Текст книги "За Кубанью (Роман)"

Автор книги: Лазарь Плескачевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Ошибся Максим: не Ильяс скакал на него, а Чох.

А Ильяс, тот самый Ильяс, которого он тащил с поля боя, тот самый Ильяс, который потом его самого вырвал из цепких лап смерти, лежал в темной землянке в лесу. Лежал на сырой соломе и, перебирая события последних дней, пытался выделить главное.

Все пошло через пень колоду с той самой минуты, когда он сорвался, набросился на Салеха. Ильяс знал: Салех не может быть на стороне бедняков, он богатей, кулак, свой огромный клин без батраков обработать не может. Раньше, до революции, Салех вообще редко появлялся в ауле. Но вот получилось так, что стал он у них председателем. Ильяс думал: пусть Салех, пусть сам шайтан, лишь бы наконец что-то переменилось.

А что менялось? Ровно ничего. Для чего же Ильяс два года торчал под пулями? Нет, ждать он больше не мог, а терпеть издевательства – тем более. Играть в прятки с Салехом – занятие не для него. Положено – давай, а нет – скажи прямо.

Однако же Салех прямо и сказал: не положено, Советская власть для всех. Вот этого Ильяс никак понять не может – власть для всех. Для бедных и богатых, для тех, кто воевал за нее, и для тех, кто подался к белым?

Конечно, так мог заявить только чужак. Впрочем, всем и без того известно, что Салех – противник Советской власти, горой за своих: ворон ворону глаз не выклюет. И все же пускать в ход палку не следовало, только дело испортил, даже Зачерий в Краснодаре не сумел помочь ему. И он решил возвратиться домой, будь что будет. А по пути в аул люди Алхаса случайно перехватили его и привезли в банду. Со связанными руками, с распухшей ногой притащили к атаману.

Ильяс снова и снова восстанавливает в памяти этот момент – именно здесь цепь его рассуждений обрывается, словно зацепившись за колючую проволоку. Как же все произошло? Когда они въехали в лес, к ним снова подскакал Шумаф, развязал его, помог спуститься с телеги и подал костыли. Из домика лесника вышел Алхас, подошел к нему.

– Есть аллах на небе! – воскликнул Алхас. – Знай, брат, я только и мечтал отплатить добром за добро, ведь таким людям, как я, это редко удается. Сейчас тороплюсь, отдохни, вернусь – навещу тебя.

– Алхас! – выкрикнул Ильяс. – Если ты действительно помнишь добро, которое сделал тебе мой отец, прикажи немедленно отпустить меня, я должен быть в своем ауле.

– Отпустить под пулю? – побагровел атаман. – Скажи спасибо своим друзьям, вовремя предупредили, удалось перехватить тебя, а то бы сегодня же поставили к стенке. Эй, Шумаф, отведи Ильяса в землянку, пусть его кормят и поят, пускай фельдшер посмотрит. Скоро, дорогой, увидимся.

Он сел на коня. Среди небольшой группы бандитов, сопровождавших атамана, Ильяс заметил и Аюба. Кавалькада во главе с Алхасом умчалась, а его привели в это логово.

Вот и все, что произошло в тот момент. Что же не дает покоя Ильясу? Что он такое узнал особо важное? Вот оно: «Скажи спасибо своим друзьям, вовремя предупредили…» Предупредили! Ильясу становится душно, кровь приливает к голове, тело покрывается потом: как просто объяснилась «случайность».

Теперь Ильяс и боли в ноге не чувствует – злость на самого себя обрушивается на него, как молот, лишает последних сил. Злость и стыд. Он лежит опустошенный, опротивевший самому себе. В ушах звучит и тогда показавшийся ему диким вопрос Сулеймана: «А не откажешься от этих слов? Иной теперь за одного русского десять адыгов продаст».

Как же легко обвели его вокруг пальца! Конечно, Зачерий – враг, а Сулейман с ним заодно. Но как рассуждали! Председателя Салеха избил? Он отправился в город жаловаться? Воспользовавшись этим, ты удрал из аула? Спасать тебя надо? Кто же это сделает, если не мы, единоверцы! Спасибо Алхасу, раскрыл ему глаза.

Но теперь наплывает новая догадка, еще более мучительная. Уж раз эта шайка все так здорово выкрутила, то заботилась она вовсе не о том, чтобы у Алхаса появился еще один человек. Не для того каша заваривалась: им хотелось, чтобы адыгейская беднота увидела, что даже буденновцам не по пути с Советской властью. Сейчас по аулу наверняка катится невероятная новость: Ильяс в банде! Выходит, хочешь ты того или нет, а имя твое бьет по Максиму, Умару, по каждому, кто стоит за новые порядки, сечет не хуже пулеметной очереди. Сечет на радость салехам.

А Дарихан? Что думает она о муже? Два года мыкалась с пятью крошками, но тогда цель была ясна: покончить с теми, кто препятствует осуществлению Декрета о земле, отстаивает старые порядки. Тогда ее мучения смягчались надеждами на лучшее будущее. А теперь, когда его занесло в банду, когда он оказался среди людей, с которыми еще вчера сражался, что теперь скажет Дарихан?

А может, его догадки ошибочны? Нет, уж слишком все ясно: попался на удочку врагов.

Надо что-то срочно предпринимать, любой ценой сделать так, чтобы в ауле узнали, как он сплоховал, а там будь что будет. Надо выбраться из лагеря, проникнуть в аул и честно рассказать, что с ним случилось. Пускай понесет заслуженное наказание, зато вовремя будут схвачены такие предатели, как Зачерий и Сулейман. Пока день, следует осмотреться, наметить путь бегства.

Ильяс пытается приподняться, но боль в ноге приковывает его к соломенной подстилке. Непроизвольно из глаз катятся слезы: страшнее всего – умереть вот здесь, не оправдавшись перед товарищами, перед Дарихан и Максимом. Ну уж нет, предателем он не умрет.

Новая попытка подняться – и снова Ильяс на подстилке. Придется отложить осуществление замысла до тех пор, пока не окрепнет нога.

Наступает ночь, но сон не идет. Приходит утро. Двери землянки распахиваются, проем заполняет огромная фигура Алхаса.

– Жив еще? – коротко осведомляется атаман. Не дождавшись ответа, весело добавляет: – Живи, брат! Зачем помирать? Выздоравливай.

– Чем тут жить, – вырывается у Ильяса, – лучше помереть.

Алхас приглядывается к собеседнику, неожиданно вздыхает.

– Помирать везде плохо, Ильяс, это я знаю наверняка. В твоем же доме понял это. Да что толковать о смерти тебе, солдату, на котором живого места не найти. Пускай, Ильяс, помирают другие. А ты послушай меня внимательно. Первое. Что бы ты сейчас ни говорил, словами делу не поможешь. А навредить себе можешь в два счета. Поэтому держи язык за зубами. И второе. Попал сюда – лежи. Тебя будут поить, кормить, лечить. А ты лежи и молчи. Молчи и лечись. Выздоравливай. Так мне говорил твой отец, когда подобрал на дороге, так и я говорю.

Алхас просунул голову в проем, огляделся, тихо предупредил:

– Не вздумай смываться, предупреждаю: часовые пристрелят. И не надейся на наше ротозейство, мои помощники теперь каждую ночь будут дополнительные посты выставлять, муха не пролетит. Лежи и лечись. Прислать кого-нибудь из аульчан?

– Не нужно… – И вдруг вспомнил молодого Аюба. – Парнишка наш у тебя, может, знаешь, Аюб…

– Я всех знаю, – усмехнулся Алхас. – Будет у тебя Аюб.

Алхас поглядел пристально на Ильяса и вдруг как– то по-домашнему, что совсем не вязалось с его обликом, осведомился:

– А у тебя так сыновья и не появились? Одни дочери?

Наступила пауза.

– Не дал аллах, – смутился Ильяс. – Были бы и сыновья, – добавил, словно оправдываясь, – если б не война.

– А у меня сынишка где-то растет, – вырвалось у Алхаса. – Пронюхала моя милка, чем занимаюсь, и сбежала на край света.

Это признание поразило Ильяса не столько своей откровенностью, сколько трагизмом.

– Сын! Да как же мог ты грабить? Все бросить надо было, хоть в тюрьму пойти, зная, что тебя ждет сын.

Атаман снова просунул голову в дверной проем, огляделся.

– Обложили меня тогда, – чуть слышно проговорил он. – Войска на меня пустили, окружили, еле вырвался. А потом долго по пятам гнались. Видел волка, которого охотники обложили? А когда удалось проникнуть в ее село, на дверях замок висел. Через соседку передала, чтоб не искал, – Руслан не должен знать, кто его отец. Искал долго, но не нашел – очень уж Россия велика.

Помолчали. Бесхитростный Ильяс решил, что сейчас самый подходящий момент переманить атамана на сторону революции.

– А ведь еще можно кое-что исправить, Алхас, – с чувством произнес он. – Сдайся властям, честно признайся во всем, может, и жена, и сын объявятся.

– Поздно, дорогой, – ответил атаман. – Видал камень, который катится с горы в море? Что его может остановить? Долетит до воды – и бултых на дно.

– Но ведь ты тащишь за собой на дно сотни людей, невинную кровь льешь. Подумал ты об этом?

Глаза Алхаса стали вдруг жесткими, непроницаемыми.

– Ладно, – бросил он раздраженно, – поболтали, и хватит, мне пора делом заняться. Предупреждаю: сегодня сам караульную службу проверю, а то шастают по аулам, как. будто у меня пансион для жеребцов. – И скрылся, будто и не было его здесь.

Ильяс понял: неспроста закончил он разговор этими словами, ему сделано твердое предупреждение – не выходи из землянки, не вздумай искать дорогу в аул. Что же предпринять? Но додумать не удалось – в проеме землянки показался невысокий мужичок в офицерском кителе. От него разило самогоном так, что Ильяс закашлялся.

– Очухался, герой? – осведомился мужичок, усаживаясь рядом с Ильясом. – Докладай, что болит, фельдшер я, Степа.

Ильяс протянул забинтованную ногу, но фельдшер не дал себе труда даже взглянуть на нее – извлек из сумки обтянутую серым сукном армейскую флягу и с радостной улыбкой всколыхнул ее.

– Слышишь? Самое верное лекарство. Перед едой принимай немного для дезинфекции, после еды для настроения, а в промежутках – просто так, чтоб во рту не пересыхало. И все пройдет.

Не успел он скрыться, как какой-то подросток принес котелок душистого варева. Поставив его на солому, долго разглядывал Ильяса.

– Чего уставился? – не выдержал Ильяс.

– Дык смотрю, как тебя чекисты разделали.

– Какие чекисты? – поразился Ильяс. – Ты что мелешь?

– Дык ведь ты из лап чекистов вырвался, интересно…

– Ну и как? – оживился Ильяс. – Подходяще разделали?

– Не очень, – признался подросток. – Ничего особенного, с нашими не сравнишь. Наши уж если начнут, то разукрасят так, что ни в рай, ни в ад не пустят. Кому звезду на груди выжгут, у кого на ремни кожу со спины сдерут, кому уши клещами отщелкнут. А кому и все вместе – это уж как повезет. А уж о ногтях и говорить нечего, никому не оставляют.

– И кто же так… отщелкивает? – Ильяс с трудом выговорил это слово.

– Дык сам понимать должен, начальство. Ерофейка, Чох. Ужин стынет, а они никак не уймутся. Хлебом не корми, дай только над пленным поиздеваться. А Ерофей на митинге говорил, что чекисты из тебя котлету отбивную сделали… До котлеты, дяденька, далеко. Котелок я, дяденька, в обед заберу, будь здоров.

– Постой, – задержал его Ильяс. – А ты-то как сюда попал?

– К вам-то, в банду? Вместе с поваром и меня прихватили, скоро год тут бедую. Еще при Деникине взяли, теперь при красных то же самое. Я пошел, а то влетит от повара.

Парнишка ушел, а Ильяс не мог притронуться к еде. Звезды на груди, отщелкнутые уши, вырванные с мясом ногти…

Размышления Ильяса прервало появление Аюба. Юноша словно бы застрял на пороге, раздумывая, входить ли. Лицо его выражало растерянность, недоумение, даже испуг. Он с величайшей осторожностью, словно боясь испачкаться, присел на солому и стал напряженно рассматривать свои руки. Потом еле слышно пробормотал:

– Так ты, дядя Ильяс, добровольно? А я не верил… Одному хотел в ухо дать…

Ильяс пристыженно молчал. «Вот так и в ауле встретят или уже встретили эту новость, – думал он. – А Максим? Нет, Максим не поверит, он без всяких объяснений „даст в ухо“ тому, кто скажет ему, что Ильяс в банде». Аюб, в общем-то правильно истолковавший затянувшееся молчание Ильяса, – прошептал:

– Дядя Ильяс, давай-ка домой махнем, я проход хороший знаю. Тут ведь таких, как мы, с огнем не найдешь.

– Каких это, как мы? – заинтересовался Ильяс.

– Ну малоземельных, бедняков. К Алхасу сбегаются все, кто против Советской власти, всякая сволочь, уж я тут насмотрелся.

– Проход будет закрыт, – вспомнил Ильяс предупреждение Алхаса. И совсем тихо, так, что едва можно было разобрать слова, пояснил: – За это взялся сам атаман.

– У меня проход верный, – наклонившись к уху Ильяса, заверил Аюб. – Не раз проскакивал и возвращался. Его знают многие.

– Значит, о нем знает и Алхас, значит, он будет закрыт или оставлен как ловушка. Пойми, Аюб, старыми проходами сегодня пользоваться нельзя. Схватят. Или пристрелят…

– А как же быть?

– Мысль у меня есть… – Ильяс вдруг оборвал себя: можно ли довериться этому юнцу, не проговорится ли он? И тут же устыдился: ведь Аюб беспредельно верит ему, хотя факты против него. – Мысль вот какая: хорошо ли являться с пустыми руками?

– Может, пулемет прихватить? Или винтовки, – подсказал Аюб.

Ильяс еще раз подивился бесхитростности юноши. С болью подумал: уж если меня они сумели испачкать, то таких ребятишек, как Аюб, заманивают без особого труда.

– Пулемет, конечно, неплохо, но лучше бы прихватить какого-нибудь главаря – Чоха, Ерофея…

Лицо Аюба расплылось в улыбке, он глядел на Ильяса с неподдельным изумлением.

– Спасибо, дядя Ильяс, – прошептал он. – Спасибо, что поверил мне. – Разве я мог подумать, что ты просто так к бандитам переметнешься. Ты же для всех в ауле– красный герой. В банде догадываются, что дело не совсем чисто… Вот бы Алхаса пригнать, то-то смеху в ауле было. – Вдруг он умолк, вспомнив о своей поездке с Алхасом и Ибрагимом. – Дядя Ильяс, знаешь, где я был вчера ночью? В ауле! Сопровождал туда Ибрагима. А Ибрагим кто, знаешь? Помощник Улагая. И самого Улагая я видел, он встречался с Алхасом, они о чем-то договаривались. Из аула мы с Ибрагимом вернулись сюда ночью и с Улагаем уехали. Я их верст пять сопровождал, не один, конечно.

Это сообщение заставило Ильяса по-иному оценить складывающуюся обстановку. Все окончательно запутывалось. Он понимал, какую опасность представлял сговор контрреволюционеров с бандитами, хорошо помнил, в каком тяжелом положении оказалась их дивизия, когда к белякам переметнулся Махно. И тут вражеские силы объединяются. А что могут сделать они, люди, преданные Советской власти, случайно оказавшиеся во вражеском логове? Ответить было не просто – ведь он по сути ничего не видел, ничего не знал. И нога держит его в землянке. Значит, надо выждать, не торопиться с решением.

– Кто сказал, что это Улагай? Ибрагим?

– Узнал сам, он ведь два года назад был в нашем ауле, мобилизацию проводил. Такого не забудешь.

– Решим так, Аюб. Занимайся пока своими делами, как обычно, слушай в оба уха, все запоминай, все может пригодиться. Сам ничего не предпринимай, ни с кем не вступай в споры, затаись, мне нужно хоть немного ногу подлечить, совсем не ходит она у меня. А за это время что-нибудь придумаем. Согласен?

– Спасибо, дядя Ильяс, что поверил, уж теперь я от тебя не отстану.

Поев и насильно хлебнув из фляжки, Ильяс уснул. А проснувшись, выбрался из землянки, прихватив костыли. Опираясь на них, поджав распухшую ногу, сделал несколько шагов. Вполне терпимо, так и по лагерю можно передвигаться. Однако же требуется навык, и Ильяс трудится до седьмого пота, вышагивая вокруг землянки.

Сделав передышку, достал котелок и, ориентируясь по запаху, как не раз бывало на фронте, направился к кухне. Костыли отлично держат, да и нога не так уж донимает. Впрочем, опираться на нее Ильяс не собирается – нога ему нужна здоровая, крепкая, уж какой ни сложится план действий, многое решат именно ноги. Останавливается неподалеку от шалаша, в котором повар оделяет бандитов варевом, прячется за деревом, наблюдает. Люди шумно едят, переругиваются, кто-то кого-то окликает, кто-то вскрикнул и разразился дикой бранью– его исподтишка огрели костью. Набросившись на обидчика, бандит пытается ухватить его за глотку, вот-вот вспыхнет драка.

– Ша, гады!.. – раздается отрывистый надменный окрик.

Картина резко меняется. Обиженный и обидчик разлетаются в разные стороны, шум вокруг кухни смолкает, слышится лишь сосредоточенное чавканье.

«Кто это? – прикидывает Ильяс. – Ведет себя, как хозяин».

До этой минуты он полагал, что, кроме Алхаса, здесь никакое начальство не признают. О Чохе и Ерофее он слыхал, но и предположить не мог, что кто-либо из них столь авторитетен среди этой отпетой братии. Очевидно, это Ерофей. «Зря покинул землянку, – думает Ильяс, – такому лучше не попадаться на глаза». Но хищный взор Ерофея уже засек человека в буденовке.

– Эй, новичок! Как тебя там, Ильяс, что ли? Ко мне!

Ильяс наваливается на костыли и нехотя ковыляет к Ерофею. Это высокий человек с каким-то прямоугольным лицом – лоб низкий, лохматые черные брови, под ними узко сидящие, глубоко запавшие глаза. Широкий, выступающий вперед, литой подбородок. В причудливой тени, которую отбрасывает колеблющаяся под ветром листва, это лицо кажется высеченным из темного камня. И взгляд каменный. Глаза Ерофея напоминают Ильясу отверстия двустволки – вот-вот пальнет…

– Это что же такое? – Ильяс смерен с головы до ног. – Эт-то что же такое? Ты кто такой?

«Новая провокация», – решает Ильяс. И дает себе слово не сорваться, не натворить новых бед.

– Адыг, – отвечает он, недоуменно пожимая плечами. – Адыг я…

– Адыг… – цедит Ерофей. – Дубина ты! Ты кто такой, что позволяешь себе ходить по нашему лагерю в этом дурацком колпаке? – Ерофей делает шаг вперед и тянет руку к буденовке.

Кровь бросается в голову Ильяса: уж чего-чего, а надругательства над собой он не потерпит. Тверже опирается на здоровую ногу, чуть высвобождает левый костыль. И вдруг вспоминает: срываться нельзя!

– А ты кто такой? – осведомляется Ильяс, делая шаг назад.

– Молчать! – не повышая голоса, но властно и угрожающе командует Ерофей. – Давай сюда свой колпак, паршивец! Жива…

Ильяс не шелохнется. «Только бы не сорваться! – приказывает себе, – только бы не проглотить крючок, брошенный Ерофеем…» Но тут раздается спокойный, чуть насмешливый голос Алхаса:

– Эй, вы там!

Ерофей, Ильяс, а также бандиты, с небывалым интересом наблюдавшие за редкостной сценой, повернулись к атаману: чью сторону он примет? Середины тут, как им кажется, быть не может. Но Алхасу приходилось решать и более сложные задачи.

– Петухи! – роняет он, поравнявшись с Ерофеем. – Лаете друг на друга, как щенки, которые не знают, что у них одна мать.

Он отходит от спорящих, словно решив закончить на этом недоразумение. Вдруг останавливается, и уже совсем иным тоном, тихо, но раздельно и жестко добавляет:

– Ты, Ильяс, не понял Ерофея. Он просто-напросто хотел сказать, что у нас так не одеваются. После обеда тебе выдадут новую одежду и папаху. Сапоги получишь, офицерский костюм, нижнюю рубаху и подштанники. Отобранный при задержании нашими ребятами наган возвращаю, бери, он твой. У нас тут во всем полная свобода, можешь носить не только буденовку, но даже цилиндр или соломенную шляпу. – На лице Алхаса – подобие улыбки. – Вон, смотри, там один во фраке по лесу ходит. Но буденовка может тебе стоить жизни, ведь это – наша главная мишень, в бою свои шлепнут. Чему я учу народ? Какая первая задача? Меть в звезду!

Ерофей самодовольно огляделся, бросил Ильясу:

– Пожрешь и явишься за обновками.

– Я не все сказал, – оборвал Ерофея Алхас, и лицо его порозовело. – Порядок – для всех порядок, Ильяс оденется, как все. Но я хочу, чтобы все знали… – Его холодные глаза вонзились в Ерофея. – Я хочу, чтобы все знали: Ильяс – мой брат!

Обычно Алхас ходит, слегка переваливаясь, грузная плоть давит, ему лень следить за походкой. Сейчас он удаляется, твердо чеканя шаг, подтянутый, грозный.

Котелок Ильяса наполняют вкусным варевом, пахнущим чесноком и бараниной. Усевшись неподалеку от кухни, он с жадностью набрасывается на еду. Да, надо побыстрее набираться сил и действовать. После такого инцидента в ауле пойдет слух, что их земляк – буденновец стал чуть ли не правой рукой атамана, уже и Ерофей не властен над ним. Вдруг приходит мысль: а может, и это – часть все той же «операции», конечной целью которой является убедить всех в том, что Ильяс в банде по своей воле? Он ожесточенно ворочает во рту куски щедро наперченного мяса, прямо из котелка хлебает острую, будто сваренную из колючек подливу и дает себе слово впредь владеть собой при любых обстоятельствах.

К Ерофею его сопровождает фельдшер Степа. По пути рассказывает, где что находится, указывает на землянку Чоха, сообщает, как далеко выбрасываются посты ночью.

– Ты с Чохом еще не виделся? – полюбопытствовал Степа. – У него на тебя особые виды.

Эта новость заинтересовала Ильяса: фельдшер, как он сам сказал, был первым собутыльником Чоха и говорил только то, что знал точно.

– Зачем ему я? – спросил Ильяс.

– Он надумал создать группу подрывников. Ну, диверсантов. Взрывать мосты, здания в городах. Допустим, проникла группа подрывников в город, заложила взрывчатку под здание ЧК, приспособила адскую машину и отошла. А через час-другой – ба-бах. А что? Ты, я вижу, парень серьезный, сумеешь это наладить.

Ильяс получил не только новое обмундирование, но и пять пачек патронов к нагану, вещевой мешок, запасные портянки, белье. Все это, а также буденовку он запихал в вещмешок.

Пока фельдшер перебинтовывал ему ногу, он смазал и зарядил наган, вытер его ветошью и погладил ладонью. По пути к своей землянке Ильяс обнаружил строительство – группа бандитов сооружала подземное хранилище. Часть его уже была покрыта крышей, ее маскировали дерном. Видно, Алхас готовился к зиме. «Неужели не покончим с ним раньше?» – подумалось.

Отоспавшись, Ильяс собрался на ужин. Теперь в лагере было значительно больше людей. То тут, то там встречались группки: одни играли в карты, другие выпивали. Его догнал паренек с красивым, по-мужски броским лицом, в синей черкеске с газырями. Это был пленивший его Шумаф.

– Как живется у нас? – приветливо спросил он.

– Привыкаю, – ответил Ильяс, изобразив на лице подобие улыбки.

Шумаф проводил Ильяса до кухни. Оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет, прошептал ему в самое ухо:

– Тебе, говорят, дадут группу динамитчиков. Потребуются крепкие ребятки, а людей ты не знаешь. Я посоветую. Наберем такую группу – хоть с самим аллахом в бой вступай.

«А ведь рядовой боец, – думал о Шумафе Ильяс. – Откуда у него звериная ненависть к Советской власти? Сам рвется туда, откуда большинство старается увильнуть. Динамитчик! Такой вот, не задумываясь, взорвет детский приют или лазарет, даст очередь по старикам и женщинам».

Возвращаясь в землянку, Ильяс уже по-новому смотрел на встречающихся бандитов. Кто вот этот, Аюб или Шумаф? Или и вовсе не определившийся, заблуждающийся? Об этом же думал и ночью. Как поведут себя они, когда начнут громить банду? Аюбы, конечно, поднимут руки вверх, а шумафы будут отбиваться до последнего дыхания.

Утречком, едва рассвело, заскочил Аюб.

– Ты не спишь, дядя Ильяс? – зашептал он. – Спасибо, спас мне жизнь. Не выдержал я, хотел ночью в аул сбегать. Понимаешь, по своему делу, с Бибой надо срочно потолковать. Обидел ее немножко, хотел сказать, что уже исправился. О наших делах бы намекнул, чтоб знала, что я теперь не зря торчу у Алхаса. Ты не бойся, ей можно доверить любую тайну. Пополз к одному проходу – часовой. Пополз к другому – еще один. Ушел спать. А сейчас узнал: этой ночью одного все-таки застрелили – хотел жену проведать…

– Примета среди буденновцев ходила, – откликнулся Ильяс. – Если человек избежал верной смерти, до старости доживет.

– Ой ли? – едва слышно выдохнул Аюб. – Сейчас должен в засаду идти – Алхас кого-то перехватить собирается. Чох со своими всадниками тоже готовится. Эх, дядя Ильяс, если б ты знал, как мне эти засады… Я-то палю в сторону, а остальные? Придумывай поскорее, как выбраться из этой поганой кучи.

Аюб ушел, Ильяс стал щупать больную ногу. Вдруг до него дошел смысл сообщения, сделанного Аюбом. Засада! Аюб с одной группой бандитов обстреляет ни о чем не подозревающих путников, а Чох со своими конниками довершит расправу. Лежать не мог. Но и не мог позволить себе броситься к Алхасу с уговорами: все уже в его мозгу стало на свои места, понимал, что для атамана его слова – пустой звук: Алхас – человек отпетый. И новая мысль заколотилась: а нужен ли красным бандитский «язык»? Может быть, Аюб прав: надо поскорее выбираться отсюда любой ценой, сообщить о Зачерии. Ведь от него ниточка может потянуться ко многим скрытым агентам. Один Сулейман чего стоит!

Думай, Ильяс! А как нога? Ильяс, осторожно касается больной ногой земли. Ничего, терпимо. Прихватив котелок, отправляется на кухню. В лагере необычно пусто, возле повара теснятся незнакомые люди. Получив свою порцию, Ильяс отходит подальше и начинает хлебать наваристый суп. Услышав конский топот, головы не поднимает. Не сразу до него доходит, что его зовут.

– Ильяс! – слышится снова. Это Шумаф. Взмыленный конь бьет копытами, с уздечки слетают хлопья пены. – Ильяс, очнись. Лекаря не видел?

– Нет, не видел…

– Влетит ему, гаду. Вот-вот бой завяжется, а его нет.

– С кем воевать будете? – сдерживая волнение, спрашивает Ильяс.

– А нам все равно, – хмыкает Шумаф. – Лишь бы рубить…

Повернув коня, он огрел его нагайкой и скрылся в чаще. Ильяс заковылял к своей землянке. Правый костыль то и дело задевал кобуру с наганом. Остановившись, передвинул ее на живот. Идти стало легче, но угнетала мысль, что теперь он и внешне похож на бандита – именно, так носили свои револьверы алхасовцы. Еще бы финку за пояс.

Улегся возле землянки. Тихое летнее утро, солнце угадывается за плотными кронами дубняка. Кое-где, нащупав щелочку в листве, пробиваются ласковые лучики, один подрагивает совсем рядом с Ильясом. К лучику осторожно приближается синица: очень уж он напоминает пшеничный колос. Ильяс не шевелится: вот сейчас доберется до него и долбанет своим серым клювиком. Вдруг Ильяс отчетливо расслышал характерный стрекот ручного пулемета. Очередь, еще одна. Длинная очередь. Винтовочные выстрелы, какое-то щелканье. Вскочив, приладил костыли и поскакал туда, где шел бой. Заметил впереди группу людей, бросился к ним. С опушки хорошо просматривалась дорога. Совсем недалеко отсюда родной аул.

Подойдя ближе, Ильяс приял, что. скоротечный бой уже кончился. Получилось, видимо, не так, как замышлял атаман. Перед Алхасом стоял Масхуд, имевший в свое время отдельную банду. Потеряв людей, он примкнул к Алхасу.

– Говори! – выкрикнул Алхас. – Говори, где люди?

Масхуд молчал, со лба его стекала струйка крови.

– Лекарь! Что у него?

Фельдшер Степа неторопливо приложил ко лбу Масхуда тряпку.

– Царапина, – пренебрежительно и с какой-то гримасой на лице бросил он.

– Где твои люди? Кто с тобой был? – повторил вопрос Алхас на этот раз негромко, но угрожающе. – Где оружие?

– Аюб и Татлюстен были, – пролепетал Масхуд. – Оба убиты. Помочь им уже нельзя было, и я бросился, за подмогой…

Окончания фразы Ильяс не расслышал. Что-то толкнуло его к кустарнику, в котором только и могла скрываться засада. Бежал, почти не опираясь на костыли, в мозгу словно дятел долбил: убит, убит… Вот и реденькие подстриженные пулеметной очередью кусты. Аюб лежит лицом вверх, на сером, залитом кровью бешмете чернеет небольшая пробоина. Юноша хрипит, пытаясь что-то сказать. Жив! Надо спасать. Он рвет на полосы новую рубаху, поднимает раненого и вдруг замечает, что тот наблюдает за его действиями: очнулся и узнал земляка, даже улыбнуться пытается. В горле у него что-то булькает, клокочет, изо рта вырывается кровавая пена. Слов не разобрать.

Ильяс задирает мокрую от крови рубаху Аюба, обнажается худое, костлявое тело. На груди, слева, зияет пулевое отверстие. Заткнув его клочком материи, он накладывает повязку. Глаза юноши снова открываются. Он тщетно пытается что-то сказать.

– Поживем еще, – бормочет Ильяс, соображая, как бы приподнять паренька одной рукой. Тогда второй он обопрется о костыль и дотащится до аула. Меджид-костоправ – вот кто сейчас нужен. Удержать раненого одной рукой он не может. Остается одно – взвалить на себя и ползти на четвереньках.

Но тут раздается топот. Рядом кто-то соскакивает с коня.

– Жив? – гремит голос Алхаса. – Степка!

Над Любом склоняется фельдшер.

– Последние хрипы… – роняет он. – Чуть бы пораньше…

Оттолкнув фельдшера, Ильяс приподнимает голову Аюба. С ужасом видит: глаза юноши тускнеют…

– Забрать убитых! – слышит он команду Алхаса, – Дать Ильясу коня.

Кто-то помогает Ильясу сесть в седло, подает костыли. Жалость к парнишке рвет сердце. Может, лучше было бы Аюбу минувшей ночью попытать счастья?

На площадке возле кухни Ильяс спешивается, Шумаф подхватывает повод, помогает ему стать на костыли. Только теперь Ильяс замечает, что здесь затевается нечто вроде судилища. На скамье у стола, под дубом, где обычно обедает начальство, сидит Алхас. В сторонке, уже под охраной – Масхуд. Чуть подальше, держась за стремя коня, стоит с перевязанной головой Чох. Ерофей и еще несколько начальников жмутся тесной группкой неподалеку от Алхаса.

– Подойди-ка сюда, Ильяс, – отрывисто произносит Алхас, указывая рукоятью нагайки на группу, где стоит Ерофей. Ильяс проковылял на указанное место. Бандиты расступились, расчистив ему место рядом с Ерофеем.

– Масхуд! – негромко позвал Алхас. – Дерьмо собачье…

Бандиты, конвоировавшие Масхуда, подтолкнули его к атаману.

– Гранаты были?

– Забыл…

– Трус! Дерьмо! Выбросил, когда улепетывал. Где его гранаты?

Кто-то подает Алхасу четыре лимонки без запалов.

Свистит нагайка, Масхуд сжимается под ударами, втягивает голову в плечи. Алхас бьет не спеша, перемежая удары такими же хлесткими репликами.

– Как заяц скакал через поле… – Удар. – Людей бросил… – Удар. – Не помог раненому, шакал… А Чох где?

Опустив стремя, Чох нетвердой походкой приближается к атаману. Алхас разглядывает его, помахивая нагайкой.

– Ты… Ты погнал людей на пулемет? Как мог? Где голова была?

Вдруг Чох валится на траву.

– Притворяется? – Алхас повернулся к фельдшеру.

– Никак нет, – возразил Степа, склонившийся над Чохом. – Крепко ему досталось. Дозвольте унести?

– Уноси, – беззлобно, даже как-то равнодушно проговорил атаман. И тем же тоном, указав на Масхуда, спросил: – А с этим что будем делать?

– К стенке! – требует Шумаф. – Трус, и раненого бросил.

Алхас повернулся к Шумафу.

– Уведи… – И вдруг стал оглядывать собравшихся. – Где Салех?

– Здесь был, – тотчас откликнулся Ерофей. – Наверное, дрыхнет в землянке. Щас тут будет.

Ерофей сделал знак, двое парней бросились за Салехом.

У Ильяса перехватило дыхание: выходит, их председатель прямо связан с бандой. Что же, он специально довел его до бешенства, специально устроил так, что Ильяс взялся за палку? Ну подлые души, я вам все припомню. Ильяс закрыл глаза, сделал глубокий вдох. Выдох. Еще вдох… «Спокойнее, спокойнее, – стал уговаривать он себя. – С Салехом, кажется, они управятся сами, а тебя ждет работа поважнее».