Текст книги "Проводы на тот свет"

Автор книги: Лев Корнешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Я знаю, чего он желает послушать. Хозяин этого кладбища – сдвинутый психопат...

– Благасов?

– Он. Да здесь все знают, что он сумасшедший... Я как-то у Симы до темноты засиделась за бутылкой, выскочила, бегу домой, мне тут недалеко, если через дыру в ограде. Он меня встретил, остановил, дерганый какой-то, нервный. Спросил, кто я и что здесь делаю. Я ему объяснила: мол, Анька я, погрустила на могилке мужа. Он и говорит: "Покажи могилку". Я его узнала, деваться некуда, скажет завтра своим псам, меня вообще сюда не пустят. Привела к могилке, я её в порядке содержу, не стыдно перед людьми. Он меня за руку держал, а у него рука холодная и подрагивает. Молчал, а потом стал бормотать что-то про то, что его здесь все покойники слушаются. Я дрожу от страха, а он не отпускает. И вдруг спрашивает: "Ляжешь на могилку мужа своего?" Я ему и отвечаю, что, мол, за сотенную я и на гвозди лягу...

Анька хихикнула, с удовольствием вспоминая, как ловко ответила она всемогущему Благасову.

– Он сунул мне бумажку и приказал: "Ложись". Быстро со мной управился, а потом стал говорить, что давно мечтал, значит, заполучить вдову на могиле её мужа. Мечтатель тоже! Но страшно мне стало, убежала, а дома смотрю – сто баксов отвалил. Я потом долго переживала: может, это дьявол какой притворился хозяином, чтобы меня, значит, обратать? Любят они, нечистые, земных женщин. Но баксы настоящими оказались, неделю мы на них гуляли...

Алексей не знал, что и думать. Рассказанное Анькой казалось таким невероятным, что действительно на него повеяло промозглым холодом. Но он припомнил, как однажды ночью пригласил его Благасов на ужин среди покойников. "Все-таки он сумасшедший", – решил Алексей и поднялся, чтобы попрощаться. Сима и Анька его не удерживали: пусть уходит хороший человек, самим больше достанется...

...В субботу к обеду Алексей снова приехал на это кладбище. Он стороной обошел часовенку, чтобы не попасться на глаза Симе или Аньке, вышел в дальний угол, где был "бандитский" участок. Он их заметил издали: у одной из могил стояли молодая женщина в трауре и мужчина в черном костюме.

Алексей подошел поближе, присмотрелся. Точно: Елена Шилова и Марк Пашков, он же Паша.

– Пашков! – негромко окликнул его Алексей.

Мужчина быстро сунул руку под пиджак, но Алексей быстро сказал:

– Не надо, Марк. Я не хочу тебе зла.

– Тогда зачем выследил, важняк? – зло спросил Пашков.

– Я уже давно в прокуратуре не работаю. И не выследил я тебя, а случайно встретил, капитан.

– Отойдем в сторонку, не будем мешать Елене грустить.

Они отошли от могилы, бывший капитан закурил. Был он хмур и недоволен тем, что ему помешал Алексей вспоминать что-то свое у могилы друга, и, может быть, каяться.

– Ты тогда по-человечески поступил, важняк, – наконец, произнес Пашков. – Уважаю... Есть дело?

– Пока нет, – ответил Алексей. – Но может быть...

– Тогда и поговорим. Я от должка не отказываюсь.

Пашков что-то прикинул:

– Позвони. Телефон мой у тебя есть – в "деле".

Он не поверил Алексею и проверял его.

– Я же сказал, что в прокуратуре больше не работаю, и доступа у меня к материалам твоего старого дела нет.

– А про новое знаешь?

– Да, – не стал скрывать Алексей. – Читал...

– Ничего не докажут, – с надеждой сказал Пашков.

– Думаю, что не докажут, – подтвердил Алексей.

– Запиши телефон...

Хождение по мукам капитана Пашкова

Бывший капитан спецназа Марк Пашков воевал в первой чеченской войне. При заполнении в более поздние времена своих анкет и биографий для кадровиков слова "первая чеченская" он писал с малых букв, ибо считал её позором для России. Он ещё в школе мечтал стать спецназовцем. До изнеможения "работал" в школьном спортзале, не пропускал ни одно занятие в школе восточных единоборств.

Однажды вечером, уже в десятом классе, он возвращался из школы домой. В переулке он увидел, как двое рослых – маленькие стриженые головки на широких, обтянутых одинаковыми кожаными куртками, плечах – Прижали к стене девушку и уже разорвали в клочья её юбку. Они торопились, пока в переулке пусто: редкие прохожие, заметив насильников, торопливо поворачивали обратно. Лишь какая-то маленькая героическая старушка кружилась рядом с ними, причитала тоненьким голосочком: "Что же вы творите, ироды окаянные?" Один из насильников словно бы нехотя ткнул её кулаком, и она полетела на землю: "Погоди, бабулька, щас и тебе вдуем". Девушка уже откричалась и теперь лишь жалобно всхлипывала.

Марк поставил свою сумку со спортивным костюмом, "адидасами" и прочим снаряжением на асфальт тротуара.

– Отпустите её, – предложил довольно миролюбиво парням.

– Сгинь, сопля! – завопил один из них.

Был Марк высоким и казался нескладным. Через минуту оба парня лежали на тротуаре, уткнувшись головками в стену дома.

Девушка подтянула уже стянутые до колен трусики, прикрылась ладошками и умоляла: "Спаси меня! Спаси!" Она выглядела такой истерзанной и беззащитной, что Марка охватила ярость, как во время боевых поединков. Он по очереди приподнял парней и постучал их головками об асфальт. Мелькнула мысль, что надо бы каждому врезать носками своих, на толстой рифленой подошве ботинок, в пах, но решил, что это уж слишком.

Он присмотрелся к девушке – это была его одноклассница Лена Лозовская, отличница, на школьных концертах игравшая что-то сложное на скрипке. И сейчас рядом с нею валялась в грязи эта скрипка в футляре.

Марк поднял скрипку, взял Лену за руку и увел её в конец переулка, в ближайший открытый подъезд.

– А бабушка? – Лена говорила, все ещё заикаясь от страха.

– Очухается раньше тех и уйдет. Старушки, они выносливые, – успокоил девушку Марк. Он дернул молнию на сумке, достал свои спортивные брюки, протянул Лене.

– Сними лохмотья, одень это, чтобы до дома дойти.

Лена натянула брюки, подкатала их, для пробы сделала несколько шажков и робко улыбнулась, понимая, что выглядит в них нелепо.

– Спасибо тебе, Марк.

Марк отвел её домой и сдал с рук на руки перепуганным родителям, интеллигентным евреям в нескольких поколениях. Мама Роза плакала навзрыд, папа Яков, низенький, с ранним брюшком, все норовил притронуться к дочери. Марк быстренько ушел, потому что чувствовал себя неловко под потоком благодарностей.

На следующий день Лена принесла в школу аккуратно уложенные в пакет брюки и сунула Марку записку: "Пожалуйста, приди в семь часов к музыкальной школе, я боюсь возвращаться одна". Марк её встретил и потом поджидал у музыкальной школы каждый вечер.

Парней-насильников они больше не встречали, очевидно, те были "залетными" и приехали в их район поразвлечься.

Это были необыкновенные весна и лето. Они заканчивали школу, и, как все в таком возрасте, считали себя взрослыми. Елена твердо знала, что она поступит в Институт культуры, станет преподавательницей музыки. Препятствий этому не было никаких – золотая медаль лежала уже у неё в кармане, точнее, в сумочке, родители имели возможность помочь ей получить такое образование, какое она хочет. У Марка дела были иными. Отец из семьи ушел давно и исчез, сын его не интересовал. Мать работала уборщицей, выгуливала собак у объявившихся богатеньких русских, словом, бралась за любую работу, лишь бы дотянуть сына до окончания школы. Он должен был пойти в военное училище там одевали, кормили и обучали за казенный счет.

Ко времени выпускного бала Елена уже прочно числилась девушкой Марка Пашкова, а когда они оставались наедине, очень охотно целовалась и прижималась к нему высокой грудью. На выпуском балу они сидели вместе, много танцевали, все вокруг пребывали в восторженном состоянии, и кто-то из выпускников истошно завопил: "Горько!" Под бурные, как говорят в таких случаях, аплодисменты они поцеловались. Ни он, ни она не сомневались, что поженятся, как только хоть немножко встанут на ноги. Все лето они провели на даче у родителей Елены. В первый же вечер, когда они остались вдвоем, Елена уставилась на него своими темными, бездонными глазами и спросила, очень волнуясь: "Я все думаю, Марик, чего же ты ждешь?" Она звала его Мариком. Марк пробормотал что-то невразумительное, он, терзаясь по ночам, гнал от себя мысли о близости с Леной. "Мама и папа уверены, – тихо сказала Лена, – что мы уже давно... Ну ты понимаешь... Моя предусмотрительная мама даже пыталась рекомендовать мне какие-то таблетки..."

Марк улыбнулся смущенно: "Мне рассказывали в моей спортивной школе бывалые ребята, что в Германии заботливые мамы, провожая дочерей на свидание, проверяют, не забыли ли они взять эти... резиновые штучки... А ты что сказала Розе Наумовне?" "Я отказалась от... таблеток. Решила, что первый раз все должно быть естественно, как природа определила".

Лена взяла Марка за руку и повела в свою комнату, из которой он вынырнул только утром, стараясь не встретиться с её родителями.

Лена без экзаменов, как медалистка, поступила в институт, Марк – в военное училище. Они постоянно встречались, объявив родителям, что поженятся, как только закончат учебу. Марк в увольнительные оставался ночевать у Лены, и её родители смотрели на это просто и без особых волнений.

Через два года случились важные события. Папа и мама Лены уехали в Израиль, на свою историческую родину. А Лена отказалась, так как не хотела расставаться с Мариком. Марка, который в училище обратил на себя внимание особистов превосходными физическими данными и спокойным характером, перевели в другое училище, со специальной – "варварской", как её вскоре определил Марк – программой занятий. Училище было совершенно закрытым, курсантов редко выпускали "на волю". Лена очень скучала, приезжала несколько раз в училище, но дальше КПП её не пускали, объясняя, что здесь обычная воинская часть и никаких курсантов не имеется.

В редкие встречи, когда Марку удавалось вырваться в город, Лена упрашивала его расписаться. Он написал "по команде" пять рапортов, наконец, на шестом появилась резолюция начальника училища: "Разрешаю". Судя по всему, получить раньше это заветное словечко мешало то, то родители Лены уехали в Израиль на постоянное место жительства. Лену проверили и убедились, что она является достойной гражданкой. К том уже, времена быстро менялись.

Но все-таки начальник училища, молодой генерал, пригласил Марка для беседы:

– Вы знаете, на что обрекаете свою молодую жену?

– Надеюсь. Мы любим друг друга, и наши отношения проверены временем.

– Вскоре вы закончите училище... Вас направят в одну из так называемых "горячих точек", скорее всего в Чечню. Вы будете командиром спецгруппы и действовать вам предстоит в чужой среде, как видите, я избегаю военной терминологии, но все-таки скажу: в ближнем тылу противника...

– Меня этому обучили.

– Вы месяцами не будете видеть свою супругу, а она вас. Ваши письма будут идти к ней кружным путем. Если вас убьют, она будет получать, увы, жалкое пособие.

– Но что же делать? – удивился Пашков. – Отказаться от любви? Оставаться холостяком? – Отслужить положенное, отдать свой офицерский долг Отечеству и – пожалуйста...

– Спасибо, товарищ генерал, за совет, но я очень прошу не препятствовать мне... нам.

– Как знаете... Вы свободны.

Пашков попал в Чечню лейтенантом, через год стал капитаном. Он был бы уже майором, но его группа – он, радист, минер, врач и десять автоматчиков вышла из очередного рейда, в котором гонялась за полевым командиром, а проще – бандитом, и расположилась на отдых в горном селении. Они были полностью автономны в своих действиях, подчинялись лишь своему непосредственному начальству. Группа заняла один из домов, и капитан Пашков по рации доложил своему полковнику, где он и его группа находятся.

– Здесь пьянь идет, – сказал он.

– Сильно? – полковника трудно было удивить. – Без берегов.

– Что за вояки пьют?

– Федералы. Судя по всему – контрактники. Сотня бойцов, три брони.

– Не вмешиваться! – резко приказал полковник. – Высылаю "вертушку"...

Но события разворачивались стремительно. Возле дома притормозил бронетранспортер, на его броне сидел пьяный до невменяемости майор, бережно опекаемый лейтенантиком из прилипал, а оба они крепко держали связанную молодую чеченку. За бронетранспортером бежала вопящая женщина – наверное, мать девушки. Чтобы удержать её на расстоянии, два пьяных солдатика лениво постреливали в воздух и под ноги.

Майор уставился на Пашкова и с удиВлениЕм, заикаясь, спросил:

– Ты кто?

Капитан был в камуфляже, без погон.

– Протрезвеешь, тогда поговорим по душам, – мрачно пообещал он.

Майор вдруг весело заорал:

– Айда ко мне на свадьбу! Женюсь на этой "чешке!"

"Чешками" неизвестно почему называли чеченок. Майор скаБрезно ухмылялся.

– Отпусти девушку! – все ещё мирно посоветовал Пашков, хотя его окатила лютая злость. Он со своими парнями гоняется по горам за бандитом, а здесь какой-то придурок превращает во врагов целую деревню!

Стрелки-автоматчики Пашкова, привыкшие к разным неожиданностям, уже с оружием в руках окружили бронетранспортер.

– Поделим полюбовно! – веселился пьяный майор. – Сначала я ей брошу пару палок, а потом пришлю тебе!

– Разоружить! Под броню – заряд!

Майора, лейтенанта и солдатиков мгновенно и сноровисто лишили оружия. Девушку-чеченку сняли с брони, Пашков жестом показал ей и матери, чтобы спрятались в доме, под бронетранспортер заложили взрывчатку, чтобы не двигался.

– Пошли вон! – скомандовал Пашков майору и его банде. – Прямо по дороге! Оглянетесь – открываю огонь.

– Ты ответишь за это! – начал приходить в себя майор. – Мой батальон сделает из тебя окрошку...

Он фальцетом затянул: "И никто не узнает, где могилка твоя!"

Пашков сказал:

– Считаю до трех...

И скомандовал своей группе:

– Занять в доме круговую оборону.

Он лег у окна с автоматом, положил под руку гранаты.

– Что будет, Ваня? – К нему по-кошачьи неслышно подошла заплаканная девушка. Для неё все русские были Ванями. Ее мать онемела от страха и удивления.

– Не знаю, – вполне искренне ответил Пашков.

Но ничего особенного не случилось. С неба уже заходили на посадку два вертолета, третий прикрывал их с воздуха. Полковник все правильно понял, на то он и полковник. Из утробы опустившихся на землю вертолетов посыпались солдаты, они перехватили пьяную компанию, бредущую по дороге, и впихнули её в вертолет. В другой стали загружаться люди Пашкова. Сбежалась вся деревня, многие мужчины были с оружием, но военные старательно делали вид, что не видят этого. Да и бесполезно было что-то выяснять – мужчины тут же предъявили бы документы, что они – местная милиция или что-нибудь подобное.

Девушка, плача и смеясь, громко рассказывала всем, что произошло, и темпераментно указывала на Пашкова.

За "геройство" Пашков получил взыскание, и было отозвано представление его к званию майора: своеволие в армии не поощряется. Ему популярно, с матерком, объяснили, что он обязан был ждать, а не занимать круговую оборону.

Но Бог вознаграждает добрые поступки порою самым неожиданным образом. Пашков благополучно воевал, получил орден, командование его ценило, но не особенно доверяло, ибо помнило, как он неожиданно проявил характер. Один из рейдов его группа закончила печально. И не он, командир, был в этом виноват. Они уже возвращались с задания по совершенно, как считалось, безопасной, много раз проверенной тропе. Оставалось пройти совсем немного, когда их расстреляли практически в упор. Полегли все...

Позже Пашков узнал, что, когда он был ранен и валялся на тропе в луже крови без сознания, боевики перед уходом решили его добить. Но один из них вдруг узнал его – этот валяющийся в крови и грязной пыли русский спас от бесчестья и неминуемой смерти его младшую сестру. Боевик горячо объяснил это своему командиру, и тот решил:

– Снимите с него оружие и документы. Оставьте здесь. Выживет – его счастье, сдохнет – такова воля Аллаха.

Горная деревня, в которой когда-то геройствовал Пашков, после перемирия или призрачного мира, подписанного Александром Лебедем, прочно контролировалась боевиками. Ночью к тропе пришла девушка-чеченка, её мать и какая-то дальняя родственница. Женщины выволокли капитана с тропы, затащили в свой дом и спрятали в подвале. Много дней Пашков валялся в беспамятстве, женщины промывали его раны местной самогонкой – злой, как черкес с кинжалом, – прикладывали к ним травы. Девушка, Пашков в полубреду звал её Леной, неотлучно находилась возле него, а когда ему становилось очень плохо, даже спала здесь же, в уголке, на старых одеялах и халатах.

Полевой командир, отряд которого уничтожил группу Пашкова, был убит, И в его полевой сумке нашли документы капитана. Сопоставили факты: вся его группа была уничтожена, тела погибших развезли по родным городам печальный "Груз-200", – Пашкова на месте скоротечного боя не нашли. Значит, его, раненого, унесли боевики, а потом он или умер от ран, или его добили вот же они, документы капитана.

Елену Лозовскую, супругу Пашкова, пригласили в военкомат, сообщили о гибели мужа и передали ей орден и его личные вещи. Так Лена стала молодой вдовой...

Между тем другая Лена – чеченка – самоотверженно выхаживала Пашкова. Когда прятать раненого русского в доме стало невозможно, женщины уговорили старика – дедушку Лены, и увезли с его помощью на лошади капитана в глубь гор, к родственникам. Пашков очень медленно возвращался к жизни, он долго никого не узнавал и не понимал, где он и кто эти люди, которые кормят его с ложки, обмывают раны и, глядя на него, сокрушенно покачивают головами. Но пришел и такой день, когда он, собрав все силы, выполз на порог домика, сложенного из горного камня. Тут же к нему прижалась тоненькая девушка, обхватила его голову руками и горячо поцеловала. Она что-то гортанно выкрикивала, и, если бы Пашков знал чеченский язык, он очень удивился бы, услышав, что она выкрикивает:

– Ты – мой! Смерть сжалилась и отдала тебя мне живым!

Девушка, которую он по-прежнему звал Леной и считал, что это её имя, до войны училась в школе, кое-как говорила на русском. Она и рассказала Пашкову, что с ним произошло.

Заканчивалась уже короткая горная осень, надвигались дожди, холодные ветры, а там – и зима. Мама Лены и её сестра ушли вниз, в свою деревню. Лена объяснила, что через неделю-две все тропы с гор будут закрыты, станут непроходимыми. "Пойдем и мы в деревню", – просил Пашков Лену.

– Ты не осилить эту дорогу. И там тебя убьют. Или посадят в яму, как раба. Мы останемся здесь до весны, пока ты не окрепнешь. Здесь тебя не обидят.

Все "население" домишек, прилепившихся к склону горы, составляло несколько стариков и женщин – мужчины воевали. Все лето старики и старухи делали запасы на зиму – жизнь здесь была суровой. Когда у Пашкова прибавилось сил, он стал выполнять мужскую работу – колоть дрова, расчищать от крылечек снежные завалы. Один из стариков с совершенно непроницаемым лицом принес Пашкову автомат с двумя полными рожками. Капитан понял, чего от него ждут, и отправился на охоту.

Горного барана он снял со скалы буквально в трехстах метрах от домишек. Это он умел – убивать, этому его научили. Мясо поделили на всех, и теперь уже на Пашкова смотрели с надеждой – этот неверный, муж пришедшей снизу девушки, поможет им пережить зиму. Что он её муж, никто не сомневался, иначе почему запрятала в горах? А что не спят в одной комнате тоже понятно: живого места на теле не было от свинца, умная женщина всегда бережет своего мужа.

Край этот был непуганого зверя, даже отголоски жестоких боев сюда не долетали, и Пашков редко возвращался без добычи. "Такой хороший зимы у нас давно не было", – говорили старики, у которых не хватало сил ползать в снегах и по скользким тропам за зверем, но разделывали тушу барана или козла они умело.

Ложились здесь спать рано, с сумерками, керосин очень берегли, в блюдечки наливали растопленный жир, пристраивали фитильки из старых скрученных тряпочек. Это был особый замкнутый мир, здесь не понимали, почему там, далеко внизу, люди убивают друг друга и что это такое – свобода и независимость. Пашкову временами казалось, что он так жил всегда – в домике из черного камня, отрезанном от остального мира горами и снегом. Он пытался расспросить у Лены, где они находятся, но названия горных деревенек были ему неизвестны и, как ни старался, восстановить в памяти карту не мог.

Он называл Лену сестренкой, а она его шутливо во странной улыбочкой старшим братом. Однажды ночью, когда в его комнате было светло от ослепительно белого снега, который намело по самое окошко, пришла Лена. Она забралась к нему под одеяло и тихо сказала: "Это все равно должно случиться... Ты уже достаточно выздоровел, чтобы сделать меня женщиной". После этой ночи Лена под одобрительные взгляды старух переселилась в его комнатку. Старухи не понимали, как женщина может не выполнять свои обязанности перед мужем, даже если он и неверный...

...А очень далеко отсюда, в Москве к Лене Лозовской-Пашковой однажды пришел неожиданный гость. Это был Олег Шилов, товарищ Марка Пашкова по общевойсковому училищу. Лена знала, что Марк с ним изредка переписывался. После окончания училища Олег тоже служил в "горячей точке", в Таджикистане. но был уволен из армии – Лена так и не поняла, почему. Лишь позже Олег признался ей, что чудом избежал суда, отболтался от обвинений в помощи наркокурьерам.

Он был родом из Ростова, но после армии решил перебраться в Москву. У него здесь были кое-какие связи, и он надеялся на помощь Марка. Но Марк погиб в Чечне, и он нашел только его молодую вдову, очаровательную даже в трауре.

Лена была совершенно одинока, в школе, где преподавала музыку, зарабатывала копейки. Она была беззащитной, беспомощной – раньше о ней заботились родители, потом Марк: прелестный цветок на обочине. Олег окружил её заботой, появлялся часто, давал деньги на жизнь – они у него водились. Чем он занимался, Лену не особенно интересовало, её вполне устроило объяснение, что он, недавний офицер, работает в какой-то охранной фирме. Иногда Олег предупреждал, что будет занят несколько дней, и Лена его терпеливо ждала.

Она была свободной, её "статус" определялся одним горьким словом вдова. Олег не нахальничал, не лез к ней с нежностями, он просто заботился о ней и ждал своего часа. И когда он однажды сообщил, что купил для них хорошую квартиру, Лена восприняла это спокойно. Олег объяснил:

– Здесь, в твоей квартирке, все тебе и мне будет напоминать о Марке. Пора подводить черту...

Она восприняла это как приглашение посетить ЗАГС... Первое время по примеру жен других офицеров, погибших или пропавших без вести в Чечне, она пыталась выяснить хотя бы то, где похоронен её муж. Увы... Лена вычитала в воспоминаниях какого-то эмигранта, их теперь издавалось много, что на русском кладбище Сен-Женевьев дю Буа под Парижем жены и родители белых офицеров, павших в гражданскую войну на российских просторах, устроили символические могилы для своих потерянных мужей и сыновей. Это были настоящие могилы с крестами, надгробиями, фамилиями и воинскими званиями близких людей. Но под надгробиями были захоронены лишь воспоминания. Эти могилы устраивались для того, чтобы было куда придти помянуть павших на поле брани, помолиться, погрустить.

Православному, павшему в бою рабу Божиему Марку Пашкову следовало "устроить" могилу на православном кладбище. Олег сделал все необходимое: он купил кусок кладбищенской земли, заказал белый крест и белую надгробную плиту, на которой высекли фамилию Марка: такими были ровные, под линейку, ряды могилок в Сен-Женевьев дю Буа, Лена видела это на снимке. Чтобы быть ближе к Марку, она вначале каждую субботу ходила на кладбище. Олег этому не мешал: после посещения кладбища Лена обычно была грустной и нежной.

Первый раз колокольчик тревоги прозвенел, когда Олег пришел домой с оцарапанным пулей плечом. "Хулиганы напали, – кратко объяснил он. Пришлось разбираться". Царапина быстро зажила, жизнь снова потекла ровно и спокойно, боль от потери Марка стихла. Он не забывался, но Лена постоянно помнила и другое – она теперь жена его друга...

...Марк провел в хижине из камня всю зиму. Лена-чеченка смотрела на него жалобно, взглядом подстреленной зверюшки. Однажды она ему сказала: "Я знаю, что обречена. Такова воля Аллаха". Он догадывался, что она имела в виду. Как только освободятся от зимних оков тропы, они должны будут спуститься с гор, к людям. Он не сможет на ней жениться: между ними лежали веками выпестованные предрассудки, разные религии, дикая ненависть последних лет. Многочисленные родственники Лены-чеченки не примут его, и, чтобы ей стало легче, вероятнее всего, убьют. А он не мог взять её с собой, потому что каждый раз, когда он об этом заговаривал, она отвечала "нет". Она была горянкой, ей не нужны были чужие города. И ещё она знала, что Марк женат, и у той, другой, неизвестной ей женщины, больше прав на него.

– Хотела бы на неё посмотреть, – как-то скаЗала Лена-чеченка.

Марк понял, кого она имела в виду:

– Ее фотография была вместе с другими документами, которые у меня отобрали, когда лежал без памяти.

Весной, после таяния снегов, пришли мама Лены и её родственница. "Собирайся, – сказала хмурая чеченка дочери, – проси Аллаха, чтобы у тебя не было ребенка от этого мужчины".

Лена просветлела лицом и ответила:

– У меня будет от него сын.

Женщина вышла во двор, села на скамеечке, долго и тяжело о чем-то думала. Возвратилась и сказала:

– Молись тогда, чтобы твой сын не был похож на него, твоего мужчину.

Убийство плода в утробе считалось неискупаемым грехом.

За долгую зиму Марк основательно освоил чеченский язык и понимал, о чем они говорят.

Известие о том, что Лена-горянка беременна, было для него ошеломляющим. Он успел привязаться к этой тоненькой девушке из другого мира и оценить её самоотверженность, преданность.

– Будем вместе, – снова предложил он.

– Нет, – ответила Лена. – Я не хочу, чтобы тебя у нас убили, а в твоем мире погибну я...

Ее мать сурово сообщила:

– Завтра мы уходим. Ты будь здесь, сколько тебе надо. Никто тебя не гонит, мои здешние родственники сказали, что ты хороший человек.

Не следующее утро мама Лены взвалила на себя и родственницу все скопившиеся за зиму вещи, а дочери велела идти налегке...

Еще через день ушел Марк. На прощание старик-сосед подарил ему автомат, сказал: "У мужчины в горах должно быть оружие..." Похоже, чем дальше в горы, тем меньше у людей предрассудков – старика совсем не волновало, против кого хороший охотник Марк-Паша может использовать оружие.

Марк вышел в зону, контролируемую федеральными войсками, и явился в первую же встречную комендатуру. Его рассказ назвали бредом, заявили, что он белый наемник чеченцев, арестовали, препроводили в штаб бригады. Марк назвал свои звание, фамилию, имя и отчество, номер спецгруппы, место последнего боя. Словом, он назвал все, что знал.

Проверка длилась очень долго, а его пока держали на гарнизонной гауптвахте. Относились к нему вполне сносно, поскольку не могли понять, кто он такой – предатель или герой. Его несколько раз фотографировали, в штатском и в камуфляже, очевидно, куда-то отсылали его снимки. Однажды следователь, который им занимался, нехотя сказал, что все было бы гораздо проще, если бы был жив его полковник, но он погиб, а остатки спецподразделений, которыми он командовал, отправили в Россию и расформировали. Наблюдая жизнь гарнизонного городка, Марк понял, что теперь идет другая война – надобность в мелких спецгруппах отпала, в бой шли штурмовики, танки, вертолеты, артиллерия.

Уже близилась осень, когда его выпустили с губы и поселили в маленькой комнате уединенного дома, очевидно, находившегося в распоряжении военной прокуратуры. Ему предоставили относительную свободу передвижения по городку. Это был добрый знак. Наконец, его пригласил следователь и сказал: да, он тот, за кого себя выдает, капитан Пашков. Следователь смотрел на него очень пытливо и, наконец, спросил:

– Что будем делать?

– То есть? – не понял Пашков.

– Мы можем предъявить вам обвинение в дезертирстве – вы ведь исчезли, не служили, не воевали, находились, с ваших же слов, в расположении противника. Вы также проявили преступную беспечность, приведшую к гибели ваших людей... У вас имеются и другие грешки: стычка с федералами, разоружение наших офицеров и солдат. Майор тогда подал рапорт по команде.

"Какая сука!" – подумал Пашков и мрачно сказал:

– Хватит. Хотите судить – судите.

– Вы обращались к медикам по поводу головных болей и галлюцинаций? спросил следователь. Ему не хотелось топить много перестрадавшего капитана, да и начальство советовало найти компромиссный вариант.

– Так точно.

Он действительно страдал с некоторых пор сильными головными болями. И иногда по ночам, то ли в полубреду, то ли во сне, ему виделись "картинки" из недавнего прошлого: приходила жена Елена, и другая Лена-чеченка виделась ему на "броне" – истерзанная и связанная.

– Вы больны, Пашков, – сказал следователь. – Мы вас комиссуем, выдадим документы под расписку о том, что вы воевали и что с вами произошло.

– И что я буду делать?_ – удивился Пашков. – Я умею только одно _воевать и убивать.

– Ваши проблемы, – ответил следователь.

Выбора не было, и Пашков согласился написать рапорт об увольнении по состоянию здоровья. Ему выдали небольшое денежное пособие, билет на поезд до Москвы.

Пашков пошел в городок, чтобы купить что-то из штатской одежды, и тут к нему подошел смуглый парень:

– Ты – Марк Пашков?

– Я. Что надо?

– Мне от тебя ничего не надо. Пошел ты... – парень грязно выругался, чеченцы охотно использовали звучную русскую матерщину для эмоциональной разрядки. Он сплюнул в знак презрения:

– Моя двоюродная сестра – твоя чеченская жена перед смертью просила меня найти тебя и сказать, что родила тебе сына. Я не мог нарушить последнюю волю покойной. Но если я тебя встречу ещё раз, я убью тебя, хотя ты и мой родственник по сестре.

– Когда она умерла?

– Сразу после родов. Никто такого не ждал, – "родственник" многозначительно замолчал. Значит, его Лене помогли умереть...

– Где мальчик?

– Он у её матери, сестры моей матери. Тебе его не отдадут.

Парень повернулся и ушел походкой человека, каждую секунду ожидающего удара в спину...

...В Москве Пашков пришел на свою квартиру, долго звонил, ему никто не открыл. В почтовом ящике он увидел письма, которые посылал Елене после выхода к своим.

Соседи сказали, что Елена переехала на другую квартиру и здесь не появляется. Они смотрели на Пашкова с жалостью. Пашков пошел в школу, где она работала, одна из учительниц побежала вызывать её с урока.

– Вы её первый муж? – осторожно спросила директор школы.

– Да. Но почему "первый"?