Текст книги "Гербарист. Благословение смерти. Том 1 (СИ)"

Автор книги: Леонид Кастровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава девятая. Отрывок – 4

Штурм мистической и таинственной твердыни, оставшейся в наследие от когда-то могущественной, но теперь исчезнувшей, великой техномагической цивилизации, был окончен. Её защитный купол, нестабильно мерцающий и скоро обречённый к развеиванию, перестал представлять для нас какую-либо преграду. И, в подтверждение этого, моё колоссальное в своих размерах воинство, что в действительности являлось лишь малой частью истинного своего объёма, было готово в любое мгновение отправиться во внутрь заветной, доселе скрытой территории через созданную прореху и ожидало лишь моего приказа. Но я тоже ждал, ибо там, за пока не нарушенной нами границей, за серой туманной стеной, что походила на кровоточащий разрез от наших нещадных ударов по невиновному детищу прекрасного искусства, находился тот, кого я посчитал достойным для разговора, и потому готов был его выслушать.

…

Он предстал передо мной, измождённый, обессиленный, разуверившийся. Это был настоящий фольклорный демон из легенд и мифов моего самого первого мира. Отчего-то я совсем не позабыл этих преданий тогда, после своего злокозненного конца и перерождения. Почему-то запомнил, как нечто важное, и сейчас мог наблюдать сказку, ставшую хотя бы немного, но былью. Ведь в подлинной реальности истинные демоны никогда не имели такого вида. По крайней мере, одного лишь такого, устойчивого и неизменного, ибо они всегда претерпевали перемены в своих образах, стремились подстроиться под окружение ради выживания, меняли свои личины подобно маскам, с коими никогда себя полно не ассоциировали.

И всё-таки сейчас, несмотря ни на что, передо мной стоял на коленях и, подчиняясь показавшимся инстинктам, кротко дрожал – представитель удивительного, давно изветшалого эпоса, – что, тем не менее, надлежало уважать, помнить и никогда не забывать. Ведь опыт прошлых свершений, наполненных борьбой, приведшей к поражению, был бесценен.

Мой взор прошёлся по источнику энергии этого создания, высшему очагу, сочащемуся витой. Однако, в силу своей ощущаемой и прослеживаемой в мелочах искусственной природы, источнику этому, к сожалению, было не суждено претерпеть свою структурную эволюцию, потому как он являлся её атрофированным «тупиком». Я мысленно вздохнул и без согласия, посредством духовно потока, исходящего из невидимого на материальном плане третьего ока в своей голове, погрузился в омут сознания данного существа. Мне требовались его воспоминания, его опыт.

И я увидел всё: рождение, рост и становление; связи, чувства и эмоции; рассвет чудесной эпохи, продолжительное развитие общества и явившуюся непреодолимой преградой – Пустоту. А затем ощутил лишь сожаление и покорность пред судьбой, кою так и не удалось победить…

– Ты проиграл, Хранитель, – произнёс я с сочувствием, разрывая связь между нашими абсолютно отличными друг от друга разумами. – Проиграл, сдался, но всё же хочешь видеть иной итог, – Аколипт молчал, не смел произнести сейчас ничего, а из его алых глаз, что были подобны древним камням, медленно текли тёмные слёзы отчаяния, что окропляли собою чёрствую, мёртвую землю. – Отчего же, скажи мне, ты ещё держишься за эту бессмысленную иллюзию, лелея несбыточный шанс на спасение своего народа?

Я смотрел на него, оценивал и хотел услышать то, что и так уже знал. И он, персона, без преувеличений, легендарная и мифическая, также отчётливо это понимал.

– До той поры, покуда жив хоть кто-то из «Племени» моего… – начал он, не блея на манер зверей, а проявляя твёрдость своего характера, тихо, но звучно. – До той поры война не закончена…

Чёрный козёл так и не поднял свою голову, не пожелал показать мне свою скрытую слабость, жалкую удручённость и подавленность от безмерной тоски по тому, чего уже никогда не сможет достичь. Хранитель – как столп своей прежней нации, от коей теперь остались лишь руины, покоящиеся в забвении, просто не мог посрамить то, что было основой его жизни. Защитник народа не должен быть побеждён, хотя бы без свидетелей, хотя бы перед самим собой.

– Война не закончена, Тэлеутайос с планеты Гэрос, – без изящества я спрыгнул со своего парящего над обугленной почвой трона и неспешно подошёл к нему, положив ладонь, обрамлённую в угольную металлическую перчатку, ему на голову. – Не закончена, но её развязка близка, – слегка надавив на затылок промеж витых рогов, поднял его взгляд на себя. – Однако же, мой Неотступник, чью стороны ты выберешь?

Красные глаза заблестели от нахлынувшей в них безропотной черноты. Мироустройство этого аколипта разрушалось, изменялось, пыталось найти свой путь, и он, обыкновенный и простой пред тем, с чем не мог совладать совершенно никак, дрогнул в последний раз.

– Я… – голос его с трудом произносил звуки. – Я выбираю… – давление росло на его душе и корёжило сам дух. – Я выбираю вас, – вся суть этого химерического существа агонизировала и выла, но всё было бесполезно. – Я выбираю вас, Владыка.!! – и труп его, забывая гаснущим сознанием боль, упал предо мной.

Мой взор поднялся на небо. Серая хмарь его застилала, и будто бы сам Мир скорбил по тому, кого сейчас лишился. Но у меня были иные мысли по этому обстоятельству, ибо смерть – это лишь шанс для нового начала. И кристаллическая, пульсирующая изумрудным светом основа этого несовершенного творения, его очаг, что покинул мёртвую голову и оказался в моей ладони, весьма чётко это подтверждал.

– Захватить поселение, – произнёс я, открывая портал в свою тленную обитель. – Мирных жертв избегать, воинов убивать, материал для исследований беречь, – ненадолго остановившись и оглянувшись на двоих Апостолов Тьмы, коротко кивнул. – ответственность будет лежать на вас, – и пелена пространства поглотила всего меня.

Глава десятая. Отрывок – 1

Сколько много потрачено времени,

И сколь мало осталось в душе…

Я стою в перепутии бремени,

Не желая меняться в себе…

***

# Взрослый Мир / Терра /

Столица человеческой Империи «Антроппа»

Тайные собрания проводились довольно часто. Всегда находились вопросы, требующие щепетильного отношения и не терпящие публичной огласки. Однако же, тайными такие интересные встречи были лишь номинально, ибо то, что обсуждалось на них, могло прямо или косвенно влиять на положение дел в обоих континентах данного мира. И потому, рано или поздно, по воле их же участников, некоторые части содержания скрытых разговоров, если те имели чрезмерно весомую значимость, затрагивающую простой народ, распускались в общественной массе, дабы банально подготовить ту к грядущим потрясениям.

Этот же разговор, проходящий сейчас в одном из секретных военных кабинетов, что располагались внутри глубоких, многоуровневых казематов под главным дворцом, был, несомненно, одним из тех, чьи будоражащие темы вскоре вызовут чрезмерный резонанс среди всех слоёв имперских жителей.

…

Здесь, в небольшом помещении, у дальней стены которого находился заурядный квадратный стол, сидели четверо необычайно важных для Империи человека, что, пожалуй, весьма отлично контрастировали своими одеждами на фоне посредственной и небогатой обстановки, окружающей их.

Во главе стола, поодаль от прочно закрытой и охраняемой двери, сидел старый, покрытый морщинами и сединой, уставший мужчина, одетый в аметистово-тёмный, строго расшитый рунными золотыми плетениями шёлковый камзол. На полу-облысевшей же голове его был водружён почти что неприметный, прозрачный обруч. И, тем не менее, несмотря на в целом непритязательный внешний вид, в этот дряхлом старике ощущалось зыбкое чувство власти и привычное от долгой жизни, пропитавшее саму изношенную душу, ощущаемое желание подавлять всех вокруг одним лишь своим присутствием.

Это был Диадохос из непрерывного рода Катактэтэ, тридцать третий Император, преемник завоевателей и тот, кто к концу своего бытия, пусть и не достиг чего-то особенного и выдающегося, чем мог бы похвастаться уже скоро «за гранью судьбы» перед своими могучими предками, всё же заслужил в народе уважение.

Грамотный, рассудительный, соблюдающий и заставляющий соблюдать закон; прощающий и умеющий не прощать. И сейчас, доживая свои последние года, он не испытывал сожаления о прошедшем через него времени. Всё когда-то закончится, и до конца, начертанного ему, он делал всё, что могло позволить его сердце.

По правую же руку от него, буквально символизируя этим своё сильное положение, сидела статная, облачённая в матово-фиалковый доспех, изящная женщина с глазами цвета кария и вьющимися каштановыми волосами, достигающими ворота из металла, что закрывал собой уязвимую шею.

Её звали Фюляхто Стэмма. И судьба у неё была незавидная.

…

Сирота, почти девяносто циклов назад найденная орденскими рыцарями на пепелище разграбленной деревни. Без родителей, без крова и без надежды на будущее житие. Однако воля Мира была на её стороне, а потому она заслужила к себе исключительное внимание, ибо аномальный источник энергии в ней неимоверно сильно излучал своё стремление к развитию.

За двадцать лет и зим, незаметно сменивших друг друга среди братьев и сестёр Ордена Светоборцев, опытные и мудрые настоятели смогли вырастить девочку достойно, привив той все необходимые качества, коими, по тогдашним нравам, должна была обладать «Истинная Слуга Империи». И, отправляясь в последующие сорок циклов на самые разные по опасности миссии, она с благодарностью лелеяла внутри себя всё то тёплое и светлое, что было даровано ей этими родными для неё учителями, многие из которых, к сожалению, ушли из-за старости на вечный покой.

За эти долгие годы она свершила множество деяний, прославивших её в народе. И, шаг за шагом, воительница поднялась по ступенькам каждого почётного ранга, коими мерили авантюристов. Бронза, серебро, платина, а в какой-то момент её жетон был выплавлен из орихалка, что добывался из костей высших инфернумских отродьев.

Фюляхто, как и её команда, неизменно следующая за ней с самого начала, обрела известность и добрую славу на просторах Империи, став одной из её элит. Молва говорила о них, барды слагали песни, а дворяне приглашали к себе на службу. Но всё это закончилось в роковой для них день.

Опыт битв, неукротимое рвение и желание доказать всем вокруг, что они – подлинные легенды, давали уже немолодым воинам надежду на то, что их знаменитая авантюрная команда действительно готова ко встрече с чем-то, уничтожение чего навсегда вписало бы их имена в историю. И оттого они решились отправиться на охоту за объявившимся порождением скверной гордыни, являвшимся драконом.

Погоня за ним была изматывающей, трудной и с каждым прошедшим днём знаменующейся новой выжженной деревней или же новой разгромленной крепостью. Тысячи людей погибли за то время, что они его преследовали. И не было никому пощады во всёсжигающе-гибельном, искажающем пламени чудовища, кое решило выйти из спячки, дабы вновь утолить свою безумную жажду подчинять и уничтожать.

Но всё-таки древний монстр был нагнан, и всё-таки с ним состоялось битва. Правда, она была не равна. Ведь их противник, существо иной мощи и природы, наглядно показал в жестокой и кровавой бойне, что порой обстоятельства сильнее личных желаний.

Тогда Фюляхто потеряла всю свою команду. Её братья, её сёстры, все они, которые решили отправиться за своей боевой сестрой на поле брани и в логово гибели, были растерзаны, убиты и сожжены.

Всё её обожжённое тело в оплавленных доспехах было почти мертво, сил в ней больше не оставалось, и смысла сражаться для неё уже не виделось. Но она была воительницей. Всё детство её воспитывали не бояться смерти и не отступать в тот миг, когда выхода нет. И в кругу павших друзей, с которыми она разделила многое своё горе и ещё больше радости, напротив твари, что посмела их всех так изуверски у неё отнять, что-то внутри её души резко изменилось.

Энергетический источник в повреждённой голове наконец-то развился, осуществил свою эволюцию и даровал контроль над энергией жизни столь властный, что его хватило, дабы она встала и бросилась на крылатую тварь в последний раз. И поверженная дева, подобно взрывчатке, стала разрывать мощную инфернальную грудь надменного и горделивого отродья своими свирепыми ударами, оборачивающимися взрывами.

Когда же в монструозном туловище инормирной воли зияла огромная дыра, внутри которой покоилось чудовищное, разорванное сердце, тело воительницы сделало свой последний вдох и рухнуло прямо в кипящую от греха, фиолетовую кровь Инфернума. И как бы не было парадоксально, Фюляхто не умерла в тот злополучный день, ибо её пульсирующий источник энергии, претерпевающий различные метаморфозы, стремился выжить, несмотря ни на что, а потому в течение тех многих часов, что она провела без сознания, он адаптировался, подстраивая под эту адаптацию и плоть своей носительницы.

В тот же момент, когда средоточие энергий в изменённом теле этой женщины обрело оконченный вид третьей формы, что нарекалась «очагом», её человечьи веки открылись, смотря на всё вокруг с того мгновения как-то иначе, отражая порой фиалковый блеск.

Но нет, она не стала другой, и не была подвержена влиянию злостной инферны, однако же что-то в ней окончательно сломалось и перестроилось. Она лишилась всех, кто был для неё семьёй, и невзирая на то, что получила ту силу, о которой и мечтать никогда не могла, осталась по-настоящему одинокой.

И, тем не менее, так она по праву стала наёмником мифрилового ранга, удостоилась титула «Героя», дарованного ей лично Императором за проклятый подвиг, и согласилась на его же предложение стать Маршалом войск человеческой Империи, заняв пустующее место, на котором пребывала и до сих пор.

Фюляхто «Неразрушимая», как назвали её в народных сказаниях за то, что тело у неё считалось невосприимчивым к огню и ядам; одна из тех, что стали легендами человечества. Но, однако же, внутри, в самом центре духа своего, давно уже была она разрушена; и каждый вновь прожитый, ненавистный день презирала она себя за то, что не смогла спасти хотя бы тех немногих людей, что, к её вящему несчастью, оказались для неё самыми важными на свете.

…

По левую руку от Императора сидел тот, кого немыслимо давно нарекли, а затем испокон веков свято продолжали нарекать, – «первый представитель божьего замысла».

Мужчина среднего возраста, темноволосый, по-простому коротко стриженный, обладающий глазами совершенно непримечательного, серого цвета. Смотря на него, можно было бы сказать, что это, непременно, самый обыкновенный человек. Однако же всё это было лишь ширмой, ведь в действительности он являлся самым могущественным гостем в этом скрытом от ненужных свидетелей, маленьком переговорном помещении.

Аллягэ Соматос, собственное имя и название рода для которого были не важны, ибо привык менять их, как нечто непостоянное, жил в этом Мире или же существовал по милости своего Божества уже тысячи циклов. Пожалуй, его личность и его дух были настолько древними, что можно без превратностей рассказать, как он видел первые попытки людей образовать племена, как кровь проливалась в борьбе дикарей, и как на землю ступила своей нежной поступью та, ради которой он был готов убить себя или кого-то другого в бессмысленном до того мига бытии.

«Она» увидела тогда в нём что-то, выбрала его среди сотен иных душ, и нарекла свои «голосом». А он верой и страстной преданностью служил ей, радуясь всегда, каждый раз, как ребёнок, её проявлениям в виде шёпота или же миражей, напоминающих женское, бесподобное и умиротворённое лицо, виденное им однажды.

А когда подошёл срок его жизни к концу, «она» переродила его в новом теле, кое принадлежало только что родившемуся первенцу.

И так продолжалось из раза в раз. Люди сменяли друг друга, Императоры жили, умирали, и на трон восходили следующие носители святой фамилии. Войны пред ним начинались и заканчивались, а в некоторых из них погибал и он сам. Однако неизменно, как и прежде, дух его снова воскресал в новорождённом теле, помня себя прошлого, а ещё – всецело ту, ради которой вновь стоит жить и служить неистово.

За прожитые годы этот неуспокоившийся человек, будто бы старый и забытый, давно канувший для всех в забвение паук, охватил своей бескрайней, жуткой паутиной всю Империю. Можно сказать, он знал обо всём, что происходит в ней и на её улицах, и многое происходило по его невидимой указке. Он решал, какие законы издавать, именно он решал, кого наказывать, а кого помиловать, и только он принимал решение о том, кому из преемников династической крови править.

Впрочем, всё, что он делал, делалось им лишь ради света над людским народом, ради Богини, кою он любил и по просьбе или же велению которой гибли те неугодные, коим счёта уже нет. Всё, что он делал, делалось потому, что «она» должна была быть по-настоящему довольна, а навсегда закрепившийся за ним сан «Единого Первожреца» отлично помогал в этом многообразии необходимых к исполнению, очень важных дел.

…

Напротив же Императора, заняв место докладчика, как-то по-спокойному грозно расположился необыкновенно мускулистый, крепко сложенный, крайне плечистый и высокий, а также облачённый в бордовый, покрытый будто бы живой чешуёй, довольно красивый и прочный доспех, сурового вида зверолюд из небезызвестного, медвежьего племени. И личность его было спорной…

Говоря откровенно, этот последний здешний «гость» был противоречивым даже по меркам своего лохматого и буйного народа, одним из старейшин которого он являлся по праву силы, а также статуса главы клана, тянущего за собой дурные и разные слухи.

Звали его знаменитым на все имперские земли, ропотным именем Энисхютэс, ибо боялись его и не смели перечить ему даже уважаемые среди медвежьей крови, могучие соплеменники. И причины на то были. Ведь даже род его, старинный Саркас, был вырезан из истории мирской и просто перестал существовать, когда посмел отречься от потомка своего и вызвать его жестокий гнев.

Бурая, гладкая шерсть на зверином и слегка оскаленном тёмными клыками лице мерно поблескивала в свете артефактных ламп, работающих на магической энергии, что исходила из самого ядра планеты, из утробы мирской и сокрытой.

Глаза хищные и по-потаённому злые рассматривали присутствующих людей, как некую добычу, что трогать запрещено, но желать не возбраняется. Казалось, это существо, носящее также ранг мифрилового авантюрного воина, дополненный титулом сильнейшего из них, а потому также являющееся высшим гильдейским главой, больше в природе своей похоже на настоящее чудовище со страниц бестиария, нежели чем на разумное создание мира.

Однако же людской Империи было выгодно иметь такую необузданную тварь как можно ближе к трону. Императору, что был опытным правителем, Единому Первожрецу, что знал о манипуляциях всё, Маршалу армии, коя не хотела лишней мороки с поимкой этого отродья, по ошибке зовущегося зверолюдом, – всем им было проще держать это кровожадное существо у себя на виду. И, приучив то к поводку в виде зависимости от собственной власти, даруемой его высокой должностью, получить над этим мерзким уродством хотя бы частичный контроль. В конце концов, если бешеную собаку можно натравить на врага, то не стоит избавляться от неё напрасно.

…

Вседержатель имперской воли, простой старый человек на закате своего пути, снисходительно и без презрения посмотрел прямо в глаза медведе-подобного гуманоида, не сводящего с него своего агрессивного взгляда.

– Нам всем известно, господа, общее положение дел по вторжению, однако… – старик, являющийся монаршей особой, начал, наконец, долгожданное собрание. – Однако сегодня достопочтимый глава гильдии, Энисхютэс, принёс нам намного более подробные сведения о происходящих близ леса Апокосмо событиях… – Император медленно обвёл свою «правую» и «левую» стороны взором, а затем коротко кивнул зверолюду, давая тому возможность говорить.

Последний представитель рода Саркас усмехнулся. Ему претила необходимость отчитываться перед всей этой разномастной швалью, что была бессильна перед ним, но возомнила о себе невесть что.

Дворяне, бароны, графы, герцоги… Вся эта грязь была лишь пылью для него, кою он бы прирезал, а после побрезговал есть, ведь даже желудок будет против этого высокомерного и великосветского дерьма.

– Ну что ж… – прорычал он, постукивая когтем по столу. – Тогда, пожалуй, начну, вам ведь очень интересно, – на его морде появилась острая, злая ухмылка. – Для исследования области, что оказалась так вероломно захвачена, были отправлены несколько групп разведки, из всех членов которых выжить и вернуться смог лишь один единственный человек, – в глазах его блеснул огонёк насмешки и явного презрения. – Как понимаете, числа скромные, – помещение огласил медвежий смех, от которого любому неподготовленному свидетелю стало бы жутко. – Все пять отрядов полностью уничтожены, а останки едва ли можно назваться чем-то привлекательным и целым…

– Ближе к сути… – нарочито отстранённо произнесла Фюляхто, думая о чём-то, что для неё было более значимо и каждый раз отрицалось ею, потому что это решение было бы предательством всех тех, кто погиб за неё.

Но, впрочем, эти слова были сказаны не просто так.

Героине не доставляло никакого удовольствия слушать этого мерзкого «зверя». Более того, она отчётливо осознавала, что скрывается внутри этой падали, и какие мысли витают в его извращённом разуме.

– Не указывай мне… – прервался Энисхютэс, сверля своей явной ненавистью эту жалкую суку, которой самое место было в грязной яме для отбросов.

– А то что, покусаешь меня, бедный медвежонок..? – улыбка женщины бесила звериное нутро чрезмерно сильного воина, но всё же он не зря считался сильнейшим среди всех прочих авантюристов. И потому умел контролировать как себя самого, так и держать свою необоримую ярость в узде. По крайней мере, до поры до времени.

Единый Первожрец вздохнул, и гнев с раздражением у обоих участников спора утихли и успокоились. Такова была суть его Богини, и такую духовную способность он получил от неё в дар.

– Я продолжу, коли никто не против, – пренебрежительно прорычал Энисхютэс, доставая из своей сумки шкатулку, расписанную старинными маскировочными рунами, а затем вытаскивая из неё два переливающихся энергетической дымкой, матовых шара на подставках – Это… – коснулся он первой сферы. – Слепок воспоминаний того разведчика, что всё-таки добрался обратно до штаба, а это… – когтистый палец дотронулся до второй сферы. – Собранные вместе, такие же слепки воспоминаний всех выживших оракулов, что почувствовали недавно происходящие события и попытались их увидеть, – его тихий на этот раз смех снова разнёсся среди каменных стен. – Небезуспешно, как понимаете…

Император покивал на эти слова:

– Значит, – заключил он пальцы рук в клеть, – из их сознаний всё-таки удалось что-то добыть..? – вопрос, разумеется, был задан больше для иных слушателей, нежели для него самого.

– Удалось, – ощерился своей пастью оборотень. – Но частично, и только из тех, кто не поглощал основной объём видения, – его язык прощупал острый клык. – Главный же провидец, через которого первично проходил, фильтровался, а затем распределялся весь тот поток от инфосферы, скончался спустя несколько мгновений после начала; мозг его, равно как и «друза энергии», просто оплавились и выгорели. Отвратное зрелище… – он хекнул и посмотрел на «незамечающую» его воительницу, желая ей этого же самого, но только после того, как сполна отомстит зазнавшейся мрази за всё то неуважительное отношение, коим она его одаривала. – Впрочем, и остальных оракулов едва ли можно назвать живыми, – пасть его выдохнула клубок пара. – То, что они увидели, повергло их в состояние кошмара; и даже у меня шерсть встаёт дыбом от исходящего от них психоза…

Аллягэ, представитель Богини, скептически взглянул на две сферы, что опасливо поблескивали в окружающих потёмках, ибо света от ламп было всё-таки недостаточно:

– И ты предлагаешь, чтобы теперь мы лицезрели те видения..? – произнёс он, выделяя в своих словах отчётливый сарказм.

– Смотреть или нет, это дело твоё, божий раб, – ответил ему так же саркастично Энисхютэс, ожидая дальнейшей развязки сего тайного вече. – Во всяком случае, разве не в такие моменты проявляется истинная вера в ту сущность, что тебя «оберегает»..?

Казалось, в отражении глаз церковника что-то зашевелилось; будто бы нечто святое и проклятое взялось за края друг друга и начало кружиться в хороводе безумия.

– Антропосия… – сокровенно и тихо прошептал верховный священнослужитель. – Это не сущность и, к великому прискорбию, не наша всеобщая мать; но всё же, оглядываясь на человеческую судьбу, она та, что испокон веков оберегает нас, людей, и рада хотя бы лишь нашему послушанию пред своими простыми заветами терпения, – его ладонь легла на поверхность первого шара, что содержал простые частицы памяти человека, бывшего слугой разведки. – А ещё она всегда говорит своим детям, что нет ничего постыдного в страхе, – он мысленно приготовился к трудному для восприятия процессу. – Постыдно – не пытаться его укрощать… – и эти чужие воспоминания потекли к нему в пытливый и опытный разум.

…

Менталисты достаточно хорошо постарались очистить этот мента-слепок, сделали всё возможное, чтобы избавить его от всего лишнего, цельно скомпоновать, а затем аккуратно подготовить к «употреблению».

Пожалуй, полезно будет также сказать, что данную технологию извлечения и передачи памяти от одного субъекта к другому, хоть и урезанно и отчасти, но всё-таки позаимствовали у ненавистных всем отродьев жадности, кои самостоятельно, посредством лишь своих собственных энергетических источников, воспроизводили её без всяких приспособлений артефактного типа на более высоком и качественном уровне. Впрочем, для хрупкого смертного мозга было вполне достаточно и уже того, что имелось.

…

Пред помутневшими и закрывшимися очами жреца открылась картина прошлого бытия. Сейчас он был членом одного из нескольких развед-отрядов, что в действительности являлись наёмничьими группами, кои решили подработать на Империю и свои небольшие нужды. Человеческому государству их было не жалко, ведь, по сути, вся гильдия авантюристов была направлена на формирование расходного ресурса, который можно было бы без зазрения совести и ответственности пред военным командованием, не терпящим жертв среди профессиональных солдат, использовать для решения нетривиальных задач и в качестве свободной рабочей силы.

В год наёмники гибли десятками и сотнями, к их жизням всюду относились так, как относятся к простым разменным монетам, которые были нужны лишь для получения чего-то более важного и весомого. Но это мало кого волновало, ибо всегда и неизменно вместо ушедших на тот свет приходили новые рекруты, готовые взяться за любую стоящую авантюру, только бы выйти из бедности или же получить почёт и, быть может, славу в том обществе, о лицемерности которого всякий странник пытался не думать и забыть. Впрочем, любым, даже непростым и значительным рассуждениям должна быть мера, а потому…

Аллягэ вместе со своими «товарищами» двигался скрытыми путями, пролегающими через речные каналы и холмистую местность к отмеченному на карте, таинственному периметру, кратко обозначенному, как «захваченная территория». И, что странно, чем дальше он и его спутники продвигались, чем ближе они становились, тем отчётливее ощущали непонятную и угнетающую тревогу, желание отступиться, развернуться и пойти назад; набатом звучало предостережение будто бы самого Мира, что хотел попытаться спасти своих детей. Однако миссия была взята, часть денег была получена, и честь их наёмного отряда совершенно точно не должна была быть посрамлена.

И вот, наконец-то, они достигли некой границы, явственной черты, что, казалось, отражалась не только на пожелтевшем от пыли и влаги пергаменте, но и на каком-то незримом спектре бытия, который отчётливо чувствовали все их настороженные души. А ещё, это неосознанно воспринималось как нечто, что было неподвластно мирским законам; и потому там, в том месте, где теперь господствовала вражеская и неизвестная воля; там, куда им предстояло зайти, они, в самом красноречивом и откровенном смысле, безвыходным решением отдавались на милость чему-то чужому и холодному, а также совершенно отличному от пронизывающей всю их бренную плоть и материю вокруг, родной и тёплой жизни.

…

Особыми примечательностями, что они ранее заметили, но теперь при помощи наблюдательных линз смогли разглядеть, взобравшись на небольшие пригорки, которыми издавна полнилась эта местность, были чудаковатого вида каменные глыбы. Врытые в землю, грязно-серые, примерно пяти метров в высоту и один метр в обхвате, эти изваяния чем-то напоминали нескладные человечьи торсы, покрытые вычурным, отторгающим татуажем из каких-то синеватых символов или пока что неразличимых, магических рун. А ещё в разуме намекающе и остерегающе создавалось впечатление, словно данные сооружения физически определяют грани пограничья и начала того, куда идти ни в коем случае не стоит. Однако выбор был уже сделан…

Шаг первый, второй, а затем третий, и вот позади уже далёкие, мелкие холмики, с которых прежде вёлся осмотр этого гнетущего от преддверия неясной беды, спокойного и беззвучного ландшафта, время на котором как будто навсегда замерло.

Они находились под действием амулетов сокрытия, что были последней разработкой военных артефакторов, а потому отданными им Империей не просто так. А, во-первых, для повышения шансов на успех. И, во-вторых, с целью более лучшего и точного изучения возможностей нового противника.

Поэтому же каждый член их отряда был невосприимчив в энерго-визуальном спектре; иными словами, – полностью невидим и скрыт от каких-либо возможных радаров. Впрочем, несмотря на всю эту дороговизну их оснащения, что-то всё равно не давало покоя.

И сейчас, глядя на пасмурное, блеклое и непроницаемое для слабого солнца, тихое небо, там, в вышине, улавливались какие-то странные оптические искажения. И, наверное, для многих свидетелей сего непонятного зрелища, это осталось бы простой, мало изученной природной аномалией. Однако же наёмники знали, на что обратить своё внимание. А потому постепенно, среди хаотических поблескиваний в небесах, ищущие глаза стали различать черты появляющихся лишь на мгновение, тонких, формирующих жуткий силуэт, парящий высоко над бессильной и смиренной землёй, – граней гигантского, известного теперь на весь мир, внушающего страх в сердца, эпохального октаэдра, что наречён был в народных слухах и домыслах Цитаделью смерти.

Лидер отряда, в чью личность не хотел вдаваться Аллягэ, решительно сделал последний шаг вперёд и пересёк теперь отчётливо ощущаемую глубинными, а также давно спящими инстинктами человеческого естества – границу.