355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лев Толстой » Том 18. Избранные письма 1842-1881 » Текст книги (страница 41)
Том 18. Избранные письма 1842-1881
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 19:37

Текст книги "Том 18. Избранные письма 1842-1881"


Автор книги: Лев Толстой



сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 45 страниц)

348. И. С. Тургеневу

1878 г. Октября 27. Ясная Поляна. 27 октября.

Кругом виноват перед вами, любезнейший Иван Сергеевич. Хотел писать вам вслед за вашим отъездом*, а кончилось тем, что и на ваше письмо* промешкал ответом. У нас, слава богу, все здорово, но я не писал оттого, что это последнее время был (выражаясь довольно точно) умственно нездоров: ходил на охоту, читал, но был буквально не способен ни к какой умственной самобытной деятельности – даже написать письмо, в котором бы был смысл. Со мной это бывает иногда, и вы, верно, знаете это, и если не знаете, то наверно понимаете. По этой же причине не отвечал и Ралстону, но нынче надеюсь ответить ему*.

Переведенных по-английски «Казаков» мне прислал Скайлер*, кажется, очень хорошо переведено. По-французски же переводила бар. Менгден, которую вы у нас видели, и, наверно, дурно*. Пожалуйста, не думайте, что я гримасничаю, но, ей-богу, перечитывание хоть мельком и упоминание о моих писаниях производит во мне очень неприятное сложное чувство, в котором главная доля есть стыд и страх, что надо мной смеются. То же и случилось со мною при составлении биографии*. Я увидел, что не могу, и желал бы отделаться.

Как я ни люблю вас и верю, что вы хорошо расположены ко мне, мне кажется, что и вы надо мной смеетесь*. Поэтому не будем говорить о моих писаньях. И вы знаете, что каждый человек сморкается по-своему, и верьте, что я именно так, как говорю, люблю сморкаться. Радуюсь от всей души, что вы здоровы и у ваших все благополучно, и продолжаю любоваться на вашу зеленую старость. В те 16 лет, которые мы не видались*, вы только сделались лучше во всех отношениях, даже в физическом.

Не могу не желать вам все-таки того же, что и для меня составляет главное счастие жизни, – труда, с уверенностью в его важности и совершенстве. Я ведь ни крошечки не верю вам, чтобы вы перестали писать, и не хочу верить, потому что знаю, что в вас, как в бутылке, которую слишком круто поворачивали, самое лучшее еще осталось. И нужно только найти то положение, при котором оно спокойно польется. Этого-то желаю для вас и для себя.

Осень у нас чудесная, и я зайцев травлю пропасть, но валдшнепов не было.

Что «Евгений Онегин» Чайковского? Я не слышал еще его, но меня очень интересует.

От души обнимаю вас. Жена кланяется и благодарит за память.

Ваш Л. Толстой.

349. Уильяму ролстону
<перевод с английского>

1878 г. Октября 27. Ясная Поляна.

Милостивый государь.

Я очень сожалею, что не могу дать на ваше письмо* положительного ответа. Дело в том, что я очень сомневаюсь, чтобы я был таким значительным писателем, события жизни которого могли бы представлять интерес не только для русской, но и для европейской публики. Я вполне убежден многочисленными примерами писателей, которых современники ставили сначала очень высоко, но которые затем были совершенно забыты еще при жизни, что современники не могут правильно судить о достоинствах литературных произведений. Поэтому, несмотря на мое желание, я не могу разделять временную иллюзию нескольких друзей, утверждающих с уверенностью, что мои произведения должны будут занять некоторое место в русской литературе. Я совершенно искренно не знаю, будет ли кто-нибудь читать мои произведения через сто лет, или же они будут забыты через сто дней, и поэтому не хочу оказаться в смешном положении, в случае весьма вероятной ошибки моих друзей.

В надежде, что вы примете во внимание эти мотивы и любезно извините мой отказ,

остаюсь искренно преданный вам гр. Л. Толстой.

350. А. А. Фету

1878 г. Ноября 22. Ясная Поляна.

Дорогой Афанасий Афанасьевич.

Поеду в Москву и велю напечатать на своей почтовой бумаге «виноват».

Но мне кажется, что я не виноват в том, что не отвечал на то письмо, в котором вы обещаете заехать. Помню свою радость при этом известии и то, что я сейчас же отвечал вам*. Если же не отвечал, то, пожалуйста, не накажите за это и приезжайте. Бог даст, будет снег. Если же не будет, то вышлем коляску в Ясенки. Жена очень благодарит Марью Петровну, к чему и я присоединяюсь, и просит очень его исполнить. Мы так давно не видались.

Теперь другое: стихотворение ваше прекрасно-роженое, как все ваши прекрасные вещи. Я бы желал переменить «властительному маю», но знаю, что это нельзя*.

С женой мы о вас, как человеке и друге и как о поэте, всегда вполне совпадаем.

У нас слава богу все здорово и идет по-божьи.

Вы поняли мою тоску с полуслова, но боюсь еще, что не разрожусь. Вчера получил от Тургенева письмо*. И знаете, решил лучше подальше от него и от греха. Какой-то задира неприятный. Поздравляю вас с днем рожденья. И теперь не забуду поздравлять вас к 23. И желаю не забывать этого раз 12. Больше не надо ни для себя, ни для вас.

До свиданья.

Ваш Л. Толстой.

351. П. Н. Свистунову

1878 г. Декабря 25. Ясная Поляна.

Многоуважаемый Петр Николаевич.

Я перед вами кругом виноват, во-первых, за то, что, бывши в Москве*, не выгадал время заехать к вам еще раз, а во-вторых, за то, что так долго не прислал вам книгу Vinet*, о которой вы мне напомнили.

Извинить меня можно только потому, что я, вернувшись из Москвы, куда я и поехал не совсем здоровый, заболел и только нынче, в день рожества, опомнился и почувствовал себя лучше. Пожалуйста же, не сердитесь на меня, в особенности во внимание того уважения, которое я имею вообще к людям вашего времени и в особенности к вам, расположением которого я так желал бы пользоваться.

Начинаю с того, что поздравляю вас с праздником и Новым годом, желаю вам здоровья и продолжения того душевного спокойствия, в котором я всегда видел вас.

Работа моя томит и мучает меня, и радует и приводит то в состояние восторга, то уныния и сомнения; но ни днем, ни ночью, ни больного, ни здорового, мысль о ней ни на минуту не покидает меня. Вы мне позволяли делать вам и письменные вопросы. Выбираю самые для меня важные теперь.

Что за человек был Федор Александрович Уваров*, женатый на Луниной? Я знаю, что он был храбрый офицер, израненный в голову в Бородинском сражении. Но что он был за человек? Когда женился? Какое было его отношение к обществу? Как он пропал? Что за женщина была Катерина Сергеевна? Когда умерла, остались ли дети?*

На какой дуэли, – с кем и за что, – Лунин, Михаил Сергеевич*, был ранен в пах?

Написав все эти вопросы, мне стало совестно. Пожалуйста, если вам скучно и некогда, ничего не отвечайте, а если ответите хоть что-нибудь, я буду очень благодарен. Если же все, что вы знаете про это, слишком длинно, то напишите – я приеду, чтобы послушать вас изустно.

Во всяком случае, поручаю себя вашему расположению и только прошу верить, что дело, которое занимает меня, для меня теперь почти так важно, как моя жизнь, и еще в то, что я дорожу моими отношениями к вам столько же по той помощи, которую вы оказывали и можете оказать мне, сколько по искреннему и глубокому уважению к вашей личности.

Гр. Л. Толстой.

Не вспомнится ли вам из декабристов какое-нибудь лицо, бежавшее и исчезнувшее?*

352. А. А. Фету

1878 г. Декабря 31. Ясная Поляна.

Приписываю несколько строк, дорогой Афанасий Афанасьевич, чтобы сказать, что обеими руками подписываю то, что вам пишет Николай Николаевич*. Не прочтя вновь всю статью, я не имею вполне права иметь мнение; но по тому, что я слышал тогда и теперь, и в особенности по серьезности, с которой Николай Николаевич отнесся к этому делу, и по тем разговорам, которые мы с ним имели, я позволяю себе прибавить и свой голос к его голосу. Трудно найти двух людей, которые бы так любили не только вас, но именно ваш ум, как мы с ним, и потому вы должны нам верить. Скажу только, что, прочтя письмо Страхова, я сказал ему, что он в письме к вам выразил свое осуждение сильнее, чем в разговоре со мной.

Поздравляю вас с Новым годом; дай вам бог здоровья и спокойствия душевного.

Наш поклон Марье Петровне. Я скоро буду в Москве* и желал бы не попасть в то время, когда вы будете в Петербурге.

Если вам не в труд, пожалуйста, пришлите мне ваше последнее стихотворение*.

Ваш Л. Толстой.

1879

353. H. H. Страхову

1879 г. Января 18…19. Ясная Поляна.

После вашего отъезда*, дорогой Николай Николаевич, я совсем заболел, и так, что несколько дней лежал. Теперь почти здоров и принялся за работу;* но все еще не выхожу и кашляю. Очень рад был узнать, что вы провели день с милым Фетом и доехали благополучно домой и не раскаиваетесь, что были у нас. Я же был очень рад вам.

Две у меня просьбы к вам: 1) Это повесть, переведенная П. Берс. Нельзя ли ее поместить в «Семейные вечера»?* Она не хуже других, а я бы был за то очень благодарен вам и г-же Кашпиревой. 2-я наглая назойливая просьба, обращать которую к вам я не имею никакого права; но мне, ей-ей, до зареза нужно, необходимо. Вот в чем дело: у князя Николая Ивановича Горчакова, моего прадеда, умершего в 1811, было 3 сына: Михаил, Василий (генерал-майор, женат на Стромиловой. От него дочь Катерина, замужем за Уваровым и Перовским) и Александр. Один из этих Горчаковых за какие-то дурные дела судился и был сослан в Сибирь. Судился он, вероятно, в конце столетия – не ранее 80 годов, так как родился около 60-го. И судился, вероятно, в Сенате. Нельзя ли найти о нем дело?*

Судился еще бывший военный министр Алексей Иваныч* в начале нынешнего столетия, то это да не введет в заблуждение.

Не поможет ли вам Семенов? Не нужно ли обратиться к Дмитрию Оболенскому?

Не может ли быть полезен гр. Илья Андреич Толстой, он сенатор.

А еще узнайте, нельзя ли обратиться к кн. Александру Михайловичу, канцлеру? Он старейший из Горчаковых, и тот, которого я ищу, ему двоюродный дядя. Если обратиться к Горчакову, то через кого-нибудь или письменно?

Вы, вероятно, заметили за мной способность увлекаться чтением чего-нибудь и воображать себе, что какое-нибудь недостающее мне сведение для меня особенно важно, а потом про это забывать. Ради бога, не думайте, что и теперь так. Это сведение для меня необычайно важно. Это лицо узел всего. Наследников у этих Горчаковых никого, кроме нас. И мне нужно узнать, что может быть известно. Если ничего, то я свободен. Пути для разыскания этого дела я не знаю, но вы, верно, найдете. Если к кому надо обратиться, если надо ехать в Петербург, напишите. Пожалуйста, пожалуйста, сделайте это. Обнимаю вас от всей души.

Ваш Л. Толстой.

354. А. А. Толстой

1879 г. Января 25...28? Ясная Поляна.

Живы ли, здоровы ли вы и все ваши, дорогой друг?

Мы с своей стороны живы, но здоровы не совсем и только последнее время, а то всё болели: то дети, то я.

У меня к вам просьба: нет ли биографии, хотя самой краткой, Льва Алексеевича Перовского? Мне нужно знать, где он служил и находился с 16-го по 33-й год. А главное, мне бы очень нужно было знать, когда и как и где он женился на Катерине Васильевне Уваровой (вдове Дмитрия Петровича Уварова), рожденной княжне Горчаковой. Я знаю, что она очень дурно жила с ним и умерла в 33-м году, но всякие подробности о его женитьбе и сношениях с нею были бы для меня драгоценны. Я хотел писать прямо Борису Алексеевичу*, но не знаю его адреса, не знаю, граф ли он, или нет, и как мне ни совестно писать вам с просьбой, все-таки рад, что это заставляет меня писать вам. Будьте, как всегда, милая, добрая, всепрощающая и сделайте это, пожалуйста. Да заодно уже и еще просьбу. Существует в Петербурге подлинное дело декабристов, при нем существуют биографии с портретами, как мне говорили, всех декабристов*. К этому делу был допущен один только Богданович – историк*. Есть ли надежда, чтобы меня допустили к этому делу? И если есть, то кого и как просить об этом?* Ну, что будет, то будет! Если вы не скажете: однако такого бессовестного эгоиста, как Лев Толстой, я редко встречала, это будет очень счастливо.

Благодарю вас очень за ваши хлопоты об англичанке; она не пошла к нам, и, кажется, мы сами виноваты, навалив на нее слишком много обязанностей.

Поцелуйте, пожалуйста, особенно нежно и почтительно за меня руку у тетушки Прасковьи Васильевны. О себе, пожалуйста, напишите, лучше ли ваше здоровье, чем прошлого года, и душою спокойнее ли вы. Несмотря на свой эгоизм, я люблю вас искренно.

Целую руку Софи и обнимаю графа Илью Андреича.

Ваш Л. Толстой.

Бумаги В. Перовского я перешлю вам со следующею почтою*.

355. И. А. Толстому

1879 г. Января 25...28? Ясная Поляна.

Любезнейший и многоуважаемый дядюшка, граф Илья Андреевич*.

Вы так избаловали меня своей добротой, что я без зазрения совести обращаюсь к вам с просьбой, исполнение которой, боюсь, доставит вам, хотя небольшие, но все-таки хлопоты. Мне при моей работе понадобились сведения о двоюродном деде моем князе Горчакове, сыне Николая Ивановича Горчакова, судившемся, как мне известно, за какие-то дела и разжалованном и сосланном в Сибирь. Как звали этого деда, я не знаю; знаю только, что он был один из трех братьев моей бабки, которых звали Михаил, Василий и Александр*. Они обозначены в родословной книге Долгорукова в 1-й части на стр. 63.

Мне нужно знать года рождения и смерти всех братьев и того, который судился, и за что и, если возможно, найти дело о нем. Оно должно быть в архиве Сената. Если возможно, сделайте мне это, добрейший дядюшка. Мне это ужасно нужно.

Наследников и потомства у всех их не осталось. У одного Василья была дочь Перовская, от которой отец получил наследство. Но une fois que j’y suis*, я хочу довести свою бессовестность до последней степени и просить вас еще об одном одолжении.

Князь Александр Михайлович Горчаков, которого дед Алексей* был родной брат моего прадеда, должен многое знать и помнить из семейных преданий. Через кого и как обратиться к нему, чтобы узнать следующее:

1) На ком был женат мой прадед кн. Николай Иванович, и когда она родилась и умерла и подробности о ней*.

2) Что известно о его сыновьях: когда родились, умерли, где служили, и который был под судом и за что.

3) Что известно ему про своего деда, женатого на Пещуровой, и других двух братьев его деда, Петра и Павла. На ком женаты, где служили*.

Ну, что будет, то будет!

Рассердитесь вы на меня или нет, но если вы мне поможете в этом деле, очень буду благодарен*. Пожалуйста, поцелуйте за меня руку многоуважаемой тетушки Прасковьи Васильевны и позвольте мне от всей души обнять вас.

Ваш гр. Л. Толстой.

Еще нельзя ли узнать у князя Александра Михайловича, как звали в миру его прабабку, а мою прапрабабку, урожденную княжну Мордкину, и в каком монастыре она была инокинею и под каким именем*.

У меня есть ее портрет, и, к сожалению, я отдавал его реставрировать и мне закрасили надпись, бывшую на нем.

356. A. A. Фету

1879 г. Января 31… февраля 1. Ясная Поляна.

Дорогой Афанасий Афанасьевич.

Получил уже с неделю ваше особенно хорошее последнее письмо, с очень хорошим, но не превосходным стихотворением* и не отвечал тотчас же, потому что, поверите ли, с тех пор не поправился от своего нездоровья, и нынче только получше, и голова свежее, но все еще не выхожу. Правда то, что правда, а не то, что доказано и пр.*. Это из истин истина. Но правду, так же как и эту истину, можно не доказывать, но выследить – прийти к ней и увидеть, что дальше идти некуда и что от нее-то я и пошел. Стихотворенье последнее мне не так понравилось, как предшествующее*, и по форме (не так круто, как то), и по содержанию, с которым я не согласен, как можно быть несогласным с таким невозможным представлением. У Верна есть рассказ вокруг луны. Они там находятся в точке, где нет притяжения. Можно ли в этой точке подпрыгнуть? Знающие физики различно отвечали. Так и в вашем предположении должно различно отвечать, потому что положение невозможно, не человеческое. Но вопрос духовный поставлен прекрасно. И я отвечаю на него иначе, чем вы. Я бы не захотел опять в могилу. Для меня и с уничтожением всякой жизни, кроме меня, все еще не кончено. Для меня остаются еще мои отношения к богу, т. е. отношения к той силе, которая меня произвела, меня тянула к себе и меня уничтожит или видоизменит.

Стихотворение хорошо уж потому, что я читал детям, из которых некоторые заняты чумой*, и оно, отвечая на их страх, тронуло их. Жена не видала Марью Петровну в Москве и очень сожалела. Она просит передать свой поклон, и я тоже.

Дай бог вам здоровья, спокойствия душевного и того, чтобы вы признали необходимость отношений к богу, отсутствие которых вы так ярко отрицаете в этом стихотворении.

Ваш Л. Толстой.

357. А. А. Фету

1879 г. Февраля 15…16. Ясная Поляна.

Я все хвораю, дорогой Афанасий Афанасьич, и от этого не отвечал вам тотчас же на ваше письмо с превосходным стихотворением*. Это вполне прекрасно. Коли оно когда-нибудь разобьется и засыпется развалинами, и найдут только отломанный кусочек: в нем слишком много слез, то и этот кусочек поставят в музей и по нем будут учиться.

Я ни болен, ни здоров, но умственной и душевной бодрости, которая нужна мне, – нет. Не так, как вы – сухо дерево. Присылайте же еще стихи. Странно, как умствования мало убедительны. В последнем письме я вам писал, что я не согласен с мыслью последнего стихотворения*. Что я не захотел бы вернуться в могилу, потому что у меня оставались бы еще мои отношения к богу. Вы ничего на это не отвечали. Ответьте, пожалуйста. Если вам это кажется просто глупостью, так и скажите.

Дай бог вам всего лучшего, передайте наши поклоны Марье Петровне.

Ваш Л. Толстой.

358. H. H. Страхову

1879 г. Марта 25. Ясная Поляна.

Не написать нынче – дурно, написать два слова – нехорошо, но менее дурно. Я был в Москве за дровами для своей печи*. Дров набрал чудных, но измучился и простудился. Работаю много и радостно, но без всякого заметного следа работы вне себя. У нас все хорошо. Весной не пахнет еще. Василий Николаевич Горчаков был сослан, говорят, за фортепьяно, полное фальшивых ассигнаций, вывезенное им из-за границы*. Где может находиться дело об обер-фискале Нестерове, казненном в 1724-м году?* В Москве его нет. Если оно в Петербурге, можно ли иметь к нему доступ?* Дай вам бог здоровья и спокойствия для работы.

Вы пишете, что трудно жить и работать в городе. Я даже не понимаю этого. Жить в Петербурге или Москве – это для меня все равно, что жить в вагоне.

Простите, не сердитесь и верьте, что я вас люблю не меньше вашего.

Ваш Л. Толстой.

359. А. А. Толстой

1879 г. Марта 25. Ясная Поляна.

Я не отвечал вам долго, дорогой друг, оттого, что был эти дни в Москве и измучился, как всегда, от городской ужасной для меня суеты.

Я не так понимаю, как вы, слово крест, который мы несем*. Если богу угодно будет то, что я задумываю*, вы прочтете; на словах тоже к слову сказать можно, но писать нельзя. Скажу только, что «Возьми крест свой и иди за мной» – это одно нераздельное слово. «Возьми крест свой» – отдельно не имеет, по-моему, смысла, потому что крест брать и не брать не в нашей воле; он лежит на нас, только не надо нести ничего лишнего – все то, что не крест. И нести крест надо не куда-нибудь, а за Христом, то есть исполняя его закон любви к богу и ближнему. Ваш крест – двор, мой – работа мысли – скверная, горделивая, полная соблазнов… Но будет…

У меня две просьбы к вам, то есть через вас, к государю и императрице. Не бойтесь. Надеюсь, что просьбы так легки, что вам не придется мне отказать. Просьба к императрице даже такова, что я уверен, что она будет благодарна вам. Просьба через нее к государю – за трех стариков, раскольничьих архиереев (одному 90 лет, двум около 60,– четвертый умер в заточении), которые 22 года сидят в заточении в суздальском монастыре. Имена их: Конон, Геннадий, Аркадий*.

Когда я узнал про них, я не хотел верить, как и вы, верно, не поверите, что четыре старика сидят за свои религиозные убеждения в тяжелом заключении 23 года… Вы знаете лучше меня – можно или нет просить за них и освободить их. А как бы хорошо было освободить их в эти дни… Мне кажется, что нашей доброй императрице так идет ходатайство за таких людей.

Другая моя просьба к вам, чтобы мне были открыты архивы секретных дел времен Петра I, Анны Иоанновны и Елизаветы. Я был в Москве преимущественно для работ по архивам (теперь уж не декабристы, а 18-й век, начало его – интересует меня), и мне сказали, что без высочайшего разрешения мне не откроют архивов секретных, а в них все меня интересующее: самозванцы, разбойники, раскольники… Как получить разрешение?* Если вам не скучно, не трудно, не неудобно, то помогите мне, научите меня, если же хоть немножко почему-нибудь неприятно, – пожалуйста, ничего не делайте и простите меня за мою indiscrétion*.

Как вы живете и чувствуете? Ваши письма всегда мне радостны. Чем старше, тем сильнее чувствуешь старую дружбу. Дай бог вам всего лучшего! Целую вашу руку, Соня благодарит вас за любовь и платит тем же.

Ваш Л. Толстой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю