Текст книги "За Кубанью (Роман)"

Автор книги: Лазарь Плескачевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

– А что ж такого, – замечает один боец, – он к нам с душой, и мы к нему. Делать-то все одно неча.

Все соглашаются с ним.

– А потом можно аульским вдовам помочь, – предлагает Петро. – Красноармейкам…

Бойцы отпускают соленые шутки, но в общем согласны со старшим.

– А ты, Максим, – советует один, – старичку пособи. А то, гляди, сбежит от него хозяйка, самому щипсы[4]4
  Щипсы – адыгейское мясное блюдо.


[Закрыть]варить придется.

Максим краснеет – третий раз за день врасплох застают.

Неспокойная ночь. Никто, кроме Казбека, не может уснуть в доме Османа. Растревоженные бахсмой, бойцы думают о своих семьях. Как там жена? Детишки? Ждут ли его? Надо бы отправить письмишко, а то, гляди, и впрямь позабудут – ведь иные седьмой год воюют…

Злорадная улыбка блуждает по лицу Османа. Вот ведь как хорошо получается – у него на постое красные, значит, белые не нагрянут. И денежки, полноценные банкноты, застрянут в его тайнике. Можно и другую выгоду извлечь: человек всегда наработает больше, чем съест…

Максиму необходимо спокойно, хладнокровно взвесить все, что произошло за день. Прежде всего – хозяйка. Красавица, ведет себя скромно. Но чего за старика пошла? Э, ведь он очень богатым был… Впрочем, довольно о ней, есть дела поважнее. Например, председатель. Он явно настроен недоброжелательно, не зря предупреждали в продотряде. От такого человека можно ждать всего. Затем – Анзаур. С ним Максим снова встретится под вечер. Самое сложное – Осман. Что он задумал? Не ловушка ли тут? А может, все делается для того, чтобы отвлечь внимание от другого участка? Старый муж, смазливая бабенка, обильное угощение с выпивкой… Уж лучше с пулеметом Алхаса встречать, чем распутывать этот клубок. Не спится Максиму. Он натягивает галифе и выходит во двор. Долго глядит на густо-синее небо, на звезды… Их яркий блеск почему-то кажется ему чужим, зловещим. Будто вечность устремила на него свои немигающие глаза и следит, следит…

«Почему он поместил меня отдельно от бойцов?» – вдруг подумал Максим. Все, что днем казалось естественным, нормальным, теперь представлялось совсем в ином свете. Вот хотя бы улыбка Фатимет. Улыбалась, казалось бы, приветливо, как другу. И глядела обыкновенно, разве что с некоторым любопытством. Даже покраснела. А сейчас Максиму кажется, будто за этим любопытством злорадство крылось. «Посмотрим, мол, как ты потом запляшешь…» Да, командир продотряда прав – в этом ауле лучше не задерживаться. Если бы не Улагай…

И тут Максиму приходит мысль, которая должна была прийти куда раньше: самый верный способ отпугнуть Улагая – устроить засаду в доме, где он бывал. Ну и сглупил! Надо было оставаться в сельсовете. Теперь быстрее за дело. Если не удастся создать отряд самообороны, нужно хоть какой-то актив сколотить. Анзаур и его друзья в местных условиях могут сделать больше, чем десяток таких отрядов, как у него.

Максим возвращается в свою комнату и мгновенно засыпает.

А Фатимет все ворочается. Неделю назад ей исполнилось тридцать, пора бы и распроститься с нелепыми мечтами. Став женой Османа, Фатимет надеялась: это ненадолго, скоро все изменится. Ведь не может же аллах терпеть такую несправедливость. Кто-то придет, отнимет ее у Османа, утешит, приголубит. Но годы шли, а все оставалось по-прежнему. Тяжелый ком на сердце не таял, а разбухал, с каждым годом давил все сильнее и сильнее. К Осману приходило много людей, и, что греха таить, на некоторых Фатимет глядела с нетерпеливым ожиданием: не этот ли? Встретив в глазах незнакомца похоть, алчность, откровенное желание овладеть ею, Фатимет переставала им интересоваться. Она видела: все они османы. Менять старого Османа на молодого – что за радость.

Прожила тридцать лет, никого не полюбила… «И хорошо, – уверяет себя Фатимет. – С любовью было бы еще труднее». Живет только для сына. Все мужчины одинаковы. Впрочем, комиссар, кажется, не такой. Застенчивый, скромный: не пялит на нее глаза, не млеет от страсти. Но – нежный, Фатимет это чувствует. «Интересно, – думает она, – как русские ласкают своих жен? Какая у нею жена?» Сколько ни силится представить русскую, не может. И все же завидует ей: такой не обидит. Она слышит, как Максим выходит из комнаты, во двор. «А что, если пойти за ним? Нечаянно столкнуться. Посидеть. Поговорить. О чем русские говорят? Осман об одном – о деньгах, старика больше ничто не интересует. За деньги он готов на все. Он и жену бы продал, если б дали сносную цену. Купи меня, русский, Осман недорого возьмет…»

Фатимет начинает сердиться: что за глупые мысли? Покупают и продают вещь. Но спорить с собой бесполезно – человек о себе знает все. Вещь она, и только. Османовская служанка, повариха, прачка, батрачка. Что угодно, только не друг, не жена. И никогда не была ею.

Вот и сейчас Осман храпит и пристанывает, видно, снится ему, что кто-то покушается на его сокровища. Трясется над ними, будто в этом счастье. Умрет, и никто не узнает, где он их зарыл. Лет через пятьдесят или сто кто-нибудь случайно наткнется на кубышку с деньгами.

«Выйти, что ли? Неожиданно столкнуться с русским, нечаянно прижаться к нему…» От этих мыслей ее бросает в жар, краска стыда заливает лицо. Если бы кто– нибудь узнал, о чем она сейчас думает, тут же бросилась бы в Афипс… От людей хоть в реке скроешься. А от себя?

Звякает щеколда. Максим возвращается в комнату.

«Не дождался», – с тоской думает Фатимет.

Утром Осман угощает бойцов завтраком и увозит в степь.

– Что начальник делать собирается? – спрашивает Максима перед отъездом.

– Думал порыбачить, – признается Максим, – да не с кем.

– А со мной? – выскочил Казбек. – Я умею.

– Бери парня, не пожалеешь, – советует Осман.

Максим оглядел юного рыболова. Лицо Казбека побледнело – гордый мальчик боится отказа: дернуло же напроситься.

– Ну и чудесно, – согласился Максим. – Я приготовлюсь. А ты сбегай к Анзауру, скажи, что я просил его пойти с нами.

Максим достал снасти, пристроился с ними во дворе – надо разобраться: последний раз рыбачил еще в юности.

Из кухни к колодцу прошла Фатимет. Максим чуть– чуть поднимает глаза. Платье на ней как мешок, а фигура угадывается – фигурка, как у Бибы. В его сторону и не смотрит.

«Баба воду таскает, а мужик развалился. Не дело, – думает Максим. – Хоть и себе на уме, а все же женщина». Нахмурясь, чтоб, чего доброго, по-плохому не истолковала, он подходит к колодцу, начинает вертеть ручку вала. Над срубом показывается переполненное ведро. Фатимет пытается схватить его.

– Вытащу, – сурово произносит Максим. Вылив воду, дергает за цепь, ведро с шумом несется вниз.

– Спасибо, – по-русски говорит Фатимет.

Он решается взглянуть на нее. Видит глаза, в которых грусть ощутима почти как слезы. Лицо красивое, но не волевое.

«Ну и дурень, – думает о себе Максим. – Да разве ж такие глаза могут быть у обманщицы, польстившейся на чужое добро?» Похожа она в этот час на покойную жену Марфушу в миг прощания, когда провожала его на каторгу. Любил Максим жену крепко, да особенно приглядываться некогда было. А в момент прощания глянул в ее лицо и увидел то, чего раньше не замечал: расцветающую красоту, сжатую, сдавленную горем. Так и у этой. Видно, отец приказал ей идти за старика…

Максим поднимает второе ведро.

– Спасибо, – повторяет Фатимет.

– Хорошо по-русски говоришь, – удивляется Максим.

– Я училась в школе, – уточняет Фатимет. – Отец хотел, чтобы все знала.

– Потому и выдал за старика? – срывается у Максима.

Эх, язык… Извечный враг. Проглотил бы его сейчас Максим с великим удовольствием, да поздно. Фатимет вздрагивает, будто получила оплеуху, верхняя губа начинает дергаться, как у обиженного ребенка, глаза наполняются слезами. Подняв ведра, уходит. «Жестокий человек! – думает Фатимет. – А на вид такой добрый». Сдержаться бы, не зареветь в голос. В кухне теряет контроль над собой.

Возвращается Казбек.

– Придет Анзаур! – от калитки кричит он. – Пошли.

Максим мнется. Нельзя уйти вот так, не попросив прощения у обиженной женщины. А может, хуже будет? Крутила Максима жизнь по-всякому, с женщинами же почти не сталкивала. После Марфуши ни одна не приглянулась. Случалось иной раз заночевать у какой-нибудь вдовушки или сердобольной девицы, но только душа его не отогревалась от походной любви. Никогда не приходилось ему никого утешать. Готовил хорошие слова жене, да не пришлось их высказать, и затерялись они где-то. Как поступить? Нет, с извинениями лучше не соваться.

– Пойдем, – нехотя произносит Максим. – Ты вот что, сынок, скажи матери, что идешь со мной на рыбалку, чтобы она не беспокоилась. Скажи, все будет в порядке.

Казбек входит в кухню. Через минуту выбегает.

– Обожглась мама, плачет, – сообщает он. – Я весной тоже раз обжегся – тоже… чуть-чуть не заплакал.

Максим сам готов заплакать. По всему видно, несчастная женщина, а он туда же. Вот уж действительно обожглась!

Молча доходят до берега.

– Тут рыбы мало, – говорит Казбек. – Идем, я знаю одно местечко – рыбешка так и прыгает, так и скачет.

Тропка вьется среди кустарника. Берег становится все круче и круче, внизу шумит, перетаскивая гальку, неутомимая река. Августовское солнце припекает, но речная прохлада сводит его усилия на нет. Воздух тут с каким– то особым привкусом, кажется, им не только дышать, питаться можно. Ивняк становится все гуще.

– Стой, – вспоминает Максим. – Анзаур найдет нас?

– Найдет, я сказал, где искать.

Они выходят на небольшую полянку. Здесь берег полого спускается к реке, образуя естественный перепад. Очевидно, весной, в дни буйного разгула, Афипс, заливая всю окрестность, лихо несется по этим ступенькам в свое каменистое ложе. Раздеваются. Максим достает из карманов галифе две лимонки.

– С этим поосторожнее, Казбек.

– Зачем они тебе?

– От плохих людей отбиваться.

– А ну, покажи как.

– Дело нехитрое. – Максим обстоятельно, как взрослому, показывает, как надо обращаться с гранатой.

– Попробуем? – загорается Казбек. – Тут никого нет.

– А там? – Максим показывает на синеющий за рекой лес.

– А там… – Казбек смущается. – Там кто-то есть.

– Значит, гранаты беречь надо.

Они прикрепляют концы перемета к размытому полыми водами корневищу и плывут на противоположный берег. Возвратившись, забрасывают удочки. Ветер колдует в ивняке. Или это чьи-то шаги? Нет, ветер. А теперь – шаги. Над ивняком возвышается седоватая голова Анзаура.

– Ну-ка, сынок, не хочешь ли искупаться? – Видно, он не очень-то доверяет наследнику скряги Османа.

Казбек с разбегу бросается в воду.

Анзаур выкладывает новости: беседовал кое с кем, человек десять уже согласны вступить в отряд самообороны. Надо проводить собрание, но так, чтобы Довлетчерий не знал, о чем пойдет разговор. А то заранее подготовит своих. Лучше с налету. Решают: Анзаур приведет друзей к сельсовету, заведут речь о собрании.

– Купайся, – приглашает Максим.

– Некогда, товарищ Максим. – Анзаур уходит.

– Эй, Казбек… Не замерз?

Казбек выходит из воды, отряхивается, ложится в сторонке.

– Чего так далеко?

– У тебя же секреты, – обиженно хмурится он.

– Хорошо подковырнул, правильно, Казбек. Заслужил. Больше не буду от тебя таиться. Веришь?

Казбек ложится рядом с Максимом. Где-то урчит, пыхтит, задыхается вода, преодолевая галечные перекаты.

– Жаль, что не в нашем ауле живешь, – грустно вздыхает Казбек.

– Это почему же? – удивляется Максим.

– Хороший ты парень…

– Ты бы всех хороших сюда свез? – улыбается Максим.

– Я серьезно! Рыбачили бы с тобой. Ты что, учитель?

– Нет, Казбек, я простой крестьянин.

– В Екатеринодаре школы работают?

– С первого сентября начнут.

– А у нас нет школы, – замечает мальчик.

– Ты кем хочешь быть? – заинтересовался Максим.

Казбек приподымается, заглядывает Максиму в глаза.

– Никому не скажешь?

– Ни за что! – сжав зубы, цедит Максим.

– Тогда слушай. Я табунщиком буду, хороших лошадей заведу. Не думай, я знаю, как за ними ухаживать, все тонкости знаю.

– Отец рассказал?

– Мать! – с гордостью поправляет Казбек. – Она от своего отца все узнала, от деда моего. Он умер, когда меня еще на свете не было. Со скалы свалился, табун спасал. Послушай, ты чего в аул приехал?

– Знакомлюсь с людьми, – помолчав, произносит Максим. – Смотрю, кто мне друг, а кто – враг.

– А я – друг? – Казбек выговаривает это тихо-тихо.

– Я о себе могу сказать, – серьезно отвечает Максим. – Я – твой друг. А ты о себе сам скажи.

– И я… Только знаешь, Максим, у тебя в ауле и враги есть. Битлюстен вчера говорил: «Я бы этого комиссара – за ноги да к хвосту лошади».

– А кто такой Битлюстен?

– Брат нашего тхаматэ. Младший.

– Раз ты мой друг, – говорит Максим, – скажу тебе еще. Болтун твой Битлюстен. Лимонки видел? Как ты думаешь, стану я защищаться, если он нападет на меня?

– А ну, покажи мускулы, – просит Казбек.

Максим сжимает правую руку в кулаке и сгибает ее. От плеча до локтя вздувается мускульный ком.

– У-у, – с уважением тянет Казбек. – Да!

Ветер стихает.

– А чего мы не ловим рыбу? Разленились, валяемся, как барчуки. Что мама скажет, если мы вернемся без рыбы?

Казбек не отвечает, задумался.

– Раз ты мой друг, – тихо произносит он, – я тебе еще скажу. Только ты никому… Это самый большой секрет.

– Никому, – подтверждает Максим.

– Несчастная моя мамка. Я слышал, как она одной своей подружке рассказывала. Только ты смотри, никому. Она совсем была молоденькая, моя мамка, а Осман уже тогда стариком был. Мамкин отец был у Османа табунщиком. Разбился, помирать начал. Положили в больницу, а денег нет. А у Османа их целый банк, дал бы немного деду, вылечили бы его. А он сказал мамке: пойдешь в жены, заплачу за твоего отца. Куда тут денешься? Она и пошла. А дед все равно помер. Вот если бы меня не было, тогда бы у мамки все по-другому пошло… Слышал я как– то, как она сказала подружке: «Если бы не Казбек, давно ушла бы куда глаза глядят…»

Слова Казбека словно ударили по темени. «Эх ты, – корил себя Максим, – недотепа. Обижать обиженного, глумиться над чужим горем – до чего дошел». Ему становится стыдно. Разбегается, бултых… Выныривает аж на середине, широкими взмахами плывет к берегу.

– Домой пора! – Максим выскакивает на берег.

– А перемет?

– За ним ночью приду.

– А я? – тускнеет Казбек.

– Если мама пустит.

– Пустит, пустит… – Казбек подпрыгивает, пытаясь побыстрее вскочить в штанишки.

Осман с бойцами уже пообедали и снова уехали в поле. Фатимет кормит рыболовов. Она снова приветлива, добродушна, будто ничего не произошло у колодца.

– Хороший хозяин за такую работу удержал бы из заработка, – шутит она, ставя на стол миску дымящегося мяса с подливкой. В другой тарелке – нарезанная ломтями пшенная каша – пастэ. – Ну ничего, за тебя поработали солдаты, отец Казбека доволен.

«Отец Казбека». Все, что она может признать за Османом! Ему хочется сказать женщине что-то хорошее, но на ум ничего путного не приходит.

– Что же ты не ешь? Хозяйка может обидеться.

– Кусок в горло не лезет, – вырывается у Максима. Он поднимается. – Извини, что болтнул утром…

– Глупости все это, – вежливо улыбается Фатимет. – Обедай, Максим, кушай. Чужая жизнь – потемки.

– Не глупости. Это все равно, что меня беляком назвать, улагаевцем.

Казбек переводит взгляд с матери на Максима.

– Кушай, Максим, – как-то душевно, искренне просит Фатимет. – Теперь я и вправду не обижаюсь. Кушай, а то опять обижусь.

Максим садится, берется за ложку.

– Мама, пустишь меня с Максимом ночью перемет проверить? Это мой друг.

– Ночью теперь ходить опасно, – замечает Фатимет. – Раз он твой друг, я и его не пущу, и тебя…

– С Максимом не опасно, у него лимонки.

Но Фатимет неумолима: не пущу, и все.

– Меня-то чего беречь? – улыбается Максим. – Уж по мне никто не заплачет.

Фатимет пытливо вглядывается в глаза русского. И впервые в жизни, сам не зная зачем, Максим начинает рассказывать; как прощался с женой, как получил из родного села короткую весточку, от которой чуть было не помутился разум. Фатимет кусает губы.

– А сколько твоему сыну было бы теперь? – спрашивает Казбек.

– Десять. – Максим поднимается. Никогда ни с кем не говорил о том, о чем заговорил сейчас с незнакомыми людьми. Ему неловко: могут подумать, будто он всюду душу наизнанку выворачивает.

– Максим! – предлагает Казбек. – Пошли сейчас перемет посмотрим.

К реке идут молча. Время от времени переглядываются. Наверное, сходны их мысли. Одновременно улыбаются и разом вздыхают. Максим – по-детски, сокрушенно, Казбек – по-взрослому, с надеждой. Вот и река. А что, есть еще в Афипсе рыбешка, кое-что болтается на крючках. Казбек натягивает веревку, Максим вплавь снимает с крючков уклеек, разную мелюзгу. Потом отдыхают под чинарой.

– Максим, а почему Битлюстен комиссаров не любит? – нарушает молчание Казбек.

– Сколько теперь земли у Битлюстена?

– Шесть десятин, наверное…

– А раньше? До передела сколько было?

– Ой много…

Максим поясняет, как может. Кажется, Казбек что-то понял.

– А отец, знаешь, какой богатый… Я подсмотрел, чего только у него нет. И зачем ему столько?

Как ни старается, не может Максим растолковать, зачем люди копят деньги: этого он и сам не понимает. Наверное, больные. Жадность, скопидомство – болезнь. Как пьянство или сыпняк.

Казбек все спрашивает и спрашивает. Максим все отвечает и отвечает. Казбек рад – ведь у отца на все один ответ: «Не до тебя». Впрочем, Казбек задает вопросы не только для того, чтобы узнать новое, но и проверить собственные догадки.

– Послушай! – Казбек вдруг загорается. – Ты где живешь?

– В Екатеринодаре. Теперь уже в Краснодаре. Запомни адрес: улица Екатерининская, дом двадцать пять. В любое время буду рад видеть тебя.

– У тебя целый дом? Двойной? И двор?

– Нет, Казбек, у меня комнатка. Маленькая. Снимаю у старушки. Но тебе там всегда место найдется.

– А мамке? Я без нее никуда: совсем с тоски пропадет. И так все плачет и плачет. Думает, не вижу. Я все вижу. Только никуда она не поедет. Как на цепи сидит…

– А что, – соглашается Максим. – Приезжай с мамкой, и ей место найдется. Ну, сынок, пора домой, – обрывает себя Максим. – Пошли, а то болтаем всякие глупости.

Казбек молча плетется за Максимом. «Отчего же глупости? – недоумевает он. – Так все хорошо придумали, и на тебе – глупости».

А до Максима вдруг дошло, что не случайно сорвалось у него с языка это приглашение. Где-то подспудно, в тайниках души, вызрела мысль и неожиданно для него самого объявилась. И не диво – очень уж приглянулась ему Фатимет, слишком уж сходны их горемычные судьбы, оба страдают от одиночества, житейской мерзлоты. Мысль о возможном счастье захватывает его. Он представляет Фатимет в своей комнате, улыбается своим видениям. Но тут же лицо его тускнеет. Время, проведенное в Адыгехабле, научило: как бы туго ни пришлось адыгейке, не сделает она и шага от своего очага.

Казбек увязывается за Максимом, когда тот отправляется в сельсовет, и тихо слушает степенный мужской разговор. Собрание так собрание, Довлетчерий не возражает. Его брат Битлюстен говорит Максиму всякие приятные вещи. Казбека это удивляет больше всего – он ведь сам слышал, как Битлюстен кричал, что своими руками привяжет комиссара к хвосту лошади. У этого Битлюстена два лица…

Домой возвращаются затемно. Со двора доносится тихая песня. Они подсаживаются к бойцам.

 
Извела меня кручина,
Подколодная змея,
Догорай, гори моя лучина,
Догорю с тобой и я.
 

Это тянет Петро. Ну и голос. Из дверей кухни выглядывает Фатимет. Даже Осман слушает, приоткрыв рот. Впрочем, он, кажется, попросту зевает. Так и есть. Не под силу старику с молодыми тягаться. Чтобы подзадорить бойцов на работе, он явно перенапрягся. «Так можно и пуп надорвать», – думает Осман, плетясь к постели.

Бойцы долго поют. Казбек слушает. Приткнулся к Максиму и посапывает от удовольствия. Наконец песня смолкает, все расходятся.

Максим долго ворочается в постели: думы о Фатимет гонят прочь сон. Конечно, он был бы с ней счастлив, но имеет ли право вмешиваться в ее горькую судьбу? Противоречивые мысли будоражат душу. Поначалу Максим отвечает уверенно: имеет! На то и революция, чтобы простому человеку легче дышалось. Но он знает: адыгейская женщина живет в замкнутом кругу предрассудков, то, что кажется естественным ему, она считает диким и невозможным. С тем и засыпает. Просыпается от какого-то шороха. Открывает глаза – в дверях стоит Фатимет.

– Пора на рыбалку, – еле слышно шепчет она.

Максим поднимается, Фатимет пугливо отскакивает.

– Не бойся меня, Фатимет, – шепчет Максим. – Подойди.

– Нельзя, – выдыхает Фатимет. – Нельзя, у меня есть муж.

– Фатимет, я не дотронусь до тебя, – произносит Максим. – Подойди, выслушай меня. И верь, я никогда тебя не обману.

Фатимет, колеблясь, делает шаг вперед.

– Пусть не пугают тебя мои слова, подумай над ними. Твоя история мне известна, тебя обманули, исковеркали жизнь. Но теперь другое время. Бери Казбека, приезжай в город, мы поможем тебе устроиться. Грамотная адыгейка – находка для любого учреждения. А там и в личной жизни перемены произойдут. – Последние слова он произносит с выразительным вздохом.

– Ах Максим, что я делаю, мне и слушать тебя нельзя. – Фатимет бесшумно исчезает. Через несколько минут появляется Казбек.

– Ты уже встал? А я пришел будить тебя, мама велела.

С рыбалки возвращаются лишь к обеду. Едят все вместе в просторной беседке: бойцы, Максим, Осман с сыном. Едят не спеша. После обеда – собрание. Осман прикидывает в уме, как бы уговорить Максима не брать туда солдат. И вдруг давится куском – на пороге появляется мужчина с холеным скуластым лицом и буйной шевелюрой, на нем новенькая черкеска, гимнастерка застегнута на все пуговицы. Гость добродушно улыбается.

– Всем друзьям моего дядюшки Османа салам алей– кум! – говорит он. – Друзья Османа – мои друзья. Простите, вынужден оторвать дядю на минуту. – Гость, поклонившись Максиму, отходит.

Осман явно в затруднении, он медлит. Подать бы знак Максиму, а уж потом выйти. Нет, нельзя, Максим уедет, а человек с холодными узкими глазами явится, и тогда замечательные золотые монеты, все его драгоценности потеряют хозяина. Он выходит, но тотчас же возвращается с гостем.

– Мой племянник Заур! – произносит он каким-то сиплым голосом. – Из Тахтамукая…

Заур протягивает руку Максиму, усаживается рядом с ним и принимается за еду. При этом успевает говорить. Он рад, что попал на собрание, оно его очень интересует, тахтамукайцы не особенно активны. Если командир не возражает, он посидит на площади, послушает.

– Пожалуйста! – Максим поднимается.

Тотчас перестает есть и Заур. Он ощупывает Максима взглядом своих немного выпуклых карих глаз, вместе с ним выходит из беседки, не умолкая ни на миг. Заур очень рад, что Максим – бывший конармеец, он бы и сам пошел в Красную Армию, если бы не проклятые беляки – мобилизовали! Пришлось послужить. К счастью, вовремя дезертировал.

Они проходят мимо кухни. Фатимет стоит в дверях, она чем-то испугана. Максиму ясно: это имеет отношение к гостю. Что случилось? Спрашивать смешно: ведь она – чужая жена, и только. Зато Заур нежно улыбается тетушке.

– Не расстраивайся так, Фатимет, все обойдется как нельзя лучше, – утешает он хозяйку. – Скоро снова загляну к вам.

Фатимет не отвечает. Максиму кажется, будто она хочет что-то сказать. Приотстать? Неудобно. Тем более что Заур все равно не отвяжется. И по улице Заур идет рядом с Максимом, они оживленно беседуют. Оказывается, этот фельдшер – полезный парень, он долгое время состоял при штабе самого Улагая. Максим подробно расспрашивает его. Как Улагай выглядит? Почему не ушел вместе с Султан-Гиреем? Какие у него могут быть силы? Где Улагай, по мнению Заура, может находиться? Заур отвечает на вопросы, неопределенно, но вполне серьезно обещает:

– Если мы еще когда-нибудь увидимся, я постараюсь показать вам самого Улагая. Он, говорят, разъезжает по аулам так же спокойно, как и мы с вами. Может, как раз и – встретится.

На площади полно народа. Заур доводит Максима почти до крыльца, крепко жмет руку и, пригласив по обычаю к себе в гости, подходит к группе почтенных аульчан. К удивлению Максима, собрание идет вяло. Его предложения создать в ауле отряд самообороны, кажется, никто не слышит. Он поясняет, что такие отряды уже кое-где созданы.

– Где?! – раздается вопрос из толпы.

– В Адыгехабле, например.

– Там его уже нет, – вдруг бросает реплику Довлетчерий. – Алхас разделался с ним.

Максим уверяет, что недавно видел отряд своими глазами.

– Когда? – уточняет Довлетчерий.

– Неделю назад.

Довлетчерий снисходительно улыбается. Эта улыбка означает: вот видите, неделю назад. За неделю мало ли что может случиться.

– Комиссар предлагает создать в ауле отряд самообороны, – говорит он. – Будем создавать или нет? Люди, решайте сами.

Глухое молчание.

Максим ищет глазами Анзаура. Находит. Анзаур даже не глядит в его сторону. Что случилось?

– Кто за то, чтобы создать отряд?! – выкрикивает Максим.

В ответ – молчание. Ни одна папаха не поднимается вверх.

Максим понимает: люди чего-то испугались. Они расходятся как-то сразу, словно вот-вот должен разразиться ливень, уходит с приятелями и Анзаур. Он и не глядит в сторону Максима. А где же Осман с племянником? Их тоже не видно.

– Пускай бойцы идут спать, – говорит Довлетчерий. Он так доволен, словно только что показал свой лучший фокус. – А ты заходи ко мне. Ни разу в гостях не был, что люди скажут?

Максиму хочется послать Довлетчерия ко всем чертям, но он сдерживается.

– Спасибо, некогда, – говорит он. – Завтра загляну.

Никогда еще не было так пусто на улицах аула, как в этот предвечерний час. Что-то случилось. Определенно. Но что? Это необходимо узнать немедленно.

Отправив бойцов домой, Максим решил прогуляться с Петром по аулу. Нигде ни души. Проходя мимо дома Анзаура, толкнул калитку. Поддалась. К его удивлению, Анзаур стоял у ворот, слово ожидая кого-то. Отчужденный, бесстрастный взгляд, равнодушное пожатие руки.

– Что случилось? – не выдержал наконец Максим. – Говори же.

– Лучше ты мне скажи, – мрачно возразил Анзаур, – почему разгуливаешь по аулу и даже на собрание являешься с Ибрагимом? Кто тебе после этого поверит?

– Каким Ибрагимом? – пожимает плечами Максим. – Ты имеешь в виду Заура, племянника Османа?

Во взгляде Анзаура недоверие.

– Может, он и племянник Османа, – невесело улыбнулся он, – но зовут его Ибрагимом, и это известно здесь каждому младенцу. Он – сотрудник Улагая. Ловко они тебя окрутили, товарищ Максим.

Максим не знает, что и сказать, в более глупом положении он еще, кажется, не бывал.

– По аулу прошел слух, – шепотом произнес Анзаур, – что через несколько дней на Кубани восстание поднимется. И в аулах. Сигнал подаст Улагай. В первую очередь разделаются с такими, как я. Мы подумали: лучше на время скрыться. И тебе надо уезжать. Ночью повезем в город на базар кое-какие овощи, можем и твой отряд прихватить.

– Заезжай! – сразу же решил Максим: дальнейшее пребывание в ауле теряло всякий смысл. – Оружие у вас какое-нибудь есть?

– Найдется.

Не пахло порохом только во дворе Османа. Поужинав, ничего не подозревавшие бойцы, как обычно, расселись под грушей и стали петь.

– Фатимет, накорми командира! – крикнул Осман.

Фатимет понесла ужин в беседку.

– Ты знаешь, кто с тобой обедал? – прошептала она.

– Знаю, Фатимет.

– Они хотят убить тебя, уничтожить отряд. Немедленно уезжай. Ибрагим предупредил: если я скажу хоть слово, он прикончит и тебя и Казбека. И я молчала. Не обижайся, Максим.

– Спасибо, Фатимет. Нам поговорить бы надо… Увидимся ли?

– Я постараюсь выйти. – Она выскользнула из беседки.

– Пойду на сеновал к Казбеку, на рассвете отправимся с парнем снимать перемет, – говорит Осману Максим.

Осман окидывает его каким-то тусклым, пустым взглядом. Сказать? Пожалуй, не стоит. Нет, не на их стороне сила.

Казбек не спит. Шепчет:

– Много там рыбы набралось, надо бы наведаться…

Вот уж кто действительно ничего не знает.

– Пойдешь утром сам, – говорит Максим. – Скажу тебе по секрету: мне ехать надо, проснешься – меня уже не будет. Приезжай в город. Адрес запомнил?

Казбек прижимается к Максиму и вдруг обнимает его за шею.

– Я буду тебя ждать, Казбек.

Они шепчутся, и шуршит, издавая сладкий аромат, свежее сено, и скулит на цепи старый пес Медведь, и кричит истошно где-то ночная птица. Наконец до Максима доносится ровное дыхание мальчика. Он тихо выходит во двор. Душно, как всегда в начале августа. Звезды сверкают, будто промытые. И завтра будет такая же ночь. И послезавтра. И завтра будет стоять над аулом сонная тишина. И вдруг словно что-то прорвется – выстрел, другой… Трескотня… И пойдут из дома в дом те, кто недоволен новыми порядками, и польется невинная кровь… Этого нельзя допустить!

Максим проходит к бойцам, начинает собирать пулемет: не спроста ведь Ибрагим знакомился с Максимом – где-то надеется встретиться.

– Уложились, товарищи? Сможем выйти без шума?

– Сможем.

– Петр, подежурь у калитки, стучать не будут.

Пулемет готов. Максим задувает коптилку и идет сменить Петра. Присев у калитки, прислушивается. Нет, не к улице, там все совершится без него. Его интересует, что делается у Османа. О чем говорят супруги? Максим и не подозревает, что они никогда ни о чем не разговаривают: у них нет никаких точек соприкосновения.

Не идет Фатимет…

Осман не страдал бессонницей, но в эту ночь и ему не спалось – он мучительно размышлял над тем, как лучше поступить. Валюта незаметно уплывает. Он считал, что, пока в его доме красные, за деньгами никто не явится. Черта с два! Ибрагим не боится никого. С такими лучше не спорить.

Фатимет теряет терпение. Может быть, через несколько минут Максим прикроет за собой калитку. Она и не услышит. Выбежит, а его уже нет. Ей становится страшно. Но вот Осман засыпает. В эти минуты она не колеблется и, набросив платье, выходит. Максим встречает ее у порога. Берет за руку. Она не отнимает ее. Он слышит ее прерывистое дыхание.

– Фатимет, – говорит Максим. – Когда умирал твой отец, ты не могла поступить иначе. А теперь? Ты молода, красива, ты можешь устроить свою судьбу иначе. – Максим, не решаясь сказать о своей любви, питается уговорить ее переехать в город. – Мы поможем тебе определиться на работу, станешь самостоятельной. Тогда решишь и все остальное. Казбек знает мой адрес, приезжай вместе с ним. Мальчуган в школу пойдет. Мы очень сдружились.

Фатимет молчит. Как поступить? Она верит Максиму, тянется к нему всей душой. Да, о таком мечтала когда-то. Но то были девичьи грезы. Теперь она стала взрослой, помнит, что она черкешенка. А раз так, остается одно – коротать век с Османом.

– Если через месяц не появишься в городе, приеду за тобой.

Она берет его за руку, гладит ее. Время останавливается, замирает, как всадник на всем скаку. Черная ночь и тишина.