Текст книги "Последний любовник"
Автор книги: Лаура Ван Вормер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
Глава 3
Телефонный звонок врывается в мой сон, словно взрыв в голове. Я медленно открываю глаза, скосив их на будильник. Почти 8:30.
– Алло?
– Привет, Салли. Можно поговорить со Спенсером? – Это Кейт Уэстон, его босс.
– Э… его сейчас нет, – осторожно отвечаю я.
– Тогда, может, ты мне скажешь? Только что звонил агент Лилиан Мартин, он ее разыскивает все утро. Она ведь вчера с вами ушла?
– Да, мы отвезли ее домой, – отвечаю я и тянусь к стакану с водой, стоящему на столике. Я заранее оставила рядом с ним две таблетки алка-зельцера и теперь бросаю их в воду. – У нее дом на горе, возле каньона.
– С ней все было нормально?
– Насколько мне известно, да. Мы зашли на чашку кофе и отправились к себе.
В трубке раздается вздох.
– Слушай, ты не будешь возражать, если я дам твой номер агенту Лилиан? Он уже достал меня! Похоже, она должна была участвовать в каком-то шоу, но когда агент заехал за ней, дверь была нараспашку, а дом пуст.
Ничего себе!
– Конечно, я поговорю с ним.
– Спасибо. И передай Спенсеру, чтобы со мной связался.
Залпом выпиваю алка-зельцер и осторожно укладываю голову на подушки. Сквозь ставни, закрывающие окна, проникают тонкие лучики утреннего солнца. Вот почему отель называется «Ставни» – каждое окно здесь закрывает ставень, отчего даже днем приходится включать свет. Мне кажется, это неплохо – в любое время суток можно устроить ужин при свечах или просто вздремнуть. До вчерашнего вечера я считала, что здесь крайне романтично.
Новый телефонный звонок заставляет меня подпрыгнуть от неожиданности. А, Ричи Бенцлер, агент актрисы!
– Значит, вчера вы отвезли Лили домой?
– Да. Выпили кофе и распрощались. Около одиннадцати, если не ошибаюсь.
– Она была очень пьяной?
– Пожалуй, несколько навеселе.
– А она… была одна? Клиффа не было дома?
– Нет, только его коробки в прихожей.
Пауза.
– С вами был еще этот издатель, Спенсер? Так?
– Так.
– Он не остался у нее? Переспать или что-то в этом роде?
Ха, не докладывать же ему, что меня мучает тот же вопрос!
– Он уехал вместе со мной.
– Ясно. Спасибо. Придется искать в других местах. – Ричи кладет трубку.
В желудке неприятно ворочается выпитый алка-зельцер, голова все еще гудит, и вообще хочется разразиться слезами.
Вернулся ли Спенсер к Лилиан? Что, если он забрал ее с собой в какой-нибудь отель, чтобы я не могла их найти? Или она забрала его в какой-нибудь отель?
Необходимо чем-то занять себя. Натягиваю купальник и шорты – неплохо бы прогуляться к воде и искупаться. Быстро выхожу из комнаты, стараясь ни о чем не думать, спускаюсь по лестнице в вестибюль. И именно в тот момент, когда я почти смирилась с мыслью, что больше не увижу Спенсера, мой взгляд натыкается на него. Он сидит в холле, одетый в ту же одежду, что и накануне, только почему-то без носков, и рукава рубашки закатаны. Рядом на столике я замечаю стакан какао и свежий номер «Таймс».
– Ты вчера возвращался к Лилиан? – Я задаю вопрос тихо, потому что всегда стараюсь избегать публичных скандалов. Присаживаюсь рядом.
Когда Спенсер поднимает голову, я замечаю, какие красные у него глаза. На лице темная тень щетины.
– Дело в том, что она пропала, – поясняю я. – Ее агент нашел меня через Кейт. Он знает, что мы были у Лилиан вчера вечером. Я сказала, что мы проводили ее, зашли на кофе и вместе уехали в одиннадцать. Если ты – случайно – знаешь, где она может быть, позвони Ричи Бенцлеру. – Я протягиваю ему ключ от номера. – Его номер телефона на тумбочке.
Встаю и направляюсь к столу консьержа. Спенсер удерживает меня за руку:
– Нам нужно поговорить.
– Что-то не хочется. – Отвожу глаза.
– Это необходимо. Мы должны обсудить произошедшее. – Спенсер увлекает меня к лифтам.
Нечего скрывать, я невероятно рада видеть его. Однако что-то во мне немедленно приходит в бешенство от одного вида его небритой рожи. Даже рука зудит – так хочется дать затрещину!
Мы молча возвращаемся в номер.
– Я закажу завтрак. Что ты будешь? – спрашиваю будничным тоном.
– «Кровавую Мэри», – говорит Спенсер. Видя мое замешательство, повторяет настойчивее: – «Кровавую Мэри».
Я звоню в сервис. Для себя заказываю яичницу с беконом, апельсиновый сок и бутылку перье, для Спенсера, который направился в душ, – «Кровавую Мэри». Узнав, что алкогольные напитки по утрам не подают, прошу вместо «Кровавой Мэри» «Деву Марию».
Заказ приносят как раз тогда, когда Спенсер выходит из душа – полотенце обернуто вокруг бедер, на волосах блестят капли воды. Он явно чувствует себя лучше, побрившись и почистив зубы. Взяв с сервировочного столика бокал с томатным соком, делает глоток. Сообразив, что в нем отсутствует водка, смотрит на меня, но ничего не говорит. Опустошив бокал, откидывает салфетку с тостов и яичницы.
– Я пешком вернулся к дому Лили и вызвал по телефону такси. Добравшись до отеля, я заснул в шезлонге возле бассейна.
Хотя я и чувствую облегчение, виду не подаю.
– Все же позвони Ричи Бенцлеру. Скажи, что видел ее.
Он откусывает кусок тоста, смачно хрустнув корочкой.
– Но я ее не видел. Лилиан не было в доме. А входная дверь была распахнута.
– Куда она могла отправиться?
– Да куда угодно! Возможно, сразу после нашего ухода. – Усевшись на краешек кровати, Спенсер откладывает тост и по-собачьи преданно заглядывает мне в глаза. – Что нам делать, Салли? Как я должен поступить, чтобы все исправить? Я не думал, что так получится. Я не знаю, я просто… – Тяжкий вздох. – Я не хотел тебя обидеть и поступить неуважительно по отношению к тебе…
Что за бред он несет! Я понимаю, что лучше будет промолчать, иначе я начну орать на него. Неуважительно! Какая чудовищная нелепость! Значит, планируя наш досуг с Лилиан, Спенсер собирался вести себя уважительно? И это при том, что за пять месяцев, что мы вместе, он должен был хорошо меня изучить? Что же придет ему в голову через год?!
– Скажи, можешь ли ты простить меня и дать мне шанс? Если хочешь, мы пойдем к психологу, чтобы решить наши проблемы. Все еще можно исправить. Ведь трещина еще не так глубока.
Если что-то и могло убедить меня простить Спенсера, так это подобный аргумент. Узнав, что он готов обсуждать наши проблемы и пытаться их решить с моим участием, я почти сдаюсь. Почти.
– Я подумаю над этим. – Беру вилку в руку, готовая приступить к завтраку. – Все-таки у нас есть проблемы, ты ведь не станешь это отрицать? – Почему-то по щекам катятся предательские слезы.
Спенсер обнимает меня, целуя в волосы:
– Мы с ними справимся.
И в этот момент я понимаю, что ничего у нас не выйдет. Ничего, черт побери, не получится. Всего пять месяцев вместе – и такая пропасть легла между нами; пропасть столь же глубокая, как между совершенно чужими людьми. Разве я могу объяснить ему, какое отчаяние переполняет меня при мысли о том, как наши отношения оказались похожи на все то, что было у меня прежде. Вся моя жизнь состоит из взлетов и падений, я всегда следовала принципу «все или ничего», и оттого каждое поражение в личной жизни оставляет в памяти горечь потери. Я начинаю плакать сильнее, шмыгая носом и всхлипывая на плече Спенсера. Я оплакиваю наши отношения, которые, как оказалось, не были ничем особенным. На душе снова погано и очень одиноко. До чего я была глупа, думая, что у нас есть шанс!
Когда поток слез иссякает, Спенсер протягивает мне бумажный платок. Я вытираю глаза и нос, поднимаю на него глаза.
Он тоже это чувствует. Черт возьми, он тоже чувствует это, хотя и пытается скрыть! Легкая тень неверия в наше будущее сквозит в его глазах. Еще вчера мы думали о помолвке, а сегодня никто из нас не верит, что все еще может наладиться.
Если бы только мое тело не реагировало сейчас таким образом! Тянущее ощущение между ног нарастает, словно протестуя против разрыва. Не в силах сдержаться, я перевожу взгляд вниз, на бедра Спенсера. Это было ошибкой. Он правильно истолковывает этот взгляд и, взяв мою руку, кладет ее себе между ног.
Мое дыхание учащается. Спенсер напряженно следит за мной, сузив глаза. Под влажным полотенцем все растет и твердеет.
Я знаю, что мне сейчас требуется: сорвать с него это проклятое полотенце, сесть на него сверху, обвив ногами его бедра, и двигаться в такт его движениям, прижимая его голову к своей груди, вплетая пальцы во влажные волосы…
Спенсер просовывает ладонь мне в шорты, гладит и ласкает, его лицо так близко от меня, что все тело превращается в комок нервов.
Только сердце почему-то молчит, и оттого кажется, что я наблюдаю за происходящим со стороны.
– Прости. Я не могу. – Я отвожу его руку в сторону. Спенсер поднимает на меня глаза, в них застыло непонимание. – Ничего не получится. Все стало другим. Я изменю себе, если сделаю это. – Я снова начинаю плакать.
На мгновение Спенсер утыкается лицом мне в грудь, словно в отчаянии, потом резко встает и уходит в ванную. До меня доносится звук запираемой двери.
Глава 4
– Тебе звонил какой-то мужчина. Не так давно, – тоном секретаря объявляет мама, как только я вхожу в дом. Она сидит за кухонным столом, очки сдвинуты на кончик носа. Вокруг нее разложено множество папок с бумагами. Похоже, мамуля решила навести ревизию в своих записях, которые накопились за последние двадцать лет. Бумаг так много, что они заполняют весь стол, на полу тоже несколько стопок, на кухонном табурете высится гора тетрадей.
– Кто это был? – спрашиваю я, отряхивая снег с ботинок.
Наши собаки в нетерпении поскуливают у моих ног и отпихивают друг друга ворсистыми боками в ожидании, пока до них дойдет очередь. Огромный пес Скотти, помесь колли и ретривера, принадлежит мне; золотистый ретривер поменьше, Абигейл, – собака матери. Сегодня обе псины ночуют в доме. Причиной тому густой снег, поваливший, еще когда я была в аэропорту, и теперь укрывший улицу белым покрывалом.
– Он не назвался, – отвечает мама, сдвигая очки еще ниже, так что они вот-вот свалятся с носа. – Я посоветовала ему звонить тебе в газету.
Это не первый раз, когда маму беспокоят незнакомые люди. И откуда только они берут ее номер?
– Скотти хорошо себя вел? – треплю я теплый загривок пса.
– Он был душкой. А вот Абигейл шалила. Забралась на стол и съела половину яблочного пирога.
Я сажусь на корточки перед маминой любимицей, ухватываю за мягкие ушки и притягиваю к себе.
– Абигейл! Как нехорошо! – округляю глаза. Собака радостно ухмыляется и тычется мордой мне в шею. Скотти (ужасный ревнивец!) пытается влезть мне на голову. Звери заваливают меня на спину, я хохочу и пытаюсь отпихнуть их от себя, а они облизывают мне щеки и нос.
– Ты их совсем испортишь, – учительским тоном говорит мама.
– Не я же кормлю их яблочным пирогом! – торжествующе парирую я.
Какое-то время я играю с собаками, пока их радостное повизгивание не становится слишком громким, а мама не поджимает губы со словами:
– Они порвут тебе одежду!
Но я вижу, что она улыбается – еще бы, мы обе без ума от наших животных!
– Как там Лос-Анджелес? – Мама подставляет щеку для поцелуя.
– Лиам Нисон не приехал.
– Сочувствую. – Она внимательно вглядывается мне в лицо. – Что-то случилось?
– Нет, – отворачиваюсь я. – Но я ужасно утомилась. – Мать – последний человек, с кем я хотела бы обсуждать свое поражение.
Моя мать, Изабел Энн Гудвин Харрингтон, всегда гордилась тем, что умела вовремя разглядеть шансы, которые ей давала судьба. В молодости она была невероятно красива, и на Род-Айленде (откуда она родом) ее часто принимали за актрису Ли Ремик. Даже сейчас, в свои пятьдесят восемь, она все еще хороша собой и часто ловит восхищенные мужские взгляды. Когда она вышла замуж за отца, Уилбура Кеннета Харрингтона, казалось, что сбылись все ее самые заветные мечты. Незадолго до этого папа, происходивший из обеспеченной семьи, окончил Йельский колледж. Он был подающим надежды молодым архитектором. Вскоре он начал собственное дело, родители переехали в Каслфорд, где отец построил дом по своему проекту. Затем появились двое детей.
Все было чудесно до того несчастного случая, который забрал у меня отца, а у матери – любимого мужа. С тех пор мать снова начала работать школьной учительницей, а дом удалось сохранить только благодаря помощи папиных родителей.
Я предпочитаю не расстраивать мать. Она чудесная женщина, сильная духом и сохранившая чувство юмора и оптимизм даже после потери мужа. Практически в одиночку она вырастила двоих детей, работая и ведя хозяйство. Как ей удалось сохранить присутствие духа, ума не приложу! Для меня она просто образец для подражания – добрая, мягкая, искренняя и очень красивая, – образец, к которому мне никогда не приблизиться. Не то чтобы я совсем уж безнадежна, но все, кто знал моего отца, утверждают, что я пошла в него. Этакий тип мечтателя, у которого взлеты всегда чередуются с падениями.
Несколько лет назад врачи нашли у матери рак. Тогда я переехала из Лос-Анджелеса поближе к ее дому. С этим страшным диагнозом мама прожила четыре года и смогла победить свою болезнь. До сих пор удивляюсь, как она не потухла в ожидании последнего вердикта медиков. Но мама странным образом похорошела, словно и здесь, на грани жизни и смерти, постаралась использовать все свои шансы до конца. Она не раз говорила мне, что, когда ее организм боролся с раком, она нашла в себе невероятный источник энергии. Точно такой же источник дремлет, по ее утверждению, во мне и однажды будет разбужен. Не знаю, не знаю…
Так вот, что касается меня, то в свои тридцать лет я все еще не замужем – сплошное расстройство для матери. Возможно, у меня есть все шансы найти себя, но процесс поиска (и взросления) как-то затянулся. В любом случае матери не стоит знать о моих очередных сердечных неприятностях.
– Дорогая, зайди на минутку в гостиную. Нам надо поговорить, – слышу ее голос.
Что бы это могло значить? Гостиная испокон веков служит у нас местом формальных разговоров.
По проекту отца дом построили в стиле конца восемнадцатого века. Тут множество восточных деталей – ковров и пледов – наследие маминой родни, перевезенное из первого дома родителей. Гостиная же выглядит строгой и аристократичной – как хотел отец. В глубине зала высится внушительный камин, который папа выкладывал вместе со своим другом.
Входя в гостиную, я всегда в первую очередь смотрю на этот камин. Вот и сейчас замечаю, как в него через трубу падают хлопья снега. Не долетев до золы, снежинки превращаются в капли. Я старательно закрываю дымоход.
Мать сидит в кресле, руки на подлокотниках.
– Давно ты видела Морнинг? – спрашивает она. Речь идет о моей подружке по колледжу и соседке по общежитию. Морнинг – ужасно избалованная девушка, хотя по-своему и милая. Она – дочь известного телепродюсера. Кстати, Морнинг – ее настоящее имя [2]2
Morning (англ.) – утро, заря.
[Закрыть].
– Нет, она на Амазонке, прыгает с парашютом на воду.
– Забавно, правда? – фыркает мама. – Однажды, когда я заполняла страховой бланк, я подумала, что, если занимаешься столь опасным видом спорта, страховые взносы возрастают в несколько раз.
– Я и не знала, что ты застрахована, – удивляюсь я.
– Ну должна же я оставить что-то своим детям. Хотя бы страховку. Не хочу, чтобы после моей смерти вы в чем-то нуждались.
Я предпочитаю промолчать. Отец не был застрахован, а ведь в его случае полагались бы немалые выплаты. Мама осталась с двумя детьми практически без средств к существованию. Можно понять, почему она так обеспокоена страховкой. Хотя и я и Роб неплохо зарабатываем, а потому можем позаботиться о себе сами.
– У тебя же есть обязательная страховка от школы.
– Она слишком мала.
– Вполне достаточна, чтобы устроить тебе пышные похороны и пригласить весь поселок! – хмыкаю я. – Твоим детям не нужны от тебя жертвы, мама. – На самом деле я не могу представить себе, что ее когда-то не станет, тем более после того, как она справилась с раком.
Словно прочитав мои мысли, мать заявляет:
– Моя болезнь заставила меня пересмотреть взгляды на многие вещи. Мне нужна страховка – и точка.
– Но зачем, мама? Эти взносы – ты уверена, что они тебе по карману?
– Я не хочу это обсуждать. – Голос ее становится жестким. – И не об этом я хотела с тобой поговорить. – Пауза. – Речь пойдет о Дагласе.
Даглас Рентам был моим парнем. Первым парнем, если быть точной. Это с ним я потеряла девственность (отдала ее, подарила… воспользовалась случаем) в выпускном классе высшей школы. Мы долго встречались, а после разрыва не виделись около десяти лет, пока однажды Даг не вернулся в Коннектикут. Сейчас он занимает должность государственного обвинителя в суде Нью-Хейвена. Мы снова сошлись на два года, пока я не познакомилась со Спенсером.
Наверное, вам будет любопытно узнать, что за пять месяцев я провела гораздо больше дней и ночей со Спенсером, чем за несколько лет с Дагласом. И все же меня до сих пор охватывает трепет при упоминании о нем.
Трепет и чувство вины. Однажды Даг встретил другую женщину и увлекся ею. Но! Но он расстался со мной прежде, чем переспал с ней, и я до сих пор благодарна ему за столь ископаемое благородство. После мы снова сошлись. А когда я увлеклась другим (Спенсером), я поступила с Дагласом куда менее благородно.
Похож ли Спенсер на Дагласа? Разве что складом ума – оба весьма умны. Но в остальном… Спенсер таков, каким кажется: талантливый, яркий, эмоциональный. Однако при этом он никогда не свернет на скользкую дорожку – у него свои четкие представления о том, какой должна быть женщина, как далеко должна заводить страсть и как много можно позволить себе в обществе. Даглас был совсем не таким. С одной стороны, он был непробиваемо спокоен и в любой ситуации вел себя сдержанно. С другой стороны, это его спокойствие могло означать все, что угодно, – от равнодушия до намерения завтра же бросить работу и изменить образ жизни. Он предпочитал одиночество, а его единственной настоящей страстью был спорт. Ну и юриспруденция тоже.
– Его мать приехала на свадьбу Мэри Фелтон. Я встретила ее у парикмахера.
– Ну и как она? – оживленно спрашиваю я, хотя оживленности этой вовсе не чувствую.
– Выглядит отлично. Говорит, ее муж уходит на пенсию в будущем году.
«Ну да, ну да, – думаю я. – Светская болтовня. Когда же она дойдет до сути?»
– Неужели? – спрашиваю вслух.
– Она отвела меня в сторонку и сказала, что ее беспокоит сын. Что она была расстроена вашим разрывом. Ей кажется, вы были неплохой парой.
– О, его мамочка хочет в очередной раз устроить судьбу любимого сына! Можешь не рассказывать. В первый раз не удалось, значит, стоит попробовать во второй!
Все понятно! Несчастный парень! В свое время мать Дага уже сделала попытку женить сына на подходящей девице, которая оказалась двуличной сучкой и вскоре сбежала с биржевым маклером.
– Она просто хотела узнать, есть ли у вас двоих шанс на будущее.
– Совместное или раздельное? – зло ухмыляюсь я.
Мама пропускает мою реплику мимо ушей.
– Она спросила, по-прежнему ли ты встречаешься со своим парнем. Я ответила: «Кажется, да». Она хотела знать, насколько это серьезно. На этот вопрос я ответила, что не знаю.
Я жду продолжения.
– Она хотела получить номер твоего телефона.
Закатываю глаза.
– Зачем он ей? Мы не общались много лет!
– Да это и не важно, потому что я ей его не дала, – удовлетворенно заявляет мама. – Но она может найти тебя через редакцию.
События последних дней мне кажутся странными. Словно они не случайны и укладываются в неведомую мне схему. Разрыв со Спенсером, звонок неизвестного, разговор с матерью бывшего… при таких темпах я смело могу прогуливать работу, если не хочу попасть под шквал телефонных звонков в редакции!
Мама выходит на кухню, потеснив дверью собак, лежащих на пороге. Все это время они лежат смирно, уныло свистя носами. Они всегда свистят носами, если в доме напряженная атмосфера.
Я снимаю коттедж (с одной спальной комнатой) в «Бреклтон-фарм» неподалеку от дома матери. Это каменное сооружение вполне уютно, к тому же стоит на отшибе. Рядом только лес, а еще дальше – бесконечные поля.
Снег продолжает валить, так что приходится ехать очень осторожно. Пару раз мой джип уже занесло на побелевшей дороге, и позади остались грязные разводы от колес, поэтому я сильно сбрасываю скорость.
Стоит коттеджу появиться вдали, как у меня сразу поднимается настроение. Это отличное место. И такое уединенное. Я очень люблю возвращаться сюда, потому что именно здесь мой дом.
Спенсер. Мысли о нем вторгаются в мой восторг, резко поубавив оптимизма. Сколько раз мы приезжали сюда вдвоем, сколько раз занимались здесь любовью…
Скотти громко гавкает мне в ухо, отвлекая от грустных мыслей. Благодарно треплю его загривок.
– Мы дома, малыш, – обращаюсь к нему, паркуя машину.
Распахиваю заднюю дверцу, и пес выпрыгивает из джипа, словно снаряд из пушки. Сейчас он начнет свой ритуальный танец – будет наматывать круги вокруг дома, зарывая нос во влажную, укрытую тонким слоем снега землю. Так он выясняет, не появлялся ли у дома незнакомец. А может быть, просто ищет следы ужасных монстров.
Я направляюсь к двери, бросаю сумку на ступени. Услужливо включается свет (я установила датчик движения), и я замечаю на пороге большую вазу со свежими цветами, обернутую в целлофан. Выключив сигнализацию, топаю ногами, сбивая с обуви снег, прохожу внутрь, зажигаю свет и вношу сумку. Только тогда возвращаюсь за вазой, по пути включив автоответчик.
Соседи сообщают, что в округе завелись койоты. На днях они растерзали их кошку. Ужас какой! Добрые самаритяне советуют приглядывать за Скотти.
Какая-то женщина напоминает мне, что я должна сдать кровь в больнице Святого Луки на этой неделе. Когда это я успела согласиться?
Звоню в офис «Геральд американ», чтобы прослушать свою голосовую почту. Но там одна ерунда. Безумный Пит Сабатино доводит до моего сведения, что он заменил в моей статье Джорджа Буша на Джорджа В. – «Великого правителя мира». Вот болван!
Пора проверить электронную почту. Но и здесь ничего путного. Несколько посланий от офис-менеджера с канала новостей, все до одного нелепые. Вы любите, когда в ваш ящик валятся напоминания: «Служащие компании должны мыть за собой кофейные чашки», «Служащие компании должны вносить все текущие изменения на сайт канала еще до пятницы» – ну и так далее? На этот раз мне напоминают, что на будущей неделе у меня запланирован эфир. Кстати, если вы не поняли причины моего возмущения, поясню – это напоминание сваливается ко мне в ящик каждый день в течение недели. Так и хочется ответить, что я не смогу присутствовать, так как отправляюсь в Бермудский треугольник в составе команды Кусто.
Впускаю в заднюю дверь Скотти. Он влетает в кухню и весело отряхивается, расшвыривая вокруг комья липкого снега. Я снимаю целлофан с цветов и достаю крохотный квадратик бумаги.
Ты незабываема.
Джонатан Смолл.
О Боже! Тот кусок дерьма! Со стоном закатываю глаза – жаль, что он меня не видит сейчас. Где этот коротышка раздобыл мой адрес?
Теперь почта. Просматриваю конверты и открытки. И тут сплошная фигня! Счета. Банковское предложение воспользоваться новейшей системой защиты кредиток – одиннадцатое с начала года. Новости финансового рынка на имя Слея Харринга, ха! Открытка от друга из Вьетнама. И одно настоящее письмо от приятельницы, живущей в Вашингтоне. Я распечатываю конверт, и из него выпадает газетное фото Дага Рентама – глаза сияют, темные волосы взлохмачены, на лице лучезарная улыбка.
«Думаю, тебе будет интересно взглянуть на эту заметку, – пишет приятельница. – Когда же вы поженитесь, ребята?»
С этой подругой я долго не общалась, даже открытку на Рождество забыла послать. Просто не знала, как сообщить ей новость. В самом деле, не могла же я доложить ей, что после того как Даглас предложил мне руку и сердце, я так перепугалась, что тотчас познакомилась с редактором известного издательства и переспала с ним?
Проглядываю статью. В ней интервью с Дагом, взятое после того, как он с блеском выиграл очередное дело. Некто из аудитории спрашивает:
– Почему при столь низком уровне заработной платы столь талантливый юрист, как вы, на государственной службе?
– Будучи студентом, я занимался частной практикой, чтобы оплатить учебу. Теперь же я могу заниматься тем, что мне по душе, и не обязан отвечать на провокационные вопросы, – ответил помощник окружного прокурора Коннектикута Даглас Рентам.
Не могу сдержать смех. Даглас никогда не любил интервью именно за то, что на них порой задают подобные вопросы. И всегда отвечал на эти вопросы в столь раздраженном стиле.
Размышляя об этом, я беру трубку и набираю нью-хейвенский номер Дага. Только услышав знакомый голос, ругаю себя за собственную глупость. Я почти готова бросить трубку. Что я делаю?
– Даг? Привет, это Салли. Я только что прилетела из Лос-Анджелеса. Марго прислала мне газетную вырезку с твоим фото…
– О нет! – раздается в ответ (уж и не знаю, что больше его ужаснуло – упоминание об интервью или мой звонок). – Мой бывший босс, прочитав статью, позвонил мне и обозвал мешком с… – дальнейшее нецензурно. Прежде Даг работал в Бостоне, в юридической фирме, занимавшейся проблемами налогообложения.
– Хочешь сказать, что он сам позвонил тебе?
– Да, – смеется Даг. – За все то время, что я работал на него, он ни разу не удосужился позвонить мне. А сейчас вдруг раз – и позвонил!
– Он просто злобный козел. И явно ненавидит свое дело.
– Ненавидит, не выносит, презирает и прочее, – соглашается Даг. – Почти все юристы ненавидят юриспруденцию.
– Зато очень любят деньги, которые она приносит.
Длинная пауза.
– Ну, рассказывай. Как твои успехи?
– Неплохо. – Не знаю, что и говорить, потому что на самом деле все просто ужасно. – Страшно занята. Куча дел.
– Я давненько не видел тебя в суде.
– Я давно не занималась криминальными сводками.
– По телевизору тебя тоже не видно.
Четыре месяца назад, когда я работала в «Геральд американ» по графику полной рабочей недели, пришло приглашение от телеканала «ВСКТ». Мне предложили делать спецрепортажи (при неполной занятости платить обещали как за полный рабочий день, но без премиальных). И газета, и канал сочли, что получат определенную выгоду, если я буду работать в обоих местах сразу. Что-то вроде обмена информацией. Но дела идут не так хорошо, как было задумано, поэтому я нечасто появляюсь в эфире.
– Я… э… собирала информацию. Работала в студии, – пытаюсь я не выглядеть глупо. – Немного пишу, немного разбираюсь в чужом дерьме, сам понимаешь. Не то чтобы работа была особо интересной, но платят неплохо. – Зарплата в редакции журнала – просто крохи по сравнению с деньгами, которые я получаю на «ВСКТ».
– Ах вот оно что! Работа в студии. Ты довольна?
– Вполне. Самая приятная часть этой работы состоит в поиске и сборе информации, по крайней мере для меня. Я не слишком люблю маячить в эфире. – Тяжко вздыхаю. – Сказать по правде, мы немного разругались с шефом. Он утверждает, что я выгляжу как выпускница «Мисс Портер». – Это закрытая женская школа-пансион недалеко от Фармингтона. – А наш продюсер утверждает, что основная часть нашей аудитории – малограмотный рабочий класс. Проще говоря, моя рожа на телеэкране оскорбит их невежественные чувства!
– Ого! – восклицает Даг. – Ну же, Салли, признавайся во всем! Как ты его отбрила?
– Я сказала, что он тупой осел и ни хрена не знает о тех, кто населяет центральный Коннектикут, и предложила ему засунуть свои сомнительные знания о нашей аудитории себе как можно глубже.
– Ого! – снова восклицает мой собеседник.
– Вот именно. Поэтому у меня небольшая проблема. На следующей неделе меня вызывают для разговора в Нью-Йорк.
– К Александре?
Александра Уоринг, предложившая мне эту работу, ведущая программы и звезда «Вечерних новостей ДБС», имеет полномочия нанимать и увольнять сотрудников, даже работающих в отдаленных филиалах.
– Похоже, что да.
– Но они по-прежнему платят тебе, так?
– Они обязаны платить – у меня же контракт. Кроме того, я все еще делаю репортажи. Возможно, у меня даже пройдет интервью с одной знаменитостью из Лос-Анджелеса.
– Неужто? С кем же?
– О, даже сказать пока страшно. Боюсь сглазить. – Хотя почему я делаю из этого такую тайну? Возможно, я упустила свой шанс, отказав актрисе. Говорю громким шепотом: – С Лилиан Мартин.
– Ух ты! Она неплохая штучка! – заявляет Даглас. Похоже, ему тоже нравится эта девица! Длинная пауза. – Как дела у… твоего редактора?
– Нормально.
– Я не так давно видел его фото в журнале. Одна из секретарш читала статью про вечеринки для знаменитостей, там было сказано и про него.
– Да, он часто бывает в публичных местах. В издательском бизнесе, судя по всему, девяносто процентов составляют реклама и содействие продвижению и только десять – содержание.
Даглас некоторое время молчит.
– Я хотел сказать тебе кое-что. Но пожалуй, не стоит.
«Твой Спенсер тоже на девяносто процентов состоит из рекламы, и лишь десять остаются на содержание». Вот что он хотел сказать!
– Я бы хотела встретиться с тобой, – вырывается у меня.
– Вообще-то я занят – веду одно отвратительное дело. Изнасилование несовершеннолетней. Это дело рук ее дядюшки – с удовольствием размазал бы его, как слизняка! В целом довольно распространенный случай, если не считать того, что девочка – сирота и что теперь у нее анальная гонорея.
– Господи, – шепчу, закрыв глаза.
– И не говори.
– Но на чашечку кофе ты согласен?
Снова пауза.
– Салли, сказать по правде, я не уверен, что это хорошая идея. Это дело отнимает у меня все свободное время.
Не верю своим ушам! Даглас отказывает мне?
– Что ж, ладно, – стараюсь, чтобы голос не выдал моего разочарования. – Тогда после того как закроют дело?
– Возможно.
Все понятно. Я вполне заслужила это.
– Мне так жаль, – тихо говорю я, чувствуя, как перехватило горло.
– Мне тоже, Салли, – отвечает он и вешает трубку.
Несколько минут сижу неподвижно, затем вскакиваю, достаю несколько больших сумок, распахиваю шкафы и тумбочки, вытаскиваю вещи Спенсера: его свитер, его брюки, шорты, его джинсы, майки, носки, его спортивный костюм – бог знает сколько у меня скопилось его шмоток!
Фото Спенсера в рамке, наше совместное фото, фото Спенсера со Скотти и Самантой (его кошкой, которую он часто привозил на выходные), книги и журналы Спенсера, письменные принадлежности Спенсера… Ага, еще корм для Саманты, наполнитель для кошачьего туалета. Все это я аккуратно складываю в сумки. Возвращаюсь в кухню и вытаскиваю еду, которая в этом доме хранилась специально для Спенсера: банки «Доктор Пеппер», острые соусы, коробку сухих каш в пакетиках, рисовые хлопья – вся эта ерунда, которой он придавал такое значение. Упаковываю и это в сумки, затем выношу их в гараж и с чувством выполненного долга возвращаюсь в дом. На самом-то деле я постепенно начинаю закипать.
