Текст книги "Судьба Илюши Барабанова"

Автор книги: Леонид Жариков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
МЫ ВСЕ КОММУНАРЫ

Глава двадцать пятая
БОГИ В ОГНЕ

 
Долой, долой монахов,
Долой, долой попов!
Мы на небо залезем,
Разгоним всех богов!
 

1

Настал час борьбы. Но для борьбы нужны союзники. Илюша решил начать со Степы.

Сгорбившись, Степа сидел над задачником, когда Илюша с порога насмешливо окликнул его:

– Здравствуй, владыко!

– Здорово, бродяга, – ответил Степа мирно.

– Молитвы зубришь?

– Задачка не выходит.

– А я думал, долбишь молитвы: господи еси, бородой тряси…

Степа подозрительно покосился на товарища и сказал:

– Вижу, тебе поругаться хочется.

Илюша продолжал задираться, он разглядывал Степи-пы иконы и хмыкал:

– Слушай, почему твой Иисус такой худущий?

Степа не почувствовал ловушки.

– Обыкновенный Иисус. Крестная на базаре на кусок сала выменяла.

– Я не про то… Пятью хлебами накормил пять тысяч голодных, а сам не наелся.

– Хватит бузить… Выкладывай, с чем пришел.

– Степа, а я знаю, как сделать, чтобы люди перестали молиться богу.

– Ишь ты! Никто не мог, а ты придумал.

– Вот послушай. Если собрать все иконы, сколько их есть на свете, и сжечь, на кого ты будешь молиться?

– Кто даст тебе иконы жечь?

– Сами. Соберем огольцов и скажем: несите богов. Сегодня один притащит, завтра другой, и так постепенно перетаскаем все иконы. Сначала из домов, потом из часовен, а там люди и до церквей доберутся.

Степа взглянул на строгий лик Николая Чудотворца, прибитого над столиком, потом на Иисуса, из ног которого сочилась кровь, и лишь тогда ответил хрипловато:

– Хорошо, что крестной дома нет, она бы за одни такие речи нас с тобой самих сожгла.

– Чудак-человек, мы потихоньку. Она не заметит… А когда хватится, икон уже не будет.

– Плохо ты знаешь мою крестную…

– Степка, не бойся… Ведь если не мы, кто же тогда будет бороться против бога… Шурик Золотарев или Фоня? Помнишь, как они тебе «диспут» устроили? Небось до сих пор шишка не прошла… А учительница Лидия Ивановна что говорила про ученого Циолковского? Хочешь, чтобы попы его на костре сожгли?

– Не хочу.

– Вот и соглашайся бороться. Раньше попы ученых на кострах сжигали, а теперь мы самих богов в печку.

– Да я ничего… Если ты будешь бороться, то и я не отстану.

– Вот и хорошо… Нам ребята помогут. Левка попов не любит, а Егорка и подавно. Соберем кружок. Скауты говорят: долой красных, а мы – долой монахов… Комсомольцы будут рады. Тина и та скажет – молодцы!

Стоило завести речь о Тине, как Степа сдавался.

– Так и назовемся: кружок «Долой монахов!» Согласен?

– Пускай будет так.

Решили, что на первый случай такая борьба с богом годится.

2

Илюша присматривался к ребятам с Солдатской улицы. Ему нравился Левка, по прозвищу Шаляпин. Мать у него работала прачкой. Любимым занятием Левки было драться. Он всегда ходил с засученными рукавами. Рассказывали, как однажды во время молебна у себя дома Левка забился под кровать, чтобы поп не кропил его святой водой. Сколько ни просила мать, Левка не вылез.

С таким можно воевать против попов!

Скоро представился случай встретиться с Левкой. Тот шагал по улице на высоких деревянных ходулях и пугал людей, заглядывая через заборы.

– Левка, дай постоять на ходулях, – попросил Илюша.

– Становись. Свалишься – не отвечаю.

– Левка, а ты богу молишься?

– А ты что, поп?

– Нет, я бороться хочу с ними… В общем, против бога.

Левка пристально поглядел на Илюшу: правду говорит или врет?

– Как же я буду бороться? Возьму попа за бороду? А он меня Евангелием по кумполу?

– Зачем? Нарядимся святыми. Сделаем кадило из консервной банки, нальем туда нефти. Знаешь, как задымит? Все попы в церкви задохнутся… А еще будем свечки гасить у верующих.

– Спасибо… Я один раз погасил, голову не мог потом повернуть – так шея болела.

– А мы скажем: дяденька, не верь в бога и свечки не покупай.

Несмотря на очевидную нелепость, предложение казалось Левке заманчивым, и все же он медлил.

– Ну что, трусишь? Соглашайся! – уговаривал Илюша.

– Бороться я люблю. Хоть сейчас давай поборемся, а то и вдаримся один на один.

– Еще чего выдумал… – Илюша достал из кармана свернутую трубочкой тетрадку и стал записывать туда Левку. Он не знал его фамилии и вывел «Левка Шаляпин». Тот подозрительно следил за карандашом.

– Ты меня за упокой записал или за здравие?

– В кружок «Долой монахов!» я тебя записал. Мы всех сюда будем заносить.

– Кто – мы?

– Я и Степа.

– Какой Степа? Святой? Он же в церкви прислуживает. Нашел борца…

– Теперь он не верит в бога.

– Врет небось.

– Слово даю.

Вместе с Левкой стали думать, кого еще записать в кружок «Долой монахов!». Егорка Бантиков подойдет – он воровал у дьячка пасхальные яйца. Пошли к Егорке. Тому было все равно, куда записаться, лишь бы побольше набедокурить…

Зато с Варькой пришлось помучиться. Илюша спросил у нее:

– Веришь в бога?

– Верю, – сказала Варька и прицелилась хитрым взглядом в Илюшу.

– Тогда катись колбасой, – сказал Левка.

– Почему?

– Потому, что веришь в бога.

Варька рассмеялась.

– А я нарочно сказала, я неверующая.

– Так и говори! Запишем тебя в тетрадку.

– Зачем?

– Будешь в кружке «Долой монахов!».

– Ишь хитрый… – Варька попятилась. – Хочешь, чтобы господь бог меня молнией поразил?

– Не поразит, не бойся.

– Так я вас и послушала… Одна бабка сказывала, что всем, кто с большевиками, крестик будут на лбу выжигать.

– Уходи отсюда! – Егорка толкнул сестру.

Но от Варьки нелегко было отделаться.

– Что дадите, если запишусь?

– У меня ничего нет, – сказал Илюша.

– А карандаш? – Варька жадно глядела на огрызок.

– Чем же я записывать буду, если отдам?

– Попросишь у меня, запишешь, и я опять возьму.

– Отстань ты, Варька! – Конопатый нос Егорки побагровел от злости.

– А я расскажу, что вы собираетесь церковь поджечь. Давай карандаш, тогда не скажу.

Пришлось согласиться. Варька позволила записать себя в тетрадку. Только с карандашом вышел спор: Варька не давала его.

– Ну что я, пальцем буду записывать?

– Давай уколю тебя булавкой, тогда отдам карандаш насовсем.

– Ладно, коли, – согласился Илюша, – только через рубашку.

Варька с чувством злорадного удовольствия, но не сильно уколола Илюшу в плечо и лишь тогда вернула карандаш.

Запись продолжалась. Пришлось уговаривать и Костика, по прозвищу Кащей Бессмертный. Это был худощавый, узкоплечий подросток. Его отца, церковного регента, тоже дразнили Кащеем, хотя звали Федором. Костика ребята недолюбливали за жадность, но после одной истории изменили отношение к нему. Кащей был заядлый футболист. Однажды ребята сказали ему: «Принеси старые отцовские сапоги, и мы сошьем из mix настоящий кожаный мяч!» Костя не нашел старых сапог и принес новые. Ребята отрезали голенища и сшили мяч. Когда отец узнал о проделке сына, выпорол его ремнем и на три дня запер в погребе. Ребята сочувствовали узнику, разговаривали с ним через крышку люка и обещали поставить его голкипером на воротах.

Дуняшу, тихую, скромную девочку, подругу Варьки, убедить не удалось. Она даже испугалась, когда услышала, что ее приглашают бороться против бога, закрестилась и убежала.

Бориска Врангель записываться в кружок не пожелал. Он, хотя и не верил в бога, любил свободу. Большую часть времени проводил на базаре, среди жуликов – там было куда интереснее, да и зачем бороться против бога, если его нет.

3

Кружок «Долой монахов!» был создан. Где собираться? Тогда Илюша вспомнил о заброшенном сарае, где нашел случайный приют в ту дождливую, холодную ночь, когда приехал в Калугу. Он решил, что самое подходящее – собрать ребят там. Двор – безлюдный, всеми забытый – чего лучше!

Когда Илюша увидел знакомый сарай, в сердце болью отдались воспоминания – собака, лаявшая на сарай, кусок хлеба, украденный у дяди Азарова…

– Здесь знаешь кто жил до революции? – шепотом спросил Степа. – Помещица… Видишь, дом заколочен?

В сарае крыша вовсе прохудилась и зияла дырами. Илюша и Степа сразу принялись за дело. Старую солому сгребли к стенке, приделали полусгнившую дверь, которая валялась в крапиве. Часть сарая облюбовали под сцену. Оттуда вымели сор, земляной пол посыпали песком. Недоставало занавеса. Ребята обследовали двор, и на берегу небольшого заброшенного пруда, скрытого зарослями ивняка, нашли кем-то замоченные и давно забытые рогожи. Занавес получился на славу.

Чтобы вышло еще красивей, Илюша приколол на занавес свой красный первомайский бант, а рядом прикрепил самое дорогое, что у него было, – ленинский плакат. Степа на тетрадном листке вывел кривыми буквами: «Юные пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Илюше стало завидно, и он тоже написал лозунг, который видел в комсомольской ячейке: «Вера в бога тормозит развитие пролетариата!» Лозунг как нельзя лучше подходил к моменту.

Не хватало скамеек. Степа отодрал от потолка доску и приспособил ее под лавку. Если все зрители не уместятся на ней, желающие примостятся на ворохе прелой соломы, собранной в кучу.

Когда пришли ребята, то удивились и обрадовались: ну и молодцы Илюша со Стенкой! Здесь их никто не найдет, никто отсюда не прогонит. А на просторном дворе, заросшем лопухами, можно сделать настоящие футбольные ворота.

Правда, было одно огорчение: по соседству с заброшенной усадьбой возвышалась колокольня церкви Жен-мироносиц. Ее острый шпиль был увенчан золотым крестом и царил над крышами домов, огородами и садами. Церковь точно напоминала, что дело бога торжествует и колокола звонят, а в церквах идет моление, и никто не боится ребячьих угроз.

«Еще посмотрим, чья возьмет», – думал Илюша, глядя на колокольню, гордо поднявшую свой крест под самые облака.

Ребята расселись в ожидании, что скажут их закоперщики – Илюшка-шахтер и Степка Святой.

А у тех роли были распределены: Илюша зайдет за рогожный занавес, а Степка по сигналу откроет его.

Получилось, как в настоящем клубе. Степа дал «звонок», постучав по стеклянке, развел рогожи, и перед «публикой» предстал докладчик. Он стоял за старой бочкой, опрокинутой на попа, точно за трибуной. Перед ним не было графина со стаканом, как положено, но все равно было похоже, и ребята загалдели. Впрочем, тут же воцарилась тишина, потому что лицо докладчика было строгим, ее принимающим шуток.

От волнения Илюша хмурил брови; он никогда не говорил речей, хотя на митингах немало слышал их, и ему нравилось, как люди громко произносят непонятные слова.

– Товарищи безбожники и борцы, которые сидят у нас… – Илюша чуть не сказал в «сарае», но вовремя спохватился, – в нашем кружке «Долой монахов!». Нас заставляют кланяться иконам. Почему мы должны стоять на коленях и молиться, если никакого Христа не было? Что сказал Карл Маркс? «Религия – опиум для народа». Правильно он сказал или нет?

– Правильно, – поддержала Варька и потихоньку спросила брата:

– Егорка, что такое опиум?

– Дым пахучий.

– Не дым, а питье, – поправил Левка. – Если глотнешь, то голова задурманится и становишься вроде дурачка.

– И вовсе не питье, – мрачновато возразил Степа, – опиум – яд, так в книжке написано…

Илюша переждал, пока ребята окончат спор, и объяснил:

– Религия – яд. Но попы его не пьют, а только людям подливают.

– И вовсе не так, – возразила Варька, считавшая правилом ни с кем не соглашаться.

– Замолчи! – прикрикнул на сестру Егорка. – Что ты всегда лезешь в мущинское дело?

– А если я девочка, значит, должна молчать?

– Варька, ты за Ленина или за попов? – в сердцах спросил Илюша.

– За Ленина.

– А если так, не перебивай. Я же доклад говорю с трибуны…

– Ладно, не буду.

– Побожись, гадюка, – потребовал Егорка, которому до смерти надоели капризы сестры, – божись!

– Стану я бога по пустякам продавать! – отозвалась Варька.

– Но ведь сказано было тебе, что бога нет.

– Знаешь много… А солнце откуда взялось?

– Ниоткуда, само по себе светит, – сказал Илюша.

– Как бы не так… Солнце бог создал. Сказал: да будет свет, и стал свет.

– Ты перестанешь опиум разводить? – крикнул Егорка и стукнул сестру кулаком по спине.

– А молния откуда? – не сдавалась Варька. – Не знаешь? А я знаю. Это гром господень.

Степа мрачно усмехнулся.

– Молния – это разряд электрический. Так в книжке сказано.

– Сам ты разряд, да еще косой…

– Вот видите, как попы людей задурманивают, – сказал Степа, тыча пальцем в Варьку. – Видите, как ее задурманили? В молнию верит!

Варька не знала, обижаться или нет. Илюша воспользовался ее замешательством и заключил:

– Одним словом, богов попы выдумали. Помните, как в городском театре Сережка поймал белогвардейца, а попы заступались, хотели, чтобы он убежал.

– Не удалось, – удовлетворенно проговорил Егорка. – Сцапали голубчика, Сережка прижал его культяпками и говорит: «Стой, руки вверх, ваша благородия!» Ух, что тогда было в театре!

– Ладно, ближе к делу, – сказал Илюша. – Пишу протокол… Постановили.

– Сначала слушали, – поправил Левка.

– Пускай будет так: слушали – не верить в бога. А кто будет верить, тот враг Советской власти.

– В церковь не ходить, – предложил Егорка. – А еще перед едой не молиться.

– После еды тоже, – вставил Степа.

Левка поднял руку:

– Уговор: кто скажет слово «ей-богу», тому щелчок в лоб.

– Согласны! – поддержала Варька.

– Запиши еще: не говеть и не причащаться в церкви, – добавил Степа.

Варька ощетинилась:

– Почему это? А если я люблю вино пить?

– Мало ли кто что любит, – сказал Илюша из-за бочки. – Сказано: не говеть, значит, не говеть.

– А я не согласна… Подумаешь, – Варька недобро поглядела на Илюшу, – приехал неизвестно откуда и задается…

– Перестань! Илюшка правильно говорит: пить причастие не будем, – заявил Егорка и угрожающе посмотрел на сестру.

– Варька, ну зачем ты споришь? – начал разъяснять Илюша. – Все знают, что причастие – яд и опиум. Ты молитвы знаешь? Почему они такие непонятные? Почему попы бормочут: «отрекокося», «иже согреших»? Для того, чтобы задурманить народ, чтобы никто не понял, про что говорится в молитве. Так и с причастием. Мы со Степкой пили его. Знаешь, как голова кружится?

– А я все равно буду пить, – не сдавалась Варька.

– Тогда катись из нашего кружка! – потребовал Левка, и Варька замолчала.

– Слушаем и постановляем, – решительно объявил Илюша, – в бога не верить, попам на улице не кланяться, на церковь не креститься, иконы, а также Иисуса Христа не целовать. К следующему разу всем принести по иконе для сжигания.

4

Сожжение было назначено на воскресенье. В школах не учились, взрослые с утра бывали в церкви. Поэтому можно действовать смело.

Перед Илюшей стояла неразрешимая задача: где взять икону? Потом Илюша вспомнил об иконе Николая Угодника, которую дедушка вынес на чердак. Осторожно, чтобы не скрипели деревянные ступеньки, Илюша полез на чердак. Николай Угодник стоял лицом к стене, и, когда Илюша повернул его и протер стекло рукавом рубахи, святой, казалось, с укоризной глядел на него и показывал три пальца, собранные в щепоть, как будто хотел сказать: «Три щелчка тебе будет в лоб, если сожжешь меня».

Сердце Илюши колотилось от страха. Воровать нехорошо, но ведь какое же воровство, если это борьба! Илюша взял небольшую иконку Спасителя, подаренную ему попадьей, и поспешил в свой клуб «Долой монахов!».

Он пришел раньше всех. Вторым явился Левка и приволок в мешке настоящую икону с изображением божьей матери.

– Это от пожара, – сказал Левка. – Посмотрим, как она сама будет гореть… Прямо из иконостаса взял.

– Не побоялся?

– Ерунда! Если мамка спросит, скажу: на небо вознеслась твоя богородица. Она сама не очень верит в бога… Ну, разжигай костер!

– Подожди, сейчас остальные придут.

Кащей ничего не принес. Напустив на себя грустный вид, он молчал.

– Икона где? – строго спросил Илюша.

– Завтра принесу… Не нашел.

– Брехун, – упрекнул его Левка. – У вас в доме икон больше, чем в церкви.

Егорка вошел в сарай с видом победителя.

– Ну, что вы принесли, субчики? – И он вынул из-под рубахи потемневшую от времени деревянную икону, изображавшую картины адовых мук. – Вот это икона. Глядите, как черти в котлах грешников варят. А вот этого крючком за язык подвесили, – наверно, врать любил…

– Где ты взял? – с завистью спросил Левка, поглаживая ладонью увесистую, глянцевую от потемневших красок доску.

– Купил-нашел, насилу ушел, если бы догнали, еще дали…

Левка не стал допытываться. Всем было ясно: стащил у какой-нибудь старушки или унес из часовни.

Илюша огорчился, когда узнал, что его первый друг и помощник принес не икону, а какую-то бумажную картинку. На ней Сергий преподобный, сидя на бревне, кормил медведя.

– Это не икона, а картинка, – сказал Илюша с обидой.

– А ты сам что принес?

– Спасителя.

Степа повертел перед носом образок и сказал:

– Таких икон я тебе штук двадцать достану. – Степа расстегнул ворот и снял крестик. – Вот бери в придачу.

Последней прибежала Варька.

– Ой, мальчики, я так спешила, так спешила!

Ребята знали, что Варька обязательно обманет. Так и получилось.

– Икону принесла? – спросил Илюша.

– Чего-чего? – переспросила она.

– Икону принесла, спрашиваю?

– Ах, икону? Принесла. Вот. – И она протянула Илюше портрет какого-то усатого генерала или царя, явно вырванный из старого журнала.

– Да это же царь… Кого ты хочешь обмануть?

– Где царь? – задиристо спросила Варька, вырывая у Илюши портрет. – Это царь? Что ты понимаешь в царях? Если хочешь знать, это… как его… помазанник или Николай Чудотворец.

Варька забыла, что среди ребят находится такой знаток богов, как Степа. К нему тотчас обратились с вопросом.

– А ну, Степа, кто это?

– Николай Чудотворец вовсе не такой. Тот весь седой, с Евангелием в руке, а у этого эполеты… Наверно, генерала Скобелева с крышки сундука содрала.

– Почему Николай Чудотворец не такой? – запальчиво возразила Варька. – Если ты сослепу не видишь, так и молчи. У Николая Чудотворца борода есть?

– Ну есть.

– А у этого? Что, не борода?

– Борода и у козла есть, – сказал Степа и отошел.

– Не хотите брать, не надо, – решительно заявила Варька и взяла обратно портрет. – Подумаешь, безбожники. А я-то, дура, записалась в тетрадку. Может, вы взаправду хотите церковь поджечь? Вычеркивай меня, и весь разговор.

– Ладно, Илюшка, шут с ней, – сказал Левка, – бери у нее царя, он тоже хорошо горит.

– Давай, – сказал Илюша. – Жалко было икону принести…

Иконы сложили в кучу в траве за сараем, натаскали гнилой соломы, подожгли. Костер зачадил вонючим дымом, потом пламя лизнуло края Степиной картинки, бумага стала сворачиваться жгутом, загораясь с того конца, где сидел на бревне святой Сергий преподобный с золотым нимбом вокруг головы. Когда от Сергия остались одни ноги, пламя перекинулось на медведя, загорелись морда, лапы. На другом краю костра занялся портрет царя. Пламя со всех сторон подбиралось к большой иконе Левки. Вдруг стекло лопнуло, и богородица, облаченная в золотую ризу, казалось, вздрогнула: жаркое пламя охватило ее.

– Упокой, господи, и помилуй… – затянул, гундося, Егорка и стал креститься, изображая попа.

Варька хихикнула…

– А я вас обманула, то вовсе был не бог, а генерал. Теперь мне простится, а вам за то, что иконы сожгли, придется на том свете в котлах со смолой кипеть!

Возмущенный Левка поднялся и сказал:

– Хватит, лопнуло мое терпение! Илья, запиши, что она враг Советской власти и может катиться на все четыре стороны.

– Ладно, не буду, – запросилась Варька, чувствуя, что дело принимает серьезный оборот.

– Нет тебе пощады, – настаивал Левка. – Илья, голосуй, все поднимем руки, чтобы вычеркнуть ее из тетрадки. – И сам первый поднял руку.

Остальные ребята поддержали Левку. Один Илюша, по-серьезному переживавший великий момент восстания ребят против бога, не спешил выносить свой приговор. Ему жалко было Варьку. И тут случилось неожиданное. Она заморгала ресницами и, сдерживая слезы, молча вышла из сарая. Никто не думал, что приговор так сильно подействует на Варьку.

– Прощаем тебя, оставайся! – крикнул ей вдогонку Илюша, но Варька не вернулась.

Расходились неохотно. До чего хорошо жить вот так, не боясь ни богов, ни икон, ни соседей, что вечно ругаются: на заборы не лезь, камни не кидай, грядки не топчи! А тут настоящая свобода! Целый пустой двор принадлежит им. Даже пруд свой есть. Не беда, что в пруду одни лягушки квакают и весь он зарос тиной, зато настоящий!

– Илюшка, где же теперь иконы брать? – уныло спросил Кащей.

– В бору есть часовня, – подсказал Илюша.

– Я вам завтра сто штук принесу икон! – воскликнул Егорка. – Мы когда в прятки играли, я залез на чердак церкви святого Никиты, а там их целая пропасть!

– А мы пойдем в гости к Тине, – сказал Степа и улыбнулся Илюше. – Она-то знает, где взять иконы, и нам скажет. Верно?

Когда ребята разошлись, Илюша и Степа закопали в землю остатки сгоревших икон и закрутили проволокой дверь сарая.

Илюше почудилось, будто в дальнем углу двора, за вонючим прудом, шевельнулись ветки ивняка. Он решил, что там крадется чья-то кошка, стережет птиц или лягушек в пруду. Ему и в голову не могло прийти, что там затаились враги, что они давно следили за ребятами и за тем, что происходило в сарае.

Еще раз проверив запор на дверях, Илюша обнял Степу, и они пошли в город искать Тину.

5

Детский дом имени Розы Люксембург, где теперь работала Тина, находился в одном из переулков поблизости от Гостиных рядов. Это был одноэтажный каменный флигель во дворе. Найти его не представляло особого труда – оттуда доносились звонкие детские голоса.

Когда Илюша и Степа вошли во двор, приютские мальчики и девочки с мокрыми тряпками и вениками в руках входили и выходили из дома: видно, там шла уборка.

У входа друзья остановились в растерянности. В коридоре Валя Азарова мыла полы. Фрида в шароварах, с засученными рукавами тоже работала.

А вот и Тина появилась. И по всему было видно, что Валя и Фрида теперь подружились с Тиной.

– Степушка! – в радостном удивлении воскликнула Тина. – Какой же ты молодец, что пришел… Здравствуй, Илюша. Пойдемте ко мне…

Стараясь не наследить, ребята на цыпочках перешагнули вымытую часть пола. Тина открыла дверь крохотной комнатки с одним оконцем. У стены стояла железная кровать, застеленная грубым шерстяным одеялом. Тумбочка с книгами в углу, и на ней осколок разбитого зеркала.

– Что же вы стоите, мальчики? Садитесь.

В комнате Тины была одна-единственная табуретка, да и та колченогая.

– Мы постоим, – солидно сказал Степа. – Расскажи лучше, как ты живешь.

Скоро в комнату вошел черноглазый мальчуган, он держал в руке лист бумаги с неоконченным рисунком. Второй мальчик, поменьше ростом, и девочка в заштопанном платье вошли за ним.

– Познакомьтесь: это наш художник Витя Орлов. Ну-ка покажи, что ты нарисовал?

– А это Оля, – сказала Тина, обняв девочку. – Она у нас тоже общественный деятель, председатель чистовой комиссии.

Трудно было узнать в этой остроглазой, остриженной под машинку девочке ту маленькую волжанку, которая не могла удержать в руке сухарь. Илюша испытывал к приютским детям такое чувство, точно они были ему родными.

Тина разговаривала громко, старалась казаться веселой, но по грустным глазам было заметно, что на душе у нее нелегко.

– Вот так я и живу теперь, – сказала Тина и виновато улыбнулась. Она отодвинула соломенную подушку и села на кровать.

Оля склонилась головой к ее плечу и с нежностью стала заплетать растрепавшийся конец Тининой косы.

– А ты знаешь, зачем мы пришли? – деловито сказал Степа. – Посоветуй, где взять иконы?

– Зачем вам иконы?

Степа исподлобья взглянул на Илюшу – они договорились, что объяснять будет он.

– Мы собрали безбожный кружок «Долой монахов!», – сказал Илюша и смутился.

Тина с улыбкой ждала разъяснения, и пришлось рассказать ей о сожженных иконах.

Девушка ответила не сразу.

– Мальчики, вы только не подумайте, что я защищаю религию, но то, что сделали вы, жестоко. Среди икон есть высокие произведения искусства, разве можно их уничтожать? К тому же вы оскорбляете чувства верующих… Да и можно ли собрать все иконы, что есть на Руси? Их ведь миллионы…

Илюша спросил с обидой:

– Как же нам бороться?

– Помогайте голодным – вон сколько их бродит по улицам! Всюду идет жестокая борьба… – Тина словно невзначай поглядела на окно, и только тогда Илюша заметил разбитое стекло. На подоконнике лежал камень, а под ним свернутая вчетверо записка.

Степа взял камень, а Илюша прочитал записку: «Я, Господь, говорю: не смилуюсь, не пощажу, не раскаюсь!»

Подписи не было, но Илюша узнал почерк Шурика Золотарева. И сказал твердо:

– Не бойся их, Тина.

– Я не боюсь… К старому возврата нет.

– А в школе ты разве не будешь учиться? – спросил Степа.

– Теперь я учусь на рабфаке, – гордо, с улыбкой сказала Тина и спохватилась: – Беда!.. Скоро мой учитель явится, а я прибавочную стоимость не выучила.

Недалеко от детского дома мальчики встретили Митю Азарова и поняли, какого учителя ждала Тина.

6

На углу Солдатской Илюша увидел своих безбожников. Они бежали в город, чем-то встревоженные.

– Илюшка, мы тебя ищем.

– Зачем?

– Наш клуб сожгли.

– Кто?

– Не знаем.

Пожарники уже сматывали мокрый брезентовый рукав, когда Илюша примчался к пустынному двору. Двое пожарников в медных касках растаскивали дымящиеся бревна догорающего сарая.

– Видал? – И Левка указал пальцем туда, где валялись обугленные бревна и доски.

– Только плакат с Лениным и спасли… – добавил Левка. – Варька из огня выхватила. Сама вся обгорела.

– А где Варька? – волнуясь, спросил Илюша.

– Дома. Ее мать постным маслом намазала, ноги тряпками обмотала.

– Пойдем к ней.

– Ты с ума сошел!.. Знаешь, какая у нее мать злая?

– Идем, не бойся.

Варька сидела на сундуке, болтая забинтованной ногой.

– Варь, это я…

– Вижу…

– Правда, что ты плакат спасла?

– Юбку из-за тебя сожгла, вон, видишь, подол обгорел.

– Мы тебе купим новую юбку… Ты молодец!

– «Молодец»… – передразнила Варька. – Вон лежит твой плакат на подоконнике. Что бы вы делали без меня… Еще хотели вычеркнуть из тетрадки…

– Ты прости нас. Мы тебя первой запишем. Не веришь? Ей-богу!

– Щелчок тебе! – вдруг оживилась Варька. – Щелчок в лоб.

– За что?

– Ты сказал «ей-богу».

– Если хочешь, дай щелчок, – рассмеялся Илюша и подставил лоб. – Бей, не бойся, бей сильней!

– Жалко тебя.

Плакат обгорел с одного края – там, где был нарисован поп. Пламя сожгло часть бороды, а черная ряса стала куцей. В остальном рисунок остался неповрежденным. Ленин с той же веселой усмешкой сбрасывал с земного шара нечисть. Казалось, что Ленин еще веселее, чем раньше, подмигивает: дескать, не бойся, Илюшка, не страшен нам с тобой никакой пожар.

Илюша ломал голову над загадкой: кто поджег сарай? И тут он вспомнил о подозрительном шорохе в зарослях ивняка.

Ни слова не сказав ребятам, Илюша вернулся на пустынный двор. Обошел сгоревший сарай. Разглядывая черные головешки, он заметил какой-то металлический предмет, блеснувший в измятой траве. Илюша поднял зажигалку и, к своему удивлению, узнал в ней тот самый сапожок, от которого прикуривал Гога Каретников.

Разгадка лежала на ладони. Не было сомнений, что сарай подожгли скауты и, быть может, они же бросили камень в окно Тининой комнаты.

Сами собой вспомнились слова таинственной записки: «Не смилуюсь, не пощажу, не раскаюсь!» Именно об этом думал Илюша – таких людей нельзя ни миловать, ни щадить!