Текст книги "Гербарист. Благословение смерти. Том 1 (СИ)"

Автор книги: Леонид Кастровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Глава девятая. Отрывок – 1

Тоска в груди безумная,

Она всё щемит, рвёт…

Дыра в душе бесшумная,

И тишина та жизни не даёт…

***

Я никогда не прекращал лелеять в себе надежду. В конце концов, она – последнее, что у меня осталось, ибо потеряв и её, я окончательно потеряю свою суть…

Много жизней я отобрал, много ужасных вещей сделал и ещё больше сотворю. Наверное, мне нужно было уже давно сгинуть от той сердечной боли, что желала пронзать моё нутро ежемгновенно, неустанно, по-бесконечному бесстрастно-карающе, но она, увы, была бессильна. Ведь сама смерть уберегала меня от неё, помогая в достижении цели…

Я утратил всё, кроме своего стремления, и когда достигну конечной точки… Настанет мой закат, ибо с другой стороны судьбы взойдёт солнце новых радостей и печалей, свет которого будет уже не для меня…

…

Химеры-воины, покрытые хитином и лишённые всех органов чувств, заменённых на энергетическое восприятие и пространственное сканирование, выстроились командными рядами возле уходящего вдаль лесного массива, принадлежавшего явно не этому миру.

Посреди всей этой бесконечной армады некро-существ, над нею, при помощи безликих переносчиков, размещался на весу огромный чёрный трон, на котором восседал Владыка. На голове его была семиконечная костяная корона, каждое навершие которой обладало удивительной Красоты переливчатым камнем; золотой цвет же в них подчёркивал отстранённую и крайне богатую величественность. Серебряные волосы средней длины, играя под бликами света, развеивались мерно на ветру, заострённые уши гротескно демонстрировали его обманчивую нечеловечность, а жёлтые глаза, закрытые приспущенными веками, отражали в себе печаль и реквием по ещё не свершившимся деяниям.

По бокам от этого «Военачальника» парили в воздухе два Апостола Тьмы, тёмные фигуры которых были абсолютно неразличимы даже под солнечными лучами. Однако же светящиеся над их головами оранжевым излучением угольно-мрачные, ангельские нимбы, указывали на статус данных воинов.

Вся округа трепыхала и дрожала от разворачивающихся здесь событий. Немыслимо-опасные звери, что населяли этот магический лес, безропотно забились в самые отдалённые его углы и норы, пространство от волнения и напряжения стало вязким, как кисель, а время, подобно патоке, тянулось как можно медленнее, будто бы стараясь предельно отсрочить близящееся действо. Но у «карающей ни за что армии» были свои планы, и вскоре она двинулась в роковой для этого места поход.

Топот, многочисленный, отдающийся эхом своего неостановимого грохота, начал шествие сквозь ветвистые дебри и непроходимую прежде растительность. Воинство это двигалось неизбежно, не сменяя пути и безжалостно прожигая себе дорогу. Позади же него оставалась лишь мёртвая выжженная просека огромной ширины, что уже, вероятно, никогда не сможет носить на себе жизнь, ибо всё в ней было предано некре.

Лес трясся своими дивными листьями, лес стонал своими могучими деревьями, лес плакал стекающей по земле чёрной смолой и опадающим прахом своей древесины. И не было этому лесу никакого спасения, ибо щадить его никто не собирался. Гибель – вот, что его ожидало, если это нечто невообразимое не прекратится. Ведь режущий, продолжающий расти удар, проходил и наносился по его главной энерго-артерии, восстановить которую будет уже просто невозможно. И потому теперь, подобно дитю, этот лес скорбел о себе и умолял врага остановиться.

А меж тем, топот продолжался и продвигался вглубь, походя на ядовитый кинжал, пронзающий собой ещё живое, желающее жить, обречённое и невинное нутро.

…

Несколько часов армада чудовищ, вызывающих внешним видом отторжение всякой естественности, но странное притяжение грации и эстетики, убивала своим действием всякую лесную флору и разномастную фауну. И никто не смел более выйти против этих созданий ужаса и тьмы, ибо все те твари, что отважились и попытались помешать продвижению в их обитель страшных вторженцев, были мгновенно и без какой-либо задержки убиты потоками смертельной энергии, не прощающей к себе никакой дерзости.

Это, несомненно, была жуткая катастрофа. А цель рокового пути была намечена, и она приближалась всё отчетливее. И скоро, очень скоро воинство её достигло.

…

Прозрачный купол бирюзового цвета мерцал в невидимом спектре посреди леса. Это было его сердце. Здесь, под этой масштабной маскировочной защитой, что была незаметна в обычном визуальном спектре, скрывалось целое обиталище интересных существ, относящихся к гуманоидным формам. И именно контакт с ними был наиболее важен для Владыки. Однако, конечно же, никто из них не желал выходить наружу. Все они наивно полагали, что смогут пересидеть под своей незыблемой и совершенной защитой всю эту бурю. Но, разумеется, это была сущая глупость.

Странные и гигантские, похожие на жаб создания тёмно-изумрудного цвета уверенно вышли из стройных полков безжалостного войска на своих четырёх полусогнутых, перепончатых лапах.

– Ква!! – прозвучало разрывающее воздух непонятное эхо, исходящее из утроб этих начинающих раздуваться и сдуваться в своих животах, огромных тварей.

– Ква!! Ква!! – вторило это звучание само себе, расходясь по округе и будто бы заставляя её вибрировать себе в такт.

– Ква!! Ква!! Ква!! – всё пространство, подобно неокрепшему разуму, впавшему в замешательство, попыталось сосредоточиться на этих звуках, и то, что было ранее не замечено, стало отчётливо проявляться.

Звуковые волны, словно бы рождаемые «из замогильного последнего порога», безумно разносились, несясь в основной своей массе прямо к поверхности непреступного, вековечного барьера. В себе же они содержали некротический резонанс, разрушающий даже неосязаемые энергетические структуры. И те, беззащитные от этого вреда, неминуемо начинали подвергаться его гибельному тлетворному влиянию, что действовало отнюдь не локально, а распространялось наподобие смертельного вируса, поражая постепенно абсолютно всю область этого уже ослабляющегося и становящегося более видимым и прозрачным, магического поля.

Глава девятая. Отрывок – 2

Давно это было, неизмеримо давно. Сейчас уже никто и не вспомнит тех времён. Хотя вспоминать о них теперь, в общем-то, и некому. И Тэлеутайос Гэрос, счёт жизни которого давно перевалил за десятки тысяч местных циклов, остался, вероятно, единственным и последним держателем знаний когда-то великой и всесильной, прекрасной цивилизации.

Космические года их истории исчислялись миллиардами. Скорее всего, они были первыми, кто открыл безграничные вселенские просторы для освоения и усмирил непокорный вакуум вечного тёмного холода.

Их раса, ставящая на вершину своей культуры не власть и не материальные блага, а истинно-чистые знания, науку и прогресс, покорила бессчётное множество мирозданческих миль и колонизировала неисчислимое количество как обитаемых, так и непригодных для хотя бы выживания, самых разных планет.

Они не поклонялись Богам, не уподоблялись идолопоклонничеству, не заводили семьи и не имели «своего» и «чужого». Аколипты, как звался их копытный народ, похожий на чёрных двуногих козлов с красными глазами и жёлтыми зрачками в виде пятиконечных звёзд, были приверженцами «Социума» и отрицания личного «Я». Хотя, конечно же, и им было свойственно отслеживание родовых линий. Ибо все они запечатлевали в своих именах дань памяти о тех, из чьего семени произошли. Пусть и было это в ошеломляющих своими размерами, гигантских фермах-инкубаторах.

Говоря же об устройстве общества этой феерии научных достижений, стоит сказать, что оно было кастовым. Работники и торговцы, стражники и воины, медики и мыслители. Всего шесть основных слоёв населения, и при этом переход между ними никак не ограничивался. Исключением были лишь «сенаторы», составляющие совет правления и выбираемые народом путём голосования, и «Хранители» – самое особое сословие, членом которого можно было стать, лишь родившись в нём.

И, пожалуй, на этих крайних и любопытным персонажах и стоит сделать акцент, ибо на них, в каком-то смысле, держалось всё имевшееся тогда могущество грандиозной и постоянно развивающейся державы.

Их, Хранителей, называли нитями прошлого бытия, потому как они, в природе своей, действительно связывали между собой новые поколения, только ступающие на земную твердь, и старые, давно павшие на неё под тягостью когда-то прожитых циклов. А ещё этот вид их удивительной расы был выведен искусственно и, можно сказать, почти не являлся частью основного генетического эпоса, так как отдалился от него слишком далеко в своей уникальности и сверхъестественности.

Незыблемая память, способность оперировать энергетическими потоками посредством сформированного пси-ядра внутри головного мозга, мощная регенерация, а также то, что поистине ставило их на иную ступень эволюции своего вида – теоретическое бессмертие плоти и духа. И лишь один недостаток всё это перекрывал – неспособность иметь какое-либо потомство, ведь они, как гибриды, были бесполы и, по сути, не обладали ни мужским, ни женским началом.

Мироздание дышало, годы постепенно сменялись десятками и сотнями циклов, новые века приходили, а старые постепенно исчезали где-то в их масштабной тени, удручённо оставаясь позади. Жизнь кипела в своих рожденцах, кои также постепенно заменяли друг друга, неся вперёд свои свежие взгляды и научные изыскания, а вместе с ними неумолимо таща за собой жестокие в своей рациональности войны, сопутствующие им жертвы и сохраняющие основу, общественные порядки.

Всё менялось, всё претерпевало изменения, и лишь те, кого называли Хранителями, оставались прежними, наблюдая за всем этим движением времени и попутно оберегая «детей своего народа», порой помогая им восстановиться от утерь и полученных в своих рвениях «травм».

И так бы продолжалось долго или же немыслимо бесконечно, однако неожиданно с изведанных космических окраин стали пропадать целые системы миров, а площадь самого космоса непонятным образом начала в тех местах сокращаться.

Хранящий Орден, как можно было понять, имел существенную власть над всем аппаратом управления своей цивилизации, а потому реакция на внешнюю и аномальную угрозу была практически мгновенной.

Исследования нового явления, попытки его контроля и провалы в этом действе, бессчётно следующие друг за другом. Но неудачи – это не самое страшное, ведь покуда имелись время и ресурсы, всегда можно было справиться с проблемой, пусть она и казалась непреодолимой. Страшнее было то, что так называемое «Явление Пустоты» каким-то образом стало порабощать тех Хранителей, которые вступали с ним в непосредственный контакт, пытаясь понять и разгадать его секрет. И под словом «порабощать» подразумевается отнюдь не убиение…

Пустотники, так их оклеймили тогда.

И они, когда-то великие и прекрасные примеры для подражания, являвшиеся столпами аколиптовских государств, вмиг вероломно обратились против своего народа, став самыми верными и ужасными приверженцами того, что оставляло после себя лишь ничто.

Война вспыхнула там, где её никто не ждал. Миры с многомиллионным населением схлопывались подобно игрушечным хлопушкам в разгаре битв «Хранителей истинных» против «Хранителей пустых», и мощь их Ордена сыпалась по примеру песка, разлетаясь в прошлом бытии когда-то яркими осколками времени.

И хотя масштабы действия всего были апофеозными, безумие это продолжалось не так уж и долго. Аколипты ослабли, число их нации сократилось столь сильно, что сопротивляться натиску Пустоты было уже невозможно и бессмысленно. А меж тем, по-прежнему вершили своё бесчинство те самые Пустотники, чьи ряды вместе с жертвами продолжающейся борьбы не переставали увеличиваться за счёт тех, кто не выдержал сражений и пал.

Тогда же, в момент, когда возможности сражаться больше не было, а некогда величественная космическая цивилизация терпела крах и принимала свой конец, остатками уцелевших Хранителей, что сумели ещё не сгинуть и не потерять свой разум, большинством голосов было принято решение воспользоваться технологией «стазисного взрыва».

Это «оружие» было последней мерой, которое до сей поры ещё ни разу никем не применялось. А суть его механики заключалась в том, что при помощи специального комплекса технологий взрывались магмовые ядра планет, запуская до конца не изученную реакцию взаимного уничтожения материи и антиматерии и вызывая в этот момент рассинхронизацию вибраций между самим пространством и временем.

Иными словами, огромные территории космоса замедлялись в своих движения настолько сильно, что останавливалось даже течение любой энергии, к которой, в том числе, относилась и опустошающая аномалия. Но ценой всего этого было всё то, что являлось «домом» для аколиптов и, к прискорбью, убийство их собственной державы окончательно.

…

Вероятно, это была последняя колония их поверженного исторического существа. Не было больше никакой высшей цивилизации, не было больше родных планетарных тел, на которых когда-то расцветала яркая жизнь, не было больше тех родных мест, на которых когда-то всё началось. Было лишь воспоминание о прощании, в котором все оставшиеся Хранители видели друг друга в последний раз, и был в памяти тот момент, когда все они навсегда расходились по разным порталам.

Тогда, в свой выбранный новый мир, каждый из них забрал с собой остатки выживших аколиптов, и тогда же каждый из них дал клятву во что бы то ни стало найти путь к спасению.

Но уже слишком давно была оборвана связь с последним из них. И Тэлеутайос, являвшийся неимоверно древним старожилом и тем, кто выбрал это взрослое Мирское Лоно в момент отступления и бегства в качестве нового обиталища для частички своего народа, остался один в своём роде.

…

Этот Мир был первобытен для него, примитивен, неразвит. Представители здешнего разумного населения были слабы, малосильны, постоянно враждовали друг с другом из-за своих расовых отличий, не принимали счастья без войны и не желали видеть радости без горя. И сущность, чей возраст превосходил во множество раз срок существования здешних Божеств-Паразитов, не видела тут для себя союзников. Слишком млады все были пред его сверхъявственным взором, а ещё – чрезмерно глупы и порочны.

Впрочем, намерения выходить на контакт с местным окружением у Хранителя не имелось изначально. Крайне опасно это было, ведь рано или поздно такое действие могло бы помочь пустотникам найти аколиптовские крохи и на этой ничем не защищённой планете. И хотя инициированные Пустотой попали тогда под стазисный взрыв, вряд ли они погибли. А потому стоило быть чрезвычайно осторожными в своём поведении.

И из-за указанных обстоятельств остатки былого народа, как и сам его «спаситель», ни разу не покидали «территории своей исконной земли», коя была перенесена вместе с ними и защищена искусным магическим барьером, что укрывал их до сего момента от всего, что могло бы навредить.

…

Страх и паника; суета от неготовности и нерасторопность от неверия.

Всё их небольшое поселение, едва выросшее до тысячи особей, было сейчас как никогда встревожено. И причины у этого состояния были вполне обоснованными.

То, что всегда казалось аколиптам неприступным и монолитным, спасительным и извечно уберегающим, подвергалось в этот миг атаке каких-то неведомых вторженцев. И всё бы ничего, старый народ никогда не преклонялся пред боязнью и своим врагом. В конце концов, на крайний случай, все его члены были неплохими артефакторами, а ещё у них был тот, кто постоянно стоял за спиной и не давал в обиду своих детей.

Но в данном случае, в этот момент, вся их подготовка и надежды были бессмысленны. Ибо процесс заражения барьера изуверской энергетикой, вызывающей одним своим видом ассоциации безысходности и гибели, был уже запущен их противником и необратим. А потому несокрушимый бастион, один из венцов творения старого народа и давно позабытой эпохи, был, к сожалению, обречён на крах.

И Хранитель, сумевший при помощи своего опыта и сверхвосприятия, почувствовать эти перманентные изменения в сферическом защитном поле, окружающем его поселение, приготовился встречать этих неприглашённых «гостей».

Глава девятая. Отрывок – 3

Он стоял прямо перед барьером, на самой границе между своим «домом», что старательно оберегался до сего момента, и тем, что пришло это значимое для него место осквернить.

Алые глаза его с щелеобразными, чёрными зрачками, мыслительно сузились и попытались точнее определить, что именно наносило непрерывный урон по энергетическому куполу, впивающемуся глубоко под землю и образующему там полную, замкнутую сферу.

Но всё было тщетно, концентрация крайне опасных энергий с той стороны ощущалась столь массивной и масштабной, что не представлялось никакой возможности хотя бы примерно понять, с чем ему придётся сейчас встретиться.

А меж тем, извечный барьер покрывался всполохами странных эманаций, претерпевал изменения от них и искажался, будто бы заболевая и погибая. Впрочем, если бы его и впрямь можно было назваться полноценным созданием живой природы, это действительно являлось бы правдой. Ибо болезнь, что, на самом деле, исходила из самых естественных проявлений некры, разъедала саму концепцию жизни и старалась избавиться от неё во что бы то ни стало. Ведь смерть – это отнюдь не простейшее её противопоставление; она – это чистая и незамутнённая ненависть к тому, что когда-то от неё избавилось и продолжило своё бытие, наполненное чувствами и эмоциями, недоступными более ей. Смерть – это отголоски страданий и воспоминаний, кои отрицаются, несмотря ни на что, тем, что живо. И потому, её противопоставление жизни – это не только борьба двух разных стихий, отождествляющих начало и конец. Это, прежде всего, стремление приведения всего к общему знаменателю, к единой серой сути и тому, что поистине должно олицетворять собой любое существование. А потому смерть – это необходимый противовес для жизни, который был создан из неё же и ей же невольно и инстинктивно. И хотя две эти равнозначные друг для друга силы никогда не прекращают своё двойное, библейское противостояние, их вражда творит равновесие, позволяющее на грани войны, меж двух сторон, зачинать в контрасте белых и чёрных красок всё известное Мироздание.

Но сейчас равновесие между двумя исконными стихиями было нарушено, ибо кто-то активно напитывал одну из них своей волей и, несомненно, безусловным могуществом. Поскольку та, что всегда преобладала во всём Матернуме, нещадно подавлялась и угнеталась, – жизнь отступала в этой битве пред смертью, и исход уже было не изменить.

Купол трещал, его деформации вызывали жуткий и противный скрежет скрипящего, плотного хрусталя; подобие странных трещин или же пульсирующих тёмно-оранжевых капилляров разрасталось по его поверхности, а с той стороны, что скрывалась непрозрачным энергетическим маревом, всегда наполняющим защитный барьер, раздавались невыносимые, страшные какофонии звуков: заунывных, кричащих, отторгающих и совсем бесчувственных.

Тэлеутайос с непередаваемыми переживаниями на душе лицезрел сейчас, как весь его изолированный мирок рушится, как вся его личная мощь проявляет свою бессильность перед этим событием, и как неизменно всё идёт к беспросветному краху, от которого он, как и его давно почившие Друзья-Хранители, пытался отдалиться как можно дальше.

Миг, и купол замерцал и затрясся ещё более интенсивно, и, подобно вспышке солнца, слепящего всю округу, ровно напротив старого защитника аколиптов, куда магической структуре наносился изначальный урон, вспыхнул разрез.

Рана, проходящая сквозь колеблющуюся пелену барьера, в мгновение была зафиксирована каким-то странным, удерживающим её артефактом в виде шара, из которого подобно паучьим лапкам, вылезали многочисленные сияющие конечности, хватающие края плотной, но теряющей своё насыщение энергии, и насильно растягивающие их в высоту и вширь, дабы образовать удобное для своих хозяев окно прохода.

Хранитель же смотрел на это и ничего не предпринимал. Всё его естество застилалось невыразимо жуткой и сковывающей аурой присутствия чего-то непостижимого, невероятного, недоступного. По сравнению с «Этим», он ощущал себя безвольной каплей, что может лишь надеяться стать частью чего-то большего и хотя бы отчасти донести до него свои мысли. Он упал на колени. Его чёрные витые рога склонялись к спине, ибо голова была поднята вверх, а взгляд наполнялся осознанием своей беспомощности. Гладкая угольная шерсть трепетала под порывами безудержного ветра, а подогнутые под себя копыта дрожали вместе с трясущимися руками, чьи пальцы судорожно вжимались в землю.

Внезапно до него дошла речь, она вонзилась в его сознание и раздалась прямо в средоточии духа, он оторопел. Казалось, всего его будто сжали и нависли над ним своей оскалившейся пастью безмерной бездны. Его суть обезумела, признала поражение, а до него дошёл смысл. Он внемлил этому и потому послушно, бездумно встал.

Перед ним находился открытый проём, чья изнанка извивалась туманом; позади, ничего не понимая, были те, кого он обязался защищать любой ценой. Сейчас Хранитель по-отчётливому чисто знал, что или договорится с тем, в чьей власти отныне находилось всё Мирское Лоно, или же его народ постигнет окончательная гибель.

…

Потерявшийся в своих бессмысленных дебрях Тэлеутайос пытался воспринимать всё вокруг, как простой, бесцветный фон по краям той дороги, что выстилалась перед ним. Он медленно, непрерывно, иногда спотыкаясь, шёл вперёд по тёмному туннелю, содержание которого старался всячески не замечать. Однако же это получалось не всегда, и бедный разум его, порой возвращающийся к реальности, то и дело повсеместно подмечал пугающие силуэты доселе невиданных, крамольных фигур, улавливал иногда среди них безудержные, но безжизненные и безразличные глаза, задыхался от давящей атмосферы, что заполняла собою всё пространство на километры вдаль и казалась бесконечной. Но он всё шёл, переставлял свои копыта и пытался дойти до конца этого ада.

…

Сколько длился этот его поход к неизвестности… Минута, час, а может быть, сутки… Сколько брёл он по тому пути, что выстраивался перед ним, подобно тропе «на тот свет», и сколько «смерти» в странных, изуверских творениях непостижимо извращённого создателя он увидел на нём, пока не дошёл до туда, где его ждали..? Он не знал… Вернее, перестал в принципе понимать и думать.

По этому пути он едва ли не потерял себя самого, едва ли сохранил частичку своего рассудка, что помогла ему не кануть в полнившееся безумием, зыбкое забвение, всецело и безвозвратно; едва ли нашёл выход.

И здесь, в самом конце, посреди безгранично-тёмной, химерной армии, в коей бессердечно тлело только разрушение, выжигая своим отрицанием всякую жизнь, перед вальяжно парящим и злосчастным троном того, что было вправе повелевать многими вселенскими законами, он обрёл смирение, покаяние и какую-то иллюзорную, давно утраченную надежду.