Текст книги "Человек из-за Полярного круга"

Автор книги: Леонид Кокоулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

При этих словах у Шаврова дернулось веко. Валя это хорошо видела.

– Извини, – сказал Бакенщиков, – извини, Гриша.

Валя хоть и внимательно слушала весь разговор, но к сердцу не приняла, и только когда Бакенщиков собрался уходить и сказал: «Все, что можешь, сделай, все разрешаю – людей сохрани…», Валя поняла, что означает подъем трубы: на центральной котельной вместо бетонных «мертвяков» ставят бульдозеры. А вдруг бульдозеры сдадут и упадет труба? Потому Валя и встревожилась, а Михаил не сказал, когда будут поднимать трубу.

Подъем трубы занял не больше сорока минут, но риск был большой, и в первую очередь Шавров подставлял шею. Конечно, рисковал и Логинов, но Логинов гроши получил, и немалые. Вот что Валю возмущало. В первую голову за людей и работу отвечал Шавров.

– Я могу вернуть наряд, – после некоторого раздумья сказал Михаил, подливая в фужер вермут. – Но мои ребята этого не поймут…

– Где понять. По двести рублей за час. В конечном счете, дело не в рублях, а в совести. Развращают людей такие наряды. Вот, Миша, что. Красивый поступок превращается в сделку.

– Ну, а ты бы как поступила?

Валя присела на стул рядом с Михаилом и горячо сказала;

– Если бы мне сказали, иди на смерть и дали двести рублей – выживешь – твои, я бы не взяла. – Валя поискала еще какие-то слова, но вдруг взяла Михаила за плечо – Ты не думай, Миша, что я такая бессребреница, призываю работать за так, на энтузиазме. Нет. По справедливости. По затраченному труду… Понимаешь?

– Я тоже не грабитель какой. – Михаил поднялся, принес из кухни папиросы, закурил. – Что-то я не замечал, чтобы отказывались от денег, – затягиваясь, снова начал разговор Михаил. – Если откровенно, то мне не нравится, когда душу покупают. Теперь в бригаде складывается дело так, что вольно и невольно думают, как бы куш сорвать.

– О том я и говорю, – поддержала Валя. – Вспомни, Миша. Был ты слесарем, личность. Думаешь, за что я тебя полюбила – признаюсь тебе в любви, – улыбнулась Валя.

– Ну-ка, ну-ка, интересно, – Михаил поерзал на стуле. – Давай!

– За что полюбила? Полюбила, и все. А кто может сказать, за что. Любят, и все.

– А вот за что ненавидят, можешь сказать?

– Могу. Ты ведь на мелочи, Миша, не обращал внимания. Большой человек – не мелочный. Вспомни, как ты изобрел гидроподъемник. Я гордилась тобой.

– Но ты уводишь в сторону. Ты хотела сказать, за что ненавидят.

– А помнишь, раньше, Миша, ты никогда не пересчитывал зарплату, бросал пачки в стол, и все.

– Но ведь я тогда не думал ни о кооперативе, ни о машине, – Михаил обнял Валю.

– А я думала о тебе. И когда встретила тебя, не обманулась. У меня словно крылья выросли. А сейчас мы должны сами разобраться, что в нас происходит. Мы самые близкие люди.

– Валя!

– Михаил, подожди. Я тебе не говорила, как засасывала меня эта возня с коврами, а потом я еле сдерживала себя, чтобы еще один не купить. И как я обрадовалась, что мы будем вместе работать, станем ближе, забудем ковры, будем за одним столом с друзьями пир пировать, не дрожать за тряпки. Но ты все дальше. Когда человек, Миша, к себе гребет, он начинает ловчить. – Валя долгим сухим взглядом впилась в Михаила.

– Что-то не улавливаю смысл последних слов: одна курица от себя гребет. – Михаил попытался отвести глаза. – Пройдет это. Валя, у тебя. Вот увидишь. Все образуется. – Михаил встал и ушел на кухню.

– Не понял, ничего не понял, – вырвалось у Вали.

Михаил прикурил, погремел кружкой, напился, вернулся в комнату.

– В конечном счете, высокие устремления не мешают людям иметь машину, дачу. Ведь если хочешь знать, это двигатель. Человек имеет право осуществить задуманное, свое, пусть материальное, стремление. И не обязательно отступать от своих принципов. Разве скопить деньгу, честно заработанную, порочно? Разве этот процесс убивает в человеке достоинство? Наоборот, появляется жажда везти три воза без оглядки. Давно ли у нас было десять тысяч на книжке, а теперь? Да вдвоем работаем. Ты только представь – приезжаем на материк. Помнишь, как-то на мороженое скребли? Теперь я тебе весь лоток возьму, пожалуйста!

Валя горько улыбнулась.

– Теперь у нас на столе только долгоиграющие конфеты, я уж и не помню, когда мы брали шоколадные…

– Ну, милая моя. Если задача поставлена, цель ясна… тут уж перекоса не должно быть… Не помню уж, кто сказал – самая короткая дорога к цели – одержимость.

– Мне понятны твои «высокие» устремления, – с грустью сказала Валя. – Приехали заработать. А раз так, все подчинить этой идее. Наплевать на все, живем тут временно. Потом хвост трубой – только нас и видели. В принципе все люди на земле живут временно. От того у них и должно быть обостренное чувство – жить красиво…

– А ты считаешь, построить кооператив, купить машину…

– Ничего я не считаю. По-разному можно строить. Что же это, все обретешь, а дальше будешь исправлять свою душу, так? А эти годы, самые светлые, самые лучшие? Нет, дорогой Логинов, я на это не согласна. Прежде всего хочу жить теперь.

– Значит, по-твоему, я бесчестный человек?

– Зачем такая крайность? Я ведь об этом не сказала…

– Подумала.

Михаил снова взялся за папиросы. Лицо у него посерело.

– Ты устал? Я сейчас разберу постель, – забеспокоилась Валя.

В эту ночь Михаил спал плохо. Ворочался. То и дело смотрел на часы, вставал, пил воду и вздыхал. Впервые он и курил ночью.

Глава пятнадцатая

Логинов спешил, шагал широко, не оглядываясь по сторонам. Услышав фырчание машины, прижался к обочине, но газик, чуть опередив, притормозил. Высунувшись в приоткрытую дверку. Бакенщиков крикнул:

– Давай, тяжелая артиллерия, на планерку подвезу.

Логинов плюхнулся на заднее сиденье.

– Ну что, надумал? Примешь крановое хозяйство? – через плечо спросил Бакенщиков.

Логинов помолчал: может. Бакенщиков еще что скажет.

– Не надумал? Что молчишь?

– Производство как следует не освоил, боюсь, Евгений Иванович.

– Такой парень – забоялся…

– Вот если бы, Евгений Иванович, по науке эксплуатировать краны, такого бы сбоя-запарки не было.

– Это что значит – по графику?

– Да, по графику ремонт, профилактика – все.

– Давай, – оживился Бакенщиков. – Набросай и приходи, посмотрим. – Бакенщиков посмотрел на часы. – Хотел заскочить на котельную, да ладно, жми в контору…

Шофер лихо подрулил впритирку с крыльцом, открой дверку – и на ступеньке.

Логинов, поднимаясь на крыльцо, услышал, как за спиной кто-то сказал:

– Тоже прихвостень.

Михаила пот от этих слов прошиб. По голосу вроде Тузов. Но Логинов даже не оглянулся. Прошел в кабинет Бакенщикова. Народу было много, он выбрал местечко и сел поближе к двери.

Планерку Бакенщиков начал с Шаврова.

– Когда будут формы под бетонные плиты? Назовите сроки, Григорий Григорьевич.

– На этой неделе, думаю, закончим, – приподнимаясь с места, неопределенно ответил старший прораб.

Тогда Бакенщиков спросил Логинова:

– Как вы думаете, когда формы будут готовы? Вы сдерживаете, – повысил голос Бакенщиков, – выполнение плана.

– Формы готовы, просили, теперь не забирают, – ответил Логинов.

Шавров подумал поначалу, что бригадир выгораживает его, своего прораба. Но тут ввязался в разговор начальник «гражданского» управления стройки Тузов – заказчик этих самых форм, который уже не раз схватывался с Логиновым по поводу механизмов. Тузовым владело одно желание – осадить новоявленного «начальника кранового хозяйства» без портфеля – Михаила Логинова.

– Я сегодня в обед заезжал к Логинову, – начал Тузов, – у него еще и конь не валялся. Заготовки он вроде сделал, так они и лежат… Мне кажется, бригадир не понимает, из чего складываются деньги. Это прежде всего бетон, товарная продукция. Не знаю, но, по-моему, он умышленно тормозит изготовление форм. А что может с ним поделать Григорий Григорьевич? У него бригадир поставлен в такую зависимость – сам себе голова, никого не признает. – Тузов натужно рассмеялся. – Он всем нам, сидящим тут, хочет втереть очки. Формы видите ли готовы, а мы их не берем, не используем, сами себе срываем выполнение плана. Я думаю, пора ставить вопрос, с головы на ноги. Кому нужны очковтиратели? И со мной согласятся, не место таким у нас на стройке. Может быть, я немного резок, но меня к этому понуждает сам товарищ Логинов…

Бакенщиков наклонился и что-то пробубнил главному диспетчеру. Тот поспешно вышел из комнаты.

– Хорошо, – сказал начальник стройки, – разберемся. Виновных накажу…

Логинов еще с обеда переключил почти всю бригаду на формы: они мешались под ногами, и он решил свалить этот заказ с плеч. Перед тем как пойти на планерку, он заглянул к сварщикам. Они как раз сваривали последние стыки. Ошибиться, что формы готовы, он никак не мог. Только вот неловко было, что не предупредил прораба, и выходит – и выручил и подвел Шаврова. Действительно, за последнее время Михаил редко докладывал о своих делах Шаврову, в основном решал все вопросы самостоятельно.

Наступило гнетущее молчание. Логинов только сейчас понял, что все ожидают главного диспетчера, и его охватила тревога, ведь могло что-то случиться такое, чего никто не ожидал. Михаил посмотрел на Тузова, тот, довольный собой, вполголоса разговаривал с главным инженером. Как догадывался Михаил, они говорили о нем, потому что раза два он услыхал свою фамилию.

Диспетчер появился в дверях. Вначале он посмотрел на Логинова, словно хотел убедиться, что тот никуда не делся, и тогда подошел к Бакенщикову. О чем он говорил начальнику, слышно не было, но лицо Бакенщикова мрачнело, мочки ушей побледнели.

– Так, – сказал он, – Григорий Григорьевич, вам-то ни к чему выгораживать строителей.

Шавров намеревался возразить, но Бакенщиков уже перекинулся на Тузова. Тузов было замахал руками, но Бакенщиков, пригвоздив его на месте взглядом, с сильным нажимом сказал:

– Краны я у вас отобрал и передал Логинову. Теперь и управление передам ему. Он вас поучит работать. Только и слышу жалобы на бригадира, как вам не стыдно? Вы Логинову должны низкий поклон отвесить: за полгода ни часа простоев кранов по его вине, ни случая брака по монтажу. Сорок человек монтажников, тридцать крановщиков, итого семьдесят – парень управляется один. А у вас, Тузов, сколько рабочих? – спросил Бакенщиков и сам же ответил. – Двести пятьдесят человек. А сколько это… Вынудите вы меня, Тузов, – пообещал начальник стройки. – Сделайте все выводы… А за формы – будет приказ, – закончил планерку начальник стройки.

В эту ночь, вернее, под самое утро, затарабанили Михаилу в дверь. Михаил вскочил, открыл.

– Пензев!

Колька Пензев никак не мог отдышаться, связать слова.

– Кран упал. То есть стрела, – поправился Пензев.

– Задело кого?

– Никого.

Михаил зачерпнул кружкой воду из ведра, попил. Валя укрывалась, натягивая на голые плечи одеяло. Колька Пензев тоже схватил кружку, зачерпнул и вылил себе в рот три кружки подряд.

– Какой кран-то, где? – спросил Михаил.

– Иду, смотрю, стрела была и нет. Подбегаю, лежит, ударилась оголовком о рельсу, погнулась «вставка»…

– Ну, а что паникуешь?

– Во даешь! Объект-то пусковой. Я сразу на кран, за тормоза, проверил – откручены гайки и ключ еще теплый лежит. Какой-то диверсант. – И тут же прикусил язык. Крановщик просил не выдавать его. Он регулировал тормоза, а гайки забыл, не закрутил, пока бегал на растворный узел – стрела упала.

– Так-так, – Михаил штаны, рубашку на себя, сапоги натянул, вытолкнул Кольку и сам вывалился на улицу.

– Ну чего ты раскричался, – выговорил Михаил Пензеву, – напугал…

– Что она у тебя, на сносях? – поинтересовался Колька Пензев.

Логинов не ответил.

– Вот что, Николай, – снова заговорил Михаил. – Жми, подними ребят, без шума только, человек пять, знаешь кого. Цепляйте со склада новую «вставку» и волоките к крану. Я туда побежал.

Логинов прошел в конец темной безлюдной улицы, подошел к крану. Там уже были двое ребят из бригады и крановщик.

– Михаил Вячеславович, – было начал крановщик, – какая-то сука…

– Потом, – оборвал его бригадир.

Михаил осмотрел кран, надо же, кому-то понадобилось ронять стрелу – напакостить. Сама бы она ни за что не упала.

– Ну а ты где был? – спросил Логинов у крановщика.

– Я-то? Здесь. Всю дорогу никуда не отлучался. Только сбегал на растворный. Там у них сабантуй – аванс давали…

Михаил потянул носом. Нет, трезвый его крановщик.

– Да на, – дыхнул крановщик. – Что я, маленький, не понимаю…

– Вы, ребята, отворачивайте болты, освобождайте погнутую секцию.

Пока откручивали болты, Колька Пензев приволок на телеге трактором новую секцию. Михаил спросил, как дали-то без требования? Колька только ощерился, дескать, спрашиваешь.

Отвернули болты, попробовали выручить погнутую «вставку», не хватает силы.

– Придется искать какой-нибудь подъемный механизм.

– Ступай, бугор. А, собственно, что мы мудрим? – раскалился Колька Пензев. – Пошли принесем бревно или брус, заломим, хэк! Пошли!

Только отошли от крана, Михаил увидел, кто-то подъехал на своем газике, вроде Тузов. Михаил помахал ему, чтобы тот подождал, но газик только притормозил и покатил дальше.

Принесли на плечах восьмиметровый брус.

– Заводи, во-во! – командует Колька Пензев. – Навались на пуп, как рывок, так и рупь!

Выворотили погнутую «вставку», подтянули новую, этим же брусом поджали – закрутили болты.

– Все, – сказал Михаил. – Ты, Пензев, отвези погнутую вставку на монтажную площадку, и пойдем завтракать.

Логинов вернулся домой. Умылся. Валя его торопила:

– Скорее, Миша, оладьи стынут.

В это время зазвонил телефон. Михаил снял трубку.

– Спишь?

– Нет, – узнал бригадир голос начальника стройки.

– Спишь! – повторил тот с раздражением.

– Да не сплю. Давно встал. Дело какое есть?

– Как у тебя с кранами обстоит дело?

– Как? – замялся Логинов. А сам подумал, может, еще чего натворили. – Нормально.

– Так вот, я вам докладываю, – с издевкой сказал начальник. – У вас кран упал.

– Где? – вырвалось у Михаила.

– На пусковом объекте, на столовой…

– Может, показалось кому с похмелья? – почему Михаил так сказал, и сам не знает.

– Немедленно ко мне. – Бакенщиков положил трубку.

– Не надо бы так, Миша, начальник ведь, – упрекнула Валя.

Михаил оладью в рот, другую в руку и за дверь. Вышел, а у подъезда газик Бакенщикова. Михаил было проскочил его, но шофер окликнул:

– За тобой. Логинов, послали. Сейчас батя врежет тебе…

В кабинете начальника уже сидел Тузов. Логинов остановился на пороге.

– Если я тебя, Михаил, похвалил, поставил в пример, это еще не значит, что ты ухватил бога за бороду. Пьянствуешь! Роняешь краны. Сорвали ночной бетон.

Логинов только пожал плечами.

– Вот видишь. Логинов, – вставил Тузов, – до чего доводит зазнайство? Я уже вам, Евгений Иванович, докладывал, – повернулся Тузов к начальнику стройки. – Мы терпим Логинова, поначалу у него действительно двинулось дело. Мы радовались. Но сейчас он просто тормозит. Я не знаю, как дальше так работать…

Михаил слушал Тузова, не пытаясь оправдываться.

Бакенщиков еще постоял, как видно, оценивая обстановку.

– Ну, так что ты. Логинов, на это скажешь? – спросил Бакенщиков.

– Трудно вам придется, товарищ начальник, вот с такими кляузниками, – Логинов кивнул на Тузова. И было развернулся к выходу. Но тут его перехватил Тузов.

– Нет, дорогой мой, извольте, молодой человек, отвечать. Евгений Иванович, я это не оставлю, я требую…

– Ладно, – сказал недовольный Бакенщиков. – Идите, садитесь в машину.

Через минуту вышел и сам. Он даже не взглянул на своих пассажиров, велел шоферу ехать к крану. Михаил сидел рядом с Тузовым, и от того разило перегаром. Бакенщиков повернулся к Тузову, хотел его о чем-то спросить, но только поморщился.

Подъехали на объект. Тузов сразу вылез из машины. Логинов за ним, глянул Тузов на кран и остолбенел.

Логинов слышал, как Бакенщиков спросил крановщика:

– Почему не работаете?

Тот ответил:

– Работаем, бетон ждем…

Начальник стройки вернулся к машине, Тузов было полез на сиденье, но Бакенщиков что-то ему сказал, и тот остался стоять на месте.

Тузов постоял, проводил взглядом машину. Подошел к Логинову.

– Ведь своими глазами видел, видел же, вот только что. Ну, скажи, Логинов?

– Пьешь?

– Выпиваю, – присмирев, ответил Тузов, – заметно?

– Галлюцинация, – бросил Логинов и направился через дорогу.

А самого точила мысль: «Вот ведь как по-разному у людей жизнь складывается. Живут люди на земле. Одни добро норовят сделать, другие – пакостничают. Неужто без этого никак не обойтись? Объединиться бы на полезное, на доброе дело. Нет ведь. На пустяки тратим столько энергии, нервов. И чего это Тузову неймется? Характер?»

Дорога, по которой он шел домой, напоминала Михаилу ту далекую, материковскую, когда он шел на завод после демобилизации. И лет вроде немного прошло, а кажется, это и не он шел. Что все это было с другим Михаилом, юношей, доверчивым, старательным.

Сейчас он даже с нежностью вспомнил дядю Митю, а тогда… и картавость смешила, и простить не мог злую шутку. Отомстил, и сейчас неловко. Да, было. И память, неподвластная времени, уже перенесла его на завод, в его первый рабочий день. Как не терпелось скорее взяться за работу, как надоедал своему мастеру!

– Ну, с чего начинать, дядя Митя?

– Не телпится? Лаз не телпится, начинай тлехтонный гудок.

– А куда такой? – усомнился было Логинов.

– Поставим на заводскую тлубу.

Михаил обежал цех, нигде не нашел подходящей трубы. Если трехтонный гудок, думал он, то соответственно и труба должна быть ого какого диаметра. Было сунулся к мастеру, но побежал на свалку, там лазал полдня, искал трубу. И уже под конец работы вдруг его осенило. Не вес, а тон, тембр задан. Выпросил в инструменталке медную трубку. Еще инструментальщик недоверчиво поглядел на Михаила, прежде чем дать.

– Молодой, а, видать, ранний. Смотри, у нас не принято аппаратами заниматься, – намекнул старик на самогоноварение…

До утра Михаил пилил, не отошел от тисков. А утром подсоединил гудок к кислородному баллону и продемонстрировал мастеру. Гудок заревел в три голоса, сбежались со всего цеха рабочие. Михаилу выговор. А когда устанавливали в цехе новый станок, катили его по трубам и дядя Митя хотел поправить покат, то Михаил в это время подсунул ломиком станок, дяде Мите придавило палец. Он носился, зажимая палец.

– Один кличит, другой кличит, наблали шпану…

– Вот и кличит, – передразнил мастера Михаил. – Теперь в расчете, дядя Митя…

Глава шестнадцатая

Стояла переменчивая погода. То вдруг налетал ветер, лепил снегом в лица прохожих, стены домов, и казалось, нет ни конца, ни края этой круговерти; то неожиданно взрывалось небо под лучами солнца и загорались дороги; искрились, переливались радужными блестками кустарники, крыши домов; и снова все меркло – погружались, словно в мутную воду, дома, лиственницы. Неизменно черными оставались лишь одни телеграфные столбы. Черно и на душе у Михаила. Не заладились с того вечера, когда гостил Ганька, их отношения с Валей. Как о смертельной болезни, избегали разговора о работе, отмалчивались. Никогда бы он не предположил, что Валя может прийти в бригаду перед закрытием нарядов. Правда, Валя обмолвилась как-то, но он и внимания не обратил…

– Ничего, если я вас немного задержу?

Монтажники переглянулись. Валя вынула из папки наряд.

Парни достали табак.

Ушаков принес ящик из-под электродов. Обхлопал его верхонкой.

– Прошу садиться, Валентина Васильевна, гостьей будете, хорошую новость скажете – хозяйкой станете.

– Спасибо, Прокопий Антонович. Постою. Я к вам пришла, чтобы с вашей помощью выяснить некоторые детали в нарядах. – Валентина помахала в воздухе листком. – С Логиновым мы так и не пришли к единому мнению.

– Свести счеты хотите, – подал голос Пензев.

Валя на эту реплику не отреагировала.

– Вот вы пишете в нарядах – «потолочная сварка».

– Мы не пишем, а работаем, – подсказал Ушаков.

– Да дайте вы человеку договорить! – одернул Ушакова дядя Коля Спиридонов.

– Вот я и говорю – работаете: нижним швом варите, а в нарядах пишете «потолочная сварка». Хотелось бы посмотреть, как вы это делаете. Вот сварочный аппарат, вот держатель, – кивнула Валя в сторону сборки.

– У нас не цирк и не дом моделей, – выступил вперед Николай Пензев. – Вы, собственно, Валентина Васильевна, ближе к делу. У меня билеты в кино.

– Но ведь надо же разобраться. Может, я в чем ошибаюсь, давайте посмотрим. Ну не могу я закрывать наряды, не думая.

– А кто вам не дает, смотрите, приходите завтра или во вторую, зрите хоть до бельма в глазу. Каждый день крутитесь тут. Непонятно, к чему вся эта затея. С Логиновым чего не поделили, так разбирайтесь сами. Верно я говорю, парни? – Пензев ощерил зубы.

Валентина замялась и растерянно посмотрела вокруг. Выручил Михаил:

– Валентина имеет в виду сварку неповоротных стыков. Она считает, что если можно конструкцию повернуть, то зачем варить потолком, так?

– Именно, – горячо ухватилась за эту мысль Валя, – именно так. Вы в несколько раз увеличиваете расценку…

– А мне выгоднее потолок варить. Ежели кантовать конструкцию, надо держать бригаду «кантовщиков», – пояснил Михаил.

Валя привстала на цыпочки, чтобы разглядеть Михаила – что он, не понимает или паясничает?

– Давай людей, будем кантовать.

Парни засмеялись.

– Кантовать мы и так горазды, вот если бы сварочный аппарат подкинули…

– Сейчас не о сварочном речь идет. Кантуете, а в нарядах пишете потолок. Кого обманываете?

– Но это уже мое дело, – оборвал Валю Пензев. – Может, я трехжильный. Вы дали кран? Нет. Не дали. Я и сварщик, я и кран, я и грузчик. Так выходит?

– Зачем вы нас в такое положение ставите? Или вы одна болеете за работу, за государственную копейку переживаете, а мы халтурщики, рвачи? – со вздохом не то спросил, не то утвердил дядя Коля Спиридонов. – Тут что-то не вяжется.

– Вот я и говорю – не вяжется, – подтвердила Валентина. – Фаски под сварку бензорезом делаете, а пишете – «вручную зубилом», я и хочу выяснить, что за необходимость лгать? Или халтурить? Или плохая организация работы? Или вот погрузка лебедкой, а в нарядах пишете – «ручная погрузка». – Валя достала из папки наряды, перелистывала их. – Где собака зарыта? Давайте выясним, вот я к чему. Смотрите. – Валя протянула наряд Пензеву.

Пензев наряд читать не стал, вернул Вале.

– Что вы буром прете на нас? Стукни пойди кулаком по столу Бакенщикова, если ты такая горячая. Вот на этом месте что должно стоять? – топнул ногой Пензев. – Кран. А где он?

Монтажники одобрительно зашумели.

«Наячилась, – подумал Логинов. – Так ей, не будет соваться».

– Погодите, – поднял руку Спиридонов. – Так мы ни до чего не договоримся. Если по совести, дак я не одобряю действия Михаила. – Дядя Коля поднялся со стеллажа. – Что же, мужики, воздушный шар, а не работа выходит: ткнули, и засипел, засвистел. Одна шумиха. Гремим как бригада коммунистического труда, а со щербинкой, выходит. Как дело до закрытия нарядов доходит, так сплошные переживания: сколько закроет, пролезет – нет. Еще горло дерем, нос воротим.

– Благодетель ты наш, Михаил-кормилец, – вышел на круг и поклонился Логинову Ушаков. – Ты за кого меня принимаешь? Подачек мне не надо. Ты дай мне заработать, а не топчи гордость рабочего. В прошлом месяце не работа, а так, выплясывали около трубы – рублем заткнул. Что же это, Валентина Васильевна, – перекинулся Ушаков на Логинову, – про это вы помалкиваете? Сколько мы тогда огребли, а вы про фаски – зубилом. Так что же, по-вашему, я должен каждую минуту бегать в контору, сверять наряды? На черта мне тогда такой бригадир…

«Вот и смотри на Дошлого, сверчок, – зло подумал Логинов. – Взял бы да вернул за трубу гроши – шиш на постном масле, а теперь тычет. Дядя Коля тоже хороший гусь – «не одобряю, мужики». Теперь не одобряет, а за кого я, как не за них, свою шею подставляю… одобряем».

Михаил отбросил окурок и уже намерился подняться.

– Ты тоже, Дошлый, – вступился Пензев, – расценивай, кто за бригаду болеть должен – бугор?

– Расценивать – нормировщик, я – работать, – отрезал Ушаков. – Болеть можно по-разному. Бывает, не болит, а красное… Не кисель, а жидкое. – Парни не поняли, но на всякий случай заржали.

– Ну, Дошлый, вот дает… Давайте закругляться. Подытожь, дядя Коля, что тянуть кота за хвост.

– Беда с этим рублем, – покосился Спиридонов на Логинова, – как начали шабашки сбивать… другой бы раз и не смолчали, да махнешь рукой, черт тебя дери. Раза два так смолчишь, глядишь, и привык. У меня на материке шесть ртов, кормить надо? Надо! Но я против халтуры. За устойчивый честный заработок. – Спиридонов шагнул к Логинову. – Ты, Михаил, осознавай, на дутом авторитете в рай не уедем. Парень ты крепкий, мастеровой. Да и мы работать горазды. Зачем тебе и для нас и для себя хапать? Всех денег не захапаешь – это тебе мое последнее слово. Тут все свои, – пооглядывался Спиридонов, – иностранных корреспондентов нету, разве только вот Валентина, так ты, Валентина Васильевна, мужика не втаптывай в грязь. Видите ли, они не пришли к единому мнению, слова-то какие. Дипломаты враждующих государств. Не пришли, так приходите. А то, что в наряды просочилось по недоразумению, повычеркивать, чтобы никто и не знал, комар носа не подсунул. Есть такие, кто по-другому думает? Нет? Ну и шабаш собранию.

Монтажники расходились, кто по домам, кто по рабочим местам, обсуждая дела бригадные. Пензев приставал к Ушакову:

– Смотри, у Логинова какая выдержка. Учиться тебе, Дошлый, надо. Железный парень, а ты поклоны устроил, завыламывался.

– А ему нечего сказать, – встрял в разговор Серега-керамзитчик. – Вот Валька, это да, насыпала соли на хвост вашему бугру. Как она тебя, Миха, – хлопнул Серега по плечу Логинова. – А она ведь права.

Михаила от этих слов коробило, но он виду не подал. А кто-то за спиной Логинова сожалеючи сказал:

– Ну, он сегодня дома ей задаст…

Валя тоже подошла к Михаилу. Но по тому, как потяжелели у него веки, а брови поднялись домиком, поняла, что лучше не приставать. Только и спросила:

– Домой идешь?

– Иди, я тебя не держу.

– Чего злишься. Подождать?

– Я же сказал…

Валя застегнула на все пуговицы куртку и скорым шагом обогнула стеллажи, вышла на дорогу.

Искрилась снежная пыль, мохнатился куржаком провод. Валентину одолевали сомнения: как Михаил? осознает? поймет? Может, и я в чем-то поступаю опрометчиво, но ведь это моя работа, не могу же я закрыть глаза на приписки. А Михаил – это уже Валя давно заметила – стал равнодушен к ней. Работа работой. Но ведь не одной работой жив человек. Теперь он знает, как расценивает его действия бригада. Прав Спиридонов – как дипломаты враждующих стран. Господи, до чего дожили…

Валя подошла к кинотеатру и решила через аллею Дружбы пародов пройти к своему дому. Неожиданно, как из-под земли, перед ней оказался Ганька Вязников. Загородил Вале дорогу.

– Не до шуток, Вязников.

– Подожди, Валя. Мне надо поговорить с тобой. – Ганька отдышался. Они стояли у заиндевевшей лиственницы.

– Ну что, так и будем стоять?

– Я не могу ничего с собой поделать, – с надрывом сказал Ганька.

– А обо мне ты подумал?

– Не могу я, Валя.

– Не надо, – перебила его Валя.

– Уедем! – Ганька совсем близко подошел к Вале. Она ощутила его горячее дыхание.

– Я тебя спрашиваю, Вязников, ты обо мне подумал?

Ганька опустил глаза.

– Я не могу с собой ничего поделать…

Валя сейчас только заметила, как осунулся Вязников. Отложной воротничок болтался на его жилистой шее, глаза – будто он действительно был в лихорадке – горели тем затуманенным огнем, какой Валентина уже видела у Вязникова, когда он однажды ее обнял.

– Это пройдет, возьми себя в руки, Вязников. Ты же сильный человек, – как можно спокойнее сказала Валя.

– Полярная льдина – вот ты кто, Валентина, – выдавил Ганька.

– Я – мужняя жена, Ганя.

– А-а! – Ганька обхватил руками голову, тяжело развернулся. С трудом переставляя ноги, он дошел до угла и завернул за дом.