Текст книги "Гвади Бигва"
Автор книги: Лео Киачели
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
Гоча потоптался на месте, извлек из-под бурки руку и опустил ее на плечо своей красноречивой сестре. Рука его дрожала, – Саломе отметила это с тревогой.
– Уж не болен ли ты? Идем, брат, домой…
Она взяла его за край бурки, чтобы увести во двор, но Гоча потянул ее в другую сторону.
– Погоди, сестра, я лучше тебя провожу. Ты только не молчи, говори что-нибудь, рассказывай… Правду, неправду – все равно… А мне нечего сказать. Одно разве: ты права, я виноват… Идем, – проговорил он хрипло тихим, взволнованным голосом, обнял ее и повел по дороге к дому.
Арчил Пория шел на завод мимо усадьбы Гочи. Было раннее утро. Солнце еще не взошло. Гоча сидел на невысоком пеньке под навесом, пристроенным к старому, раздавшемуся вширь дому, и точил большой топор. Он крепко зажал между колен точильный брусок, вделанный в деревянную раму. Перед ним стоял кувшин с во дою.
Арчилу нужно было повидаться с Гочей, но хотелось, чтобы это вышло ненароком. Обычно по утрам Гоча бывал в саду или возился около строящегося дома, поэтому Арчил, даже не поинтересовавшись тем, что происходит под навесом, прошел мимо усадьбы, немного погодя повернул обратно и, замедлив шаги у ворот, кинул взгляд на старый дом и пристройку, Случилось так, что Гоча в это самое время протянул руку к кувшину и поднял голову. Гоча увидел Арчила, Арчил увидел Гочу и остановился.
После всех происшествий минувшей ночи Гоче не только разговаривать – видеть Арчила Пория не хотелось.
Отставив кувшин, он опустил голову и прилежно занялся своим делом, словно здесь и Арчилова духа не было. Однако украдкой все же следил за ним из-под нависших бровей: вдруг Арчилу вздумается войти во двор? Гоча и сам еще твердо не знал, что он предпримет, столько презрения скопилось в его груди.
Арчилу показалось, что Гоча видит его, но умышленно отводит глаза. Однако он подумал: «С какой стати Гоче не узнавать меня? Очевидно, просто не заметил».
Арчил улыбнулся и легонько свистнул. Свист был совсем такой, каким он вызывал прошлой ночью Элико.
«Вот проходимец! Смеет еще… посвистывать!» – со злостью подумал Гоча. Охваченный желанием изничтожить даже самую память о том, что кто-то здесь свистнул, он вдруг закричал во весь голос:
– Эй, жена! Подай воды! Слышишь?
Он встал и, не оборачиваясь, с топором в руке, прошел к дому.
«Оглох он, что ли?» – подумал в недоумении Арчил и громко окликнул:
– Гоча!
Гоча не мог не слышать. И все же он остался нем и скрылся в доме, покачивая могучими плечами.
Сомнений не было: Гоча недоволен чем-то и не хотел с ним встречаться.
Арчил обиделся.
«Из-за досок, конечно! Сердится, что я их еще не добыл», – попытался он оправдать поведение Гочи. Это соображение смягчило обиду, но породило большую тревогу.
Упрямец, самодур этот Гоча, не говоря худого слова! С него станется разом наплевать на все, чем он обязан Арчилу. Ведь это же не шутки, если Гоча вдруг ускользает из его рук, как раз в ту минуту, когда дело почти доведено до конца! Не только Найя, все пойдет прахом: и новый дом, и усадьба, и сад, и все блага, которых Арчил ожидал от Гочи в будущем.
Нельзя терять ни минуты.
Арчилу не раз удавалось выходить невредимым из самых сложных переделок, он и на этот раз рассчитывал на свою ловкость и не сомневался в том, что справится с неожиданно нагрянувшей бедой.
Он медленно шел к лесопилке, обдумывая, каким бы способом добыть доски для Гочи и восстановить добрые отношения.
Арчил был уже в нескольких шагах от завода, когда в его голове мелькнула блестящая мысль. Он радостно воскликнул:
– Вот это дело! Все можно уладить, пока Гвади существует на свете! Этак, пожалуй, мы с Гочей два дома построим!
Он поспешно направился домой. Надо было прихватить с собою какую-нибудь мелочь, чтобы задобрить Гвади.
Не успел Арчил Пория скрыться за поворотом, как на дороге возле усадьбы Гочи показался парторг Георгий. Он был в короткой шинели, голова повязана на гурийский манер башлыком. На плече топор с длинным топорищем.
Георгий шагал уверенно: казалось, он идет штурмовать неприятельскую крепость, с твердым решением не отступать ни при каких обстоятельствах.
Пристально, чуть прищурив глаза, глядел он на дом Гочи, точно целился в него…
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Гвади совсем не ждал Арчила в такую рань. Дети ушли в школу. Он был один, собирался в лес на работу, и вдруг – у перелаза стоит Арчил, живой Арчил!
Гвади удивился бы меньше, если бы перед ним возникло привидение.
Этой ночью он долго не спал, все не мог придумать, как расплатиться с Пория за обиду. Изобретал казни – одну страшней другой. Злоба не утихала, и он уснул только после того, как с десяток раз предал Арчила лютой смерти, притом каждый раз казнил другим способом.
Сначала Гвади повесил Арчила. Проделал он это очень ловко. Конечно, силой Арчила не взять, но выручила хитрость.
– Максим прислал тебе еще товару, – сказал Гвади Арчилу. – Я спрятал его в лесу на дереве, пойдем, прими его у меня.
У Арчила загорелись глаза, и он пошел, не медля ни минуты. Гвади привел его к дереву, под которым отлеживался накануне, спасая краденое Арчилово добро. Влез на дерево. За спиной у него была спрятана веревка с мертвой петлей на конце. Гвади выбрал сук понадежнее, пристроился и мгновенно накинул аркан на шею Арчила, который стоял под деревом и, задрав голову, следил за Гвади. Гвади потянул веревку к себе. Еще и еще. Арчил повис, не успев даже крикнуть «вай ме», и стал задыхаться. Подрыгал ногами, помахал руками, голова склонилась набок, петля затянулась, и вот Арчил испустил дух. Тогда Гвади крепко-накрепко привязал конец веревки к ветке, весело взглянул на врага. На губах у повешенного показалась пена. Гвади это доставило такое удовольствие, что он даже запел «Хасанбегури», – вспомнились ему съеденные Арчиловыми друзьями мандарины.
– Спой, чириме, подтяни басом, тогда отпущу! – крикнул он Арчилу и залился тоненьким хохотком. Но Пория было уже не до песен!
Гвади переживал все это так, как будто оно происходило в действительности. Недаром, лежа на спине в постели, он в самом деле затянул «Хасанбегури». Но тотчас же умолк, чтобы не разбудить детей.
Повесить Арчила он повесил, но все же не был уверен в том, что тот погиб навсегда.
– Нет, надо бы его прикончить еще раз, – решил он.
На этот раз Гвади повел Арчила к берегу широкой и глубокой реки. Он воспользовался все тем же испытанным приемом.
– Друзья твои прислали из города товар и приказали передать так, чтобы никто не видел…
Они шли по высокому берегу. Гвади присмотрел подходящее место и, улучив момент, изо всех сил толкнул Арчила. Тот свалился прямехонько в омут.
– Товар на дне спрятан, бери его! – крикнул Гвади вдогонку.
Но Арчил, конечно, прекрасный пловец, на то он и Арчил. Он плывет саженками, вид у него страшный, – выберется на берег – не спустит!
– Ты что? С пустыми руками? – рассердился Гвади.
Схватил камень – да в Арчила.
– Ныряй, доставай с самого дна!..
Череп – вдребезги, мозг так и хлынул. Арчил исчез в воде, и только мозг его тянулся сероватой лентой по течению, да и его скоро разметало волнами.
Гвади на этот раз утолил до известной степени свою злобу. Он с облегчением вздохнул и повернулся на бок. Однако немного погодя им снова овладели сомнения.
Черт его знает! А вдруг под черепом у него уцелела хоть малая толика мозга и он вынырнул у того берега? Нет, не успокоюсь, пока не уничтожу его собственными руками – не унимался Гвади.
Раньше всего – надо хорошенько отточить нож. Гвади вооружился ножом и стал ожидать, когда судьба столкнет его лицом к лицу с Арчилом. Наконец желанный момент наступил. Арчил подошел к двери джаргвали – видимо, у него было какое-то дело. Гвади тотчас же набросился на своего врага и втащил его в дом. Растерялся Пория…
Гвади, конечно, воспользовался его растерянностью, повалил на пол, перерезал горло, как свинье, потом вонзил нож поглубже, покрутил, налег – острие ножа дошло до самого сердца. Кровь так и хлестала, заливая руки, лицо, одежду Гвади… Не могло быть сомнений в том, что Арчил наконец мертв.
Арчилу больше не встать, глотка перерезана, кровь вытекла вся, до последней капли…
Гвади все же разрезал его на куски и уложил в тот самый хурджин, в котором принес из города товар… Едва уместилось Арчилово тело в обоих отделениях. Гвади взвалил хурджин на плечи и потащил в самую глубину леса. И тяжел же оказался, проклятый, – гораздо тяжелее краденого добра. Но Гвади справился. Он все шел да шел по лесу…
Темная была ночь. А в лесу еще темнее. Гвади стал скликать волков. Голодные. Так и сверкают огоньками жадные волчьи глаза. Учуяли мясо, подняли визг да вой.
Стоит Гвади середь леса, волки теснятся вокруг.
– Давай сюда, чего тянешь!
Гвади кидает каждому волку по куску – ни больше, ни меньше. Волков оказалось как раз столько, сколько было кусков в хурджине.
– Слава тебе, господи! Хрустят волки костями, чавкают на весь лес. Не привередливы: им все равно, что кости, что мясо. Приятно Гвади слышать, как пожирают волки Арчила, в жизни не испытывал он ничего приятнее. Волки сожрали все без остатка и снова подступили к Гвади: давай, дескать, еще! Гвади с удовольствием угостил бы их, но, к великому его сожалению, хурджин был пуст.
Гвади и сам не подозревал, на что он способен… Откуда только силы брались! И какую проявил ловкость и как хитро все обмозговал! А злобы-то сколько в сердце его оказалось, сколько ожесточения! Мужчина, да какой, а он ворочал его и кидал, точно мяч.
Или Гвади, словно козел, обладает скрытой силой, о существовании которой и сам до сих пор не подозревал? Хитер козел – вдруг такое выкинет, что только держись! Так и Гвади… Хватило же у него сил целую ночь напролет, пока не успокоил свое сердце, на разные лады убивать такого силача, как Арчил Пория.
Нет больше на свете Арчила Пория, избавился Гвади на веки веков от Арчила Пория. Кончено.
Гвади заснул и уже ни разу ие вспомнил об Арчиле, даже во сне не привиделся ему Пория, до такой степени истребил он в душе своей всякую память о нем.
В то утро он поднялся раньше Бардгунии. Спал недолго, не выспался, но с постели сорвался легко, как птичка. Во всем теле чувствовал прилив новых сил, в голове роились необычайные мысли и намерения.
Он быстро оделся и принялся хозяйничать, точно всю свою жизнь только этим и занимался.
Подоил козу, растопил очаг, испек мчади. Ребята проснулись и от удивления разинули рты. Неужели в самом деле их бабайя, засучив рукава, бегает по джаргвали, – или, может, это другой кто?
Бардгунии в то утро уже нечего было делать. Гвади запасся даже листьями свежего папоротника, чтобы процедить молоко.
Но самое удивительное, с точки зрения ребят, было то, что бабайя при этом молчал, точно воды в рот набрал, и, не подымая головы, с сосредоточенным видом переходил от одного дела к другому. Вопреки всегдашней своей привычке, он не перекинулся ни единым словом с Бардгунией, не пошутил с Чиримией, даже не погладил его по голове. И при этом бабайя вовсе не сердитый – напротив: судя по всему, он в добром расположении духа.
Умудренный житейским опытом, Бардгуния недоверчиво поглядел на отца, ожидая, не выкинет ли тот в конце концов чего-нибудь вроде вчерашнего похищения козленка.
Однако на этот раз ожидания Бардгунии не оправдались.
Зато Чиримия прямо-таки подвел отца. Из-за него чуть было не пошли прахом все труды и заботы Гвади.
Когда Гвади усадил детей за длинный низкий стол и роздал им в порядке старшинства по полной миске горячего молока с накрошенным мчади, Чиримия вдруг вскинул голову, глазенки его забегали по сторонам, словно он искал кого-то.
– А где тетя Мариам? – робко спросил он, уставившись на отца. Казалось, Чиримия решительно сомневается в том, что тарелку с молоком ему протянул бабайя, а не тетка Мариам.
Вопрос Чиримии поразил братьев, точно откровение. Они тоже почувствовали, что отец в то утро хозяйничал совсем так, как хозяйничает обычно тетка Мариам, которая время от времени угощала детей таким же вкусным, горячим завтраком.
Она забегала к Гвади в свободные часы, по утрам, и быстро приводила в порядок запущенный без хозяйки дом. Особое внимание и заботу Мариам уделяла Чиримии. Сердобольная соседка иногда даже водила его в детский сад. Оттого-то мальчик и считал, что угощение и нынче приготовлено руками Мариам.
Гвади смутился.
«Вот хитрюга растет!» – подумал он, ничуть не оби-дясь, но, чтобы скрыть смущение, взял кусок лепешки, обмакнул в молоко, оставшееся на дне котелка, и кинул в угол, отведенный для Буткии, – щенок неотступно вертелся у ног Чиримии.
Ребята быстро справились с завтраком, собрались и пошли привычной дорогой в школу.
Гвади торопливо приканчивал утренние дела. Он накрошил остатки мчади в горшочек со вчерашней фасолью, сдобрил перцем и размял ложкой. Прибрал даже присохшие к краям горшка комки разварившейся фасоли. Поев, засыпал в горшок свежую порцию фасоли и поставил возле очага, подальше от жара. Взял топор и, переступив порог, принялся запирать дверь. Пропустив болт в засов, обернулся лицом к перелазу, – Арчил стоял за плетнем.
– С нами крестная сила! Мерещится, проклятый! – произнес Гвади вслух. Не хотелось ему верить, что совершенная ночью казнь была лишь порождением его фантазии и что Пория снова стоит перед ним жив-живехонек.
Арчил весело поздоровался:
– А я к тебе, Гвади… Здравствуй, товарищ!.. – Он неторопливо шагнул через плетень и с самым беззаботным видом пошел по двору.
В руках у него был аккуратно сложенный хурджин Гвади. Арчил приветливо улыбался.
Гвади стоял перед домом, судорожно сжимая ручку топора. Он не шевельнулся, не издал ни звука.
– Здравствуй, Гвади! Ты, видно, не ожидал меня? – заговорил Пория еще более приветливо. Приближаясь, он глядел Гвади прямо в глаза.
Гвади молчал.
– Язык у тебя отнялся, что ли, милый? Почему не здороваешься?
Они стояли теперь лицом к лицу. Арчил насторожился. Гвади был совсем не тот, что обычно. Лицо угрюмое. Ни слова привета. Замолчал и Арчил.
Проходили минуты. Чувство неловкости овладело и Арчилом и Гвади.
– Пожалуйте, – произнес наконец Гвади. Видимо, чувство гостеприимства взяло верх. Раскрыв рот для приглашения, он чуть было не обронил неизменное свое «чириме», но вовремя прикусил язык.
Арчил засмеялся и протянул Гвади руку. Он сделал это так стремительно, что у Гвади не оставалось другого исхода – он отбросил топор и пожал руку Арчилу.
– Я пришел поблагодарить тебя, Гвади! Ничего не пропало, ты в порядке доставил товар, – сообщил, словно необычно радостную весть, Пория. – Ты, вижу, чего-то грустишь… Что случилось? Ребята здоровы?
Лицо у этого подлеца сияло, как солнце. Глаза источали любовь, уста – мед, вот какой он сегодня.
Беседа велась неподалеку от хурмы.
Гвади развел руками и подался назад, точно желая сказать: «Стоило беспокоиться!» Язык на этот раз решиподарком удастся его навсегда купить. Арчил еще раз заглянул Гвади в глаза… и, подпрыгнув на месте, хлопнул себя по лбу, – казалось, он только что вспомнил что-то очень важное. Вскрикнул:
– А-айт! Ты ведь еще не знаешь, какое произошло вчера недоразумение. Поистине я виноват перед тобою, – бери нож, вот тебе моя шея… Слушай: воротился я от тебя домой, собираюсь ложиться, дай-ка, думаю, пересчитаю, сколько у меня денег в кармане, ты знаешь мою привычку… Сосчитал и чуть с ума не сошел, клянусь душой моей матери. Я приготовил для тебя новенькую десятку и засунул ее нарочно сюда, в боковой карман. Хотел тебе отдать… Смотрю, лежит, проклятая, на месте. Вот тут…
Он вынул из бокового кармана чохи хрустящую ассигнацию, помахал ею в воздухе и не переводя дыхания продолжал:
– Оказывается, я дал тебе вместо нее трехрублевку, – дал, не посмотрев!.. Стукнул я себя по голове, да было уж поздно… Лень стало возвращаться, к тому же я почти разделся. Ты, верно, здорово ругал меня, так ведь, Гвади? Нехороший ты человек, честное слово, нехороший… Сказал бы прямо: «Милый мой, что ты мне суешь?» Сам виноват! Помнится, ты что-то проворчал, но я подумал, что тебе мало десятки, и взъелся… Не годится так, Гвади, не годится. Между нами должно быть доверие и полная откровенность. На, возьми – это твое…
В другой руке Гвади очутилась десятирублевка. Бумажка была действительно новенькая, немятая, хруст ее отдался в ушах Гвади сладостной музыкой.
Гвади очнулся. Взглянул на свои руки – сначала на одну, потом на другую.
– Много, чириме, – произнес он наконец, и внезапно, точно против его воли, вслед за словами прорвался коротенький смешок.
От внимательного взгляда Пория не ускользнуло весьма обрадовавшее его обстоятельство – на мгновение лицо Гвади прояснилось, мутные глаза просветлели. Но смех оборвался слишком скоро, и это снова обеспокоило Арчила.
Арчил не дал ему договорить:
– Много ли, мало ли, не стоит считаться, милый мой. Он дружески похлопал Гвади по плечу.
– В конце концов у нас добро общее. Кто скажет, что мое, что твое… Кроме того, мы живем во времена социализма, – Арчил заглянул ему в глаза. Помолчал – и вдруг расхохотался таким неожиданным, ничем не оправданным смехом, что Гвади вздрогнул. Трудно было понять, смех ли это или скрытая угроза…
Арчил так же неожиданно перестал смеяться и с той же непоследовательностью уставился на валявшийся у ног Гвади топор. Нагнулся, поднял его.
– Как бы не заржавел, пропадет! – произнес он вполголоса. Он оперся на длинное топорище и, повернувшись спиной к Гвади, стал разглядывать площадку двора перед домом.
– Дом ты, верно, перед хурмой поставишь, – произнес он тоном домовитого хозяина. – Ничего, недурно выбрал… У меня к тебе просьба, будь милостив, Гвади, не отказывай. Не руби ты эту хурму: пускай стоит, если хоть чуточку меня уважаешь! Память будет о несчастной Агатии. Любила, бедняжка, посидеть под этим деревом. Сколько раз ни пройду, бывало, мимо твоего двора, все сидит на скамеечке под хурмой и занимается каким-нибудь делом… Ты, Гвади, подвинь дом вперед, ближе к забору, тогда и рубить не придется. Пускай, пускай стоит, если ты брат мне! Так и дому лучше и тебе хорошо. Говорят, дома построят высокие, новое шоссе будет как на ладони, – выйдешь на балкон, сядешь, заложишь ногу за ногу, гляди и радуйся… весь мир перед тобою… Да что говорить, превосходное место! Нравится мне оно… Если увидишь, что дом здесь не станет, прихвати немного за плетнем. Кто тебе откажет? Хозяина-то ведь нет…
Он снова обернулся к Гвади. Испытующе взглянул: «А ну, что у тебя сейчас на душе?» Обрадовался, увидав, что Гвади слушает с удовольствием, лицо у него веселое, жадно сверкают широко раскрытые глаза.
Гвади устремил взгляд на землю, лежавшую по ту сторону плетня, как бы прикидывая, сколько отхватить, чтобы расширить свои владения.
Арчил не ожидал, что Гвади так легко поддастся на его речи, и решился даже подмигнуть ему.
– Отсюда, когда захочешь, дорогой мой, прямиком шагнешь во двор к вдове, – продолжал он, подчеркивая скрытый смысл своих слов, и на этот раз расхохотался искренне.
Арчил протянул вперед топорище и ткнул Гвади рукояткою в живот.
– А-айт, жулик ты этакий! – воскликнул он. – Ни в чем себе не отказываешь, а? От меня не скроешь! Я же знаю, ты в этих делах не промах, жадюга этакий! Агатию ведь тоже беременной в дом привел. Ловко людей обморочил… Не мог потерпеть до свадьбы, а?
На лице Гвади отразилось полное довольство собою. Слова Арчила он принял как заслуженную хвалу своей мужской доблести.
– Однако чего это ты на старости лет вздумал охаживать именно Мариам, а? Да из одной ее ляжки можно выкроить дюжину Бигв, и женщин и мужчин вкупе. То-то ударница! На что ты рассчитываешь? На что ты, спрашиваю, чертов хвост, надеешься? Я ведь тоже не промах по женской части, а к Мариам даже близко боюсь подойти.
Он прищурился, нагнулся к Гвади и зашептал на ухо:
– Ну, как? Клюет или не клюет?
Гвади явственно слышал: Арчил чмокнул губами и проглотил слюну.
– Насчет… насчет Мариам не изволь так выражаться, чириме, – перебил Гвади грязное зубоскальство Арчила.
Гвади сказал это мягко, но по глазам было видно, что он ни в коем случае не согласится участвовать в такой беседе…
Арчилу же, собственно говоря, не было до всего этого никакого дела. Развеселить бы Гвади – и только. И он тотчас же заговорил другим тоном:
– Я пошутил, Гвади, в этом же нет ничего дурного? – извинился он. – Так уж заведено, что мужчины всегда шутят насчет женщин…
И, снова обернувшись деловым человеком, возвратился к разговору о доме.
– Да… вот что хотел я сказать: везет тебе, Гвади… Теперь повсюду пойдет стройка… С шумом, с треском… Ведь санарийцы с нашими соревнуются. Посмотрим, чья возьмет, кто больше домов понастроит. Завтра, кажется, воскресенье, приедут от них делегаты вырабатывать условия соревнования. Ты знаешь, какие они задаваки! Торжество будет на весь мир. Сколько времени уже готовятся!
– Ты думаешь, чириме, они нас побьют? – отозвался Гвади, поневоле втягиваясь в разговор.
– Посмотрим…
– Мы их еще прижмем, санарийцев этих, чириме, свернем им шею! С давних пор тягаются они с нами…
Арчилу показалось, что в сердце Гвади окончательно угасли обиды минувшей ночи, раз он так охотно поддерживает разговор.
– Гера на все пойдет, чтобы вырвать у них победу, – подхватил он оживленно. – Дай бог тебе долгой жизни, заставит он нас всех поработать до седьмого пота. А потом нацепит орден на грудь. Гера рассчитывал получить его за шоссе, да промахнулся – орден достался району… Так вот, Гвади, ты задумал строиться в самое подходящее время. Месяца в два, не больше, будет готов твой дом, даже въехать успеешь.
– Эх, не нужен он мне вовсе, чириме… А вот дети в нем поживут – это верно… Оттого и радуюсь, – отозвался, вздыхая, Гвади.
– Почему, Гвади, почему? Тебе тоже не худо в новом доме пожить… Когда я получил указание, сколько материала для кого и когда заготовить, тебя в списке, пред-ставь себе, не было. Я, разумеется, побежал в правление. Как так, говорю, пропустили Гвади Бигву? Оказывается, дело в том, что ты не ударник, потому и не вписали. Ну и взгрел же я их как следует! – солгал Пория.
– Да разве я не знаю, чириме, что ты не дашь меня в обиду? Дай бог тебе долгой жизни! – сказал Гвади, подняв глаза к небу.
– Да, великая вам подмога отцовский завод! Посмотрел бы я, сколько бы вы без него построили! Как полагаешь, а?
– Завод первостатейный, ничего не скажешь.
– Санарийцы тоже завод поставили… Но куда нынешней пачкотне до старой стройки! Впрочем, что говорить, сам знаешь… И вот я спрашиваю тебя, Гвади, ты – человек честный, не скроешь: разве не должны они меня за это уважать и ценить?
– Кто же тебя не ценит, чириме? Кому еще в Оркети такой почет и уважение, как тебе?
– Знаешь, что меня убивает? – пожаловался Арчил. – Ты-то меня ценишь, я знаю, и другие соседи вроде тебя тоже ценят, спасибо тебе, Гвади, за ласковое слово… Но представь себе, до чего меня стесняют… Понадобятся иной раз две-три дощечки, так я их на собственном заводе тронуть не смею, до того меня за последнее время прижали. Даже за деньги взять не могу. Даром что отобрали отцовскую усадьбу и развернули в ней какие-то пункты и фермы… Но я об этом не жалею, клянусь честью. Хочешь – верь, хочешь – не верь…
– Э, что и говорить, чириме… – Гвади так сочувственно вздохнул, что даже сам удивился. Он быстро отправил за пазуху сверток, торчавший у него в руке, а десятирублевую ассигнацию засунул поглубже в карман. «Уж очень Арчил распелся насчет своих несчастий, как бы не попросил деньги обратно», – подумал Гвади. Он так быстро и ловко прибрал деньги и пакет, что Арчил едва успел заметить.
Поведение Гвади вполне успокоило Арчила. Ему особенно приятно было видеть, как Гвади, пряча деньги, кинул на них жадный взгляд, точь-в-точь голодный пес, уносящий кость. Было ясно, что Гвади всею душою ощущал радость обладания этими деньгами.
– Но ведь я тоже человек… Верно, Гвади? – продолжал Арчил плакаться на свою судьбу. – Я вам служу, люди хорошие! Отдаю вам все свои знания, весь свой опыт. Стараюсь, сколько хватит сил. Вы хоть цените это, за что же меня обижать! Если мы товарищи, так и будем товарищами. Говорю я об этом только потому, Гвади, что краем уха слыхал, будто твой однофамилец собирается даже уволить меня с завода. И знаешь, кого он прочит на мое место? Ты помрешь со смеху! Бесо, этого паршивого комсомольца, которого в прошлом году прикрепили ко мне бригадиром! Его решили поставить вместо меня! Считается, что он всему уже обучился, освоил, видишь ли, завод…
Гвади подпрыгнул, хлопнул себя по ляжке и залился смехом. Строго говоря, смешного во всем этом было очень мало, но Гвади решил доставить Арчилу удовольствие.
– Поистине, смеха достойно, чириме! Никогда этому мальчишке, этому сыну убогого Джамуйи, не сравняться с тобою! – говорил он сквозь смех и при этом как-то необыкновенно извивался и приплясывал. Затем он ре шил, что не мешало бы изобразить гнев, возмущение, ярость.
– Вранье все это, не верь! Не верь, чириме!! Кто посмеет, кто позволит себе так обойтись с тобою? Не будет этого… А мы на что? Разве мы не мужчины, шапок не носим? Не позволим тебя тронуть!
– Да, Гвади, ты человек надежный, однако… Знаешь, если на червяка ногой наступить, так и червяк не стерпит. Пусть не доводят меня до крайности. Овечка овечкой, но… взял винтовку да бурку – и в лес, а лесам у нас, по милости господней, конца краю нет. Если до этого доведут, враги пепел вместо завода получат, меня еще станет на то, чтобы стереть с лица земли даже память о некоторых людях… Так и знай, Гвади: если придется уходить в лес, спалю завод без остатка. Тогда посмотрим, какие вы дома себе построите. Тебя-то жалко, но нет у меня другого исхода!
– Э, избави боже, чириме! Ты вот говоришь о Гере: «Твой однофамилец». Послушай-ка меня. В прошлые времена, когда поминали Бигву, никто и не думал об отце его, Теме. Теперь все переменилось… Вряд ли Гера из настоящих Бигва, если он против тебя пошел. Кто-то потихоньку заронил семя, а он задается: Бигва, изволите видеть. Нет, чириме, поверь, не поднимется у него рука на тебя…
Глаза Гвади утратили выражение, которое в первую минуту причинило столько тревог Арчилу Пория. Гвади был снова во власти своих дурных привычек, которые попытался было вырвать с корнем и отбросить. Приход Арчила Пория свел на нет все его усилия.
Перед Арчилом стоял старый его знакомец – Гвади Бигва. Только этого Пория и добивался. Он решил, что настал час, когда можно уже откровенно поговорить о том, что привело его сюда.
