Текст книги "Судьба Илюши Барабанова"

Автор книги: Леонид Жариков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Глава третья СЕМЬЯ ДУНАЕВЫХ

 
Как в саду при долине,
Где поет соловей,
А я, бедный, на чужбине
Позабыт для людей…
 

1

Илюшу разбудил собачий лай. Сквозь щелки сарая просеивались солнечные лучи. Невыспавшийся, продрогший, весь вывалянный в соломе, поднялся он и, прежде чем выйти из сарая, оглядел пустынный двор.

Отсюда хорошо видна была стройная колокольня церкви Жен-мироносиц, а за ней поблескивали золотыми звездами синие купола храма Василия Блаженного. Там и должна быть Солдатская улица, как уверял рабочий Азаров.

Кутаясь от утренней свежести, Илюша вышел из своего убежища и поплелся со двора. Улица была пустынной. Солнце блестело в лужах и в колеях грязи. Холодный весенний ветерок нес запахи набухших тополиных почек.

Чем дальше шел Илюша по улице, тем больше охватывало его волнение. Вдруг и в самом деле он встретит сейчас У Дунаевых брата Ваню!

Солдатскую улицу нашел без труда. А вот и нужный дом. На дубовых воротах прибита железная табличка с выдавленным двуглавым орлом и гордой надписью:

ДОМ МЕЩАНИНА Н. Ф. ДУНАЕВА

Илюшу испугало слово «мещанин», и он в нерешительности топтался у калитки. Потрогал щеколду – заперто. Постучал – никто не отозвался.

Вдруг он услышал позади себя голос:

– Эй, Повсикакий, дергай за проволоку!

К нему подскочил хулиганистого вида подросток. Ухмыляясь драной губой, он принялся разглядывать Илюшу. Клетчатая кепка блином была надета задом наперед и едва держалась на затылке.

– Ты что, с войны?

– Нет.

– А почему на тебе галифе? – Не дождавшись ответа, мальчишка повторил: – Дергай звонок, а то у них дед глухой, не услышит. А бабка жадная, побирушек не любит. Хочешь, я дерну за кольцо? А ты на мою долю пирогов попросишь у бабки Дунаихи.

Только теперь Илюша заметил с правой стороны калитки железное кольцо на проволоке, но дотянуться до него не просто, да и звонить боязно.

– Ну, согласен? Попросишь для меня три штуки: с фасолей, с капустой и с картошкой. Идет? – С этими словами он подпрыгнул и три раза сильно дернул за кольцо.

Колокольчик во дворе так неистово задребезжал, точно случился пожар.

Сорванец тут же пустился бежать. Но не оттого, что громко позвонил. Он испугался собственной матери, которая вышла из соседней калитки и погрозила кулаком:

– Ну, погоди, Врангель проклятый! Я тебе покажу лепешки!

– Не брал я твои лепешки! – убегая, кричал Врангель.

– Ничего, придешь домой, я с тобой поговорю…

Тем временем, стоя у калитки, Илюша думал: вдруг сейчас дверь откроет Ваня? Вдруг произойдет такое чудо?

Наконец звякнула щеколда, открылась тяжелая дубовая калитка с высокой подворотней, и на улицу выглянул низенького роста белобородый старичок. Глаза у него были маленькие, голубые. Он был без шапки, в залатанном матерчатом пиджаке и холщовых штанах, заправленных в сапоги.

– Тебе кого, мальчик?

– У вас Вани нет?

– Какого Вани?

– Барабанова.

Старик обернулся и крикнул кому-то:

– Петя, тебя спрашивают.

Легкой, быстрой походкой к воротам подошел стройный, еще молодой мужчина в военном кителе, застегнутом на все пуговицы. Мягкая бородка прикрывала изуродованную, должно быть раненную на войне, нижнюю челюсть.

– Ты меня спрашиваешь, мальчик?

Илюша заволновался – человек был похож на отца: те же светлые добрые глаза, густые брови, даже улыбка отцовская.

– Здравствуйте… дядя…

– Здравствуй!..

Илюша не знал, что говорить дальше.

– Кто ты?

– Илюша… Барабанов.

– Барабанов? – с удивлением переспросил человек. – Откуда ты?

– Из Юзовки.

– Брата Михаила сын? – с еще большим удивлением и беспокойством спросил человек.

– Да.

– Почему же ты в Калуге очутился?

– Папку убили…

У Петра Николаевича горестно сомкнулись брови.

– Убили? Кто? – Обернувшись к дому, он крикнул: – Лизанька, слышишь? Мой брат Михаил погиб! – И он снова обратился к Илюше: – Как же это случилось? А мама где?

– Умерла.

– Ах ты горе какое!.. Ну пойдем домой, пойдем…

В полутемную переднюю вошла молодая женщина в батистовой блузке. Она строго поглядела на Илюшу и вопросительно, с раздражением – на мужа.

Из-за большой белой русской печи выглянула старуха с большим носом, сгорбленная, повязанная черным платком, похожая издали на галку.

– Кого еще нелегкая принесла? – проворчала она, сердито шаркая валенками.

Дядя Петя принес табуретку и усадил на нее Илюшу.

– Сколько же вас осталось, сирот? – продолжал встревоженно спрашивать он.

– Двое… Еще брат.

– Где же он?

Илюша с трудом подавил слезы и вымолвил едва слышно:

– Мы потерялись.

– А к нам ты как попал?

– Дяденька один послал…

– Какой дяденька?

Илюша помнил строгий наказ Дунаева ничего не рассказывать о нем и молчал.

– Кто же этот дяденька? Как его фамилия?..

Молчание становилось тягостным.

– Он сказал, чтобы я не говорил.

– Почему?

– Не знаю.

– А ты скажи.

– Его звали Дунаевым…

На какое-то мгновение в передней воцарилась тишина, потом все разом заговорили:

– Это он! Мама, это наш Женя!

– Господи помилуй!..

– Где ты его видел? – требовала тетя Лиза.

Бабушка обхватила голову руками и закачалась, запричитала:

– Сыночек мой родненький, листочек оторватый… Где блуждают твои ноженьки? Чем опостылел тебе дом отцовский?..

Дедушка не выдержал:

– Замолчи, старая, не рви душу! – и пошел прочь из дому.

Снимая с Илюши лохмотья, тетя Лиза морщилась от брезгливости:

– Петя, пойди выкинь это на помойку.

– Сжечь надо, – подсказывала бабушка.

Когда Илюшу раздели, он в испуге кинулся к лохмотьям, торопливо порывшись в них, вынул что-то и прижал к груди.

– Что он там хоронит?

– Бумагу какую-то… А ну дай сюда.

– Не дам, отойди! – вдруг огрызнулся мальчик.

– Брось бумагу! – потребовала тетя Лиза.

– Не брошу.

– Оставьте его, – сказал дядя Петя, – пускай забавляется. Отдай мне, Илюша, я сберегу.

Бабушка все же отобрала плакат, повертела в руках, мрачно рассматривая рисунок.

– Человек какой-то с метлой.

Петр Николаевич узнал на плакате Ленина и взял у бабушки бумагу, аккуратно сложил вчетверо и отнес в другую комнату.

Тетя Лиза, тронутая беспомощным видом мальчугана, повторяла:

– Как же ты, бедняга, перенес такие муки?.. Петя, принеси корыто из кладовой… Его остричь надо, захвати ножницы! Ах ты горемыка, ну рассказывай про Женю. Где видел его, здоров ли он?..

Илюша не ожидал, что его рассказ о чекисте Дунаеве может вызвать такой переполох, и молчал.

– На какой станции ты его видел?

– Не знаю.

– Ах ты господи! Надо же было запомнить! Как люди называли станцию?

– Мы в Киеве жили, а потом поехали на паровозе.

– Станцию надо было запомнить, – упрекала бабушка. – Знаешь ли ты, кто этот человек, Дунаев-то? Женюшка наш, сынок мой родимый! А я его мать, можешь ты это взять в толк?

– Ладно, мама, – успокаивала дочь. – Слава богу, что жив, а если жив – приедет.

2

Мальчика привели на кухню, где дядя Петя, громыхая цинковым корытом, устанавливал его на полу. Тетя Лиза достала из печи большой чугун с горячей водой, разбавила холодной, потом подняла Илюшу, легкого, точно перышко, и посадила в корыто. Дедушка принес в бидоне зеленое жидкое мыло. Тетя Лиза брала мыло на палец и размазывала на голове Илюши, на спине, на худенькой грязной груди.

– Господи, да на нем креста нет! – воскликнула бабушка. – Ах, нехристи!..

Илюша сидел в корыте, ему было холодно, больно от жесткой мочалки, хотелось плакать. Он отвык от воды, и было странно, что его моют чужие люди.

Илюшу оттирали и скоблили долго. Наконец тетя Лиза обернула его суровым полотенцем и передала на руки дяде Пете, а тот отнес его в зал на диван. Илюша дрожал от озноба. Дядя принес полушубок, пахнущий сухим теплом, и укутал мальчика до самой шеи.

– Сиди, воробушек, – ласково проговорил он и ушел.

Илюша оглядывал полосатые старенькие обои на стенах, фикусы в кадках на полу.

Нигде не видел Илюша столько икон! Они занимали весь угол, два простенка и стояли одна на другой до самого потолка. Перед иконами горели лампады – разноцветные стеклянные стаканчики на медных цепочках. Иконы были украшены бумажными незабудками, розами из стружек, ветками вербы с серебристыми пушками. С икон на Илюшу смотрели бородатые святые старцы с золотыми кругами над головой.

В комнату вошла бабушка. Вид у нее был суровый и решительный.

– Нагни голову, – приказала она и надела на Илюшу крестик. – Во имя отца и сына и святого духа… Гляди не потеряй. Крест спасает человека от напастей, от греховных соблазнов, от лукавого.

Тетя Лиза принесла мужскую рубаху из грубого холста. Рукава были длинны и свисали до пят. Она засучила их. Пригодились дедушкины штаны. На ноги пришлись старые валяные опорки. Облаченного в пеструю одежду Илюшу привели в кухню. Тетя Лиза налила квасу в глиняную тарелку, дала деревянную ложку. Бабушка пододвинула чугунок с холодной картошкой:

– Ешь, да не спеши, а то подавишься.

Дрожащей рукой Илюша взял картошку, откусил. Но бабушка крикнула на него, и он замер с открытым ртом.

– Харю перекрестил? Ах, семя нечестивое, да он и молиться не умеет! А ну приложи ко лбу три перста, вот так. Теперь к животу прислони, да пальцы держи щепоткой, что ты их растопырил, точно гусь.

Хлебая тюрю, Илюша заспешил и закашлялся.

– Подавился-таки… Спешишь побольше захватить. Чужого-то не жалко…

Доев картошку, Илюша слез с табуретки, поклонился и по-взрослому мудро сказал:

– Спасибо за хлеб-соль…

Он взял у печки веник и хотел подмести кухню, словно понимал, что за хлеб надо платить.

– Положи веник, я сама подмету, – сказала тетя Лиза.

Илюша хотел что-то сказать, но побледнел, пошатнулся и выронил веник.

Когда на кухню прибежал Петр Николаевич, Илюша в беспамятстве лежал на руках у тети Лизы. Его отнесли на лежанку. Подушки под рукой не оказалось, и ему сунули под голову бабушкины дырявые валенки.

– Ничего, – сказал Петр Николаевич, – это бывает от голода. Принесите мокрое полотенце.

Илюша очнулся от холодного прикосновения и хотел подняться, но дядя уложил его снова:

– Дудки, брат, лежи.

Все отошли, чтобы дать мальчику успокоиться. Но ему не удалось уснуть. Сначала подошла бабушка и, склонившись над ним, зашептала:

– Скажи хоть, какой он, не похудел? В чем одетый?

Илюша догадался, что бабушка спрашивает про чекиста Дунаева, и тихо ответил:

– В кожаной тужурке он, с наганом…

– С на-га-но-ом… – испуганно повторила бабушка, горестно поджав губы. – Кто же он по должности?

– Чекист.

– Господи милосердный… Что же это такое – чекист?

– Бандитов ловит.

Бабушка снова перекрестилась:

– Сохрани и помилуй… Что же он сказал? Не приедет домой-то?

– Не знаю.

– Экий ты балбес! – осердилась бабушка, плюнула и ушла.

3

Под вечер Дунаевы ушли в церковь. В доме воцарилась тишина. Илюша, как дикий зверек, сидел в темноте.

Потом из дальних комнат вышел дядя Петя. Он улыбался, а светлые добрые глаза смотрели весело и озорно, как будто дядя только и ждал, чтобы хозяева ушли.

– Одни мы с тобой остались. Подымайся, будем хозяйничать.

Он обнял Илюшу и повел за собой. В зале они сели на диван, покрытый чистым холщовым чехлом.

– Ну расскажи, мальчик, как у тебя горе случилось, когда папка погиб. Рассказывай все по порядку и не волнуйся…

Илюша говорил тихим голосом, так, что едва сам себя слышал. Дядя заметил, что постепенно лицо мальчика запечалилось, глаза повлажнели, и он пожалел, что затеял этот разговор.

Надо было отвлечь сироту от горьких воспоминаний, согреть его душевностью, от которой мальчик уже отвык.

– Знаешь что? Пойдем я тебе Карасика покажу!

– Рыбу? – спросил Илюша, вытирая слезы.

– Нет, не рыбу, – загадочно усмехнулся дядя и открыл дверь свинарника. – Вот Карасик. Слышишь, хрюкает?

– А я думал, рыба…

– Мы его маленьким купили, – рассказывал дядя, – таким крохой, что я его домой за пазухой принес. Говорю тете Лизе: «Гляди, Карасика поймал». А она: «Караси болотом пахнут, лучше бы щуку принес». Потом все долго смеялись. И так с тех пор Карасиком поросенка прозвали. Теперь видишь, какой вырос. Ну, хрюкай, хрюкай… Пойдем теперь к Белянке. Эта мадам пожилая, но добрая, молоком нас угощает.

В полумраке коровника Илюша увидел белую комолую корову; у нее были большие синеватые глаза и длинные белесые ресницы.

Тут Илюша услышал трогательную историю: у Дунаевых была черная корова Цыганка. Однажды за ней недосмотрели, и она объелась клевером. Позвали ветеринара, и он, желая спасти корову, проколол бок и нечаянно убил в животе теленочка. Пришлось Цыганку зарезать, а ветеринар отдал свою корову. Это и была Белянка.

– Погляди, какие у нее рога. Один спилен, потому что рос криво, левому глазу угрожал. Белянка смирная, ты ее не бойся.

Илюша протянул руку и хотел погладить Белянку. Корова доверчиво потянулась к нему влажной мордой и шумно вздохнула.

Дядя и племянник наслаждались свободой. Они пошли в сад, примыкавший к дому. Земля там еще не была вскопана, и на черных грядках валялась прошлогодняя ботва. Молодые яблони уже набрали нежно-розовые бутоны цветов, готовые раскрыться. Возле забора и вдоль дорожки зеленела травка. На огромном, выше дома, раскидистом тополе появились клейкие почки, и от них пахло весной…

Понемногу Илюша привыкал к чужому дому, к дяде. Ему нравилось в нем все: быстрая, легкая походка, мягкая бородка, прикрывавшая изуродованную челюсть. Даже лысина поблескивала мило и ласково.

– Дядя Петя, а почему у вас раны на лице?

Дядя рассказал, как на войне германский снаряд разорвался у самых его ног, и дядя три дня без памяти пролежал в поле, его посчитали убитым. Потом санитары случайно подобрали его и спасли.

Когда вернулись в дом, Илюша настолько осмелел, что попросил есть.

– Почему же ты утром плохо поел?

– Я боюсь.

– Кого?

– Не знаю…

Дядя Петя повел Илюшу на кухню, налил в кружку молока и дал кусок черного пирога с картошкой.

– Закусывай, пока бабушки нет…

– Вы тоже ее боитесь?

– Не очень.

Пока Илюша ел, дядя гладил его теплой ладонью по худым лопаткам, по щеке.

– Дядя Петя, а почему везде голодают, а у вас всего много?

Дядя ответил не сразу. Светлые глаза его задумчиво смотрели в окно.

– У нас с тобой здесь ничего нет… А дедушка с бабушкой люди пожилые. Дедушка всю жизнь в солдатах служил, пожарником работал. Бабушка тоже мучилась, на господ стирала. Жили они в проклятой бедности и теперь боятся ее, запасают на черный день, экономят, накапливают, думают, что только деньги и могут спасти.

– Жадными стали, да?

– Ты об этом не думай. И не бойся… Я всегда буду с тобой.

Хорошо им было вдвоем: поели досыта и стали играть на балалайке. Дядя Петя знал две песни. Бренча струнами, сам себе подпевал, чуть шепелявя раненым ртом: «Как в темном Дарьяльском ущелье царица Тамара жила…»

Илюша взял руку дяди и прижался к ней щекой.

– Дядя Петя, давайте вдвоем Ваню искать…

– Что ты, мальчик? Время трудное, голод кругом, дороги разорены…

– А мы все равно поедем, – жарко шептал мальчик. – Прямо на ту станцию, где мы потерялись. Я ее сразу узнаю… И дядю Дунаева привезем с собой…

– Успокойся, не можем мы ехать. А Ваня, я уверен, не пропадет. Советская власть не даст ему погибнуть.

Илюша глубоко вздохнул и закрыл глаза. Постепенно оттаивала одичавшая детская душа. Скоро Илюша заснул, а дядя стоял над ним в глубокой задумчивости. Он-то знал, сколько горя придется хлебнуть мальчику в этой по-своему несчастной и трудной семье…

Как бы в ответ на эти думы раздался резкий, требовательный звонок: пришли Дунаевы из церкви.

Когда все разделись, из-за перегородки донесся раздраженный разговор.

– Видишь, опять жрали, – сказала бабушка. – Молоко в кружку наливали. Ах, чтоб вас, нахлебников!..

Петр Николаевич с хмурым видом прислушивался к ворчанью старухи. Она была виной во всех семейных скандалах, первая затевала ссоры. Как видно, и сейчас все шло к скандалу. Бабушка гремела ухватами и посудой, выговаривала старику:

– Вот тебе и сон в руку: блины мне давеча приснились… Это все ты, старый хрыч! Выгнал родное дите, Женюшку моего из дому, а теперь собирай голодранцев да корми их. Не было убытку, так черт в калитку, прости, господи, мою душу грешную!

– Пущай живет, – мирно отвечал дедушка. – Будет летом коров пасти в бору.

– Ах, дурья башка!.. Много ли напасет дитенок? Он у тебя за столом будет пастись, а ты успевай подавай.

– Ладно, Аграфена, авось много не съест.

– Тебе не жалко, а родной сын бог знает где скитается.

– Замолчи, не рви душу…

– Выгнал сына, а теперь молчи!

– Не гнал я его… Сама знаешь, хотел на путь праведный наставить.

– Наставил, изверг!.. – заголосила она.

Выведенный из себя, дедушка Никита так грохнул дверью, что в буфете зазвенела посуда. Какое-то время в доме было зловеще тихо, а потом раздался испуганный крик бабушки:

– Ах ты господи!.. Лизавета, беги скорей! Отец опять кадушки рубит!..

Старая история… Петр Николаевич привык к этим сценам. Молчаливый и тихий с виду дедок вдруг обнаруживал свирепый нрав, закрывался в сарае и рубил топором свои и чужие кадушки. Редко это бывало, но если случалось, тогда не подходи к сараю…

Тихонько, чтобы не разбудить племянника, Петр Николаевич укрыл его тулупом и пошел унимать старика.

Глава четвертая ПАСХАЛЬНАЯ НОЧЬ

 
Христос воскресе из мертвых,
Смертию смерть поправ.
 

1

В доме не утихала радость: нашелся сын Евгений. Вместе с тем росла глухая неприязнь к Илюше – чужой мальчишка пришел в дом, и надо его кормить, когда родной сын где-то скитается. Наконец бабушка сказала:

– Ладно, живи, не выгонять же тебя на улицу. Только заруби на носу: из дому ничего не выносить, здесь твоего ничего нет. Вырастешь, наживешь своего добра, тогда и раздавай.

Приближалась пасха. Приготовления к празднику были овеяны таинственностью. Бабушка ходила розовощекая от пылающей русской печи. В доме пахло ванилью. Тетя Лиза делала из цветной бумаги розочки и незабудки.

К страстной субботе дом преобразился: на дверях висели полотняные, расшитые красными маками портьеры, на окнах надувались от ветра тюлевые занавески. Столы были покрыты белоснежными скатертями, вынутыми из сундуков и хранящими на себе клетчатые складки – следы редкого употребления. Из комнаты в комнату тянулись выстиранные дорожки, по ним было мягко ходить.

В железной тарелке на окне, в нежной зелени проросшего овса, лежали голубые, коричневые, алые, желтые пасхальные яйца. Они были похожи на яркие цветы в траве.

Перед походом к заутрене все легли отдохнуть – предстояло провести в церкви всю ночь. Когда завечерело, бабушка растолкала Илюшу:

– Вставай, в церковь пойдем, за упокой родителей помолишься, чтобы их господь бог в рай определил.

В суматохе забыли подумать, во что одеть Илюшу. Тетя Лиза подрезала дедушкины штаны. Удалось найти в сундуке старую рубаху Жени. Дедушка и вовсе расщедрился, подарил приемышу пожарную куртку с медными орлами на пуговицах. С широкого кожаного пояса пришлось срезать железные кольца и крюки – приспособления для пожарных инструментов.

Шли в церковь гуськом. Впереди дедушка Никита в новом картузе старинного фасона, сшитом, должно быть, во времена Наполеона, в суконной поддевке до колен. На нем были лакированные сапоги на высоких каблуках, отчего дедушка казался долговязым.

За дедушкой шагал Илюша в пожарной куртке. Позади, рука об руку, шла тетя Лиза с бабушкой.

Дядя Петя остался дома. Он противился тому, чтобы Илюша ходил в церковь, но бабушка и тетя Лиза настояли на своем.

2

Высокие железные двери церкви были открыты настежь. Овальные окна покрыты решетками, как в тюрьме. Войдя, Илюша поразился гулким просторам храма. Из-под главного купола, точно с неба, свисало на цепях бронзовое паникадило с множеством свечей и хрустальных подвесок. Ни одна свеча не горела, и лишь изредка вспыхивали блестками граненые хрустальные украшения.

В церкви людей было немного, всюду царил полумрак. Лишь кое-где перед иконами мерцали тихие лампады. Служба еще не начиналась, и вокруг стояла торжественная тишина. Когда кто-нибудь из молящихся кашлял, это отдавалось под высокими куполами.

Молящиеся ходили на цыпочках, молча прикладывались к иконам, разговаривали шепотом. Иногда кто-нибудь опускался на колени и кланялся, касаясь лбом холодного каменного пола.

У входной двери бородатый староста торговал свечами, иконками, «Житиями святых» и поминаниями. Дедушка отстал, чтобы купить свечи. Прижав локтем картуз, он хмуро отсчитывал корявыми пальцами деньги: триста рублей за свечку – больно дорого. Зато свечи были красивые – зеленые, красные, перевитые золотыми ленточками.

От свечей пахло медом. Отдавая свечи бабушке, он молча Протянул одну из них Илюше.

– Держи крепче, – сказала бабушка. – Когда запоют «Христос воскресе», зажжешь.

По соседству с Илюшей, у церковной стены, стоял большой деревянный крест. На нем был нарисован человек с бородкой, как на Илюшином крестике. Раскинутые руки святого были пригвождены к кресту, высокий лоб стиснут колючим венком. Из босых ступней, тоже прибитых гвоздями, текла кровь. Люди подходили, крестились и целовали распятие. Илюша понял, что это и есть Иисус Христос, о котором рассказывала бабушка.

Илюша никогда раньше не бывал в церкви и не понимал, откуда взялся бог и зачем он нужен людям. Глядя на крылатых ангелов, летящих по небу с серебряными трубами в руках, Илюша сравнил их с буденновцем Ленькой Устиновым. Правда, у того одежда была красивее, чем у ангелов, – галифе красного сукна, шапка-кубанка с зеленым верхом, а на этих, что летят по небу, надеты какие-то женские рубахи.

Прямо перед Илюшей на стене гарцевал всадник. Длинной пикой он прижал зеленого дракона к земле. Белый конь топтал ногами страшное чудовище с зубастой пастью. У змея зеленый хвост свился в кольца. Святой всадник колол его пикой прямо в ноздри, из которых вырывалось пламя.

Бабушка наклонилась к Илюше и сердито зашептала:

– Чего глаза пялишь? Перекрести харю… Это святой Георгий Победоносец, он покарал злого духа – змия. Молись…

Народу в церкви прибавлялось, становилось тесно, душно, люди, крестясь, задевали друг друга локтями. Женщины были в праздничных нарядных платочках, шляпках, кружевных шарфиках. Пришло к заутрене немало детей. Илюша узнал Врангеля. Он был умыт и причесан, вернее, прилизан, и все-таки жесткие волосы не слушались и на макушке торчали петушиными хвостиками.

Врангель шнырял по сторонам хитрыми глазами и о чем-то переговаривался со своим младшим курносым братом. С ними была девчонка, очень похожая на братьев. Глуповато приоткрыв рот, она рассматривала купол церкви.

Заметив Илюшу, Врангель толкнул брата. Скоро все трое оказались у Илюши за спиной. Врангель дернул его за полу пожарной куртки и прошептал в затылок:

– Повсикакий, молись лучше.

Дедушка молча шлепнул Врангеля по затылку и тот скрылся в толпе, увлекая за собой брата и сестру.

От свечной гари и духоты становилось невмоготу, ноги болели от долгого стояния. Но служба в церкви только еще начиналась.

Илюша рассматривал издали узорчатые золотые двери алтаря, по бокам которых были две узкие дверцы с фигурами святых. Вдруг одна из дверок открылась, и вышел мальчик. В серебряном стихаре он был похож на ангела. Прислуживая, он ходил по церкви, сутулясь, подошел к иконе божьей матери и стал подливать из бутылочки масло в лампадку.

– Гляди, вон Степка вышел, – прошептала бабушка. – Видишь, какой у него стихарь красивый. Калека-калека, а денежки загребает, даром чужой хлеб не ест.

Прислужник снова удалился в алтарь и скоро вернулся, но не один. Бородатый староста, две монашки в черном одеянии шли за ним. Все трое с подносами в руках пробирались сквозь толпу молящихся. Отовсюду к подносам тянулись руки прихожан, все клали деньги. На Степином подносе денег была уже целая гора. Одна бумажка даже свалилась на пол. Староста нагнулся, поднял ее и сунул в карман.

Илюше нравилось праздничное убранство храма, сверкание драгоценных камней, тихое мерцание свечей и вкрадчивые голоса. Интересно, когда воскреснет Иисус Христос, распятый на кресте? Бабушка говорила, что в двенадцать часов ночи он вознесется на небо.

Между тем полночь приближалась. И вот монотонный голос дьячка, читавшего Евангелие, прервался радостным колокольным звоном, и по церкви прошло оживление.

3

– Господи Иисусе Христе… – перекрестилась бабушка и ухватила Илюшу за руку. – Держись, малый, сейчас крестный ход начнется.

Предчувствие чего-то необычайного передалось мальчику. Он приподнялся на цыпочки и увидел, как распахнулись золоченые двери алтаря и оттуда вышли бородатые священники. Один, высокий, седоголовый, был облачен в ярко-малиновую длиннополую ризу, расцвеченную серебром, – должно быть, главный священник. Двое других тоже были одеты красиво – первый в синюю, второй – в светло-серебристую, почти белую ризу. Чернобородый дьякон, облаченный в желтую ризу с широченными рукавами, нес перед собой огромную белую свечу, перевитую золотой тесьмой. Процессию замыкали дьячки в парчовых одеждах. Молящиеся расступились, образуя живой людской коридор, и священники торжественно направились к выходу из церкви.

– Отец Серафим идут, – зашептали вокруг.

Посреди церкви священников обогнали мальчики-прислужники в серебряных стихарях. Тот, которого бабушка называла Степой, нес фонарь на круглой палке. Стекла у фонаря были разноцветные и отбрасывали на лица красные, зеленые и желтые тени. Мальчик шагал осторожно, как-то боком, словно боялся споткнуться. Врангель заметил развязавшийся на его ботинке шнурок и наступил на него, отчего Степа нырнул, чуть не уронив горящий фонарь.

Люди с хоругвями стали спускаться по ступенькам в ограду. Ночь была темная, и лишь мерцающие свечи озаряли лица.

Бабушка одной рукой подталкивала Илюшу, другой держала тетю Лизу, чтобы не потерять ее в толпе. Дедушка остался сторожить кулич и пасху.

Обойдя вокруг церкви, процессия снова стала подниматься по ступенькам на паперть. Священники первыми вошли в храм, и отец Серафим, подняв крест, громко провозгласил:

– Христос воскресе!

– Воистину воскрес! – эхом отозвались прихожане.

И грянула песня пасхи, торжественно зазвучали мелодичные голоса хора.

 
Христос воскресе из мертвых,
Смертию смерть поправ
И сущим во гробех живот даровав…
 

Войдя в церковь, Илюша не узнал ее – все сверкало, искрилось огнями. Под высоким куполом зажглось паникадило. На высоких подсвечниках-тумбах заколебались огоньки свечей. Их трепетное пламя отражалось в драгоценных окладах икон, сверкало в изумрудах и топазах, украшавших Евангелия и головные уборы священников.

Посреди церкви, где недавно стояла плащаница, – гроб господень, теперь как бы сама собой явилась икона с воскресшим Иисусом. Бог, торжественно-розовощекий, в легком бело-голубом одеянии, летел по небу. Волосы мягкими волнами рассыпались по плечам. Лик Христа был светлый, точно он на самом деле ожил и парил в небе, чуть касаясь облаков босыми ногами.

Церковный хор переливался то детскими, то женскими голосами:

 
Святися, святися, Новый Иерусалиме,
Слава бо господня на тебе воссияла…
 

Потом вступали громоподобные басы, они точно подхватывали песню на свои могучие плечи.

Лица у молящихся посветлели. Даже дедушка Никита, всегда замкнутый и строгий, стоял с порозовевшими щеками. На глазах у тети Лизы, кажется, поблескивали слезы. Сама она чему-то улыбалась, как будто все, о чем она просила божью матерь, исполнилось.

Илюша не понимал смысла божественных песен, но и его сердце замирало оттого, как все вокруг было таинственно и красиво.

Почему же ни он, ни Ваня раньше не знали о боге? Если бог все видит, все слышит, как уверяет бабушка, то он может знать, где сейчас брат Ваня, может найти его! Было боязно верить в такое счастье, но ведь не зря молятся люди и каждый о чем-то просит бога. Значит, он есть? Неужели так просто: попросил – и бог найдет Ваню? Странной показалась ему эта мысль, но она не покидала его. Может быть, стоит помолиться на всякий случай, а вдруг все правда – и бог есть? Илюша потихоньку опустился на колени, как делали все, низко поклонился, коснувшись лбом пола, и мысленно произнес: «Господь бог, найди Ваню». Сказав это, Илюша поразился своим словам, и ему стало стыдно.

Когда он поднялся с колен, дедушка Никита, скупой на ласку, погладил его по голове шершавой ладонью, а бабушка щекотно зашептала в затылок:

– Молись, молись. Счастье тебе будет…

4

После заутрени начался обряд освящения пасхи.

Из алтаря вышел отец Серафим. Он переоделся в красную ризу, расшитую золотыми крестами. За ним следовал дьякон с серебряным кубком и волосяной кистью. Окуная ее в чашу, священник брызгал святой водой на куличи и пасхи. Заколебались огоньки свечей. Запел хор.

Дедушка Никита стоял со всеми в ряду. Свечка, воткнутая в зажаристую шапку кулича, наклонилась и текла прямо на него. Рядом стояла высокая барыня с бородавкой на губе. Ее кулич был из белой муки, а на макушке сахарным кремом написаны буквы «X. В.».

Когда священник закончил обряд, дедушка Никита завязал кулич в салфетку. Барыня шла рядом с дедушкой и тихонько разговаривала с ним. На паперти она похристосовалась с бабушкой и тетей Лизой.

– Пелагея Ивановна, приходите в гости, – сказала тетя Лиза. – Поросеночка зарезали, ватрушек ваших любимых напекли. Правда, мука нынче с отрубями.

– Чего уж ждать… – недовольным тоном ответила барыня и махнула рукой. – Придем, Лизанька. – Она взглянула на Илюшу и спросила: – А это кто с вами?

– Приемыш, племянник Петра Николаевича.

– Сиротка? – с участием проговорила барыня и коснулась холодными пальцами подбородка Илюши. – Как же он попал к вам?

– И не спрашивайте, чудо совершилось. Женя прислал его.

– Как?! – воскликнула барыня. – Женя нашелся?

– Нашелся, – сказала бабушка. – Да вот не запомнил станцию, балбес… Теперь как его найдешь? Станций-то много.

– Коли жив, приедет, – успокоила барыня и, наклонившись к самому уху тети Лизы, о чем-то спросила ее.

– Все цело, не беспокойтесь.

– Ну слава богу! – И Пелагея Ивановна, подобрав подол длинного платья, пошла к ожидавшему ее фаэтону. – Обязательно придем.

Извозчик застегнул кожаный фартук и тронул лошадку.

5

Тетя Лиза еще в церкви зажгла свечу и велела Илюше нести ее до самого дома. Она объяснила: кто донесет горящую свечку из церкви домой, будет после смерти жить в раю.

Илюша прикрыл ладошкой огонек и боялся дышать на него. Но тут промчался Бориска-Врангель и то ли дунул на огонек, то ли сам он погас, только в руках у Илюши остался дымящийся фитилек.

– Теперь прямо в ад угодишь, – шутила бабушка. Настроение у нее приподнятое. – А в аду, братец ты мой, не сладко. Посадят тебя в котел с кипящим маслом, и будешь вариться…

– Не пугай малого, – сказала дочь, – никто не знает, что нас ждет на том свете.

– Сирот ожидает рай, – как-то по-доброму сказала бабушка. – Небось и не знаешь, какой он, рай? Это сад благодатный, где душа твоя будет жить вечно и бессмертно. Встретишься там с матерью родимой. Отца тоже повидаешь, ежели он праведно жил на земле, ежели не был энтим – как бишь их? – коммунистом… Да сам гляди в коммунисты не запишись…