Текст книги "Человек из-за Полярного круга"

Автор книги: Леонид Кокоулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Глава двадцатая

Заполярный остался далеко позади. Тягач надрывно и звонко стрелял глушителем. Хлопки то учащались, сливались в единый рык, то прореживались – это когда тягач спускался с пригорка. Тогда мотор переводил дух. Прокопий поворачивал голову и смотрел в заднее стекло. «Пена», словно галоша, тащилась за тягачом, буравила, подминала под себя грязь. Там, где колея переполнялась водой и разливалось целое озеро, Ушаков сворачивал с дороги и обходил это наводнение стороной. А иногда приходилось продираться сквозь коряжник и кустарники, тогда тягач кидало из стороны в сторону, да так, что Михаил не мог усидеть на месте – хватался за воздухоочиститель или за скобу.

– Смотри, как располоводилось, млеет вода, – вздыхал виновато Ушаков. – Если так будет садить солнце, день – и распустит реки.

– Нам бы только проскочить Амгу.

– А Моркошку ты не считаешь?

– Главный барьер – Амга, но если и Моркошка вздыбится не хуже Амги, – не сдается Ушаков, – разольется, попадем в вилку двуречья.

– Тогда придется бросить тягач, – вдруг говорит Логинов. – Шавров предупреждал, не послушался. Разве из Заполярного увидишь, какое тут безобразие творится? Если уж откровенно, я бы не против и вернуться. – Логинов краем глаза смотрит на Ушакова, как тот на это дело среагирует. Но Ушаков точно прилип к рычагам. Лицо окаменело, смотрит не мигая вперед. А солнце ярится.

– Вот надо же, – заговаривает Михаил о другом, – много ли проехали, у нас уже вовсю полыхает листом березка, а тут только пыжится. И лиственницы будто обугленные – черной стеной. Зато марь желтком облита, полыхает прошлогодней осокой. Ты о чем, Прокопий, думаешь? Мечтаешь?

– Как о чем? О ней. Вот сколько отъехали, а я уж соскучился…

– Ну, брат, зря я тебя взял, будешь теперь ныть, а если утонем?

– Памятник поставят. Женя цветы летом принесет.

– Нужен ты тогда. Мало нашего брата.

– Ну ты про что, Миха, не знаешь, какая она женщина? Если бы с ней чего, – Ушаков сплюнул через плечо, – я бы избушку около нее поставил и ни шагу ногой отсюда до скончания века.

– Что-то непохоже, Прокопий, на тебя. Вроде ты мужик… блудливый.

– Это мы только с виду такие. Хорохоримся, а так привязчивы, спасу нет. Я дак, Михаил, проснусь другой раз и сразу рукой – не сон ли? Нет, тут Женя, ласковая, тепленькая. И веришь, усну счастливый, как дите малое. Раньше у меня так никогда не было.

– Ты, Прокопий, спать-то поменьше спи, а то и проспишь царство земное, – заулыбался Логинов и поправил на сиденье телогрейку.

– Ну, это само собой! – блеснул Прокопий глазами.

Логинов не удержался, захохотал. Ушакова он никак не мог представить влюбленным, тем более нежным. Уж больно вид у Прокопия смурной. Он только за последнее время и оттаял, все переживал нелепую гибель Дашки. А собственно. Логинов хорошо и не знает Ушакова. Вот так вдруг спроси его, и не скажет, почему он поехал не с Пензевым, а именно с Ушаковым, а ведь Пензев к душе ближе. Пензев всегда готов за Михаила в огонь и в воду, что уж об Ушакове никак не скажешь, родную сестру не пожалеет, где надо и не надо в глаза влепит. Ладно, у себя в бригаде, на участке. Логинов вспомнил, как Ушаков однажды Бакенщикову «выдал», того перевернуло, побагровел, как закатное солнце перед ветреной погодой. Вспомнилось Михаилу: поехал Бакенщиков агитировать монтажников демонтировать на плотине холодильную установку. Дело уперлось в транспорт: пообещают машину, а не пришлют – топай пехом семь верст по морозу, да еще ночью.

Бакенщиков, конечно, свое: надо выходить из положения, все мы в одной упряжке тянем лямку, трудно с транспортом на стройке.

Тут вылупился на круг Ушаков, хорошо помнит Логинов, как он начал.

– Нехорошо, товарищ начальник! – Бакенщиков осекся от неожиданности. Почему такой недобрый голос у Ушакова? Над «дурмашиной», кажется, хорошо поработали.

Ушаков подпер взглядом Бакенщикова.

– Вот твоя дочка в школу на машине, из школы по полчаса ее ждет шофер. Все ребятишки как ребятишки, и живет она ближе всех. Какой ты пример подаешь? А с транспортом тяжко, сам говоришь. – Бакенщикову и крыть нечем. – Учитывай, товарищ начальник, не в Америке живете…

Очередная коряжина возвращает Михаила в сегодня. Он смотрит на Ушакова и удивляется. Все-таки мастерски мужик правит тягачом. Где он только так настропалился? А дорога – одно название. Обычно в эту пору зимник закрывается. Еще неделю тому назад вернулась последняя колонна машин, вездеход замкнул зимнее шествие, пособирал по обочинам последнюю технику.

Собственно говоря, этот рейс Логинов взял на свой риск, Шавров не возражал категорически. Только и сказал:

– Я бы не советовал. Утопишь тягач – полбеды, а вот сами утонете…

Но разве Логинова удержишь? Престиж бригады. Личное я… Михаил поморщился.

– Слушай, Прокопий, а не перекусить ли нам?

– Перекусить? Перекусить можно, – не сразу ответил Ушаков. – Едой силу не вымотаешь, баней пятки не сотрешь.

Ушаков застопорил тягач. Логинов от неожиданности клюнул носом.

– Лихо. Глуши, Прокопий, а то я уже оглох.

Пронька перекрыл горючее, мотор почавкал, почавкал и умолк. И сразу подступила такая тишина, что уши закололо.

– Надо бы около ручья.

– Воды тебе мало, – развел руками Ушаков. – Я так люблю настоенную на травах.

Прокопий достал котелок, пошел в кочки. Слышно было, как булькал котелок, Михаил занялся костром. Ушаков принес полную посудину воды.

– Ну куда ты столько, – заглянул Логинов. – Когда вскипит?

– Дров мало? Я так люблю полное.

– Сырые, какие это дрова.

– А ты ломай отмершие ветки, как порох горят.

Ушаков наломал охапку сучьев. Не прошло и десяти минут, котелок зафырчал.

– Ну вот, а ты говорил.

– Чему радуется человек, – осадил Логинов Ушакова.

– Как чему? Жизнь прекрасна.

Шлепнулся в кочку кулик, протяжно и тяжело постонал, порыдал, на крыло и – подрезать воду.

– Видел, Миха, что за жизнь без природы – одна скорлупа. А тут фейерверк.

– Потом будем лирику разводить. Ты, Прокопий, жуй, да побежим, не ударил бы дождь.

– А что он, опупел?

– А то плакала тогда твоя песня.

– А я чего, пожалуйста, – давясь хлебом, сказал Прокопий. – Я всегда на мази. – Он взял хлеб в одну руку, сахар в другую. – Пошли.

– Да нет уж, дожевывай, а то, не дай бог, подавишься при таком асфальте. Как я буду тогда выкручиваться? Женя не простит…

– Это верно, – засуетился Ушаков, выплеснул заварку.

– Ополаскивать котелок не надо, – собирая остатки еды в мешок, удержал Логинов Ушакова.

Прокопий нырнул под капот тягача, проверил щупом в картере масло, долил из огнетушителя. Огнетушитель – на кронштейн.

Михаил на сиденье, как на троне, курит, ожидает Ушакова.

Прокопий – за рычаги, и снова обстреливает выхлопная труба, снова мари, распадки. Ушаков жмет на полный газ, торопится, а Логинову все кажется – медленно, слишком медленно ползет тягач. Он то и дело поглядывает на часы. Его волнение передается и Ушакову. Но внешне это незаметно. Разве только что теперь он срезает каждый угол, а где можно проскочить, не огибает залитые водой колдобины, а режет напрямик, только вода расступается, да грязь от гусениц до неба взлетает.

Выскочили на Моркошку. Михаил даже привстал, глянул из-под руки.

– Мать моя, – выдохнул. – Зимой только наметки на речку, бороздка с нитку, по кустарнику только и определишь, а теперь?

Лед, словно от натуги, посинел. От закрайки поднялся табун уток и, подрезая крылом горизонт, развернулся и шел прямо на тягач. Михаил бросился за сиденье.

– Поздно, – сказал Прокопий.

Логинов проводил взглядом уток, сердце заскулило тревогой. Ушаков молча достал топор и пошел на речку. Логинов побежал по берегу смотреть закраек. Минут через десять Ушаков помахал Логинову:

– Давай сюда.

Логинов, шлепая сапогами по воде, подошел, отдышался.

– Проскочим вот здесь, – Ушаков потыкал топором в лед.

Михаил заглянул в лунку. Да, на земле лежит наледь…

– Это даже хорошо, – горячо отозвался Логинов. – Если на земле, там заберемся на лед.

Парни побежали к тягачу, на машину и – на речку. Лед под гусеницами оседал, крошился. Но когда тягач выбрался на лед, траки звонко отозвались в его толще. В распадке прошумела «пена» по льду, прозвенело эхо, да помырила, содрогаясь, на закрайках вода. А когда тягач перебежал по льду и хватил земли на другом берегу. Логинов приказал:

– Ну теперь, Прокопий, жми на всю железку. – Пожевал окурок. – Вернуться, пока еще не поздно? Впереди Амга.

– Слишком разошлись круги…

– Не понял.

– Трусы сто раз умирают, человек – раз, – жестко сказал Ушаков, и взгляды их встретились.

– Прости меня, Прокопий…

Удлинялась и густела от тягача тень, только один раз и остановились на минуту, дозаправили машину.

От быстрой езды на оголенных кочкарниках в кабине кидало так, что Логинов уже и перетянулся полотенцем, чтобы не случился заворот кишок или печенка не вылетела, и все удивлялся Ушакову. В чем ведь только душа держится, а какая душа, руки какие – только по-настоящему человека и определишь в деле.

Логинову стало неудобно за свою слабость. Подумает еще Ушаков, что у меня душа в пятках. Тягач снова кинуло, да так, что в «пене» бочки отозвались. Хорошо, что Пензев борта арматурой нарастил. Интересно, как бы себя повел в этой ситуации Николай? – подумал Логинов. Парень тоже жох, с неба радугу сорвет. Обиделся на меня, нет?..

О чем бы Логинов ни думал, а одна мысль не давала покоя: возьмем Амгу или от ворот поворот… Логинову начало казаться, что эта серая хлябная дорога не кончится никогда. Не упороли ли они в другую сторону, по другому лазу? Зимой вроде этой мари не было, и распадок откуда-то такой глубокий. Спросить у Ушакова хотел об этом, но каждый раз осекался. Подумает еще – паникую. Ни один мускул на лице Ушакова не выдает ни тревоги, ни беспечного благодушия. Его маленькие глазки еще глубже запали, а лицо стало еще непроницаемее. Знала бы Валентина. Сам влез и мужика втянул…

Михаил заметил, что дорога пошла на спуск, потому что его клонило вперед. Так и есть – вон за той черной лиственничной релкой, узнал Логинов, Амга. Сердце защемило. Логинов даже привстал с сиденья, держась за скобу.

– Не бойся, не проедем мимо, – буркнул Ушаков.

Под гусеницами заскрежетал камень, и Ушаков сбавил газ.

– Тяни на обочину, – не выдержал Логинов, – там помягче.

– На подушке спят, а кулак подкладут.

Тягач мотнуло. Ушаков примолк и тут же застопорил машину, схватил кувалду и – в дверку. Логинов хотел спросить, куда, но, увидев, что палец из трака наполовину вылез, примолк. Вот глазастый Ушаков. Прокопий забил палец, вернулся, бросил в ящик кувалду, снова погнал тягач. И только забежали за релку, сразу открылась Амга. «Как квашня перед выпечкой, – подумал Логинов, – вот-вот через край тесто полезет». Хотя до реки еще было далеконько. Логинов разглядел на льду гусей и опять зашебутился, полез за сиденье.

– Да сиди ты, – упрекнул его Ушаков. – Когда щипать твоих гусей? Не егозись.

– А чем черт не шутит, налетят, потом кусай локти.

Михаил все же достал ружье. Ушаков косился на Логинова, нервно передергивая рычаги.

– Как махну рукой, стоп!

Ушаков покивал, дескать, ладно. Но еще за полверсты до берега гуси снялись и умчались вниз по реке.

– Говорил тебе, – упрекнул со вздохом Логинов, – трещишь, как пулемет. – Михаил, казалось, забыл, зачем и куда они едут.

– А что я, выхлопную трубу кепкой заткну, так по-твоему?

– Я не говорю – кепкой, но тише можно. С тобой, Прокопий, одна морока, таких гусей упустил, – зашебутился Логинов. – Стоп, – ухватил он Ушакова за локоть.

Прокопий рванул на себя реверс, тягач встал.

Михаил спрыгнул с гусеницы и пригнулся к земле. Ушаков видел, как он где по-пластунски, где короткими перебежками добрался до кустов. Ушаков вначале решил, что Михаил спятил, но глянул на речку – у закрайка плавали утки и не замечали непрошеных пришельцев. Прокопий уже различал, как птицы веером ставили хвосты – гонялись друг за дружкой. Далеко, подумал Ушаков, не достать из ружья. Михаила он потерял из виду. И тут раздались один за другим два выстрела. Ушаков подождал секунду и подъехал к реке. Логинов, по уши в грязи, подошел к тягачу.

– Кажется, одного селезня захватил, – сказал он, продувая стволы.

– Помирать полетел, – прокомментировал Ушаков и спрыгнул с гусеницы.

Походили по берегу, потоптали закрайки. Было такое впечатление, что река только их и ждала: стоит им ступить на лед, как она тут же подхватится и понесет их в море Лаптевых. Логинов с тоской поглядел на противоположный берег. Через реку чернела полоса зимника. Он забрел в воду, пересек заберег и выбрался на лед… Ушаков закинул ему лом.

Логинов походил-походил, потыкал ломом лед.

– Давай, Прокопий, шуруй прямо по колее, – показал Михаил и направился к тягачу.

– Ты не ходи сюда, – крикнул Ушаков, – иди вперед, щупай дорогу.

Михаил не понял, заартачился.

– Что ты думаешь, я боюсь? Если что, дак вместе…

– Спорить теперь будем? – оборвал его Ушаков. – А вдруг промоина? Лыцарь какой мне нашелся, – ворчал Прокопий.

Резонно, подумал Логинов и, тыкая впереди себя ломом, пошел к другому берегу. Лед глухо треснул. Логинов оглянулся. Пронька уже карабкался тягачом на лед, направляя машину за Логиновым. Михаил прибавил шагу, потом побежал. А у самой кромки лед осел и рассыпался, сверкающий звенящими иголками. Михаил хорошо видел, как тягач с трудом выкарабкался на берег. Ушаков остановил машину, вылез на гусеницу.

– Ну, теперь можно и пожевать, – сказал Ушаков слегка охрипшим голосом и взялся за котелок.

Логинов положил ему свою руку на руку.

– Пожуем на ходу, ладно?

Ушаков внимательно поглядел на Логинова, отложил котелок. Михаил, уже на ходу, резал хлеб, колбасу, подавал Прокопию, ел и сам. По-быстрому заправили тягач и без останову добрались до базы. Поселок был тих и торжествен. На домах трепетали красные флаги. На проводах через дорогу висели лозунги.

Ушаков повернул прямо на базу. На базе сторож развел руками, вряд ли кого теперь найти – все опечатано. Логинов побежал искать начальство. Пока Ушаков осматривал тягач, заправлял машину горючим, прибежали Логинов с начальником базы, подъехал водитель на автопогрузчике. Тут же перебросили на «пену» двигатель, еще один взяли про запас – начальник базы раздобрился и все удивлялся, как проехали.

– Может, останетесь, чаю попьете?..

– В следующий раз обязательно, – обещал Логинов.

И тут же развернулись в обратную дорогу. Михаил нет-нет да закроет глаза, вздремнет, где поровнее дорога, и то уже голова не держится, в глаза хоть спички вставляй – закрываются, и баста, а вот как Ушаков дюжит, вторые сутки в этой трясогузке, – не может постичь Михаил.

Совсем немного времени прошло, как они тут проехали, а уже не узнать Амгу. Подтянулись к самой воде, вышли из кабины – стоят, смотрят на реку: лед на плаву сам по себе, не касается берегов. Как только ледоход не начался? Там, где выбирались на берег, зияла черная полынья.

– Ах ты, холера, – выдохнул Ушаков, – сколько поднаперло воды. Тихий океан.

– Труба дело! – вырвалось и у Логинова. – Одного дня не хватило.

– Ну что теперь, молитву читать?

– А что ты предлагаешь? – безнадежно спросил Логинов. – Брод искать?

– Какой брод, кромки подъело, тягач не выскребется на лед.

– А как? – Ушаков морщит лоб, соображает.

– Против стихии не попрешь, – размышляет Логинов.

– Против? Надо, чтобы стихия подмогла.

– Поможет! Булькнешь, и мать родная не узнает.

– Так уж – булькнешь! Выбрасывай пустые бочки! – приказывает Ушаков.

– Ты хоть объясни, что втемную?

– Видишь скол льда? – показывает Ушаков на то место, где они в прошлый раз переправлялись и на выходе обломили закраек.

– Ну?

– Так дальше лед уже крепок, на него можно опереть лаги, а чтобы лаги не прогибались, под них подведем бочки и по лагам выберемся на лед. Придется поработать.

– Идея! – сразу подхватился Логинов. – Давай, давай.

Отцепили «пену». Тягачом натаскали хлыстов, навели мост через полынью. Логинов прошелся, еще попрыгал.

– Не сдаст, должно бы выдержать. Ну, Прокопий, пробуй!

Логинов вышел на лед, стал в створ.

– Ориентируйся на меня.

Тягач медленно, еле-еле шевеля траками, словно обессиленное животное, полез на «мост». Только ветки вздрагивают, оседая, лед темнеет, словно погружаясь в чернила. Тягач начал крениться. А у Логинова сердце оборвалось.

– Газу! – закричал он.

Ушаков, будто назло, еще поубавил ход до самого предела, Логинову показалось, что машина остановилась. Он бросился к полынье, траки едва заметно вращались, на одном дыхании тянули машину вперед. Михаил и не заметил, что стоит по колено в воде. Лед оседал. Съюзит тягач…

– Молодец, Дошлый…

На льду Ушаков прибавил скорость. Лед заныл, зазвенел и уже позади тягача начал всплывать.

– Давай, давай, милый! – Логинов побежал по льду вперед, через речку.

Ушаков поддавал газу, выжимал из машины все, мелькали, сверкая, отмытые гусеницы. «Пена» тарахтела днищем по льду, словно приближающийся гром. Логинов запрыгнул в нее. Тягач перебежал через ледяное поле и, не сбавляя скорости, с разбегу плюхнулся в заберег. «Пена» хватила бортом воду, но тягач тут же вынес ее на берег.

Михаил выскочил из «пены», подбежал к тягачу, открыл дверку.

– Ты чего, спятил?

– Не пыли, бугор, – спокойно ответил звеньевой. – Садись, поехали, нет времени на пустые слова.

Когда уже отъехали от берега, Михаил спросил:

– Ты чего, Прокопий, как сорвался, а вдруг бы проломился лед?

– На то и скорость, чтобы убежать, пока он надумает рухнуть. Если подкрадываться, то тягач на выходе клюнул бы носом, а так с ходу вылетели.

– Мудро, – признался Логинов. – Может, поедим. Без горячего что-то в брюхе печет.

– Перебежим Моркошку, тогда привал!

– Когда это еще будет, – запротестовал Логинов.

– Мы теперь с тобой как в вилке. Не проскочим Моркошку – застрянем.

Поднялись на гору. Логинов оглянулся на реку. Ушакову показалось, что у Михаила побелели уши. Он тоже обернулся и остановил тягач. Они вышли из кабины. Далеко внизу на реке морщился лед, «зимник», по которому только что перебежал тягач, сместился по течению и все отдалялся и отдалялся. Лед на Амге тронулся.

Парни сели в машину и поехали дальше. Каждый подумал о своем. А Ушаков сказал:

– Зря, Миха, бочки из-под стлани не выручили. Еще одну переправу брать.

Михаил промолчал – теперь-то что говорить.

– Отломи-ка, Миха, корочку тогда, – попросил Ушаков. Логинов подтянул к себе рюкзак, развязал шнурок, достал начатую булку, подал Ушакову.

– А сам?

– У меня что-то аппетит… всухомятку не лезет, – сказал Логинов.

– А ты попробуй. Ешь. – Ушаков отломил краешек от булки и сунул ее обратно Логинову. – А то отощаешь, нам еще переправу брать.

Глядя на то, как Ушаков охминает хлеб. Логинов тоже отломил, пожевал пропахший соляркой кусок, отложил и стал смотреть на дорогу. Ожившая земля круто набегала на тягач и ложилась под гусеницы. У Михаила кружилась голова.

День был на исходе, к закату клонилось солнце. В кабине было жарко и душно от мотора. Впереди показалась Моркошка. Речка еще больше разлилась, и казалось, вот-вот лед вылезет из берегов и заполнит марь и только оставит нетронутые мшистые горы да черные прибрежные релки смурных елей.

– Жми, Прокопий, – неторопливо сказал Логинов. – Кажется, Моркошка еще на месте, не все потеряно.

– Есть шанс, – поддакнул Ушаков и еще поддал газу. – Только бы успеть на лед встать.

«Встать! – гулко отдалось в голове Логинова. – Встанем, а ну как лед тронется. – Логинов с силой уперся ногами в полик. – Затрет льдом. Фу ты, черт, лезет в голову». Логинов скосил глаза на Ушакова и сразу успокоился – железный парень.

Только тягач выехал на берег. Логинов сразу за лом – «щупать» дно. Лед от берегов за время, пока ездили на базу, дальше отошел в реку, закрайки остро обточила вода, и лед сверкал отточенным кинжалом.

– Может, тягач лебедкой подстрахуем, – предложил Логинов.

– Вряд ли это поможет, – усомнился Ушаков. – Если вылезем на лед, не провалимся…

– В том-то и дело, а как попасть на лед?

Ушаков походил у воды, прикидывая, прицеливаясь.

– Может, «мост» наведем, как делали? – неуверенно предложил Михаил.

– Не успеем, на неделю работы. Эта сатана ждать не будет, – кивнул Ушаков на Моркошку. – Ишь, как притаилась, только и ждет…

– Ну а что ты предлагаешь? – нетерпеливо перебил Ушакова Логинов. – Предлагай! – Воткнул с силой в берег лом.

– Другого не вижу. Как брали Амгу, так и тут…

Михаил выдернул из земли лом, щупая дно, добрел до закрайка, обколол кромку, оперся на лом, вылез на лед.

– Сам-то не «мырни» – осторожнее, Ушаков. Главное, проверь тот берег, где выходить будем…

Логинов совал лом под лед и комментировал, где какая глубина. Наконец нашел подходящее место, неглубокое и, главное, отлогое.

– Под тем берегом промерь.

Михаил сходил за реку, потыкал дно, вернулся.

– Во, Прокопий, – отметил он на ломе глубину.

– Не сказать, что глубоко. Но кто знает, в каком месте обломится лед.

– Никто не знает, – соглашается Логинов.

– Что зря каркать? Лом-то в руках – проверь.

Логинов долбит проруби, а Ушаков шарит по берегу глазами, где поядренее лес. Михаил долбит проруби, промеряя лед, «ощупывает» дно.

– Ну как?

– Давай, пробуй!

Ушаков поездил по заберегу, на лед никак не выберется: то крошится, то глубоко – в закрай упирается радиатором.

– Так не получится, надо, как там, на Амге.

– Отцепляй «пену», Прокопий!

– Иди помогай.

Логинов опускает ноги в воду и съезжает по льду, самая кромка отламывается, и вода ее крутит, плавает куском сала. Ушаков выбрасывает из «пены» трос, поджидает Логинова. Вдвоем они едва-едва переваливают бочку за борт, две пустые выбрасывают, оставляют в «пене» бочку с маслом и электродвигатели. Логинов еще смотрит на бочку с маслом.

– Пусть лежит, – опережает его Ушаков.

– Ослабел?

– Ослабел, двумя руками плеть не согну, – смеется Ушаков.

Деревья на стлань Прокопий выбирает помощнее. Развернувшись, тягач так ставит, чтобы при падении дерево не захватило кабину. Логинов, захлестнув один конец вокруг ствола удавкой, другой вяжет за фаркоп. Сучья тоже не обрубают, так и волокут на переправу. Лебедкой помогают заволочь конец хлыста на лед, другой оставляют на берегу. Под середку лесин подкатывают бочки. Край льда тоже подмащивают кустарником, чтобы опора лучше была. Как только навели стлань, «пену» опять на буксир…

– Ну, была не была! – Логинов идет через настил на лед, пробует раскачкой. Ноет лед. Ушаков на всякий случай открыл дверку, вывел тягач на стлань, лед треснул, стал оседать.

– Давай, Пронька! – замахал руками, заторопил Логинов.

Тягач рванулся вперед, под гусеницами застреляло. Ушаков поддал газу, и тягач бежал без останову, за ним тянулась черная полоса воды. На середине круто повернул вверх по течению. И когда выскочил напротив косы, где Логинов оставил вешку, Ушаков бросил тягач к берегу. Еще сильнее заухал лед, затарахтела «пена». Логинов бежал впереди, добежал до закрайка, спрыгнул в воду, за спиной услышал звон, как будто разбилась витрина. Оглянулся, нет тягача. Только мутная волна катилась на берег.

– Фу ты, черт! – За льдом и не увидел, как к берегу над водой двигалась половина кабины. Еще секунда-две, выглянула пробка радиатора, оголилось ветровое стекло. За тягачом, как баржа на буксире, плыла «пена» с моторами для башенного крана.

Логинов опустился на землю. Ушаков вывел тягач на угор, заглушил двигатель.

– Вот ты, холера! Чуть не сглотнула, – отплевывался Ушаков. – Хрен бы ей в сумку!

С Ушакова стекала вода, его знобило. Логинов кинулся разводить костер. Когда затрещали дрова, Ушаков сбросил мокрую одежду.

– Ты видал, Миха, какая купель, – кивнул он на речку.

– Теперь ты святой, Прокопий. Русалку полагается.

– Но-но, Миха, ты брось, шути, да не так. Я не татарский хан, по десять жен иметь…

– Ладно, не заводись, – подвертывая половчее портянку, сказал Логинов. – Попьем чайку, ты занимайся машиной, а я сбегаю во-он в тот лесок.

– Если охота, дуй, прочисти ружье, отведи душу, – согласился Ушаков. – Теперь, считай, мы дома. – У Прокопия в руках дымили паром штаны, пахло нагретой соляркой.

Большое белое солнце, как облупленное яичко, скатилось над зазубринами леса и упало в дымчатую морошь, за горизонт, и сразу потянуло сыростью. Ушаков надернул еще не просохшие штаны и куртку и подсел к кружке чая, оставленной Логиновым. Чай уже остыл, и он вылил из кружки в котелок, снова пихнул на жар. Котелок поворчал, и тут же шубой поднялась заварка, пока Ушаков прицеливался выхватить котелок, заварка вспучилась и поплыла из котелка, запахло веником. Пронька потянул носом, поглотал слюни, выручил котелок, снял с булки корку, подержал над огнем и стал есть, запивая чаем.

– И куда в меня лезет? – удивился он, когда от булки остался небольшой клинышек. С приварком бы, конечно, не столько шло хлеба.

Ухи бы похлебать, закуривая, размечтался Прокопий. И речка вот, сиг, наверное, прет на икромет, шурует. Зря удочку не прихватил. В этой спешке Женю даже не поцеловал. Можно было и на кран к ней влезть, что здесь такого, раз дома не было. Все этот Мишка: давай, давай. Но и он тоже Валентину не видел. Наши, наверное, думают, мы тут гусей настреляли. Интересно, Женя переживает? Переживает! Ушаков закрыл глаза, поначалу только волны и голоса услышал, потом прихлынула цветная толпа, и Женя тут же, и он пытался увидеть ее, помахать ей: все в порядке – живы курилки… Очнулся от сильного озноба, открыл глаза, костер прогорел, а сразу и не сообразит, где он, схватился с места, распахнул куртку, присел над углями – душу унять не может.

– Где же Миха? – поозирался Ушаков.

Лес изрядно замутился. Только речка белым огнем полыхает, отсветы от неба по льду полощут. Что-то не слыхать, не стрелял, не заблудился бы. А я тоже хорош. Скоро светило вылезет, а у меня конь не валялся. Эх, Дашки нет. Прокопий пересилил себя – кинул на угли валежнику и побежал к тягачу. Дело – оно держит, оно и лечит.

– Дремлешь? Дремли-дремли, счас разбудим. – Прокопий достал ключ, ведро из «пены», сбегал к речке, ополоснул его. Залез под тягач, подставил ведро и стал откручивать на картере пробку. Как и ожидал, вначале из картера хлынула вода – это Прокопий на палец почувствовал, а когда пошло масло, он секунду подождал и ввернул пробку.

– Немного воды, – не то удивился, не то констатировал Прокопий. Долил масла, проверил аккумулятор. Поначалу хотел завести, но раздумал – такую тишину будить. Сел на радиатор и уже взялся за сигарету, как щелк, щелк, щелк – у Прокопия дыхание перехватило. Как выводит, вот черт, симфония. «Хоть бы у Мишки ружье заело», – только так подумал, грохнул выстрел, второй.

– Ну, это в белый свет, как в копеечку палит. Где Михе в такой мути выделить? – радуется Ушаков и тут же огорчается: – Такую песню оборвал, обормот!

«Сколько же я подремал? – стал прикидывать Ушаков. – Далеко, нет за это время Логинов упорол? Если судить по выстрелу, не должен бы далеко. Опять, в такую погоду за сто верст по воде слышно, а погодка шепчет – вон уже зарябила марь, стебли видно стало, вот-вот вылупится светило, птички-то что творят!» Прокопий хотел подняться, но никаких сил не осталось, он только привалился на капот, как тут же опять отдались по железу выстрелы. Теперь уже глухо-глухо, видать, из распадка.

– Вон чо! – вырвалось у Прокопия. – Может, Логинов пуляет – на помощь кличет? – заскулило сердце. – В беду какую угодил?

Ушаков – живо к костру. Корку хлеба в карман, топор за ремень и айда на выстрелы, где скорым шагом, где подбегом. Он обогнул уже залив, вошел в распадок и тут увидел: кто-то идет навстречу. Остановился, не понять: человек не человек. Да ведь это Миха. Прокопий побежал навстречу.

– Ты откуда сорвался? – встретил его Логинов и потряс перед его носом глухарем. – Видал?..

Ушаков отвернулся.

– Недоволен? А вот уха из петуха! – Логинов стал вытаскивать и кидать к ногам Ушакова серые комки рябчиков.

– Но этих-то ты к чему? – наконец сказал Ушаков. – Мяса-то в них с кукиш.

– Зато какое – деликатес! Брось, Пронька, кукситься, строить из себя, их там, как мошки в ненастный день. Такую похлебку заделаем.

Ушаков собрал трофеи, и они пошли к костру.

– Ну, Прокопий, – рассказывал по дороге Логинов, – на ток наткнулся, что там творится! Пожалел, что тебя не было.

– Что я не видал там, убийства?

– Да брось ты… Похлебку с глухариными потрохами ел? Не ел!

– А ты откуда знаешь? Ел?

– Знаю, Ганька привозил, язык отъешь.

– Глухаря не будем, – твердо сказал Ушаков, – вези Валентине. Рябчиков сварим, и то всех куда.

– Всех и не надо. Возьмешь четыре штуки Жене. Скажешь, сам добыл.

– Ну, разве только что. Так она и поверит, – спохватился Ушаков. – Скажет, из чего стрелял – из выхлопной трубы? Ее, брат, не проведешь…

– Воды в картер много набралось? – когда уже подошли к костру, спросил Логинов.

– Немного, – ответил Ушаков.

– Заводил?

– Не заводил, можно завести, аккумулятор дышит.

– Ты, Проня, давай опробуй, а я стряпней займусь.

– Вместе займемся, завести недолго.

– Ну, тогда ставь воду на похлебку и приходи на берег щипать.

Логинов подхватил пару рябчиков, нож и – к воде. И уже от речки крикнул:

– Прокопий, неси и глухаря, освежуем, чтобы Вале не возиться.

Ушаков взял за шею черно-вороненую птицу, с белой на хвосте пелериной, перекинул через плечо, пошел. Хвост тащился по земле. Михаил, принимая трофей, взвесил на руках. Пожалуй, около пуда будет…

– Если даже скостить, и то потянет килограммов двенадцать, – согласился Ушаков.

Ощипали, опалили, выпотрошили рябчиков, внутренности тоже выполоскали хорошенько и в котел.

– Пронь, – донеслось с реки, – хочешь посмотреть, что едят глухари?

– Хочу, – поднял голову Ушаков.

– Иди, гляди…

Прокопий отложил ложку на коринку, отставил от сильного жара котелок и побежал на берег.

Михаил свежевал глухаря. Подрезал и вытянул горло.

– Подставляй ладони, да ты не бойся!

Ушаков подставил. Логинов вывернул зоб – чего только там не было: и ягода, и березовые почки, сучья, камешки, песок.

– А откуда стекляшки взялись? – удивился Логинов, растирая их в пальцах.

– Похоже, не стекло, – приглядываясь к другому кусочку, определял Ушаков. – Откуда стеклу взяться?

– Может, алмаз?

Ушаков поднял глаза, открыл рот.

– Похоже. Да мы сейчас проверим. – Пронька побежал к тягачу, забрался на капот и стал чертить по ветровому стеклу. – Ну, так и есть, Миха, – крикнул он, – грызет.

– Слушай, Прокопий, надо этого глухаря, всю эту муть снова набить в зоб, кишки все завернуть и в рюкзак.

– На экспертизу?

– Пусть изучают. Не мог же этот глухарь прилететь из Африки. Как ты думаешь?

– Я с глухарями не имел дела, откуда они прилетают, не могу сказать, – пожал плечами Ушаков и направился к костру.