Текст книги "Гербарист. Благословение смерти. Том 1 (СИ)"

Автор книги: Леонид Кастровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Глава одиннадцатая. Отрывок – 1

Сквозь извечные поиски истины,

По рутинности смоге, в бреду...

Я шагаю по тропам корыстности,

По чужим голосам, и, быть может,

– В чужую судьбу...

***

# Взрослый Мир / Терра /

Территория человеческой Империи «Антроппа» /

Регион зверолюдей /

Земли племён кошачьих оборотней

Неразборчиво-мелкий, холодный дождь лил своей застилающей всякий обзор непрозрачно-серой ширмой, барабанящей по древесным листьям и вялой траве, достаточно долго, чтобы успеть надоесть даже привыкшим к непогоде и слякоти, нескольким неприхотливым авантюристам.

Вот уже несколько однотонных, похожих друг на друга дней после своего схода с торгового тракта они занимались тем, что шли сквозь различные лесные тропы, пересекая совершенно непротоптанные какими-либо путниками, чащобные места. Сопровождала же всё это невзрачное путешествие постоянно вездесущая слякоть, смешанная с грязью и растительной духотой.

Одежду свою, дабы не продрогнуть и заболеть окончательно посреди глуши, группа этих странников сушила на устраиваемых для этого привалах и вязким утром, и ветреным днём, и склизким вечером, заканчивающимся холодной, мрачной ночью. Однако же никто из них не жаловался, ибо какая жизнь без трудностей.

А потому и сейчас, сидя вчетвером у костра средь небольшого пролеска, согревались они теплом горячего, потрескивающего и искрящегося, небольшого огня.

– Сезон дождей, увы, весьма тяжел и пасмурен… – прошептала кошачья дева, называемая среди своих близких друзей Зиосией, грея протянутые к этому огню руки. – Дубравы и заросли в это время становятся непроходимыми и изматывающими, – красивые глаза отражали в себе бликующий свет пламени, а дивные, звериные черты – его тени. Печаль же дополняла сей милый, чарующий облик, вызывающий симпатию. – Простите меня, что доставила столько неудобств своим желанием…

Писто, будучи лидером их отряда, лишь тихо хмыкнул на это. В конце концов, как они могли поступить иначе, когда появился шанс на исцеление бедной сестры той, которую они любили всеми своими одинокими сердцами.

– Не говори глупостей, наша маленькая пантера, – с дружественной нежностью произнёс Зонтас, аккуратно шлифуя лезвие своего старого охотничьего ножа, доставшегося ему когда-то давно от родного, погибшего в какой-то вылазке брата. – Если твоя мечта осуществится, то я уверен, каждый из нас будет искренне счастлив, – лёгкие потоки воздуха, неторопливо летящие меж деревьев, будто коснулись всех их, сидящих здесь, в семейном кругу, символизируя этим согласие с добрыми помыслами.

Тимиос же, крупный мужчина, выполняющий оборонительную роль в их группе, молча смотрел в это время на медленно играющие друг с другом пламенные языки. Нечто прошлое было в них, – силуэты добрых воспоминаний о его жене и двух детях, что почили в дрязге никчёмной и бессмысленной, очередной войны двух государств…

– Я думаю… – промолвил он чуть басовито, не отводя своего взгляда от костра. – Единственное, чем стоит дорожить каждому существу, где бы то ни было, это связь, что единит всякие души и не даёт чувствовать им себя оставленными и покинутыми, – его глаза закрылись, скрывая и утешая давние душевные раны. – Во всяком случае, именно это неизменно лежит в основе всего того, что я повидал на своём веку, – приглушённый вздох раздался с его уст и поставил точку в немногословной речи, потому как с рокового «дня своей потери» ему претили близкие разговоры меж людей, и оттого зачастую он предпочитал быть молчаливым, дабы не утруждать никого тем, чего когда-то в некоем смысле лишился.

Зиосия, попытавшись посмотреть в его опущенные глаза, трепетно улыбнулась:

– Порой я часто думаю, что одним из самых больших чудес во всей моей жизни была случившаяся однажды встреча со всеми вами, ребята… – тот её мрачный день, когда меж выполнением дешёвых заданий она случайно заметила в гильдии их троих, вешающих на стену объявление о поиске нового напарника, стал светлым в памяти. – И порой, мне часто кажется, что если бы не вы, то я бы уже давно пропала где-то, потерянная навсегда без вести и без хоть чего-то, что было бы мной достигнуто.

Звёзды на тёмном небе тускло пробивались своим светом чрез белёсые облака, заполонившие собой весь небосвод. Срединная луна неподвижно висела там над ними и сторожила, казалось бы, сам Мир своим присутствием. Безмятежная безбрежность словно бы окутывала своим флёром всё восприятие и воцарялась над томной округой. Четыре духа, что были связаны меж собой незримой нитью безразличной судьбы, испытывали чистую радость от того, что оказались здесь, в этом самый момент, – вместе.

– Пустяки, – смущённо ответил Писто, а остальные мужчины поддержали его своими с трудом скрываемыми улыбками. – Все мы тебе рады, Зиосия; ты наша часть, а мы – часть тебя, – через небесное пространство пролетала далёкая от них комета, постепенно сгорающая и падающая где-то за ночным горизонтом. – И мы всегда, поверь нам, будем дорожить тобой, как своей дорогой кровью.

Зонтас, вечный балагур и весельчак, что сейчас был на удивление собран, любяще оглядел своих друзей, которых совсем недавно уже отчаялся найти живыми, – там, глубоко в гоблинском подземелье, кое теперь являлось разрушенным…

– И всё-таки удивительно, что те сильные воины подарили лекарство и амулет, – серьёзные разговоры с напарниками об этом обстоятельстве всплыли в его голове. – Учитывая то, на что способны два этих предмета, щедрости дарителей нет описания.

Зиосия, будто бы вернувшись назад, вспомнила те мгновения, когда битва, долженствующая похоронить их всех там без надежды на спасение, быстро кончилась. А затем, в миг наступившего прощания меж ними и двумя «героями», чёрный рыцарь, бывший мужем белой воительницы, достал из синеватого зева, явившегося в воздухе, крошечную склянку с золотисто-смоляной жидкостью, ярко переливающейся внутри, после чего бережно протянул её в руке сквозь мерцающее марево барьера прямо ей, сидящей на земле средь своих товарищей, охраняющих немощных бывших пленников.

– «Пусть это будет моим даром, прекрасная Тавмазиосия из рода Ортографос…» – сказал он, а его красивые, нечеловеческие глаза в это время лучились светом солнца. – «И пусть оно излечит ту болезнь, что причиняет боль несчастной оборотнице…» – там, в непередаваемой атмосфере чего-то таинственного и непознаваемого её душой она дрожала всем своим будоражащим дух неясными ощущениями, бренным телом. – «А это…» – почти бездвижно указал он пальцем на округло-искусный, сложный артефакт, парящий над ними, – «Пусть будет подарком от моей дражайшей супруги и верным стражем впредь...» – и сейчас, после нахождения их другими группами авантюристов, оно приняло вид ювелирного угольно-блестящего украшения в форме семени, по центру которого был крошечный, словно бы затаившийся в своём следящем движении, рубиновый глазок с замершим изумрудно-крестовым зрачком. Собственно, именно он в данный момент и висел у неё на шее, закрепившись созданной им же антрацитовой цепочкой.

– Хотя нам до сих пор и неизвестно, кто они… – задумчиво произнесла Зиосия. – Теперь они спасители для всех тех бедных людей и для нас самих, – сердце её нежное, успокоившись, стучало медленно. – И теперь мы в огромном долгу пред ними.

Зонтас, закрыв глаза и вдыхая свежий воздух, почти незаметно, тихо улыбнулся, посмотрев на томящееся в ночи звёздное небо:

– Сколько ещё до твоего селения? – спросил он у своей боевой напарницы в этот расслабленный миг простого счастья.

Её красивый взор также был обращён на мерцающее небесное полотно, укрывающее собой всё мирское под недосягаемо-высоким куполом звёзд:

– Чуть больше двух дней; почти пришли…

Глава одиннадцатая. Отрывок – 2

Земли сии обширны, почва на них плодовита, а опасность бродит по ним всегда. Почти необжитые, вглубь неисследованные и оттого малоизученные, края здешние были обманчиво красивым, но жестоким и суровым пристанищем для всех племён, принадлежащих зверолюдям.

Их здесь бросили, отправили сюда, на окраины опасных имперских территорий как изгнанников, которых было жалко уничтожать, но от которых стоило избавиться. И теперь все они – все три больших звериных народа, живут тут, вдоль границы, кроваво простирающейся меж человечеством и вампирами, а также вдоль областей, что обе стороны красочно нарекают проклятыми, необузданными и дикими.

«Живой барьер», – вот как обозначили поселения, основанные тут зверолюдьми. И правда в этом прозвище-издёвке была самой откровенной и оттого удручающей. Однако же те, к кому она относилась, старались просто хоть немного жить счастливо, несмотря на то, что были, казалось бы, обречены сгнить средь всех этих просторов.

…

Группа Зиосии уже почти пришла в маленькую, на несколько десятков жителей, безымянную деревню, в коей она родилась, выросла и позднее оставила бедную мать, опекающую бездвижную, парализованную сестру.

Кошачья дева не была здесь, на своей родине, уже давно. Ещё с тех самых пор, когда покинула её, дабы заработком своим помочь небольшой семье, зависящей от неё и потому гулко презирающей себя. Ведь из-за того груза, что свалился на плече дочки, от глупости и той вины, что была с ненавистного дня лесной пропажи, пред сестрой, – обычная девушка, бывшая кошачьим оборотнем, вынудила себя рисковать жизнью, посвятив её призрачному спасению тех, кого любила. И вот, сегодня она возвращается обратно; возможно, всё-таки сумев достичь того, чего так искренне желала.

– Странный запах… – прогудел Тимиос, медленно раскрывая ветви впереди. – Дым, гарь, сожжение. Так пахнет битва, но никак не какая-то из местных кузниц, – весь отряд шёл ровно за ним, настороженно смотря по сторонам и тщательно стараясь не издавать случайных или громких звуков от лиственного и трухлявого настила, покрывающего в этот период года всю местную землю.

Тревожащее напряжение разливалось в окружение и ткало страшные мысли, заставляющие как торопиться, так и подготавливаться к чему-то пугающему и плохому.

– Я ничего не слышу… – Зонтас был задумчив и потому тщательно отслеживал любую странность, которая бы выбивалась из привычной картины. – Совсем ничего…

Треугольные, чуткие ушки оборотницы мерно дёргались, пытаясь уловить там, недалеко, – за несколькими холмами и оставшимся редеющим пролеском меж ними, хоть какие-то звуки, разрушающие неспокойную тишину:

– Ты прав, – произнесла она, также лишь улавливая носом запах недавнего пожара, оставившего после себя тление, сопрение и разложение. – И это совсем не к добру…

Тихое окружение сводило с ума своей неизвестностью, путало и настораживало. Однако авантюристы продолжали свой неспешный путь; молча, осторожно, скрытно. Оборачиваясь по сторонам, они то и дело надеялись заметить хоть что-то среди тьмы, исходящей от теней меж деревьев, услышать хотя бы что-то в тихом щебете птиц, скрывающихся за густой повсеместной листвой, понять то жуткое и дурное нечто, случившееся здесь не так давно и, вероятно, принёсшее беду в жизнь поселения, оставленного без спасения. Но томление пред тайной сошло на нет, когда они пришли.

– Боже… – тихо промолвил Писто, взирая на открывшуюся пред ним картину. – Кто мог сотворить подобное зло..?

В разуме Зиосии что-то щёлкнуло, сорвалось, затрещало и в безумии распалось, а амулет на её шее начал мерно вибрировать, будто уловив что-то. Она же без оглядки на своих товарищей побежала по песчаной, ухоженной дорожке, ведущей прямиком в её деревню; побежала через уродливые деревья в форме крестов, выращенные кем-то вдоль неё; побежала, не смотря на тот ужас, что сделал кто-то с её бедными односельчанами, развешанными сейчас на десятках этих деревянных, омытых кровью крамольных творениях; побежала, не взирая на оголённые, измученные, истерзанные и умерщвлённые тела, все шеи которых были грубо перерезаны, бездвижные кисти рук привязаны шипастыми лозами к распятьям, а животы безжалостно вспороты, высвободив холодное, но когда-то живое нутро.

Сердце в груди девушки билось набатом, слёзы текли по её бархатным щекам, развеиваясь по ветру, а сама она мчалась сквозь то дикое безумие, что окружало её, стараясь всеми силами загасить разрастающееся внутри своей души отчаяние.

Всё, что встречалось ей тут, было сожжено, обуглено, развалено и осквернено. Всё, что она когда-то знала, среди чего когда-то выросла, было полно уничтожено, изуродовано и обезображено. Чья-то воля, чья-то ненависть, чей-то злостный огонь, – испепелили всё то, что когда-то было для неё родиной и тем заветным добрым местом, куда можно была всегда вернуться.

Её бег замедлился, ноги стали идти по тропе меж выгоревших местных домов осторожно и неверяще. Дух её трепетал от боли, а тело тряслось, пребывая в панике. Страх пропал, но захватила разум обречённость, ведь прямо пред ней, возле крова, когда-то вырастившего её, на кривой, уродливой крестовине, выросшей из земли, была распята убитая мама, а под ней, у онемевших ног, лежала в небольшой кучке, разрубленная на кровавые куски, её больная сестра, чья голова, положенная здесь, ровно на верхушку, смотрела пустым взглядом из незакрытых век в хмурое небо.

Зиосия упала на подогнувшиеся колени и зарыдала. Всё то, ради чего она жила; всё то родное, что давало ей сил идти дальше и не унывать; всё бережное и тёплое, – всё оно рухнуло в безмерную пропасть вечных земных бед, числа которым не было.

Руки её трясущиеся взяли отделённую извергами от тела, сестринскую голову. Глаза мёртвые у неё были уже безмятежны и бездвижны, но по ворсистым от меха, исхудавшим щекам её прослеживались дорожки красных, болезненных слёз, запечатлевших в себе невинность и тот ужас, что она повстречала.

Аккуратно и трепетно закрыв теперь незрячие мёртвые веки, будто извиняясь, Зиосия прижала голову к себе и, отчасти неосознанно, отчасти чуть полубезумно, стала покачивать её, будто бы своего ребёнка, которого беззаветно любила и не хотела никуда отпускать. Она плакала, жизнь её лишилась в единственный миг всего смысла. Надежды и стремления к мечтам, простые мирские радости, чувства и все её эмоции, – не осталось ничего от той, кем она была совсем недавно; ничего и совсем никак.

#Выстрел, – тихий и скользкий звук разорвал воздух за спиной девушки, затем что-то неуловимое, но до сих пор присутствовавшее изменилось в здешней атмосфере.

Зиосия медленно обернулась и встретилась с непонимающим взглядом Тимиоса, который с другими её товарищами стоял позади, и который из-за усиленной интуиции и реакции смог что-то заметить и подставить под быструю атаку свой тяжёлый и прочный, массивный щит, однако же оказался пробит вместе с ним почти насквозь подобием длинной древесной иглы, излучающей зелёный свет. Ноги большого воина подогнулись, доспехи громко ударились о землю, а сильное сердце, пронзённое замершим внутри него смертельным орудием, просто остановилось, принудив простую человеческую жизнь покинуть это бездыханное тело.

– К оружию!!! – закричал Писто, их командир, заставляя всех в миг очнуться, дабы начать действовать и заняться защитой. – Зонтас, Зиосия, в круговую оборону, живо!!! – и его крик подействовал, ибо все они встали вокруг тела их павшего друга, смерть которого казалась сейчас ненастоящей, слишком резкой, совсем неправильной.

В собравшихся от пережитого шока разумах каждого из них бушевали бури, порождённые неведением, страхом и тем опытом, что они накапливали внутри себя среди тех многих битв, где смогли побывать. А их честь и понимание неотступности придавали им лишь ещё больше сил и намерения принять этот бой достойно.

В это же время продолжал незамеченную вибрацию и стал медленно фонить своим невидимым, тленным излучением, подаренный девушке амулет.

– Мы можем поставить тот барьер, что в прошлом сражении защищал нас..? – вопрос лидера обратил внимание всех их взоров на странное творение непостижимого магического искусства, энергия в котором будто бы была сознательной и разумной, но ничего не делала.

Зиосия лишь покачала на это головой:

– Он не поддаётся мне, почему-то не хочет меня принимать…

Зонтас же, сосредоточенно оглядываясь по сторонам, с печалью произнёс:

– Или же артефакт в принципе не поддаётся нашему контролю…

Ещё одно мгновение и вновь что-то незримо переменилось в окружении деревни. Деревья сзади обвалившихся углями домов на крохотный миг зашуршали, а затем…

#Выстрел!

#Выстрел!!

#Выстрел!!!

Древесные иглы ударили со всех сторон, заставляя быстро поворачиваться, чтобы попытаться заблокировать их своей поношенной броней или отбить оружием. Скорость же их была такова, что в полёте они были совершенно невидимы для глаз, отчего только звук разрезаемого ими воздуха давал трём авантюристам подсказки, куда примерно направлены вражеские смертельные острия.

И этот обстрел продолжался долго, снова и снова, повторяясь из раза в раз. Измотанные же тела наёмников, что уже потеряли счёт летящим в них снарядам, постепенно теряли в этой слепой и, видимо, бессмысленной обороне, всё больше сил, уже не содержащих в себе былой прыти.

Начавшие повторяться осечки, ошибки, скованность некогда скорых движений, – безжалостно отражались на уставшей плоти ушибами, порезами и кровавыми ранами, кои скапливались всё более и довлели над сопротивляющимися духами всё тяжелее.

– Я устал… – пот тёк с лица Зонтаса от изнеможения и неостановимого темпа, руки его дрожали и еле удерживали свои потрескавшиеся от ударов короткие клинки, а кровь вытекала из его глубоко израненных конечностей и повсюду иссечённого торса, изливаясь грубыми толчками в такт прерываемому дыханию средь стальных пластин раздробленной от отражаемых ударов, уже ни на что негодной экипировки. – Ребят, я…

#Выстрел!

#Выстрел!!

#Выстрел!!! – и спина его оказалась пробита насквозь злополучным шипом, светящимся ядовитым и противным гнилостным сиянием. Двое напарников же около, едва отбившие другие сдерживающие их атаки, просто никак не смогли помочь ему. Ловушка изматывания сработала, и жертвы стали обречены.

– Зонтас!!! – лишь краем глаза увидев произошедшую трагедию с товарищем, Зиосия в истерике закричала и бросилась к нему, чтобы поддержать от падения. – Зонтас, не умирай!! Зонтас, прошу!!

Но взгляд когда-то неунывающего и весёлого разведчика затуманивался, безвозвратно стекленея и навсегда замирая:

– Зиосия… – на лице его появилась какая-то печальная, безбрежная в доброте, улыбка дорогого и родного человека; появилась всего на миг, а потом просто ушла, как уходит лето, сменяясь зимой, и как ночь всецело собой отдаётся вмиг новому дню.

От шока, немоты и немочи в руках, девушка расслабила кисти и отстранилась. Тело мёртвое тяжко, но глухо и незаметно рухнуло на грязную, измазанную сажей, бренную почву. Молодую же авантюристку покидал огонёк воли, и она, не верящая, что всё вокруг реально, уже никак не противилась этому…

– Зиосия!!! – жёстко взял её за плечо с трудом дышащий, но ещё стоящий Писто из рода потомственных воителей Полемисти. – Соберись!! Нам нельзя сдаваться, – взор его суровый, в действительности не являвшийся для неё таковым, смотрел в неё; глядел безотрывно в её тусклые глаза, потерявшие уверенность и тягу к продолжению. – Соберись, или весь тот путь, что ты прошла с нами, был бессмысленен и бесполезен! – и она вновь собралась, найдя в себе последние остатки духа и безвольно кивнув.

Минута за минутой, вдох за вдохом, и время, что было неумолимо ни к кому. Этот жестокий бой вновь развязался после короткого мгновения и снова изматывал. Мышцы слушались всё хуже, зрение улавливало образы всё смазаннее, а энергия, дающая возможность выжить под гнётом беспощадных мощных атак, истрачивалась, как песчинки в перевёрнутых песочных часах.

Кошачья оборотница отбивалась от летящих игл уже только лишь рефлекторно, покрываясь всё больше с головы до ног многочисленными порезами и ссадинами; болезненные же ушибы растекались в боли своей по всей её бедной и нежной коже, скрывающейся за мехом и фрагментами брони.

Впрочем, Писто, её единственному здесь остававшемуся всё ещё живым другу, было совершенно не легче, если не намного труднее. Ведь ему, как верному лидеру, приходилось оберегать от подлых и коварных атак ещё и своего единственного теперь живого компаньона. И силы у него были, увы, не бесконечны.

#Выстрел! – и зеленоватая длинная игла вонзается в не могущего вздохнуть, остановившегося мужчину, что тут же пытается отбить следующий снаряд, однако…

#Выстрел!! – теперь уже не только сердце пронзено у него, но и середина лопаток; потому как злостное орудие попало прямо в позвоночник, парализуя этим всего воина.

#Выстрел!!! – третья, завершающая древесная спица вонзилась в замершее тело, ровно с первой такой же, опять в самое сердце, будто пригвоздив человечье существо к удручённому безнадёгой воздуху.

И вот, этот воин, всегда бравый и честный, всегда отзывчивый и понимающий, всегда помогающий, оказался просто убит, так и не умерев собственной смертью, находясь в тёплом кругу детей и внуков. Его жизнь оборвалась здесь, в забытом краю, в низменной битве без чести, без никогда не бывших ему нужными – заслуг и наград.

Зиосия увидела смерть своего капитана, увидела и поняла, что теперь она одна. Однако же несмотря ни на что, не принимая в какой-либо расчёт усталость и боль, продолжила этот бой и не остановилась; не прекратила двигаться ни на секунду. Холодное желание отдать всю себя без остатка этому последнему бою управляло ей, заставляя онемевшее от ужасных ран и бескрайней, повсеместной боли, слабое тело, – сопротивляться всему, что мешает. Ибо последние слова, произнесённые ей Писто, гулко продолжали звучать в её голове, и потому умереть просто так, без всех усилий, выложенных ради выживания, ради памяти о своих друзьях, обо всей своей деревне, об отце, матери и сестре, она просто не могла. Они бы не простили её, наивную дуру, если бы она так просто сдалась на милость уродов и мразей, что устроили весь этот ад.

Но в какой-то момент оба плеча её, и первое, и второе, оказались пронзены, вынуждая выпустить из рук поломанные и теперь бесполезные клинки. Она вздохнула и почувствовала, что это конец, плоть перестала слушаться её окончательно. Затем же также одновременно пронзены были её бёдра, заставляя упасть своими коленями посреди земли, пропитанной кровью с трупов людей, бывших её дорогими и родными. Миг, и ещё две длинные, противные, но теперь безразличные для неё, мерзкие иглы пробили её тёплый, мягкий живот. На лице же у неё были безмолвие и равнодушие, ведь теперь она лишь ждала, когда жизнь окончательно покинет её и уйдёт за грань.

Шорох деревьев где-то за спиной, чуть уловимое приминание лесного настила, едва заметное изменение потоков воздуха, – всё это дало понять умирающему разуму, что кто-то решил приблизиться. А кто именно это… – ответа не требовалось…

– Ты такая жалкая, – медленно пред затуманенным взор появился мальчик, внешний вид которого, а вернее – блестящие всеми цветами крылья за детской спиной, говорил о том, что это один из редко встречаемого кем-либо, живущего за океаном, мифического народа фея, что всегда в образе своём оставался похожим на ребёнка. – Поганая звериная потаскуха, нечестивое отродье уродливого семени, дикая тварь, достойная лишь убиения… – на лице этого красивого существа было омерзение, смешанное с непререкаемым презрением. – Весь ваш дурной вид, все три ваши лика, всё это надо вырезать как болезнь с просторов терпящего вас мира, мерзкая подстилка.

Вслед за вставшим возле неё мальчиком появилось ещё трое, но уже девочек, Красотой своей и удивительностью крыльев совсем не уступающих ему самому, являвшемуся, вероятно, их лидером. За спиной же каждого из врагов парили клубки, сплетённые из живых, движущихся меж собой, жутких корневищ, которые, очевидно, и были источником древесных и ядовитых игл.

– Даже не верится, что такому созданию достались такие удивительные дары… – завистливая улыбка отразилась на его устах, когда он посмотрел на шею Зиосии, удерживающую непонятный до сих пор в своей природе, магический тёмный кулон. – Наша святая Богиня и всеблагая мать, превеликая Нэрайда, лично приказала мне, своему чемпиону, добыть то, что не принадлежит вам по праву, и покарать мерзость, забывшую своё проклятое происхождение, – бесчувственная ненависть правила им. – И, как я считаю, порученное задание было выполнено мной просто превосходно… – взгляд его посмотрел на своих прекрасных спутниц. – Всё ведь верно, жёны мои..?

Те же, как-то по-особенному изуверски и похотливо-монотонно кивнули:

– Всё так, наш милый муж… – произнесли они одновременно и страстно.

Ему это понравилось. В конце концов, все эти трое были принцессами Ковенов, дочерями влиятельнейших матриархов огромного фейского государства, где женщины по праву рождения своего властвовали над мужчинами и владели целыми гаремами, коими хвалились перед друг другом и наслаждались, низводя статус сильного пола, рьяно и обожающе подчиняющегося им, практически до рабского и бесправного. Однако же были и исключения из такого общественного порядка, и к ним, в том числе, относились божественные аватары, которыми по заветам их премудрого Божества могли стать только безвольные носители семени. И к таким избранным феям относился он, молодой и знаменитый Юпокритикос из прежде безынтересного к нему, но теперь восхваляющего его, великого дома под названием Наркиссистэс.

С момента наречения в своё совершеннолетие у него вместо недостатка и голода появилось практически всё – от богатства и изобилия пищи, до власти даже над теми, кто издревле привык повелевать и приказывать. Тело его плотское стало одним из тех, что принадлежали только Матери крылатого народа, воля его стала собственностью её и отныне выражала лишь божьи желания и устремления, а дар его магический, выделяющийся на фоне большинства своим потенциалом к развитию, был усилен, дабы никто не смел вставать на пути планов Первой Главы Мирского Триумвирата.

И оттого молодой юноша, с детства таящий в себе обиду и зависть, делал всё, лишь чтобы его бесподобная в своей неописуемой Красоте и в своем глубоком уме, всезнающая ласковая Богиня, обращала на него больше своего желанного внимания, нежели чем на других чемпионов, и позволяла ему хотя бы чуть дольше быть с собой, в своей божественной скрытой обители, наедине и только вдвоём.

Те же девы, что были сейчас с ним и гордо нарекались его любящими жёнами, были не любимы им, и использовались только для утоления своих тёмных страстей, проистекающих из жестокого эгоизма, пагубного лицемерства и ещё нарциссизма, проявляющегося в садистических наклонностях его порочного характера.

– Знаешь, вырезать эту захудалую, вшивую деревню было весьма интересно, – глаза этого существа мерцали издёвкой и не насыщаемой ничем озлобленностью. – Однако же больше всего нам понравилось расправляться над твоей маленькой семьёй, – пальцы рук его сделали какой-то неуловимый жест, и все иглы в бездвижном теле, подобно сорняку, стали разрастаться и ветвиться внутри погибающей плоти Зиосии, причиняя той боль столь сильную, что вопила даже её бедная, настрадавшаяся душа. – Ах, как же они обе стонали и выли… – от наслаждения его зрачки закатились за веки, а язык чувственно, по-хищническому облизал губы. – Это была та чудесная мелодия, что не сравнится даже с сильным оргазмом, испытанным множество раз подряд… – непередаваемая безжалостность будто бы исходила из его дикой и изящной ауры. – Впрочем, кстати говоря… – глаза его вновь вернули свою концентрацию и взглянули прямиком на мучающуюся, пойманную жертву. – Твоя мать была хорошей шлюхой; смогла кончить от моего члена целых четыре раза, пока три моих дорогих супруги, грамотно тратя выделенное время, милосердно рубили вот ту тупую немощную суку, не способную произнести даже одного слова и только лишь постоянно ноящую… – указал он наклоном головы в сторону останков несчастной, жестоко убитой девушки, над которой даже после смерти бессердечно надругались.

Погода была серой, пасмурной, хмурой. Печальные облака заволакивали небо, затмевая собою далёкий и холодный солнечный свет. Ветер разносился среди округи гомонящим гулом и эхом, будто бы пытаясь заглушить всё то отвратное и неприятное, что происходило здесь, в когда-то самобытном, мирном месте, полном простой жизни. И, казалось, сам Мир был против того, что было зверски тут сотворено.

– Ну, думаю, пора разговоров и романтичных откровений прошла, паршивка… – улыбнулся ехидно юноша, склонившись над побеждённой и онемевшей оборотницей, сердцебиение которой уже навсегда остановилось, и потянул антрацитовый амулет, лежащий на её изрезанной и замершей впредь груди, на себя. – Ты и так долго жила, поэтому изволь быть благодарной…

Металлическая цепь на шее умершей девушки натянулась, мальчик дёрнул её, дабы оборвать, но сильнейшая вспышка напряжения ударила в его маленькую руку, отчего защитные артефакты на нём активировались, чтобы рассеять магический удар. И тем не менее, сила этой энергетической и неожиданной атаки предмета была такова, что Юпокритикос, чьи мышцы по всему телу оказались шокированы и обездвижены, был отброшен на несколько метров назад, упав на свои радужные крылья и замерев, ненадолго лишившись неготового к этому сознания.

– Муж!!! – одномоментно бросились три феи к своему кашляющему супругу, начавшему медленно и рассеянно подниматься с земли, держась за шумящую голову.

Мысли путались в его разуме, однако быстро возвращались в привычную норму, собирая всё восстанавливающееся сознание из резко образовавшегося в нём хаоса, пульсирующего в болезненных висках.

– Замолчите, глупые дуры… – тихо, но грозно проговорил он с явной натугой. – Разберитесь с ней, – попытался его взгляд посмотреть на лежащую поодаль Зиосию. – а не стойте сейчас надо мной…

И, кажется, это подействовало, ибо все трое обернулись к поверженной жертве, что уже должна была подохнуть, но почему-то ещё доставляла им всем неудобства. Такое было неприемлемо, и вредное зверьё обязано было знать своё место всегда, даже после того, как околело.

Три клубка над ними, состоящие из древесных, странных корней, зашуршали, внутри них нечто голодно заурчало, а затем уже показанные ранее деревянные иглы, мерцающие зеленоватым светом, устремились прямиком к девичьему, мёртвому телу.

…

Тепло покидало её; горячая кровь, испаряясь от прежней усталости, остывала; плоть замирала в своём бытии и отпускала томящуюся в ней жизнь; а сама она сейчас, находясь перед самым краем своего существования и тем светом, что являлся тленом, отдала всё это на волю судьбы, ибо у всего есть свой предел, а вечных битв не бывает. В конце концов, даже Великий Трёхликий Зверь однажды встретил свою кончину, приняв бой, из которого ему не суждено было вернуться.