Текст книги "Открывая новые страницы...
(Международные вопросы: события и люди)"

Автор книги: Леонид Репин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)

Только с сентября 1937 года по сентябрь 1939 года Советский Союз поставил Китаю более 980 самолетов, более 80 танков и 1300 орудий. Вместе с тем в Китай для подготовки офицерских кадров было направлено 3600 советских военных специалистов, многие из которых (В. И. Чуйков, П. С. Рыбалко, П. Ф. Батицкий и другие) стали позже видными полководцами Великой Отечественной войны.

Трудные, горькие дни…

Наступил страшный 1937 год. В период, когда на международном небосводе все более сгущались тучи войны, Сталин и его окружение развязали кампанию массовых репрессий и уничтожение лучших кадров страны из числа дипломатов, военных, деятелей науки и культуры. Репрессии нанесли большой вред советской дипломатической службе и внешней политике, подорвали международный авторитет СССР.

Борис Спиридонович, привыкший мыслить, анализировать и давать оценку событиям, происходящим в других странах, не мог понять логику тех руководящих деятелей партии, которые посылали на смерть все новых и новых людей. Даже к мучившей его много лет язве и появившимся новым болезням можно было привыкнуть, но нельзя было привыкнуть к потере друзей. А они один за другим бесследно исчезали из системы Наркоминдела.

Вспоминая атмосферу тех дней, бывший сотрудник НКИД, а ныне посол в отставке А. А. Рощин писал:

«Часто случалось так: сговоришься с коллегой встретиться по какому-либо вопросу, а на другой день его уже нет в наркомате – арестован. Не скрою, что все мы, работники НКИД, были обескуражены вакханалией прокатившихся репрессий. Каждый из нас находился в тягостном ожидании, опасаясь участи, которая постигла многих коллег».

Конечно, не оставляли эти мысли и Бориса Спиридоновича после того, как были арестованы многие его товарищи, даже работавшие в других учреждениях. Он понимал, что оснований для его ареста по тем временам было более чем достаточно: встречался с Л. Д. Троцким, когда в конце 1907 года приездом в Болгарию останавливался у него в Вене, «был связан» с «врагами народа», бывшими заместителями наркома Л. М. Караханом, Н. Н. Крестинским, X. Г. Раковским, Г. Я. Сокольниковым, со многими арестованными полпредами, заведующими отделами НКИД. А если вспомнят, что он работал с заместителями наркома внешней торговли А. М. Лежавой и М. И. Фрумкиным и даже дружил со студенческих лет с Глебом Ивановичем Бокием, работавшим в органах государственной безопасности и «исчезнувшим», как многие сотни других, без суда и следствия, то надежд на спасение у него не было, и он готовился к этому.

Особенно его угнетало, что зачастую приходилось становиться невольным соучастником акций, предпринятых против отдельных полпредов. С легким сердцем, ничего не подозревая, он слал телеграмму Д. В. Богомолову, только что подписавшему в августе 1937 года советско-китайский Договор о ненападении, сообщая о своем согласии на предоставление ему отпуска, а уже через несколько недель Богомолова не стало.

Информируя полпреда в Японии К. К. Юренева о переводе в Берлин, он не предполагал, что за этим последуют новые репрессии. Один за другим навсегда ушли видные советские дипломаты А. Я. Аросев, А. А. Бекзадян, С. И. Бродовский, Я. X. Давтян, Л. Я. Гайкис, И. Л. Лоренц, Б. Е. Сквирский и многие другие. Некоторые «были взяты» позже, уже после «ухода» Б. С. Стомонякова из НКИД, как, например, А. С. Черных, Г. А. Астахов и другие. Но были и те, которым повезло. Так, арестованный как японский шпион заведующий 2-м Восточным отделом НКИД Б. И. Козловский сумел передать из тюрьмы письмо на имя И. В. Сталина, в котором показал всю абсурдность возведенных против него обвинений, напомнив при этом, что японцы даже не дали ему агремана, когда Советское правительство назначило его полпредом в Японию после отзыва К. К. Юренева. Б. И. Козловский был освобожден и работал затем долгие годы в Библиотеке имени В. И. Ленина.

Случались и трагедии… Когда арестовали находившегося в доме отдыха НКИД на станции Клязьма полпреда СССР в Норвегии И. С. Якубовича, его жена в порыве отчаяния сразу же повесилась там. Но его потом выпустили…

Поэтому Борис Спиридонович в душе завидовал известию о безвременной кончине в сентябре 1937 года полпреда СССР в Эстонии Алексея Михайловича Устинова, с которым они были знакомы еще по Берлину. В прошлом А. М. Устинов – член партии эсеров. От этой партии он входил в состав Военно-революционного комитета по руководству Октябрьским вооруженным восстанием, был членом ВЦИК и только в 1920 году вступил в партию большевиков. «Отличительной чертой тов. Устинова, – говорилось в некрологе, подписанном М. М. Литвиновым, В. П. Потемкиным и Б. С. Стомоняковым, – была редкая скромность и исключительная работоспособность».

В те дни редко о ком писали некрологи. А руководящие работники НКИД продолжали исчезать… Были арестованы заведующий 1-м Восточным отделом С. К. Пастухов, заведующий правовым отделом А. В. Сабанин.

Инициаторы этих арестов зачастую не утруждали себя поиском каких-либо видимых причин для репрессий. Достаточно было установить «связь» с «врагом народа». И ее находили… С. К. Пастухов был арестован за связь с «врагом народа» Л. М. Караханом, то есть с человеком, которому он непосредственно подчинялся по службе. Невозвращение в СССР бывшего полпреда в Болгарии Ф. Ф. Раскольникова истолковывалось, что «враги народа» действительно существуют и своим бегством они пытаются уйти от ответственности.

Все это породило в Наркоминделе атмосферу наушничества, лжесвидетельства, всеобщей подозрительности и страха, чего там раньше никогда не было. Деятельность партийной организации наркомата была перегружена рассмотрением персональных дел, заочным исключением из партии бывших «врагов народа», принятием хвалебных резолюций в поддержку внутриполитического и внешнеполитического курса Сталина, а заниматься вопросами непосредственной работы наркомата, подчиненных ему полпредств и консульских учреждений времени не оставалось.

В сложившейся ситуации, когда отделами НКИД руководили врио (временно исполняющие обязанности), а в некоторых полпредствах и консульствах не осталось никого из руководящих лиц, Советское правительство по инициативе наркома пошло на закрытие ряда советских учреждений за границей. Это, по-видимому, было поспешным шагом. В эти годы значительно сократилась консульская сеть в Иране, Китае, Германии и в других странах. Иногда это имело долговременные последствия. Так, после ареста Н. Т. Тюрякулова, а затем К. А. Хакимова, советского полпреда в Саудовской Аравии, Советский Союз с 1938 года и до сих пор не имеет там своего дипломатического представительства, хотя между двумя странами и поддерживаются дипломатические отношения.

Значительно сократилась в СССР сеть иностранных консульских учреждений. Те же «чистки» дипагентств, которые поддерживали рабочие связи с иностранными консульствами внутри страны, а также аресты советских сотрудников этих консульств привели во многих случаях к вопросу об их закрытии. И они были закрыты.

Рядовые сотрудники отделов наркомата едва успевали рассматривать «арестные дела», многочисленные просьбы и протесты иностранных посольств и консульств об освобождении арестованных в СССР иностранных и советских граждан, просьбы о выезде отдельных членов семей из смешанных браков и т. д. Подготовкой аналитических документов с оценкой международной ситуации и результатов внешнеполитических шагов Советского Союза занимались все меньше и меньше. Да и кто из рядовых мог высказать свежую мысль, не рискуя оказаться в лагере троцкистов или «правых». Поэтому все ждали указаний сверху.

В обстановке острой нехватки опытных кадров Б. С. Стомонякову приходилось все больше брать на себя, писать телеграммы и письма полпредам, анализировать внешнеполитическую обстановку, выражаясь его словами, «как будто ничего не случилось».

«Его рабочий день заканчивался, как правило, ночью, – вспоминает посол А. А. Рощин. – Несколько раз, заходя в кабинет Б. С. Стомонякова, заставал его в необычном положении: голова была укутана в мокрое полотенце. Из-за постоянных перегрузок у него к концу рабочего дня развивалась сильная головная боль, которую он пытался ослабить холодной примочкой».

В НКИД стали приходить новые сотрудники, в том числе выпускники Института дипломатических и консульских работников.

После ареста Н. Н. Крестинского весной 1937 года заместителем наркома был назначен Владимир Петрович Потемкин, который прошел школу дипломатической работы, будучи советником полпредства СССР в Турции, полпредом СССР в Греции, Италии и Франции. Правда, в центральном аппарате НКИД он не работал, и ему пришлось некоторые вопросы осваивать заново.

Однако Борис Спиридонович понимал, что немалую роль при решении вопроса о назначении В. П. Потемкина, видимо, сыграл тот факт, что он не был в эмиграции, а следовательно, не имел старых связей с деятелями оппозиции, так как вступил в члены партии только при Советской власти.

Б. С. Стомоняков все больше чувствовал себя в НКИД последним из славной ленинской гвардии. Он ожидал, что разгул беззакония и несправедливости может в любой момент затронуть его, и даже порой удивлялся, что «закон в сапогах» обходил его стороной.

В начале августа 1938 года, когда ему «шепнули», что «за ним пришли»… он решил было сам уйти из жизни. Но рана оказалась не смертельной… Приказом по НКИД СССР от 3 августа 1938 года Б. С. Стомоняков был освобожден от занимаемой должности. Но арестовали его только 19 декабря 1938 года в его квартире № 59 по Хоромному тупику, д. 2/6. С ним увезли и его супругу Марию Осиповну.

Почти три года провел он в тюрьме, пройдя через многочисленные допросы и другие испытания. Наступила Великая Отечественная война. Фашисты рвались к Москве. Но он погиб не на фронте, а в тюрьме. 16 октября 1941 года Бориса Спиридоновича Стомонякова не стало.

Он погиб как верный солдат ленинской партии, и Родина не забыла его. Сын двух братских народов, Борис Спиридонович Стомоняков остается в строю.

Л. И. Сидоровский[53]53
  Лев Исаевич Сидоровский – журналист. Печатается по: Труд. 1988. 4 ноября.


[Закрыть]
Остался большевиком до последнего дня
(О В. А. Антонове-Овсеенко)

Помню, когда, будучи школьником, я учил наизусть отрывок из поэмы Маяковского «Хорошо!» – тот самый, где речь идет об аресте министров-капиталистов, – строфы про Антонова-Овсеенко не было. Ныне она вернулась на свое законное место:

 
И один
из ворвавшихся, пенснишки тронув,
Объявил,
как об чем-то простом и несложном:
«Я,
председатель реввоенкомитета Антонов,
Временное
правительство
объявляю низложенным».
 

…Он начал рано: поступая в Санкт-Петербургское пехотное училище, объяснял себе этот шаг стремлением приобщиться к революционной работе в войсках. В том же 1902-м вступил в РСДРП. В училище распространял нелегальные издания, вербовал в свои ряды будущих офицеров. Позже в полку основал военно-революционную организацию, одну из первых в армии.

Пятнадцать предреволюционных лет вместили многое. И участие в издании подпольного «Солдатского листка», и работу на Дальнем Востоке, в Кронштадте. А в Петербурге, куда вынужден был перебраться нелегально, вошел в объединенный комитет РСДРП. Встречался с Лениным, стал первым редактором большевистской газеты «Казарма». Москва, Севастополь… Аресты… Подпольная работа…

И снова арест. Почти год в заключении. Приговор суда: смертная казнь через повешение. После запроса депутатов Думы от социал-демократической партии смертная казнь заменена двадцатью годами каторги. Но товарищи с воли помогли Овсеенко и другим политическим заполучить револьверы, подготовили бомбу для взрыва стены, арестанты подпилили кандалы – и в назначенный час свершилось…

…И опять – Москва. Теперь он, уже под именем мещанина из местечка Креславка Двинского уезда Антона Гука, продолжает свое опасное дело. И вновь арест. Ему предстоял этап к месту рождения мифического «Антона Гука»: если местные не опознают – смертная казнь. Друзья выручили: подкупили в Креславке старосту и писаря, те бросились обнимать доставленного под конвоем «земляка».

Вернулся, уже свободным, в Москву, а там в организации – провал за провалом: полицейские провокаторы действовали успешно. Пришлось, как и многим другим товарищам, нелегально перейти границу.

Размышляя о той поре в судьбе отца, сын, Антон Владимирович, задумывается:

– Семь лет в Париже. В истории партии это были сложные годы. Поражение революции. Реакция. Гибель одних, арест и ссылка других. Идейный разлад… Да, отец не сумел сразу занять ленинскую позицию в борьбе с оппортунизмом меньшевиков. Он в эти годы, по собственному признанию, разделял взгляды меньшевиков-ликвидаторов. Но, вернувшись в семнадцатом году в Петроград, не присоединился к межрайонцам, среди которых были его товарищи по эмиграции, а заявил через «Правду» о твердой поддержке большевистской платформы…

Вспоминая те дни, Елена Стасова потом напишет:

«Он приехал в Питер из Франции в мае 1917 года и сразу направился в ЦК. Ленина не было, и мы прошли с ним к Надежде Константиновне Крупской и Якову Михайловичу Свердлову. Прирожденный организатор, один из самых отважных подпольщиков, опытный оратор и журналист, он в тот же день включился в титаническую работу партии, готовившей вооруженное восстание. Антонов-Овсеенко запомнился мне как человек страстного революционного темперамента, неиссякаемой энергии. Эти качества бойца с особой силой проявились в дни Октябрьского штурма…»

Ночью восставшие ворвались в Зимний. Разоружены последние юнкера. Антонов-Овсеенко распахнул двери Малой столовой.

…Министры застыли за столами, сливаясь в одно бледное пятно.

– Именем Военно-революционного комитета объявляю вас арестованными.

– Чего там! Кончать их!.. Бей!

– К порядку! Здесь распоряжается Военно-революционный комитет!..

Самосуда не допустил. Под его началом бывших министров доставили в Петропавловку. И поехал в Смольный, с докладом…

Уже под утро II съезд Советов утвердил состав Совета Народных Комиссаров во главе с Лениным. Был образован Комитет по делам военным и морским: Антонов-Овсеенко, Дыбенко, Крыленко. В ЦИК Советов вошло шестьдесят два большевика, в их числе – Антонов-Овсеенко…

Из воспоминаний Елены Стасовой:

«…Антонов-Овсеенко пользовался всегда полным доверием Ленина. Владимир Ильич и Центральный Комитет знали, что его можно послать в самый опасный момент на самый трудный участок борьбы, знали, что он себя щадить не будет и задание выполнит…»

Ему поручили командование первыми фронтами гражданской войны, а потом, в очень трудные для Советской власти дни, партия направила Антонова-Овсеенко вновь на линию огня – в Тамбов, в Самару… Да, в горячие точки его бросали постоянно. Назначенный главнокомандующим Петроградским военным округом, он организовал оборону Красного Питера. Затем был главнокомандующим войсками по борьбе с контрреволюцией на юге России. Вскоре Владимир Ильич подписал телеграмму, в которой предлагал Антонову-Овсеенко принять командование над всеми войсками республики, борющимися против германо-австрийского вторжения на Украину…

Сын горестно роняет:

– Активная партийная и государственная деятельность Антонова-Овсеенко оборвалась сразу после кончины Владимира Ильича… Перед этим отец работал начальником Политического управления Реввоенсовета республики. Трудился, как привык, – со всей страстью. На его груди светился орден Красного Знамени. И тут…

В середине октября 1923 года в ЦК обратилась группа старых коммунистов. Этот документ, вошедший в историю под названием «Заявление 46-ти», содержал анализ государственной экономики, финансов и практики партийного руководства. Авторы его были остро обеспокоены ростом чиновничьего аппарата в партии, который подменял самостоятельность ее членов… В числе сорока шести, подписавших заявление, был и Антонов-Овсеенко…

Ленин тяжело болен, практически делами не занимается. Сталин воспринял письмо как дерзкий выпад против партии, уже тогда был он нетерпим к тем, кто «думал иначе». Созванный вскоре объединенный Пленум ЦК и ЦКК объявил авторов фракционерами, обвинив их, вкупе с Троцким, в раскольнической деятельности. Напомним: резолюция Пленума не была опубликована, текст «крамольного» письма – тоже. Всех, кто его подписал, Сталин в 30-е годы уничтожит.

Однако тогда, в 1923-м, содержание письма все же стало известно многим партийцам. 7 ноября Зиновьев в «Правде» согласился с тем, что нынешний стиль руководства ущемляет партийную демократию. Его статья «Новые задачи партии» на страницах «Правды» открыла внутрипартийную дискуссию, которая оказалась столь плодотворной, что уже 5 декабря Политбюро и Президиум ЦКК смогли на совместном заседании единогласно принять резолюцию. Этот примечательный документ утверждал принципы коллективности руководства и свободы внутрипартийной критики. Резолюция требовала, «…чтобы руководящие партийные органы прислушивались к голосу широких партийных масс, не считали всякую критику проявлением фракционности и не толкали этим добросовестных и дисциплинированных партийцев на путь замкнутости и фракционности…» Опубликованная в «Правде» 7 декабря резолюция позднее нигде не упоминалась.

…Когда был арестован его помощник по ПУРу Дворжец (один из самых ранних звонков грядущего террора!), Антонов-Овсеенко обратился в ЦК с резким письмом в защиту коммуниста: так он воспользовался недавно декларированным «правом и обязанностью» обсуждать вопросы партийной жизни. В ответ на это 12 января 1924 года на заседании Оргбюро ЦК Сталин обвинил Владимира Александровича во фракционной деятельности. Спустя три дня, на Пленуме ЦК, Антонов-Овсеенко заявит: «…все обвинения в том, что ПУР был мною превращен в штаб фракции, отметаю с презрением – никто этого не доказал и никогда доказать не сможет. А до тех пор, пока это не доказано, смысл моего устранения будет один – еще до съезда партии свести групповые счеты со слишком партийно выдержанным, не способным на фракционные маневры товарищем… Я отнюдь не заблуждаюсь, – заключал Антонов-Овсеенко, – что этой широко ведущейся кампании дан определенный тон и не кем другим, как товарищем Сталиным».

Он не заблуждался.

Сталин своего добился: Антонов-Овсеенко оклеветан, освобожден от должности и направлен с дипломатическим поручением в Китай. Перед отъездом старым товарищам, знавшим его в годы подполья под именем «Антон», сказал с горькой усмешкой: «Антон едет в Кантон»…

Итак, дипломатические посты: после Китая – Чехословакия, потом Литва, Польша… Что ж, как ни тяжело было на душе, его подход и к этому новому делу остался прежним: щепетильность, высочайшая добросовестность. Когда в 1934-м вернулся в Москву, Сталин с издевкой предложил должность заместителя председателя Осоавиахима… Предложение генсека отверг. Ворошилов столь же издевательски отказал в должности члена Реввоенсовета. Наконец, осенью назначили прокурором РСФСР – под начало прокурора СССР Вышинского. Сталин, как водится, действовал иезуитски: знал, какому подонку подчинить человека с чистой совестью…

Только отправившись генеральным консулом в сражающуюся Республиканскую Испанию, в Барселону, Антонов-Овсеенко вновь oбрел себя. Илья Эренбург писал: «…он был настоящим советским послом в Каталонии. Он знал фронт, часто беседовал с командирами, хорошо разбирался в обстановке… Когда я приезжал в Барселону и мы оставались вдвоем, я видел, что ему тяжело. Может быть, он предчувствовал, что его ждет…» Наверное, предчувствовал: черные вести с Родины приходили…

В конце августа 1937-го вызвали в Москву, но Сталин принял его лишь на тридцатый день. Стал упрекать: «Зачем действовал в Испании слишком самостоятельно?» Владимир Александрович возражал: «Сложная боевая обстановка подчас требовала немедленных решений». Через день газеты сообщили о назначении Антонова-Овсеенко народным комиссаром юстиции РСФСР.

Консультируя Михаила Ромма, снимающего фильм «Ленин в Октябре», Антонов-Овсеенко узнал, что упоминания о нем на экране не будет: такова воля Сталина. Что ж, написать «Историю гражданской войны» он помогал тоже, и имя тоже вычеркнули…

За ним пришли в ночь на 12 октября.

Юрий Томский, который был арестован совсем мальчишкой (после самоубийства подло оклеветанного своего отца, бывшего председателя ВЦСПС Михаила Павловича Томского), впоследствии вспоминал:

«Владимира Александровича Антонова-Овсеенко привели в нашу камеру на третьем этаже Бутырской тюрьмы в феврале 1938 года. Был он нездоров, с опухшими ногами, но держался удивительно бодро. Во второй половине дня вокруг него обычно собирались все обитатели камеры, и Владимир Александрович рассказывал о своих встречах с Лениным, об Октябрьской революции, о борьбе испанского народа против фашизма. О себе он говорил очень скупо.

Владимир Александрович ничего не подписал на «следствии»… Помнится эпизод, рассказанный им. Во время одного из допросов в кабинете следователя не был выключен радиорепродуктор. Следователь, обозленный упорным отказом арестованного подписать клеветнические материалы, назвал старого революционера врагом народа.

– Сам ты враг народа, ты настоящий фашист, – ответил ему Владимир Александрович.

В этот момент по радио передавали какой-то митинг.

«Слышите, – сказал следователь, – слышите, как нас приветствует народ? Он нам доверяет во всем, а вы будете уничтожены. Я вот за вас орден получил!»

…Окно нашей камеры было закрыто так называемым «козырьком» – большим железным коробом. Эти козырьки оставляли для глаз заключенных лишь узкую полоску неба. В один солнечный день в камеру через козырек проник воробей, посидел немного на подоконнике и улетел.

– Сегодня кого-то вызовут, – сказал один из заключенных.

Через четверть часа надзиратель вызвал Антонова-Овсеенко. Владимир Александрович начал прощаться с нами, потом достал черное драповое пальто, снял пиджак, ботинки, раздал почти всю свою одежду и встал полураздетый посреди камеры:

– Я прошу того, кто доживет до свободы, передать людям, что Антонов-Овсеенко был большевиком и остался большевиком до последнего дня.

Мы стояли молча, потрясенные. Дверь камеры открылась вновь. Антонов-Овсеенко направился к выходу. У самого порога он остановился, обнял товарищей, стоявших рядом:

– Прощайте, товарищи, не поминайте лихом!..»

Сын тогда учился в педагогическом. На комсомольском собрании от него потребовали: «Отрекись от отца!» Отречься отказался наотрез. Исключили из комсомола. Добился восстановления через ЦК ВЛКСМ. Некоторое время спустя взяли и его. Взяли сестру Галину. В лагере погибла жена Владимира Александровича – Софья Ивановна…

…Уже сколько лет в последнюю субботу декабря сходятся они, сыновья Владимира Александровича Антонова-Овсеенко, Николая Ивановича Бухарина, Иосифа Ароновича Пятницкого, Бориса Петровича Шеболдаева, Михаила Павловича Томского, – сходятся, чтобы вместе помолчать, вспомнить своих безвинно погибших родных… Впрочем, Антон Владимирович об отце не забывает ни на мгновение. Наверное, многие читатели книг, посвященных этому пламенному бойцу Октября, не знают, что автор – Антон Ракитин – его сын…