Текст книги "Открывая новые страницы...
(Международные вопросы: события и люди)"

Автор книги: Леонид Репин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 36 страниц)

В. А. Скосырев[54]54
  Владимир Александрович Скосырев – член редколлегии газеты «Известия». Печатается по: Известия. 1988. 30 января.


[Закрыть]
«Варшавянка» в пустыне
(О К. Хакимове)

Те из наших людей, кому довелось хотя бы недолго пожить на Арабском Востоке, наверняка почувствовали на себе неусыпное внимание местного населения. Где бы вы ни работали, соседи, улица, базар знают, что за семья у этого «руси», каков у него нрав и где любит проводить свободное время. Тут уж ничего не поделаешь – каждый советский человек невольно становится как бы послом в своем квартале и по его поведению судят часто о всей стране.

Так обстоит дело сегодня. А представьте, каково приходилось советскому работнику лет шестьдесят назад, когда он попадал в арабское государство, по существу, находившееся на стадии средневековья. Недавно в Москве я познакомился с Хадичой и Флорой Хакимовыми, вдовой и дочерью Керима Хакимова, первого нашего постоянного дипломатического представителя в Йемене.

– На мужа смотрели поначалу как на пришельца с другой планеты, – вспоминает Хадича. – За ним ходила толпа, многие заговаривали, задавали бесчисленные вопросы.

Ныне Сана, столица Йеменской Арабской Республики, приобретает облик современного города. Становится больше мощеных улиц, растут многоэтажные здания. А в 1929 году она представляла собой царство мечетей, глинобитных «небоскребов», украшенных цветными изразцами, и глухих дувалов. «Засыпали под противомоскитными сетками под вой шакалов, – вспоминает Хадича. – А ведь наша миссия располагалась в центре города, по соседству с дворцом».

Имам, обладавший неограниченной светской и духовной властью, все устроил во дворце так, чтобы йеменцы чувствовали свое ничтожество перед его всемогуществом. Куполообразные крыши во дворце, обнесенном тремя рядами стен, сверкали позолотой. Если обыкновенный смертный желал увидеть владыку, он должен был, согнувшись, трижды пройти через створ ворот, рассчитанный по высоте разве что на ребенка. Можно предположить, что при таких порядках «красному» дипломату, заместителю комиссара бригады во время гражданской войны, будет крайне трудно поддерживать контакт с теми, кто правил страной. А ведь это первая задача любого посла, иначе он не сможет ни отстаивать интересы своего государства, ни снабжать свое правительство информацией из первых рук.

Тем не менее Хакимов сумел преодолеть «классовый барьер» и найти общий язык с окружением имама, сыновьями и визирем. Ему никогда не был заказан вход за запретные стены. Во дворце наш киномеханик показывал фильмы (диковинка по тем временам!), и если, например, выходило из строя электричество, то родственники имама обращались за помощью в наше представительство. Хадича Хакимова стала желанной гостьей на женской половине дворца, а Флора подружилась с двадцать четвертой женой имама, совсем еще девочкой.

Впрочем, связи крохотной советской общины (она насчитывала всего человек десять) не замыкались на аристократии. Двери трехэтажного дома представительства были раскрыты для духовных лиц, купечества, зарождавшейся интеллигенции. Йеменцев принимали обычно на втором этаже, оставленном по традиции без окон. Там был расстелен ковер, и за кофе, чаем с непременными башкирскими лепешками, с кальяном, переходившим из рук в руки, велись неторопливые беседы с йеменцами.

Подготовку к таким приемам начинали загодя. С утра Хадича отправлялась с ведром к колодцу, куда воду подавало колесо, вращаемое быком. Потом надевала шляпку с вуалью (с непокрытым лицом даже иностранке на улице показываться не рекомендовалось) и шла на базар. Сама готовила угощение – бывшему красноармейцу туркестанского фронта претила мысль нанять прислугу, хотя для поддержания статуса жены дипломата это и было необходимо. Впоследствии Москва предложила взять на работу повара и шофера.

Первоначально Хакимов приехал в Йемен как глава нашей внешнеторговой организации. А после вручения верительных грамот стал, по существу, выполнять роль полпреда. Но нелегкая задача наладить торговлю с Йеменом все равно осталась за ним.

И еще одна ниточка тянется из начала 30-х годов в наши дни к связям Советского Союза с нынешним, республиканским Йеменом. По предложению Хакимова в Сане была открыта амбулатория, где работали трое наших врачей, а в Ходейде, главном портовом городе, – больница. Идея организовать медпункт родилась во время поездок по стране. Он видел, что йеменцы лишены современной медицинской помощи. Причем сильнее всего страдали женщины. Каноны старины запрещали осмотр женщин мужчинами, а среди немногих европейских врачей были только мужчины. Поэтому d Йемен решили послать наших женщин-врачей. Не сразу удалось сломать предубеждения. Но когда йеменцы убедились, что они действительно исцеляют, пациенты стали приезжать из разных уголков королевства.

Минувшее может по-разному отозваться в дне сегодняшнем. По причинам, которые будут ясны ниже, наши связи с Йеменом перед войной ослабли. Но семена, посеянные в конце 20-х – начале 30-х годов, не погибли. Во время командировки мне довелось познакомиться с Шарафом Мутихаром, педиатром крупного госпиталя в Сане. Приятно было не только узнать, что он окончил мединститут в Симферополе, но и услышать теплые слова о советских врачах, работающих в той же больнице. У Шарафа опыт пока невелик, и, когда бывают трудности, наши всегда помогают. И вообще, говорил Шараф, советских медиков (а они работают не только в столице) знают здесь давно и доверяют им.

Собирая материалы о полпреде, я пытался уяснить для себя, что же предопределило успех его миссии. Сын башкирского крестьянина, которому пришлось и батрачить, и добывать уголь на шахте, не смог закончить даже полного школьного курса. Ясно, что на дипломатических постах ему было нелегко. Но, может быть, природный ум, общительность компенсировали недостаток образования? Хакимов, говоря по-современному, был на редкость коммуникабельным человеком. Невысокий, с оспинками угольной пыли, въевшимися в кожу, пронзительным взглядом, он становился душой любой компании, хорошо пел, а в трудных ситуациях умел сохранить чувство юмора.

Помогала и врожденная способность к иностранным языкам. Заняв в 1921 году пост генерального консула в Мешхеде (Иран), он совершенно не знал персидского языка. Учителем взял садовника, тщательно прислушивался к разговорам на улицах, базарах, а через пару месяцев уже выступал перед иранцами. Так же, общаясь с йеменцами, освоил арабский. Говорил по-французски, по-итальянски, по-турецки. Нужно учесть и то, что в Сану Хакимов приехал отнюдь не новичком. Был уже опыт дипломатической деятельности в Иране, в соседних с Йеменом королевствах.

И все же на одном личном обаянии или хорошем знакомстве с местными обычаями далеко не уедешь. Тем более в мусульманской стране, где к «неверным» относятся с крайней подозрительностью. Успех или неудача дипломата зависит прежде всего от политики его государства, от той роли, которую оно играет в мире. Хакимов представлял государство, которое отвергло курс колониальных захватов, обнародовало и расторгло тайные договоры царской России с империалистическими державами и уже в одном из первых своих внешнеполитических документов заявило, что арабы, как и все мусульмане, имеют право «устроить жизнь по образу своему и подобию».

Ни одна крупная держава не проводила в то время на Ближнем Востоке политику, основанную на безоговорочном признании суверенных прав арабов. Советская Россия стала первой такой страной. И этого не могли не оценить по достоинству даже в таких отсталых регионах, каким был Аравийский полуостров. Не случайно в послании к Советскому правительству в 1927 году йеменский принц губернатор порта Ходейда С. Мухаммед писал, что российское правительство бдительно стоит на страже интересов Востока… и завоевывает симпатии народов. «Мы надеемся, – заключал он, – на установление хороших отношений между нашим и этим правительством».

Обращение принца к СССР приобретало особое звучание в свете складывавшейся тогда обстановки. Йемен, обретя независимость, столкнулся с враждебностью Англии. Она подстрекала к мятежу племена и одно время даже оккупировала южную часть королевства. Поэтому связи между Советским Союзом и Йеменом, которые привели 60 лет назад к заключению Договора о дружбе и торговле, рассматривались обеими странами как акты международной поддержки Йемена.

Впрочем, даже в благоприятной политической атмосфере работа нашего дипломата тогда была связана с немалым риском. Рисковать приходилось, передвигаясь на мулах по горным тропам или пересекая район, где вели кровавую тяжбу племена. Так произошло в феврале 1926 года, когда Хакимов, дипломатический агент и генеральный консул СССР в Хиджазе, должен был доставить в лагерь ибн Сауда, будущего короля Саудовской Аравии, только что одержавшего победу в войне, сообщение о признании его государства Советским Союзом.

Повсюду в пустыне были видны следы боев. Хакимов сам управлял машиной с советским флажком над капотом, но воинам ибн Сауда наш флажок ничего не говорил. Прогремели выстрелы, пуля пробила мотор. Автомобиль замер. Пришлось выбираться наружу и пережидать под колесами, пока прекратится огонь. Но как дать знать бедуинам, что к ним едут с доброй вестью? Генконсул запел «Варшавянку», потом другие революционные песни. Керим-бея (так называли Хакимова арабы) узнали. Задание Советского правительства было выполнено.

В чем, в чем, а в нехватке мужества никогда его нельзя было упрекнуть. В. В. Куйбышев, под руководством которого Хакимов воевал в гражданскую, дал такую характеристику: «Знаю по 19—20-м гг. в Туркестане. Из работников-мусульман он был наиболее коммунистически выдержан и чужд националистическим уклонам. Считаю… добросовестным членом партии». Но в 1937 году, когда Хакимов вернулся на Родину после очередной длительной командировки в Саудовскую Аравию, не было в живых уже ни Куйбышева, ни Чичерина, который напутствовал его на работу полпреда.

Флора Хакимова вспоминает: «Мы жили в доме Наркоминдела, на улице Маркса и Энгельса. На нашем этаже не осталось ни одной квартиры, где бы не арестовали главу семьи. На улице дети играли в Ежова. Отец дал с границы телеграмму, и мы поехали встречать на вокзал. Но не встретили. Часа через четыре все же появился дома; узнав об этом, у нас собрались сотрудники наших посольств, работавшие раньше с папой. Не понимали, что творится, просили отца разобраться… Прошло несколько дней, я вернулась из школы, смотрю, дверь в одну комнату оклеена белой бумагой. Отца больше никогда не видела. Дворник Гаврюша поймал меня во дворе, говорит: поживи у нас, твою маму тоже возьмут».

Так оно и случилось. Трудно даже представить, какой ущерб нашему государству принесли репрессии, обрушенные на немногочисленный тогда отряд наших специалистов по Арабскому Востоку… С матерью Флора встретилась через 10 лет, после того как закончился срок пребывания спутницы жизни Керим-бея в лагерях.

У меня в руках справка военной коллегии Верховного суда СССР от 1956 года о полной реабилитации Хакимова. Страна вернула соратнику Куйбышева доброе имя; на его родине, в Башкирии, открыт музей, в честь него названы улицы в нескольких городах. И все же когда полпред встретил смертный час? В Башкирии почти во всех публикациях называют 37-й год. А в свидетельстве о смерти поставлено 12 марта 1941 года. Будто бы в тот день Хакимов подписал письмо на имя Сталина. Что это: правда или легенда, изобретенная по указанию некоего руководителя или чиновника, который даже после разоблачения сталинских преступлений считал неполитичным помечать смерть 37-м годом?

Оказалось, что дата в свидетельстве о смерти фальшивая.

Мы обратились в военную коллегию Верховного суда СССР. Там нам сообщили: Хакимов погиб в 1938 году.

Кажется, английский публицист Эктон высказал такую мысль: история не вознаграждает тех, кто страдает, и не наказывает тех, кто творит зло. Увы, чаще всего так и бывает. Мы, живущие 50 лет спустя, не в силах что-либо изменить в событиях того трагического времени, когда бесследно пропадали чистые, преданные революции люди.

Зато мы можем спокойно, не впадая в эмоции и преувеличения, оценить сделанное ими. По любым меркам роль Керима Хакимова в становлении советской дипломатии на Востоке достойна памяти. И в том, что нас с Йеменской Арабской Республикой, как почти со всеми арабскими странами, сегодня связывают дружеские отношения, есть и его вклад.

В. К. Архипенко[55]55
  Владимир Кузьмич Архипенко – журналист. Печатается по: Агитатор. 1988. № 3.


[Закрыть]
Федор Раскольников

Год 1918-й. Только что закончился перерыв в заседании Учредительного собрания. Он был сделан по предложению фракций большевиков и левых эсеров, после того как большинство депутатов отвергло Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа. В мягких креслах широкого амфитеатра рассаживаются те, кто совсем недавно отказался принять исторический документ. По их лицам и манере поведения чувствуется, что они ощущают себя сейчас хозяевами положения. И хотя места, где должна находиться большевистская фракция, пустуют, заседание продолжается. Но вот получивший записку председательствующий Виктор Чернов – лидер правых эсеров – объявляет:

– Слово имеет депутат Учредительного собрания Раскольников.

На трибуну легко поднимается невысокого роста, худенький морской офицер, кладет перед собой листки с машинописным текстом. Он начинает читать спокойно, четко выговаривая каждое слово. И сразу же в зале устанавливается мертвая тишина. Уже в первой фразе зачитываемой Раскольниковым декларации большевистской фракции звучит суровое обвинение в адрес тех, кто разместился в амфитеатре. Они отказались признать декреты о земле, мире, о рабочем контроле, признать власть Советов. Получившая в Учредительном собрании большинство партия правых эсеров, называющая себя социалистической, является на деле партией буржуазной и контрреволюционной.

– Не желая ни минуты прикрывать преступления врагов народа, – заканчивает Раскольников, – мы заявляем, что покидаем Учредительное собрание, с тем чтобы передать Советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной части Учредительного собрания…

С каменными лицами выслушивают эти слова правые эсеры. Зато на хорах, где стоят рабочие, матросы, солдаты, разражается буря негодования против предателей революции, раздаются голоса поддержки большевиков.

Раскольников делает предостерегающий жест рукой и сходит с трибуны. Матросам-большевикам из состава караула хоть и с трудом, но все же удается успокоить разволновавшихся людей.

Перед тем как покинуть Таврический дворец, В. И. Ленин условился о том, что Учредительное собрание не надо разгонять – пусть оставшиеся депутаты ночью выболтаются до конца и разойдутся, а с утра уже никого из них во дворец не пускать. На прощание попросил Раскольникова присмотреть за матросами. Однако выговориться болтунам до конца не дал начальник караула матрос Анатолий Железняков. В 4 часа 40 минут утра он подошел к председательствующему Чернову, положил ему ладонь на плечо и решительно сказал, что караул устал и пора закрыть заседание.

Когда на следующий день Раскольников вместе с народным комиссаром по морским делам Дыбенко шел к Ленину, чтобы рассказать о последних минутах «Учредилки», он несколько побаивался: Владимир Ильич будет недоволен тем, что его указание не было выполнено в точности. Однако Ленин отнесся к случившемуся спокойно и даже посмеялся над тем, как Чернов беспрекословно подчинился начальнику караула. Учредительное собрание, прозаседавшее чуть больше полусуток, изжило само себя, а детали уже были неважны. Официально оно было распущено декретом ВЦИК 6 января.

В тот же день Федор Федорович Раскольников занялся неотложными делами в Совнаркоме – шла демобилизация бывшего императорского флота, и нужно было начинать создание нового, рабоче-крестьянского флота молодой Советской республики.

Имя Раскольникова навсегда вписано в историю Советской страны. Он принадлежит к числу самых достойных, бесстрашных, до конца преданных народу героев Октябрьской революции и гражданской войны, чьими усилиями завоевывалась и отстаивалась Советская власть. Имя его не раз упомянуто в документах Совета Труда и Обороны, в приказах Реввоенсовета Республики, где отмечены его выдающиеся заслуги в деле защиты завоеваний революции.

Но прежде чем говорить о его многих подвигах, вошедших в историю, стоит вернуться к временам более ранним, напомнить, каков был путь этого незаурядного человека в революции и что привело его в ряды борцов.

Условия, в которых прошло его детство, сама обстановка и положение семьи, в которой он рос, казалось бы, никак не могли предвещать будущего революционного пути. Отцом Федора и его младшего брата Александра был священнослужитель – протопресвитер петербургского собора «всея артиллерии» Федор Александрович Сергеев. Мать – Антонина Васильевна Ильина – по происхождению дворянка. Семья была неофициальной, ибо родители не венчались, а стало быть, и Федор меньшой и его брат Александр считались незаконнорожденными детьми, что по тем временам делало их судьбу весьма сложной. Братья носили материнскую фамилию. Отец рано умер, и матери с двумя малыми детьми на руках пришлось туго. Осенью 1900 года восьмилетнего Федора устроили в приют принца Ольденбургского, обладавшего правами реального училища. О годах, проведенных здесь, впоследствии он писал так: «В этом кошмарном училище, где еще не перевелись бурсацкие нравы, где за плохие успехи учеников ставили перед всем классом на колени, а поп Лисицын публично драл за уши, мне пришлось пробыть пансионером в течение восьми лет». Он был учеником пятого класса, когда в стране началась первая российская революция. В 1905–1907 годах дважды принимал участие в ученических забастовках, ходил с делегацией к директору, требуя улучшения условий быта, за что едва не был исключен из училища. Но все же учебу удалось закончить, и в 1909 году он стал студентом Санкт-Петербургского политехнического института. К этому времени многие знали его уже под фамилией Раскольникова – она произошла от прозвища, которым его наградили товарищи, считавшие, что внешностью он напоминал героя романа Достоевского, ибо был худ, длинноволос и носил шляпу.

Свою судьбу восемнадцатилетний Федор Раскольников связал с партией большевиков в 1910 году. Но что привело его в ряды революционеров? На этот вопрос в своей автобиографии он ответил так: «Политические переживания во время революции 1905 г. и острое сознание социальной несправедливости стихийно влекли меня к социализму. Эти настроения тем более находили во мне горячий, сочувственный отклик, что материальные условия жизни нашей семьи были довольно тяжелыми». Но это лишь часть ответа на вопрос. Еще подростком он пытался разобраться в причинах социальной несправедливости, которую видел повсюду. Сочувствие к угнетенным и эксплуатируемым поддерживали в нем книги прогрессивных русских писателей, которыми он стал увлекаться в раннем возрасте. Читал Максима Горького, Леонида Андреева, Шеллера-Михайлова. Но на становление его политического сознания больше всего оказали влияние литературные работы Г. В. Плеханова, которые, как он и говорил, сделали его марксистом. В студенческую пору изучал и работы К. Маркса, в первую очередь «Капитал», который проштудировал с величайшей тщательностью.

Его первой партийной работой стало сотрудничество в легальной большевистской газете «Звезда», которая начала издаваться в конце 1910 года. С выходом «Правды» Раскольников был назначен секретарем ее редакции. Но проработать удалось лишь месяц – в ночь на 22 мая 1912 года полиция арестовала молодого правдиста на его квартире. Четыре с половиной месяца Раскольникова продержали в одиночной камере Петербургской пересыльной тюрьмы. Суд приговорил его к трем годам ссылки в Архангельскую губернию. В канун трехсотлетия дома Романовых, в феврале 1913 года, он попал под амнистию и вновь вернулся к работе в «Правде», активно сотрудничал в ней вплоть до разгрома редакции в начале первой мировой войны.

В военные годы Раскольников был зачислен в Отдельные гардемаринские классы, где готовились офицеры для российского императорского флота. Учеба была серьезной – гардемаринов отправляли в многомесячные плавания, приучая к суровой морской службе. Приобретенный в дальних походах опыт очень пригодился впоследствии.

Выпускные экзамены в гардемаринских классах проходили в те дни, когда в Петрограде свершалась Февральская революция. Восставшие разоружили училище, а Раскольников, получивший возможность вырваться в город, разыскал Петербургский комитет РСДРП(б), а затем и редакцию возродившейся «Правды». И вновь на страницах большевистской газеты появились его статьи. А в середине марта он получил ответственное партийное поручение – редактировать начавшую выходить в Кронштадте газету «Голос правды».

Командировка в Кронштадт по-новому повернула судьбу Раскольникова. Здесь впервые проявились его блестящие способности организатора масс, умение убеждать людей, воодушевлять их и вести за собой. Очень скоро он стал товарищем (заместителем) председателя Кронштадтского Совета, одним из руководителей кронштадтской организации большевиков. Здесь раскрылся и его природный организаторский талант – он часто выступал на заседаниях Совета, на многотысячных митингах, проходивших на Якорной площади. Петроградский комитет партии посылал его для выступлений на столичных заводах и фабриках, в солдатских казармах. В июне во главе кронштадтской делегации он совершил агитационную поездку по морским базам Балтийского флота, и везде после его выступлений на митингах и собраниях моряков принимались большевистские резолюции.

В июльской мирной демонстрации Раскольников руководил колонной кронштадтцев, насчитывавшей несколько тысяч человек, а затем с отрядом моряков подготавливал к обороне особняк Кшесинской, который контрреволюционеры всех мастей не без основания называли большевистским штабом. В наступившие дни реакции Временное правительство припомнило Раскольникову все его «грехи» – он был брошен вместе с другими активными работниками партии в петроградскую одиночную тюрьму «Кресты», из которой Федор Федорович был освобожден лишь 13 октября.

И сразу же командировка в Новгород и Лугу для подготовки местных гарнизонов к вооруженному восстанию. В дни Октября он входит в состав Петроградского военно-революционного комитета. С ним – молодым морским офицером – Ленин советовался, каким образом можно использовать корабли Балтийского флота для защиты подступов к революционной столице от наступавших мятежных войск казачьего генерала Краснова. Под Пулковом – первое боевое крещение Раскольникова. здесь он во главе матросского отряда отражает натиск мятежников. После разгрома красновских войск – новое назначение: вести сводный отряд моряков на помощь московским рабочим и солдатам, которые еще сражались с контрреволюционными силами.

По возвращении из Москвы его назначают комиссаром Морского генерального штаба, а затем членом коллегии морского комиссариата. В этой должности встретил он новый, 1918 год, который из всех лет его жизни стал самым бурным и драматичным…

Это был трудный период для молодой Советской республики, ибо силы внутренней и внешней контрреволюции со всей яростью обрушились на завоеванную в Октябре власть рабочих и крестьян. Трудным был он и для Раскольникова. Вскоре после разгона Учредительного собрания его назначили заместителем наркома по морским делам. Со свойственной ему энергией он включился в работу. Участвовал в подготовке декрета об организации нового Рабоче-Крестьянского Красного Флота, который был принят Совнаркомом под председательством Ленина 29 января. Но революционный флот республики вскоре оказался под угрозой захвата германскими войсками. Нужно было срочно уводить боевые корабли из Гельсингфорса и Ревеля в то время, когда Балтийское море еще было покрыто льдом. Балтийцы совершили невозможное, проведя сквозь ледовые поля линкоры, крейсеры, эсминцы и другие корабли. Среди руководителей вошедшего в историю «Ледового похода» был и Раскольников.

А в июне восемнадцатого нависла угроза над Черноморским флотом, основные силы которого были сосредоточены в Новороссийске. Немецкое командование ультимативно требовало возвращения кораблей в Севастополь, занятый его войсками. Советское правительство не могло согласиться на такой шаг. Но в случае отказа могло начаться германское наступление на Москву и Петроград.

Требование немцев Совнарком формально принял, о чем было сообщено официальной телеграммой в Новороссийск. В то же время было отдано тайное распоряжение: не допустить захвата флота германскими империалистами, затопить его. Однако приехавший в Новороссийск посланец Москвы встретил серьезное сопротивление контрреволюционно настроенных офицеров и распропагандированных ими матросов. И тогда в Новороссийск поехал Раскольников. Он сумел убедить моряков в необходимости выполнения приказа Совнаркома. Стоявшие в бухте корабли были потоплены. Они уходили на дно с поднятыми на мачтах сигналами: «Погибаю, но не сдаюсь».

С отрядом матросов-черноморцев Раскольников пробился сквозь занятые белоказаками районы в Царицын. Вскоре был назначен членом Реввоенсовета Восточного фронта, а с 22 августа стал командующим Волжской военной флотилией. Она участвовала во взятии Казани, а затем, перейдя на Каму, с боями оттеснила корабли белогвардейской флотилии под командой адмирала Старка в реку Белую и там их блокировала. Под командованием Раскольникова был совершен беспримерный поход трех миноносцев в тыл белым к селу Гольяны, где удалось захватить у противника и– отвести в Сарапул баржу с 432 арестованными коммунистами, красногвардейцами, советскими работниками, спасти их от неминуемой смерти.

В декабре восемнадцатого Раскольников (к тому времени уже член Реввоенсовета Республики) получил поручение возглавить отряд кораблей особого назначения, направленный из Кронштадта на разведку в район Ревеля. В этом походе он находился на эсминце «Спартак», который был атакован пятью английскими крейсерами. Отступавший с боем корабль потерпел аварию и полностью потерял ход. Так Раскольников попал в плен. Его отвезли в Лондон в Брикстонскую тюрьму.

27 мая 1919 года на границе с Финляндией состоялся обмен Раскольникова на 17 английских офицеров, ранее захваченных в плен на советской территории. И снова назначение на Волгу командующим военной флотилией, корабли которой действуют отдельными отрядами на огромном расстоянии от Саратова до Каспия. Огневая поддержка сухопутных частей Красной Армии, бои с белогвардейскими судами, разгром вражеских батарей, отражение почти ежедневных атак самолетов противника, высадка десантов в тыл врага… Особенно упорны сражения под Царицыном, а затем и под Астраханью, которую корабли флотилии помогли отстоять от превосходящих сил противника. За эти операции Раскольников был награжден первым орденом Красного Знамени. В приказе Реввоенсовета Республики от 19 января 1920 года отмечалось его отличное боевое руководство флотилией.

В 1920 году флотилия уже действовала на Каспийском В историю гражданской войны вошли две проведенные Раскольниковым операции. Первой из них был захват форта Александровского, где были пленены остатки войск уральского казачества. Второй – высадка десанта в персидский порт Энзели, куда белогвардейцы увели суда, нагруженные вооружением, боеприпасами, продовольствием, ценным имуществом. Все это богатство было возвращено Республике Советов. Еще одним орденом Красного Знамени был награжден Раскольников за эту операцию.

В марте 1921 года судьба его круто переменилась – его послали полномочным представителем РСФСР в Афганистан – одно из первых государств, установивших дипломатические отношения с Советской республикой. На этом посту он сделал чрезвычайно много для налаживания добрососедских отношений между двумя странами. Здесь он пробыл до декабря 1923 года.

С середины 20-х годов Раскольников посвятил себя литературной деятельности, был ответственным редактором журналов «Молодая гвардия», «Красная новь», возглавлял издательство «Московский рабочий», Главрепертком, а затем – Главискусство. В это время одна за другой выходят его книги. Среди них в первую очередь следует отметить воспоминания «Кронштадт и Питер в 1917 году», где автор не просто рассказывает о событиях, в которых он участвовал, но описывает их образно, взволнованно, передавая неповторимый дух и настрой революционной эпохи. Столь же ярко написана и книга «Рассказы мичмана Ильина». Им созданы талантливые книги об Афганистане и Китае, написано много политических, исторических, литературных статей и памфлетов. Его пьеса «Робеспьер» была поставлена рядом театров.

С 1930 года Федор Федорович Раскольников вновь на дипломатической работе. Ему довелось быть полпредом СССР в Эстонии, Дании, Болгарии. Находясь на работе в Софии, он начинает получать из Советского Союза вести, которые воспринимает сначала с беспокойством, а потом и с глубокой тревогой. Один за другим объявляются врагами народа люди, которых он хорошо знал по событиям революции и гражданской войны, которые так много сделали для победы Советской власти. Он не верил в их вину. А тем временем стали сгущаться тучи и над ним – он заметил слежку, которую вели за ним подосланные Ежовым, а позже Берией aгeнты. В присланном из Москвы списке книг, подлежащих уничтожению, он нашел и название своих мемуаров «Кронштадт и Питер в 1917 году». Отозваны в Москву и арестованы его личный шофер и военный атташе посольства. Наступил день, когда и ему предложили верьнуться, и он ясно понял, какой конец его ждет. И тогда он решил ехать во Францию.

В июле 1939 года Раскольников узнал, что на Родине он объявлен врагом народа и поставлен вне закона. К тому времени относится появление в зарубежной, в том числе эмигрантской, прессе его заявления «Как меня сделали «врагом народа». В нем он высказал свою точку зрения о сталинских репрессиях и о самом Сталине.

Можно только гадать, как сложилась бы после этого судьба Раскольникова, но в конце августа 1939 года, находясь на юге Франции в Ницце, он тяжело заболел и 12 сентября скончался.

После XX съезда партии решением пленума Верховного Суда СССР доброе имя коммуниста-ленинца Ф. Ф. Раскольникова было восстановлено и с него были сняты необоснованные обвинения 1939 года.

Ф. Ф. Раскольников

Правда неопровержима[56]56
  Печатается по: Неделя. 1988. № 26.


[Закрыть]

Автор публикуемых ниже «Открытого письма Сталину» и письма «Как меня сделали «врагом народа» – большевик-ленинец Федор Федорович Раскольников. Имя это, легендарное в истории Советского государства, было предано сталинской анафеме в 1938 году.