Текст книги "Безумные Альфы (ЛП)"
Автор книги: Ленор Роузвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
Глава 27
ПРИЗРАК
Жёсткий белый свет выжигает глаза.
Ослепляет.
Стерильный.
Холодный.
Металл впивается в плоть.
Фиксаторы врезаются глубоко.
Выхода нет.
Голоса гудят вокруг.
Клинические.
Отстранённые.
Жестокие.
– Зафиксировать конечности.
– Проверить жизненные показатели.
– Подготовить к первичному сканированию.
Мышцы напрягаются сами собой.
Каждый инстинкт орёт – драться.
Рваться.
Вырваться.
Но я не могу.
Не буду.
Ради неё.
Только ради неё.
Надо мной склоняется лицо.
Мужчина.
Пожилой.
Соль с перцем в волосах.
Глаза – как у дохлой рыбы за толстыми стёклами очков.
Этот – из Райнмиха.
Акцент выдаёт.
– Снимите намордник. Я хочу осмотреть ротовую полость.
Паника вспыхивает в груди.
Горячая.
Острая.
Нет.
Только не это.
Пожалуйста, нет.
Что угодно – но не это.
Холодный металл скользит по коже, когда намордник снимают.
Воздух ударяет по изуродованному лицу.
Уязвим.
Оголён.
Медсестра быстро отступает. Лицо белеет.
– О боже… – шепчет она.
Поворачивается, прикрывая рот рукой.
Учёный цыкает.
– Возьмите себя в руки, – резко говорит он. – Это редчайшая возможность. Мы должны задокументировать всё.
Он наклоняется ближе.
Слишком близко.
Его дыхание накрывает меня.
Застоявшийся кофе.
Мята.
Меня тянет блевать.
– Откройте рот, – приказывает он.
Я не двигаюсь.
– Я сказал – открой рот.
Я по-прежнему не подчиняюсь.
Раздражённый вздох.
И тут боль взрывается – пальцы вонзаются в шарнир челюсти.
В оголённые сухожилия.
Раздвигают силой.
Я рычу низко, из груди.
Предупреждение.
Учёный игнорирует.
Запихивает металлический клин между острыми зубами, чтобы разжать челюсть.
Я хочу укусить.
Рвать.
Уничтожить.
Но я не двигаюсь.
Нельзя рисковать.
Нужно вытерпеть.
Хотя так трудно не вонзить зубы в плоть.
– Поразительно, – бормочет он. – Масштаб лицевых повреждений исключительный. Повреждения уходят глубоко в ротовую полость. Но зубы… безупречные. Необычайно острые.
– С-сэр… – заикается медсестра. Она напугана. Мне… стыдно. – Седатив… он, кажется, не действует как ожидалось. Частота сердцебиения у этого… этого существа…
Учёный отмахивается.
– Невозможно. Мы ввели дозу, достаточную, чтобы уложить слона.
Если бы он знал.
Транквилизаторы едва меня задели.
Моё тело сжигает их слишком быстро.
Но они не должны об этом знать.
Нужно играть роль.
Нужно выжить.
Ради неё.
Если я начну драться, если сорвусь – они могут меня убить.
Скорее всего – нет.
Им нужно меня использовать.
Но могут.
Вокруг собирается больше учёных.
Тычут.
Щупают.
Берут кровь и образцы кожи.
Они говорят обо мне так, будто меня здесь нет.
Будто я – вещь.
Не человек.
Что, в общем-то, правда.
Я не человек.
Знакомые слова заполняют голову.
Чудовище.
Демон.
Аномалия.
И ощущения знакомые тоже.
Холодный металлический стол.
Беспощадный свет.
Укус скальпелей.
Бесконечные тесты.
Боль.
Так много боли.
Сердце колотится быстрее.
Пот выступает на коже.
Нет.
Загнать это внутрь.
Запереть.
Не дать им увидеть.
Не дать им понять.
Я сжимаю глаза.
И так достаточно слышать отвращение в их голосах.
Видеть – не нужно.
– А что с когнитивными функциями? – спрашивает другой учёный. – Есть ли высшая мозговая активность?
Главный пожимает плечами.
– Сложно сказать. Он выполняет базовые команды, но дальше… кто знает? В нём больше зверя, чем человека.
– Хорошо. Приступайте к сканированию. Хочу посмотреть, что у него внутри черепа.
Меня закатывают в большую машину.
Она оживает вокруг.
Щёлк.
Жужжание.
Писк.
Звуки вытаскивают новые воспоминания.
Тёмные комнаты.
Иглы.
Провода.
Электрошок.
Боль. Всегда боль.
Тогда хотя бы меняли помещение.
Хоть что-то, кроме камеры.
Но теперь я знаю, что за стенами.
Я пробовал это.
Пробовал свободу.
Пробовал свет.
Свет Айви.
Айви…
Дыхание учащается.
Грудь сжимает.
Нет.
Спокойно.
Тихо.
Но это всё сложнее.
Гораздо сложнее.
Где моя пара?
Что они с ней делают?
Нельзя об этом думать.
Нельзя туда идти.
Сознание сломается.
Рассыплется.
Рухнет.
Паника вцепляется в горло.
Грозит задушить.
Я закрываю глаза. Пытаюсь выровнять дыхание.
Думаю об Айви.
О её запахе.
Об улыбке.
Только это.
Только она.
Делаю вид, что это её руки на моём лице.
Не их.
Её руки на моей коже.
Время расплывается.
Минуты?
Часы?
Не знаю.
Ещё тесты.
Ещё боль.
Берут кровь.
Образцы тканей.
Даже костный мозг.
Я стискиваю зубы.
Душу рёв, который рвётся наружу.
Крики.
Они думают, что я под седативами.
Наконец – пауза.
Учёные отступают.
Переговариваются вполголоса.
Я напрягаюсь, пытаясь услышать.
– Он в сознании, – бормочет один. – Полностью.
– Сканирование мозга показывает полную активность.
– Чёрт. Он не под седативами?
– Тогда почему он позволяет нам всё это делать?
– Наверное, хочет умереть.
– Значит, бесполезен.
Рычу низко, из груди.
Не бесполезен.
Я сделаю всё, что вы хотите.
Убью, кого скажете.
Что угодно – только не «бесполезен».
Бесполезных утилизируют.
Та же участь, что и «слишком опасных».
Я не могу говорить.
Руки зафиксированы.
Знаками не объяснить.
Учёные замолкают.
Смотрят.
Я чувствую их взгляды.
Слишком много глаз.
Ненавижу, когда на меня смотрят.
– Проведём ещё тесты, – говорит один.
– Найдём, на что он отреагирует.
– Что-нибудь должно.
Глава 28
ЧУМА
Стерильные белые коридоры выжигают глаза. Без янтарных линз маски жёсткий флуоресцентный свет вонзается в сетчатку, как иглы. Я часто моргаю, сдерживая желание прикрыть лицо.
Нельзя привлекать внимание.
Не сейчас.
Тэйн и Виски идут по бокам. Они тоже без масок, а в украденной вриссийской форме выглядят убедительно. Почти идеально. У Виски дёргается указательный палец – тянется к спрятанному оружию при каждом отзывающемся эхом шаге. Я бросаю на него предупреждающий взгляд. Один неверный жест, одна ошибка – или его убогий фальшивый акцент – и нам конец. Он знает: ни слова. Даже вздох лишний.
Украденный лабораторный халат сидит на мне неправильно. Слишком лёгкий. Слишком открытый. Я скучаю по весу тактического снаряжения, по знакомому стерильному запаху фильтров в маске.
Но сейчас это не важно.
Я фиксирую каждую деталь, когда мы сворачиваем за очередной угол: камера наблюдения в верхнем левом углу – мёртвая зона прямо под ней. Панель доступа по карте у третьей двери. Потенциальная слабая точка – вентиляционный короб сверху. Мысли несутся, собирая маршруты отхода, вычерчивая карту этого лабиринта из белого и хрома.
Мимо проходят двое охранников. Я коротко киваю. Идём дальше. Не вступать в контакт. Челюсть Тэйна сжата так, что, кажется, я слышу, как скрипят зубы. Я знаю, о чём он думает. Где-то в этом проклятом месте держат Айви. И Призрака.
И этого психа – Валека.
Мысль о Валеке заставляет кровь вскипеть. Садист. Предатель. Мы знали, что ему нельзя доверять, но похитить Айви – это уже безумие. Если я до него доберусь, не уверен, что смогу себя остановить. Хочется верить, что я не стану пытать его до смерти вне зависимости от ответов… но со скальпелем в руке я другой человек.
Представление о том, как я бы обнажил каждый нерв, пока он не сорвёт горло криком, выбрасывает адреналин в кровь. Пальцы дёргаются – мышечная память вспоминает точный хват для самых изящных разрезов.
Я загоняю это глубже.
Соберись.
Из-за угла выходит учёный в безупречно белом халате, уткнувшись в планшет. Я напрягаюсь, готовый нейтрализовать угрозу, но он проходит мимо, даже не подняв взгляд. Эти ублюдки так привыкли к собственному превосходству, что не считают нужным смотреть по сторонам.
Их высокомерие их и погубит.
Мы продолжаем осторожно продвигаться по комплексу, и в голове отзываются обрывки подслушанных разговоров – кусочки пазла, который я собираю с момента нашего прибытия. Шёпоты о «двух возвращённых активах» и «сбежавший эксперимент из лаборатории Вытоскик».
Становится всё яснее: у обоих альф с этим местом общее тёмное прошлое. Картина складывается – и она куда страшнее, чем я предполагал.
Я бросаю взгляд на Тэйна, гадая, понял ли он уже всё. Знает ли масштаб страданий своего брата? Те ужасы, которые сделали его тем диким зверем, которого мы знаем?
Сейчас не время копаться в этом. У нас задание. Но ощущение не отпускает: мы идём не просто на спасение. Это глубже. Темнее. Опаснее.
Правда о происхождении Валека и Призрака – само по себе оружие. И, возможно, нам придётся пустить его в ход до конца.
Я замечаю движение. Бета-ассистентка в безупречном халате, светлые волосы стянуты в строгий пучок, подчёркивающий резкие черты.
Идеально.
Я прочищаю горло, включая чёткие согласные вриссийского акцента. В отличие от Виски, мой звучит убедительно.
– Простите.
Она останавливается, поворачивается к нам.
– Да?
– Я прибыл по приказу командования для осмотра двух вышедших из-под контроля активов, находящихся у вас, – говорю я. – Где их можно найти?
Её глаза сужаются, но в них нет подозрения – лишь скучающее раздражение человека, которого оторвали от «важных дел».
– Они в высокозащищённом блоке. Уровень B3.
Я киваю, будто именно этого и ожидал.
– Отлично. Проводите.
Она вздыхает – явно недовольна, но не решается перечить старшему.
– Следуйте за мной.
Идя за ней, я изучаю планировку. Больше камер. Больше закрытых дверей. Но и больше возможных выходов. Если доберёмся до B3 – будем близко к обоим целям и к нижним уровням. Там проще раствориться.
Каблуки беты отстукивают по полу, пока она ведёт нас к лифту и проводит картой. Лифт идёт вниз – этаж за этажом, глубже в недра этого стерильного ада. Когда двери открываются, коридоры темнее, воздух тяжелее – пропитан антисептиком и ещё чем-то.
Страхом.
Кожа под украденным лабораторным халатом зудит, но лицо я держу неподвижным. Годы практики и работы в поле научили меня закапывать эмоции глубоко, показывая миру лишь холодный расчёт.
Но эти знакомые запахи возвращают меня в другое время.
Тогда я был моложе. Идеалистом. Только что после медицинского – с мечтами спасать жизни на поле боя. Стать боевым медиком. В этом было что-то благородное. Я видел себя маяком надежды в хаосе войны: вытаскивать раненых солдат и отправлять их домой, к семьям.
Реальность, как всегда, решила иначе.
Лицо пленника всплывает в памяти без спроса. По сути – мальчишка. Едва достаточно взрослый, чтобы бриться, не то что воевать. Его глаза были безумными от боли и страха, когда его вкатывали в импровизированную операционную. Я до сих пор помню, как желудок скрутило, когда я увидел масштаб повреждений.
Ожоги. Рваные раны. Переломы, неправильно сросшиеся – а потом намеренно сломанные снова. Классические признаки длительных, систематических пыток в плену за линией фронта.
Я знал – умом – что война – это ад. Что зверства случаются.
Но увидеть всё это, вырезанное в плоти этого мальчишки… это что-то во мне сломало.
Руки у меня не дрожали, когда я пытался его спасти. Они были спокойны. Точны. Я вложил всё своё мастерство и упрямство, собирая его по кускам. Час за часом – мучительно долгие – я боролся с тем, что сделали с ним люди, считавшие его мусором.
В конце концов – этого оказалось недостаточно.
Он умер у меня на столе. Его изломанное тело просто сдалось. И пока я смотрел на него – мёртвого – что-то внутри меня затвердело. Окаменело. Миру, в который я шагнул, был не нужен ещё один целитель. Ему нужны были воины, способные остановить чудовищ вроде тех, кто сделал это с этим мальчиком.
И оказалось, что убивать у меня получается хорошо.
Переход был не мгновенным, но неизбежным. Мои медицинские знания стали оружием. Я точно знал, где резать, чтобы убить быстрее всего. Или причинить самую мучительную боль. Человеческое тело не скрывало от меня тайн – только уязвимости.
Я ожидал, что почувствую… что-нибудь. Вину. Отвращение.
Но было лишь холодное удовлетворение. Каждый убитый означал на одного монстра меньше в этом мире.
Хотя… монстром стал и я сам, не так ли?
– Мы на месте.
Голос беты возвращает меня в настоящее.
Перед нами тянется коридор – галерея из толстых стеклянных стен, за которыми выставлены «активы» комплекса. Заключённые в серой форме мечутся по камерам, как звери в клетках. Взгляд у них пустой, расфокусированный. На груди у каждого – белой краской выведен идентификационный номер. Последнее унижение. Даже имена у них отняли.
И тут сквозь антисептическую вонь пробивается знакомый запах.
Жимолость.
Айви.
Ноздри расширяются сами собой. Она близко. Но где?
Голос беты тонет в белом шуме, пока я просматриваю ряд камер. Взгляд цепляется за пустую – на двери ярко-красный символ омеги. Краска свежая, глянцевая. Запах Айви всё ещё здесь… но её самой уже нет.
Чёрт.
В груди Виски поднимается глухое рычание. Я прожигаю его взглядом, способным расплавить сталь, прежде чем он успевает раскрыть рот. Он скалится, но молчит. Пусть злится. Потом разберёмся.
Когда вернём нашу омегу.
Движение по ту сторону коридора привлекает внимание.
Дыхание замирает, когда я вижу гигантскую фигуру, прикованную к стене камеры напротив двери с омега-символом. Это существо даже больше и страшнее Призрака. Лицо скрыто железной маской – гладкой, без черт, кроме двух отверстий, из которых льётся жуткий голубой свет. Правая рука – кошмарное слияние металла и плоти, заканчивающееся массивной перчаткой с бритвенно-острыми когтями. Из спины торчат железные стержни.
Грудь чудовища тяжело вздымается при каждом хриплом вдохе, цепи натягиваются на мышцах. И несмотря на очевидные страдания, от него исходит аура первобытной силы, от которой по коже бегут мурашки.
Это существо может стать нашим козырем.
И, судя по тёмному блеску в глазах Тэйна, он думает о том же.
Если каким-то образом освободить его, разрушения будут катастрофическими. Сирены. Паника. Учёные в бегстве. Охрана, отчаянно пытающаяся сдержать хаос.
А в этой неразберихе мы сможем ускользнуть с Айви – оставив это место тлеющими руинами позади.
Это чертовски соблазнительно. До безумия.
Проходя мимо поста охраны, я замечаю стойку с временными ключ-картами, развешанными на стене. Эти самоуверенные ублюдки иногда делают всё слишком просто.
Я стягиваю одну и вешаю себе на шею. Может пригодиться. Бета, сопровождающая нас, даже не замечает. Конечно не замечает. Голова у неё так же глубоко засунута в собственную задницу, как и у остальных долбоёбов, работающих здесь.
– Вот первый «беглый актив», – говорит бета, останавливаясь в конце коридора и указывая на камеру. – Но, как видите, он совсем не такой, каким его описывали солдаты. Почти не двигается.
Я не самый большой поклонник Призрака, но сердце неприятно сжимается при виде того, как его держат прикованным к стене, как животное. Его массивное тело обмякло, сломленное, руки разведены и закованы над головой. Количество цепей и кандалов выглядит избыточным, учитывая его состояние. Влажные чёрные волосы свисают вперёд, скрывая лицо, и если не считать ровного подъёма и опускания широкой груди, он совсем не двигается. На серой форме расплывается опасное количество крови, поверх которой выведен идентификационный номер. 0663.
Он вообще жив?
Я никогда не видел его таким… разбитым.
Кадык Тэйна дёргается, но лицо остаётся маской холодного безразличия. Хорошо. Сейчас нельзя ломать образ.
Но даже мне хочется хоть как-то дать Призраку понять, что мы здесь. Хоть что-то.
Нет. Лучше, чтобы он не знал. Лучше, чтобы он не смог нас выдать – даже непреднамеренно.
По коридору разносится знакомый маниакальный смех, и бета заметно вздрагивает. Валек. Его крики эхом отражаются от стерильных стен, с характерным врисским акцентом. Похоже, наш местный психопат отлично проводит время.
Ничего удивительного.
– Благодарю. Вы свободны, – говорю я бете. По её виду понятно, что она предпочла бы быть где угодно, только не здесь.
Она коротко кивает.
– Я оставлю вас за работой, – сухо говорит она и почти бегом уходит обратно по коридору, прежде чем я успею передумать.
– Простите, доктор?
Я оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с другим учёным в белом халате. Он хмурится, внимательно разглядывая меня.
– Кажется, мы не знакомы. Вы новенький в комплексе?
Я тут же вхожу в роль, придавая голосу резкую вриссианскую интонацию.
– Да. Я прибыл, как только узнал, что вы доставили двух беглых активов из лаборатории Витоскик. Это идеальная возможность изучить, как годы бегства влияют на физиологию наших активов.
Учёный сужает глаза.
– Понимаю. А ваша ключ-карта?
Чёрт. Заметил.
Я дёргаю головой в сторону Виски, позволяя презрению капать с каждого слова.
– Этот идиот умудрился её погнуть. Нам всегда присылают самых бесполезных варваров в охрану, не находите?
Лицо учёного смягчается – понимание. Он кивает, явно сочувствуя.
– Ах да… Качество персонала действительно… снизилось. Это постоянная проблема.
В груди Виски глухо поднимается рычание.
– Тише, мальчик, – бросаю я ему. – А то кастрирую.
Глаза Виски вспыхивают раздражением, но он молчит. Умно.
Учёный усмехается, явно наслаждаясь демонстрацией доминирования.
– Что ж, не буду вас задерживать. Активы находятся в камерах повышенной безопасности. Чтобы открыть эти двери, потребуется уровень допуска выше, чем у нас с вами.
Я приподнимаю бровь.
– Мы вообще-то врачи, – говорю с недоверием.
– Да, но учитывая, что один из беглых активов ответственен за полное уничтожение лаборатории Витоскик, командование не рискует, – отвечает он ровно.
Я киваю, уже просчитывая варианты. Придётся искать обход.
– Благодарю за помощь. Я обязательно укажу ваше имя в отчёте для командования. Доктор…?
– Колавев, – подсказывает он, заметно расправляя плечи.
– Доктор Колавев, – повторяю я, запоминая имя. Может пригодиться. – Ценю вашу профессиональность.
Когда он уходит, я глубоко выдыхаю.
Мы на шаг ближе к цели.
Но настоящие трудности только начинаются.
Где-то в этом лабиринте боли и страдания ждёт Айви.
И мы её найдём.
Любой ценой.
Глава 29
ТЭЙН
Я почти чувствую вкус стерильной вони дезинфектанта, пока мы крадёмся по ослепительно-белым коридорам лаборатории. Мои ботинки шепчут по отполированному полу – каждый шаг выверен и бесшумен. Тень Чумы мелькает на краю поля зрения, а Виски тяжело тащится позади, его массивная фигура резко контрастирует с хрупким оборудованием вдоль стен.
Мой взгляд на мгновение цепляется за камеру наблюдения в углу потолка – красный огонёк лениво мигает. Я чешу затылок и едва заметно дважды касаюсь виска, напоминая команде быть начеку. Мы не можем позволить себе говорить лишнего – не тогда, когда каждое слово может быть записано и использовано против нас.
Чума кивает, понимая мой немой приказ. Его движения текучи и точны: он проводит ключ-картой и скользит в контрольную. Если временная карта сработала, я искренне сомневаюсь, что здесь найдётся что-то действительно полезное, но проверить всё равно стоит. Я перевожу внимание на окна вдоль дальней стены. Усиленные, но не непробиваемые. Я отмечаю их расположение. Потенциальные пути отхода, если всё пойдёт по пизде.
А в нашей работе всё всегда идёт по пизде.
Глухой грохот раздаётся в комнате. Я резко разворачиваюсь, рука инстинктивно тянется к оружию. Виски застыл, а у его ботинок по полу рассыпалась опрокинутая стопка чашек Петри. Я сверлю его взглядом, челюсть сжимается от с трудом сдерживаемого раздражения. Его неуклюжесть может похерить всю операцию.
Но Чума не теряет ни секунды. Он налетает на Виски, и в голосе – чистое презрение, когда он обрушивается на него:
– Ты, абсолютный болван! Ты что творишь, своими грязными лапами трогаешь тонкое оборудование?
Речь резкая, отрывистая – идеальная копия раздражённого учёного.
Глаза Виски расширяются, по лицу пробегает вспышка паники. Он открывает рот, но ни звука не выходит. Я вижу, как у него в голове крутятся шестерёнки – он отчаянно пытается придумать ответ, который нас не спалит.
Чума не даёт ему шанса. Он резко поворачивается ко мне.
– Вот почему нам не нужны эти мускулистые пещерные люди, шляющиеся по лабораториям. Посмотрите на этот бардак, – шипит он, взмахивая рукой в перчатке в сторону чашек у ног Виски.
Я стискиваю зубы, загоняя обратно рычание, которое рвётся наружу. Каждый инстинкт орёт поставить Виски на место. Но нельзя. Не под камерами. Не когда вся миссия висит на волоске.
Я глотаю гордость и подыгрываю.
– Прошу прощения, доктор, – выдавливаю я вриссианским акцентом. Он у меня хуже, чем у Чумы, и это мягко сказано. – Мы будем осторожнее.
Чума фыркает – слишком уж натурально.
– Уж постарайтесь. Эти эксперименты слишком важны, чтобы их ставили под угрозу такие… неуклюжие олухи.
Он проскальзывает мимо нас обратно в коридор.
– Уберите это.
Я приседаю, собирая рассыпавшиеся чашки Петри, едва скрывая раздражение. Лицо Виски налилось краской, челюсть сжата так сильно, что на шее пульсирует вена. Он уже не играет роль. Он реально взбешён.
– Полегче, – бормочу я себе под нос, достаточно тихо, чтобы услышал только он. – Это спектакль.
Виски хмыкает и с силой швыряет пригоршню битого стекла в утилизатор рядом.
– Ёбаный мудак, – рычит он. – Всегда надо зайти слишком далеко.
Я бросаю на него предупреждающий взгляд. Сейчас не время позволять его задетому эго угробить наше прикрытие.
– Заткнись и сосредоточься.
Честно говоря, я его понимаю. Хоть я и более расчётлив, чем Виски, мои инстинкты альфы тоже ревут, требуя разнести всю эту лабораторию к чертям и разбираться с последствиями потом.
Мы работаем в напряжённой тишине, собирая последние осколки. Я чувствую, как от Виски волнами идёт злость – едкий запах альфы на грани. Он заставляет и мои зубы скрипеть, инстинкты встают дыбом, принимая вызов.
Я делаю глубокий вдох, заставляя мышцы расслабиться. Мы не можем позволить себе сорваться. Не здесь. Не сейчас.
Когда мы заканчиваем, я замечаю движение краем глаза. Чума прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди, и с хищной ухмылкой наблюдает за нами. На секунду мне хочется стереть это самодовольное выражение с его лица к чертям. Он слишком глубоко вжился в свою роль – если это вообще роль. Всё выглядит настолько убедительно, что я уже и сам не уверен.
Но это не миссия.
Я выпрямляюсь, принимая скованную, неуклюжую позу солдата, играющего в лабораторного разнорабочего.
– Всё убрано, доктор, – говорю я, и вриссианский акцент чуть срывается. – Куда дальше?
Чума наклоняет голову, раздумывая. Я вижу – ему нравится этот маленький спектакль власти.
– За мной, – наконец говорит он, его акцент безупречен. – И постарайтесь больше ничего не сломать.
Мы выстраиваемся за ним, тяжёлые шаги Виски гулко отдаются в стерильном коридоре. Я держу чувства на пределе, отмечая каждую дверь, каждый возможный выход. Лаборатория – это лабиринт из белых коридоров и усиленного стекла, и за каждым поворотом – очередной идентичный участок клинической эффективности.
Навстречу выходит группа учёных – белоснежные халаты резко контрастируют с нашими утилитарными формами. Я напрягаюсь, готовясь к столкновению, но они едва удостаивают нас взглядом. Для них мы просто безликие рабочие, не стоящие их драгоценного времени.
Почти оскорбительно, насколько легко мы растворяемся среди них.
Грохот раздаётся где-то впереди, за ним – лязг цепей и тяжёлый топот. Моё тело каменеет, каждый мускул натянут, пока я вслушиваюсь. Звук становится громче – какофония металла и плоти.
И тогда я вижу его.
Призрак.
Мой брат.
Он вваливается в коридор – гора мышц, превращённая в шаркающий обломок. Толстая цепь обвивает шею, как собачий ошейник, звенья гремят при каждом натужном шаге. Его руки – те самые, что рвали людей на части, – закованы за спиной.
Грудь сжимает так, будто тиски дробят рёбра. Я хочу взреветь, рвануться вперёд и разорвать эти цепи голыми руками. Но я не могу. Не могу двигаться. Не могу дышать. Не могу сделать ничего, кроме как смотреть, как его тащат мимо, словно сломанное животное.
Голова Призрака опущена, подбородок почти касается груди. Даже отсюда я вижу поражение в осанке его плеч, в том, как он волочит ноги. Это не тот яростный воин, которого я знаю. Это пустая оболочка – выжженная, выброшенная.
– Шевелись, урод, – рычит один из охранников, дёргая цепь. Призрак спотыкается, и из груди вырывается низкое рычание. Жалкий звук. Ничего общего с теми землетрясущими рёвами, что я слышал от него в бою.
Я сжимаю кулаки так сильно, что ногти впиваются в кожу. В ладонях выступает кровь – горячая, липкая. Боль заземляет, напоминает, зачем мы здесь. Почему я не могу сорваться и всё разнести.
Но, блядь, это трудно помнить, когда каждый инстинкт орёт действовать.
– Думаешь, в этот раз он отреагирует? – спрашивает другой охранник, тыкая Призрака прикладом винтовки. – Прошлый тест был провалом.
– Кого это ебёт? – смеётся первый. – Пока нам платят за то, чтобы тыкать в зверя, я доволен.
Они проходят в пределах вытянутой руки. Я мог бы дотянуться и сломать им шеи раньше, чем они поняли бы, что происходит. Это было бы так легко. Так чертовски приятно.
Я не двигаюсь.
Голова Призрака не поднимается. Его изуродованное лицо и нос залиты кровью – видимо, поэтому он даже не чувствует наш запах. Он не видит меня. Не знает, что я стою здесь, в нескольких шагах. Не знает, что его стая так близко. Что мы пришли за Айви. И за ним тоже.
И я не могу ему сказать.
Охранники уводят его за угол, их голоса затихают, пока они обсуждают новые пытки, которые его ждут. Каждое слово – нож в живот, проворачивающийся всё глубже с каждым шагом.
Я хочу разнести эту ёбаную лабораторию голыми руками.
Но не делаю этого. Не могу.
Потому что у нас есть миссия. Потому что у нас есть омега, которую нужно защитить. Потому что если мы сейчас сорвём прикрытие, Призрака ждёт участь ещё хуже.
Логика ни хрена не облегчает это.
– Солдат, – голос Чумы прорезает туман ярости в моей голове. Холодный. Профессиональный. Идеальный учёный. – Нам следует продолжить осмотр.
Я поворачиваюсь к нему, изо всех сил удерживая нейтральное выражение лица. Его бледно-голубые глаза ничего не выдают. Но я чувствую напряжение, идущее от него волнами. Он видел. Он знает.
– Разумеется, доктор, – выдавливаю я.
Чума коротко кивает и направляется в следующий коридор, в противоположную сторону. Я иду за ним, Виски замыкает. Каждый шаг – как по зыбучим пескам, ботинки налиты свинцом.
Мы поворачиваем за угол, оставляя эхо цепей Призрака позади. Но звук не отпускает. Он гремит у меня в голове с каждым ударом сердца.
Я его подвёл.
Теперь он страдает, а я играю в переодевания.
К горлу подступает желчь. Я проглатываю её, заставляя лицо оставаться каменным. Сейчас нельзя ломать роль. Не когда мы так близко.
Но, блядь, как же это больно.
