Текст книги "Афганский кегельбан"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Лихорадочное копание в мозгах привело к тому, что Еремин сумел вспомнить лишь один случай, который мог бы, по его разумению, запечатлеться в памяти у малышки.

Произошло это при встрече того самого рокового 1989 года. По мнению Механика, год этот стал роковым не только для него лично, ибо Олега именно в этом году посадили за кражу списанного движка, но и для всей страны. Именно тогда Горбачев вывел все войска из Афгана, расписавшись в том, что проиграл эту войну. Именно тогда созвали I съезд нардепов СССР, на котором высветились все грядущие неприятности. Опять же тогда как из дырявого мешка посыпалось: Карабах, Тбилиси, Фергана…

Но поскольку продажа списанного двигателя принесла Механику кое-какой навар, встречал он этот год вполне прилично, благо начпрод полка сумел добыть для товарищей офицеров и прапорщиков весьма неплохие заказы. С шампанским, водкой, красной рыбой, шпротами и даже с баночкой лососевой икры. Правда, в нагрузку еще какой-то колбасы дали, типа «собачьей радости», которую кот Вася осторожно понюхал и не стал жрать, да еще к тому же поскреб пол лапами, будто дерьмо закапывал. Но это так, мелочи жизни.

В общем, свой последний новогодний праздник в кругу родной семьи Механик надолго запомнил. И на зоне его вспоминал, и в бомжатниках, и во всех иных местах, куда его позже закидывала судьба. Даже на Хайди, в раю земном, и то вспоминал встречу 1989 года, как нечто самое светлое и безвозвратно утраченное. И дело было не в советских деликатесах. Просто настроение тогда у Еремина полностью соответствовало понятию «праздничное», с женой у него на тот момент вроде бы все хорошо складывалось, девчонки не болели – чего еще надо? Даже начальство, которое еще ничего не знало о движке, поощрило к празднику. То ли грамотой, то ли благодарностью – этого Еремин уже не помнил. Конечно, опасения насчет того, что о движке узнают, почему-то не грызли старшего прапорщика. Ведь тот дизель все равно должен был уйти в мартен. А Еремин его восстановил и колхозникам продал. Все польза народному хозяйству! Выговора ожидал, конечно, может быть – досрочного увольнения, но суд, два года… И в мыслях не было!

Так вот, на тот Новый год, который Еремины собирались встречать исключительно в семейном кругу, начали гулять часов с восьми. А в десять уложили девчонок спать и стали какие-то передачи смотреть. Потом без пяти двенадцать Олег начал шампанское открывать. Верхний свет потушили, свечи на столе зажгли, елку включили. Налили бокалы, чтоб чокнуться ими ровно с двенадцатым ударом часов. Вот тут-то, когда куранты уже начали полночь отбивать, послышалось: топ-топ-топ! – и появилась Галочка, в одной ночнушке и босиком. Встала посреди комнаты с открытым ртом – вылитый галчонок! Она ведь до этого ни шампанского пузырящегося не видела, ни свечей горящих – так и обалдела. И хотя, конечно, Механик понимал, что девчушке надо спать, а не встречать Новый год, его аж заворожило то выражения счастья и восторга, которое сияло на Галькиной мордашке. Потом, кажется, мать заругалась на нее, сцапала на руки, унесла спать укладывать, и девчонка довольно долго ревела, не могла успокоиться. Своим ревом она и Лидуську разбудила. Жена, отчаявшись успокоить это «бабье царство», призвала на помощь Олега, и Механик, как ни странно, справился с этой задачей. Он начал на ходу придумывать, будто только что видел сердитого Деда Мороза, который подлетал к окошку и спрашивал, все ли дети спят? И сказал будто бы, что те, кто не спит, подарков не получат. Девки испугались, спрятались под одеяла и довольно быстро заснули. Зато утром, обнаружив подарки с конфетами и куколками, радовались до ужаса…

– У меня к вам, гражданка Еремина, – жутко официальным тоном произнес Механик, – всего один нескромный вопрос: помните ли вы, как и когда впервые встречали Новый год? Ну и кто вас тогда спать укладывал, если можно.

Тут произошло что-то похожее на дежа вю. Эта семнадцатилетняя брюнеточка, ростом метр восемьдесят или даже побольше, неожиданно захлопала ресничками, приоткрыла ротик и уставилась на Олега Федоровича примерно таким же взглядом, каким тринадцать лет назад смотрела на шампанское, свечи и елку.

– Вы хотите сказать, что вы – мой отец? – пробормотала мисс Твиггс, и Механик, у которого язык отчего-то присох к нёбу, смог только утвердительно кивнуть головой.

Часть вторая
ВЫЕЗДНАЯ ИГРА

РАЗМЫШЛЕНИЯ В ХУДЖРЕ

– Алла-иль-алла-ла-и! – пронзительный и переливчатый голос муэдзина с невысокого минаретика старенькой мечети, давшей трещину во время сильного землетрясения, произошедшего несколько лет назад, плыл над плоскими крышами окруженного горами кишлака, резонировал в скалах, возвращался усиленным эхом, будто сам Аллах помогал своему служителю призывать правоверных.

– Азан, – прокомментировал Болт, – приглашение к вечернему намазу. Давненько не слыхивал, однако.

– Нам тоже мазаться? – скромно спросил Механик, небось припомнив, как прошлым летом, в «Мазутоленде», перед выступлением из деревни Маконду Болт приказал «произвести вечерний намаз», то есть покрыть физиономии маскировочной краской.

– Позже, – коротко ответил Болт, не улыбнувшись. Похоже, здесь ему хохмить не хотелось.

Таран тоскливо обвел глазами беленые глинобитные стены, тюфяки на полу. Хотелось проснуться и обнаружить себя в той самой комнатке, которую они с Надькой занимали в самые первые дни супружества, в казарме «мамонтов». Или, лучше, в уютной квартире Веретенниковых, где обитали после этого. А еще лучше – в Юркиной родной квартире, конечно, в такой, какой она стала после ремонта.

Но все это – мечты несбыточные. Не сон вокруг – явь поганая. И Юрка вместе с Болтом, Механиком, Ваней, Валетом и Богданом не где-нибудь, а в Афганистане. В том самом таинственном и жутком Афгане, о котором Юрка впервые услышал еще в старшей группе детского сада, а первых солдат в «песчанках» и тогда еще очень непривычных кепи увидел, наверно, года через два после этого.

Все началось пять дней назад, в то самое утро, когда Болт заехал за Тараном и отвез его на работу.

«Повезло тебе, юноша! – сказал Болт. – Обо всем, что я вчера говорил, можешь забыть. Ты зачислен. Пять суток интенсивной подготовки – и работа по профилю. На эти пять суток в отношении нас всех вводится четвертый режим. Так что докладывай супруге о том, что тебя отправляют в командировку на неопределенный срок».

Пять дней они и впрямь интенсивно готовились. Прежде всего лазали по каким-то подземным ходам и норам, взбирались на отвесные стены, ну и немного стреляли, бегали, приемы отрабатывали. А потом всех, одетых в гражданку, посадили в вертолет, затем перегрузили в «Ан-12» и повезли в неизвестном – во всяком случае, для Тарана! – направлении. Самолет ночью приземлился, опять же неведомо где, после чего всех опять перегрузили в «восьмуху», где обнаружились камуфляжная форма, оружие и снаряжение. Когда все переоделись, Болт мрачно объявил, что в данный момент они пересекли границу Исламской Республики Афганистан. У Тарана в этот момент слегка поджилки затряслись, но штаны он все же оставил сухими. Через полтора часа полета «восьмуха» где-то села. Во тьме ночной к вертолету подкатила старая и битая «Тойота», управляемая гражданином в чалме и теплой овчинной шубе. Болт перебросился с шофером парой малопонятных остальному народу фраз и велел садиться в тачку. Вертолет, который пилотировали не то узбеки, не то таджики, сразу после этого утарахтел прочь, а «Тойота», впереди и позади которой просматривались какие-то «газики», благополучно прикатила в кишлак и после пары минут петляния по улочкам выехала сквозь ворота за глинобитный дувал. За этим трехметровым забором стоял довольно большой дом. Его тут называли «кала», то есть «крепость». Болт как-то вскользь заметил, что такую калу, вообще-то, даже при помощи танков раздолбать не так просто.

Кала принадлежала Латифу. Тут обитало его семейство: три жены и штук десять ребятишек, от пятнадцати до десяти лет. Еще пара сыновей более старшего возраста жили где-то в кишлаке своими домами, а пять девок были уже проданы за хороший калым – по-местному, вальвар – в разные селения. Так объяснил публике Болт, который вовсю базланил с Латифом на пушту. Для остальных, окромя, может быть, Механика, эти речи были сплошным «бамбарбил-кергуду», и Таран как-то исподволь порадовался, что в данной экспедиции отсутствуют всякие недоверчивые товарищи, типа Гуся, Агафона и так далее. Иначе небось уже заподозрили бы, что Болт сговаривается с «духом», как продать своих бойцов по сходной цене.

Вообще-то этот Латиф выглядел довольно замурзанным мужичком и рассекал в штанах из мешковины с сохранившейся надписью «v/о Exportkhleb», жилетке из грубо выделанной овчины, блинообразной пуштунке-душманке и камуфляжке. Под камуфляжкой у него был намотан пояс-люнги из ХБ-ткани, а поверх камуфляжки, через плечо, наброшено не то шерстяное одеяло, не то плащ – короче, цадар. Так эту штуку обозвал Болт.

Латиф, не устраивая особо торжественного приема, провел дорогих гостей в худжру – это такая комната для приезжих. Там имелось пять тюфяков с подушками и одеялами. Болт скромно заметил, что спать особо не придется, и распределил народ на дежурства попарно. Попутно Болт объяснил, что Латиф отнюдь не бедный крестьянин, а очень даже богатенький Буратино, который к тому же имеет полтораста «стволов» и весь кишлак у него в долгу. Соответственно, ежели не держать ухо востро, а уповать на одно восточное гостеприимство, то есть шанс проснуться в здешнем зиндане.

Но никто их ночью не тронул и не пытался трогать. Утром в худжру пришел Латиф и опять начал общаться с Болтом. Болт никаких комментариев к своим переговорам не давал, только сообщил, что скоро принесут жрать. Действительно, через несколько минут после ухода Латифа явились некие молчаливые ребята и принесли здоровенное блюдо с пловом, ложки, чайник и пиалы. Расстелили скатерть поверх ковра, расставили посуду и удалились. Гости, конечно, если не считать Болта и Механика, прежде никогда не ели, сидя на полу, но Ваня с Валетом быстро приловчились, ибо у этих биороботов способность к самообучению была здорово развита, и Таран, глядя на них, сумел усесться по-турецки, поджав под себя ноги. Богдан, которому такая поза не больно нравилась, предпочел есть, лежа на животе.

– Учли специфику, – заметил Болт, – ложки дали. Вообще-то у них плов руками едят. Говорят, так вкуснее.

– Возможно, – согласился Механик, – мы, помнится, когда к начальнику здешнего царандоя на обед ездили, тоже мургпулав ладошками кушали.

– Что-что? – переспросил Богдан.

– Мургпулав, – пояснил Механик. – То есть плов из курочки с кишмишем. Вот точно такой же!

– Блин, – проворчал оператор, – уж очень это название на слово «морг» похоже…

– Не порть аппетит, а? – нахмурился Болт. – Кушай спокойно и не мешай другим. Учти, что вечером мы работать идем, так что силы понадобятся.

Откуда-то из-за стен калы донеслось громыхание. Не то орудийные выстрелы, не то разрывы.

– Километров десять отсюда, – прикинул Механик. – Вяло бахают, для обозначки. По-моему, с «Т-55» шмаляют…

– Есть такое дело, – прислушался Болт. – А вот это – миномет 120 миллиметров. Этот, в принципе, и на десять верст кинуть может…

– Уговорились же не портить аппетит! – скромно напомнил Богдан.

В это время снова появился Латиф, а вместе с ним паренек одного возраста с Ваней и Валетом, то есть на пару лет постарше Юрки. Латиф что-то прогортанил, парень поклонился, приложив руку к груди, и они уселись за дастархан. На сей раз Болт перевел то, что сказали местные.

– Вчера Латиф еще раз попытался договориться с Гуль-Ахмадом. Посылал мараку – делегацию такую из старейшин, мулла, конечно, ходил, пир здешний – это типа церковного старосты. Короче говоря, все согласно пуштунвалай. То есть по обычаям здешних племен. Просили отдать того человека, за которым мы сюда приехали. Взамен его Латиф предлагал оставить в заложниках своего старшего сына, Доврона, вот этого, который с ним пришел. Дальше схема такая: Латиф выкупает сына за свои кровные, а наши переводят ему соответствующую сумму плюс десять процентов комиссионных. Не устроило это гражданина Гуль-Ахмада. Сказал, что если клиент попадет к нашим новым друзьям и союзникам, то он получит на порядок выше. Отсюда мораль: если у товарища Гуль-Гуля излишнее головокружение, возможно, от размеров обещанной суммы, то придется назначить ему небольшой курс лечения.

– В виде клистира, – без улыбки произнес Механик. – Ибо сказано в Писании: «Если не доходит через голову, дойдет через жопу!»

– Евангелие от Еремы, – уточнил Болт, – главу и стих запамятовал.

Латиф сохранил полную невозмутимость, возможно, по причине незнания русского языка. Но зато Таран сразу усек, как на физии Доврона, украшенной зачатками бороды и усов, появилось что-то вроде улыбки. Похоже, ему вполне понятен был юморок Механика.

– Выступаем, как стемнеет, – посерьезнел Болт. – Латиф отправляет с нами Доврона. У самого уже годы не те, чуть не помер пару месяцев назад, табибы-лекаря кровь пустили.

– Табибы или талибы? – переспросил Механик. – Извините, товарищ капитан, не расслышал… Кровь-то и талибы могли пустить, и табибы. Это наука не очень хитрая…

– Гражданин Еремин, давайте серьезнее, а? – проворчал Болт. – Факт тот, что товарищ Латиф не в лучшей форме для того, чтоб по горам ползать. Так, Доврон?

– Так, – подтвердил юноша. – Ноги болят, руки ослабли.

– О, да ты российскою мовою розмовляешь, хлопче! – зачем Богдан свой родной украинский вспомнил – неизвестно, но Доврон тут же улыбнулся и отреагировал:

– Так вы хохол, дядьку? Я вашу мову тож розумию!

– И який же афганець не любыть сала?! – развел руками Богдан, процитировав прикол 15-летней давности. – Мабудь, хлопче, ты и горилку пьешь? Або мацапуру?

– Пробовал трохи, – кивнул Доврон. – Только отцу не говорите…

– Когда ж ты успел, интересно? – полюбопытствовал Еремин. – Тебе ведь нет тридцати, верно?

– Двадцать пять, – ответил Доврон.

– Стало быть, когда наши ушли, тебе тринадцать лет было?

– Я после этого десять лет в Союзе жил… То есть сперва в Союзе, потом в России и в Украине. Отец отправил, боялся, что моджахеды убьют. В интернате учился, в Иванове, потом коврами торговал, у Киеве. А в позапрошлом году отец велел обратно ехать. Я старший, надо отцу помогать.

– Святое дело, – кивнул Механик. – Ты бывал там, у Гуль-Ахмада?

– Бывал, да, – кивнул Доврон. – Не очень хороший дядька. Всем говорит, что надо обычаи соблюдать, Аль-Коран читать, ни одного слова без «бисмилла» не скажет, а все делает, как кафир. Извиняюсь, конечно.

– Ничего, – хмыкнул Механик, – у нас тоже поговорка есть, что незваный гость хуже татарина. Это еще со времен Чингисхана идет небось.

– Я слышал, – в свою очередь улыбнулся Доврон. – Когда первый раз в российскую мечеть пришел, очень удивился. Полно народу – а на лицо почти все такие же, как русские. Клянусь, не отличишь. Но мусульмане, иншалла! А имам только немного по-арабски, а в основном по-русски говорит – потому что там и татары, и башкиры, и чеченцы, и азербайджанцы, и дагестанцы, и таджики, и узбеки.

– Пгиезжайте к нам чегез десять лет! – Механик процитировал отрывок из роли Ленина в позабытой пьесе «Кремлевские куранты». – Ну через пятьдесят, по крайней мере. И будет на месте России чисто-конкретно исламская страна. Но говорить все будут по-русски.

– Так, – строго сказал Болт, – вопросы футурологии меня не интересуют. Будем готовиться к работе. Вопрос для уточнения: Доврон, ты только в кишлаке у Гуль-Ахмада бывал или в пещерах тоже?

– И там, и там. Когда я с маракой ходил, мы в кишлаке были. Но Абу Рустема там нет. Они его в пещерах держат. Даже догадываюсь, где. Туда трудно пройти.

– Это, пожалуй, и я догадаюсь, что трудно, – заметил Болт, вынимая из кармана несколько сложенных вчетверо листков бумаги. – Вот примерная схема подхода. Оцени.

И он подал один из листков Доврону. Тот показал его папаше. Латиф вытер жирные от мургпулава руки о свои штаны из мешковины «v/о Exportkhleb», поглядел на листок и, покачав головой, сказал что-то, обращаясь к Болту.

– Серьезное уточнение! – прокомментировал Болт, ибо, кроме него и Доврона, суть сказанного Латифом ни до кого не дошла. – Гуль-Ахмад на этом маршруте два дня назад минное поле поставил. Вот здесь, да?

И карандашом начеркал какие-то дополнения на листке.

– Да, – согласился Доврон. – Там еще старые мины стояли, с той войны. Вообще не пройдешь! Потом приезжали минеры из ООН или еще какие-то, не знаю. Сделали проход, шагов десять в ширину, наверно. Спокойно ходили, а вчера коза подорвалась. Там, где позавчера чисто было. Свежая мина.

Латиф, взяв у Болта карандаш, нарисовал на карте еще что-то, а потом дал устные комментарии.

– Совсем шикарно! – проворчал Болт. – Там на двух сопочках – «ДШК» стоят, а на третьей – «шилка» вкопанная. С «НСПУ», я правильно понял?

– Да, да, – кивнул Доврон. – Ночью стрелять можно.

– И, поди-ка, каждый метр пристреляли?

– Они нормально стреляют, – скромно похвалил Доврон гуль-ахмадовских пулеметчиков и ткнул ногтем в значок на схеме. – Вот тут БТР сгоревший стоит. «Шилка» раздолбала. Его уже после ваших, и даже после Наджиба сожгли. Разборка была!

– Это понятно, – вздохнул Механик. – «Шилка» – самый четкий инструмент для разборок. Даже если на вертолете прилетят – мало не покажется…

– Короче, – Болт озадаченно почесал затылок. – Товарищ Гуль-Ахмад так обложился, что его можно брать только после солидной авиационной и артиллерийской подготовки.

– Как я понял, батенька, – вздохнул Механик, опять изобразив голос вождя пролетарской революции, – товагищ Латиф не гасполагает такими возможностями. Пгидется обгатиться к лучшему ниндзя Госсийской Федегации!

– Это всерьез или кривляешься? – нахмурился Болт.

– Нормальная карта у тебя имеется? – ответил Механик вопросом на вопрос. – Потому что на этом подтирочном материале хрен чего поймешь.

– Карта есть, только масштаб не очень, – Болт полез за пазуху. – Гляди…

Механик развернул карту и сказал:

– Во, теперь уже яснее. Широкий взгляд всегда полезен…

ПРОСКОЛЬЗНУЛ…

– Ну, чем порадуешь, Николаевич? – спросил профессор Баринов, когда начальник СБ ЦТМО закрыл за собой дверь директорского кабинета.

– Радовать особо нечем, – устало ответил Комаров. – Так и не выяснили, куда ваш лучший ученик поехал из Ярославля.

– Здрассте! – воскликнул Сергей Сергеевич. – По-моему, четыре дня назад ты докладывал, что гражданин Сухарев Владислав Аркадьевич взял билет на поезд Москва – Хабаровск до Красноярска. Так или нет?

– Именно так, – вздохнул Владимир Николаевич. – Билет он взял, только вот уехал по этому билету совсем другой товарищ. Наши ребята в известном вам уральском городе зашли в вагон и обнаружили в купе какого-то стопроцентного бомжа, только переодетого в более приличную одежонку. Морда лица этого типа – он себя даже по имени не помнит, но отзывается на кличку Шницель – очень мало похожа на товарища Сухарева дробь Сорокина, однако паспорт и билет на имя Сухарева нашлись именно у него. Проводник клянется и божится, что у него все в ажуре и хрен на абажуре, то есть что садился именно тот гражданин, что на паспортной фотке. Однако на фото в паспорте не Сорокин и даже не Шницель, а вообще неизвестно кто. Причем карточка вклеена наскоро, любой дурак поймет, что липа. Однако проводник аж рыдает, но убежден, что садился именно Сухарев, и, когда наши ему фото предъявили для опознания, узнал именно Сорокина.

– Ну, это как раз очень даже понятно, – усмехнулся Баринов, – Сергей Николаевич, по-моему, даже нас слегка обогнал. Тем более что работает в цитадели капитализма, деньжат завались, лишних взяток платить не надо… Оборудование – суперсовременное, любая база данных – под рукой. В общем, можешь его не искать. Ушел, ускользнул наш компаньеро Умберто.

– Принял к сведению, – со вздохом произнес Комаров, – готов нести ответственность.

– Ни хрена ты не готов, – заметил директор ЦТМО, – понимаешь, гадский гад, что я жутко мягкий и добрый дедушка, который к тому же гордится своим выпускником-пройдохой, который тебя, лоха несусветного, развел по полной программе.

– В смысле? Четвертый неучтенный экземпляр ноу-хау по «Фетишу» уничтожен, так что теперь оттуда уже никто ничего не спишет. А из тех трех, что были в 1991 году вывезены в Москву, два у нас, а третий тоже спален. Так что можем сами запустить его в производство, если захотим, и будем монополистами.

– Если доживем, конечно, – сердито процедил Баринов. – Ты отдаешь себе отчет в том, что такое Сережа Сорокин?

– С трудом, Сергей Сергеевич, – осклабился Комаров. – Но когда вы насчет «доживем» заговорили, то я сильно заволновался.

– Ты представляешь, Николаич, что сейчас этот тип из чистой вредности может продать или просто подарить эту технологию одичавшим фанатикам, которые могут такого натворить в информационной сфере, что все это закончится ядерной войной? Это тебе не фунт изюма, знаешь ли!

– Может, вы преувеличиваете? – прищурился Владимир Николаевич. – В конце концов, у него на руках только диск. Для того, чтоб выпустить «Фетиш», довольно много денег надо, времени и всяких очень дорогих металлов, но самое главное – оборудование и персонал высочайшего класса. Ничего этого в Афганистане нет. Кроме того, там его могут просто грохнуть, ничего не заплатив.

– Как и в некоторых других странах, – заметил Баринов. – Даже в тех, что числятся цивилизованными. Но дело не в этом. Я ведь хотел его взять не ради этого диска. Ноу-хау действительно у нас. Мы уже придумали схему, как и кому заказывать комплектующие, не вызывая особых подозрений, возможно, еще до зимы сумеем собрать несколько экземпляров и оснастить ими наши местные контрольные пункты. Так что «Фетиш» у нас будет независимо от того, найдем мы Сорокина или нет. Но мне нужен был сам Сорокин. Живым и здравствующим, а кроме того, работающим на меня. Более того, это я тебе первому и строго конфиденциально сообщаю: мне очень хотелось, чтоб он взял на себя руководство Центром…

– Я, конечно, извиняюсь, Сергей Сергеевич, – произнес Комаров, – но какой в этом резон – не понимаю. Сорокин, согласно анкетным данным, ненамного моложе вас. Ему почти 57, вам – 64. Насчет здоровья, как мне представляется, вы с ним почти в одной категорий. Хотя я, конечно, не медик, но могу догадаться, что у Сорокина не все в порядке с нервами, потому что образ жизни к тому обязывал. А если с нервами нелады, то и еще десяток болезней отыщется.

– Интеллигентный ты человек, Николаич. Я ведь догадываюсь, что на языке у тебя нечто другое вертелось, – усмехнулся профессор. – И хотел ты сказать что-нибудь вроде: «У тебя что, товарищ генерал, крыша поехала? Неужели тебя, у которого покамест прогрессирующего склероза не наблюдалось, пыльным мешком по голове ударили?» Ведь так?

– Вам виднее, что я подумал, – процедил Владимир Николаевич. – Возможно, вы мои мысли несколько огрубили, но воспроизвели близко к их сути. Человек около тридцати лет приблизительно создает даже не учреждение, а целую систему, даже, как любят выражаться журналюги, «империю». Укрепляет ее кадрами, техникой, организует финансирование, создает периферийные организации, зарабатывает очень большие деньги. Находит общий язык с самыми высшими кругами чиновничества, тузами бизнеса, интеллектуалами, военными, «авторитетами», политиками, наконец. Закордонные фирмы организует, чужие правительства на корню покупает. Вкладывает во все это массу денег, интеллекта, нервов, здоровья – добивается невероятных достижений, на многие годы опережающих общемировой уровень, получает почти неограниченную и беспредельную власть… И вот, находясь в совсем еще приличном физическом состоянии, как говорится, в здравом уме и твердой памяти, ни с того ни с сего решает передать всю эту систему человеку, который противодействовал вам по всему миру, который отвечает за гибель нескольких десятков ваших людей, между прочим. Зачем?! Либо я полный тупица, который ваших сверхзадач не может понять, либо, извиняюсь, у вас просто крыша поехала.

– Мудро, – сказал Баринов. – Но неправильно. Конечно, крыша у меня никуда не поехала, но и никакой особо хитрой сверхзадачи я перед собой не ставлю. Просто мне хочется, чтобы Сережа перестал делать глупости, рисковать жизнью и здоровьем, исполняя то, что может сделать какой-нибудь хорошо подготовленный паренек, вроде Вани или Валета. Ну, на худой конец, такой головорез, как Механик или Болт. Мне же надо, чтоб Сорокин занялся тем, в чем он по-настоящему незаменим.

– Не пойдет он на такую интеграцию, – скептически хмыкнул Комаров. – Во-первых, примет это дело за подставу, а во-вторых, он упертый до невозможности. Советский человек! «Коммунисты, вперед!», «Комсомольцы в плен не сдаются!». Чеку разомкнуть, кольцо в зубы – получи, фашист, гранату!

– Это ты, конечно, прав. Но сейчас, я думаю, он немного отрезвеет. Ведь он человек богатый, между прочим. Он своим ребятам в Оклахоме получше платит, чем я, однако в трубу не вылетел. А под этот шухер с самолетами какие-нибудь друзья могут и до него дотянуться. В ФБР тоже не лаптем щи хлебают. Конечно, он там кого-то оплачивает, и все его вояжи проходят незаметно, тем более что ни к каким терактам на территории Штатов он не причастен. Но вот к вращению его денег – присмотрятся. Кому это надо?

– К нашим деньгам тоже могут приглядеться… – заметил Владимир Николаевич.

– Не-а! – убежденно сказал Баринов и пропел на мотив известной песенки «Цыпленок жареный»: – «Они в офшоре, в Карибском море, поди возьми за просто так!»

– Да, – кивнул Комаров. – Только вот если шейх Абу Рустем попадет не туда, куда нужно…

– Верно, – вздохнул профессор, – это ты прав, «наружник»! Когда связь с Болтом?

– Примерно через полчаса. Придет архивированный импульс на полторы секунды. Потом через полчаса дадим ответ.

– Вот он когда пригодился бы, «Фетиш»-то! – проворчал Сергей Сергеевич.

– И ваш 154-й пригодился бы, – опечалился Комаров. – Но, увы, не судьба была.

– Как раз к вопросу о том, что на посту директора нужен другой человек. Когда 154-й вышел на нерасчетную и сгорел, я был в жуткой ярости. Хотел расстрелять Таньку, Ваську, Богдана и еще с десяток людей, которые в общем и целом не являлись виновниками. Просто попался дефектный носитель. Случайно! И все – пятьдесят миллионов баксов вылетели в трубу. А это даже для нас – деньги. И я поймал себя на том, что мне жалко этих денег, а не людей, вот какая штука. Причем людей, которые пахали как проклятые, чтобы сделать для меня этот 154-й, а я их просто с досады собрался в расход вывести. На полном серьезе! С такими заскоками мне пора сдавать дела, понял, коллега!

– Это уже на исповедь смахивает, – заметил Владимир Николаевич. – Не рукоположен к сему таинству…

– Еще не хватало, исповедаться! Религия – опиум для народа. Покамест мне еще никто не доказал наличие всяких там потусторонних сил.

– Даже Полина?

– А что в ней особенного? Обычная баба, только с отклонениями от нормы. Был бы это дар божий, так небось его не удалось бы блокировать при помощи программы Ани Петерсон.

– Спорить не буду. Но насчет того, чтоб сдавать дела, – семь раз подумайте.

– Подумаю, подумаю… – На лице профессора появилось примерно то выражение, которое вполне могло появиться у Архимеда, сообразившего, что на его тело, погруженное в ванну, действует выталкивающая сила. Правда, орать «Эврика!» Баринов не стал, а просто улыбнулся.

– Николаич, у тебя, оказывается, есть свойство подавать умные идеи! Почти как у пивовара Ивана Таранова из рекламы!

– Это когда он Альберта Эйнштейна пивом угощал, а в результате тот общую теорию относительности создал?

– Так точно. Ты тут помянул Полину. А что, если попробовать поискать Сережу с ее помощью?

– Гениально! – вскричал Комаров, явно подражая мультяшному Эйнштейну из рекламы.