Текст книги "Безумные Альфы (ЛП)"
Автор книги: Ленор Роузвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
Глава 8
АЙВИ
Комплекс пугающе тих, когда я выскальзываю из своей комнаты, ступая босыми ногами по холодному бетонному полу. Остальных нет – кроме Виски и Призрака, – они отправились на какую-то тайную миссию, которую сочли слишком опасной, чтобы посвящать меня. Даже Виски, мой обычно неотступный хвост, нигде не видно.
Я напрягаю слух, пытаясь уловить хоть какой-то звук, но слышу лишь далёкое эхо его храпа, доносящееся из казарм альф. На губах сама собой появляется лёгкая улыбка. При всей своей браваде и громких словах этот мужчина спит как медведь в спячке.
Наверное, мне стоит просто сидеть в комнате, держать голову ниже и не привлекать лишнего внимания. Но стены начинают сжиматься вокруг меня, мысли и воспоминания давят так сильно, что становится трудно дышать.
Мне нужно двигаться. Нужно сделать хоть что-то, чтобы не дать тьме внутри поглотить меня.
Я брожу по комплексу, шаг за шагом уходя всё дальше в его сердце. Это огромный лабиринт коридоров и помещений, большинство из которых наглухо заперты. Я пробую ручку в лазарете Чумы – скорее из праздного любопытства, чем из настоящего ожидания чего-то – но дверь не поддаётся.
И я не знаю, чему радоваться больше – облегчению или разочарованию.
В конце концов мои ноги приводят меня в просторный тренировочный зал. Пол устлан матами, вдоль стен выстроены ряды тренажёров и тяжёлых весов. Небо и земля по сравнению с тесными, грязными камерами Центра Перевоспитания, где единственной физической нагрузкой была та работа, которую они считали полезной для нашего «перевоспитания».
Я щёлкаю выключателем, погружая зал во тьму, и продолжаю путь по коридору, пока не оказываюсь у кабинета, где Тэйн обычно запирается. Там он проводит большинство тех совещаний, от которых меня хотят держать подальше. Мой взгляд цепляется за небольшой закуток в углу, и брови взлетают вверх от удивления.
Это библиотека. Или, по крайней мере, её подобие. Полки заставлены пёстрым набором книг и пособий.
Я приближаюсь, проводя пальцами по корешкам, читая названия. Большинство – пропагандистские издания Совета, воспевающие «гордую нацию» Райнмих и необходимость поддерживать порядок любой ценой. Остальные – толстенные книги о военной стратегии и тактике, страницы в них пожелтели от частого использования.
Но на нижней полке я замечаю тонкий томик, который сразу притягивает взгляд. Я вытаскиваю его, и на губах мелькает кривоватая улыбка, когда я читаю название.
«Омега: подробное руководство по биологии и поведению».
Я пролистываю страницы, охватываемая странной смесью любопытства и отвращения. Книга устаревшая, насквозь пропитана псевдонаучным бредом, которым оправдывали угнетение омег на протяжении поколений. Но видно, что кто-то её тщательно изучал – на полях пометки, выделенные абзацы.
Готовились ко мне.
Я закатываю глаза.
Они стараются – по-своему, неуклюже, ошибаясь на каждом шагу. Стараются понять меня, разобраться, как обращаться с этим странным существом, которое свалилось им на голову.
Это больше, чем кто-либо в Центре делал для меня.
И всё же меня одновременно смешит и злость берёт от мысли, что про омег написаны целые книжные полки – в то время как нам самим Совет запрещал читать. В Центре нам преподавали, как строить гнездо, как принимать узел, как готовить, как ухаживать за потомством, которое мы были обязаны «производить» – но всё это было направлено только на то, как угодить альфе. Никогда – на то, чтобы мы понимали самих себя. Потому что, в их мире, омеги существуют только для альф.
Всё остальное – сноска.
Мешающий фактор.
Моя собственная мать не умела читать. Она едва могла расписаться. Но она сделала всё, чтобы научить меня. Выменяла уроки у старого беты в лагере, который когда-то был школьным учителем, платя за них своим вязанием.
Я помню, как мы сидели, прижавшись друг к другу, на узкой койке в нашем крохотном шатре, а я выводила слова в драгоценной книге, лежавшей у меня на коленях. Мама смотрела, не отрываясь, с таким чистым, ничем не прикрытым обожанием… глаза блестели от сдерживаемых слёз.
– Однажды ты совершишь великие поступки, птенчик, – шептала она, прижимая поцелуй к моим волосам. – Ты улетишь так далеко отсюда… туда, где никто не сможет подрезать тебе крылья.
Но потом пришла болезнь. Изнуряющая, выедающая человека изнутри. И сколько бы историй я ей ни читала, как крепко ни держала её за руку… она всё равно ускользнула от меня.
Внезапный холодок пробегает по затылку, заставляя меня выпрямиться. Кожа покрывается мурашками – за мной наблюдают.
Я роняю книгу. Она падает на пол с глухим шорохом, страницы дрожат, перелистываясь, – будто я всё ещё там, в Центре Перевоспитания, где за подобное меня бы избили до полусмерти. Я разворачиваюсь так резко, что сердце подскакивает в горло.
И вижу пару ледяных голубых глаз.
Призрак.
Он стоит в дверном проёме, его массивная фигура заслоняет собой половину комнаты. Несколько секунд мы просто смотрим друг на друга – тишину нарушает лишь мягкое, ритмичное вуфф-вуфф его дыхания через фильтры маски.
Непроизвольная тревога скользит под кожей. Это отголоски той осторожности, которую вбивали в меня всю жизнь. Призрак – непредсказуемая величина. Молчаливое, тёмное присутствие, от которого исходит опасность, почти осязаемая.
Но он спас мне жизнь. Он держал меня, когда лихорадка едва не сожрала меня изнутри. Он выхаживал меня – молча, упорно.
Он делает шаг назад, будто намереваясь раствориться в тени, но что-то внутри меня отчаянно протестует против того, чтобы снова остаться одной.
– Подожди, – выплёвываю я почти шёпотом, голос кажется слабым, тонким. – Пожалуйста… не уходи.
Он замирает. Его голова чуть наклоняется вбок – жест настороженного зверя. Я вижу, как в его взгляде сталкиваются два импульса: уйти и остаться.
– Я так и не успела поблагодарить тебя, – говорю я тихо, делая осторожный шаг вперёд. – За то, что спас. За… за всё.
Он переносит вес, и по его телу пробегает едва заметное напряжение. И вдруг я понимаю: он не знает, как ответить. Он вообще не может отвечать словами.
И тогда мне приходит в голову мысль.
Я бросаю взгляд на ручку и блокнот на столике рядом.
– Ты умеешь писать?
Пауза. Затем медленное, почти неловкое покачивание головы.
Он… смущён?
Стоит мне только представить это, как меня пронзают угрызения совести за сам вопрос.
В лагере многие тоже не умели ни читать, ни писать. Образование – роскошь, доступная лишь избранным любимчикам Совета.
Но Призрак… он же вырос с Тэйном. Они братья. Неужели их детства были настолько разными?
Я вдруг отчётливо понимаю, как мало я знаю о нём. Да и о всех них. Но больше всего – о нём, о самом молчаливом и самом пугающем из них.
И мне не стоит хотеть знать. Любая крупица информации об этих альфах – это риск. Это возможность… привязаться.
Но я хочу.
Мне нужно.
– Это нормально, – шепчу я, предлагая ему маленькую, осторожную улыбку. – Я не знаю языка жестов. Но… может, ты мог бы научить меня?
Он смотрит долго. Пристально. Его ледяные глаза будто бы проникают внутрь меня.
И затем он медленно кивает.
Облегчение накрывает меня тёплой, почти головокружительной волной. Но прежде чем я успеваю сказать хоть слово, из коридора доносится голос. Несколько голосов. Слуги.
Если они увидят меня здесь, наедине с Призраком…
Очевидно, остальные не хотят, чтобы я оставалась с ним без присмотра. Возможно, у них есть причины. Но это не останавливает моего любопытства.
– Есть место, куда мы можем пойти? – шепчу я. – Где… нас никто не найдёт?
Он кивает снова, на этот раз решительно. Разворачивается и идёт по коридору, двигаясь почти бесшумно, несмотря на свой огромный рост. Мне приходится торопиться, чтобы не отстать, – его шаги вдвое длиннее моих.
Призрак ведёт меня глубже в комплекс – мимо казарм, тренажёрных залов, оружейной. Наконец он останавливается перед неприметной дверью.
Он открывает её и жестом приглашает войти.
И я понимаю: это его комната.
Суровая и почти пустая: узкая койка, которая явно мала для него, потрёпанный комод и маленький стол, заваленный металлическими деталями и проводами.
Он не живёт с остальными. Это его выбор?
Или… они просто боятся его?
Слишком много вопросов, от которых у нормальной омеги должны бы подгибаться колени в страхе. Но я всё равно переступаю порог.
Я сажусь на край его кровати, внезапно чувствуя себя неловко, почти неуместно. Призрак стоит передо мной, его огромная фигура почти полностью заполняет пространство. Мне приходится запрокидывать голову, чтобы встретить его взгляд. И его размер вызывает у меня дрожь.
Но не от страха.
От чего-то другого.
Чего-то, чему я пока не хочу давать имя.
– Итак, – говорю я, насильно вкладывая в голос ту лёгкость, которой совершенно не чувствую. – Давай начнём с «привет»?
Призрак кивает. В уголках его глаз появляются едва заметные морщинки – единственный признак улыбки под этой вентилируемой, похожей на морду маской. Я вижу такое впервые. Он поднимает огромные руки, пальцы которых складываются в изящный жест… удивительно тонкий для такого гиганта.
Я внимательно смотрю, как он показывает знак «привет», и повторяю движение своими, куда более хрупкими пальцами. Выходит коряво, неуверенно, но в груди всё равно вспыхивает тёплая искорка, когда он одобрительно кивает.
Мы переходим к алфавиту – и каждую букву нужно выучить заново. Какие-то жесты даются проще, другие заставляют пальцы выворачиваться в непривычные формы. Призрак невероятно терпелив – направляет меня, поправляет, его прикосновения лёгкие, аккуратные, в разительном контрасте с его пугающей внешностью.
Время будто растворяется. Мы сидим напротив друг друга, и наши руки двигаются в общем ритме, высекая между нами новый, странный, тихий язык.
Комплекс, стены, Совет, страхи – всё исчезает. Остаёмся только мы двое.
И постепенно… я расслабляюсь. Плечи опускаются, туго стянутая тревога в груди медленно распутывается.
Это опасно. Опасно позволять себе слабость в мире, где подобное может стоить жизни.
Но здесь, сейчас…
Мне плевать.
Когда наши пальцы случайно соприкасаются, по моей руке пробегает острая искра – быстрая, электрическая. Я поднимаю взгляд, дыхание застревает в горле и…
Он уже смотрит. Смотрит так, что воздух в лёгких превращается в пепел.
Момент замирает. Хрупкий, как тонкое стекло. Стоит ему дрогнуть – и мы рухнем куда-то, откуда не будет пути назад.
И потом – медленно, осторожно…
Призрак поднимает руку к моему лицу.
Его пальцы грубые – натёртые, в шрамах от тягучей, беспощадной жизни. Но его прикосновение… нежное. Он убирает прядь с моего лба, подушечкой большого пальца скользит по краю моего уха.
Я невольно тянусь навстречу, закрываю глаза, дрожа от его прикосновения. Я сейчас не в течке, но его рука на моей коже…
Это действует на меня.
Сильнее, чем мне хотелось бы.
Но я не могу отстраниться.
Призрак издаёт звук – низкий, глухой, вибрирующий, точно раскат тихого грома у него в груди. Я открываю глаза – он смотрит на меня полуприкрытыми глазами, и в его взгляде пылает голод, не имеющий ничего общего с яростью.
Ох.
Я знаю, что должна отстраниться. Отойти. Поставить между нами расстояние, пока всё не зашло слишком далеко.
Но моё тело не слушается. Я в него утопаю, как в трясине.
– Призрак, – выдыхаю я. – Я…
Но договорить не успеваю – в коридоре что-то грохает. Мы оба вздрагиваем, момент лопается, как хрупкая льдинка в горячей воде.
Призрак мгновенно поднимается, мышцы под кожей напрягаются стальными канатами. Я тоже встаю, сердце бешено колотится, ловлю каждое дрожание шагов за дверью.
Чьи-то тяжёлые, уверенные шаги. Всё ближе.
И потом – приглушённый, но узнаваемый голос.
Виски.
– Айви? Да где ты, чёрт подери?
Прежде чем успеваю подумать, я хватаю Призрака за руку.
Он смотрит вниз – удивление, едва заметный вопрос. Но не отдёргивает руку.
– Мне нужно идти, – шепчу я отчаянно. – Если он найдёт меня здесь…
Я не договариваю. Да и не нужно. В этом месте виноватым сделают именно Призрака, даже если он просто стоял и дышал воздухом.
Призрак коротко кивает. Отпускает мою руку, быстро подходит к двери и приоткрывает её ровно настолько, чтобы выглянуть.
Он замирает, словно вытянутая струна. Прислушивается.
Потом жестом велит мне выходить.
Я проскальзываю мимо него в коридор – и его запах накрывает меня, когда я прохожу. Он пахнет лесом. Свежестью, землёй, чем-то диким. Заставляет вспоминать первые годы жизни – мир до Центра Перевоспитания, когда я ещё верила, что мир бывает безопасным.
Этот запах вызывает всё сразу: спокойствие. Тоску. И самую примитивную тень страха – ту, что шепчет, что я всегда буду добычей, а где-то во тьме бродит хищник, способный разорвать меня одним движением.
Но это не останавливает то, что тянет меня к нему ближе.
Против инстинкта самосохранения.
– Я буду практиковаться, – тихо говорю я, оборачиваясь к нему. Мы стоим так близко, что дверь почти касается моих плеч. Я улыбаюсь ему – едва заметно. – Чтобы мы могли говорить.
Глаза Призрака чуть расширяются. Будто удивление. Он кивает – коротко, тихо. Потом смотрит в сторону, куда ушёл Виски.
Это мой сигнал.
Я тихо закрываю дверь и вижу, как Виски сворачивает в коридоре. Плечи подняты, руки глубоко засунуты в карманы. Он выглядит… взволнованным? Даже обеспокоенным. Я не видела его таким со времени той пещеры.
– Вот ты где, – говорит он, заметив меня. В голосе странная смесь облегчения и раздражения. – Я обыскал весь комплекс.
– Я просто… изучала, – вру я.
Взгляд Виски скользит к двери в комнату Призрака. Он прищуривается. Подозревает. Но ничего не говорит. Просто дёргает подбородком в сторону кухни.
– Голодная? – спрашивает он. – Кухня закрыта, но я смогу что-нибудь нам состряпать. Ну, ты уже знаешь – я же шеф мирового уровня.
– Спорный момент, – бурчу я, проходя мимо.
– Ты как Валек, ёлки-палки, – стонет Виски, но идёт рядом.
И я не могу удержаться от улыбки.
Он не такой уж и ужасный, как я думала в первый день.
Наверное, в этом он и Призрак действительно похожи.
Глава 9
ТЭЙН
Последнее, чёртово откровение занимает каждый свободный миллиметр моего сознания, пока машина скользит по улицам, а водитель ловко вписывается в повороты. Я почти не замечаю пейзаж столицы, который обычно цепляет взгляд. Сейчас не важно ничего.
Я думаю только об одном.
О том чёртовом письме.
О том, что омег продают, как скот. И что мой отец – мой родной, блядь, отец – не просто в курсе этих преступлений. Он стоит в их центре. Он – тот, кто отдаёт приказы.
К горлу подкатывает тошнота. Я впиваю пальцы в колени, заставляя себя дышать ровно, хотя сердце колотится так, будто готово пробить грудную клетку.
Это не тревога.
Это чистая, неразбавленная ярость.
Но сейчас нельзя разваливаться. Нельзя позволить себе выдохнуть, расслабиться. Сначала – узнать всё. Сделать всё.
Центр Перевоспитания поднимается над густым лесом, как уродливая пародия на величественное поместье. Его мрачный каменный фасад, острые углы и готические шпили – нелепый контраст зелени вокруг. Если смотреть издалека, можно принять его за элитный пансион или закрытый санаторий. Но стоит подойти ближе – иллюзия распадается.
Высокие стены из потемневшего гранита, увенчанные витками бритвенной проволоки, сверкают под солнцем, будто предупреждение. По периметру – сторожевые башни, тёмные слепые окна. По стенам курсируют вооружённые охранники, выверенные шаги, идеальная синхронность.
Подстриженные газоны и аккуратные живые изгороди на фоне всей этой милитаризированной архитектуры выглядят мерзко. Как наряд, натянутый на труп.
И хотя кажется, будто Центр стоит посреди дикой глуши, я знаю лучше. Мы всё ещё в пределах влияния Столицы. Эти леса – не природа. Это тщательно контролируемая территория. Патрули идут по маршрутам, которые мне самому доводилось утверждать.
Когда машина подъезжает ближе, проступают остальные детали. Окна – с решётками, стекло – усиленное, зеркальное. Чтобы никто не увидел, что творится внутри. Главный вход – настоящий форпост, с несколькими линиями проверки и оружейным арсеналом, способным отбить нападение отряда.
В пропагандистских материалах Совет изображает Центр Перевоспитания как маяк надежды. Как место, где омегам помогают раскрыть их «истинное предназначение».
Реальность говорит иное.
И только сейчас, наконец-то, я вижу её такой, какая она есть. Это не школа. Не лечебница.
Это тюрьма. Механизм по ломке личностей. По превращению людей в послушных кукол Совета.
И Айви провела в этом месте полжизни.
Запертая. Лишённая себя. Лишённая права быть человеком.
Меня накрывает желание выть. Или ломать шеи.
Я всё ещё делаю грёбаное коробочное дыхание – ту самую технику, которую Чума вбивал нам годами, – чтобы усмирить зверя внутри, пока машина подъезжает к воротам. Я показываю значок молодому бете-охраннику. Он вытягивается, его глаза расширяются, увидев мои знаки различия.
– К-к-командир Харгроув, – заикается он, дрожа, пока возится с панелью ворот. – Мы не ожидали… то есть, визит не был зарегистрирован, сэр.
– Потому что визит незапланированный, – говорю я ровно, холодно. – Личное дело. Решил заехать. Или мне позвонить отцу, чтобы он напомнил вам, что такое субординация?
Бета бледнеет, глотает воздух.
– Н-нет, сэр. Конечно, проходите.
Ворота открываются. Машина подкатывает к парадному входу. Я выхожу, поправляю китель. Гляжу на мрачный фасад, и внутри меня шепчет голос:
Ты сможешь. Ты всё выдержишь. Не сорвёшься. Ради неё.
Я захожу внутрь, мои шаги отдаются в пустоте холла. Секретарша поднимает глаза, вскидывает брови.
– Командир Харгроув! – почти визжит она, вскакивая. – Чем могу помочь?
– Мне нужна госпожа Эмилия. Немедленно.
Мелькает тень замешательства.
– Я… боюсь, госпожа Эмилия сейчас чрезвычайно занята. Возможно, вы могли бы записаться…
– У меня нет времени на записи, – рычу, наклоняясь к стойке. – Это дело первостепенной важности. Так вы её позовёте или мне начать звонить по инстанциям?
В углу два Ночных Стража в безупречных белых платьях и крошечных чепчиках вскидывают головы – и тут же, спотыкаясь, исчезают за дверью.
Секретарша бледнеет. Угроза ясна даже идиоту.
– Д-да, сэр. Немедленно, сэр.
Она почти бежит, скрываясь за двустворчатыми дверями. Я хожу по холлу туда-сюда, каждую секунду чувствуя, как раздражение нарастает волнами. Каждый инстинкт орёт: разнеси всё к чёрту, сорви этот глянцевый фасад и покажи миру гниль под ним.
Но я не могу. Пока нет. Мне нужно сыграть умно. Узнать всё. Собрать каждый клочок информации, прежде чем я сделаю свой ход.
Двери открываются, и выходит Эмилия – с натянутой улыбкой, блестящими, слишком натянутыми чертами. Её лицо оттянуто так, будто тугой пучок на голове тянет кожу назад. Но раздражение под маской заметно. Особенно в напряжённом прищуре глаз.
– Командир Харгроув, – произносит она, напуская фальшивую теплоту. – Какая неожиданная честь. Прошу прощения за задержку – вы застали меня врасплох.
– Уверен, – говорю я холодно, даже не пытаясь сгладить тон. – Но ждать нельзя. У меня появились… вопросы относительно омеги, которую вы отправили в мой отряд.
Улыбка Эмилии подрагивает, в глазах – тревога.
– Вопросы? Не понимаю. Айви была одним из наших самых… сложных случаев, но уверяю вас, мы сделали всё возможное, чтобы подготовить её к жизни с альфа-отрядом.
Сложных.
Меня передёргивает. Пальцы чешутся сомкнуться у неё на горле. Но я делаю вдох, вгоняя эмоции обратно под кожу.
– Она плохо адаптируется, – говорю я, проглатывая ложь. Она мерзкая, но необходимая. Чем менее довольным я выгляжу, тем меньше шанс, что здесь заподозрят, насколько она мне дорога – и решат использовать её как рычаг давления. Или, что хуже, попытаются вернуть её в руки Совета. – Она… замкнутая. Я надеялся, вы сможете рассказать подробнее о её прошлом. Помочь мне понять, как с ней работать.
Эмилия нахмуривается, но в её глазах вспыхивает хищный интерес.
– Понимаю. Но если быть честной… она вообще должна была уйти в племенной центр ещё несколько лет назад. Из неё вышла бы куда более… продуктивная омега. Для стаи она слишком… неподходящая.
Племенной центр.
Я чувствую, как пол внутри меня смещается. Как будто собираюсь разорвать эту суку на куски прямо здесь.
Попробуйте только. Я сотру эту страну в пепел.
Но выражение не меняется. Я улыбаюсь так, будто у меня костью скулы распирает.
– Думаю, в этом нет необходимости, – произношу ровно. – Мы ещё не готовы сдаваться. На самом деле, я бы хотел осмотреть Центр. Мои знания о подготовке омег… немного ограничены.
Эмилия моргает. Явно не ожидала этого. Но потом её губы растягиваются в резкую, самодовольную улыбку. Она проглотила наживку. Как и рассчитывал.
– Разумеется, Командир. Буду счастлива провести для вас экскурсию. Следуйте за мной.
Она уходит быстрым шагом, каблуки звонко стучат по мрамору. Я иду рядом, руки сцеплены за спиной – чтобы не было видно, как они дрожат от ярости. Хорошо бы Ночные Стражи не слышали, как хрустит в моём запястье – я стискиваю его так сильно, что кости протестуют.
Лучше уж ломать себе запястье, чем ломать ей шею – пока.
Эмилия ведёт меня по Центру Перевоспитания, демонстрируя «объекты» и «программы», созданные, по её словам, для «реабилитации» омег. Классы. Спальные корпуса. Спортивные площадки. Даже бассейн.
Но всё это – лишь дешёвый грим. Фасад, призванный спрятать то, что происходит на самом деле.
Омеги, которых мы встречаем, идут тихо, ровно, будто заводные. Плечи опущены. Взгляд в пол. Движения одинаковые, выверенные. Те, что в бассейне, не плавают – просто сидят у края, руки на бортике, безучастные лица обращены в никуда.
И повсюду охрана. С оружием. С пустыми глазами. Следят за каждым шагом, даже за моим.
– Как видите, Командир, мы обеспечиваем наших подопечных максимально внимательный уход, – произносит Эмилия тоном, который мог бы показаться искренним, если бы я не знал правду. – Каждая деталь их жизни под контролем: питание, нагрузка, общение, образовательные занятия…
Контролем. Гадкое слово. В нём – всё. И я думаю об Айви. О её несломленном духе, который сохранился вопреки всему. Несмотря на годы здесь.
Если бы её свет погас… я бы сжёг эту страну дотла.
Но внешне – лишь короткий кивок. Чёртов театр.
– Впечатляет, – говорю через стиснутые зубы, пытаясь быть хоть вполовину таким актёром, как Валек. Притворство – не моё. – Но ведь Айви проводила здесь не всё время, верно? Покажите мне нижний уровень.
Эмилия мгновенно напрягается. Можно подумать, что ей стыдно за происходящее там. Но я в такие сказки давно не верю.
– Разумеется, – ответ прозвучал скованно. – Следуйте за мной.
Мы спускаемся вниз. С каждым шагом воздух становится холоднее, тяжелее. Меняется даже звук – словно под нами другое здание. Настоящее.
Эмилия идёт молча. Напряжённо. Боязливо.
Мы подходим к массивной укреплённой двери.
– Это наше крыло с высоким уровнем охраны, – выдыхает она. – Для самых… сложных случаев. Вы видели его в прошлый ваш визит, пусть и мельком.
Тогда вы меня и ждали. Показуха для командира. Не реальность.
Дверь открывается со скрипом. Коридор впереди – длинный, тусклый, пропахший ужасом. Воздух – густой, гнилой, с запахом страха и отчаяния. Нет привычной сладкой ноты Айви – сейчас она не здесь, и от этого всё кажется ещё хуже.
Я шагаю внутрь. Звук моих ботинок отдаётся в бетон. Камеры по обеим сторонам – ржавые решётки, облупленные стены. В двух – силуэты. Омеги. Сутулые, высохшие, глаза пустые, как у живых мертвецов.
В прошлый раз Айви была единственной.
– Тут есть и другие? – спрашиваю, изображая скуку.
– Да. Недавно поступила новая партия из рейда на лагерь мятежников, – не моргнув, отвечает она. – Они оказали сопротивление, как вы понимаете.
Партия.
Как будто речь о грузовых контейнерах. Не о людях.
И всё – встаёт передо мной так ясно, что больно смотреть.
Как, чёрт возьми, я был настолько слеп?
Я не могу отделаться от мысли: не отправят ли эту «партию» туда же, куда должны были уйти те омеги из письма, найденного в кабинете моего отца. Кто знает, откуда они на самом деле привезены.
Эмилия быстро ведёт меня дальше по коридору – шаги короткие, щёлкающие, плечи жёсткие, подбородок подобран. Она не смотрит ни на клетки, ни на тех, кто в них гниёт. Как будто если не встречаться взглядом с чудовищем – его не существует. Как будто можно стереть собственные грехи, просто отвернувшись.
Может, она и способна так жить. Но я – нет.
Я вижу каждого. Слышу каждый всхлип, каждый дребезг цепей. Каждая нота – как нож под рёбра. Как напоминание: я тоже был частью этой системы. Я тоже закрывал глаза.
И вдруг – пронзительный крик. Острый, как лезвие, срывающий плоть, бьёт по стенам.
Я разворачиваюсь мгновенно, ладонь сама ложится на рукоять пистолета.
– Что, блядь, это было? – рычу я, голос сорван яростью.
Эмилия вздрагивает, лицо бледнеет.
– Это… это ничего, Командир. Всего лишь рутинная процедура…
Но я уже в пути. Иду быстро, рывками, почти бегу. Сворачиваю за угол – и останавливаюсь, чувствуя, как внутри всё звереет.
Омега, голая и дрожащая, висит на цепях, руки растянуты вверх, ноги едва касаются пола. Перед ней стоит молодой бета с самодовольной ухмылкой, держа в руках промышленный шланг высокого давления. Вода бьёт с такой силой, что кожа на её теле краснеет, лопается, вздувается. Её крики отражаются от стен, пронзая воздух.
Она смотрит на меня – на миг – умоляющим, паническим взглядом. И тут же получает струю прямо в лицо.
– Что это, нахуй, такое? – мой голос хриплый, осипший от ярости, настолько густой, что его можно резать ножом. Я стою на грани. На волоске.
Перед глазами – картинки, как я беру его за череп и вдавливаю в стену, пока не слышится мокрый хруст.
Эмилия ударяет по стеклу, привлекая внимание. Бета дергается, растерянно отводит шланг. Затем ему хватает жеста – и он выключает воду.
Она выходит вперёд, поднимая ладони примиряюще:
– Командир, прошу… это стандартная процедура. Терапия, помогающая омегам адаптироваться к новой жизни…
– Терапия? – выплёвываю я, чувствуя, как лицо дёргается от отвращения. – Это ты называешь терапией? Это пытка.
И тут меня прошивает мысль, ледяная как смерть:
Айви. Ей тоже это делали?
Вижу её в этом положении. Маленькую, хрупкую, бледную. Её кожа – рваная. Глаза – огромные от ужаса. Её крик...
В меня что-то врезается изнутри. То самое чувство – то, что толкнуло меня однажды сорвать позвоночник моему командиру, когда я узнал, что он делал с новобранцами под прикрытием власти.
Да, вот оно.
Монстр поднимает голову.
Эмилия продолжает, не замечая, что я в двух шагах от того, чтобы проломить стену черепом этого беты:
– Уверяю вас, Командир, всё основано на новейших научных исследованиях, одобренных Советом…
Я усмехаюсь. Сухо. Горько. Звериное.
– Научных? Да пошли вы. Садисты, а не учёные.
Но я не могу сорваться. Пока нет. Если я сейчас разорву эту комнату, сожгу это крыло, взорву Центр Перевоспитания – я потеряю всё. Айви. Доказательства. Возможность вытащить всех остальных.
Потеряю шанс добраться до самого сердца – до Совета. До моего отца.
Я могу спасти их. Могу разнести всё в пепел. Но только если сыграю правильно.
Так что я дышу. Втягиваю воздух, растягиваю ребра. Заставляю пальцы разжаться.
– Ладно, – выдавливаю я. На самом деле говорю себе: не сейчас. – Но я хочу полный отчёт по этой «процедуре». И хочу видеть остальное. Прямо сейчас.
Эмилия кивает резко, облегчённо:
– Конечно, Командир. Прошу, за мной.
Она отворачивается, спешит дальше по коридору.
Но моё внимание переключается мгновенно.
Бета выводит другую омегу – голова опущена, шаги волочатся, руки скованы цепью. Бета ухмыляется. Слишком широкая, слишком довольная ухмылка. Знаю такой взгляд. Видел его сотни раз у тех, кому доставляло удовольствие причинять боль.
– Кто это? – спрашиваю ровно.
Эмилия бросает взгляд поверх плеча:
– А, это Джейс. Один из самых перспективных наших охранников. Очень быстро растёт по службе благодаря своей преданности делу.
Слово «преданность» заставляет мои кулаки сжаться до хруста.
– Да? – приподнимаю бровь. – А кого он сопровождает?
– Одну из самых… трудных омег. Но уверяю вас, Командир, Джейс прекрасно справляется. Омегам с ним… повезло.
Повезло.
Меня едва не выворачивает. Я уже знаю тип таких «повезло».
И тогда меня прошивает:
Он был одним из тех, кто держал Айви? Кто охранял её? Кто…?
– Понятно, – говорю я ровно. – И чем же он так особенно квалифицирован?
Улыбка Эмилии делается особенно мерзкой:
– Для начала, он сын очень влиятельного члена Совета. И имеет… уникальный подход к реабилитации омег.
То есть получает удовольствие от сломанных девушек.
– Интересно, – улыбаюсь в ответ, позволяя стальной ноте прорезаться под вежливостью. – Хотел бы познакомиться. Обменяться опытом.
А потом размазать его мозги по стене.
Эмилия сияет от горделивого удовольствия:
– Разумеется, Командир. Джейс будет польщён.
Она ведёт меня дальше – коридор всё темнее, свет моргает, как в дешёвом ужастике. Запахи – тяжелее, душнее. Стоны, шепоты, тихие рыдания тянутся за нами, как шлейф смерти.
Мы сворачиваем за угол – и вот он.
Омега, которую он тащил секунду назад, уже нет. Могу лишь предположить, что он швырнул её в одну из тех клеток. Он высокий, широкоплечий, с коротко стриженными волосами и отвратительно самодовольной ухмылкой. Такой родился с властью в руках, которую не заслужил, и с тех пор каждый день тянет с неё сливки, вымещая всё на тех, кто слабее.
Таких я видел сотни.
И потом – вижу это.
У него нет одного пальца.
Да. Вот он, ублюдок.
Больше всего на свете мне хочется обхватить его горло руками, сжать так, чтобы он ощутил настоящий страх – тот самый, который он заставлял испытывать других. Чтобы понял: сейчас он перед кем-то сильнее. И кто не знает жалости – ровно как и он сам.
Когда я вырву ему позвоночник, засуну ему его же в задницу.
Но пока – нет.
– Командир Хэргроув, – произносит Эмилия, её голос льётся фальшивым мёдом. – Разрешите представить Джейса, одного из наших самых перспективных охранников.
Джейс делает шаг вперёд, глаза расширяются – почти трепет. Из властного садиста он превращается в льстивого ублюдка за долю секунды.
– Командир, – тянет он хриплым, неприятным голосом. – Для меня… честь познакомиться, сэр.
Он протягивает руку, и я пожимаю её. Сильнее, чем нужно. Достаточно, чтобы он скривился. Шершавый рубец на месте отсутствующего пальца задевает мою ладонь – и меня пробирает удовлетворение. Значит, ему было больно. Значит, я был там достаточно вовремя, чтобы они не смогли пришить эту падаль обратно.
– Честь взаимна, – говорю я сквозь зубы, заставляя себя улыбнуться. – Эмилия говорит, вы тут прямо восходящая звезда.
