Текст книги "Безумные Альфы (ЛП)"
Автор книги: Ленор Роузвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
Глава 2
АЙВИ
Первые лучи рассвета пробиваются сквозь занавески, вырывая меня из самого глубокого сна, что у меня был за многие годы. На секунду я не понимаю, где нахожусь. Мягкая ткань моего гнезда обнимает меня, а смешавшиеся запахи моих альф – сосна, дым, кожа и пряности – укутывают, как тёплое одеяло.
Мысль об этом одновременно будоражит и пугает. Я слишком долго бежала, слишком долго боролась против самой идеи принадлежать кому-то – тем более целой стае закалённых войной солдат. Но здесь, утонув в безопасности их импровизированного логова, я почти могу поверить, что всё может быть иначе.
Почти.
Валек шевелится рядом, его рука сильнее сжимает мою талию. С другой стороны Виски тихо посапывает, его тёплое дыхание щекочет мой подбородок. Я позволяю себе пару секунд просто смотреть на них – на этих свирепых мужчин, которые почему-то стали моими… защитниками.
Сон сгладил суровые линии лица Валека, делая его моложе… почти уязвимым. У меня перехватывает дыхание. Я знаю тьму, что скрывается за его глазами, знаю, на какую жестокость он способен. Но сейчас… сейчас он просто мужчина, тёплый и надёжный.
Виски тоже кажется другим в мягком утреннем свете. Его обычная дерзкая ухмылка исчезла, уступив место чему-то мягкому, настоящему. Каштановые волосы падают ему на лоб беспорядочными прядями. Мне хочется заправить их назад, коснуться его челюсти.
Что, блядь, со мной не так?
Привязываться – опасно.
Я не могу позволить этого.
Не буду.
Но, чёрт возьми, я уже привязалась. Эти альфы, эта стая – они уже въелись под кожу, засели в костях. Мысль о том, чтобы снова уйти… чтобы снова быть одной… больно отдаёт в груди.
Снаружи раздаётся звук. Я мгновенно напрягаюсь, вслушиваясь. По гравию шуршат шаги. Негромкие голоса. За ночь я успела привыкнуть к тому, как альфы сменяют друг друга на постах, их приглушённые разговоры доносятся снизу.
Но сейчас – другое.
Острее.
Опаснее.
Глаза Валека распахиваются мгновенно – как будто он и не спал вовсе. Он уже тянется к ножу у бедра.
– Оставайся здесь, – рычит он сиплым, утренним голосом.
Я подскакиваю, качая головой.
– Я пойду с тобой.
Бровь взлетает вверх.
– Да ни хрена.
Я открываю рот, чтобы возразить, но он уже встаёт, движется плавно, хищно. И выходит, закрыв дверь.
Щелкает замком.
Сучонок.
Я раздражённо хлопаю себя на кровать. Виски наблюдает за мной, уголок его рта дёргается от сдерживаемого смеха.
– Слушай, – прохрипел он переворачивается на бок. – Пока ждём, я могу предложить пару способов скрасить ожидание…
Он тянется ко мне – и я врезаю коленом ему в живот.
Хрип, как у человека, которому выбили воздух.
– Бляяядь… – стонет он, сворачиваясь калачиком. – Ну всё, я так понимаю, жар у тебя точно прошел.
Жар.
Мой цикл течки.
Воспоминания накрывают, как цунами.
Нужда.
Горящее тело.
Их руки. Их рты. Их члены…Меня бросает в жар и холод одновременно – стыд, желание, всё перемешано.
Я сверлю его убийственным взглядом.
Он поднимает руки в притворной капитуляции:
– Принял сообщение. Без вопросов.
Я отворачиваюсь к окну, подтягиваю колени к груди. Напряжение внутри – почти живое, тесное. Я ненавижу это чувство – бессилие, страх… но разве мне есть чего бояться? Да, меня заперли здесь, в башне. Но мои альфы рискуют жизнью ради моей безопасности.
Мои альфы.
Вот это пугает куда больше.
Когда я начала думать о них как о своих? Когда позволила себе принимать их защиту? Их силу?
Это жар.
Всего лишь последствия.
Химия, инстинкты.
Ложь.
Мы все знаем, что это ложь.
То, что между нами формируется… реальное. И именно это страшит больше всего.
За окном мелькает что-то красное. Я вытягиваю шею, пытаясь разглядеть сквозь щель в занавесках. Но с этого угла почти ничего не видно.
Я срываюсь с кровати и подбегаю к окну, стараясь не задеть занавеску. За моей спиной Виски выдает какое-то особенно красочное ругательство, и слышно, как он поднимается с матраса, но я его игнорирую.
Дверь гостевого дома распахнута настежь. Снаружи толпятся мужчины, суетливо грузя машины, будто кто-то поджёг им пятки. У меня скручивает живот в узел.
Среди всей этой суеты один мужчина притягивает мой взгляд, как магнит. Он ходит кругами по периметру – не просто ходит, а ставит метки, как хищник на своей территории. Ветер треплет его плащ: кричаще-красное пятно на снегу, вспышки цвета крови на белом фоне. Под тканью мелькают сухие, жёсткие мышцы.
Шрам, пересекающий его лицо, тянет угол губ в постоянную ухмылку – мерзкую, липкую, от которой хочется скрестить руки на груди. Он поворачивается, проводя взглядом вокруг сквозь тёмные круглые очки на прямом хищном носу – и я мгновенно пригибаюсь, хотя понимаю, что он не может меня увидеть.
Каждый миллиметр его тела кричит об одном: опасность.
То, как он двигается – расслабленно, но под этой расслабленностью пружина. То, как слушает своих людей – всё слышит, всё считает. То, как пальцы лежат рядом с спрятанным оружием – словно он жаждет повода.
Это явно он.
Николай.
Я чувствую тепло тела Виски ещё раньше, чем слышу или замечаю его – он уже стоит вплотную за мной. Огромные руки захлопываются вокруг моей талии, как капкан, прижимая меня к его горячей груди.
Тело реагирует быстрее, чем мозг. Рык, голые зубы, я разворачиваюсь и впиваюсь клыками ему в предплечье. Вкус меди мгновенно заполняет рот, и по жилам расползается хищное, глубокое удовольствие.
Ну здравствуй, старая привычка.
Мы снова кусаемся.
Виски рычит, но не отпускает. Его хватка только крепче, он поднимает меня, прижимая к себе так сильно, что я едва могу дышать.
– Ох уж нет, – ворчит он мне в ухо, унося меня обратно к кровати, пока я колочу его ногами и руками, продолжая держаться зубами за мясо его руки.
Он швыряет меня на матрас и сам наваливается сверху. Вес огромный, воздух вышибает – челюсти разжимаются сами собой. На секунду меня накрывает паника, но… двигаться невозможно, а давление его тела странно… успокаивает.
Или, может, это просто потому, что мне, блядь, не хватает воздуха.
Но я таю под ним.
Ненавижу себя за это.
– Полегче, дикарка, – шепчет он мне в ухо. – Никто тебя не тронет.
Горький смешок рвётся сам собой. Я слышала это слишком много раз, чтобы верить. Но даже когда цинизм поднимает голову, другая часть меня – омеги, предательская – хочет верить.
Особенно после прошлой ночи.
– Я тебя отпущу, – продолжает он, откатываясь на бок. – Но далеко ты не уйдёшь. Поняла? Мы не можем рисковать, чтобы эти уроды увидели тебя. Того, что они уже поняли, что здесь есть омега, достаточно. Им совсем не нужно знать, какая ты красивая.
Сердце пропускает удар.
– Они знают, что я здесь? – шепчу.
– Да, – выдыхает он, ложась на бок. Но пальцы всё ещё охватывают моё запястье полностью, как наручник из плоти. Я дёргаю руку.
Ноль шансов. Не вырваться.
Он смотрит мягче, чем обычно, и кончиками костяшек – побитых, царапанных – отодвигает мне прядь с глаз.
– Мы не можем потерять тебя, маленькая дикарка. Ты понимаешь это, да?
Да.
И всё равно… я не могу позволить себе в это верить.
Я сама тянусь к его руке, почти машинально.
– Понимаю, – бурчу.
На какое-то время отпущу поводья. Поиграю в их «хорошую маленькую омегу», дам им меня охранять. Но нельзя забывать, кто я есть. И кем я была всегда.
Одна.
Выжившая.
Он ещё не знает, но он меня потеряет. Они все потеряют.
Когда придёт время – я сделаю то, что должна, чтобы вернуть себе свободу.
Даже если это значит оставить их позади.
Глава 3
ВАЛЕК
Я выхожу из особняка вместе с Тэйном, Призраком и Чумой, после ночи, полной дерьмового сна и смены караулов. Виски остался внутри – присматривать за Айви.
Вот и всё.
Момент истины.
Я натягиваю на лицо свою спокойную, ровную маску – лёгкая улыбка обходительного хозяина ложится на черты так же естественно, как перчатка на руку. Николай и его люди уже стоят у машин, загружая последние ящики. Они оборачиваются, как хищники, оценив взглядом нашу четвёрку.
– Прайтел, – вызывает Николай, его шрам разрывается ухмылкой. – Ещё раз благодарю за гостеприимство. Было приятно иметь дело.
Я кивком отвечаю на его фальшивое тепло, идеально изображая вежливую благодарность:
– Взаимно. Надеюсь, это лишь начало долгого и прибыльного сотрудничества.
Николай одобрительно хмыкает и хлопает меня по плечу – слишком фамильярно, слишком уверенно. Улыбка у меня всё такая же, а вот зубы я сжимаю так, что хрустит челюсть.
Он клюнул.
Всё сработало.
Ещё вчера я не был уверен – но игра держится. Мы на шаг ближе к тому, чтобы пролезть в самое нутро их сети. И ровно в этот момент выражение Николая меняется – смех гаснет, лицо становится каменным.
– Есть ещё кое-что, – говорит он тихо, увлекая меня в сторону, за пределы слышимости остальных Призраков. – То, о чём я хотел поговорить наедине.
Я напрягаюсь – каждый мускул словно наливается сталью.
Но Николай не обвиняет. Не вытаскивает оружие. Не орёт, что нас раскусил.
Он наклоняется ближе, горячее дыхание касается моего уха:
– Как соотечественнику, хочу дать тебе предупреждение, – шепчет он. – Совет… они лезут в наш бизнес. И не в хорошем смысле.
У меня внутри что-то холодеет.
Совет? В чёрном рынке?
Они ведь должны бороться с преступниками, а не торговать рядом с ними.
Хотя… власть всегда продажна. Логично.
– Что именно? – спрашиваю я спокойным, нейтральным тоном. – Оружие?
Он покачивает головой и хрипло усмехается:
– Среди прочего. Омеги – тоже.
Я застываю.
Омеги?
Совет торгует омегами?
Одно дело – то, что они покрывали зверства Центр Перевоспитания. В их ёбаной утопии это до сих пор «законно». Но лично участвовать в том, что они используют как оправдание своей власти?
Это был бы заголовок на первую полосу.
Если Николай говорит правду.
А может, это проверка – увидит, как я отреагирую.
– Ты уверен? – уточняю, приподнимая бровь.
Его взгляд сужается. У меня ускоряется пульс, но лицо остаётся непроницаемым.
Он кивает:
– Мой человек рассказал: к нему подошёл член Совета. Хотел наладить перевозку омег в Райнмих.
Эти жадные засранцы…Он не врёт.
Я это чувствую.
– Зачем? – спрашиваю.
Николай скалится:
– Сказал, что нехватка «подходящих невест». Надо поднимать рождаемость. Что не сильно отличается от этих ваших плем… – он осекается, поправляется: – размножительных комплексов в Райнмихе. Но слухи говорят, что некоторых омег ждёт куда более мерзкая судьба. После того как альфы… закончат с ними.
– И что за судьба? – спрашиваю я, хотя ответ заранее царапает изнутри.
Его губы скривились в горькой усмешке.
– Невинной плотью можно наслаждать множеством способов, если понимаешь, к чему я клоню.
У меня в животе что-то сжимается – тошнота, редкая для меня.
– Твой человек согласился на сделку? – спрашиваю я, подавляя отвращение.
Николай громко, резко хохочет:
– Разумеется. На Внешних Рубежах понятия морали не существует. У курьеров – тем более. Но если кто-то из этих советских сукиных сыновей решит его кинуть… пуля у него уже припасена.
Я киваю, принуждая себя отражать его жестокую лёгкость, хотя внутри всё выворачивает. Я не мягкотелый – никогда им не был, – но странная привязанность к Айви, похоже, превратила мой мозг в кашу. Одна мысль о том, что кто-то посмеет обращаться с ней как с товаром, вызывает желание засунуть руки кому-то в грудную клетку и попереставлять органы, пока ярость не утихнет.
– Умный человек, – бурчу я.
Николай кивает и разворачивается к своим людям:
– Ладно, Прайтел. Не буду тебя задерживать. Береги себя. И… смотри в оба. Совет – не те, кому можно доверять.
– Я запомнил, – отвечаю я.
И вот – они уезжают.
Машины взревели, взметая вверх снежную пыль, землю и осколки льда. Я стою, пока последний автомобиль не исчезает за поворотом, а внутри меня всё звенит – будто это не слова были, а выстрел.
Только когда конвой растворяется в белой пустоте, я поворачиваюсь к своим.
Тэйн идёт первым, взгляд – острый, как нож.
– Что он сказал? – его голос хриплый, опасный.
И в этот момент маска, которую я носил всю ночь, падает. Баланс власти сдвигается обратно: я – пёс на поводке. И этот грёбаный чип в основании моего черепа отлично напоминает об этом. Один неверный шаг – и он мгновенно выключит меня.
У меня тяжелеет язык. Как вообще это объяснить? Я убивал без сожалений, пытал без колебаний – но это… это другое. Поганое. Неправильное.
– Совет, – выдыхаю я, голос как наждак. – Они торгуют омегами.
Тишина падает, как лезвие. У Чумы расширяются глаза. Призрак рычит – низко, устрашающе, звук рвёт воздух. Шарф на его лице дрожит вместе с ним. Лицо Тэйна каменеет, челюсть сжимается так сильно, что я почти слышу треск эмали.
– Объясни, – приказывает он. Голос – колотый лёд.
Я провожу рукой по волосам, с трудом подбирая слова.
– Николай сказал, что Совет выходил на чёрных курьеров. Хотят переправлять омег в Райнмих. Официально – мол, не хватает “достойных невест”, надо поднимать рождаемость, подкармливать своих союзничков. Но он… – я морщу губы, отворачивая взгляд, будто вкус этих слов можно смыть. – Он намекнул на… каннибализм.
Чума прищуривается:
– Это не вяжется. Это звучит безумно даже для них. Совет всегда держал жёсткий контроль над размножительными комплексами.
– Я не говорю, что это правда. Я говорю, что он сказал. – Я поднимаю ладони в жесте капитуляции.
Призрак рычит сильнее. Его огромная фигура дрожит от бешенства. И я понимаю.
Мы – монстры. Да, чёрт возьми. Но мы всю жизнь считали, что боремся хотя бы за что-то. Они – особенно. Я – только делаю вид. И Тэйн… Тэйн больше всех хочет верить, что он хороший человек, даже если это ложь. Поэтому то, что он сейчас молчит – ни капли не удивляет.
Он начинает ходить взад-вперёд, оставляя борозды в снегу:
– Он оружейник. Он может лгать, – бормочет он.
– Может, – соглашаюсь я. – Но учитывая то, что уже открыто поддерживал твой отец… разве это звучит слишком неправдоподобно?
Чума выдыхает:
– Пиздец.
Я наблюдаю, как они переваривают эту бомбу. Недоверие. Гнев. Отвращение. Шок. Почти забавно. Мы все – убийцы, палачи, уроды. А теперь стоим, охуев от того, что Совет оказался ещё хуже.
Тэйн ходит всё быстрее, шаги – тяжёлые, злые.
– Нам нужно это проверить, – рычит он. – Если это правда…
Он не заканчивает фразу. И не нужно.
Мы все понимаем, что означает такая новость, если Совет действительно замешан в торговле омегами.
Всё, за что мы воевали. Каждая операция, которую выполняли по их приказу. Каждая кровь, которую проливали без вопросов. Всё становится испорчено.
Бессмысленно.
Ложью.
Всё, что мы делали – было абсолютно, чудовищно тщетно. А теперь, ко всему прочему, у нас есть Айви. Наше слабое место. Наш якорь и наша гибель.
Это пиздец. Я знаю, что это пиздец.
Мне вообще не должно быть до неё дела. Она должна быть для меня никем. Просто очередным заданием. Ещё одним телом, которое надо сохранить живым, потому что так приказано. Я не такой, как остальные, цепляющиеся за жалкие концепции чести и долга.
Я здесь, потому что это лучше, чем камера или могила.
И не по какой-то благородной причине.
Но я никак не могу выбить из головы картинку того, как её продают с аукциона, передавая из одних жадных лап в другие. Как её глаза – эти яркие синезелёные осколки – тухнут. Как её дух ломают так же, как он уже был сломан, когда Тэйн впервые привёз её к нам…
От этой мысли мне хочется сжечь весь ебаный мир дотла.
– Мы защищаем то, что наше, – вырывается у меня раньше, чем я успеваю остановить себя.
Остальные оборачиваются. Удивление – открытое и резкое. Я не тот, кого ассоциируют с защитой.
Скорее наоборот.
Я пожимаю плечами, пытаясь скрыть абсолютно неуместную искренность:
– Если мы подведем Айви – это то же самое, что самим пустить ей пулю в лоб. И если Совет действительно в этом замешан, она никогда не будет в безопасности, пока мы держимся у них на поводке. Или у твоего отца, – говорю я, глядя Тэйну прямо в глаза.
Он держит мой взгляд несколько секунд. Потом медленно кивает – редкое признание.
– Согласен. Мы защищаем нашу омегу. Во что бы то ни стало.
– И какой план? – спрашивает Чума, скрещивая руки на груди. – К Совету с этим не пойдёшь.
– Нет, – отвечает Тэйн, мрачный до костного мозга. – Пока что держим рот на замке. Нам нужна информация. А не предположения.
Я киваю, переключаясь на рабочий тон:
– Я свяжусь со своими источниками. Посмотрю, что можно достать.
Тэйн бросает в мою сторону резкий предупреждающий взгляд:
– Осторожнее. Если Совет поймёт, что мы копаем…
Заканчивать не нужно. Все знают, что бывает с теми, кто переходит Совету дорогу. Даже их приручённые монстры не бессмертны.
– Я всегда осторожен, – ухмыляюсь я. Без тени настоящей улыбки.
Мы направляемся обратно в особняк.
А в моей голове – вихрь, из которого невозможно вырваться.
Если Совет в этом замешан – что ещё они скрывают? Насколько глубока эта гниль? И что, чёрт возьми, нам делать?
Совет не понимает, кого они разбудили.
Каких мстительных демонов породило их предательство.
Но они узнают.
И пусть Бог смилостивится над их жалкими душами, когда мы придём за ними.
Потому что мы точно не станем.
Глава 4
АЙВИ
Я просыпаюсь рывком – сердце бьётся в груди так громко, будто пытается пробить рёбра. Несколько секунд я не понимаю, где нахожусь, и паника, быстрая и острая, как нож, скользит под рёбрами.
Но затем память накатывает сразу, волной.
Горный особняк.
Призраки.
Моя течка.
В одно мгновение всё возвращается – то жгучее, всепоглощающее желание, их руки на моём теле, их губы на моей коже. Командная тяжесть Тэйна. Насмешливые, уверенные прикосновения Виски. Темная, пугающая нежность Валека. Бережные руки Чумы, от которых я до сих пор не знаю, чего мне хочется – спрятаться или потянуться навстречу.
Я зажмуриваюсь, будто это могло бы стереть воспоминания.
Это позади.
Это кончено.
И никогда больше не должно повториться.
Прошла неделя с той разрушительной миссии. Неделя с тех пор, как я позволила себе расслабиться. Неделя, за которую я поняла самое страшное – эти мужчины представляют для меня опасность, о которой я раньше даже не думала.
Не потому что причинят мне боль.
А потому что я могу начать… заботиться.
О них. О всех.
А это слабость. Смертельная.
Я медленно поднимаюсь, скривившись от ноющей боли в руке. Рана заживает хорошо – Чума буквально живёт за дверью моей комнаты, следя каждые три часа, чтобы не воспалилось. Но боль всё ещё напоминает, как близко я была к тому, чтобы просто… исчезнуть. И как сильно я в итоге обязана мужчинам, которых когда-то ненавидела.
Которых теперь уже не ненавижу.
Да, это единственное, что я могу признать честно.
Я опускаю ноги на мягкий ковёр – он такой тёплый, такой домашний, что у меня внутри что-то сжимается. Комната – моя комната – спокойная, уютная, лишённая роскоши, но не холодная. После Центра Перевоспитания или после бесчисленных ночей в тентах в Окраинах – это почти рай.
Но не сама комната делает это место похожим на дом.
Гнездо.
Моё гнездо в углу – скромная куча одеял и подушек – притягивает взгляд. В горах оно было роскошным, окутанным мехами и тёплыми тканями, созданное специально под мою течку.
Теперь – снова простое. Практичное. Гнездо выжившей, а не балованной игрушки.
Так безопаснее. Так правильно. Чем меньше я привыкну к мягкому, тёплому, защищённому – тем легче будет уйти.
Потому что я всё равно уйду.
Когда заживу. Когда приду в себя. Когда смогу двигаться быстро и бесшумно. Когда они снова начнут доверять мне настолько, чтобы ослабить хватку.
Не сейчас. Но скоро.
Это единственный путь сохранить себя. Единственный способ защитить сердце от того странного, опасного искушения, которое приносят с собой эти альфы.
Они за эту неделю будто изменились. Всё ещё рядом, всё ещё следят. Я чувствую их взгляды – тёплые, тяжёлые, слишком внимательные. Но они не давят. Не требуют. Оставляют пространство, словно знают, как легко меня сейчас спугнуть.
И ещё… что-то произошло.
Они вернулись после разговора с Николаем другими. Разбитыми. Я помню выражение лица Тэйна – стальное, словно он держит в себе тайфун. Грубая ярость, которая делала взгляд Валека даже более безумным, чем обычно. Тень в глазах Чумы.
Но я не спрашиваю. Это не моё дело. Чем меньше я знаю – тем легче уйти. Тем проще будет оборвать всё.
Я как раз натягиваю чистую рубашку, когда в дверь раздаётся стук.
Я замираю, сердце мгновенно поднимается куда-то в горло. Это глупо – паника, резкая, необъяснимая. Здесь безопасно. Настолько безопасно, насколько вообще может быть в этом мире.
Но старые страхи цепкие.
И какая-то часть меня всё ещё та девочка, которая сидела в тени и молилась, чтобы монстры прошли мимо.
– Айви? – глубокий голос, слегка глухой сквозь дерево. Валек.
Я втягиваю воздух, силой заставляю себя разжать кулаки.
Он меня не тронет. Никто из них – нет.
Я верю в это теперь… даже если ещё не позволяю себе доверять.
Подхожу к двери и открываю, подбородок поднят – жест, который выглядит уверенно, но я не чувствую себя такой. Мне нужно показать им, что те стены, что осыпались во время течки, уже стоят на месте.
Показывать – им.
Помнить – себе.
Валек стоит в проёме, холодные серебристые глаза пробегают по мне, как сканер. Ищут угрозы. Боль. Страх.
Психопат – да. Но всё равно альфа.
И защитник – даже когда я этого не хочу.
– Чума хочет тебя видеть, – произносит он без лишних слов. – В медблоке.
Я хмурюсь. – Зачем?
На губах вспыхивает его фирменная полуухмылка – белые зубы, едва заметный вызов.
– Спроси его, маленькая омега. Я всего лишь посыльный.
Губы сами дергаются – то ли от раздражения, то ли от чего-то куда более опасного.
Я ему никакая не маленькая. Ничья.
Даже если моё тело во время течки вопило обратное.
Но я не спорю.
Просто выхожу в коридор. Он идет рядом – близко, слишком близко. От него идёт тепло, и каждый нерв под кожей начинает вибрировать, будто его присутствие – ток.
Я сжимаю зубы. Игнорирую его. Игнорирую себя. Смотрю только вперёд – в сторону клиники, дорогу к которому теперь знаю лучше собственной ладони.
Чума ждёт сразу у входа – маска на месте, поза ровная, точная. Он поднимает голову при моём появлении.
– Айви. Как раз вовремя. – Он хлопает ладонью по столу, от чего бумага хрустит. – Прыгай.
Я колеблюсь. Мой взгляд сам тянется к Валику.
Он облокотился на стену, руки скрещены. Смотрит.
Он всегда смотрит.
Чума замечает.
– Валек, оставь нас. Нужно обсудить кое-что… личное.
Глаза Валека опасно сужаются, но он отлипает от стены.
– Конечно, док. Буду прямо за дверью. Если что.
Слова звучат будто небрежно, но под ними – сталь, обет. Он не уйдёт далеко. Он не даст никому ко мне приблизиться. И от этого внутри всё… путается.
Слишком много. Слишком сложно.
Я отвожу глаза, пока он уходит, и поднимаюсь на стол.
Чума подходит ближе – его руки в перчатках осторожны, почти… мягки. Он снимает повязку, и я стараюсь не дёрнуться.
Он трогает меня так, как трогает врач.
Это просто осмотр.
Это ничего общего не имеет с тем, как он прикасался ко мне тогда – с той осторожной, почти благоговейной нежностью, от которой у меня перехватывало дыхание.
Но тело помнит.
Я чувствую призрак тех рук, того голоса, того шёпота.
Хватит.
Я резко выдыхаю, отгоняя наваждение. Тогда – было. Теперь – нет. Сейчас я просто пациентка. Их ответственность.
– Заживает хорошо, – бормочет Чума, касаясь ранки. – Никакого воспаления. Швы крепкие.
– Отлично. – Голос у меня чужой, ровный. – Я могу идти?
Он замолкает, голову слегка наклоняет. Даже под маской я чувствую его взгляд – сосредоточенный, острый.
– Ты замкнулась, Айви. – Его голос тихий, но уверенный. – Больше обычного.
Я пожимаю плечами. Это движение тянет кожу, но я не подаю вида.
– Всё нормально.
– Правда? – Он скрещивает руки, маска наклоняется. – Потому что со стороны ты выглядишь… потерянной.
Слово ударяет прямо в цель. Как удар кулаком под рёбра.
Потерянной.
Так он меня видит? Как маленькую девочку, выбившуюся из мира, который слишком огромен и жесток?
Нет.
Нет.
Я не потеряна. Я не слабая.
И я не позволю ни одному альфе – даже им – заставить меня забыть это.
– Я не потерялась, – говорю я, холодно, твёрдо, как камень. – Я прекрасно знаю, кто я. И кем я точно не являюсь.
Чума молчит.
Долго.
Его взгляд – скрытый маской, за янтарными линзами – всё равно прожигает меня насквозь. Он видит слишком много. Слишком ясно.
Потом он тихо вздыхает.
– И кто же ты, Айви? – спрашивает он мягко. – И кем ты не являешься?
Не ваша.
Не их.
Ничья.
Слова жгут язык, горькие, как уксус.
Но я проглатываю их, загоняю поглубже, как рвоту.
– Я не та, кого нужно нянчить, – выдыхаю, сжимая пальцами шуршащую бумагу на столе. – Я не игрушка и не домашний питомец. Я выжившая. И буду делать всё, что нужно, чтобы ею оставаться.
Чума медленно кивает, будто соглашаясь – или смиряясь.
– Я знаю, что будешь, – говорит он тихо. В его голосе слышна боль. – Но выживание – это не жизнь, Айви. Ты заслуживаешь большего, чем просто цепляться за край. Ты заслуживаешь счастья. Заслуживаешь любви.
Любви.
Слово обрушивается на меня, как удар. Я вздрагиваю, будто он распустил мне пощёчину. Сердце ломится из грудной клетки, горло сжимается.
Любовь – это сказка.
Сон.
Ложь для мягких, наивных существ.
– Мне не нужна любовь, – хриплю я, отворачиваясь. Горечь поднимается к глазам. – Мне никто из вас не нужен. Мне нужно только, чтобы меня оставили в покое.
Чума склоняет голову – жест понимающий, но болезненный.
– Если это правда то, чего ты хочешь, – тихо произносит он. – Мы примем это. Все. И мы никуда не уйдём. Мы рядом. Пока ты сама не скажешь иначе.
Я резко поднимаю взгляд. Это обещание. Тихое. Непоколебимое. Настоящее. И именно то обещание, которое я не могу принять. Не имею права принимать. Потому что если позволю себе в него поверить… Если дам себе расслабиться, довериться… Я сломаюсь. Окончательно. Безвозвратно.
Поэтому я делаю единственное, что могу.
Я становлюсь твёрдой. Холодной. И отталкиваю его. Отталкиваю их всех – рукой, голосом, сердцем.
– Мы закончили? – спрашиваю я ледяным тоном.
Чума медлит. Его пальцы постукивают по бедру. Его тело излучает неловкость. Он нервничает.
Плохой знак.
– Вообще-то… нам нужно обсудить ещё кое-что.
В животе всё сжимается. Я слишком хорошо научилась читать его, даже сквозь маску – и сейчас он тревожен. Он боится сказать то, что собирается сказать.
– Что? – спрашиваю я настороженно.
Он откашливается – глухой, удивительно человеческий звук.
– Твоя течка прошла… нестандартно, – начинает он осторожно. – Риск… скажем так, последствий после первого раза меньше, чем обычно, но… если в будущем не использовать защиту…
Он замолкает, словно язык запутался.
И тут меня накрывает.
Я бледнею. Дыхание рвётся.
– Чего? – выдавливаю я, хотя уже знаю.
Хотя знала всё это время. Надеялась не думать. Не смотреть правде в глаза.
Чума выдохнул – устало, тяжело.
– Речь о возможной беременности.
Слово режет, как нож прямо по коже.
– Не знаю, сколько вам рассказали в Центре, – продолжает он мягко. – Но когда омега в течке оказывается под узлом, всегда существует вероятность...
– Я знаю, откуда берутся дети, – резко обрываю я, голосом – как бритвой.
Он поднимает ладони в примиряющем жесте.
– Прости. Я не хотел показаться покровительственным. Я лишь хочу, чтобы ты понимала, что может быть.
Я киваю дрожащей головой – резким, нервным движением.
Конечно я понимаю. Я понимала всегда. Это причина, по которой я боролась со своей меткой. Причина, по которой я выжгла её сама. Причина, по которой я бежала, пряталась, жила как зверь.
Омега – значит уязвимость. Омега – значит тело не принадлежит тебе. Омега – значит биология, которая может раздавить тебя, как капкан.
Дети…
Я не знаю, хочу ли их когда-либо.
Но точно знаю, что не хочу их сейчас.
И знаю, что ребёнок для омеги-набегу – это приговор.
Тяжесть. Груз.
Та же тяжесть, что несла моя мать.
Она была беременна мной, когда сбежала из племенного центра. Тем единственным ребёнком, которого ей разрешили держать на руках.
Её «чудом», как она говорила.
– Я могу сделать тест, – мягко предлагает Чума. – Убедиться точно. Если ты хочешь. Если ты готова.
Готова ли я? Часть меня хочет сбежать. Спрятать голову в песок. Заставить себя поверить, что никакого разговора не было.
Но я поднимаю голову. Я всегда смотрела страху в лицо. Всегда шла навстречу худшему. Я – выжившая.
– Ты предполагаешь, что я вообще собираюсь спать с кем-то из вас ещё раз? – сухо бросаю я, поджав губы.
Это должно прозвучать колко. Я хочу, чтобы прозвучало колко. Но в моей груди что-то сжимается – слишком резкая эмоция, чтобы я могла её назвать.
Чума не смеётся. Не ухмыляется. Не делает никаких язвительных замечаний, которыми он иногда бросается как лезвиями. Он просто смотрит на меня – тихо. Внимательно. Почти бережно.
– Нет, – говорит он после короткой паузы. – Я ничего не предполагаю, Айви. Это твоё дело. Твоё решение. Я просто хочу, чтобы у тебя был выбор. Чтобы ты не жила в постоянном страхе последствий.
Выбор. Слово, которое не принадлежит омегам. Не в этом мире. Не в этой системе. И всё же… он говорит его так, будто это что-то естественное. Базовое. Как дыхание.
Я фыркаю, пытаясь оттолкнуть странное тепло, ползучее и опасное.
– Ну, допустим, – мямлю я, стараясь удержать сарказм. – Допустим, мне вдруг взбредёт в голову совершить глупость и снова лечь с одним из вас. Или всеми. Это что, значит, ты просто выпишешь мне нелегальные таблетки и сделаешь вид, что ничего не заметил?
Чума слегка наклоняет голову – жест, который всегда заставляет меня ощущать, что меня видят насквозь.
– Если ты попросишь – да, – отвечает он спокойно. – Я сделаю всё, чтобы ты была в безопасности. Чтобы твой выбор был именно твоим, а не продиктован страхом, давлением или системой, которая всю жизнь пыталась отнять у тебя право решать за себя.
Моё сердце делает странный прыжок. Кому-то вроде него… не должны быть важны такие вещи. Не должны.
– И это всё? – тихо спрашиваю я. Голос предательски дрожит. – Никаких условий? Никаких “раз уж ты в нашей стае, то…”?
– Нет. – Он качает головой. – Айви, мы не Центр Перевоспитания. И не племенной блок. Ты не наша собственность. Ты – человек. И нам важно твоё “да” ровно так же, как и твоё “нет”.
Опять это чувство. Словно внутри меня треснула ещё одна тонкая стеночка, которую я годами строила, кирпич за кирпичом.
Тепло.
Опасное.
Сбивающее дыхание.
Я прорываю его холодом.
– Ну, предположим, это всё звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, – бросаю я, хмуря брови. – Альфы не бывают такими щедрыми.
Чума делает шаг назад, давая мне пространство, будто слышит каждое моё невидимое напряжение.
– Мы не щедрые, – тихо говорит он. – Мы просто хотим, чтобы с тобой больше никогда не поступали так, как поступали раньше.
