Текст книги "За Кубанью (Роман)"

Автор книги: Лазарь Плескачевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Все эти мысли роятся в голове Ибрагима, не дают покоя. А поездка в сопровождении соглядатаев?

Ибрагим в ярости сжимает кулаки. Доверие начальника – вот что крепило и закаляло его преданность. Нет доверия, нет и преданности. Дело, наверное, не только в пощечине. Ибрагим разочарован, его былой кумир поблек. Он начинает подозревать, что знал Улагая не настоящего, а парадного, золоченого, что ли. И таким сам хотел быть. Теперь «глухой дядя», нервничая, показывает свое подлинное лицо. Опустился до того, что укладывает в постель кухонную швабру. В народ пошел… И с таким человеком он связан одной веревочкой.

Но мысли об Улагае отходят на задний план – надо хорошенько разобраться с Бибой. Она ему нужна, он ее любит. Но она его не полюбит никогда. С Бибой нельзя было так поступать. Как же быть? А вдруг полюбит? Простит, потом полюбит.

Маленький лучик надежды, продравшись сквозь тучи, проникает в сердце Ибрагима. Он думает, думает… Улагай, Биба; Биба, Улагай… И еще – Максим. Ходят слухи, будто он Фатимет совратил: ушла в город, таскает горшки в тифозном бараке. Агент видел ее: сапоги, гимнастерка, на стриженой голове – красная косынка. Рассказывая, плевался: до чего черкешенка дойти может. А Ибрагима смех разбирает. Тысячу раз она права – уж лучше тифозный барак, чем холодные, как у покойника, ноги Османа. Но как Максиму удалось сбить с пути черкешенку? Впрочем, его и черкесы слушают.

Раздумья обрывает возвратившийся домой агент – он сообщает, что Махмуд в городе. На свидание отправляются вчетвером. Льет дождь, у каждого на папахе – башлык. Вооружены, как целая рота, – под осенней одеждой разве только орудие не припрячешь. Завидев патруль, спешат к нему.

– Где военный начальник? Комиссариат?

Им показывают.

Опрашивать людей, которые в дождь спешат в военное ведомство, никому и в голову не приходит. Впрочем, документы у них нормальные, Зачерий об этом в свое время позаботился. Оставив спутников в подъезде, возле уткнувшегося в тулуп часового, Ибрагим заходит в первую комнату. Махмуд здесь. Он моргает, на его костлявом лице появляется румянец. Нет, он не испуган, скорее удивлен. Кроме него в комнате еще двое, русские.

– Салам, Махмуд, – здоровается Ибрагим. – Здравствуйте, товарищи! – обращается он к русским.

Теперь Ибрагим уже позабыл и о Бибе и об Улагае: он работает. Риск щекочет нервы. «Да, не каждый вот так явится в большевистское логово», – самодовольно думает он. Он уже как бы любуется собой со стороны. Русские, ответив на приветствие, продолжают заниматься своими делами, а Махмуд не спускает настороженного взгляда с Ибрагима.

– Что тебе нужно? – спрашивает он по-адыгейски.

– Э, Махмуд, – улыбается Ибрагим, – давай говорить по-русски, а то товарищи могут подумать, что у нас какие-то секреты. Я пришел тебя проведать, мы ведь давно не виделись. С тех пор как в плен сдались.

Русские смеются: говорите, друзья, как вам удобнее.

– Мой «глухой дядя» передает тебе привет, – по-адыгейски произносит Ибрагим.

Махмуд морщится: кому-кому, а ответственному работнику военкомата известно, чем занят Улагай, кто его поддерживает, Махмуд и настроения людей знал – с ним, бывшим белым офицером, пускались в откровенные беседы самые разные по духу люди. Махмуда радовало, что попытки Улагая создать несколько крупных банд и поднять восстание не увенчались успехом. Алхас существовал и без Улагая, а новые формирования были настолько малочисленными, что принимать их в расчет как военные единицы не стоило. Осколки бутылки на дороге. Для Махмуда оставалось загадкой – на что рассчитывает «глухой дядя»? Хорошо бы хоть что-нибудь выведать у нежданного гостя.

– Садись, – произносит он и добавляет не без издевки: – Раздевайся, у нас жарко.

Махмуд хорошо знал неутомимого и неунывающего Ибрагима, помнил его твердый, самоуверенный взгляд, голос. С этим человеком определенно что-то случилось. И если первой мыслью при его появлении было: «Схватить, обезоружить», то теперь возникло другое решение: выслушать, выяснить, с чем пришел, присмотреться. Да и взять Ибрагима не просто – без гранаты на свидание не явится.

– Я вижу, ты не очень обрадовался, – нарушил затянувшееся молчание Ибрагим. – Что же передать «Дяде»?

Махмуд с трудом сдерживает радость – нет, не та выдержка! И в тоне нет былого превосходства. А лицо– сплошные подергивания. Быть может, парень стал задумываться? Не помочь ли ему?

– Вступать в переговоры с «дядей» не собираюсь, – ответил Махмуд. – То, что он предложит, мне не подойдет. И тебя переубеждать не собираюсь, мне известна твоя преданность «глухому дяде». Ты его идеализируешь. Уверен, что все-таки разглядишь его истинное лицо. Но не окажется ли поздновато? Отвечать-то придется каждому за себя, на «дядю» не сошлешься.

Ибрагим кратко излагает предложение Улагая. Махмуду приходит в голову странное, но верное соображение: Ибрагим ведет себя не как помощник Улагая, а как его посредник.

– Напрасный труд, можешь не тратить слов, – обрывает он Ибрагима. – Иди, дорогой, и передай «дяде»: еще не поздно явиться с повинной. И его помилуют, Советская власть держит слово. Но если не явится до декабря – расстреляют. Это все. После ликвидации Врангеля мы примемся за бандитов. Кстати, Ибрагим, передай ему свежую газету, там сводка: Врангель шмыгнул за Перекоп.

Ибрагим выжидает: не скажет ли Махмуд что-нибудь лично ему. Нет, молчит. Очевидно, такие, как он, в расчет не принимаются. Разменная монета. Можно идти. Но тут в голову приходит дикая мысль.

– Понял, Махмуд, – говорит он. – Все передам. А к тебе хочу обратиться с дружеской просьбой: помоги позвонить по телефону одной девушке.

– Не помогу, – резко отказывает Махмуд. – И не думай. С агентами через военкомат связываться решил?

Ибрагим тяжело поднимается. Таким Махмуд еще не видел его.

– Дело у меня не военное и не политическое, – неуверенно поясняет он. – Хорошую девушку я как-то сильно обидел. И жалею, надо сказать несколько слов. Сам позвони на санитарные курсы, попроси к телефону Бибу. Видишь, я ничего не скрываю.

Махмуд отлично знает Бибу с санитарных курсов, не раз видел ее там, не так уж много адыгеек в городе. Он вертит ручку телефона, кричит, называет условные слова, спорит с кем-то, ожидает, снова спорит. Потом долго ждет, потом спорит и снова ждет. Наконец сообщает: у телефона Биба. Девушка никогда не держала в руках телефонной трубки.

– Что? Что? Плохо слышу… Кто это?

– Биба, – говорит Ибрагим, беря трубку, – это говорит тот, кто украл тебя. Я очень жалею, что все так нехорошо получилось. Я тебя люблю и готов умереть за тебя. Ты слышишь? Прости меня, если можешь. И знай: всегда буду считать тебя своей женой.

Девушка держит у уха трубку, не зная, что и сказать обнаглевшему бандиту. Ибрагим тщетно ждет ответа.

– Биба, скажи хоть слово.

Ответа нет.

– Прощай, Биба. Извини…

Ибрагим возвращает трубку Махмуду, благодарит. Лицо его бледно, рука дрожит.

– Садись, – снова приглашает Махмуд. – Мне хотелось поговорить с тобой.

– Кажется, поговорили…

– То ведь я не с тобой говорил, а с «дядей».

Но Ибрагим не садится. Махмуд тоже поднимается.

– Мне кажется, что ты и Улагай – это не одно и то же. Я всегда считал, что у тебя своя голова на плечах. Неужели ты все еще слепо веришь своему начальнику?

Наконец-то Махмуду удается встретиться со своим собеседником взглядом. В глазах Ибрагима – растерянность.

– Поздно мне обо всем этом думать, – равнодушно бросает он. – Пулю на лету не поймаешь.

– Мы не пули, а люди, Ибрагим. А человека можно даже с края пропасти увести.

– С края можно, – вздыхает Ибрагим. – Но я уже лечу в пропасть. Поздно! Не вздумай задерживать меня, – вдруг зло добавляет он, – мне жизнь не дорога.

– Этого не ожидал от тебя, – обиженно произносит Махмуд. – Говорим как товарищи… Ну бывшие товарищи. Думаешь, эти русские не догадываются, откуда ты? Все еще воображаешь, будто все люди глупее вас с Улагаем? К нам такие, как ты, каждый день приходят сдаваться.

– Извини. Никак не пойму вас всех.

– Кого это – всех?

– Да вас, комиссаров. Ну я пошел.

– Приходи, Ибрагим, разговор надо закончить.

Хлопает дверь. Махмуд задумчиво глядит в окно. Мимо проходят четверо в бурках. Что там они еще натворят?

– Сбивают? – осведомился русский товарищ.

– Сбивают и сами сбиваются, – смеется Махмуд. – Сложный переплет. – Он подробно пересказывает беседу с Ибрагимом.

– А может, вы зря напрямую? Может, стоило повести игру? Ведь это не рядовой бандит.

– Не по мне это, Василий Лукич. В таком деле актером быть надо, а я человек простой, бесталанный: что на душе, то и на лице. Да и не проведешь такого, как Ибрагим, с ним лучше напрямик. Я думаю, он придет – на распутье парень.

– А может, перехватить их, – предложил Василий Лукич.

– Себе во вред, – возразил Махмуд. – Сейчас он на все пойдет, а через недельку сам явится. Дозреет. Тогда и Улагай может в переметной суме оказаться.

А те, в бурках, торопливо сворачивают в переулок.

– Ночью возвращаемся домой, – говорит своим спутникам Ибрагим. – Рамазан будет не скоро, ждать больше нельзя.

– А этот как? – осведомляется Аслан. – Клюнул?

– Тебе это знать не положено. – Ибрагим бросает на него подозрительный взгляд. – И вообще запомни закон разведки – излишнее любопытство равно самоубийству. Ты что, на красных работаешь?

– Да мне что, – обиделся Аслан. – Чихал я на Махмуда.

Ибрагим правит на окраину – здесь у него еще одна явка, запасная. Отсидевшись до ночи, выбираются из города. Едут медленно – кони с трудом тянут по раскисшему проселку тяжелую повозку. Едут всю ночь. Дневка в лесу, и снова – тряская дорога. Лишь на третий день добираются до лагеря.

Кажется, Ибрагим сделал все, что мог. Но Улагай недоволен.

– Ты сказал Махмуду, что, если он не согласится, мы прикончим всю его семью?

– Нет, – признается Ибрагим. – При чем тут семья?

– Не задавай глупых вопросов, – раздражается Улагай. – Твое дело – выполнять приказы.

– Я – человек! – срывается Ибрагим. – У меня есть голова.

Вот как заговорил! Пожалуй, Крым-Гирей прав, к нему уже нельзя поворачиваться спиной. Но он не должен думать, будто его подозревают.

– Что нового в городе? – спрашивает Улагай, чтобы не оборвать разговор на реплике Ибрагима.

– Новостей немало. – В глазах Ибрагима мелькает злорадный огонек. – Красавица-то наша ушла к Максиму.

– Какая красавица? – Улагай ошеломлен. – Сариет?

– Фатимет, жена Османа, – бросает Ибрагим.

Лицо Улагая покрывается белыми пятнами.

– С сыном ушла к русскому, – торжествующе добавляет Ибрагим. Он вдруг ясно осознает, что факт этот имеет для Улагая значение чрезвычайное. Там, в лесу, Максим одержал верх лишь над Ибрагимом, это – победа над самим Улагаем.

– Это мы так не оставим! – выкрикивает Улагай. – Иди…

Он расхаживает по тесному кабинету. «Очевидно, – рассуждает сам с собой, – пришло время санкций. Пусть эти интеллигентики узнают, чем чреват их отказ сотрудничать со мной. Но прежде всего надо выручить свои деньги. Кто знает, как все обернется».

Не успевает Ибрагим улечься, как у двери раздается крик связного: «Ибрагим, к командующему!»

– Не мог все сразу сказать, – недовольно бурчит Ибрагим. – Обязательно дергать надо…

– Поменьше болтай, – советует валяющийся на соседней койке Аслан. И жестко добавляет: – Так, смотри, не пощечину, а пулю схватишь.

– Нашел, чем пугать! – вскипает Ибрагим. – Видел их…

Улагай приглядывается к своему опальному фавориту.

– Взбунтовался наш казначей, – говорит он. – Или рехнулся после бегства жены. А скорее всего, решил присвоить деньги. Твоя задача – отвлечь на себя внимание караульного взвода. По моему сигналу нападешь на аул со стороны Энема. Алхас предупрежден. Он выделит тебе отборных людей. Если ребята повеселятся, не беда, застоялись они. И все падет на совесть большевиков. Люди Алхаса будут в красноармейской форме. Отступать по моей ракете. Кстати, учти, Алхас отберет не наших, а казаков.

Ибрагим понимает – готовится спектакль. Раньше он обрадовался бы такой затее, теперь равнодушно козыряет: будет исполнено!

– Вопросы есть?

– И мне переодеться?

– Зачем? Нацепи на папаху красный бант. Не зарывайся особенно. Все.

Выходя, Ибрагим невесело улыбается – сам Улагай приказывает ему нацепить красный бант. А что, если нацепить всерьез? И горько вздыхает: денежные дела ему уже не доверяют, теперь он пригоден лишь на то, чтобы вызвать на себя огонь. И если огонь будет метким, Улагай только возблагодарит аллаха.

Ибрагим бродит по лесу, не зная, что предпринять. Но одно знает наверняка – алхасовцев к аулу не подпустит. Самому бросать озверевшую казачню на своих земляков – последнее дело. Перестрелку можно вести и на расстоянии.

Тут лишь до сознания доходит смысл приказа Улагай: Алхас казаков выделит! Почему же казаков? Улагай боится, что черкесы окажутся не такими жестокими по отношению к своим? А на станицы посылают черкесов. Ибрагим вглядывается в окно, за которым сидит командующий. О чем он думает? О судьбах народа? Как бы не так! Улагай во всех деталях обдумывает план обуздания и наказания Османа. Нет, просить он ничего не будет. Но свое возьмет обязательно.

И снова ночь. Темная, мокрая, неуютная. Даже собаки не лают. Улагай на коне, с ним две тачанки с пулеметами. Его расчет оказывается правильным. Выстрелы на окраине привлекают к себе отряд Анзаура. Бой неожиданно разгорается – в отряд вливаются добровольцы. Аульчане дерутся отчаянно – подкрепления ждать неоткуда. Бандиты несут потери. Тем временем Улагай останавливается у ворот своего казначея.

– Эй, Осман!

Ну, конечно, старый плут во дворе, он узнает голос Улагая, это чувствуется по тону вопроса:

– Кто?

– Открывай скорее, это я.

– Чтоб ты сквозь землю провалился, – бурчит Осман, оттягивая дрожащими руками засовы. Улагай входит в калитку, в руках у него маленький чемоданчик.

– Помощь твоя нужна, Осман, – говорит он. – Только быстрее… Привез еще сто пачек, нужно спрятать, потом хорошо отблагодарю.

Лицо Османа расплывается в улыбке: чемоданчик довольно тяжелый. Ничего, он с ним разберется.

– Покрепче запирай калитку и никого не пускай, – наказывает Улагай. – Кроме меня, ничего никому не давай. Даже Ибрагиму.

– Не дам, можешь быть спокоен, – уверяет Осман. – Тут один какой-то приходил, незнакомый, ничего ему не дал.

Калитка запирается, тачанки трогаются с места, проскакивают до конца квартала и останавливаются у забора. Улагай выжидает, будто пульс у больного считает: Осман запер дверь в дом… проскочил к тайнику… открывает его… Осман не выдерживает, начинает вскрывать чемодан. Пора! Аскер перелетает через забор, Улагай – за ним. Выстрел это получает свою порцию верный страж Медведь. Э, да старик в спешке и двери запереть позабыл. Они врываются в спальню Османа как раз вовремя: хозяин вылезает из подпола. Проворный, однако… Увидев старых знакомых, дико таращит глаза. Улагай не торопится.

– Иди-ка сюда. – Он манит Османа пальцем.

Осман медленно вылезает. Став на пол, пытается сдвинуть ногой стоящую ребром половицу.

– Аскер, помоги старому доброму человеку. – На лице Улагая нехорошая ухмылка. – Нашему благодетелю, патриоту, правоверному мусульманину… счастливому супругу…

Ему спешить некуда, без его сигнала бой не прекратится.

– Уходите! – вдруг взвизгивает Осман и бросается к столу.

– Старик! – грозно трубит Улагай.

Аскер пытается остановить Османа, но получает удар в живот. Старый скряга решил отстаивать свою казну до последнего дыхания. Аскер вскрикивает от острой боли.

– А, ты так?

Глухой удар. Осман падает. В ход пошли кованые каблуки. Живучий старик: воет, корчится…

– Хватит! – брезгливо сплевывает Улагай. – Полезай в подвал.

Аскер чиркает спичками, чем-то гремит и подает наверх обитый железом сундучок. Он не заперт – очевидно, Осман намеревался снова заглянуть в него.

Улагай приподнимает крышку.

– О! – вырывается у него: рядом с пачками кредиток – золото! Много золота. И камни. Он и не мечтал возвратить свой капитал с такими процентами – вскоре эти камешки ему пригодятся. В этот момент кто-то повисает у него на ноге.

– Э, сволочь! – Улагай опускает каблук на голову Османа. Тот затихает. – Убери его.

Аскер сталкивает тело Османа в подпол, ставит на место половицу. Подумав, подтягивает к ней шкаф: теперь хозяина не скоро разыщут.

– Почти все, что я оставлял, сохранилось, – замечает Улагай. – Надо бы это уложить…

Аскер приносит чемодан, наклоняется к сундучку и застывает. Улагай подозрительно оглядывает его.

– Я сам. А ты посмотри, что там на улице.

Аскер нехотя поднимается. Лицо его возбуждено, веки подергиваются, он тяжело дышит. Рот приоткрывается, вот-вот с губ сорвется какая-то фраза. Но страх перед Улагаем побеждает. Он выходит. Возвращается через несколько минут.

– Перестрелка продолжается, – докладывает Аскер. – Пальба далеко, видимо, Ибрагиму не удалось прорваться в аул.

– Возьми! – Улагай подает ему крепко увязанный чемодан. Подумав, подходит к лампе, швыряет ее на пол. Чиркает спичкой, бросает ее в керосиновую лужицу. Огонек неуверенно расползается по полу.

Они выходят. Тачанка у ворот. Улагай садится рядом с ездовым, Аскер пристраивается к пулеметчику. Улагай достает ракетницу, в воздух взвивается красный змей. Застоявшиеся кони срываются с места. Стрельба прекращается. Будто и не было ничего.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Обычно поздняя осень – самое веселое время в ауле. Полевые работы окончены, поднята зябь, пшеница обмолочена, а излишки ее проданы. Женщины сортируют, моют и сушат шерсть, мужчины гонят из проса искрящийся, похожий на разбавленное молоко хмельной напиток – бахсму. Парни торопятся завершить переговоры с приглянувшимися красавицами осенняя свадьба приносит счастье. Наиболее зажиточные то и дело отправляются в город за покупками.

В такое время особым вниманием пользуются шутники, рассказчики, выдумщики, мастера одурачивать. В розыгрышах участвует чуть не весь аул. Люди беззлобно потешаются над простаком, которого удалось поставить в неловкое положение. Некоторые кунацкие по вечерам превращаются в клубы, где можно услышать забавную историю, послушать гармониста, сыграть в шашки пли просто поточить языки. В кунацких от самых искусных рассказчиков тесно. Взрослые люди, забыв обо всем на свете, следят за забавными приключениями девочки-сиротки, восторгаются находчивостью Куйжия, который так ловко разделывается с великанами. Не беда, что все эти сказания уже знакомы, – слушать их никогда не надоест.

Но двадцатая осень двадцатого века вошла в аул не хозяином, а гостем. Неспокойно вокруг, тревожно в ауле, и в душу проникает неуверенность. Люди, чего никогда не бывало, по вечерам запирают покрепче ворота, не засиживаются подолгу у соседей. Изменился и характер рассказов в кунацких. Традиционные сказки о нартовских богатырях и Куйжие, спокойные и забавные, уступили место рассказам о необыкновенных рейдах конников Буденного, о кровавых похождениях Алхаса, Бандурки, Фостикова, о таинственных исчезновениях девушек и о многих других вещах, от которых под папахами самых смелых джигитов начинают шевелиться волосы. Послушав такие истории, люди расходятся по домам со смутным предчувствием неминуемой беды. Сон не идет.

Беспокойно и на душе Умара. В последнее время он стал просыпаться под утро в одно и то же время. Вдруг откроет глаза, будто кто-то его в бок толкнул, и сон мгновенно улетучивается. Умар прислушивается к тому, что происходит за стенами дома. Тихо, только осенний ветер по-вдовьи стонет. А может, наоборот? Может, это вдовий стон мечется по аулу, как осенний ветер? Сколько женщин не дождались своих мужей! Одни на фронтах головы сложили, другие без вести пропали, третьи в бандах околачиваются, четвертые – у Врангеля. Одна из таких вдов недавно вошла хозяйкой в его дом. Долго уговаривал– не соглашалась. А однажды пригласил в гости: «Зайди, мол, не обижу». Белла невольно улыбнулась: всему аулу известно, что Умар и мухи без причины не обидит. Заглянула по пути от колодца, с полными ведрами. Онемевшая от радости детвора во все глаза разглядывала застывшую с ведрами Беллу. За день сдружились навсегда.

И хотя теперь дома мир и благодать, беспокойство одолевает Умара. Вот и сейчас – на дворе темь непроглядная, а Умар лежит с раскрытыми глазами. Просто думает – ни о чем и обо всем. Что вспоминается, то и вспоминает. Он уже притерпелся к мраку, различает, как за окном шевелятся освободившиеся от листвы ветви липы. А мысли текут как река – нет им конца. В ушах звучит ночной выстрел, и острая боль пронизывает ногу. И одно-единственное желание – поймать бандита. Вспоминается возвращение Ильяса. Чего только не бывает в жизни – скрутит она иной раз человека так, что и своих не узнает. Заглядывали на днях Рамазан и Максим, предупредили, что по их предположениям Алхас что-то замышляет – надо быть настороже. А они и не дремлют – с таким соседом не разоспишься. Или вот вспашка. Разве думал он, что люди так дружно возьмутся? После схватки с Алхасом сами спрашивали, кому в первую очередь помочь. Умар с горечью признает, что лишь в день боя с бандой по-настоящему узнал своих односельчан. До того о многих был куда худшего мнения. Впрочем, кое-кто до создания отряда попросту боялся высказываться откровенно – недалеко до беды. А тут увидели: и на Алхаса управа нашлась. Но что же эти волки замышляют?

За окном появляются первые признаки утра – светлые блики на сером небе. Умар набрасывает бешмет, натягивает чувяки и выходит – чем так лежать, лучше дров наколоть: во дворе его уже давно поджидает коряга. Достав топор, примеривается – как лучше подступиться к этому суковатому уродцу. Вдруг слышит.

– Сосед, салам.

Умар отвечает, но инстинктивно отступает к сараю: от этого «салама» добра не жди – почти полтора года Джафар «гулял» у Алхаса.

– Я пришел домой, – продолжает Джафар. – Что мне будет?

– Заходи, – бросает Умар. – А можешь и не заходить – я уже десять раз говорил твоей Суре – сам явится, ничего не будет.

Джафар все же перескакивает через невысокий плетень. Умар оглядывает соседа с ног до головы – нет, не особенно он изменился, только вот на лице полоса свежезапекшейся крови. Почти как у него самого. Только у Умара шрам тянется от левого глаза к подбородку, а у Джафара от правого уха.

– Знакомая метка, – улыбается Умар. – От Алхаса память?

– От его помощника, Ерофея. Но за мной не пропадет.

– За что же он тебя разделал?

– Не отдавал винтовку. Иди, говорит, домой так. А чего я так пойду? Винтовка моя, еще от Деникина.

Умар не все понимает. Он ставит топор к стенке сарая и приглашает соседа в дом. Они усаживаются.

– Выходит, Джафар, ты не сам смылся из банды, не улизнул тайком, а ушел с согласия начальства? Даже Ерофей знал?

Джафар растерянно молчит. Вот это влип.

– А где же винтовка? Пойди-ка принеси ее. Ведь тебе банда мстить не будет, ты вроде как освобожден… Или на побывке? Как это у вас считается?

Джафар приносит винтовку, высыпает сотню патронов, выкладывает на стол три лимонки и пистолет старинного образца. Полное разоружение. Садится.

– Теперь слушай, запоминай…

Он рассказывает о приезде Шеретлукова, о решении отправить кое-кого на зиму и весну домой, о задании – ждать сигнала весной. А как начнется – оставить в аулах только сторонников Улагая. В банде же зазимуют самые отпетые негодяи, профессиональные уголовники, матерые контрреволюционеры. Те, кому возвращаться невозможно. Многие, как и он, уже давно хотели вернуться домой, но боялись Алхаса. Теперь они клянутся Шеретлукову чем угодно, лишь бы расстаться с бандой.

Белла вносит завтрак: пшенную кашу, подливку, распространяющую пряный аромат, кипяток, кувшин молока.

– Кебляг, – приглашает Умар. – Угощайся, сосед.

Джафар наливает в чашку кипяток, добавляет молока и дует изо всех сил. Признаться, он думал, что новый старшина живет побогаче. А он остается таким же бедным, каким был.

– Какие еще новости? – спрашивает Умар, уплетая кашу с подливкой. – Давай, Джафар, выкладывай, не останавливайся посреди дороги.

– Ничего существенного. Недавно случайно услыхал разговор Шеретлукова с Алхасом… Нас это мало касается.

Когда приехав Шеретлуков, все решили, что он привез важные новости: Джафар знаком с ездовым Шеретлукова. Ездовой расселся под окном Алхаса, Джафар и подсел к нему. Шеретлуков сказал, будто Улагай намерен перетянуть на свою сторону всех черкесов, которые служат Советской власти в Екатеринодаре. Не удастся? Как бы не так – каждому будет предложен выбор: согласие или смерть. Скоро начнется. Для начала решили прирезать семью какого-то корнета Махмуда, остальные задумаются, особенно те, у кого семьи в аулах.

– А связной не говорил, где сейчас штаб Улагая?

– Не говорил, а я не спрашивал.

– Жаль…

– Думаю, в горах, где казаки, там они все собираются.

Важные новости, надо немедленно передать их в город. Умар направляется к дому Едыгова – здесь лучше всего вести разговор, который не следовало бы слышать слабому на язык Магомету. Возле Совета его окликает Гучипс.

– Не проходи, – говорит он. – Жду тебя целый час.

– Ты забыл, где я живу? – ухмыляется Умар.

– По делу я никогда не хожу на дом. Если все начнут по делам ходить к старшине домой, у него не хватит перца на подливки.

Так, подшучивая, они заходят в сельсовет.

– Садись, – приглашает Умар. У него уже это вошло в привычку. Он и женщин, к их великому удивлению, приглашает сесть. Некоторые после этого забывают, зачем они явились. Конечно, ни одна еще не осмелилась сесть в присутствии председателя.

– Слушаю, – с нарочитой торжественностью произносит Умар, когда его друг усаживается.

– Пришел узнать, – произносит Гучипс, – какая у нас власть?

Умар смеется – этот Гучипс всегда что-нибудь придумает. Надо же – чуть ли не с полуночи торчит у сельсовета, чтобы узнать то, что ему и без того отлично известно.

– Я серьезно, Умар, – настаивает на своем Гучипс. – Какая у нас в ауле сейчас власть?

Шутка как чай – лучше всего ее заваривать один раз.

– Не морочь голову, Гучипс, – обижается Умар. – Спроси у людей, узнаешь.

– Я слышал: при новой власти детей учить будут, всех, не только богатых. Почему же не учат?

Входит Ильяс.

– Вот Ильяс должен знать, – добавляет Гучипс. – Говорят, Ленин обещал, что все дети будут учиться.

– Это и Буденный говорил, – подтверждает Ильяс.

– Почему же у нас не учат?

– А где учить? И кто будет учить? – Умар машет рукой. – Ни медресе, ни учителей.

– Пусть хотя бы мулла учит. Домов пустых хватает. Взять хотя бы дом Салеха, там можно скачки устраивать, не только учить.

Заходят и другие. Прислушавшись к разговору, вставляют свое слово. Постепенно начинается спор. В основном он вертится вокруг вопроса, кого учить – одних мальчиков или девочек тоже.

– Зачем девочкам грамота? – доказывает Индар. – Они и без того отлично сготовят лищипс.

С ним согласны многие – женщина есть женщина, она должна знать свое место.

– Выходит, – горячится Ильяс, – если у меня одни дочки, в семье грамотного человека не будет?

– Посоветуй Дарихан рожать сыновей, – шутит кто– то. – Мы не виноваты, что ты плохо старался.

– У кого нет сыновей, тот пусть учит дочь, – предлагает Гучипс. Ему важно, чтобы за школу были все, тогда ее, может быть, откроют.

Большинство согласно с Гучипсом.

– Ну что ж, – заключает Умар, – давайте соберем сход и поговорим о школе, ведь это дело не простое, потребуются деньги.

Умар и Ильяс направляются в дом Едыгова, осматривают готовые к бою пулеметы, винтовки, проходят в комнату Марата. Здесь Умар сообщает им то, что узнал от соседа.

– Хитро придумали, – удрученно констатирует Мурат. – Вроде банды нет, а она есть, только довольствуется за наш счет.

– Ничего страшного, – вмешивается Ильяс. – Это к лучшему.

Мурат бросает на него недоуменный взгляд.

– Нам такая позиция на руку, – убежденно доказывает Ильяс. – Подумайте: в банде сейчас человек сто– полтораста, из них из аулов – человек пятьдесят, остальные– из станиц. Явятся, и что? Будут сидеть, как зайцы. И пусть сидят. А к весне, может, и одумаются. И куда пойдут, если мы банду зимой уничтожим? Вспомним, кто сейчас у Алхаса из наших? Сафербий – раз, Айса – два. Да еще, говорят, корнет Едыгов из тюрьмы убежал. Вот и все.

– Ну что ж… – повеселел Умар. – С ними справимся.

Ждать гостей пришлось недолго. На следующее же утро в Совет явились Сафербий и Айса – оба с винтовками. Умар поздравил их с удачным побегом, отпустил домой. Днем нашел время проведать каждого, постарался вызвать на откровенный разговор. Сафербий, поколебавшись, сообщил, что явился с заданием ждать весны. Айса на все корки стал крыть Алхаса, Ерофея, грозился изрубить их на мелкие части, просился в отряд. О Шеротлукове – ни слова. Во время разговора преданно смотрел в глаза, лицо его выражало крайнее огорчение – уж так жалеет, что попал в банду, так жалеет…

Умар с трудом сдержался, чтобы не бросить ему в глаза: двуличная собака, только и ждешь, чтобы я повернулся спиной. Вышел с твердым намерением арестовать его. Ильясу и Мурату едва удалось отговорить его от этого рискованного шага.

– Ладно, – не без колебаний согласился он. – Надо выполнять обещание. Посмотрим, что он станет делать.

Умар торопится со сходом. Кроме вопроса о школе хочет поговорить и о дровах. Сейчас что получается? Отправится человек в лес, его перехватит Ерофей: «Вези овечку, вернем лошадей. И молчи, а то в следующий раз кишки вон». Кое-кому удается избежать встречи с бандитами, но многие уже лишились части своего добра. Добро – черт с ним, но ведь они таким образом невольно банду подкармливают. И он задумал отправиться в лес по дрова всем аулом с оружием в руках. Люди будут обеспечены топливом до самой весны, а Алхас пусть сам себе корм добывает.

Сход продолжался недолго. Мысль выехать в лес организованно пришлась по душе всем: то-то взвоет Алхас, когда увидит, что его одурачили. О школе тоже много не говорили. Все понимали: нужна. И вдруг выяснилось, что мулла отказывается учить детей письму, он берется лишь вбивать в их головы священные тексты корана. Решили дом Салеха подготовить к занятиям, а Умару поручили достать в городе учителя – аул согласен содержать его с семьей.

После собрания распределили обязанности: кто валит деревья, кто трелюет комли до дороги, кто разделывает их там и доставляет в аул. На рассвете к лесу двинулись десятки подвод. У дороги обоз приостановился – бойцы занимали удобные позиции. По свистку Мурата подошли остальные. Завизжали пилы, застучали топоры.

Из леса донеслись звуки выстрелов. В ответ затрещало несколько пулеметов. И все. Успокоился Алхас.

Работа шла дружно. В полдень уселись перекусить: что у кого было, разложили на бревнах – угощайся, народ.