Текст книги "Проводы на тот свет"

Автор книги: Лев Корнешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Все, Марат Васильевич, мы победили! Дело сделано, и никаких вам Ставровых и Брагиных!

– А где они вообще? – в тон ему спросил Волчихин. – Прах...

– Не надо так о покойниках, Марат Васильевич, – одернул его для порядка Благасов, хотя в глубине души был с ним согласен.

– Как там наш молодой вдовец? – спросил Благасов. – Присматриваете за ним?

– Обязательно... Ходит на работу, ведет себя скромно, публикует какие-то заметки.

– Бабенок к себе водит?

– Не замечено. Да и рановато пока, прошел всего лишь месяц после похорон Ольги.

– Марина ему звонила, как я просил?

– А как же...

Марина позвонила Алексею, участливо поинтересовалась здоровьем, самочувствием: "Мы здесь все испереживались, Ольга Тихоновна ушла от нас так внезапно..." Она предложила свои услуги: приберу, пропылесосю, словом, не возиться же красавцу-мужчине с тряпками и бабской работой.

– А он что?

– Сказал, что нет необходимости, к нему приходит женщина, убирает.

– Осторожничает?

– Может, да. Или просто наша Мариночка ему не показалась.

Благасов продолжал расспрашивать дальше.

– А что дорогая Алевтина? Дала о себе знать?

Он вспомнил, как в полнолуние распял на могильной плите дочь Артемия Николаевича Брагина – она не сопротивлялась, ошеломленная, сломленная ирреальностью происходящего. Сегодня тоже полная луна, но Алевтины рядом нет, и он даже позвонить ей не может.

– Нет, – подтвердил его мысли Волчихин. – Она исчезла на Багамах. Да и на Багамах ли? Боюсь, проявила необычную прыть и решила затеряться в мире.

– Значит, у нас по отношению к ней нет никаких обязательств? Я имею в виду денежных?

– Не знаю. А вдруг объявится?

– Тогда и будем думать, – решил Благасов.

У него был ещё один вопрос:

– Господин Шварцман, юрист Ставрова, этот упрямый еврей не возникает?

Благасов назвал Генриха Иосифовича упрямым, потому что ему была предложена значительная сумма за благожелательной нейтралитет и некоторую информацию. Господин Шварцман безразлично сказал, что он уже обеспечил свою старость, отошел от громких дел и занимается для собственного удовольствия всякой юридической мелочевкой, вроде введения в наследство. У него пытались узнать, какая сумма была на банковском счету Ольги Ставровой и, следовательно, досталась Алексею Кострову.

– Не знаю, – твердил свое юрист. – В завещании не называлась сумма. Более того, мне удалось познакомиться со счетом Ольги Тихоновны... Странный счет – на нем один доллар.

Благасов и Волчихин, конечно, этому не поверили, но проверить ничего не могли – к банковским тайнам доступа у них не было.

Ответы Марата Васильевича несколько успокоили Благасова, ибо каждый из людей, о которых он расспрашивал своего верного соратника, мог причинить ему крупные неприятности.

– Но есть и плохая информация, Игорь Владимирович, – нерешительно произнес Волчихин.

– Слушаю...

– Мои люди в охране вашего кладбища утверждают, что несколько относительно свежих могил кем-то используются как тайники.

– Объясните, пожалуйста, – потребовал Благасов.

– А что непонятного? На свежей могиле земля не осела, выкопал ямку, заложил пакетик, присыпал – никто и не заметит ничего, даже родственники, когда навещают покойных.

– Что прячут?

– Мои люди утверждают – наркотики.

– Кто устраивает тайники? – Это для Благасова был самый главный вопрос: кто поганит святое место, охраняемое Богом и его ангелами.

Волчихин иронично улыбнулся:

– Значит, плохо Бог охраняет то, что ему принадлежит... Я думаю, это братва хозяйничает. Парни Бредихина, а за ними – Мамай.

– Интересовался у Бредихина?

– Нет... Боюсь. За такую тайну пришьют и не моргнут.

Гнев Игоря Владимировича испарился, его сменил страх. Мамай – это сила, коварство, беспредел. До сих пор удавалось избежать трений с его людьми. По каким-то соображениям "полномочный представитель" Мамая господин Бредихин предпочитал откровенно не наезжать на "Харон", а пользоваться легальными возможностями: захоронение погибших боевиков, компактный участок кладбищенской земли – и другими. Но так не могло продолжаться долго, бандиты потому и бандиты, что рано или поздно показывают свое истинное обличье.

– Что будем делать? – спросил Благасов у Волчихина.

– Ничего. Это не наше дело, а правоохранительных органов. Им платят за то, чтобы ловили наркокурьеров и продавцов дури. Мы ничего не знаем, не видели! Жильцы дома, в котором обнаружен шпионский "почтовый ящик", не несут никакой ответственности за него, – привел Волчихин пример из своей недавней практики.

– Мудро! – одобрил Благасов. Он так и знал, что полная луНа не обойдется без подлянки. Эта круглолицая стервоза только с виду добросердечная, с нею всегда надо быть начеку.

За окнами офиса темнело, наступал вечер, тихий, безветренный.

– Предупреди, чтобы ворота кладбища не закрывали, поеду подышать свежим воздухом.

"Так и знал, – подумал уныло Волчихин, – что к ночи начнет чудить. Не может без этого, поедет общаться с покойниками наш философ".

– Все. Свободен, Марат Васильевич. Не знаю, что я и делал бы без тебя. Будешь проходить через приемную, скажи, чтобы Марина зашла. Увидимся завтра.

Зашла Марина, и Благасов распорядился:

– Загрузи в багажник что выпить и закусить и езжай на кладбище. Накроешь столик для меня и тебя в ротонде. Посидим вдвоем, а то что-то в последнее время я забросил тебя.

– Дела, – с пониманием пожала плечиками Марина. – У вас много обязанностей – вы хозяин крупного дела. А я... Я всегда в вашем полном распоряжении.

– Вот и лады-ладушки...

Марина возбужденно выскочила из кабинета. Она, конечно, знала, что Игорь Владимирович бывает на кладбище в том числе и в неурочное время, но что он там делает? Она помнила, как они ездили ужинать с этим журналистом Костровым, хорошим парнем, жаль что ему пришлось подбросить снотворное. И цель там была понятная – заставить его перестать вынюхивать, почувствовать себя нажравшимся придурком. Жаль, Алевтина его тогда утащила. А может и хорошо, чтобы она с ним, отключившимся, делала? А зачем Игорь Владимирович намылился на кладбище сегодня? Впрочем, чего гадать, скоро она все узнает...

Марина по пути на кладбище заехала в супермаркет, похватала продуктов и напитков, вкусы шефа хорошо знала. Она отпустила машину – Игоря Владимировича привезут, машина его будет стоять у ворот – они уедут вместе. В ротонде накрыла столик и стала ждать...

Благасов приехал, когда уже стемнело. Он шел не по центральной аллее, а по узеньким дорожкам между оградами могил, здоровался, словно со старыми знакомыми:

– Здравствуйте, Юрий Вячеславович! У вас, вижу, все хорошо, могилка ухожена, свежие цветы...

Юрий Вячеславович был заслуженным человеком, ветераном, полковником. Его хоронили под троекратный залп молодых солдат, пришло много людей родственников и знакомых.

– Добрый вечер, Любаша – красавица ты наша...

Любаше было всего восемнадцать, она "работала" на Тверской, её зарезали на разборке, воткнули нож в спину. На похоронах было много девчонок, они и хоронили её в складчину – какие заработки у "ночной бабочки"? Любаша лежала в гробу красивой и молодой, ночная жизнь Тверской не успела испортить её лицо.

– И вы здравствуйте, Пелагея Степановна, рад за вас, что вы обрели покой...

Пелагею Степановну, пожилую женщину, забил молотком её муж-алкоголик, когда отказалась отдать ему на бутылку пенсию.

Игорь Владимирович с удовлетворением отметил, что на некоторых, относительно свежих, могилках появились скромные памятники и оградки. Родственники ждали, пока осядет земелька, и лишь после этого обустраивали родные могилки всерьез и надолго.

Возле некоторых могил были яичная скорлупа, обрывки оберточной бумаги, полиэтиленовые пакеты, бутылки. "Скоты, – бормотал Игорь Владимирович, даже на кладбище свинячат". Он не понимал, как можно так безобразно относиться к мертвым, к кладбищам. Ведь говорил же его любимый Константин Симонов, что на погостах как будто "вся Россия сошлась". Да и Бог... Он все видит и все знает и по отношению к мертвым судит о пока ещё живых. Его тихие ангелы бесшумно пролетают над кладбищами, смотрят, что на них происходит, как ведут себя живые и мертвые. Они не могут вмешиваться в земную жизнь, однако же сообщают о ней тем, кто обладает высшим правом судить.

Просветленный и умиротворенный Игорь Владимирович приблизился к ротонде, одобрительно взглянул на обильный стол.

– Я зажгу свет? – спросила Марина.

– Не надо. Темнота благодатна, в ней тишина и успокоение. Не тьма, а именно темнота.

Марина зябко поежилась, передернула плечиками: шеф у неё явно с приветом. Слава Богу, хоть платит хорошо.

На дальнем горизонте повисла круглая луна. Кажется, известный советский писатель и лауреат Тихон Семушкин сравнил её со старой, бледной и завистливой женоЙ. Он был прав, ибо если ничто не ново под луной, то и зла под нею вершится достаточно. При ярком солнце не смеют, а под Луной очень и очень наглеют всякие темные силы.

Мысли Игоря Владимировича путались, рвались, он чувствовал легкий озноб – предвестник смятения души. Внезапно Марина вцепилась в его руку, испуганно прошептала:

– Смотрите! Кто это?

При свете луны они увидели странную процессию: четыре парня несли на плечах гроб, ещё двое шли рядом с лопатами. Они шли в полном молчании к дальнему углу кладбища, который они, Благасов и Волчихин, отдали братве Мамая.

– Молчи, Марина, и не шевелись...

Братва принесла закопать, схоронить своего сотоварища, а, может, и жертву. Кладбище – клад... кладовая... Никто ещё не придумал схоронов лучше, чем могилы. На новый холмик завтра, при свете дня, никто не обратит внимания. Возможно, только кладбищенские смотрители заметят, но они приучены молчать, да и, наверняка, получили свое, раз пропустили через ворота. Много тайн хранят кладбища и некоторые из них живые никогда не узнают.

Благасов налил себе и Марине. Девушка, напуганная шествием, выпила одним махом до дна. Они закусили, и Благасов сказал:

– Пока не шуми. Дождемся, когда пойдут обратно.

Могилка у них наверняка приготовлена, осталось лишь опустить гроб и забросать его. Будет ли на ней холмик? Или сравняют с землей, чтобы и следов не осталось?

Вскоре тесная группка людей в темном удалилась с кладбища, и Благасов почувствовал себя спокойнее.

– Как тебе мое царство при свете Луны? – спросил он Марину. – Лежат упокоенные навечно, не доставляют мне, их повелителю, никаких хлопот. Царство теней...

Марина, бывшая в не таком уж и далеком прошлом лейтенантом КГБ, не боявшаяся ни бога, ни черта, никого, кроме своего непосредственного начальника полковника Волчихина, испугалась всерьез. И не того, что Благасов совершит с нею что-нибудь непотребное, посягнет на её женскую честь – какая там ещё "честь", шеф уже не раз, когда ему это требовалось, использовал её, как желал, и она охотно шла ему навстречу. Страшно было ей находиться ночью на кладбище в компании с явно сдвинувшемся на покойниках, "тенях" и прочих пугающих её вещах человеком.

– Игорь Владимирович! – взмолилась Марина. – Успокойтесь! Может, это вам поможет?

Она положила руку Благасова себе чуть выше коленок.

– Потом, – отмахнулся от неё Игорь Владимирович. – А сейчас... Слушай меня, девица, и проникайся!

Он помолчал и, устремив застывший взгляд в темные глубины кладбища, заговорил снова:

– Миром правит Смерть... От неё ещё никому не удавалось уйти, рано или поздно она настигает каждого. Ее ещё древние изображали уродливой старухой с косой, иногда – на костлявой кобыле-скелете... А мне кажется, что Смерть – это юная, приветливая особа, которая, если позовет, приманит к себе, приворожит – никто не устоит. Умирают старые и молодые, от болезней и голода, от пули и ножа, у себя в постели и вдали от дома. Смерть, как заботливый санитар, пропалывает ряды человечества, чтобы людей не было чрезмерно много, они не толкались локтями, не мешали друг другу...

Благасов замолчал надолго, и Марина не решалась нарушить это глухое молчание.

– ...А когда Смерть считает, что обычным порядком ей не справиться, она устраивает катастрофы, взрывы, землетрясения. Или для нас – Чечню... Ты подумай, какую богатую кровавую жатву собрала она в горах Чечни! И, наверное, радовалась, что оборвала жизнь молодых, здоровых мужчин. А вообще каждые четыре месяца и только в России из жизни уходит свыше семьсот пятидесяти тысяч человек. Подумать только! Семьсот пятьдесят тысяч!

Благасов налил себе и Марине, и девушка схватила дрожащей рукой рюмку. Ей стало мерещиться, что тени покойников плотно окружили ротонду и с интересом прислушиваются к монологу Игоря Владимировича, своего повелителя.

– Успокойся, – проговорил он. – Это свет луны пробивается сквозь листву, которую колышет ветер.

И Убежденно добавил:

– Бояться следует не мертвых, а живых.

Он быстро пьянел, хотя речь его оставалась логичной, связной:

– Люди перестали уважать Смерть. Сердце кровью обливается, когда видишь по телевизору кадры: покойнИкам связывают ноги "колючкой" и волокут тела по ухабам и рытвинам, по размочаленной дождями земле. Или с грузовиков вынимают тела: солдаты даже шапки не снимут, окурки не выплюнут. И "черные тюльпаны" доставляют "груз 200", то есть убитых, в города России ночью, под покровом темноты, словно это презренные разбойники. Что происходит с людьми? – сокрушенно покачал головой Благасов. – И никому не удается остановить этот поток святотатства...

Благасов встал из-за столика:

– Марина, здесь есть могила красавицы Татьяны Федосеевны Шмелевой. Ей было всего двадцать пять, когда внезапно скончалась, родители её мне говорили, что врожденный порок сердца, а денег на операцию у них не было. Не дожила свое, не долюбила, милая красавица Таня. Пойдем проведаем ее...

Благасов отлично видел в темноте, он уверенно, хотя и пошатываясь, вел Марину среди могил, обнесенных низкими оградками. На могиле Татьяны Шмелевой не было памятника – стояла вертикально скромная стела с фамилией, годами рождения и смерти. И укрыта была могила мраморной плитой.

Игорь Владимирович открыл калиточку в ограде и движением руки позвал Марину. Он ласково погладил мрамор и сказал неожиданное.

– А своей Виолетте Петровне, тоже красавице, я уже подобрал уютное местечко.

– Что вы такое говорите! – ужаснулась Марина.

– ...Под кленом... Клен ты мой опавший, клен заледенелый... Кажется так? Шлюха она, но похороню я её достойно.

Он накрыл могильную плиту плащом.

– Ложись, Марина, дорогая моя... Татьяне Федосеевне, красавице, будет приятно слышать, как ты постанываешь...

День поминовения

Месяц катился за месяцем, и вот снова наступила весна. По требованию господина Шварцмана Алексей ушел в глухую защиту. Генрих Иосифович объяснял, что есть установленные законом сроки и имеются многочисленные формальности, через которые не перешагнуть, если хочешь, чтобы в будущем никто не посягнул на то, что досталось тебе по наследству. Наконец, господин Шварцман вручил Алексею все документы, делавшие его собственником просторной квартиры и дачи со всем, что в них имелось, и двух автомашин щеголеватой "ауди" Ольги и респектабельного, немного устаревшего "мерса" Тихона Никандровича.

– И этого мы ждали? – с раздражением спросил Алексей. – И теряли время?

– Нет, – ответил господин Шварцман. – Время мы не теряли. Вы теперь законом признанный наследник. Всего, что оставила на этой земле Ольга Тихоновна. То есть и её запутанных отношений с господином Благасовым. Но важно и то, что вы вышли из-под прямого удара тех, кто убирал Ставрова, Брагина и Ольгу. Они увидели: время идет, а вы не проявляете никакой активности, значит, не представляете для них опасности и убирать вас нет необходимости.

Генрих Иосифович пытливо посмотрел на Алексея:

– Ваши намерения не изменились?

– Нет. Я тоже ждал, успокаивался, чтобы сгоряча не наделать глупостей. Но эти пять-шесть месяцев выжидания стали для меня пыткой.

Первая, самая острая боль от утраты Ольги уже прошла, точнее, Алексей смирился с тем, что Ольги, его юной супруги, больше нет, она ушла и никогда не возвратится. Он понял трагичный смысл простоватых слов из разных песен про тех, кто "укрыт сырой землей". На могиле Ольги он поставил памятник её бюст из белого мрамора – светлого и солнечного. На соседней могилке Тихона Никандровича Ольга успела установить невысокую стелу из гранита фотография отца, фамилия, имя, отчество, даты рождения и смерти. Когда Алексей увидел впервые эту стелу, он с изумлением прочитал: "От любящих дочери, зятя Алексея и внуков". Ольга обещала отцу выйти замуж за Алексей и нарожать кучу детей. И не собиралась так быстро умереть. Когда пришло время весенних посадок, он в магазине "Цветы" возле входа в кладбище познакомился с понимающей толк в кладбищенских цветах пожилой женщиной и договорился, что она посадит на лежащих рядом холмиках – молодой красивой женщины и её отца – нужные цветы и будет ухаживать за ними.

– Но и вы приходите, – сказала Марья Ивановна. – Потому как без вас, любимого покойными человека, цветы не примутся или завянут. И ничего я не поделаю.

Алексей смотрел на неё с недоумением, и женщина объяснила:

– Это проверено. Для цветов на кладбище требуется особый климат любви и печали.

Он хорошо ей заплатил, и Марья Ивановна отнеслась к его поручению очень серьезно. Когда Алексей снова пришел на кладбище, могилки были укрыты плотным зеленым ковром из стелющейся травки, в нем ярко выделялись незабудки, камнеломки, маргаритки...

Наконец, господин Шварцман так, словно намеревался броситься в огненное пекло, сообщил:

– Мы можем подавать иск на треть "Харона".

– На две трети, – поправил его Алексей.

И поскольку Иосиф Генрихович выжидающе молчал, он протянул ему доверенность Алевтины Артемьевны Брагиной, уполномочивающую Алексея Георгиевича Кострова представлять её интересы.

– Да-да, я помню... – пробормотал господин Шварцман. – Буду очень удивлен, если вы после подачи исков в суд, останетесь живы.

– Позаботьтесь о своей безопасности, – угрюмо пробормотал Алексей. Может, вам нанять телохранителей? Этих шкафов-комодов? Оплачивать их буду я...

– Не надо. По "понятиям", или как это у них называется, в адвокатов не стреляют – они нужны всем. Криминальные боссы не дураки, они понимают, что не адвокат им опасен, а его клиент. Нет клиента, нет и дела... Что же, начнем воевать. Я буду с вами – так велит мне профессиональный долг и уважение к памяти Тихона Никандровича и его дочери Ольги...

Разговор этот произошел в офисе юридической фирмы. Условились о гонораре, Алексей сказал, что будет платить за себя, что естественно, и за Алевтину Брагину, которая находилась где-то под тропическими небесами и дала о себе знать лишь однажды – телефонным звонком. Свои координаты Алевтина отказалась сообщить, пообещав вскоре позвонить снова. "Я не хочу повторить судьбу Оленьки", – печально сказала она.

Алексей возвратился домой, в квартиру Ольги, которая отныне была его на законных основаниях. Он достал из ящика письменного стола "макарку", которого через Свердлина презентовал ему Юрась, тщательно смазал, проверил обоймы – в рукояти и запасную. Вид оружия не успокоил его, на душе были сумерки, и он позвонил Никите Астрахану, попросил приехать, объяснил:

– Я мог бы напиться и в одиночку, но лучше, если мы это сделаем вдвоем...

Через какое-то время ему по мобильнику позвонил "сталинский орел", охранник со стоянки Александр Тимофеевич:

– К вам поднимается молодой человек... Я его видел с вами.

Александр Тимофеевич после убийства Ольги считал своим святым долгом опекать Алексея. Тот неизменно хорошо платил охраннику за мелкие услуги, "орел" деньги брал, но однажды изложил свои принципы: "Не люблю беспредел... Раньше был порядок... Даже при Горбачеве людей не взрывали, не говоря уж об Юрии Владимировиче Андропове".

– Все в порядке, – ответил охраннику Алексей. – Это мой друг.

Никита оживился при виде выпивки и закуски.

– Неужто сам по магазинам бегаешь?

– Иногда да. Но сговорился с одной женщиной, из Архангельска приехала, за гроши в палатке торговала весь день, горбатилась на этих... людей не русской национальности. Положил ей вдвое больше, она с меня пылинки сдувает, квартиру чистит, продуктами запасается. Что-то вроде домоправительницы.

– Сколько лет заботливой женщине? – деловито поинтересовался Никита.

– Не спрашивал. Наверное, тридцать пять, может больше, может меньше. Дурак, Никита, у неё муж без работы в Архангельске, бывший морской офицер, и двое ребятенков. Одна семью кормит.

– Вот как жизнь с нами круто обходится...

Они выпили, и Никита сообщил, что по делу об убийстве Ставрова и Брагина нет ничего нового.

– Висяк? – спросил Алексей.

– Он, проклятый, – подтвердил Никита. – Убийством Ольги занимаются турецкая полиция и Интерпол. Но не очень они стараются, всем осточертели разборки между русскими мафиози. Говорят: ищите заказчиков у себя в стране, тогда отыщутся и исполнители.

– Они правы.

Никита решил сменить тему разговора:

– Как у тебя в твоем еженедельнике?

– Печатаюсь. Недавно опубликовал полосу о том, как провожают в последний пУть погибших в Чечне. Злой получился материаЛ. Письма читателей нОсили мешками. Редактор доволен. А вообще-то он не шибко на меня нажимает, дает возможность снова войти в форму.

– А коллеги в юбках? Или в джинсах – сейчас по одежке и не различишь, кто есть кто.

– Вижу – жалеют. Иные в гости напрашиваются. Извечные женские уловки помочь убраться в квартире, сготовить по-домашнему.

– Ну и пусть...

– Пока не могу. Ольга не отпускает, стоит перед глазами. Особенно по вечерам.

Алексей чуть оживился и сообщил:

– А старик Харон с веслом больше не приходит. Наверное, решил, что мне ещё не время переплывать через его священную реку Стикс.

– Ты часом не поехал, Алеха? – забеспокоился Никита.

– Вроде бы нет, хотя... Не знаю.

Алексей спросил:

– Ты все ещё на своей драной, латаной "шестерке" мотаешься?

– Откуда у нас, следаков, деньги на новые тачки?

– Моя почти новая. Дарю её тебе – в память об Ольге.

– Нет, все-таки "поехал", – решил Никита.

Алексей разлил в рюмки водку:

– Все в норме, верный друг-приятель. После Ольги мне достались две машины – "ауди" и серьезный "мерс" её отца. Есть и третья – подарок Алевтины "Авелла-Дельта". Зачем мне четыре? А я, когда сажусь в "ауди", вроде бы чувствую на руле тепло Оленькиных рук...

– Что же, спасибо за царский подарок, – растрогался Никита.

– На Руси всегда было принято делиться. Зайдешь к моему юристу, Генриху Иосифовичу Шварцману, он оформит дарственную. – Алексей продиктовал адрес Шварцмана.

Они сидели за столом и как когда-то во время работы Алексея в прокуратуре, в редкие свободные вечера, особенно после трудных "дел", неторопливо опустошали бутылку.

Раздался телефонный звонок, и Алексей снял трубку.

– Добрый вечер, это я, Тася.

– Здравствуй, Таисия.

Таисия, дочь Андрея Ивановича Юрьева – Юрася, после похорон Ольги изредка звонила, интересовалась самочувствием, довольно прозрачно намекала, что хотела бы встретиться.

– Алексей Георгиевич, вы помните, какой завтра день? – спросила Тася.

– Просвети, Тася, – сказал Алексей.

– Святой для всех православных людей. День поминовения усопших.

Алексей молчал, переваривая неожиданную информацию, и Таисия взяла инициативу в свои руки.

– Завтра в десять я приеду к вам. Буду ждать вас внизу, у подъезда. Мы поедем на кладбище, к Оле и её отцу. Не отказывайтесь, это очень важно для вас и для меня.

– Хорошо, Тася, – нехотя согласился Алексей.

– Я приеду на папиной машине с шофером... Вам ведь захочется Олю помянуть по русскому обычаю? Ни о чем не заботьтесь, я все сделаю...

Она попрощалась и положила трубку.

– Решительная дамочка, – прокомментировал Никита.

– Не дамочка, а девочка. Все ещё учится в университете.

– Значит, не девочка, а девушка. И то вряд ли... – засмеялся Никита.

– Не ерничай, – оборвал его веселье Алексей. – Проявляет обо мне искреннюю заботу, поскольку, как считает, я спас её батю от тюрьмы и зоны. Дело Юрьева помнишь?

– Смутно, но знаю, что ты доказал его невиновность.

– Его дочка.

Никита присвистнул:

– Серьезный мужчина, с "героическим" прошлым. Но сейчас на него у нас ничего нет.

Они ещё недолго посидели за бутылкой. Алексей поделился с Никитой планами: твердо намерен получить по суду треть фирмы "Харон" для себя и треть – для Алевтины. Несколько дней назад господин Шварцман уже обратился в суд.

Никиту не так уж легко было провести, и он сразу разгадал нехитрый замысел Алексея:

– Нужна тебе эта фирма, как рыбе зонтик. Играешь в поддавки? Вызываешь огонь на себя?

– А что мне остается делать? Ведь который месяц идет – все следы смыты временем, ухватиться не за что.

Никита с явной озабоченностью посоветовал:

– Без оружия из дома не выходи. И почаще оглядывайся, что у тебя за спиной происходит. Ну, не мне тебя учить...

...Точно в десять Алексей увидел с лоджии, как к подъезду пришвартовался мощный джип "Чероки". Он спустился вниз, Таисия ждала его у машины. За рулем сидел плечистый парень, ещё один устроился рядом с водителем.

Ольга смущенно объяснила:

– Папа никуда не отпускает меня... без охраны. Это его машина.

Они сели на заднее сиденье, Тая распорядилась, куда ехать и, словно оправдываясь, проговорила:

– В Москве взрывают, крадУт людей, убивают... Кто может защитить? Не менты же...

Парень-телохранитель, слышавший её слова, с презрением сплюнул в открытое окошко машины.

Они проехали по Ярославскому "тракту", свернули на правую боковую дорогу и оказались на стоянке машин, специально устроенной для тех, кто приезжал на кладбище проведать своих покойников. В этот почитаемый всеми поминальный день московские власти, предвидя наплыв людей, пустили сюда дополнительные автобусы. По весеннему легко и нарядно одетые люди шли по неширокой аллее сплошным потоком к входу на кладбище и здесь растекались по его дорожкам и аллеям. Алексея удивило, что над этой людской рекой не висела тяжелая грусть-тоска, многие оживленно переговаривались, улыбались. Потом он нашел объяснение – День поминовения – это не только скорбь, но и воспоминания об ушедших близких, разговор об их достоинствах, проявление благодарности за содеянное ими на благо все ещё живущих. В России всегда так: соседствуют скорбь и светлое умиротворение, "печаль твоя светла"... И вечная память возможна, пока есть живые, желающие помнить.

День поминовения усопших – один из самых светлых и жизнеутверждающих событий в православном календаре. Напоминая о навечно уснувших, он взывает к совести и долгу живых. Не случайно даже при тоталитарном режиме у власть имущих на него не поднималась рука. Для него придумывали разные названия, в этот день устраивали праздничные массовые мероприятия, но люди упорно тянулись к погостам, к родным могилам.

Тая взяла в машине хозяйственную сумку, они купили цветы и влились в людскую реку, направляющуюся к входу в кладбище. Телохранитель шел вслед за ними и Алексея удивило настороженное выражение его лица. Как и положено, он был высоким парнем, на голову выше других, чтобы мог с высоты своего роста оглядывать людей, среди которых легким шагом шла его подопечная тоненькая, хрупкая девушка, собравшаяся на кладбище в скромном темном платьице, на которое накинула курточку из мягкой тонкой черной кожи, повязала голову косыночкой на деревенский манер – узелок под подбородком. Она выглядела элегантно, но скромно и казалась своей в непрерывном потоке людей, чего частицей.

Алексей подумал, что вот он идет к своей трагически погибшей супруге с другой женщиной, симпатичной, уважительно молчаливой, и не чувствует даже мелких уколов совести: жизнь продолжается.

У кладбищенских ворот из кованого железа, сплетенного в простенькие узоры, торчали парни в черном.

– Волчихинские боевики, – пробормотал охранник. – Вырядил их Волчихин в черное, как эсэсовцев...

Он сказал это с такой неприязнью, что Алексей подумал: в странном мире мы живем, даже бандиты враждуют друг с другом. Впрочем, ничего странного: в криминальной среде никогда не утихала скрытая от посторонних взглядов война, иногда взрывающаяся кровавыми разборками.

Они подошли к могилам Ольги и Тихона Никандровича.

– Здравствуй, Оля, – сказала тихо Таисия и прикоснулась ладошкой у мрамору бюста.

– Камень теплый, словно в нем есть жизнь, – удивилась она.

– Весна и солнышко, – попытался объяснить Алексей.

– Нет, – не согласилась Таисия. – Это иное, я не знаю, что, может быть, непонятная живым энергетика.

Тая вдруг попросила:

– Алексей Георгиевич, отойди и отвернись.

Он удивился, но послушался. Тая прижалась к мраморной головке Ольги и начала что-то шептать. – быстро и взволнованно. "Господи, – подумал Алексей, – она же с Ольгой разговаривает и о чем-то её просит".

– Можно повернуться, – разрешила Тая. Она была взволнована, но глаза её сияли.

Они недолго постояли у могил, каждый думал о своем. Тая расстелила на скамейке, которую Алексей велел поставить у могилы Ольги, салфетки, достала из своей сумки бутылку водки, граненые стаканы, круто сваренные яйца, соленые огурчики, черный хлеб, крупную соль.

– Мама сказала, что надо брать в такой день на кладбище, – объяснила Алексею.

Охранник отказался присесть к ним, он каланчей торчал шагах в трех-четырех, оглядывал пространство с высоты своего роста.

Тая сказала:

– Разлей по стаканам, Алексей Георгиевич, помянем...

Они, не чокаясь, выпили – Алексей до донышка, Тая – совсем немного, чуть-чуть.

ТАя не мешала Алексею вспоминать ОльГу такой, какой он знал её совсем недолго. Он немножко казнил себя за то, что вначале отнесся к ней, как к обычной взбалмошной вертушке, и понадобилось время, чтобы он Ольгу понял и оценил. А когда это произошло, было уже поздно...

– Я мало была знакома с Ольгой Тихоновной, лишь изредка перезванивались, – прервала затянувшееся молчание Тая. – Но если ты её полюбил, значит, это была достойная женщина.

На соседних могилках люди тоже поминали своих близких, но никто не пьянствовал – уважительно и с достоинством опрокидывали рюмки, неторопливо беседовали. На других могилках обновляли покраску оградок, сажали цветы.

Они ещё посидели в молчании. Тая собрала в сумку закуску, налила в стакан водку, поставила его на блюдце, рядом положила яйца, горбушку хлеба.

– Это тебе, Оля...

Алексей хотел ей сказать, что вечером по могилам пойдут кладбищенские бомжи, соберут "дань", и в укромных уголках за оградой будут пить, но не веселиться, ибо выпивкой с ними поделились покойные...

Они отъехали уже довольно далеко от кладбища, когда охранник хищно оскалился и хрипло крикнул:

– Ложись на дно! Ложись!

Не размышляя, Алексей автоматически пригнулся и потянул за собой Таю. Охранник выхватил из-под сиденья короткоствольный автомат, сунул ствол в открытое окно и длинной очередью полоснул по догнавший их машине. Акулистая, удлиненная "Лада-спутник" завиляла, закружилась, как подстреленная птица, врезалась в идущий впереди "МАЗ", под прикрытием которого она подобралась к их машине.