Текст книги "Судьба Илюши Барабанова"

Автор книги: Леонид Жариков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Глава девятая
ПАСТУШОК

 
Полюбуйся: весна наступает,
Журавли караваном летят,
В яркой золоте день утопает,
И ручьи по оврагам шумят…
Скоро гости к тебе соберутся,
Сколько гнезд понавьют, посмотри!
Что за звуки, за песни польются
День-деньской от зари до зари!
 

1

Илюшу снаряжали в пастухи, как на войну. Тетя Лиза сшила ему из грубого холста рубаху. Бабушка надела через плечо суму, точно нищему. Дедушка отдал солдатскую стеклянную флягу в суконном чехле и прибавил самодельный ножик с деревянной рукояткой. Суму сшили для того, чтобы собирал в нее грибы, шишки для самовара, приносил травы для Белянки. Ножиком можно было выстругать палку или нарезать веток, а ими отгонять от коров мух. Фляга – чтобы жажда не мучила в лесу. И вообще, чтобы старался, лучше смотрел за стадом.

Вечером пришел пастух Михеич. Бабушка проводила его на кухню, налила постных щей без хлеба. Михеич не обиделся, достал из кармана черный сухарь, обмакнул в щи и стал есть.

– Вот какие дела, Илюшка, – обратился старик к пастушку. – Открываем с тобой военные действия. Коровьим войском командовать будем втроем: я, ты и Адам.

– Довольно болтать, старый хрыч, – рассердилась бабушка. – Зачем собаке святое имя дал?

– Аграфенушка, от моего Адама все собаки пошли.

– Тьфу, окаянный, согрешишь с тобой…

Илюшу трогала бедность старика. Пиджак на нем пестрел заплатами. Военная гимнастерка совсем истрепалась. Но Михеич не обращал внимания на свою бедность. Характер у него был веселый. Бабушка сердилась на его озорные прибаутки, но прощала: к пастухам надо относиться уважительно. К тому же Михеич приходился дедушке товарищем по солдатской службе.

Когда старик ушел, стуча деревяшкой, Илюша проводил его до калитки. На прощание Михеич пожал ему руку, как взрослому, и сказал:

– Ложись спать. А завтра с утречка выйдем на лужок да заиграем во рожок…

2

На рассвете Илюше приснился сон, будто он спрятался вместе с Ваней в мусорном ящике, а милиционер заметил их и начал стучать палкой по крышке, приговаривая:

– Пастух пришел, буди малого.

Мучительно хотелось спать…

Борясь со сном, Илюша едва попадал в рукава рубахи.

На кухне бабушка налила в глиняную тарелку парного молока, положила туда несколько ложек холодной овсяной каши.

– Иди лопай, дармоед!

Илюша съел кашу, повесил через плечо суму, прицепил к поясу стеклянную флягу и, пошатываясь, в полусне, пошел к двери.

– Вернись! – крикнула бабушка. – Опять лоб не перекрестил!

Пришлось возвратиться на кухню, где в темном углу висела закопченная икона с мигающей лампадкой.

Солнце еще не поднималось, и было прохладно. В соседнем дворе гремели ведрами.

Дедушка напоил Белянку, и она стояла посреди двора, облизываясь. Потом он открыл перед ней калитку, но Белянка продолжала стоять. Бабушка толкнула Илюшу в спину:

– Чего смотришь? Бери хворостину, гони корову со двора.

Белянка, комолая старая корова с белыми ресницами, выйдя на улицу, призывно замычала. Ей ответили трубными голосами другие коровы.

Михеич закуривал, отдыхая на лавочке. Возле него, навострив уши, сидел Адам.

Черная корова Подагры Ивановны стала копать длинными рогами землю. Пыль и корни травы взлетали и падали на ее лоснящуюся сытую шею. Ее дочь, черная телочка Цыганка, норовила убежать домой.

– Ну, с богом! – сказал дедушка Никита и перекрестил Белянку вслед.

– Гляди, Михей, чтобы коровы не бодались, – строго напутствовала бабушка. – Белянка тельная…

Михеич весело скомандовал:

– Генерал Илья, заворачивай правый фланг, выравнивай рогатую дивизию!

Коровы, отвыкшие за зиму от стадности, брели невпопад.

На окраине города уже заметно зазеленели холмы и овраги. В траве желтели первые цветы одуванчиков и мать-и-мачехи.

Михеич был в хорошем настроении, шагал, прихрамывая, и то бормотал про себя что-то, то балагурил:

– Вот наша подзавальская Волга, видишь? Зовется она Яченкой и знаменита пескарями да лягушками. Зато в половодье разливается до самого бора, глазом не окинешь.

Дорога пошла под уклон. Коровы ступали осторожно, недоверчиво косились одна на другую. Красуля Подагры Ивановны вскарабкалась на гору и принялась щипать на склоне молодую траву.

– Гони ее на дорогу, Илья. Ишь, барыня, не хочет со всеми идти, требует привилегий. Поди же вот: и у коров, как у людей, у каждой свой характер. Твоя Белянка – старушка добрая, плетется позади, всем уступает дорогу. А эта буржуйка словно чувствует, что объявлена вольная торговля и ее хозяин теперь кум королю, сват министру… На такую щеголиху крикнешь – молоко убавит. Или возьми, к примеру, поповскую Богородицу: погляди, глаза грустные, а сама блудлива, норовит лучшую траву захватить, точь-в-точь попадья-матушка.

Берега Яченки, тихие, с песчаными отмелями и зарослями ивняка, извивались по зеленому лугу до самой Оки.

Коровы гулко застучали копытами по деревянному мосту через речку. Илюша невольно остановился, любуясь спокойным течением воды. На дне шевелились зеленые пряди водорослей.

До бора было еще далеко. Там на опушке виднелись строения с тесовыми крышами.

3

Когда стадо подошло к дому объездчика, черноглазая девочка выгнала со двора двух коров и громадного быка Цезаря с железным кольцом в ноздре.

Потом на крыльце появился объездчик – высокий худой поляк с брезгливо оттопыренной нижней губой и горбатым носом – Стоковский. Его стройную фигуру облегал военный френч с накладными квадратными карманами. Из-под полы выглядывал наган в новенькой скрипящей кожаной кобуре.

Лесной сторож Осип подвел к нему оседланную вороную лошадь с белыми чулками на передних ногах. Стоковский легко вскочил в седло, и лошадь под ним загарцевала. Он указал Михеичу плеткой на лес, объясняя, где разрешается пасти скот, хлестнул лошадь и помчался по одной из дорог.

С чувством страха оглядывался Илюша по сторонам. Бор, слегка сумрачный, с трех сторон окружал деревянные строения. В далеком степном краю, где жил Илюша, лесов не было, лишь тонкие пирамидальные тополя возвышались над крышами шахтерских землянок. А здесь – лес дремучий!

Куда ни глянь: сосны точно великаны. На одних ветки с тяжелой зеленой хвоей росли низко над землей. У других стройные стволы вздымали мохнатые вершины под самые облака. Казалось, никакой буре не свалить эти богатырские деревья, и все же то здесь, то там виднелись вывороченные с землей рогатые корни.

В бору звонко щебетали птицы. Каких только голосов не слышалось здесь: щелканье, свист, трели… Вот стучит носом по гулкой сосне дятел, где-то грустно и одиноко кукует кукушка.

Адам как угорелый носился по лесу, раскапывал кротовые бугры, потом исчез за кустами орешника, лишь доносился издали его громкий лай.

За второй просекой росли молодые березки и столько цветов увядающей медуницы, белых звездочек заячьей капустки и голубых фиалок было вокруг, что глаза разбегались. Лесной воздух напоен запахами прошлогодней прелой листвы и свежих весенних побегов.

Коровы устали от бестолковой беготни и понемногу утихомирились; они паслись, похрустывая свежей травой, раздувая влажные ноздри.

Илюша понемногу привыкал к лесу. Теперь бор казался ему полным сказочных тайн. Чудеса прятались и таились в темных еловых зарослях, за каждым кустом, замшелым пнем, который и сам-то был похож на чудище. Постепенно мальчик освоился, и то, что раньше казалось загадочным, оказывалось простым и понятным. Вот бежит, журча, прозрачный ручей, на дне шевелится прошлогодний дубовый лист. Хочешь, зачерпни пригоршню студеной воды и напейся. Чувство радости охватывало Илюшу. Два счастья сразу обрушились на него: нашел друга и попал в объятия доброго старого бора.

4

Когда пастухи пригнали стадо на полдень, их уже дожидалась бабушка. Она отдыхала на пеньке, а рядом стоял жестяной подойник, повязанный белым платком.

Белянка, увидев бабушку, обрадованно замычала.

– Что, соскучилась? – Бабушка ласково почесала корове звездочку на лбу, потом подала Михеичу завязанный в узел чугунок с кашей.

Михеич расстелил на траве ветхий пиджак, вынул из-за голенища деревянную ложку и, подмигнув Илюше, торжественно занес ее над чугунком:

 
Эй, скатерть самобраная,
Попотчуй мужиков!
 

– Стой, Илья, играй назад! – неожиданно остановился Михеич, вспомнив о чем-то. Он выложил на траву несколько ложек каши и крикнул Адама.

Адам ел не спеша, бережно охватив передними лапами горку гречневой каши, точно знал ей цену. Он даже крошки подобрал языком и снова посмотрел на Михеича, помахивая хвостом.

Пастухи опорожнили чугунок, и Михеич сказал:

– Теперь можно жить. – Старик покосился на попадью, пришедшую доить корову, и сказал громко, чтобы она слышала. – Если бы матушка дала нам парного молочка, совсем было бы хорошо.

Попадья притворилась, будто слова Михеича ее не касаются. Но он решил ее донять:

– Матушка, ай не слышишь? Надо бы пастушонку молочка налить.

Маленькая, пухлая, со сладкой улыбкой на румяном лице, попадья поправила платочек с кружевами и сказала:

– Голубчик ты мой, где оно, молоко-то, сколько его? Если бы оно было, а то его вовсе нету. Не обессудьте, пастушки, и господь бог наградит вас. Завтра кашки принесу, овсеца бог послал.

– Мы не лошади, матушка, овес есть, – сказал Михеич.

– И-и, слова твои негожие! Вся Россия овес ест. Молиться бы тебе, а ты злословишь…

– Матушка, брюхо-то глупое, в молитвах не разбирается, ему дай поесть. Верно я говорю, Илья?

Попадья не ответила и пошла, согнувшись под тяжестью подойника. Михеич с усмешкой сказал ей вслед:

– Ну и времена пришли: попадья сама корову доит. Бывало, у нее прислуг полный дом, к самому губернатору в гости ездила…

Доить корову Подагры Ивановны пришла ее краснощекая плечистая прислуга Акулина. Управившись с дойкой, она сразу же пошла домой широкими, мужскими шагами. Дольше всех задержалась бабушка Дунаиха.

– Аграфенушка, погляди, мальчишка ноги исцарапал. Неужели старых опорок не нашлось?

– Может, ему еще гамаши купить? Чай, на дворе лето, какой мальчишка ноги себе не сбивал? Привыкнет и твой граф беспортошный.

– Ладно, Илья, сплету тебе лапти, – сказал Михеич и добавил: – Не зря говорится: зайцу да воробышу, да третьему, приемышу, нет хуже житья на свете… Илья, погляди, никак, твой дружок идет?

5

Карманы у Степы были чем-то набиты так туго, что оттопырились и мешали ему идти.

– Здравствуйте, пастухи, – серьезно, по-взрослому приветствовал Степа.

– Здравствуй, владыко, – ответил Михеич.

Степа не обратил внимания на шутку старика и отозвал в сторонку Илюшу. За кустом бузины он стал вынимать из карманов просвирки.

– Поесть тебе принес. Вон сколько!..

– Степа, зачем? Я не хочу…

– Бери, не разговаривай! Я лучше знаю, хочешь ты или нет.

– Тогда и дедушке дай.

– Ладно, дам… – хмуро отозвался Степа.

А тот, как нарочно, опять встретил прислужника веселым окриком:

– Степа, как там дела в небесной канцелярии? Что-то бог давно дождя на землю не посылает. Ответь, пожалуйста, в чем дело?

– Не знаю, – нехотя отозвался Степа.

Илюша угостил Михеича просвирками. Пастух догадался, кто принес гостинцы, и добродушно сказал:

– Ах, Степка, стыда у тебя нет.

– Почему так?

– Тело Христово в карманы напихал.

– Они черствые…

– А если бы увидала попадья?

– Не увидит. Я нарочно шел через Пятницкий косяк, а она ходит через подзавальскую водокачку.

– Скажи какая жадная у тебя попадья, – заметил Михеич. – Просил для Илюшки молока – отказала.

– Зато батюшка добрый, – как бы в отместку заявил Степа. – А дочка его Тина еще добрее. Как приду к ним дрова колоть, обязательно сунет в карман кусок пирога.

Михеич, отдыхая, улегся на спину.

– Эх, Тина, разрисована картина… – сладко зевая, протянул он. – Рассказал бы я вам одну интересную историю, да Степки боюсь.

Ребята усмехнулись.

– Про что история, дедушка Михеич?

– Притча: как бог зверям хвосты раздавал. Степа, будешь слушать?

Предчувствуя, что рассказ будет направлен против него, Степа сказал не очень весело:

– Ну, буду…

– Тогда слушайте. Было это на третий день сотворения мира. Бог создал тварей и объявил, чтобы приходили разбирать хвосты, кому какой понравится. Сбежались отовсюду звери, слетелись птицы, давка началась, каждый старается ухватить себе хвост получше. Павлин всех опередил и самый красивый хвост зацапал. Только заяц сидел в норе и боялся вылезать, потому что гроза надвигалась.

Илюша засмеялся. Степа тоже прятал усмешку и молча слушал.

– Ну что делать зайцу? Видит он, как звери пробегают мимо, и просит: «Эй, захватите для меня хвост, а то я боюсь». Никто зайца не слушал, всем было некогда. Тогда подумал заяц: «Останусь без хвоста». Набрался он храбрости, выскочил и помчался. Прибегает, а хвосты разобраны. Валяется какой-то огрызок. Обиделся заяц и говорит богу: «Если такое дело, не надо мне вовсе хвоста», – пошел. Бог кричит: «Бери, пока этот есть!» Заяц не оборачивается. Бог зовет: «Слышь, Косой, бери», – а сам взял огрызок хвоста и кинул вдогонку зайцу. Хвост и приклеился сзади. Так с той поры заяц и бегает куцый… Эге, Стенка-то, никак, обиделся?

– Смеяться легко, а вы сначала докажите.

– Что доказывать-то?

– А то: было такое или нет, в каком Священном писании сказано.

Чтобы еще больше поддеть Степу, Михеич взял просвирку, перекрестился и, глядя на небо, стал читать:

– «Очи всех на тя, господи, уповают, и ты даеши им пищу во благовремени, отверзаешь ты щедрую руку твою и исполнявши всяко животное благоволение…» – С этими словами он отправил в рот Степкину просвирку.

6

После отдыха пастухи погнали стадо по Крутицкой дороге. Здесь бор примыкал к заросшему черемухой крутому берегу Яченки. На ветвях уже повисли жемчужные гроздья бутонов, по лесу плыл дурманящий аромат.

Стадо пригнали на берег Яченки. В этом месте речка круто поворачивала, подмывая на обрыве высокие сосны. Вода в омуте была глубокая, темная. Пахучие ветки черемухи смотрелись в зеркало реки.

– Гляди, Степка, и молись, – растроганно проговорил старик и показал на цветущие берега. – Молись не богам прокопченным, а вот такой красоте! – И Михеич неожиданно стал читать вполголоса:

 
…Идет-гудет Зеленый Шум…
Играючи расходится
Вдруг ветер верховой:
Качнет кусты ольховые,
Подымет пыль цветочную,
Как облако: все зелено —
И воздух и вода!..
 

Так-то, ребятишки… Помните: мудрость жизни – в природе!

Илюша и Степа решили искупаться. Сначала бродили по пояс в воде, ловили Степиными штанами пескарей, потом ныряли на спор: кто дольше просидит под водой. Ребята так заигрались, что забыли про стадо, оно разбрелось по лесу и даже не стало слышно бубенчика Белянки. Не было и Михеича: наверно, искал по лесу коров.

Когда ребята опомнились и нашли Михеича, старик устало сказал подпаску:

– Илья, огрей палкой Богородицу – загоняла меня.

Пастух опустился на землю под старой березой и отстегнул деревяшку. Он стал разматывать на ноге тряпку со следами крови.

Илюша увидел свежую кровь и вспыхнул от стыда: это он виноват, он заставил старика с больной ногой бегать за коровами.

Желая хоть как-нибудь искупить вину, Илюша больше не давал Михеичу сделать ни шагу.

– Дедушка, вы отдыхайте, я один буду пасти!

И тогда узнал Илюша, как это нелегко. Сначала пришлось искать заблудившуюся в лесу телку Каретниковых. Потом куда-то запропастилась поповская корова. Адам еле нашел ее в болоте. К исходу дня Илюша вовсе выбился из сил.

Солнце опускалось за вершины деревьев. Тени от сосен стали длиннее. В вечерних сумерках замелькали майские жуки. Илюша накрыл одного шапкой. Жук был шоколадного цвета, жесткий и сильный. Он царапал ладони колючими лапами, изо всех сил старался освободиться.

– Генерал Илья, выстраивай полки для походного марша по казармам! – скомандовал пастух и поднялся, опираясь на палку.

7

Стадо шло домой полуголодным. Трава была еще жидкой, но для первого дня и это было хорошо. Уставшие за день коровы мирно брели по дороге к городу. Яченку переходили вброд. Вода в речке была теплая; то здесь, то там квакали лягушки.

Илюша, запорошенный ароматной пыльцой лесных сережек, с трудом плелся за стадом. Он нес в руках букет увядшей медуницы, а через плечо висела сума, набитая сосновыми шишками для самовара.

Войдя в город, коровы растянулись длинной цепочкой. Еще издали Илюша увидел дедушку Никиту, встречавшего у калитки стадо.

На улице ребятишки играли в «чижика». Варька волочила за собой по дорожной пыли старый лапоть на веревочке. В лапте сидела тряпичная кукла без рук и ног. Варька поравнялась с Илюшей, долго раздумывала, сказать или нет, потом таинственно сказала;

– Не дружи с Косым. Лучше со мной. Я тебя в карты научу играть. А целоваться больше не буду, ты не бойся.

– Иди к свиньям… – сказал Илюша, обидевшись не столько за себя, сколько за Степу. – Сама ты косая.

Белянка, входя во двор, с трудом перешагнула высокую подворотню и все-таки зацепилась за доску задним копытом. Устала.

Илюша вспомнил, что нарвал в лесу цветов, и подошел с ними к бабушке. Но та была не в духе и сердито отмахнулась:

– Я, чай, не невеста, что ты мне цветы суешь. Брось корове.

Илюша молча постоял, потом высыпал на землю сосновые шишки и пошел в дом.

Когда бабушка, подоив Белянку, кликнула Илюшу к столу, мальчик не отзывался.

– Оглох, что ли? Иди лопать! – сердито повторила она и заглянула в комнату.

Илюша спал, сидя на табуретке, уронив суму на пол.

Глава десятая
ВОЛКИ

Враг силен! Не беда —

Пропадет без следа,

Коли жаждет господства над нами.

Никогда, никогда,

Никогда, никогда

Коммунары не будут рабами!

1

Кончились дни знойного мая. В бору давно отцвели дикие груши, опала черемуха, а в усадьбе объездчика под окнами дома догорала лиловыми кострами сирень.

Постепенно Илюша сжился с бором, а потом и полюбил его. Теперь он знал там все дороги и тропинки, угадывал путь по замшелым пням и полянам, смело пробирался сквозь дремучие буреломы. Старый пастух научил его различать по голосам лесных птиц, угадывать погоду по вечерним зорям, разжигать костры на болотах. Он обучил пастушка древнему народному искусству: мастерить лукошки из бересты, плести корзины из ивовых прутьев, вырезать дудочки из веток бузины. Михеич умел так ловко наигрывать, что даже бык Цезарь переставал жевать и слушал.

В бору у Илюши были любимые тайные места: дупло кряжистого дуба, куда он забирался и сидел, как в домике. На мшистой поляне отдыхал, лежа на глубоком мху, как на перине. Подложив руки под голову и глядя в синее небо, думал о брате Ване, о Степе, о всей своей невеселой сиротской жизни. Высоко над головой проплывали облака. Вот бы написать на облаке огромными буквами: «Ваня, я живу в Калуге, приезжай ко мне!» Поплыли бы эти облака над городами, поселками, деревнями. Глянул бы Ваня, прочитал и обрадовался, а потом сел на паровоз и приехал.

Накануне праздника троицы в бор пришел Степа. Он дожидался, когда пастухи пригонят стадо из леса, сидел на пеньке и, глядя в землю, прислушивался к звукам: по ним он отлично угадывал, что происходит вокруг.

По глазам Степы Илюша сразу понял, что у него какая-то новость, а может быть, тайна, хотя сам Степа объяснил, что пришел наломать березовых веток для украшения церкви.

– Ну, как поживаешь? – начал Степа издалека, и чувствовалось, что он на что-то намекает.

– Ничего, спасибо, хорошо живем, – ответил Илюша.

– Волков не боишься?

– Адам любого волка заест.

– Смотря какой волк попадется, – с усмешкой проговорил Степа и полез за пазуху. – Бывают такие волки, что глянешь и душа замрет.

Степа достал из-под рубахи конверт и подал товарищу.

На конверте была кем-то нарисована оскаленная пасть волка. А надпись гласила: «Илье Барабанову. Вручить лично». В конверте была записка не менее загадочная:

«Волчонок! Серые братья ждут тебя на Скале Совета завтра в два часа пятьдесят девять минут пополудни. Вожак стаи Акела».

– Кто тебе дал письмо?

– Фоня. Встретил меня и говорит: «Не могу застать дома Барабанова…» Ну я и взялся передать. Что там написано?

Не успел Илюша ответить, как позади раздвинулись ветки и выглянула из чащи хитрая рожица Варьки.

– Что, голубчики, попались? А я знаю, кто письмо прислал.

– Чур тебя! – проговорил Степа, отступая. – Откуда ты взялась, ведьма?

– Я за тобой от самого города шла. И письмо тебе передал не Фоня. – У Варьки были испуганно вытаращены глаза. – Сатана тебе письмо прислал.

– Выдумаешь еще… – сказал Степа уныло.

– А вот и нет. Я могу рассказать одну историю, а ты, если не дурак, поймешь, к чему рассказ. Одному человеку тоже прислали письмо, и в нем было сказано: «Приходи в бор на Тихоновскую дорогу, между трех сосен найдешь клад». Дождался он ночи, взял лопату и пошел. Только начал копать, а из-за дерева леший выходит. У человека чуть сердце не разорвалось, бросил лопату и драла из бора. А леший хохочет… Брось письмо и плюнь три раза. Это нечистая сила. Не веришь? Погляди сам, как нечистая сила зубы оскалила. – И Варька ткнула пальцем в нарисованную волчью пасть.

– Что ты мелешь? – возмутился Степа. – Побойся бога…

– Это ты бойся, Косой. Ты с сатаной водишься. Погляди, не зря у тебя глаза затуманенные…

– Тьфу, шальная! – досадовал Степа.

– Плюйся, плюйся, а я все равно знаю, что ты в церкви просвирки воруешь.

– Катись отсюда! – рассвирепел Степа.

Варька бросилась бежать, зацепилась юбкой за сучок и чуть не шлепнулась.

Друзья рассмеялись и снова стали разглядывать волка на конверте. Степа сорвал с дерева листик и с неожиданной завистью сказал:

– Фоня говорил, что тебя собираются в скауты принять. Счастливый ты…

– Почему?

– У них форма красивая: штаны до колен, шляпа с ремешком и гимнастерка с двумя карманами.

– Я лучше в комсомол пойду, – сказал Илюша задумчиво.

– Комсомольцы в бога не веруют, – сказал Степа. – А потом, комсомол у нас давно, а скауты только появились.

– Ну и что?

– Интересно… Ну, мне пора, а то батюшка меня заждался с березками. Завтра троица…

Степа связал зеленые ветки, взвалил их на спину и, попрощавшись с пастухами, пошел, сгорбившись.

2

Как Илюша и предполагал, история с «волчьим письмом» была затеей Гоги Каретникова. В этот же день, вернувшись из леса, Илюша застал у Дунаевых своего «родственника».

– Долго тебя приходится ждать, – недовольно проговорил Гога. – Идем на улицу, нас ждет человек.

Возле дома Михеича на лавочке сидел юноша в модной футболке из трикотажа.

– Веду на расправу, – проговорил Гога, подталкивая пастушка.

– Здравствуй, Илья, – попросту сказал юноша, протягивая сильную руку. – Мне захотелось повидать тебя лично, а если хочешь, подружиться. Меня зовут Поль. Вообще я Павел, или, как ребята называют, Павлик, но ты сам знаешь, теперь модно придумывать имена, и я решил тоже пофорсить. Поэтому можешь звать меня Павлом, а если нравится, Полем… Ты получил наше письмо?

– Степа приносил.

– Отчего же ты не явился на Скалу Совета?

– Мне некогда.

– Но ведь бывают у тебя свободные часы?

Илюша отрицательно покачал головой.

– Жаль, – посочувствовал Поль.

Он был атлетически сложен. Роговые очки придавали лицу строгость, хотя голос у него был мягким, спокойным и сам он казался скромным. Илюша не знал, что в этом приветливом, с виду застенчивом юноше скрывался бывалый и хищный волк…

Павел, или Поль, по фамилии Раск, родился и вырос в Москве. Своей национальности он не знал. В нем соединилось так много кровей, что невозможно было разобраться, кто же он на самом деле. Прадед англичанин был женат на француженке. Дед взял польку. Отец женился на русской девушке из старой дворянской семьи. В компании с богатым дельцом отец владел ювелирными магазинами. Сына он готовил к коммерческой деятельности. Однако Павлик-Поль увлекся новой, модной в то время системой воспитания, пришедшей в Россию из Англии. Сначала он был рядовым в отряде первых русских бойскаутов при «Императорском московском речном яхт-клубе». Потом быстро продвинулся, получил звание «волка», затем стал помощником скаутмастера и, наконец, скаутмастером. В России назревала революция, и надо было ее остановить. Но скаутских отрядов было слишком мало, да и что могли поделать они против народа, поднятого революцией! Тут впору было самому спасаться, как спасся бегством отец.

Рухнула слава скаутмастера Поля, известного под гордым именем «Волк Акела». Забыть об этом, а тем более простить это Советской власти он не мог.

Поль решил бороться с большевиками и подался к Деникину. Там он какое-то время числился инструктором по скаутизму и подчинялся старшему скауту России генералу Пантюхову. Обязанностью Поля было взять на учет всех бывших гимназистов, воспитанников кадетских корпусов и формировать из них военизированные отряды. Но когда деникинские армии были разгромлены, Поль под чужой фамилией вернулся в Москву. Отца не нашел, зато в своем роскошном особняке на Воздвиженке увидел такое, отчего пришел в неистовство: в доме разместился детский приют, наследники тех самых «рабочих и крестьян», которые в дни революции конфисковали его имущество в пользу народа.

Но Поль был не из тех, кого легко ломает судьба. Он отличался сильной волей и рассчитанным спокойствием. Борьба, только борьба – вот что стало его девизом.

Он начал с того, что уехал в Петроград, где собрались тайно его старые друзья, бывшие скаутмастера царской России. В один из холодных осенних дней в нетопленной, полутемной комнате заброшенного купеческого особняка он встретился с «цветом» русских скаутов. Электричества не было, но и во тьме он узнал друзей. Пришли давние друзья – «Белый клык» и «Остроглазый олень». Прибыл из Харькова скаутмастер «Одинокий крот». Была здесь наследница богачей Мармеладовых, девушка-скаутмастер по кличке «Дочь лунной долины». Она привела с собой приятеля из Гатчины, длинноногого верзилу со странной кличкой «Непромокаемый киви-киви». И, наконец, был он, Поль Раск, признанный скаутмастер «Волк Акела». Собрались вожди без армий. На стене висел портрет главы бойскаутов всего мира сэра Баден Пауэля. В углу стояло зачехленное знамя, набор патрульных флажков и серебристая длинная фанфара. Это все, что осталось от прошлого. На дворе был новый век, на улицах Петрограда звучали песни революции.

Так и окончилось ничем тайное собрание скаутских руководителей. Поль решил действовать в одиночку. Он прикатил в Калугу, где в доме дальних родственников нашел себе приют отец-миллионер.

Поначалу Поль самостоятельно издавал рукописный журнал «У костра вождей». Размножать приходилось от руки, на сшитых тетрадках в три косых. Работа унылая, но важная. Скоро у Поля появились помощники – калужские скауты. Они ночами просиживали за работой, а утром Гога Каретников тайком относил экземпляры на почту и рассылал братьям скаутам в Тулу, Орел, Киев, Ростов-на-Дону, Самару.

Переписка оживила в тех городах подпольную деятельность скаутов. Потом Поль добился разрешения организовать при всеобуче отряд красных скаутов. В него на первых порах вошли сынки нэпманов, церковнослужителей, бывших царских чиновников.

Поль сумел сделать свой первый отряд популярным. Нашлись покровители, и скаутам отвели большой клуб в Архиерейском переулке.

Трудно было вести борьбу: всюду на пути стоял комсомол. Приходилось маскировать скаутизм под спортивной личиной. Поль нуждался в рабочей молодежи, в детях городской окраины. Надо было привлечь их на свою сторону, заинтересовать увлекательными играми, походами, вырвать из-под влияния комсомола, куда валом валила беднота.

Бороться приходилось за каждого человека. Вот почему Поль обрадовался, когда Гога рассказал ему о встрече с Илюшей, сыном шахтера.

– Этот мальчишка – находка для нас, – сразу же заключил Поль. – Немедленно сведи меня с ним, и надо парня обласкать.

Вот какие обстоятельства предшествовали встрече Поля с Илюшей.

– Что же ты молчишь? – спросил Поль и, словно бы в шутку, пощупал мускулы у Илюши. – Да, слабоваты. Разве это мускулы? Потрогай мои. – И Поль согнул руку в локте. Мускулы у него были точно каменные. – У тебя тоже будут такие, если придешь к нам. Мы научим тебя плавать лучше рыбы. Будешь лазать по деревьям ловчее белки. Никто не сумеет перегнать тебя, никто не прыгнет дальше, мы научим тебя метко стрелять. Сейчас во всем мире мальчики, такие, как ты, объединяются в отряды бойскаутов. В одной Англии их около миллиона, а в Америке и того больше – полтора. И знаешь, кто руководит ими? Бывший президент США Теодор Рузвельт. Мы, красные скауты, тоже собираем юных рыцарей под священное знамя Всемирного братства скаутов! Ты не будешь среди них последним. Тебя станут уважать, ты будешь смелым и красивым, черт возьми! Да, да, не удивляйся. Мы воспитываем сильных людей и красивых. Хочешь быть таким?

– Не знаю.

– Хочет, хочет, – сказал за Илюшу Гога и потрепал его по щеке.

Очень нравилась Илюше необыкновенная рубашка Поля – белая с черными полосами сверху вниз, и не было у рубашки ни ворота, ни пуговиц, а вместо них шнуровка.

Рубашка облегала его мускулистую грудь и сильные руки.

На прощание Поль подарил Илюше книгу под названием «Счастливой разведки!».

– Из этой книги ты узнаешь столько интересного, что потом будешь меня благодарить.

– Приходи к нам, и будем вместе бороться с комсоплей, – сказал Гога.

Поль с укоризной поглядел на своего товарища и строго поправил его:

– Не комсопля, а комсомол. И не бороться мы собираемся с ними, а состязаться – кто больше сделает людям добра. Вот в чем задача, Жорж. Надо думать, прежде чем говорить.

3

Едва закончилась в церкви служба, как Степа разоблачился и помчался в бор, к Илюше.

Пристроившись на пеньке, друзья перелистывали удивительную книгу Поля. Щуря подслеповатые глаза, Степа с интересом разглядывал картинки, то и дело вскрикивал:

– Ух ты!.. Вот это да!..

На первой странице был портрет старика в коротких штанишках. Он сидел на камне в круглополой шляпе, с посохом в руках. Под картинкой ребята прочитали:

«Сэр Баден Пауэль – организатор и вождь английских скаутов. Отличился во время англо-бурской войны и заслужил громкую известность лучшего разведчика».

На других картинках мальчики в скаутской полувоенной форме переносили на руках раненых. Вот один из них выглядывает из-за куста, за кем-то следит, а с ним собака-сыщик, тоже насторожила уши. На следующей странице еще картинка: скауты собрались в кружок и практикуются в поднятии тяжестей, или, как было написано, «наращивают мускулы гирями».

Понравились ребятам законы и обычаи скаутов. Лишь один из них смутил ребят. Он гласил:

«Носи бога в сердце и будь верен родине и государю».

– Это не про нас, – сказал Степа. – Читай дальше, потом разберемся.

Каких только чудес не было в книге: и то, как по приметам найти «ближайший полицейский участок», как построить в лесу шалаш, связав верхушки кустов, как ночью найти дорогу по звездам, и даже то, как нужно правильно молиться – осенить себя крестом и прошептать: «Господи, помоги мне сегодня быть лучше, чем я был вчера».