так и есть, сообщение о компенсации оказалось толчком, воспоминания пошли косяками с требованием выложить на бумагу как получится.

– "Интересно скаладывается колода... – думал без трёх месяцев пенсионер в приёмной "Управление министерства безопасости" – пятьдесят лет тишины – вот те раз, "распишитесь и получите... или "получите и распишитесь?

Немцы хотят побаловать валютой за то, что было, а больше чего не было?"

– Кого пытаешься обмануть? Воспоминания ни на секунду не покидали долгосрочную память твою, всегда при тебе.

Радовали и вдохновляли: "отработавший своё зуб удалить можно, а как быть с двумя годами оккпации и годом с тремя месяцами пребывания в лагере польского города Люблина? Это не зуб, факт пребывания в лагере удалить из биографии не получается. Чёрт с ней с оккупацией, но куда Польшу прятать, это она основа и главный козырь в претензиях на чужую валюту" – не был уверен, что год пребывания в лагере рядом с "Кобет Майданек пекло" достоин оценки немецкими марками.

Без справки от органов жил спокойным гражданином с твёрдыми желаниями и намерениями унести в мир иной личное прошлое без оглашения деталей, но, как и почему кусок бумаги в пол-листа с названием "справка" толкнула на выяснение ненужных уточнений ответить не могу. Хотя, почему не могу? Разве товарищ, что сидит во мне, не мог приложить лапу?

– Сколько напоминать: нет у меня лап! Мог получить марки со скорбным видом, как очень пострадавший? Мог! Тогда чего было рот открывать?

Волновал размер суммы, кою правопреемники древних работодателей собирались выплатить трудившимся на благо Рейха рабам с востока, а память о причинённых неудобствах военного времени терялась в перспективе. Какой сорт, кому и сколько выплатят за причинённые неудобства в прошлом, кому отказать – поселившиеся в соответствующих частях сознания вопросы волновали и лишали покоя. Состояние чем-то напоминало прежние налёты двух разных авиаций с одинаковыми намерениями: накрыть бомбой.

– Прилетят, или мимо, останусь жить, или закопают? Буду счастлив от общения с чужой валютой, или скажут "от борта"? – в день похода за справкой из меня пёрла непонятная смесь далёкого прошлого и настоящего.

– Невзрачная справка выражала силу и мощь с попутным разъяснением исторических фактов: органы чётко, без двойных смыслов, заявляли в документе о временном пребывании врагов на оккупированной территории. Это потом врагам разъяснили, что появились они на территории на короткое время, а вначале о сроках пребывания на вашей земле речь не велась. Помнишь?

– Помню! Но не следует думать, что России грозило длительное пребывание врагов на её территории, нет! Враги пребывали временно, и чужое короткое пребывание на нашей территории вот уже шесть десятков лет отмечаем "торжественными мероприятиями"!

– Ваши "мероприятия" неиссякаемый источник торжеств без границ, постоянно что-то изобретаете, меняете и дополняете существующее. Пребывание захватчиков на вашей земле было временным, но память о пребывании оставили на сотню лет, не меньше. И ваше пребывание в стране побеждённых врагов длилось необъяснимо долго, ненужно, с большими тратами и в тайной мечте пребывать в стране побеждённых на вечные времена. Древние предки твои порядочными были, а местами настоящими рыцарями смотрелись: принудили Бонапарту исполнить на бис музыкальный вопрос "Зачем я шёл к тебе Россия?", въехали в Париж на хвосте доблестной наполеоновской гвардии, подивились "хранцускому житию", удивили Париж собою – на том и остановились:

– Будя, погуляли, пора домой оглобли поворачивать. Чего в Европе-то делать? – последующие вои оказались ниже сортом, оттого в побеждённой Германии столько и сидели. Чего ждали?

– Да, возразить нечего, верно замечено, непонятно, какие яйца столько лет высиживала доблестная группа савецких войск в Германии, кого и от чего защищала? Войны-то нет! Или предвиделась таковая, и если да – чего ждали, почему не упредили? Не были уверены, что смогут набить морду вчерашним союзникам?

– Не было сумасшедших, кои с ясными глазами рискнули заявить, что мечтают оттяпать кусок чужой земли на вечные времена. Землица дорого обходилась, помнят, сколько названых "грузом двести" по домам развозили. И чего звался "ограниченным контингентом", если солдатики погибали без ограничений, чего было ограничиваться, чем отличался ограниченный контингент от не ограниченного, если трупов одинаково – никого не интересовало:

– О чём крик? Ведь не все влезли в чужую страну, а частью! Какие претензии!? Мы же ограничились!

Глава 10.

Правдивый рассказ о вселении беса.

Заявление «время лечит» не содержит ошибки, вне сомнения и принимается без возражений. Та же справка пятьдесят лет назад выглядела, как клеймо на лбу, а по прошествии половины века всего лишь подтверждение факт и не более. И компроматом не являлась, но пребывала в компании заурядных документов почти до нуля потерявших прежнюю остроту переживаний.

– И виной тому ваше "былое быльём поросло".

На то время стараниями отеческого и забугорного кинематографа хорошо усвоил истину гласившую: "всякий компромат стоит денег, а в какой валюте дело пятое, компромата ценою в грош не бывает, всякий компромат оценивается во что-то большее".

Справка о пребывании за кордоном выделяла владельцев из ряда обычных граждан и давала надежду на получение материального удовлетворения от наследников тех, кто когда-то держал "справочников" в лагере.

– "Требовать" неверно сказано, требовать не получалось прежде, не требуете сейчас и не стоит рассчитывать на будущее. Довольствоваться тем, что дают – да, но чтобы требовать – нет и нет, выше "нижайше прошу" вам никогда не подняться.

Сегодня "нижайше прошу" в разрешительных бумагах не поминают, "нижайше прошу" присутствуют молча.

Мои иностранные лагерные держатели, давно ушедшие в мир иной, не вызывали гнева и ярости, а лелеять в душе злобу на прошлых врагов "за компанию со всем народом" почему-то не получалось. Не вызывали праведного гнева прошлые враги по причине:

а) ничего худого от врагов не видел,

б) по времени далеко находились.

Что разглядывать худое в чужой древности, когда своя новь на порядок пакостнее, и когда доходит до сравнения со своими иноземцы выглядят наивными дурачками?

Кроме заведённых органами на возвратившихся из-за кордона совецких граждан никаких иных бумаг "Фонд примирения и обогащения" не принимал:

– Единственный документ, подтверждающий ваше, далёкое от совецкого, прошлое – справка от Конторы Глубокого Бурения – упорство Фонда явилось причиной многих обид от граждан на неизвестно кого. Ещё бы: гражданам, вольно, или не совсем так, пересекшим государственную границу страны советов туда и обратно в грозные военные годы в будущем грозила прибавка к пенсии, если претендующие на пенсионную исключительность могут подтвердить факт перемещения за пограничные столбы страны советов. Прибавка обещала быть приятной и волнения имели под собой почву.

Граждане, владевшие стандартным набором страданий времён оккупации, но без козырного туза "пересечение границы страны советов за кордон и обратно, возмечтали пострадать по полной программе и совратились:

– Подтверди, что немцы угоняли меня из дома родного, в долгу не останусь, за мной не пропадёт! – вещал сосед соседу за доброй выпивкой в тревожные дни грядущих увеличений пенсий. Набирала обороты любимая и понятная отечественная поговорка "рука руку моет и обе чистые". Такие наши "омовения", как правило, всегда направлены во вред государству.

– Дорогой соавтор, дай разъяснение: от многих очевидцев слышал, что враги, отступая, выгоняли жителей сёл и деревень и гнали на запад. Что в этом было?

– Есть два толкования тогдашним вражьим действиям, излагай любой, а если не окончательно обленился – настучи оба. Читающий волен выбирать убедительное. Первый:

– Achtung, ваше село находится в направлении главного удара наших противников, и в предстоящих боях могут быть жертвы среди мирного населения, а потому командование настоятельно рекомендует оставить населённый пункт! – второй вариант противоположен первому: из угоняемых враги создавали "живой щит".

– Славян шли уничтожать, о каком гуманизме речь, какие предупреждения!?

– Остаётся "живой щит". Он и рыл окопы врагам.

Какой процент граждан, побывавших под пятой врага, в дни выхода на социальную защиту предавались печальным воспоминаниям – данных не имеем:

– Чего от поездки в Германию отказался, чего прятался? Трясся? А всё родня, она воем финал жизни испортила:

– Куда несёт нелёгкая!? – вон, сосед работал в Германии, целым и невредимым вернулся... Нормальный мужик, не пьёт в глухую, немецкий язык знает... Эх, не валял дурака, не слушал родственного воя, а прокатился в эту чёртову Германию да на мир посмотрел, глядишь, и мне, как соседу, сегодня пенсию больше платили! Да ещё и марок подбросили – сожаления о прошлых страхах от угона в неволю плавно перетекали в разговоры иного сорта:

– За что им пенсии добавили!? – вопрошал не до конца и не полностью пострадавший в прошлом – бегали-бегали с немцами, а теперь большие пенсии подавай! – чёртовы немецкие гуманисты, как однажды раскололи на части крепкое совецкое общество – так до сих пор и занимаются расколом! Нет на них управы! Всё им мало, они и через пятьдесят лет после поражения ухитрились "в прочной и надёжной среде бывших советских людей" смуту посеять, "немецкая зараза" и ныне продолжает зловредную деятельность в умах бывших совецких людей! Знай оккупированные какие пенсии в будущем станут получать граждане, пересекавшие границу в вашу сторону – к чему пришли?

– Не иначе, как второй "Исход" случился! Не меньше, но с разницей: если в древности одни убегали от рабства – другие ушли в неволю с радостью и верой в прекрасное будущее для себя. Это о ваших пенсиях.

Проживающий в правом ухе бес особых неприятностей и неудобств не доставляет, не причиняет страданий как больной зуб. Зуб меньшая неприятность, зуб удалил – и боль ушла, забылась, а беса с провокационными разговорами удалить непросто. В остальном поведением от нормальных людей не отличаюсь, и только большому специалисту в деле общения с бесами дано заметить:

– Субъект, как бы, не совсем в себе... – присутствия беса в других частях тела не ощущалось.

Было так: день посещения уважаемой за строгость отеческой организации пришёлся на конец мая и выдался жарким. Претендент на компенсацию (я) заканчивал шестой десяток пребывания в видимом мире, основные занятия (работа) подходили к завершению, а потому особых волнений о будущем не ожидалось. Но майская жара в паре с лёгким волнение на тему "дадут подтверждающий документ, или скажут "от винта" и тогда валюты не видать, как собственных ушей" изрядно утомили. Но не до инсульта, или инфаркта, что для человека в шесть десятков прожитых лет естественно. Умирают и моложе.

Добравшись под крышу дома своего поступил как любой изношенный работой человек мужского пола возрастом в шестьдесят (без трёх месяцев): избавился от лишней амуниции и прилёг на диван из времени, когда было принято работать мебель из цельной древесины приличных сортов и без добавления эрзац деталей из древесной стружки.

Ах, какой это был диван! Не перечесть чудесных, дивных сновидений пересмотренных на поверхности ветерана домашней обстановки! Таких сновидений, кои не грех изложить сценарным языком и в паре с известным режиссером, хотя бы на троечку по десятибалльной шкале, зафиксировать на ленте (фильмА) и поразить глазеющий мир! И никогда в будущем не сделают фильм отдалённо напоминающий мои сны на старом диване, в коих, разумеется, главным героем выступал я! Как восторженно, радостно, в такт пели пружины друга, когда... Пардон, эротика, не время и место плотским удовольствием, пусть основа и смысл жизни пока постоит в стороне, не до эротики, рассказ идёт о предателях.

Лениво шевелились мысли о результатах похода в серьёзную организацию: "во как жизнь поворачивает! Дело прошлое, вроде бы всё позабылось, "было – и быльём поросло", если помнить наши поговорки, сколько годов прошло, как бы и нечем удивлять – ан, нет вам, в финале компенсациями порадовать надумали. Огласите имена милостивцев и добродетелей, дозволивших состарившимся "рабам с Востока" получить законное вознаграждение за прошлый труд на благо Рейха, назовите имена героев? Теперь просто необходимо дотянуть до расплаты за прошлое"

Хотелось пива. После удачно выполненной работы хочу жидкости с любым процентом содержания алкоголя, но не выше сорока, и наилучший питейный друг в жару конца мая – чтимое и выступающее первым номером среди прочих напитков пиво. Фанатичную любовь и преданность пиву объясню во второй части с названием Polska.

И тогда хотелось пива. Страстно, любого сорта, без капризов при выборе. Кружечку. Одну. Закрыл глаза и увидел её, потную и в белой пенной шапке! У-у-у, прелесть и радость жизни моей! – можно было пойти в ближайшее питейное заведение, но в борьбе пивной любви и жары победила последняя. Тащиться за кружкой как бы и не стоило, а на вливание большего количества кружек неодобрительно смотрел домашний лечащий врач – жена:

– Не молод, пора бы и прекратить бездумное ублажение утробы и не нагружать почки лишней жидкостью – что пиво при жаре могло выйти из организма иной жидкостью и с других мест – жена-дипломат забыла. Как медицинский работник среднего звена жена знала и другие пути вывода из организма лишней влаги, но почему скрывала знания от супруга непонятно, а в итоге непобедимая коалиция из жены и собственной лени победили, и натюрморт с пивом, не реализовавшись, удалился, оставив поощрительный приз: сладостную дрёму, в кою и двинулся. Знающие люди говорят, что изумительный момент движения в сторону границы со сном сравним с оргазмом...

Что следовало после закрытия глаз и отправки в сон – знал из многих упражнений прошлого, а к тогдашнему удалению прибавилась жалость:

– Так умирают без пива праведники и страстотерпцы! – сомнение "достоин быть вписан страстотерпцем" продержалось секунды и освободило сознание:

– Э-э, дай-ка вздремну... За тем и приземлялся на диванную поверхность...

Какие-то секунды отделяли сознание от полного провала в сон, и тут что-то, или кто-то, весьма ощутимо ткнул в ребро! В третье снизу, с левого борта! Что за шутки! Левый борт был открыт, и диванная позиция выглядела так: лежал на спине, вытянув ноги на всю длину, без малого поджатия и прижавшись правым бортом к спинке дивана.

Толчка непонятного происхождения хватило, чтобы глаза открылись шире обычного и обшарили комнату не далее полуметра от дивана. Пусто. Жена, готовя обед, производила незначительный шум кухонной утварью, на который никогда не реагировал. Да и не имела жена глупой привычки ручным способом возвращать в реальность впавшего в сладкую дрёму супруга.

"Задремал...Странный толчок, как бы снаружи, и как бы и не совсем... Сердце, первый звонок? Не рановато"? – скудные познания из "Описательной анатомии человека" немедленно дали справку: "толчок не в сердце, на ладонь ниже... Может, ретивое уходило в пятки и по дороге встретилось с Инфарктом? Да-а, с таким познаниями анатомии человека местонахождение главного органа тела может оказаться рядом с задним проходом..."

– Правильно мыслишь! – всплыл голос в двух ушах одновременно, как в стереонаушниках, но как бы и не совсем, а где-то в глубине уха, за границей черепной коробки.

Родившийся страх от неизвестно откуда взявшегося голоса не перешёл в стадию ужаса по причине: диван, на коем пребывал в горизонтальном положении владелец ветерана мебели, заменил начавшуюся, было, панику на интерес к новому, дотоле известному явлению.

Понятно: когда на голове гарнитура – откуда и как приходят звуки понятно: работает электроника, а как объяснить речь из двух внятных слов?

Было: удивительное получение звуков на границе сна и яви случилось на утро после празднования дня рождения в пятьдесят семь лет и не вызвало особого удивления: "пора, пора меняться начинке в черепе, пятьдесят семь лет это уже старость, пятьдесят семь лет помимо склероза могут подарить что-то другое... А ведь эти звуки собраны в похвалу, не шум в голове после вчерашнего "торжества по случаю" – потому и не испугался. И голос спокойный, не пугающий, располагающий и приятный, не грубый окрик, куда лучше голосов многих дикторов отеческого нынешнего телевиденья и радио. "Сильный голос" сказал бы. Без задержки подумалось: "когда и где слышал похожий тембр"? – кладовые памяти отказывались давать справку, но через миг осенило: неизвестный говорил моим голосом!

Есть голоса в малом количестве, звучание коих приносят удовольствие и рождает мысль: "таким голосом хорошо послушать что-нибудь музыкальное из солнечной Италии, ту же "Миа соль". Старый, слабею, малейший перегрев – и нате вам, слуховые галлюцинации... Хотя, чего волнуюсь? Вроде не старая институтка, чтобы волноваться по пустякам, ну, был толчок, был голос – и что с того? – и обманывался: волновала, ох, как волновала предстоящая встреча с иноземными денежными знаками в неизвестном по времени будущем!

А тогда пребывал в положении старухи, ошибившейся наборов цифирей в телефонном аппарате, попала не туда, куда мечтала, поняла, но всё же задаёт вопрос:

– Алё, кто ето? – мой вопрос был не выше телефонной старушки, но без ошибок в орфографии русского языка.

– Кто это? – задал вопрос не онемевшим языком (шаблон), как принято у литературных героев в подобных ситуациях, но поинтересовался твёрдым голосом.

– Это? Я... – ответ пришёл немедленно.

– Кто "я"!? – язык оставался в покое. Чего спрашивал?

Никогда не был героем, и быть внесённым (посмертно) в списке таковых отсутствовала. Поймать за хвост время свершения героических деяний не смог, прошло мимо, впереди маячила скучная старость с полным комплектом прелестей отечественных пенсионеров. О каком героизме речь, какого сорта героизм может исходить от человека в звании без пяти минут пенсионер? Если в куске жизни размером в пятьдесят девять лет и девять месяцев не было места героизму – откуда, от какой сырости и с чего взяться героическим выходкам в финале? Первый пункт. Второй: как запишусь "героем", если с раннего детства купался во всех видах страха и не мог определить, какой высшего сорта, а какой страх достоин презрения? Если верил прибаутке "придёшь домой – там сидит домовой, лапти сушит, тебя задушит"?

– Не ври. Высшим страхом оставался авиационный налёт, а чей безразлично: вражеский – вначале, родной – потом.

– Соглашусь, но какой бывал дольше и жестче, а какой слабее, гуманнее определить не смогу. Отсутствие страха сорта "сердце в штаны упало" объясню так: от рождения в каждое двуногое создание заправлена порция здоровья и страха. Призыв "укрепляйте здоровье" глупейший из всех существующих призывов: здоровье следует беречь доступными способами, но не укреплять, если оно и без того крепкое. Всякие укрепления разрушают здоровье. – Пример?

– Нынешние занятия спортом за деньги. Порция страха потерять здоровье закладывается в каждого от рождения, а как эта порция расходуется – зависти от характера. Сколько особей прожили отпущенный срок не потратив и капли страха – таких подсчётов никто не делал, но наша пара пришла к следующему:

– Перерабатываемые страхи разрушают нервную систему индивида.

– Как понимать?

– Просто: когда бомбёжка шла – о чём думал?

– Какое "думал", кто и о чем думал в налёт? Одна мысль сидела: "пронесёт, или кровавые ошмётки останутся"?

– Вот! А задумайся хотя бы раз "ничего, бомбёжка не вечна, отбомбятся аспиды и улетят. Сколько можно издеваться"! – нервная система осталась нетронутой, цельной до единой клетки.

– Нейрона, то есть?

– Его самого. Главное в нервной системе – знать и помнить когда следует пускать на переработку заложенные Природой порции страха.

– И когда?

– Раньше – лучше: если свалить на взрослого и мальца одинаковые порции ужаса – девять взрослых выйдут из испытания обделавшимися, а из десяти несмышлёных – один.