Текст книги "Роза Тибета (ЛП)"

Автор книги: Лайонел Дэвидсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Мальчик задыхался рядом с ним в темноте: "Сахиб, сахиб, не болейте сейчас. ... Стало на одного человека больше. … Помоги мне, сахиб.’

Он каким-то образом снова оказался на коленях, и перчатка каким-то образом снова оказалась в его руке, и он приподнялся, слыша, как мальчик нащупывает еще одного мужчину. Ему не пришлось долго возиться, потому что мужчина внезапно заговорил в темноте. Это был монах, который должен был быть первым, а теперь был последним, и он говорил четко – совершенно без страха, почти академически.

‘ Трулку? Ты слышишь меня, трулку? Ты знаешь, что мне еще не пора умирать? Ты знаешь, что мне предстоит работа?’

Хьюстон ничего не сказала, и мальчик тоже, просто повернувшись в направлении звука. Казалось, что монах сидит в своей сумке, вытянув руки.

‘Трулку, не позволяй себе впадать в ошибку. Это было бы неправильно. Это было бы грехом. Ты потеряешь заслугу. Трулку, позволь мне обнять тебя. …’

Хьюстон позволил монаху обнять себя, ощупал его лицо и автоматически надел перчатку, и мужчина отшатнулся, все еще обнимая его, его лицо извивалось из стороны в сторону под отвратительным кляпом. Рука мальчика отвела Хьюстон в сторону, нащупала горло и устало оперлась на него. Нож медленно скользнул внутрь. Соколиная охота продолжалась дольше, чем раньше, у мальчика не было сил, чтобы сделать поперечный надрез, он просто повернул нож два или три раза, прежде чем вытащить его.

Монах не боролся, как боролись солдаты, но ему потребовалось больше времени, чтобы умереть. Они сидели и слушали его.

Хьюстон осознал, что шипение мальчика не прекратилось.

‘Что это?’

‘ Сахиб, я ранен. Достань огонек.’

‘Где же свет?’

‘Принеси дров из огня’.

Он поднялся с пола. Он, казалось, делал это в течение некоторого времени. Он был погружен во тьму. Он был у входа в пещеру, прислонился к ней и глубоко вдыхал движущийся ночной воздух. Он думал, что его глаза сыграли с ним злую шутку. В свете огня мертвый пикет, казалось, двигался на теле Маленькой Дочери. Он промчался мимо мужчины, но, когда он снова повернулся с пылающей веткой, увидел, что пикет действительно движется, и с ужасом наблюдал за ним. Но движение исходило не от пикетчиков, а от Маленькой Дочери; она извивалась под трупом, снова постанывая.

Он не мог с этим смириться. Он не мог с этим справиться. Он, пошатываясь, вернулся в пещеру с горящим факелом и стоял, покачиваясь, с ним над мальчиком, глядя на новое осложнение.

У мальчика был штык в плече. Она вошла с одной стороны и вышла с другой. Он сидел, держась за плечо и штык, и шипел. Они тупо смотрели друг на друга.

‘ Сахиб, что можно сделать?

‘Я не знаю’.

‘О, сахиб, что может быть к лучшему?’

Внезапно он заметил, что мальчик плачет.

‘Это должно будет выйти’.

‘ Да, вон, вон. Сахиб, сделай это. Достань ее. Я не могу.’

В течение этой бесконечно ужасной ночи было так много всего, с чем нужно было справиться, что Хьюстон перестала думать. Он просто протянул мальчику ветку, положил один кулак на плечо, а другой обхватил штык и потянул. Делая это, он заметил, что внезапно вспыхнул свет, и, повернув голову, увидел, что постель монаха горит. Мальчик потерял сознание. Он уронил ветку.

Хьюстон продолжал вытаскивать штык. Он вытащил мальчика из пещеры. Он вернулся в дом и потушил огонь. Он огляделся вокруг с горящей веткой, нашел рюкзак, опустошил его и достал аптечку первой помощи. Там была коробка с перевязочными материалами, несколько тюбиков с мазью, пластиковый конверт с порошком. Он не мог прочитать китайскую надпись, но он открыл конверт, понюхал и подумал, что это сульфаниламид. Он снова вышел на улицу. Он обнажил плечо мальчика, вытер кровь и насыпал порошок. Бинты. Он забыл бинты. Он снова вернулся в пещеру неуклюжей рысью и порылся в рюкзаке. Никаких бинтов. Что-нибудь другое вместо бинтов. Он поднял ветку и увидел, как четверо мертвецов ухмыляются ему, показывая свои разорванные глотки для осмотра, и, не раздумывая, сразу же начал вытаскивать монаха из его сумки. Он снял с себя халат, достал его, разорвал и начал связывать мальчика. Мальчик открыл глаза и наблюдал за ним.

"Как ты себя чувствуешь?’

‘Благодарю вас. Благодарю вас, сахиб.’

‘Маленькая дочь жива’, – сказал он.

‘На Маленькой дочери есть мужчина, сахиб. Уберите его.’

Он снял человека.

‘Мать не должна видеть Маленькую Дочь рядом с мужчиной’.

‘Хорошо, теперь он свободен’.

‘ Помоги мне, сахиб.

‘Чего ты хочешь?’

‘Нам нужна лошадь. Она должна быть у нас.’

‘Хорошо, я принесу’.

‘Я возьму это едой. Дай мне корм для мула, сахиб. Там ее целый мешок. Я пойду с мулом. У нас не так много времени.’

Он достал еду и посадил мальчика на мула. Ему не понравился его вид. С его лицом было что-то не так. Он не ответил полностью ни на один из своих вопросов. Он как будто не слышал их. Казалось, он просто сдерживал себя.

‘ Соберите всю еду, сахиб, и спальные мешки. Соберите все это вместе. И Мать, и тюки.’

– С тобой все в порядке?

‘ И медикаменты, все, что у них есть. Не теряйте времени, сахиб. Мы переедем прямо сейчас.’

Он знал, что не должен отпускать его, но в этом кошмаре было так много того, с чем ему еще предстояло справиться, что он позволил ему. Он посмотрел, как ссутулившаяся фигура подпрыгивает на дорожке, повернулся и пошел обратно по веревке к пещере. Он спустил настоятельницу, а за ней один из тюков и подождал, пока она отвяжет его, чтобы он мог опустить другой. Она не развязала его, и вскоре он понял почему. Она сидела у костра, баюкая на руках Маленькую дочь. Он не потревожил ее, и она оставалась такой, молча баюкая и целуя большое бледное лицо. Маленькая дочь, должно быть, умерла тогда, потому что, когда мальчик вернулся, она просто положила ее и провела рукой по лицу, бормоча молитву.

На расчленение не было времени, но она не ушла бы, не нанеся несколько обязательных увечий; поэтому Хьюстон отдал ей свой нож и повернул голову, пока она их делала, потому что он подумал, что для одной ночи он видел достаточно увечий.

Они ушли сразу после этого.

Все это было в ночь на 23 ноября. Прошло восемь дней после того, как группа покинула Ямдринг, и два дня с тех пор, как Хьюстон упал со скалы с девушкой. Он не знал, что случилось с другими членами партии, и был настолько ошеломлен своими лишениями, что ему было все равно.

Что-то еще произошло, прежде чем они покинули лагерь. Девушка оставила нож Хьюстона на земле. Это была серебряная с его именем, которую он носил с 14 лет. Он забыл попросить ее вернуть ее, и она, таким образом, оставалась рядом с телом Маленькой дочери, пока китайцы не нашли ее, когда привели мулов. Это была оплошность, за которую Хьюстон впоследствии очень дорого заплатил.

2

Они ехали всю ночь, девушка на лошади, мальчик на муле, Хьюстон на своих двух плоскостопиях. Его язвы ожили, когда он шел, и он приветствовал их как старых друзей, потому что они, казалось, обеспечивали его единственный контакт с реальностью. Он не мог поверить, что пережил фантастические происшествия в пещере. Кто-то другой, казалось, прошел через них. Казалось, он наблюдал за этим другим человеком, и, казалось, он все еще наблюдал за ним, находясь на шаг или два впереди, оглядываясь назад и наблюдая за приближающейся к нему фигурой на плоской подошве с лошадью, мулом и двумя спящими всадниками. Между ним и этим упрямым человеком была связь, и он трезво работал, чтобы сохранить ее, проверяя регулярные сигналы, которые передавались между ними от бедер, шеи и лодыжек.

Через пару часов мальчик внезапно сел, как будто сработал какой-то внутренний будильник.

– Который час, сахиб? – спросил я.

‘ В три часа.

‘ Мы все еще на верном пути?

‘Да’.

‘ Остановитесь, сахиб. Остановись.’

‘Что это?’

‘ Помоги мне спуститься. Мы должны приглушить стук копыт. Мы приближаемся к лагерю кочевников. Там солдаты.’

Он помог мальчику спуститься, и они приглушили стук копыт полосками, оторванными от их одежды, и он снова помог ему подняться и поплелся дальше.

То, что последовало за этим, в последующие годы показалось Хьюстону еще менее правдоподобным, чем инциденты в пещере, и он действительно часто задавался вопросом, произошло ли это на самом деле, или он сам не заснул во время прогулки и просто видел это во сне.

Кочевники разбили лагерь на территории размером с Солсберийскую равнину. Они стояли лагерем со своими палатками и скотом в ряде ограждений с низкими стенами, похожих на загоны для овец; и солдаты стояли лагерем вместе с ними. На многие мили со всех сторон мерцали лагерные костры; равнина, казалось, была населена, насколько он мог видеть. Он был полностью окружен горами; огромный амфитеатр, который сиял в свете луны, как какая-то огромная сцена. Хьюстон подумал, что он может видеть каждую деталь этого так же ясно, как если бы был день: группы палаток, пикеты у костров, скот, шевелящийся за стенами, и даже два вертолета, стоящие отдельно, как гигантские пауки на равнине.

Хьюстону казалось, что он просто прошел через середину этого лагеря. Раньше у него была мысль, что его больше ничто не сможет напугать; но тогда он понял, что это неправильно, потому что, когда он шел между ограждениями, его волосы встали дыбом. У него была фантастическая идея, что на людей и животных, которые, казалось, смотрели на них с обеих сторон, было наложено какое-то заклинание; что все они окаменели в лунном свете; или что он сам и его спутники стали невидимыми. Он обернулся, чтобы посмотреть, осознает ли это и мальчик, и увидел, невероятно, что он снова спит; и что настоятельница спит, и что лошадь и мул, казалось, тоже спят; и не мог быть уверен в одурманивающем лунном свете, что он не в себе.спит.

Никто их не остановил. Ни одна собака не пришла на разведку. Как призраки, они молча прошли через лагерь и к половине шестого достигли гор на другой стороне. Луна все еще была на небе. Хьюстон продолжал. Луна зашла на полчаса позже, но он все еще продолжал идти; потому что он знал, что если остановится, то просто упадет. Он потерял контакт со своими язвами. Казалось, он потерял контакт со всем. Казалось, не было никаких причин, по которым он не мог бы продолжать в том же духе вечно.

Он знал, что мальчик снова проснулся.

‘ В котором часу, сахиб?

"Я ничего не вижу’.

‘Луна зашла. Сколько времени прошло с тех пор, как мы покинули равнину?’

На этот раз Хьюстон вообще не ответил, потому что, как он и боялся, после остановки все его силы ушли. Он обнаружил, что необъяснимым образом схватился за ногу лошади, и для этого ему пришлось потянуться вверх.

‘Сахиб, сахиб, держись. Не спите еще, сахиб. Я не могу нести тебя.’

Мальчик был рядом с ним, и он улыбался ему в лицо, говоря ему, что он далеко не спит, очень далеко; а потом он заснул, и знал, что спит, и попытался на мгновение остановить жужжание, чтобы услышать, что говорит мальчик. Что-то о его ногах; что он должен что-то сделать со своими ногами. Но он не мог найти ножки, они исчезли, оставили его, положительно, не будут найдены; и ему пришлось оставить попытки, пришлось открыться на повелительное жужжание, и он открыл, и жужжание влетело, и уселось ему на ухо, и оно жужжало.

Был день, когда он проснулся. Было половина четвертого. Он посмотрел на свои часы и завел их. Настоятельница была там. Мальчик был там. Там были мул и лошадь. Все присутствующие. Он попытался пошевелиться, чтобы встать, но не смог пошевелиться. Он не был сонным; просто его переполняла огромная усталость. Он огляделся и увидел, что это не пещера, а большой выступ; первое место, которое, должно быть, нашел мальчик. Это было опасное место. Это было слишком опасное место для их пребывания. Он заснул, думая о том, как это опасно.

Они пробыли еще один день в этом опасном месте. Ни мальчик, ни лошадь не проснулись бы на первом. Хьюстон пытался, но не смог их разбудить. Он разорвал бинты мальчика и обнаружил, что рана мягкая и желтая. Он насыпал еще одну пудру. Осталось двое, потому что у солдат было четверо на двоих. Они также съели пакетик чая и пакетик масла, маленький пакетик тсампы и еще один пакетик риса, восемнадцать таблеток мясного экстракта и четыре маленьких кусочка сушеного мяса.

Хьюстон и девушка ужинали вечером.

Позже они снова заснули.

Ринглинг проснулся на второй день, но лошадь все еще спала. Она спала лежа с закрытыми глазами. Хьюстон несколько минут пыталась пинать его ногами.

‘ Это никуда не годится, сахиб. Лошадь больна.’

‘Что же делать?’

«Нужно сделать только одно», – сказал мальчик по-английски, глядя на настоятельницу.

‘Ты можешь идти?’

‘Я могу ходить. Мы могли бы использовать мясо, сахиб.

‘ Хорошо, ’ сказал Хьюстон.

Мальчик убил лошадь ближе к вечеру, пока настоятельница спала, освежевал ее и привязал мясо к тюкам.

Они ушли, как только стемнело.

‘Чао-ли, мальчику больно. Он, должно быть, шел два часа. Если он пожелает, я пойду пешком.’

‘Тебе больно?’ Сказал Хьюстон.

‘ Нет, сахиб, нет, ’ сказал мальчик. Он неуклюже ковылял по обледенелой тропе, держась за плечо. ‘С благодарностью Матери’, – сказал он. Он ни разу не взглянул на нее и не обратился к ней напрямую.

‘Он знает, где мы находимся?’

‘Ты знаешь, где мы находимся?’

‘Впереди есть место демонов ветра’.

‘Должен ли он беспокоить демонов ветра?’

‘Это необходимо?’ Сказал Хьюстон. Он устал от своей роли посредника; но он знал, что будет еще более утомительно игнорировать это, потому что ни один из них не будет говорить с другим, кроме как через него.

«Там есть убежище отшельника», – сказал мальчик. ‘ Мы могли бы отдохнуть в яме, сахиб.

‘Известен ли нам отшельник?’

‘Знаем ли мы его?’

‘Святой отшельник мертв. Он умер два года назад. Из ближайшего каравана послали за десятью из нас, чтобы мы присутствовали на его похоронах. Сам настоятель направил дух святого отшельника.’

«Да, я помню», – сказала девушка. ‘Я благословил этого отшельника. Неразумно, Чао-ли, тревожить дух отшельника или духов ветра. ’

«Это неразумно», – сказал Хьюстон.

‘Сахиб, это лежит на нашем пути. Никто не осмелился бы пойти туда. Оттуда всего шесть часов до перевала в Чумби. Перевал скоро будет заблокирован, сахиб. Мы должны добраться туда быстро.’ ‘Разве он не знает другого способа, Чао-ли?’

‘ Каким другим путем? Сказал Хьюстон.

"Сахиб, если мы сойдем с этой дороги, нам придется идти через горы. Я не знаю, сможем ли мы это сделать. Я не знаю, сколько времени это займет. Место дьяволов ветра – самый мудрый выбор. ’

«Я должна увидеть это место», – сказала девушка.

Потребовалось несколько часов, чтобы добраться. Тропа постепенно сужалась и внезапно сузилась еще больше, так что это была уже не тропа, а скорее расщелина в горах. Ветер дул им в спину с необычайной силой, словно какой-то покрытый подушками паровоз тянул их вперед. Он дул ровно, без порывов, на одной высокой ноте, особенно сильно действовал на нервы, и Хьюстон, спотыкаясь, идя гуськом в кромешной тьме, хорошо понимал, что его можно принять за злобный голос какого-нибудь дьявола.

Однако он был совершенно не готов к самому месту дьяволов. Расщелина так резко сузилась, что настоятельнице пришлось спешиться, чтобы взвалить на мула тюки, застрявшие по бокам. Она пошла дальше. Через несколько минут они снова остановились. Тропа оборвалась. Он вышел на небольшую поляну, впадину, просто пространство голых скал и льда с каменным столбом в центре. Луна могла проникать сюда, и Хьюстон был рад этому, потому что, если бы он не мог видеть собственными глазами, он бы подумал, что там полно диких животных. Был фантастический рев, вой, стон; ветры вырывались и встречались из похожих расщелин в окружающих скалах. Он думал, что может с ясностью различить отличительные ноты дюжины зрелых кошек в ряду.

Он видел, как девушка что-то говорила ему, но ее слова уносились ветром. Мула нельзя было обойти или перелезть через него; он прополз под ним на четвереньках.

‘Что это?’

‘Чао-ли, дьяволы разгневаны!’

‘Сахиб, они всегда злы’.

‘Он знает, где находится дыра?’

– Это ниже чортена, сахиб, – груда камней в центре. Кости святого отшельника находятся в чортене. Пол поднимается вверх, и есть ступеньки вниз.’

"Он когда-нибудь слышал, чтобы дьяволы так злились?’

‘Сахиб, я слышал их только один раз. Они были так же злы. Видишь, они не сердятся на святого отшельника. Ни один камень не упал.’

‘Отшельник заключил с ними мир, Чао-ли’.

‘Только потому, что Мать позволяет, сахиб. Святой отшельник жил здесь пятьдесят лет, и Мать защищала его от всех бед. Она также может защитить нас.’

‘ Хорошо, ’ сказал Хьюстон. Он хотел, чтобы она взялась за это. Пронизывающий холод и жуткий скандал внезапно объединились, чтобы снова довести его до состояния полного изнеможения.

Девушка посмотрела на него, отвернулась и вышла из расщелины. Она была сбита с ног сразу. Хьюстон попыталась помочь ей, но мальчик удержал ее. Она поднялась и снова была сбита с ног, но поднялась, согнувшись пополам, и пошла дальше. До чортена было не более пятидесяти ярдов, но ей потребовалась добрая часть минуты, чтобы добраться до него, ветер швырял ее то туда, то сюда, а один раз и вовсе закружил. За несколько футов дочортен, она внезапно выпрямилась, и Хьюстон услышал, как мальчик ахнул ему в ухо, но то ли от боли, то ли от удивления этим проявлением власти над ветром, он не мог сказать. Он уже подсчитал, что, поскольку каменный столб стоит вертикально, он должен находиться вне ветра; возможно, в самом эпицентре беспорядка. И это действительно оказалось так, потому что, когда настоятельница поклонилась чортену и обняла его своими руками, она повернулась и поманила их, и после нескольких мучительных и удушливых секунд на ветру Хьюстон обнаружил, что он тоже может стоять прямо. В радиусе примерно шести футов вокруг чортена воздух был совершенно неподвижен; мертвый ледяной штиль.

Большая плита образовала дверной проем. Мальчик опустил ее, и настоятельница вошла. Несколько мгновений спустя они последовали за ней.

3

Пещера отшельника Бухри-бо – так называлось это отвратительное место – была высечена в цельной скале, примерно в десяти футах под землей. Узкий входной коридор вел в одну большую комнату, двадцать на десять футов. Имущество отшельника не было тронуто; оно состояло из трех деревянных мисок, небольшого мешочка тсампы, лампы и кувшина дешевого горчичного масла для сжигания. Отшельник не пользовался одеялом или кроватью. Он также не пользовался утопленным камином, потому что в нем не было золы. Он держал календарь на стене с помощью кисточки для письма; он остановился на восьмой день четвертого месяца Земляной Мыши, два лета назад. Мальчик сказал, что он был мертв четыре месяца, когда его нашли. В комнате пахло именно так.

Они разогрели снег над вонючей лампой с горчичным маслом и заварили чай. Они спали в своих мешках на полу. Мул спал с ними.

Они отправились, как только стемнело, и, как и обещал мальчик, им потребовалось шесть часов, чтобы добраться до перевала. Они развернулись, когда добрались туда, и сразу же вернулись обратно. Китайцы расположились лагерем на перевале.

По возвращении мальчик крепко спал полтора дня, и Хьюстон позволила ему. У него больше не было порошков, чтобы нанести на рану, и она выглядела ничуть не лучше. Плечо раздулось, как футбольный мяч. Он вспотел, пока спал.

‘ Сахиб, – сказал мальчик, когда проснулся. ‘Я должен вернуться на перевал. Я пойду один, днем. Так будет быстрее.’

‘Что ты хочешь сделать?’

‘Перевал скоро будет заблокирован. Мы должны знать, как долго китайцы будут оставаться.’

‘Как ты можешь это выяснить?’

‘С ними были носильщики. Поблизости должна быть деревня. Я спрошу в деревне.’

‘Какая альтернатива, если проход действительно окажется заблокированным?’

‘Мы должны перейти через горы и найти другого’.

‘ Понятно, ’ сказал Хьюстон. Для него было совершенно очевидно, что мальчик еще долго не будет подниматься ни на какие горы. Но он не видел, как он мог сказать ему это; и поэтому он не видел, как он мог остановить его от поездки.

Он вышел сам, пока мальчика не было, чтобы найти дрова. Мальчик взял единственный нож, и он не мог сломать кожистые ветки, которые он нашел. Он отламывал маленькие веточки и проводил изнурительные часы, гоняя их по ветру. Но он наполнил пару рюкзаков, и в ту ночь у них был костер.

Мальчик не вернулся к утру, и Хьюстон отправился его искать. Прошло несколько часов, прежде чем он нашел его. Он просто сидел на рельсах. Он стоял спиной к ветру, и его лицо было искажено от напряжения.

– С тобой все в порядке?

‘ Хорошо, сахиб, хорошо.

‘Какого черта ты здесь сидишь?’

‘ Отдыхаю, сахиб. Просто короткий отдых.’

‘У тебя болит рука?’

‘Да, это больно’.

Это был первый раз, когда мальчик хотя бы признался, что его рука вызывает у него малейшее раздражение.

Он не задавал ему вопросов, пока тот не поел, а затем снял бинты и осмотрел рану, слушая рассказ. Это была не очень приятная история. Мальчик нашел деревню. Он обнаружил, что жители деревни ни в коем случае не были настроены против китайцев. Китайцы привезли им наручные часы и одежду. Они наняли своих людей по самым высоким расценкам. И они пообещали, что не будут тащить тяжести через перевал, а просто будут ходить туда и обратно в деревню за припасами по мере необходимости.

‘Знают ли они, для чего это нужно?’

‘ Они знают, сахиб. Они плохие люди. Снег выпал поздно, и зима для них будет тяжелой. Они надеются, что китайцы останутся надолго.’

‘Когда они ожидают снега?’

‘ Не раньше, чем через десять дней, по крайней мере.

‘И на какой срок нанимаются люди?’

‘ С каждым днем, сахиб. Столько, сколько потребуется.’

‘ Не очень хорошо, да?

‘ Не очень хорошо, сахиб.

Рана тоже была не очень хорошей. Она была желтой, и плотная набухшая мякоть вокруг нее была желтой. Он не мог сказать, сошла ли краска с рясы монаха. Халат с самого начала был не очень чистым. Он бросил повязку на пепел и промыл рану горячей водой. Мальчик сидел, шипя, его лицо было напряженным и серым.

‘Мэй-Хуа, ты знаешь, как залечить рану? Ты знаешь о травах, листьях, о чем-нибудь подобном?’

– Нет, Чао-ли. Это не входит в мои обязанности.’

– Сахиб, если Мать позволит, – сказал мальчик по-английски. ‘Кусочек ее одежды – если она благословит маленький кусочек. Я не знаю, возможно ли это для нее.’

Девушка тоже не знала. Она взволнованно обдумала просьбу.

‘Мэй-Хуа, мальчику больно’.

‘Увы, Чао-ли, это должно быть написано для него’.

‘Мэй-Хуа, это мелочь, о которой он просит. Отдай ему кусок одежды.’

‘Чао-ли, это большое дело’.

Но она отрезала кусочек и благословила его. Хьюстону показалось, что лицо мальчика немного прояснилось, когда он перевязал его этой освященной повязкой.

Они пробыли в яме неделю, выходя только за дровами. Хьюстон казалось, что мальчик с каждым днем становится все более слабым. Казалось, он преодолел расстояние от чортена до трассы практически на своем лице, и он больше не позволял Хьюстону смотреть на его рану. Он тайно омыл ее в одиночестве в углу комнаты.

На восьмой день ему показалось, что в воздухе повеяло снегом.

‘ Нам лучше уехать сегодня вечером, сахиб. Это наш последний шанс.’

Хьюстон увидел, что его лицо опухло и покраснело, и заподозрил, что у него жар; но он не стал расспрашивать, потому что знал, что мальчик обижен на них; и, как он сказал, это был последний шанс.

Вместе с мальчиком он доедал конину, чтобы оставить чай и цампу настоятельнице, которая не притронулась к мясу. Они плотно поели и после этого снова отдохнули. Ближе к полуночи они тронулись в путь.

Хьюстон надеялся, что он видел Бухри-бо в последний раз. Тогда это поразило его – как поразило и годы спустя – как самое мерзкое место на Божьей земле.

Снег пошел задолго до того, как они добрались до перевала. Это был ранний горький снег, похожий на маленькие острые кремни, и он сильно бил их по лицам. Они склонили головы, и она, казалось, поднялась с дорожки. Они повернули головы, и это ударило их мимоходом. От нее не было никакой защиты. Ветер был настолько невероятно холодным, что было просто невозможно противостоять ему дольше нескольких минут. Настоятельница спешилась, и они развернули мула бортом к дороге и, тяжело дыша, остановились позади него. Хьюстон увидел, что мальчик едва держится на ногах.

Он сказал: ‘Ринглинг, мы не можем этого сделать. Нам придется попробовать еще раз.’

‘ Сахиб, нет. Это прекратится. Ты увидишь, что это прекратится. На перевале будет легче.’

Было это или нет, у них не было возможности узнать. Когда они подошли к перевалу, был железно-серый рассвет, и достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что они не пройдут через него. Китайцы все еще были там.

Настоятельница спала на обратном пути.

"Сахиб, – сказал мальчик, – если Мать попросит реку, то перед деревней есть река’.

‘Хорошо’.

‘Он заморожен, и там никого не будет. Вода движется подо льдом, сахиб. Она движется в Цангпо.’

‘Зачем ей нужна река?’

‘Если она это сделает, сахиб. Помни.’

4

Хьюстон тогда еще не начал вести календарь, но по более поздним подсчетам он сделал это 17 ноября, когда они предприняли последнюю неудачную поездку на перевал, и 27-го, когда он и Ринглинг вернулись в лагерь кочевников, чтобы купить простоквашу и чеснок. Мальчик пару дней бредил, и в бреду он бредил простоквашей и чесноком – специями, которые излечили его от многих детских болезней и которые одни позволили бы ему перевезти их через горы. Он все еще жаждал их, когда пришел в себя.

Поскольку их запасы продовольствия истощались, и это была бы возможность их пополнить, Хьюстон потакал ему. Он протащил его на спине через место ветряных дьяволов, усадил его на мула, и они поехали.

В течение нескольких дней шел сильный снег, и мальчик был уверен, что китайцы больше не будут расквартированы у кочевников. Хьюстон осторожно пошел вперед, чтобы посмотреть.

Он обнаружил, что китайцы ушли, а с ними и значительное количество кочевников. Значительное число все еще оставалось.

Он отдал мальчику все деньги, которые им удалось сохранить во время своих приключений, – сумму в триста рупий мелкими банкнотами – и помог ему слезть с мула, чтобы совершить сделку.

Они сразу же столкнулись с непредвиденными трудностями. Кочевники не захотели брать деньги. Китайцы сказали им, что он ничего не стоит и вскоре будет заменен юанем. Они были готовы только к обмену.

Что они примут в качестве бартера?

Они приняли бы мула.

К этому времени у мальчика уже были в руках свернувшееся молоко и чеснок, и он согласился. Хьюстон сердито отвела его в сторону.

‘Какой, черт возьми, смысл избавляться от мула? Нам нужен мул. Как мы можем двигаться без нее?’

‘Сахиб, как мы можем двигаться, если я болен? Мул ест. Он ест весь день. Что хорошего в муле, который ест и которому нечего делать?’

Его лицо раскраснелось сильнее, чем когда-либо, глаза блестели, голос звучал слишком громко.

‘ Хорошо, ’ сказал Хьюстон.

Для мула они получили чеснок, простоквашу, цампу, сушеное мясо, горчичное масло, иголку с ниткой и четыре ловушки для животных. Им также предложили либо полный бурдюк чанга, либо сани, чтобы увезти груз. Хьюстон не дал мальчику возможности принять решение по этому вопросу. Он начал укладывать товары в сани.

Последнюю часть пути мальчик проехал на санках и по дороге ел чеснок. Он поел еще, когда вернулся, и сварил головку в простокваше на ужин. Он раздавил чеснок в одной из чаш святого отшельника и смочил в его растворе свою повязку. Он засунул в рану столько гвоздики, сколько смог. Он жевал чеснок, когда лег спать, и он не спал и все еще жевал, когда Хьюстон вышел.

Там было сорок головок чеснока. Мальчик справился с ними за неделю.

«Просто подождите, сахиб», – сказал он. ‘Чеснок подействует. Мы скоро уедем.’

И действительно, чеснок творил чудеса. Это сняло его лихорадку. Это уменьшило водянистые желтые припухлости. У него была энергия, чтобы двигаться. Каждый день он сопровождал Хьюстон из ямы, чтобы собирать дрова. Он показал ему, как ставить капканы и как освежевать их добычу – двух зайцев-крысоловов и лису, которых они съели немедленно, чтобы сохранить сушеное мясо. Но он быстро устал, и его пришлось нести обратно на санях.

‘Просто подождите, сахиб. На следующей неделе.’

Увы, на следующей неделе, которая была второй неделей декабря, погода испортилась до жестоких метелей, которые держали их в яме, и мальчику стало хуже вместе с этим. Румянец вернулся на его лицо. Рука распухла. Боль стала невыносимой.

Однажды ночью Хьюстон проснулась, услышав крики, быстро зажгла лампу и увидела, что это настоятельница. Мальчик молча катался по полу. Он вонзал нож себе в плечо.

Хьюстон порвал свою сумку, выбираясь из нее.

‘Вот, дай мне это, дай мне это!’

‘Сахиб, это убивает меня! Я этого не вынесу!’

‘Иди сюда, иди сюда, стой спокойно’.

‘ Сахиб, прекрати, о, прекрати! Уберите это, сахиб. Убери это от меня.’

Хьюстон взял нож, перевернул его на спину, сел на корчащуюся грудь и осмотрел рану.

‘ Сахиб, только остановите это! Сделай что-нибудь! Отрежь ее. Я больше не могу этого выносить, сахиб.

‘Хорошо. Давайте сначала помоем ее. Давайте посмотрим, что у нас есть.’

То, что они получили, было чем-то, что не вылечит ни весь чеснок, ни все свернувшееся молоко в мире. От плеча до запястья рука была пухлой желтой массой. Она распространилась под мышками и через плечо. Кровь и гной текли из того места, куда мальчик нанес удар ножом.

Желудок Хьюстона перевернулся, и сердце отказало ему. Ибо он увидел, что то, что прописал мальчик в агонии, действительно было единственным лекарством. Руку пришлось бы оторвать. В бешенстве, потому что он не мог выносить мучительный рев, и потому что он знал, что должен прекратить это, он сильно ударил мальчика ботинком по голове и милосердно вырубил его, и держал свою вспотевшую голову в руках и думал, что делать.

«Мальчик умрет», – сказала девочка.

‘Нет!’

‘Он умрет, Чао-ли. Это написано для него.’

‘Ничего не написано!’ Яростно сказал Хьюстон. ‘Я спасу его. Я отрежу руку.’

Но он не отрезал руку, и он не спас его. Ринглинг умер, насколько Хьюстон мог судить, 19 декабря – это была дата, которую он назвал своей матери, – и его смерть принесла мир всем им, потому что он ревел непрерывно в течение трех дней.

Хьюстон оплакивал его так, как никогда не оплакивал собственного брата. Девушка оставалась спокойной.

– Мальчик не был уроженцем Тибета, Чао-ли?

‘Нет, он приехал из Калимпонга, в Индии’.

«Тогда нам понадобится река», – сказала она.

Хьюстон нашел реку, и, как сказал мальчик, она замерзла, и там никого не было. Мальчишеским ножом он прорезал во льду маленькую дырочку и стащил окоченевшее тело с саней.

Девушка присела на корточки рядом с ним, дрожа на пронизывающем ветру.