Текст книги "Безумные Альфы (ЛП)"
Автор книги: Ленор Роузвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Ленор Роузвуд
Безумные Альфы
Если вам нравятся безумные альфы и дикие омеги…
Призраки ждут.
Для каждого читателя, который видел совершенно безумного человека в маске и думал: "Я могу его изменить".
(Спойлер: вы не можете. И их пятеро. Но будет забавно попробовать.)
Тропы
Feral / Untamed Omega – дикая, агрессивная, укусит первым
Masked Spec-Ops Alphaholes – стая убийц в масках
RH / Reverse Harem – омега + пять альф
Psycho Pack Dynamics – ебанутая, нестабильная стая
Murder Husbands – альфы-убийцы, но преданные ей
Touch Her and You Die – одержимые защитники
Omega as a Weapon – омега как тайное оружие государства
Dark Daddy Energy – жесткий лидер стаи (Тэйн)
Silent Monster – молчаливый, изуродованный Призрак
Serial Killer Alpha – Валек, любимчик хаоса
Killer Medic – Чума: лечит и калечит
Golden Retriever Himbo with Rage Issues – Виски
Dystopian Hellscape – разрушенный мир, война, контроль Совета
Breeding Facility Threat – угроза «Центра Реабилитации»
Disposable Omega – героиня как расходный материал
Forced Proximity – закрытые помещения, миссии, клетки
Hurt/Comfort, но в стиле “bite first”
Trauma Bonding (dark!) – раны, шрамы, привязанность через боль
Conspiracy / Government Control – Совет, Ночные Стражи
Pack Bonding – медленное, агрессивное формирование стаи
High Heat – высокая интенсивность, феромоны, прайминг
“Only one omega left” – редкость = власть, опасность, охота.
Пролог
ПРИЗРАК
Холод. Тьма. Один.
Всегда один.
Пока они не приходят.
Белые халаты. Иглы. Боль.
Эксперименты.
Всегда эксперименты.
Сколько?
Годы?
Вечность?
В камере нет окон.
Нечем отмечать время.
Учёные – боги.
Говорят, я родился здесь. В этой лаборатории.
Программа разведения.
Суперсолдаты.
Мутанты.
Монстры.
Мои волосы тёмные. Их – светлые.
Я – не как они.
У меня нет матери.
Есть только боль.
Всегда боль.
Сегодня у них что-то новое.
Вижу возбуждение в их глазах.
Никогда не к добру.
Желудок скручивает.
«Новое» всегда значит хуже.
Но они говорят, что если я буду «хорошим» – увижу небо.
Я не знаю, что такое небо.
Но они говорят, оно синее, как мои глаза.
Что я узнаю его, когда увижу.
«Пей», – говорят. Прижимают стакан к губам.
Жидкость. Прозрачная. Вода?
Пахнет горько.
Резко.
Обжигает нос.
Их нетерпение заставляет меня замереть.
Грубые руки хватают меня за челюсть.
Разжимают рот.
Выливают жидкость внутрь.
Секунда тишины.
Потом—
Агония.
Огонь во рту. В горле.
Плоть пузырится. Плавится.
Лицо горит.
Бьюсь в ремнях.
Но крик не остановить.
Кислота.
Они заставили меня выпить кислоту.
Зачем?
Не знаю.
Не понимаю.
Просто ещё один тест.
Ещё одна пытка.
Боль размывает всё.
Наконец затихает.
Остаётся тупая, холодная, грызущая боль.
Учёные сбиваются вокруг. Перешёптываются.
Возбуждение исчезло.
Лица побелели.
Пахнет рвотой.
Они… потрясены.
Выведены из равновесия.
Боятся.
Боятся меня?
Почему?
Я – ничто.
Они – мои боги.
И тут я замечаю это.
Ужас в стекле.
Чудовище смотрит на меня.
Оскаленные зубы.
Улыбка из ада.
Глаза – синие.
Мои.
Пасть раскрывается.
Я не могу закричать.
Только рёв.
Игла в горло.
Скальпели. Трубки.
Воздух врывается внутрь торопливо.
Хрип. Рык. Рёв.
Пластиковая маска на разорванном рту.
Холодный воздух врывается – и наружу, сквозь рвущиеся зубы.
Бьюсь. Рву ремни.
Тьма подбирается.
Дни проходят. Может, больше.
Учёные больше не открывают дверь.
Ужасаются тому, что сотворили.
Но не раскаиваются.
Никогда.
Просто им некомфортно.
Не выносят смотреть теперь.
На своё творение.
«Закройте это», – говорит один и вздрагивает.
Щель в двери для еды скрипит.
Мне плевать.
Хочу умереть с голоду.
«Надень!» – рычит бог.
Дёргаюсь. Поднимаю взгляд.
Монстр в стекле смотрит в ответ.
Все те же зубы.
Вчера я понял.
Монстр – это я.
Отворачиваюсь. Обнимаю себя. Дрожу.
На полу – белая ткань.
Мешок?
Нет. Маска.
Они сделали её.
Дыры для глаз.
Грубая. Никакая.
Натягиваю на голову. Прячу ужас.
Теперь я не вижу их отвращения.
Не вижу монстра в стекле.
Сжимаю маску, как спасательный круг.
Единственное, что у меня есть.
Больше дней. Больше недель.
Может – месяцы.
Трудно сказать.
Всё сливается в одно бесконечное пятно.
Учёные теперь меня избегают.
Кроме случаев, когда проводят тесты.
Быстро. Чётко. Без лишних движений.
Без задержек.
Кроме некоторых ночей. Когда они пьют.
Запах алкоголя на дыхании. Блеск в глазах.
Знаю, что будет.
Готовлюсь.
Кулаки. Ботинки. Пьяный смех.
«Мерзость.»
«Урод.»
«Его бы просто убить.»
Срывают мешок с головы.
Хватают за волосы.
Заставляют смотреть в зеркало, пока слёзы не заливают глаза.
Учу новые слова.
Самое опасное – «мерзость».
«Мерзость» всегда идёт перед самой сильной болью.
Но прикосновение – это прикосновение.
Тянусь к их рукам.
К их кулакам.
Когда они уходят – сжимаюсь в углу.
Дрожу. Прячусь. Обнимаю себя.
Но сегодня – иначе.
Чувствую это в воздухе.
Возбуждение. Напряжение.
Они что-то планируют.
Новое.
Хуже.
Дверь открывается. Свет хлещет внутрь.
Щурюсь. Глаза режет.
Белые халаты. Но не одни.
Маленькая фигура.
Девочка?
Никогда не видел девочек. Так близко.
Она выглядит… мягкой.
Хрупкой.
Светлые волосы, как у других «богов».
Такая маленькая по сравнению со мной.
Я мог бы ей навредить.
Не хочу.
Страшно.
«Это твой день рождения», – говорит бог. Кладёт руки ей на плечи.
День… рождения?
Что значит день рождения?
Что они делают со мной сегодня?
«Тебе сегодня десять», – продолжает бог. Улыбается. Слишком много зубов.
«Особый случай. Даже монстрам положена компания на день рождения. Она всего лишь бета, но сгодится. Верно?»
Десять?
Десять лет?
Кажется, прошло больше.
Бог наклоняется к уху девочки.
«Сними с него маску – получишь игрушку.»
Пожалуйста… нет…
Он толкает её внутрь.
Я отступаю.
Мы смотрим друг на друга.
Она дрожит. Боится?
Меня. Конечно.
Все боятся.
Даже я.
Белые халаты смотрят через стекло.
Восторг. Смех.
Почему?
Девочка смотрит на них. Потом снова на меня.
Делает шаг ближе.
Я отступаю.
Утыкаюсь в стену.
Дальше некуда.
Она тянется к моей маске.
Нет. Нет. Нет…
Нельзя ей видеть.
Нельзя никому видеть.
Пытаюсь уйти. Она следует.
Я мог бы остановить её.
Легко.
Но я не хочу причинять боль.
Никогда.
Она гонится за мной.
Загоняет в угол.
Рычу, как зверь.
Оскал.
Нет.
Она хватает маску.
Дёргает.
Срывает.
Крик.
Пронзительный.
Испуганный.
Полный отвращения.
Я знаю, что она видит.
Монстра.
Урода.
Мерзость.
Пытаюсь говорить.
Пытаюсь сказать «прости».
Очень… прости…
Но могу только рычать.
Она бьёт. Пинает. Колотит.
Я сворачиваюсь в клубок.
Прячу лицо в руках.
Хочу исчезнуть.
Хочу умереть.
Дверь распахивается.
Боги врываются.
Думают, я ранил её?
Нет.
Никогда.
Ни за что.
Им всё равно.
Кулаки летят. Ботинки впиваются.
Боль взрывается. Знакомый друг.
Но сейчас – хуже.
Хрустит нос. Кровь льётся.
Прижимают мое лицо, мои зубы к плитке.
Может, они меня убьют.
Наконец.
Закрываю глаза.
Не сопротивляюсь.
«Отправьте это обратно в ад.»
«Пусть присоединится к своей шлюхе-матери.»
«Даже она бы теперь его не захотела.»
Тело замирает.
Мать?
У меня… была мать?
Память всплывает.
Время до боли.
Чьё-то мягкое прикосновение к моему лицу.
Губы, прижатые к моему лбу.
Что-то новое рождается.
Ярость.
Красная.
Жгучая.
Пожирающая.
Что они сделали моей матери?
Боги ранят ангелов?
Разжимаюсь.
Встаю.
Рёв.
Не человеческий звук.
Зверь.
Монстр.
Хорошо.
Я покажу им монстра.
Покажу «мерзость».
Бью. Хватаю. Рву.
Крики заполняют воздух.
Их крики. Наконец-то.
Боги могут кровоточить?
Нет. Не только кровь.
Боги могут умирать.
Сирены воют. Красный свет мигает.
Вырываюсь из клетки.
Стекло трещит. Банки падают.
Кислота.
Дым.
Огонь.
Не важно. Драться. Продолжать.
Кровь богов на моих руках.
Кровь богов в моём рту.
На вкус – свобода.
Я – их дьявол.
Больше белых халатов.
Серые халаты.
Чёрные халаты.
Оружие.
Пули жалят. Не останавливают.
Ничто меня не остановит.
Стены дрожат. Пол гудит.
Взрыв трясёт коридор.
Огонь везде.
Стоп.
Девочка.
Где она?
Замечаю. Загнанная в угол. Пламя подбирается.
Тянусь к ней.
Пытаюсь позвать.
Могу только рычать.
Ещё один взрыв. Громче. Ближе.
Нет времени.
Бросаюсь к ней.
Она кричит. Бежит.
Бежит прямо в огонь.
Гонюсь. Жар обжигает кожу.
Плевать.
Надо спасти.
Моя вина.
Всё моя вина.
Дым душит.
Не вижу. Не дышу.
Вспышка движения.
Тянусь. Почти…
БУМ.
Мир взрывается.
Бетон. Стекло. Огонь.
Лечу. Невесомость.
Боль. Острая. Холодная.
Стекло в одежде.
В коже.
Белый холодный порошок кругом.
Заряжаю руки в него. Он хрустит. Такой мягкий.
Холодная мягкость успокаивает обожжённую кожу.
Не вижу. Слишком ярко.
Закрываю глаза.
Долго лежу на спине.
Сирены перекошены жаром.
Сирены тянутся… тают.
Потом тишина.
Вой вдалеке.
Не сирена. Не человек.
Мягкая песнь одинокого зверя.
Открываю глаза.
Развалины бетона и металла надо мной.
Часть моей клетки – стены снесло взрывом.
Чёрный дым поднимается в бесконечную синеву.
Бесконечную.
Такую большую.
Такую яркую.
Синюю, насколько хватает взгляда.
Небо.
Невозможно.
Я ведь был совсем не «хорошим».
Глава 1
ТЭЙН
Снежная крупа и ледяные искры кружат в холодном горном воздухе, больно хлеща по коже, пока я стою рядом с Призраком, не отводя взгляда от петляющей дороги, ведущей к особняку. Напряжение натянуто, как трос, готовый лопнуть в любую секунду. Мы ждём конвой – ключ ко всей операции.
И всё держится на том, чтобы провернуть её идеально.
Держится на, блядь, серийнике, которого мне удаётся держать на поводке только потому, что у него в основании черепа вживлён чип.
Мы в полной жопе.
Внутри Валек готовится к своей роли, натягивая одежду того финансиста, которого ему предстоит изображать. Даже если он не захочет намеренно нас подставить – а он вполне мог бы – всё равно это рискованная игра, висящая исключительно на том, насколько убедительно он сможет влезть в шкуру другого человека.
Человека, которого мы убили.
Но если кто и способен на это, так это Валек. Он как хамелеон – смена личности у него так же проста, как сменить рубашку. Уверен, хотя бы раз он буквально «влезал в чью-то кожу». Чисто ради удовольствия. Он из таких.
Так ему так долго и сходило с рук буквальное убийство.
И всё же, внутри у меня клубится тревога – сдавленная, упругая, как кольчатый змей под рёбрами. Довера к Валеку идёт наперекор каждому инстинкту, каждой выбитой из меня годами истине. Он непредсказуемый псих, верный только себе и своим извращённым прихотям.
А его прихоти меняются, как чёртово горное настроение – в зависимости от погоды.
Но какой у меня выбор?
Эта миссия – наш шанс внедриться в самую сердцевину подпольной сети поставок оружия. Слишком важно, чтобы я позволил личным сомнениям стать помехой. Поэтому я стискиваю зубы и молча наблюдаю, как Валек выходит из особняка – преображённый.
Исчез жестокий каратель, садист, который кайфует от крови и выдумывания новых способов причинить боль. Передо мной – человек с деньгами и вкусом: идеально сидящий костюм, ленивые улыбки, расслабленная плавность движений. Даже походка другая – мягкая, кошачья грация, скрывающая безумие, кипящее под кожей.
Впечатляет.
И пугает.
Он ловит мой взгляд, и в его глазах мелькает знакомая тёмная насмешка – он прекрасно чувствует мою тревогу. Немой вызов. Почти слышу его мурлыканье мне в ухо:
Не просри это, босс.
Я сжимаю челюсть, едва заметно кивая:
Ты тоже, ублюдок.
Призрак смещается рядом, низкий гортанный рык вибрирует в груди. Я бросаю на него взгляд: напряжённые плечи, пальцы дёргаются возле ножа. Он на грани – ещё сильнее, чем обычно.
И я не могу его винить. На нас сейчас нет масок – чтобы не вызвать подозрений у конвоя. Я ожидал, что он зарычит, замотает головой, выругается всеми знаками, какие знает… но он лишь молча натянул рваный шарф и всё утро тянет его вверх, закрывая нижнюю половину лица. От него исходит вязкая, густая тревога.
И впервые дело не только в том, что кто-то может увидеть его лицо.
А в ней.
Айви.
Её имя шепчет в моей голове, как молитва, как талисман перед бурей. Она наверху, укрытая, рядом с Чумой и Виски, которые стерегут её. Супрессант должен приглушать её запах, скрывая её от любого чужого носа.
Но риск всё равно остаётся – зудящим, липким страхом в глубине черепа. Если кто-то уловит хоть тень её аромата… если поймут, что здесь есть омега – да ещё недавно в течке…
Игра окончена.
Миссия летит к чёрту.
Никто из нас не поставит прикрытие Валека выше её.
Даже сам Валек.
Я вижу это в том, как он смотрит на неё – и это, вместо того чтобы успокаивать меня, вызывает желание перерезать ему глотку. Мы с остальными стая, потому что выбираем ею быть, но он…
Если он решит, что она – ресурс, который он хочет только себе… не удивлюсь, если он прикончит каждого из нас, лишь бы заполучить её.
Я отбрасываю эту мысль, не давая ей укорениться. Сейчас нельзя отвлекаться. Не когда всё висит на этом одном рывке.
Рёв двигателей разрывает тишину. Вдалеке поднимается облако снега и ледяной пыли.
Конвой. Точно по графику.
Призрак вздрагивает – я чувствую это телом – но сам я гляжу только вперёд, пока мы встаём на позиции. Валек остаётся расслабленным, притягательно опасным, его улыбка не дрогнула, когда машины останавливаются, и из первой выходит их лидер.
Николай.
Его невозможно не заметить – широкий красный плащ, как пятно крови на белом снегу. Ветер треплет высокий воротник и длинный V-образный разрез сзади. На лице – рваный шрам, косой, от лба до уголка рта, навечно затягивающий губу в хищный оскал.
Его губы изгибаются в жестокую ухмылку, когда он останавливается перед нами. Холодные глаза цвета оружейной стали – такие же вриссийские, как его рваный белый андеркат – скользят по нам через круглые красные линзы. Эти очки – вычурная, абсолютно ненужная защита от снежного блика. Он смотрит на нас с тем же безразличием, с каким кобра смотрит на смерть, которой уже тысячу раз плевала в лицо.
И явно плевала, иначе зачем бы ему носить пальто, которое видно с чёртовой космической орбиты?
Он едва ли старше конца своих двадцати, но от него несёт властью, самоуверенностью – тем самым хищным величием альфы, привыкшего брать всё, что хочет, и ломать тех, кто встаёт у него на пути.
И по тому шраму понятно: врагов у него хватало.
Он приближается к Валеку, как хищник, приценивающийся к добыче. Я замираю, мышцы натягиваются, готовые сорваться в бой, если всё пойдёт не так.
Но Валек только ухмыляется, распахивая руки в приветствии и встречая Николая на безупречном вриссийском. Он шутил, что заржавел, но язык льётся с его губ как мёд – гладко, легко, сладко. Я не понимаю ни слова, но язык тела читаю прекрасно.
Внешне – сплошное солнце и радушие, будто встретились давние друзья на бокал чего-нибудь крепкого.
Николай сжимает его плечо, улыбаясь широкой, такой же фальшивой улыбкой. И они идут бок о бок к гостевому дому, обмениваясь быстрыми, музыкальными фразами их родного языка.
И вот так – просто – план вступает в силу.
Я заставляю себя держаться в тени, дать Валеку вести, пока мы следуем за ними, окружённые людьми Николая, как стаей волков. Это идёт против всего моего естества, против каждой жилы, которая требует контроля.
Но я давлю это чувство. Запечатываю внутри.
Это сцена Валека – пока что.
Когда мы входим в гостевой дом, я всё равно бросаю взгляд назад, на особняк. Где-то там прячется Айви – как драгоценность, замурованная под потолком. Желание подняться к ней, убедиться, что она цела, что она здесь, что её запах скрыт… ломит грудную клетку как боль.
Но я не могу. Пока нет.
Лучшее, что я могу для неё сделать сейчас – это вести себя так, словно её вовсе не существует.
Валек ведёт нас в гостиную: блеск люстр, дорогая мебель, тёплый свет. Он двигается по комнате как хозяин, разливает выпивку, улыбается, играет роль гостеприимного дворянина так натурально, что становится даже не по себе.
Это маска. Я знаю.
Но, чёрт… маска у него получается чертовски убедительная.
Люди Николая рассаживаются, их громкий смех эхом бьётся под высоким потолком, бокалы звенят. Сам Николай – куда меньше варвар, чем его подчинённые. Он двигается изящнее даже Валека – а тот, напомню, буквальный серийный убийца с грацией кота, и весь наш план держится на его умении улыбаться, не переламывая людям позвоночник.
Я стою чуть поодаль, каждое чувство натянуто. Призрак – неподвижная тень рядом со мной, его ледяной взгляд не отрывается от Валека, а рука снова и снова тянется поправить шарф – поднять, натянуть, спрятать то, что под ним.
И дело не только в шрамах.
Если эти люди увидят его лицо…
Слухи о «монстре» среди Призраков они наверняка слышали.
Увидят его – подозрения взлетят до небес.
Это хрупкий канат – игра в обман, двойные ходы. Один неверный шаг – и всё рухнет. Но Валек движется по нему, как артист канатоходец, будто знает каждый следующий вздох в комнате.
– Должен признать, мой друг, – произносит наконец Николай, переходя на язык, который я понимаю, – когда я услышал, что твой пост спрятан в вершинах Краснозубых гор, я сомневался.
Он скользит взглядом по роскошной комнате.
– А зря.
– Работает как надо. И близость к шахтам – огромный плюс, – отвечает Валек, снова наполняя рюмки. – Жаль, что не могу разместить вас в основном доме. Зима выдалась жестокой, а сам понимаешь… найти нормальные стройматериалы – задача нетривиальная, когда против тебя все санкции мира. Особенно если ты не чистокровный райнмихец.
Николай фыркает, принимая рюмку:
– Что уж говорить, поют проповеднику. Но знаешь… все эти политические игры лишь повышают спрос на наши таланты, не так ли?
Глаза Валека вспыхивают хищным азартом, и он поднимает свой бокал.
– Ещё бы.
Час за часом, глоток за глотком, Николай становится всё разговорчивее. Хвастается связями в правительстве, «поставками» за линию фронта, намёками, полунамёками, ухмылками. Слова туманны – но смысл ясен.
Этот мужчина – змея.
Гремучая.
В человеческой коже.
И мы сидим здесь, пьём с ним, притворяемся союзниками.
Меня от этого выворачивает.
Пальцы сами ищут холод рукояти пистолета.
Но я улыбаюсь. Киваю.
Каждый раз, когда он бросает на меня очередной снисходительный взгляд.
Наконец, когда ночь становится глубже, а гости – шумнее, Николай откидывается на спинку кресла и впивается в Валека острым, почти колющим взглядом:
– Что ж, перейдём к делу?
Валек улыбается мягко, лениво, опасно.
– Разумеется, – мурлычет он и кивает мне. – Люк, принеси оплату из кабинета.
Я вздрагиваю.
Люк.
Имя офицера, которого я убил.
Имя, которое стоило мне карьеры, репутации и довело до того, что теперь я командую этой сборной солянкой альф.
Он делает это специально. С точностью хирурга.
Потому что я не могу выпасть из роли.
Я коротко киваю. Встаю.
И наконец получаю возможность уйти.
Проверить остальных.
Проверить её.
Я возвращаюсь к особняку. Снег хрустит под сапогами, затем – звонкая тишина дорогого паркета. И как только я переступаю порог – замечаю это.
Точнее – отсутствием этого запаха.
Аромата Айви, густого, пьянящего, который раньше пропитывал каждый угол в доме, теперь почти нет. Супрессанты, прогнанные через вентиляцию, сделали своё дело. Это облегчение… но расслабляться нам всё равно рано.
Не раньше, чем дьявол покинет нашу территорию полностью.
Я прохожу мимо кабинета и поднимаюсь по лестнице к комнате Айви. Перед дверью стоят Чума и Виски – наклонившись над картой, обоим не до перепалок. Это лучше любого отчёта говорит о том, насколько всё серьёзно.
– О, большой начальник, – протягивает Виски, заметив меня. Он явно не ожидал увидеть меня так скоро.
– Как там внизу? – спрашивает Чума, его голос слегка искажается маской.
Я выдыхаю, протягивая пальцы через отросшие, лохматые волосы.
– Настолько хорошо, насколько это вообще возможно, – бурчу я. – В эту минуту Валек держит их у себя на крючке. Но Николай… в нём что-то не так.
Виски фыркает и откидывается на стену, скрестив руки на широкой груди.
– Ага. Потому что он скользкий кусок дерьма, – лениво протягивает он. – Я бы их всех прямо сейчас завалил. И дело с концом.
– А потом профукать единственный шанс залезть к ним в операцию? – качаю головой. – Никак нет. Тем более Совет мгновенно свалит всю вину на Айви. Держимся плана.
– Впервые он прав, – задумчиво протягивает Чума. – Они явно отправили её сюда, чтобы испытать нас. Если мы облажаемся, кто знает, что они сделают?
Подтекст не надо расшифровывать.
Если Совет попытается забрать её – последствия будут такими, что ядерная война, пережившая мир, покажется разминкой. Возможно, это всё равно неизбежно… но я хотя бы хочу время подготовиться.
– Ладно, – ворчит Виски, бросая взгляд на дверь. – Но если этот ублюдок хоть пыхнет в сторону Айви…
– Не посмеет, – говорю я тихо, но это обещание и угроза одновременно. – Она в безопасности. Мы позаботимся об этом.
Он смотрит на меня долго, слишком серьёзно для Виски. Но потом всё-таки кивает, и напряжение немного отпускает.
– Всё равно мне это не нравится.
– Никому не нравится, – тихо отвечает Чума. – Но Тэйн прав. Нужно довести дело до конца.
Я выдыхаю, чувствуя, как груз хоть немного сдвигается с плеч. Они со мной. Даже если каждый инстинкт ревёт в нас, требуя схватить Айви и бежать куда глаза глядят.
– Проверю её, – говорю и уже тянусь к двери. – Вы вдвоём оставайтесь здесь. Следите за всем.
Они кивают, занимая свои позиции.
Я останавливаюсь у двери, рука замирает над ручкой. С другой стороны – её тихое, ровное дыхание.
Она жива. Она в безопасности.
Повторяю это в голове, пока медленно открываю дверь.
И дыхание перехватывает.
Айви лежит, свернувшись клубочком в своём гнезде – в мягком хаосе одеял и подушек, всё ещё хранящих еле уловимый шлейф её запаха. Мёд. Солнечное тепло. Сладкая лёгкость.
Мой личный рай.
Она шевелится, глаза – аквамариновые, прозрачные – открываются сонно.
– Тэйн? – бормочет она хриплым, сонным голосом. После течки её организм всё ещё вымотан. – Что происходит?
– Ничего особенного, – отвечаю, приседая рядом. – Просто проверяю.
Она хмурится и поднимается на локтях.
– Конвой?
– В гостевом доме, – киваю и осторожно откидываю прядь рыжих волос с её щеки. Риск – я не знаю, как она воспримет прикосновение теперь, когда жара прошла. Но она не отстраняется. Маленькая победа. – Валек держит ситуацию под контролем.
Она снова смотрит на меня – внимательно, настороженно.
– А Призрак? Где он?
– Там же. С ними.
– А если что-то случится? – спрашивает она тихо.
– Мы разберёмся, – говорю я. Это клятва. И предупреждение миру. – Мы не позволим, чтобы с тобой что-то случилось, Айви. Обещаю.
Она всматривается в моё лицо, будто пытаясь прочитать душу.
И потом тихо говорит:
– Я верю тебе.
Не «я доверяю».
Я знаю, она выбрала слово специально.
Но даже это – как удар в грудь. Потому что после всего, что с ней сделали… Она всё ещё даёт нам шанс. Это одновременно возвышает – и пугает до смерти.
Я наклоняюсь и прижимаю губы к её лбу.
– Отдыхай, – шепчу. – Я скоро вернусь.
Она снова ложится, глаза закрываются.
Я стою ещё секунду – просто наблюдая за ритмом её дыхания. Запоминая каждую линию её тела. Каждую тень. Каждый изгиб.
Моя.
Наша.
Это чувство рычит внутри, дикое и голодное, требующее остаться. Забраться в гнездо, закрыть её собой от всего мира.
Но нельзя. Пока нельзя.
С последним долгим взглядом я выскальзываю в коридор.
Чума всё ещё здесь – теперь с чемоданчиком в руке.
– Она в порядке, – отвечаю их немому вопросу. – Спит.
Они кивают. Напряжение снова чуть отпускает.
– Вот, – говорит Чума, передавая мне чемодан. – Чем быстрее эти идиоты получат деньги, тем быстрее уберутся.
Я хмыкаю, принимая ручку.
– Вы двое – с Айви. Если что-то выглядит подозрительно – уводите её. Ясно?
Их взгляд становится твёрдым, режущим.
– До последнего вздоха, – произносит Чума.
Виски ухмыляется – но глаза у него не смеются.
– И до последнего их вздоха тоже. Если хоть что-то останется от них после того, как Призрак скрутит их всех в человеческие шарики.
Я киваю, разворачиваюсь на каблуках и выхожу прочь, чемодан тянет руку вниз, будто налит свинцом.
Пора закончить этот цирк.
Гостиная в домике – в точности такой, какой я её оставил: воздух густой от вони дешёвого спирта и альфа-феромонов. Николай и его люди валяются на мягких диванах, хохочут, несут какую-то чушь на вриссианском.
Хотя слово «блять» – видимо, международное.
Валек сидит в центре этого бардака, словно король на троне. Он поднимает взгляд, выгибает бровь, будто спрашивая: Ну?
Я бросаю чемодан на стол – тяжёлый глухой удар прорезает шум, как выстрел.
– Как просили, – говорю холодно.
Валек небрежно машет на чемодан рукой, второй подносит стакан ко рту.
Николай наклоняется вперёд, металлические глаза жадно поблёскивают, когда он отщёлкивает защёлки и заглядывает внутрь. Ряды свежих, чистых, незапачканных купюр.
Больше денег, чем большинство людей увидит до конца своей недолгой жизни – особенно теперь, когда всё человечество выживает на объедках.
– Похоже, всё на месте, – довольно улыбается Николай. – Отлично.
Он поднимается, вздымая стакан.
– За нашего щедрого хозяина. И за то, что Вриссийская империя поднимется из пепла и раздавит этих советских ублюдков! – делает паузу, угол рта дёргается у шрама. – Или хотя бы сделает нас погано богатыми в процессе.
Комната взрывается радостными воплями, стаканы бьются о стаканы, мужчины орут, будто уже победили всю чёртову войну.
Но под всем этим – натянутая тишина, дрожь напряжения.
Что-то не так.
Слишком рано радуются. Слишком громко.
Я ловлю взгляд Валека – в нём вопрос. Клюнули?
Он едва заметно качает головой, губы сжимаются.
Послание ясное.
Мы сидим на пороховой бочке.
Дерьмо.
Нужно заканчивать сделку и выпроводить их к чёрту, пока никто не начал задавать лишних вопросов. Пока не догадались, что человек, с которым они пьют – просто хорошо сшитая маска.
Проходит ещё пара тостов, прежде чем Валек прочищает горло, привлекая внимание.
– Ну что, господа, – произносит он лениво, улыбаясь так, будто у него нет ни малейшей тревоги. – Было приятно вести дела с братьями и друзьями. Но, боюсь, у нас есть и другие дела этим вечером.
Взгляд Николая мгновенно остыл, сузился. Под линзами его тонких красных очков блеснуло что-то острое, подозрительное.
– Так скоро уходите? – мягко спрашивает он. Слишком мягко. – А я думал, вриссианское гостеприимство требует, чтобы мы остались. Да и горные дороги – такие опасные…
Валек замирает, челюсть дёргается. Я знаю этот микродвижение – его мозг сейчас носится, как бешеный зверь, перебирая варианты.
И наконец он улыбается.
– Разумеется, разумеется. Прошу простить мои манеры, друг мой, – мурлычет он, заодно кривя нос в мою сторону (и я точно не уверен, что это часть спектакля). – Хотел лишь сказать, что жаль, что я не смогу развлекать вас весь вечер.
Николай смотрит на него каменным лицом.
Валек разводит руками, делая жест гостеприимства, который совершенно не касается глаз.
– Конечно, вы можете остаться на ночь и пить до отвала. Что за хозяин я был бы, если бы выгнал вас в холод?
Улыбка Николая растягивается – хищная, как у зверя, обнюхавшего кровь.
– Как великодушно. Мы принимаем ваше приглашение.
Отлично.
Значит, Валек прав.
Эта мразь что-то учуял. Вот только что – и когда вытащит нож из рукава.
А теперь они остаются на ночь.
Голодная стая волков, кружащих вокруг нас, только и ждущих момента вцепиться в глотки.
Мысли метаются – ищу хоть какой-то выход. Хоть что-то.
Ничего.
Мы в меньшинстве.
Мы в меньшей силе.
И время утекает.
И даже Призрак не вырежет их всех, как бы он ни рвался.
Валек кивает:
– Если что-то понадобится, просто свяжитесь. Мои люди помогут.
– Мы уедем утром, – обещает Николай. – Но… прежде чем вы уйдёте, Прайтел…
Валек останавливается на полушаге, рука на дверной ручке.
– Да?
Улыбка Николая становится шире. Резче. С белыми зубами в полумраке, словно у хищника.
– Передайте моё почтение… леди, ладно?
Слова ударяют, как пуля в грудь.
Он знает.
Каким-то образом – но знает про Айви.
Призрак застывает рядом, его огромная туша каменеет, зрачки расширяются, жаждая разорвать Николая на куски. У меня рука дёргается к пистолету – я могу достать его быстрее, чем остальные успеют моргнуть.
Но Валек даже не мигает.
– Леди? – переспрашивает он равнодушно.
Николай смеётся – тихо, мерзко.
– Ну же, Прайтел. Ясно, что где-то в своём «пустом» особняке ты прячешь омегу. Иначе с чего это вы тут такие нервные весь вечер?
Он разводит руками, играя невинного.
– И я не виню тебя. Альфа защищает своё. Всегда.
Ему и не нужно говорить больше. Послание очевидно.
Я знаю твою слабость.
И знаю, куда бить.
Валек улыбается – тонкой, хрупкой линией, которая так и трещит по швам.
– Передам ей, – говорит он маслянисто. – Спокойной ночи, господа.
И мы выходим.
Дверь щёлкает за нашими спинами – как приговор. Я выдыхаю резко, вдох-выдох сбивается в один рваный спазм, когда адреналин наконец начинает спадать.
– Чёрт, вы вриссианцы умеете устраивать вечеринки, – бурчу я.
Валек резко выпускает воздух.
– Их надо убить, – произносит он тихо, почти шёпотом, пока мы идём обратно к основному дому. – Николая – точно. Он слишком опасен.
Призрак глухо рычит в знак согласия. Это редкость – чтобы он поддержал Валека.
Редкость – и тревожный знак.
Я колеблюсь, разрываясь между жгучим желанием защитить Айви и пониманием: если мы сорвёмся сейчас, Совет обрушится на неё всем своим гребаным гневом.
И я знаю, с кем мне проще воевать: с кучкой вриссианских бандитов или со всей армией, которую я сам когда-то обучал.
– Нет, – говорю я наконец, слова горчат. – Держимся плана. Но кто-то должен следить за гостевым домом постоянно. Никаких пауз. Никакой слабины.
Валек кивает, челюсть сжата как капкан.
– Я буду первым.
Я хлопаю его по плечу, коротко, резко. Без слов. Немой жест признания той шаткой ниточки доверия, что нас связывает. Доверия, которое он, чёрт возьми, сегодня заслужил.
– Сменю тебя через пару часов, – говорю я. – А пока… мне нужно снова проверить Айви.
Он коротко кивает и сразу направляется к гостевому дому, двигаясь с хищной плавностью, как будто родился среди теней и ножей.
Я смотрю ему вслед, и в животе снова стягивается тугая петля тревоги.
Это далеко не конец.
Даже не середина.
И что-то внутри подсказывает мне, что самое страшное ещё впереди.
Я разворачиваюсь и возвращаюсь к особняку. Призрак идёт рядом, его массивное тело напряжено, из глубины груди вырываются низкие, едва слышные рычания. Он чувствует опасность так же остро, как зверь чует кровь.
Мой мозг носится, перебирает план «Б», план «В», план «если всё пойдёт в пизду одновременно». Сценарий за сценарием.
Но под всем этим – один-единственный импульс, одна мысль, один инстинкт, который перекрывает всё.
Защитить Айви.
Что бы это ни стоило. Кому бы это ни стоило. И если придётся – я сожгу мир дотла.
