Текст книги "Проводы на тот свет"

Автор книги: Лев Корнешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Нет.

– Тогда как же так получается: свободных мест нет, а я читаю сообщения в прессе, что известного актера... или бандита похоронили на известном погосте, к примеру, Ваганьковском?

Благасов тонко улыбнулся:

– Ох уж эта святая простота! Вы помните время, когда из магазинов исчезла икра, а у многих на столах она была? Так и здесь: есть какой-то резерв земли, есть правило, по которому если за захоронением не ухаживают определенное количество лет, кажется, двадцать пять, и у покойника не осталось в живых родственников, этот бугорочек земли можно сравнять и там выкопать новую могилку.

– Скажите, вот я, простой смертный, мог бы быть захоронен на престижном кладбище?

Благасов серьезно сказал:

– Ради Бога, Алексей Георгиевич, не торопитесь на тот свет. Но если уж вам не терпится, и вы хотите заблаговременно подготовиться к "переселению", могу дать очень простой совет. Найдите бедных стариков, у которых родственники захоронены на облюбованном вами кладбище, заручитесь – не бесплатно, конечно, – их письменным согласием, а дальше – запасайтесь необходимыми документами уже непосредственно на кладбище. Это вам недешево обойдется, предупреждаю.

– Понятно.

– Никто не задумывался, – вдруг сказал Благасов, – что в распоряжении руководителей тоталитарного режима была привилегия особого рода...

– Какая?

– Партийные лидеры всех рангов чрезвычайно серьезно относились к смерти. Разве быть похороненным у Кремлевской стены или на Ново-Девичьем кладбище – это не привилегия? Все было регламентировано: количество мест для какого-нибудь могущественного ведомства, стоимость похорон деятеля высокого ранга, материальное обеспечение семьи после его смерти... Даже цена венков... Допустим, главному редактору центральной газеты положен был венок из живых цветов стоимостью в шестьсот рублей...

– Вы не сочиняете? – недоверчиво спросил Костров.

– Если и сочиняю, то не очень, – запротестовал Благасов. – Среди нас, похоронщиков, ходила такая история... У МИДа на Ново-Девичьем в те времена было пять или десять свободных мест... Умер уважаемый чиновник, заместитель министра звонит управляющему делами и предлагает похоронить на Ново-Девичьем. "А где я вас похороню, если все места займу?" – отвечает управляющий. Если серьезно, то специально для партийной и государственной элиты был создан филиал Ново-Девичьего в Кунцево.

Благасов разговорился, он действительно до тонкостей знал и историю, и современное состояние похоронного дела. И в целом из его рассказа вытекало, что все безобразия – у других фирм, а "Харон" ведет дело честно и приносит огромную пользу людям. Он посмотрел на часы, и вдруг спросил:

– Алексей Георгиевич, как у вас со временем? Честно скажу, не хотелось бы расставаться с вами, я приготовил вам небольшой сюрприз. Журналисты ведь любят необычные ситуации...

– Не тороплюсь, – ответил Алексей.

Он предупредил Ольгу, что весь вечер будет занят, договорился о встрече с Благасовым, а это не на одну минуту, так что пусть сегодня поскучает в одиночестве дома. Или, если пожелает, у него в квартире, от которой он ещё раньше отдал ей запасную связку ключей. "Ладно, – милостиво согласилась Ольга. – Желательно, чтобы мужики изредка работали и гуляли на коротком поводке". Она теперь изо всех силенок играла роль понимающей и терпимой подруги-супруги.

Благасов звоночком вызвал Марину, распорядился:

– Пусть зайдет Марат Васильевич. Машину с шофером – к офису. Вы поедете с нами, Марина.

Волчихину он сказал:

– Мы поедем на кладбище, я покажу его Алексею Георгиевичу. Предупреди, чтобы вход не запирали и охранники не торчали на каждом шагу.

Спросил:

– Ты Марине все объяснил?

– Конечно, не беспокойтесь.

– Директора кладбища предупреди...

– Хорошо. Вам минуть тридцать ехать – этого достаточно.

Благасов в предвкушении поездки и осмотра кладбища оживился, глаза у него заблестели, движения стали немного нервными. Он объяснил Алексею:

– Я хочу показать вам то, что вы никогда не видели – кладбище поздним вечером и ночью. Ставлю бутылку "Наполеона", что не видели, так?

Алексей согласился, что да, не довелось.

– А зря. Кладбище ночью – это нечто удивительное. Днем все-таки мешает уйти в себя земная суета: похороны каждый день, рабочие, люди посещают могилки, что-то красят, поправляют, цветочки сажают. А то ещё какая-нибудь компания забредет с выпивкой, начинают песни орать. Мы таких безжалостно вышвыриваем вон, чтобы не тревожили покой усопших, не раздражали живых. На наших трех кладбищах порядок. Да, именно порядок.

– Это хорошо, – одобрил Алексей. Он не очень понимал, к чему монолог Благасова и эта его дикая придумка – ночной визит на кладбище. Но, с другой стороны, очень хотелось поближе узнать чудом оставшегося в живых владельца фирмы "Харон". Первое впечатление: фанатично влюблен в свое мрачное дело, знает о нем все, постоянное общение со смертью наложило на него свой отпечаток. Интересно, а как он вообще относится к смерти – не абстрактной, а смерти хорошо знакомых ему людей?

– Готовы? – спросил Благасов. – Тогда поехали.

Он пригласил Алексея в свою машину с шофером, а Марина изящно, легко забралась в "Авелла-Дельту" Алевтины Артемьевны.

Пока ехали Благасов просвещал Алексея по кладбищенским делам.

– Установленные санитарные нормы требуют, чтобы ближайшие жилые дома находились от кладбища не менее, чем за триста метров. Как их выдержать, если дома вокруг кладбищ растут, как грибы?

– Чем же опасны кладбища для живых?

– Не знаю... Скорее, нынче живые угрожают мертвым. Вы, конечно, читали об осквернении могил, разрушении надгробий и памятников. Только в 1998 году вандалы совершили сокрушительные набеги на Малаховское, Востряковское, Рождественское и некоторые другие кладбища. В следующем году на Рублевском кладбище повредили девяносто памятников, на Калитниковском воровали ограды могил. Это хоть понятно: на одном кладбище ограды стянули, на другое поставили. А зачем памятники кувалдами бить?

Благасов говорил об этом с горечью, и Алексей его понимал. В самом деле, в последние годы кладбища стали ареной разгула и политических страстей – рушат еврейские могилы. И странного, угрюмого криминала – когда бьют памятники.

– Кладбища практически не берутся под охрану милицией, в городском бюджете нет на это средств. А покойники на свою безопасность сброситься не могут.

– Тогда пусть это сделают живые: их родственники, друзья, близкие, предложил Алексей.

– Не так все просто. Люди разъединены, они знают лишь свои, родные могилы. Правда, несколько раз в год – весной, в предзимье все охотно участвуют в уборке территории, некоторые коммерсанты дают небольшие суммы на ремонт ограды, кладбищенских строений... Впрочем, приехали...

Они вышли из машины. Вход в кладбище был открыт, возле него стояли Волчихин и директор.

– Мы уж как-нибудь сами, Марат Васильевич... И вы свободны, – сказал Благасов директору.

– В конторе – пяток моих людей, на всякий случай, – предупредил Волчихин.

– Спасибо за заботу...

Волчихин поманил пальцем Марину, о чем-то спросил.

Она утвердительно кивнула.

Благасов предложил осмотреть кладбище и первым вышел на центральную аллею, рассекающую его на два больших прямоугольника. Алексей и Алевтина пошли рядом с ним. Костров чувствовал за спиной какую-то суету: у машинам подошли два парня в темной, сливающейся с темнотой одежде, хлопали крышки багажников машин, Марина вполголоса о чем-то распоряжалась.

Кладбище тонуло в той неясной темноте, которую непроницаемой не назовешь, но и прозрачной тоже. Алексей обратил внимание, что аллеи не освещены фонарями и от этого кладбище казалось островом мрака – вокруг него близкие дома и улицы сверкали электрическими огнями. И тишина – Алексей именно сейчас, здесь, понял, что означают слова "кладбищенская тишина". Не могильная, а именно кладбищенская...

Они неторопливо шли по широкой аллее. Благасов давал объяснения: кто где лежит, рассказывал об известных людях, которые окончили свой земной путь здесь. Он удивительно хорошо ориентировался среди могил, хотя кресты и памятники были укрыты темными, почти траурными сумерками.

– Раньше старались поставить на могилках красивые памятники скорбящего ангела, подбитую птицу, бюст красивой опечаленной девушки. А сейчас вошли в моду кресты. Именно в моду! На могилу атеиста при жизни родственники после его смерти норовят взгромоздить крест. Словно умоляют: "Прости его, Господи, и прими душу его". Я, кстати, за это никого не осуждаю, ибо не ведают, что их толкает на – раскаяние или стремление схитрить.

– Скорее, просто возрождаются традиции, – задумчиво сказал Алексей. Настроение на него нахлынуло странное. Ему казалось, что в сумеречном свете мелькают какие-то тени, слышатся шорохи.

– Да, да, – чутко понял его Благасов. – Мне тоже кажется, что покойные общаются друг с другом. Но не сейчас, а позже, в глухую полночь. Но я точно знаю, что на кладбищах не приживается всякая нечисть, разные там лешие и ведьмы, ведь это – божьи места.

"Кажется, он все-таки сдвинулся, – пришел к выводу Алексей. – Он верит в то, что сейчас говорит".

Алевтина задержалась у одной могилы – семейной, муж и жена были укрыты широкой мраморной могильной плитой. Благасов бросил на неё взгляд исподлобья, объяснил:

– Хороший камень. С Украины, с Винницких каменоломен. Такой есть даже в Мавзолее Ленина. ЗА какие деньги удалось привезти его сейчас оттуда сыну этих стариков – даже не представляю.

– Господа! – взмолилась Алевтина – Я устала бродить по улицам этого царства мертвых!

– Все, все – успокоил её Благасов. – Мы уже пришли.

Прямо перед собой Алексей различил небольшую круглую ротонду, увенчанную изящным куполом. Ее колонны были увиты разросшимися лианами, диким виноградом, мимонником. На ступеньках входа стояла улыбающаяся Марина. Ротонду тускло освещали бра на колоннах. Из-за тучек выползла луна, и темень при её свете ослабела.

– Прошу, – пригласил Благасов. – Поздний ужин на кладбище – что может быть романтичнее?

Столик в центре ротонды был уже накрыт – Марина расстаралась. Алевтина, увидев холодные закуски на тарелках, бутылки водки, коньяка, вина, жалобно вздохнула:

– Жаль, мне нельзя – первый же встреченный гаишник отберет права и машину.

И чуть прижавшись к Алексею, доверительно шепнула:

– Обожаю от души расслабиться. А с человеком, который мне нравится, вообще отпускаю все вожжи.

– Вы имеете в виду меня?

– Пока не определилась.

Благасов шутливо прикрикнул:

– Не шепчитесь! Дамы, Алексей Георгиевич, прошу за стол.

Он сам налил в рюмки. Себе – водку, Марине – вино, Алексею – коньяк. Алевтина придвинула к себе кока-колу.

Благасов встал с рюмкой в руке, проникновенно предложил:

– Вслушайтесь! Хорошая тишина на кладбище, только шелест листьев и редкая пичужка всполошено вскрикнет. Переселившиеся сюда пребывают в вечном успокоении – никуда не торопятся, ни о чем не заботятся, земная суета отошла от них. Здесь нет злодеев и героев, негодяев и благородных... Все в одном статусе – покойники.

Он всматривался каким-то странным взглядом в расплывающиеся, теряющие в темноте очертания могилы, аллеи, деревья, ограды и неожиданно закончил свой мрачный тост:

– Спите спокойно, дорогие друзья мои, господа покойники... Вы меня знаете и беспокоиться вам не о чем...

"Все-таки он ненормальный, – решил Алексей. – Или позирует, играет роль покровителя мертвых?"

Алевтина боязливо жалась к нему. Марина, не обращая внимания на шефа, хлопотливо накладывала на тарелки закуски, она была здесь за хозяйку.

Журналист выпил вместе с Благасовым, и Марина тотчас наполнила его рюмку снова. Алексей мимоходом обратил внимание, что только он пьет водку, и подливает ему секретарь Благасова из "персональной" бутылки. Это была странная бутылка – удлиненная, в виде патронной гильзы, завинчивалась она пробкой, напоминающей пустотелую пулю.

Благасов заметил, что Алексей задержал взгляд на оригинальной посудине, и охотно объяснил:

– Это наш фирменный сувенир. Я заказал водку в таких бутылках на подмосковном "Топазе" в память об убиенных старших друзьях моих и наставниках – господах Ставрове и Брагине.

У Алевтины при упоминании отца глаза стали влажными и она, не таясь, приложила к ним платочек.

– Игорь Михайлович, – сказал Алексей. – Я ведь вам не задал пока свой главный вопрос... У вас есть хоть какие-то подозрения, кто мог расстрелять ваших старших друзей? Вы хоть что-то видели, запомнили?

Благасов отрицательно покачал головой:

– Я ничего не знаю... Появились двое в пятнистых одеяниях и надвинутых на лица капюшонах, начали стрелять. Я упал, меня что-то слегка ударило в плечо.

– Может быть, киллеров подослали конкуренты, – настойчиво спросил Алексей.

– Не знаю... Но вряд ли конкуренты... У нас у всех такой бизнес, который настраивает на тишину, а не на безумную пальбу. Я, конечно, много думал, и пришел к выводу, что это какие-нибудь бандиты, вознамерившиеся взять кладбище под свой контроль... Алевтина, – потребовал он. – Расскажи Алексею Георгиевичу, что знаешь.

– Я не могу, – жалобно пробормотала Алевтина. – Мне тяжело вспоминать об этом.

– А ты через "не могу", – настоял Благасов.

– В последний перед его смертью месяц отцу несколько раз звонили, угрожали, требовали деньги.

– Много?

– Да. Полмиллиона долларов.

– За что?

– За безопасность, как ему объяснили.

– А что Артемий Николаевич?

– Конечно, отказался платить. Но стал готовить завещание, приводить в порядок семейные архивы. Он человек старой закалки и столько раз видел смерть, что не боялся её.

– ЗнаЧит, вымогательство?

– Увы, банальная для нашего разбойного времени история, – с грустью сказал Благасов. – Мне тоже звонили эти бандиты. Марина подтвердит...

Марина покивала своей красивой головкой:

– Я даже спросила, кто говорит, и мне грубо ответили: "не твое дело, сучка". – Она уже выпила и последнее слово произнесла не то, чтобы с удовольствием, а с придыханием, бросила на Алексея обещающий взгляд и одернула юбочку, чтобы он увидел, какие у неё красивые, округлые коленки.

– А вот старику Ставрову никто не звонил, – уточнила Алевтина. – Ольга об этом сказала бы.

– Выпьем за то, что мы пока живые, – с непонятным Алексею подтекстом предложил Благасов. Он прочно вошел в роль тамады и произносил тост за тостом. Марина следила, чтобы рюмка Алексея не пустовала, Алевтина наблюдала за всеми отрешенным взглядом.

Алексей знал, что он может выпить много, для него пять-шесть рюмок были лишь приближением к "норме". А сейчас почувствовал, что голова тяжелеет, все поплыло перед глазами, темень вокруг ротонды становилась непроницаемой. Он поднялся, пошатнувшись, и у него хватило сил сказать:

– Я, кажется, теряю равновесие... Очень устал... Игорь Михайлович... Спасибо... за... странный... вечер.

Алевтина поспешно поднялась, взяла Алексея под руку:

– Я подвезу Алексея Георгиевича.

– Вези, вези... – пробормотал Благасов, думая, что Алексей его не слышит.

Алевтина повела Алексея к выходу. На полпути они встретили Волчихина, и тот подхватил Алексея с другой стороны.

– А где Игорь Владимирович?

– Допивает с Мариной. Дальнейшая его программа вам известна – сегодня полнолуние.

– Свихнувшийся придурок, – пробормотал Волчихин.

– А я что говорю? – Никакого почтения к Благасову в голосе Алевтины не слышалось.

Волчихин затолкал Алексея на заднее сиденье "Авеллы-Дельты".

– К себе повезешь?

– А куда же еще?

– Давай, мужик статный, видный. А твоя мать-старушка?

– На даче. Она туда вообще перебралась после смерти отца.

По пути Алексей дремал, ему было хорошо, в забытьи виделись кресты и памятники, люди-тени и серая круглая луна, плывущая меж редких тучек в безбрежных просторах неба.

– Просыпайтесь, приехали, – сказала одна из "теней" голосом Алевтины.

Она помогла дойти ему до лифта, привезла на свой этаж, позвенела ключами, открывая квартиру.

Уже в просторном холле Алевтина сказала:

– Снимите пиджак и марш в туалет...

– Что? – сонно переспросил Алексей.

– В туалет, сказала! Два пальца в рот и выворачивайте себя наизнанку. Пьяненький мужичок мне ни к чему.

Алексей, хватаясь за стену, обрушив какую-то тумбочку с вазочкой, добрался до туалета...

Когда он вышел, умывшись и вытерев лицо полотенцем, уже способный воспринимать окружающий мир, Алевтина протянула стакан с мутноватой пузырящейся жидкостью.

– Пейте.

И заметив, что Алексей колеблется, успокоила:

– Не отравлю, не опасайтесь. Я не отравительница, по другой части. Это сода.

Алексей с отвращением выпил и тут же побежал в туалет, все, что он сегодня ел, рвалось наружу.

Когда он снова вышел в комнату, Алевтина ставила на стол коньяк, воду, ломтики лимона, конфеты.

– Ну как? – участливо спросила.

– Садистка.

Алевтина рассмеялась, объявила:

– Утопающих рекомендуется тащить за волосы. Садись за стол, поздний гость. И выпей – требуется продезинфицировать твои внутренности. Выпей, тебе станет легче. Кстати, перейдем на "ты"...

Она налила коньяк в фужеры.

– Я весь вечер воздерживалась, а сейчас буду догонять... некоторых.

От коньяка Алексей чуть опьянел по новой, но ему и правда стало легче, тяжесть в голове, сонливость и вялость ушли.

– Что это было? – спросил Алексей. Не мог же так опьянеть от нескольких рюмок он, закаленный в застольных битвах журналюга.

– Скажу позже, – пообещала Алевтина. – Когда оба приведем себя... в хорошее состояние.

Они снова выпили, и Алевтина задумчиво изрекла, уже чуть растягивая слова:

– Мой дорогой, можно откровенно?

– Буду признателен.

– Прошу тебя исходить из того, что я тоже заинтересована в том, чтобы ты нашел убийц отца и его друга Ставрова...

– А ты откуда об этом знаешь?

– Олька проболталась, что тебя наняла. Так вот, я, конечно, стерва, но не до такой степени... ХоЧешь, я тоже буду платить тебе за розыск столько же, сколько и Ольга?

– Перестань, – попросил Алексей.

– А что? Я так же богата, как и она, и у меня есть причины быть злой и мстительной.

– Какие?

– Позже скажу... О, мой дорогой! Ты, кажется, снова воспринимаешь мир в веселом цвете?..

Алексей улыбнулся, он действительно только что подумал: Алевтина красивая и сексуальная барышнЯ.

– Тебе любопытно, что произошло? Да ничего особенного – просто Марина кинула в твою водку снотворное.

– Но зачем? – изумился Алексей.

– Чтобы ты вырубился. Не помнил потом, что говорил и делал. Болтал о том, что тебе удалось выяснить в своих поисках. И на следующее утро пытался вспомнить, что говорил и делал, тебе было бы муторно, и ты перестал возникать со своим розыском перед Благасовым, господин бывший "важняк", а ныне журналист.

– Ты... знаешь "вехи" моей биографии?

– И Благасов с Волчихиным тоже знают. И им в любом случае не нужно, чтобы ты рылся в делах "Харона", не говоря уж об убийстве.

– А какая у тебя роль в этом спектакле?

Почему-то Алексею не хотелось, чтобы Алевтина играла в нем злодейку.

– Я должна была, по замыслу Благасова, лечь под тебя, приручить, уговорить...

– Ты так спокойно об этом говоришь? – удивился Алексей.

– А почему бы и нет? Благасов правильно рассчитал. У меня вполне приличные внешние данные, я особа общительная, знаю, когда и как соблазнительно выпятить грудь, попку, слегка раздвинуть коленки...

– Ты действительно стервочка, – вздохнул Алексей.

– Ты ошибаешься. Я не стерва – просто свободная женщина в стране свободы от всего и всеобщего блядства...

– Ого!

– ...А ты – очень приличный мужик, выглядишь так, словно пришел в жизнь из какого-нибудь дамского любовного романа. Выпьем, мой дорогой... Я надеюсь, ты не будешь рваться к себе домой – скоро рассвет и ты... не совсем трезвый.

– Но почему Благасов имеет право тебе приказывать такие вещи?

Алевтина уже хмелела, в глазах у неё заплясали лихие искорки.

– Я не могу с тобой откровенничать, таким... всего лишь не совсем трезвым. Мое условие: выпьем сразу по фужеру и я тебе все скажу.

Алексей понимал, что этот фужер коньяка будет лишним, но все-таки выпил его. Где-то шевельнулась мысль об Ольге, но тут же исчезла, он пока не дозрел до того, чтобы хранить ей верность. Однажды, после близости, разнеженная Ольга спросила елейным голоском, сколько у него было женщин. Почему-то это всегда "их" интересует.

– Не знаю, не считал, – прикрыл ей рот ладонью Алексей.

...Алевтина убедилась, что он осушил фужер до дна и стала рассказывать:

– Есть две причины... Первая... Помнишь, могильную надгробную плиту, возле которой я задержалась? Благасов изнасиловал меня на ней... Было полнолуние, он напоил меня в своей любимой ротонде и распял на этой плите, словно в грязи вывалял. В общем, это случилось, и Благасов потом долго мне объяснял насчет своего первого юношеского опыта, который требует повторения...

Алевтина задумчиво, маленькими глоточками, выпила коньяку.

– Это было отвратительно. Я ведь, как и многие юные девы из семей, которые называют хорошими, мечтала о большой, светлой любви. И утешала себя тем, что он необычный человек, не такой, как все, у него, и он в этом глубоко убежден, у него редкая способность общаться с потусторонним миром. Но чем больше я его узнавала, тем подлее в моих глазах он выглядел.

– Сочувствую. – Алексей не знал, как ему реагировать на неожиданную исповедь Алевтины. Да она и не ждала от него каких-то особых слов, просто рассказывала о себе.

– Я подозреваю, что у него с супругой Виолеттой нелады. И о причинах догадываюсь: Игорю Михайловичу нужны... экстремальные ситуации, чтобы... возбудиться. Я его давно знаю: был нормальным мужиком, потом начал саморазрушаться. Знаешь, почему я так думаю? Он затаскивал меня несколько раз в постель, всю мусолил, но у него ничего не получалось... в нормальных условиях. А на кладбище, среди покойников он – титан, гигант. Кстати, Виолетта влепила ему пощечину, когда он в самом начале их супружеской жизни пытался уложить её на плиту. Уважаю её за это, я не решилась.

– Может, не будем об этом? – смущенно предложил Алексей. Ему было очень неловко слушать откровения Алевтины.

– Я все это уже пережила, переболела... И все решения приняла. Я тебе помогла сегодня, поможешь и ты мне, хорошо?

– Если смогу. Ты назвала первую причину, по которой плохо относишься к Благасову. А вторая какая?

– Тоже имеется. Дело в том, что он так истолковал завещания Ставрова и моего отца, что мы с Ольгой ни на что не имеем права. Я сама слыШала, как отец уговаривал Ставрова переделать их, а то, мол, наши дочери пойдут по миру с протянутыми ручками.

– Имеются в виду проценты вам от прибыли?

– Да. Но как в каждой такой фирме прибыль, показываемая для налоговой инспекции, очень невысока. Главные доходы составляет нал, из рук в руки... Слава Богу, мой и Ольгин отец оказались не очень глупыми и заблаговременно открыли счета своим дочерям. Так что я могу послать Благасова подальше. Однако зачем позволять себя грабить?

– Вы своими глазами видели, читали завещание отца?

– Да и у меня есть заверенная нотариусом копия.

Алевтина открыла ящик письменного стола, извлекла кожаную папку.

– Смотри, вот любопытное примечание: "Если с моей волей будут согласны моя дочь, Алевтина Артемьевна Брагина, и Ольга Тихоновна Ставрова – дочь Тихона Никандровича". И в завещании Ставрова мы тоже названы рядышком: я и Ольга, в таком же контексте.

– А если вы не согласны? – спросил Алексей.

– Решение будет приниматься в суде...

После паузы Алексей, с удивлением слушавший Алевтину, спросил:

– Ты понимаешь, что это значит для вас с Ольгой?

– Конечно. И Оля и я пришли к выводу, что стоит нам возникнуть, выразить несогласие, как мы в лучшем случае будем объявлены сексуальными маньячками, наркоманками, психически неполноценными, а в худшем – нас просто убьют. Скорее всего, так и будет. Тошно от всего этого...

– Что ты думаешь делать?

– О, у меня четкий план! Сегодня... впрочем, что произойдет сегодня и тебе ясно. Завтра я буду отсыпаться и собираться. Послезавтра улечу на Багамы – Благасов одобрил мое желание отдохнуть, билет у меня уже в кармане. Он, знаток мертвых, плохо знает живых. Ему кажется – с глаз долой и проблемы больше нет. Но я... предлагаю тебе союз, Алексей Георгиевич.

Она замолчала, ожидая ответ Алексея.

– Допустим,.. – осторожно сказал он. – В чем же этот союз будет заключаться?

– Мне очень хочется отомстить Благасову – за его надругательство надо мной, за хитрованство по отношению к моему отцу и Ставрову, которым всем обязан. Но я слабая женщина и мало что могу...

– Алевтина, если честно, я пока мало продвинулся в своем розыске, Алексей решил быть откровенным.

– Я надеюсь, что тебе повезет. Так вот, я улетаю... У меня нет никакого желания попасть в автокатастрофу или нарваться на пулю, я не хочу стать подданной благасовского царства мертвых...

Алексей уже слышал эти слова – о царстве мертвых – от Ольги.

– Мой дорогой... – Алевтина смотрела на Алексея завлекающе и немножко беспомощно – слабая женщина, которой требуется помощь сильного мужчины... Мой дорогой, я должна для храбрости выпить.

Алексей уже совершенно пришел в себя и решил, что рюмка коньяка ему тоже не помешает.

– Не возражаю, моя дорогая, – со смешком ответил он.

– Не иронизируй, Алексей. – Алевтина изящно выпила коньяк. – Я сейчас тебе изложу свои просьбы, а ты ответишь: "да" или "нет". Итак, самая простая, чисто женская. Ты доставишь меня на моей машине в аэропорт. Ни Благасов, ни Волчихин не знают и не должны знать, каким рейсом и когда я улетаю. Да?

– Да.

– Я тебе оставлю мою изящную "Авеллу-Дельту", её документы и дарственную на твое имя. Передашь все Генриху Иосифовичу Шварцману, он все быстренько оформит. Тачка новенькая, стоит не меньше двух десятков штук баксов. Это мой задаток тебе за будущие труды.

– Не придумывай, Алевтина, – запротестовал Алексей. – Меня вполне устраивает моя "шестерка".

– Алешенька, мне приятно сделать тебе подарок.

– Алька, остановись.

– Мне это нравится: "Алька"... А если серьезно – я с тобой расплачиваюсь тем, что все равно потеряю. Пока я буду отсутствовать, тачку или уволокут, или она придет в негодность. Машины – они как женщины: и тех и других надо использовать, чтобы они не пришли в негодность...

У Альбины был острый язычок и сейчас она изображала расчетливую, немного циничную, решительную даму из своих любовных романов.

– Молчишь, значит согласен, – после паузы пришла она к выводу.

Алевтина извлекла из своей кожаной папки ещё один документ.

– Это официальная, заверенная в юридической фирме у Шварцмана доверенность_на твое имя, в которой я поручаю тебе представлять мои интересы. Твои паспортные данные мне продиктовала Ольга, не удивляйся.

– Она-то откуда знает? – удивился Алексей, хотя, конечно же, ответ на его вопрос напрашивался сам собой: паспорт всегда лежал в кармане пиджака, а пиджак он вешал на спинку стула.

– Правильно думаешь, – насмешливо сказала Алевтина. – Конечно, Олька не удержалась от желания посмотреть, есть ли в паспорте штампик о разводе.

– Где я должен представлять твои интересы?

– А везде, где потребуется. В частности, в суде. Ведь Олька наверняка будет подавать иск в суд, оспаривать толкование Благасовым завещания. Вот и присоедините к нему иск от моего имени. Двое против одного – это кое-что. У Ставрова и моего отца адвокатом был Генрих Иосифович Шварцман, я только что упомянула его, очень толковый юрист и честный человек. Советую, работай в паре с ним...

Алексей колебался. Ему не хотелось взваливать на себя новые заботы.

– Не думай, что все это бесплатно, – уловила его колебания Алевтина, "Авелла-Дельта" твоя, а когда я вернусь, я возмещу все расходы и вознагражу за труды. Если я вернусь... А нет... Найду форму, как это сделать. Я тебе доверяю, Алексей, о тебе много рассказывала мне Ольга и она тебя полюбила. А дурочки, прости меня, редко ошибаются в оценках людей. Проверено историей...

– Ты шутишь или всерьез? – уточнил Алексей.

– Всерьез, не сомневайся. Я Ольку люблю, и то, что хочу затащить тебя в свою постельку, не меняет моего к ней теплого отношения.

– Ты умная и циничная женщина, Алевтина.

– А какой же мне быть? – удивилась Алевтина. – Я ведь достойная дочь своего отца, крупного и осторожного бизнесмена. Многому у него научилась. Но, кажется, мы достигли договоренности по всем пунктам? Все! – Она явно была довольна и вновь потянулась к рюмке. Но вдруг сама себя остановила:

– Нет, ещё не все! Запомни – Мамай... Это кличка или фамилия, не знаю. Я случайно услышала разговор Благасова с Волчихиным. Даже они говорили о Мамае со страхом. Почему – выясни. Я потом спросила Виолетту, кто такой Мамай. Она только улыбнулась – так, знаешь, тонко, намекающе улыбнулась.

Весь этот трудный, сумбурный разговор Алевтина держалась хорошо, хоть и не очень трезво, и говорила вполне логично. А сейчас – расплакалась.

– Ненавижу! – бормотала она. – Ненавижу Благасова!

Алевтина спохватилась, что слезы размывают макияж, пошатываясь подошла к зеркалу: "Боже, какое страшилище!". Она выключила верхний свет, оставила лишь бра:

– Посумерничаем, как говорил мой отец. Тем более, что беседовали мы сегодня все больше о горьком, печальном. Но теперь все наши разговоры позади... Выпей со мной, мой дорогой, не отказывай слабой женщине. Хочешь, я позову тебя с собою на Багамы?

– Нет, не хочу. Мне и в России если не хорошо, то интересно.

– Тогда я позову тебя ближе – в постель. И не опасайся, я не собираюсь отнимать тебя у Ольги, не соперница я ей.

Заметив, что Алексей колеблется, Алевтина хмельно осерчала:

– Я его от Благасова спасла, я его на себе в свою квартиру приволокла, я ему себя, красивую, нежную женщину предлагаю, а он ещё губы дует? Другой бы светился от счастья!

И в самом деле, подумал Алексей, что это со мной?..

...Когда утром он приехал на такси к себе домой, увидел, что на диване, свернувшись калачиком, спит Ольга – маленькая, озябшая, несчастная.

"Какая же я скотина!" – вполне искренне подумал о себе Алексей. Он укрыл Ольгу пледом и сел в кресло дожидаться, когда она проснется...

Часть II. А НА КЛАДБИЩАХ НЕСПОКОЙНЕНЬКО

Свадебный подарок в триста грамм

Алевтина улетела на Багамы. Ольга рвалась её провожать, но Алевтина воспротивилась, с раздражением сказала, что она уже взрослая и дорогу на солнечные тропические острова сама отыщет. Алексей, доставивший её в аэропорт, загнал "Авеллу-Дельту" на стоянку, вздохнул с облегчением. Он опасался, что Алевтина проговорится Ольге о той странной ночи, когда он был с нею. Подлец и остолоп, честил он себя, перепутал времена, вернулся в тот их отрезок, когда после отбытия Татьяны к новому мужу, ему было все равно, с какой барышней из редакции спать, лишь бы не выть в пустой квартиРе от тоски и одиночества. Редакционные девушки пребывали в постоянном поиске: приходили-уходили и почти каждая то ли с долей цинизма, то ли умело демонстрируемой раскованности начинала любовные игры словами: "И никаких обязательств!"