Текст книги "Судьба Илюши Барабанова"

Автор книги: Леонид Жариков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Глава двадцать шестая
ПЕРВЫЙ БОЙ

 
Против общего злого кумира.
Против шайки попов и господ
Встаньте, все пролетарии мира,
Обездоленный, черный народ!
Встаньте, рыцари нового строя,
Встаньте, дети великой нужды,
Для последнего смертного боя
Трудовые сомкните ряды!
 

1

После ареста Олега Каретникова Поль встревожился не на шутку. Он боялся, как бы ему не предъявили обвинение в связях с белогвардейским офицером. Было тем более опасно, что у него хранилось секретное письмо генерала Пантюхова.

Сначала Поль хотел скрыться в каком-нибудь отдаленном городе. Из тайной переписки он знал, что в Орле, Ростове-на-Дону, а главное, в Петрограде нашли прибежище его давние друзья, скаутмастера старой России. С ними можно было объединиться и начать все заново. Потом пришло неожиданное и смелое решение: не избегать опасности, а идти ей навстречу – явиться в губком комсомола и предложить свои услуги. Таким маневром удалось бы запутать следы, а когда все обойдется, продолжать свою линию, сколачивая отряды юных рыцарей.

Три ночи напролет просидел он над программой «красных скаутов». Заменил старую скаутскую заповедь о верности царю, богу и родине более современной: «Красный скаут верен рабочему люду». Вместо скаутской белой лилии предложил носить на левой стороне груди красный пламенный костер как символ революционности.

Если в губкоме не понравится название «красные скауты», можно предложить другое, скажем, «юные коммунисты», или, сокращенно, «юки». Это будет вполне по-большевистски.

Собираясь в губком, Поль надел простую косоворотку, подпоясал ее витым шнурком с кисточками, напялил кепку на затылок, чтобы выглядеть рубахой-парнем. Программу он вложил в скромную бумажную папку, а потом и вовсе свернул трубкой и сунул в карман – комсомольцы любят простоту.

В душе Поль был уверен, что услугами его воспользуются. Может быть, предложат исправить программу и, конечно же, приставят «комиссара» от комсомольцев. Он был согласен на все.

У входа в губком ему бросился в глаза лозунг, прибитый дугообразно над дверями. Это было изречение Маркса о том, что

БУДУЩЕЕ РАБОЧЕГО КЛАССА ЗАВИСИТ ОТ ТОГО,

КАК БУДЕТ ВОСПИТАНО ПОДРАСТАЮЩЕЕ ПОКОЛЕНИЕ.

Проходя под лозунгом, как под аркой, Поль втайне подумал, что будущее СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РОССИИ, за которую борется он, тоже зависит от воспитания молодежи. А если так – нужно драться за свою Россию.

В кабинете секретаря губкома Поль чертыхнулся в душе, увидев Азарова-младшего. Подчеркнуто не обращая внимания на Митю, он вразвалку подошел к секретарю и по-простецки, с силой потряс ему руку. К Мите он повернулся спиной.

– В эпоху классовых битв надо объединять усилия, – начал Поль, вытаскивая из кармана свою программу и разглаживая ее на столе. – По-видимому, система «скаутинг» изжила себя, и настало время ее обновить. Мы должны взять у врагов все лучшее, что у них есть.

Комсомольцы молчали. Секретарь губкома, нахмурясь, барабанил пальцами по столу.

– Все мы знаем миф об аргонавтах… – продолжал Поль смелее. – Дружина красных разведчиков, или юков, будет представлять корабль «Арго». Нашей целью будет – добыть золотое руно счастья… Есть у меня другое, не менее интересное предложение, а именно: учредить при губнаробразе должность Робинзона Крузо. Да, да, друзья, это будет очень увлекательно и романтично. Если не возражаете, то роль Робинзона я мог бы взять на себя, а слугу Пятницу назначит губком. Он будет у нас политкомиссаром.

Секретарь губкома поднялся и сказал:

– Понимаешь, дружок, некогда нам искать золотое руно. Надо за Окой картошку сажать…

– Я говорю о воспитании, – с легким смущением сказал Поль. – Ведь это очень важный, если не сказать – главный государственный вопрос… Да вы почитайте программу. – И Поль подсунул секретарю свои бумаги.

Секретарь молча полистал «программу» и вернул ее Полю.

– Все ясно… Смена вех.

– Именно так. Смена исторических вех. Царизм уничтожен, и теперь на его обломках мы создаем трудовую республику. Нужно готовить молодое поколение борцов.

Митя Азаров стоял у окна и слушал, изредка переглядываясь с комсомольцами, потом подсел к столу и сказал, обращаясь к Полю:

– Послушай, ты всюду говоришь, что политикой не занимаешься, а ведь то, что ты предлагаешь сейчас, – политика, и очень хитрая.

– Вот уж не знал, что роман Даниеля Дефо «Робинзон Крузо» – политика! – поддел Поль. – А я, дурак, читал этот роман, и миллионы детей во всем мире читают…

– Я говорю о том, что ты берешь себе должность Робинзона, а роль его слуги Пятницы уступаешь комсомолу. Хочешь, чтобы мы были у тебя в подчинении?

– Почему? – благородно возмутился Поль. – Наоборот, он будет контролировать наши действия… Словом, я не навязываюсь. И пришел как честный советский гражданин с предложением своих услуг. Дело ваше – послушаться моего совета или нет. Но согласитесь, что нынешняя система воспитания заключает в себе серьезную ошибку. Вы вовлекаете детей в водоворот политики с ее нездоровыми страстями, они непонятны и чужды детям. Надо строить воспитание на длительной игре.

– Нет, мы строим воспитание на борьбе! – сказал Митя.

За бледной улыбкой на поджатых губах Полю с трудом удавалось скрыть злость.

– Хорошо, пусть на борьбе, только не на политике! – воскликнул он.

– Политика и есть борьба, – объяснил Митя. – Предлагая свою программу, ты не помогаешь нам, а борешься против нас. Потому что аполитичность, которую ты так любишь, тоже политика, и довольно ядовитая.

Секретарь губкомола снял с гвоздя кепку и надел ее, давая этим понять, что разговор пора кончать.

– Твое предложение нам не подходит. Извини, но мы не можем доверить воспитание пролетарских детей чужаку. Ты ссылаешься на свой опыт. Не спорим, даже знаем, что опыт у тебя большой. Мы помним твою речь на диспуте. Тебе хотелось бы воспитывать из наших ребят маленьких обывателей и мещан. А мы воспитываем коммунистов. Ты хочешь, чтобы каждый добывал золотое руно счастья только для себя. А мы добываем его для всех людей… Выходит, нам не по пути… Кстати, у нас нет помещения для детской коммунистической столовой. Придется освободить клуб скаутов, и чем скорее, тем лучше.

Все что угодно ожидал Поль от посещения комсомольского центра, но не думал, что ему так решительно откажут. Поль был расчетливым и непримиримым бойцом, неудачи только подхлестывали его. Но тут он почувствовал крах. Вот и Олег болтал о перерождении Советов. Где оно, это перерождение? Скорее наоборот – комсомол укрепляется. Они даже Тину переманили на свою сторону, а его самого вытолкали в шею.

Так думал Поль, медленно шагая по горячим от солнца камням мостовой. И все-таки он сдаваться не хотел.

2

Егорка вертел в руках зажигалку и хмыкал.

– Похоже, Илюшка говорит правду, – сказал он, возвращая зажигалку Илюше.

– Зачем гадать? Бить нэпманских сынков, и весь разговор! – заключил Левка.

– А что, если поджечь Гогин магазин? – предложила Варька и сама испугалась своих слов. Ребята молчали, и Варька еще больше осмелела: – Правду говорю, у них на базаре магазин есть, мебелью торгуют. Вот и подпустить красного петуха за наш сарай.

– Не выдумывай, – недовольно пробурчал Егорка. – За такое дело могут в тюрьму посадить.

– Теперь тюрем нету. Есть допры.

– Все равно.

– Пускай меня посадят в допр, а я ночью узнаю, куда заперли белогвардейца Олега Каретникова, подкрадусь к нему и скажу: «Ты зачем Сереже руки отрубил?» Возьму топор и отрублю ему руки, к свиньям!

– Хватит болтать! – вмешался в разговор Илюша. – Надо скаутов проучить хорошенько. Почему мы должны подчиняться совбуржуйчикам? Они будут наши сараи поджигать, в окна камни с записками кидать, а мы все терпи?

Егорка обкрутил руку ремешком от кнута, с которым любил ходить по улицам и дразнить собак, стегая кнутом по заборам, и сказал:

– Пошли скаутов бить! Илюшка, командуй!

Вооружились кто чем мог. Варька нашла на чердаке сломанный зонтик. Им хорошо цеплять за шею.

Ребята гурьбой двинулись осаждать скаутскую крепость. Они теперь никого не боялись: ни бога, ни черта! Илюша смело вел своих безбожников, и в нем самом закипала отвага – ведь он командир!

В Архиерейском переулке, где находился скаутский клуб, Левка прислонился губами к оконному стеклу и крикнул:

– Эй, буржуи! Выходите, мы вас бить пришли.

Никто не отзывался. Потом Варька сказала:

– Там на дверях замок.

– Наверно, в поход ушли, – сказал Илюша.

Кто-то из ребят толкнул его в бок, и он оглянулся: на противоположной стороне переулка стоял Гога Каретников со своими неразлучными друзьями Шуриком Золотаревым и Фоней. У этого на голове торчала бархатная церковная шапочка. Как видно, Фоня назло надел ее, чтобы «мстить» большевикам за отца, посаженного в кутузку после драки в церкви. Гога стоял, надменно заложив руки в карманы. Фоня что-то жевал.

– Эй, что вы, мазурики, там делаете возле нашего клуба? А ну проваливайте! – сказал Шурик.

В сопровождении Варьки и Кащея Илюша пошел навстречу скаутам. Левка и Егорка двинулись следом.

Сходились молча. Илюша достал из кармана зажигалку и протянул хозяину:

– Твоя?

– Была моя, а в чем дело?

– Зачем сарай поджег?

– Какой сарай?

– Не юли… Твою зажигалку на пожаре нашли.

– Когда?

– Вчера. Я сам нашел в траве.

– Вчера я в Козельске был… А зажигалок на свете много. Вот, например. – Гога вынул из кармана пачку папирос «Сальве» и простенькую зажигалку, сделанную из винтовочного патрона, не торопясь прикурил и снова спрятал зажигалку, сказав Илюше подчеркнуто спокойно: – Ясно тебе… пролетарий?

– Степа, дай тот камень, – попросил Илюша.

Гога разыгрывал простачка:

– Знать не знаю, ведать не ведаю.

– А записка чья? – спросил Степа и передразнил: – «Не смилуюсь, не пощажу, не раскаюсь!»…

Левка и Егорка переглянулись, им не терпелось начать потасовку. Левка подскочил к Гоге и потребовал ответа:

– Признавайся, поджигал сарай?

От неожиданного и ловкого удара Гоги Левка отлетел на несколько шагов и грохнулся на мостовую. Скауты засмеялись. Левка поднялся, но снова не полез в драку, а чтобы оттянуть время, стал засучивать уже засученные рукава.

– Выходи, вдаримся один на один.

– Сначала помой руки, лапотник, – сказал Гога без тени испуга.

– Ладно, Левка, – успокоил товарища Илюша. – Мы свой замок повесим у них на дверях. А сейчас пускай идут своей дорогой…

– А то что будет?

– Котлет из вас наделаем.

Гога повернулся к своим друзьям и кивнул головой в сторону Илюши:

– А у этого шмендрика недурной вкус! Котлеты любит.

– Когда-нибудь мы из него самого приготовим такую закуску, – сказал Шурик, и его кошачьи глаза засмеялись.

Скауты не торопясь, вразвалку отошли. Левка не выдержал и швырнул им вдогонку консервную банку:

– Эй, лови!

Удар пришелся Гоге по плечу. Он подхватил камень и запустил в Левку. Тот подпрыгнул, и камень ударился о забор. Илюшино воинство осыпало скаутов градом камней. Лишь Степа, плохо видевший расстановку сил, не знал, что делать, и стоял у забора в растерянности.

Кто-то с силой взял Илюшу за плечо.

– Что это значит?

Обернувшись, Илюша увидел Петра Николаевича. Мальчики разбежались, оставив своего командира один на один с дядей.

Петр Николаевич подозвал Гогу.

– Что случилось? Почему вы поссорились?

– Я не знаю, – ответил Гога, пожимая плечами. – Он сам придирается ко мне, угрожает.

– Илюша, изволь объяснить.

За друга вступился вернувшийся Степа.

– Петр Николаевич, не верьте Гоге, они первые подожгли сарай.

– Какой сарай?

– Врет, никакого сарая мы не поджигали… А вот они иконы жгли. Это я могу подтвердить.

– Что еще за иконы? – Петр Николаевич обратился к племяннику. Тот стоял потупившись. – Сейчас же подайте друг другу руки. Слышишь, Илюша?

– Я не против, – сказал Гога, протягивая руку.

Но Илюша спрятал руки за спину.

– Почему не хочешь мириться? – спросил Петр Николаевич.

– Он скаут.

– Ну и что?

– Буржуй.

Петр Николаевич, смущенный грубоватой прямотой племянника, чтобы скрыть свою неловкость, строго приказал:

– Сейчас же иди домой!

Подождав, пока ребята разойдутся, Петр Николаевич пошел своей дорогой. Поступок племянника был для него неожиданным. Мальчик по характеру был добрым и ласковым. Когда же случилось, что он стал таким отчаянным предводителем уличной ватаги? Впрочем, может быть, это и неплохо.

Степа чувствовал себя виноватым. Ничего не оставалось делать, как идти рядом с другом и сочувственно молчать.

В конце улицы из-за угла вышли Илюшины друзья. Левка спросил с беспокойством:

– Илюшка, попадет тебе?

– Попадет… а сами убежали, – сказал Степа. – Его могут из дому выгнать, значит, надо заступаться всем миром. Понятно?

Шагая по улице впереди ребят, Илюша думал: какого бы строгого ответа ни потребовали от него дома, какими бы сердитыми ни были упреки бабушки, он теперь будет драться со скаутами, пока ни одного из них не останется в городе.

3

Вернувшись из губкома комсомола, Поль долго не мог собраться с мыслями. Продолжать борьбу открыто уже не было смысла. В тот же вечер он передал по цепочке своим рыцарям приказ собраться в штаб-квартире, всем надеть парадную форму, знаки отличия и повязать галстуки.

Когда все собрались, Поль приказал подпереть скамьей двери на случай, если бы кто-нибудь захотел проникнуть в скаутскую штаб-квартиру. Он занавесил окна и открыл последний сбор.

При свете керосиновых ламп построились в одну шеренгу. Поль напустил на себя грустно-торжественный вид, был ласков со всеми. И когда скауты выстроились, прошелся перед строем и обратился к своим воспитанникам, стараясь придать голосу печальный тон и задушевность:

– Друзья! Я должен сообщить вам пренеприятное известие… – Поль усмехнулся, давая этим понять, что между словами гоголевского персонажа и тем, что произошло сегодня, существует горькая связь. Он помолчал и в полной тишине продолжал: – Нам приказано освободить помещение штаб-квартиры. Мы должны покинуть наш милый клуб, в котором провели так много чудесных дней, посвящая себя мирным занятиям – спорту и развлечениям. Теперь здесь будут царствовать коммунисты, а мы должны уйти. Мы подчиняемся грубой силе и ничего не можем ей противопоставить. Власть в руках большевиков. Мне остается лишь напомнить вам, друзья, слова одного из наших учителей, основателя русского скаутизма: «Можно уничтожить и закрыть скаутские организации, но скаутизм никогда не умрет. Ибо скаутинг – это личный образ жизни».

Поль помолчал, чтобы дать своим питомцам прочувствовать всю горечь положения, дать зародиться гневу в сердцах юных рыцарей.

– Мы собрались на тризну и справляем ее по поводу гибели нашего великого дела. Сегодня мы должны опустить наше славное знамя и нести его с поля боя.

Поль повысил голос до трагического звучания и четко, с расстановкой подал последнюю команду:

– Юные рыцари, славные братья разведчики! Отдадим последний долг священному стягу! Слушай мою команду! На боевое знамя разведчиков всего мира рав-няй-сь!

Скауты повернули головы в ту сторону, где Гога Каретников стоял крайним со знаменем в руках, а двое рапироносцев охраняли его.

Поль хотел, чтобы каждый бойскаут запомнил этот вечер на всю жизнь и остался бойцом, сохраняя верность стягу, на котором, как прежде, гарцевал на белом коне святой Георгий Победоносец.

В полной тишине гулко раздавались шаги Поля. Он шел перед строем к знамени. Гога Каретников низко наклонил зеленое шелковое полотнище, точно спускал его в знак траура. Поль опустился перед знаменем на одно колено и, как положено в клятве, поднес к губам край знамени. Он долго стоял так, скрывая лицо в складках святого стяга, будто подавлял рыдания. В строю кто-то всхлипнул.

Поль поднялся и отошел, вытирая глаза носовым платком. Скауты подходили по очереди и, подражая скаутмастеру, опускались на колено, прощались со знаменем и снова становились в шеренгу.

Все это происходило в полном молчании. Видя, какие глубокие чувства вызвал в сердцах своих воспитанников, Поль с удовлетворением думал – не распадется его братство и каждый останется бойцом…

Последним прощался со знаменем Шурик Золотарев. Когда он вернулся в строй, Поль взял ножницы и у всех на глазах аккуратно срезал полотнище стяга с древка.

Одна из ламп на стене так разгорелась, что стекло треснуло. Все вздрогнули, поглядели на лампу, но никто не нарушил стройного порядка.

Наступила самая важная минута – передача знамени на хранение. Подняв срезанное и ставшее похожим на тряпку знамя, Поль обратился ко всем:

– Братья, вспомните, сколько дорог прошли мы с вами под этим стягом! Сколько звездных ночей провели у походных костров, когда оно колыхалось от ветра над нашими головами, точно орел расправлял крылья, наш победный русский орел! Так неужто мы отдадим свое знамя на поругание? Неужто, как побежденные, унесем его с поля боя? Нет! Мы прощаемся с ним временно и сбережем его для будущих сражений. Я верю, придет час, когда этот боевой знак рыцарского братства снова будет реять над Россией. Для хранения знамени я предлагаю избрать стягоносцем испытанного разведчика Гогу Каретникова.

Побледнев от волнения, Гога приложил знамя к груди и стал громко читать заученные слова присяги:

– Призываю в свидетели бога и своих братьев разведчиков, что, принимая на себя почетное звание стягоносца, вполне сознаю ответственность возложенной на меня задачи. Клянусь сберечь знамя и в случае надобности не пощажу жизни для защиты священного стяга. Пусть будет порукой тому моя честь и пребывание в великом братстве скаутов всего мира!

Гога бережно свернул знамя и спрятал его на груди под рубашкой, волнуясь оттого, что товарищи смотрят на него с уважением. После ареста брата имя Гоги Каретникова было окружено ореолом мученичества.

Никто не пошевелился в строю. Потом из шеренги вышел Фоня. Он спокойно взял топор, которым рубили сучья для костров, подошел к шведской стенке и, ни слова не говоря, стал яростно рубить перекладины. Поль в изумлении шагнул к нему, хотел остановить. Но в это время Шурик Золотарев вскарабкался на шест, подвешенный к потолку, и, раскачавшись, выбил ногами оконную раму. Звон разбитого стекла точно подстегнул остальных, и все кинулись громить свою штаб-квартиру.

Не выдержал и Гога, хотя ему полагалось вести себя сдержанно. Он подхватил железную штангу и кинул ее на статую греческого дискобола.

– Мы им устроим Парижскую коммуну! – говорил он сам себе, с яростью выламывая дверцы шкафа.

– Господа, прекратите, ради бога! – кричал Поль, боясь ответственности. Впрочем, не все ли равно, пусть ломают – не нам, так и не им!

– Не волнуйся, Поль, – сказал Гога, тяжело дыша. – Скажем, что мы знать ничего не знаем и что ломали беспризорники.

Не прошло и нескольких минут, как скаутский клуб принял вид Мамаева побоища. Кажется, не осталось ни одной целой вещи – все было изрублено, исковеркано. Кто-то даже попытался свалить все в кучу и поджечь, но этого Поль не допустил.

Наконец удалось утихомирить разбушевавшихся «рыцарей». Поль приказал разобрать баррикаду у двери, и скауты по одному стали выходить на темную улицу.

4

На следующее утро комсомольцы пришли принимать освободившийся клуб. Они были поражены вселенским разгромом: с потолка свешивались концы оборванных канатов, по полу были разбросаны переломанные рапиры, валялись разбитые стулья, хрустели под ногами осколки стекла. Конечно же, это была месть.

Разрушения были так велики, что пришлось пригласить представителей милиции.

Митя Азаров с болью смотрел на хаос обломков, на соломенное чучело, которому кто-то надел на голову буденовку набекрень и всадил в грудь ржавый штык, смотрел и не мог вымолвить ни слова. Потом сказал негромко, будто разговаривая сам с собой:

– Враг не сдается и не прощает…

Глава двадцать седьмая
ИЛЮШИНА КОММУНА

 
Наш паровоз, вперед лети,
В Коммуне остановка.
Иного нет у нас пути —
В руках у нас винтовка.
 

1

В затененных лесных оврагах еще лежал почерневший снег, а в городе тополя уже оделись молодой клейкой листвой и зябко трепетали на ветру.

С наступлением весны жизнь пошла веселее. Газеты сообщали, что поля голодного Поволжья засеяны и ожидается хороший урожай.

Хозяйство постепенно налаживалось: на улицах мостили тротуары, всюду чинили крыши. Рабочие восстановили электрическую станцию, и хотя лампочки горели вполнакала, тускло освещая потолок, все были рады.

Илюша ходил в школу через базар. С утра до сумерек там бурлила беспокойная жизнь. С каждым днем появлялось все больше частных лавчонок, лотков, палаток; весело кружилась кое-как сколоченная, сверкающая стеклянными висюльками карусель, взлетали качели; заунывно пели слепцы.

Торгаши смеялись над только что открывшимся комсомольским магазином, где пока еще ничего не было, кроме ярких плакатов да единственной бочки с селедками. Нэпманы предсказывали крах советской торговли, а бог даст, и самой большевистской власти.

«Почему так получается, – с обидой думал Илюша, проходя по базару, – почему глаза у торгашей становятся злющими, блестят завистью, как только они видят деньги… Хорошо бы назло буржуям собрать свою коммуну, записать туда пацанов, кто победнее, а потом прийти сюда с красным знаменем и сказать: „Сдавайтесь, частники, коммунары пришли!“ И чтобы в комсомольском магазине появилось все, что душе угодно, – заходи и покупай!»

Теперь Илюша часто встречал на базаре Гогу Каретникова. Его выгнали из школы, хотя он хвастался, будто сам ушел, и всюду говорил: «Считаю унизительным учиться в большевистской школе, где и учителя-то неграмотные». Но Каретников форсил. Бродя по базару, он заигрывал с беспризорными – соберет целую ораву и угощает мороженым. Наверно, готовил какую-нибудь пакость Советской власти. Он даже с Врангелем подружился и поил его портвейном.

Цель этой «дружбы» открылась неожиданно.

2

Однажды утром Солдатская улица была разбужена истошными криками Бантиковых.

Илюша был на огороде и, услышав шум, прильнул к щелке соседского забора. То, что он увидел, сначала рассмешило его, а потом озадачило. Загнав Врангеля в курятник, Егорка и Варька тузили его. Егорка держал брата, Варька таскала за волосы и, нанося удары веником по лицу и плечам, приговаривала: «Вот тебе за сарай! Вот тебе!» Врангель не успевал увертываться от ударов и вопил во все горло: «Не знал я, что это ваш сарай! Пусти волосы, больно!»

Оказалось, что Бантиковы лупили брата за то, что именно он поджег сарай на пустынном дворе. Бориска оправдывался, говорил, что Гога уговорил его поджечь сарай, дал за работу денег и зажигалку-сапожок в придачу.

Чистосердечное признание смягчило вину. Егорка и Варька отпустили «душу на покаяние». Врангель, дергая носом, присел на край кадушки и стал прикладывать к царапинам лопух. При этом он ворчал обиженно:

– Черти… Разве можно так драться? Ведь я вам, кажется, не чужой.

– Хуже… Из-за тебя чуть юбка не сгорела, рожа бесстыжая! Все дело испортил: знаешь, как мы боролись против бога?

– Зачем? – глуповато спросил Врангель.

– Тьфу, бестолковый! Ты за бога или за… Ленина?

– За Ленина.

– И мы за Ленина. А теперь нам собираться негде…

– Я вам новое место найду… На чердаке нардома были?

– Нет.

3

Лестница противно скрипела под ногами. Илюша приложил палец к губам, подавая ребятам знак не шуметь. Те, крадучись, лезли за ним наверх.

Вот и крышка люка. Илюша приподнял ее, подпер плечами и держал, пока остальные не проникли на чердак. Тихонько опустив крышку, он послушал, нет ли чего подозрительного, и на цыпочках пошел к слуховому окну, где было посветлее.

Ребята расселись на деревянных перекрытиях, смотрели друг на друга настороженно. Кащею попала в лицо паутина, и он чихнул. На него зашикали.

– А если скауты за нами следили? – сказал Кащей.

– Выдумаешь…

– Здесь еще лучше, чем в нашем сарае, – весело заключил Левка.

– Страшновато, – сказала Варька. – Чердачище вон какой огромный. Здесь, наверно, дезертиры скрывались.

Левка засветил приготовленный каганец, поднял его над головой и произнес:

– Сейчас проверим, где спрятались твои дезертиры.

– Сядь, – остановил его Илюша, – никого там нет. Лучше поговорим, что делать.

– Как – что? – удивился Егорка. – Богов жечь.

– Нельзя. Тина сказала, что так попов не одолеешь. Да и надоело возиться с богами. Надо что-то получше придумать.

– Книжки будем читать, – предложила Варька. – У меня есть сказка про Царевну-лягушку.

– Выдумала! – поморщился Левка. – Цари нашу кровь пили, а мы будем про них сказки читать?

– Тогда в футбол сыграем, – подсказала Варька. – Я чулок пожертвую, соломой набьем, и получится мяч.

– Хватит глупости болтать, – сказал Илюша. – Рассуждаете, как дети малые. Разве нет дел поважнее?..

У него был секрет: Степа доделывал говорящее радио и с минуты на минуту должен был появиться на чердаке. Тогда и начнут они разговор, ради которого собрали здесь ребят, – разговор о детской коммуне.

Никто не заметил, как Егорка и Левка скрылись в дальнем углу чердака. Скоро ребята вернулись с добычей. Егорка приволок связку старых газет. А Левка, пыхтя, тащил что-то огромное, круглое. Это оказался барабан, и находка вызвала бурю восторгов. Ребята ощупывали погнутый и дырявый солдатский барабан. Каждому хотелось погреметь, но Илюша запретил. Он лишь сам тихонько постукал ногтем по гулкому боку барабана, боясь наделать шума – примчится заведующий нардомом Сережка, и тогда все пропало.

– А здесь вот дыра, – сказала Варька и просунула кулак в барабан.

– Мыши прогрызли…

– Отнесите его в угол, – сказал Егорка, а сам взял из связки газету, сдул с нее пыль и стал рассматривать. – Старые газеты, еще про Деникина.

Ребята мигом растащили газеты. В одной писали про Буденного. В другой были нарисованы смешные карикатуры на буржуев. Илюша расстелил свою газету, лег на нее животом и сказал:

– Давайте я буду вслух читать. Здесь вот про Деникина интересно: «Генерал Деникин – белогвардеец. Ленин – коммунист. Выбирай, товарищ беспартийный, кто тебе ближе!»

– Я Ленина выбираю, – сказал Левка.

– И я Ленина, – повторила Варька.

Илюша продолжал читать:

– «Крестьянин и рабочий! Если не хочешь, чтобы фабрики и заводы опять забрали капиталисты, ты должен вступить в партию коммунистов!»

– Батюшка в церкви говорил, что коммунисты – антихристово племя, – с опаской проговорил Кащей.

– Брехун твой батюшка, – осадил его Илюша. – Если хочешь, я могу сказать, кто такие коммунисты. Им ненавистны слова: «твое – мое». Так только при царе неправильно жили, каждый старался себе заграбастать. Дядя Коля Азаров у Ленина был и видел, что у него пальто заштопанное и кепка одна, а башмаки вовсе худые. Почему? Потому что Ленин не говорит «твое – мое», а прежде о людях думает, старается, чтобы детишки не голодали.

– Илюшка, а что такое коммунизм? – спросил Егорка.

– Будущая жизнь. Все тогда будет бесплатно. Захочешь есть – иди в коммунистическую столовую, и тебе дадут пообедать.

– А если денег нету?

– Не нужны там деньги, просто так садись и ешь.

Кащей недоверчиво усмехнулся.

– Это каждый наестся и уйдет. Такого быть не может.

– А вот и может… Тогда люди будут жить справедливо и дружно.

– А если кто придерется? – спросила Варька.

– Никто не будет придираться.

– А если налетит? – допытывалась Варька.

– Дать в зубы, и дело с концом, – отрезал Левка.

На лестнице послышались крадущиеся шаги.

4

– Не бойтесь, это Степка.

Крышка приподнялась, и в люке показалась Степина голова.

– Где вы здесь? – спросил он сердитым шепотом: в поисках ребят он успел набить себе шишку.

– Сюда иди, – позвал Илюша.

Степа шагнул, но ударился о балку и, потирая ушибленное колено, пробурчал:

– Ну куда вы попрятались, не найдешь никого…

Послышался сдержанный смех. По нему Степа и нашел друзей.

– Принес? – спросил Илюша.

Степа молча достал из-под рубашки фанерный ящичек, сдул с балки пыль, сел, а коробку поставил себе на колени. От нее тянулся шнур с гуттаперчевым наушником на конце.

– Что это? – разом спросили ребята, и только Илюша помалкивал, загадочно усмехаясь.

Егорка потянулся было рукой к таинственному Степиному ящичку, но тот не дал притронуться.

– Не лезь.

Ребята склонились над самодельным аппаратом, дыша друг другу в затылок. Степа орудовал рычажком с иголкой, тыкал ею в серебристый кристаллик, уверяя, что будет музыка. Но, кроме скрипа, в наушнике ничего не было слышно.

Все же и эти звуки были так удивительны, что приводили ребят в восторг. Одни, прижимая наушник, говорили, что слышат музыку. Другие разочарованно возвращали верную трубку:

– Ничего не слыхать… Стреляет в ухо.

– Скажи, Степка, можно по твоему ящику услышать голос с другой улицы?

– Из Японии и то можно. Только жалко, не умеем по-ихнему разговаривать. Вот сделаю приемник побольше, тогда и с Марса голос поймаю.

– Ври больше. Разве на Марсе есть люди?

– Есть! – поспешила заверить Варька. – Марсианами называются. Только у них голова как дыня, вверх торчком, а живот маленький.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Егорка.

– Вот и знаю. На Коровинской одна тетка говорила, что у нее по соседству живет старик глухой, забыла фамилию… Он ираплан делает и на нем с Яченского луга к звездам полетит.

– Циолковский, – солидно сказал Степа. – Мы к нему Домой на экскурсию ходили.

Рассказывая, Степа не смотрел на ребят, ловко орудовал в приемнике, находил нужный винтик и подкручивал, скреплял тонкие проволочки.

– Интересно узнать, есть на Марсе коммунизм? – мечтательно спросил Левка.

– Есть, – заверила Варька.

– Все ты знаешь… Может, там одни буржуи.

– А вот и нет… Ты видал Марс?

– Видал, – соврал Егорка, потому что где его там найдешь среди скопища звезд.

– Какой он? – не отставала Варька.

– Обыкновенный.

– Ишь ты… Погляди лучше. Ночью он весь красный! А почему? От флагов. Там рабочие ходят по улицам с красными знаменами. Потому и весь Марс красный.

– Я думаю, что Варька правильно говорит, – поддержал Илюша, – коммунизм на Марсе есть. А если нету и там царь с буржуями, то мы подскажем, как их сковырнуть.

Увлекшись, ребята не заметили, как на чердаке кто-то появился. В тишине раздался неожиданный голос, и все чуть не попадали с балок, на которых сидели.

– Говорите, куда сваливать иконы? – Посреди чердака, согнувшись под тяжестью громоздкого мешка, стоял Врангель.

– Зачем ты их притащил? – спросил Илюша.

– Сами говорили: кто принесет иконы, того запишете в кружок «Долой монахов!».

Илюша обрадовался – если даже Врангель пожелал бороться против бога, значит, хорошо. И все же с ним надо было разговаривать построже, поэтому Илюша приказал:

– Брось своих богов вон туда в угол и сиди смирно. Сейчас Степка наладит говорящее радио.

– Чего-чего? – тихонько спросил Врангель у сестры.

– Говорящее радио, – неохотно буркнула Варька, задаваясь перед братом.

– Какое радио?

– Тебе все объясни. Ящик видишь?

– Вижу.

– Ну и слушай. Духовая музыка будет играть из Москвы.