Текст книги "Кровь в пыли (ЛП)"

Автор книги: Л. Дж. Шэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Думая об этом и затопляя при этом небольшой участок лиловых цветов, я игнорирую миссис Хэтэуэй, которая нападает на меня сзади. Черт, я не хочу иметь дело с ее дерьмом прямо сейчас.

– Что на тебя нашло, Нейт? Ты ведешь себя странно. Думаю, эхинацеи хватит воды на все лето. Почему бы тебе не перейти к следующей клумбе?

Я опускаю взгляд на шланг и целюсь им, как из пистолета, в очередную беззащитную клумбу. – Просто интересно, кто может позволить себе эти огромные дома. Стэн – владелец бухгалтерской фирмы, но чем зарабатывают на жизнь другие ваши соседи?

Зачем ты это спросил, тупой ублюдок? Теперь она подумает, что я пытаюсь выпытать у нее данные, чтобы проникнуть в их дома, хотя на самом деле единственное преступление, которое я хотел бы совершить, – это полакомиться киской, принадлежащей сыну английского вора в законе. Но миссис Х. всегда в настроении подшутить надо мной. Ее рука находит мою спину.

Она потирает его круговыми движениями, пока мы оба смотрим вперед, на море роскошных особняков с ее крыльца.

– Ну, посмотрим. Это Симпсоны. Мы играем с ними в теннис каждые выходные. Это старые деньги, – фыркает она. – Техасская нефть . Потом семья Круз, прямо там. Ее указательный палец движется в направлении другого поместья. – Юристы. Лучшее в стране. Они могут вытащить тебя из чего угодно, если ты можешь себе это позволить. Easy-T вон там рэпер. Гринспены владеют издательствами в Сан-Франциско, а Брауны занимаются недвижимостью. А это, – говорит она и указывает на виллу в испанском колониальном стиле с пышным тропическим садом и железными воротами, – это семья Берлингтон-Смит. Удивлена, что электричество все еще работает. Сейчас дом принадлежит Годфри Арчеру. Английский лорд или герцог или. . . Ах, я понятия не имею, кто этот человек, кроме того факта, что он клиент моего мужа. Темное дело в любом случае.

Я слегка равнодушно киваю. Так вот как Годфри нашел мне эту работу. Все взаимосвязано, рассчитано и преднамеренно. – Говард Берлингтон-Смит был мэром Мэнор-Хилл. Но не больше.

Мой желудок скручивается только от того, что я слышу его имя. Мое молчание побуждает ее продолжать.

– Я не знаю всей истории – ты знаешь, как это бывает, чем более закрытым является сообщество, тем глубже погребены секреты – но в Блэкхок Плаза говорят, что мать семейства страдает шизофренией и скрывается от глаз в течение последних десяти лет. Я всегда думала, что Говард был вдовцом. Воспитание двоих детей в одиночку принесло ему серьезные очки, когда он баллотировался в мэры. Но это было раньше... – Она прервалась, ее рука скользнула ниже, массируя два гребня на моей спине.

– До? – Я почти срываюсь. Она бросает на меня взгляд, прежде чем медленно продолжить.

– До скандала. Он был замешан в сомнительной тайной сделке, которая пошла не по плану, и ему пришлось продать свой дом англичанину.

Обычно она могла бы сказать мне, что на нее напали четыре медведя гризли, когда она возвращалась с теннисного корта, и я бы проигнорировал это и даже не предложил бы ей лейкопластырь. Я выгляжу так, будто у меня есть собака в этом бою. Взгляд миссис Хэтэуэй изучает меня, пытаясь содрать с меня слои отчужденности. После продолжительного молчания она, наконец, говорит: – Почему тебя интересуют Берлингтон-Смиты, Нейт?

– Я не интересуюсь. Просто веду светскую беседу. Разве не этим вы, богатые люди, занимаетесь?

Кажется, это успокаивает ее, и она втягивает воздух.

– Итак, теперь Берлингтон-Смиты живут в доме, который им не принадлежит, и Ховард разбрасывается одолжениями, чтобы сохранить эту дорогую крышу над головой. Я думаю, что именно из-за этого его выгнали со своей должности в первую очередь. Говорят, – она понижает голос до шепота, несмотря на то, что мы одни в ее колоссальном имуществе, – он занимался торговлей наркотиками. Знает людей на пограничном пункте. Я лично не верю. С другой стороны, он кажется порядочным человеком, – говорит она, качая головой. – Его дочь сбежала из штата несколько лет назад, а сын Престон… его уже много лет никто не видел. Так что неизвестно, что происходит в этой семье.

Я потираю затылок, пытаясь скрыть свою реакцию на ее историю. Мы почти не знаем друг друга, но, думаю, я понял, что Прескотт прожила волшебную жизнь, о которой я даже не мог мечтать, потому что я не полностью понимал потенциал жизни. Защищенная. Богатая. Целая. Я ловлю проблески такой жизни то здесь, то там. Когда я стригу газон миссис Х. и смотрю, как худые женщины в сарафанах выгуливают своих пуделей, толкая роскошные коляски. Воркуют, пьют кофе со льдом и болтают по телефону о своих чертовых семейных каникулах. Жизнь для них случайная вещь. Они даже не осознают, что однажды умрут. Они знают , но не осознают это. Есть разница. Богатые люди думают, что деньги могут купить выход из тьмы. Они ошибаются. Мы выходим из тьмы и возвращаемся, когда закончим. Никто не живет вечно, и могила у всех одинаково темна.

Я это знаю, и, что удивительно, Прескотт тоже это знает.

Все это время Горошек была похожа на меня. Осколки ее разбитой семьи прячутся грудами за грудами секретов и слухов, от которых весь ее район просто умирает, пытаясь откопать осколки.

– Хреново быть Берлингтон-Смитом, – ворчу я. Какого хрена? Я в одном шаге от того, чтобы вырастить чертову вагину. Так что, если у Прескотт была дерьмовая жизнь? Бьюсь об заклад, она все еще намного менее дерьмовый, чем моя. Кроме того, я уже решил, что пощажу ей жизнь. Не нужно было покупать ей чертовы цветы, чтобы компенсировать ужасных мужчин, с которыми ей приходилось иметь дело.

Миссис Х. подкрадывается ближе, касаясь моей руки, и ее взгляд падает на мой член, втиснутый в резиновые плавки. Мои яйца потеют, как в сауне. Они уже несколько дней жаждут внимания Прескотт. Интересно, что нужно, чтобы заставить ее сосать их.

– Я могу многое рассказать тебе об этом районе, если тебе интересно, Нейт, – говорит она. Я предполагаю, что она разговаривает со мной, но она все еще смотрит на мое барахло. – У Браунов есть внебрачный ребенок, а Симпсоны разводятся. Ты можешь остаться, когда закончишь. Я открою бутылку шардоне.

– Спасибо за предложение, но у меня есть планы. – Я поворачиваюсь к ней спиной и направляю шланг на кучу цветов.

У меня есть планы. И они начинают выглядеть все безумнее и безумнее с каждым тиком часов.

Тик-Так.

Я меняю команду?

Тик-Так.

Играю прямо в схему Прескотт.

***

Той ночью я посылаю Ирва, чтобы дать Прескотт ее еду и пятнадцать минут времени в туалете. Но не раньше, чем в течение двадцати минут предупредил его о том, как важно не быть полным мудаком. Я также любезно прошу его не сообщать больше важную информацию обо мне, такую как моя фамилия, номерной знак, номер социального страхования или любимая порно-звезда.

Хотя в глубине души я знаю, что уже слишком поздно. Она следит за мной. Она знает мое имя и сможет составить довольно точную картину для копов.

Бывший заключенный из Сан-Димаса по имени Нейт, татуировки покрывают только левую сторону его тела.

Да, таких в мире не так уж много.

Опять же, ради совести, я не могу, поправка – не хочу  – возвращать ее Годфри после всего, что он сделал. И если она мать вдобавок ко всему, я не буду нести ответственность за то, что ее ребенок станет сиротой.

Я позволю ей уйти и справлюсь сам, без ее пятидесяти тысяч. У меня такое ощущение, что, если мы будем делать это вместе, мы только погрузимся в еще большую лужу дерьма. Кроме того, она маленькая, блондинка и в гребаных сапогах на каблуках. Она только замедлила бы меня.

Я ни за что не пойду туда снова. Она манипулирует всем этим домом, правит своей милой киской и философскими цитатами. Мне нужно кое-что подумать, и если я спущусь туда, это значит, что я вручу своему члену ключ от этого вышедшего из-под контроля крушения поезда.

Несмотря на то, что я посылаю Ирва позаботиться о ней, пытаясь читать « Американский крик » в постели, я все равно напрягаю слух, чтобы их услышать. Я слышу каждое проклятие, которое слетает с его губ, когда он разговаривает с ней, и каждый саркастический ответ, который она бросает ему в ответ. Я продолжаю говорить себе, что подслушиваю, потому что хочу убедиться, что он больше ее не ударит, но это неправда. Во всяком случае, не вся правда. Вся правда в том, что я хотел бы услышать, спросит ли она обо мне. Но она не спрашивает.

Когда ее время истекает, она возвращается в подвал и не пытается завязать разговор. Прошло тринадцать дней с тех пор, как она появилась здесь. Не так уж много осталось, прежде чем они придут и заберут ее. Она это знает. Но она понятия не имеет, что я принял решение.

Они больше не прикоснутся к этой девушке. Я не позволю этому случиться.

Если Прескотт Берлингтон-Смит умрет, это будет не в мою смену.

ПРЕСКОТТ

27 ФЕВРАЛЯ 2010 Г.

– СМЕРТЬ – ЛЕКАРСТВО ОТ ВСЕХ БОЛЕЗНЕЙ (ТОМАС БРАУН)

Время. Это. Смерть.

Вот почему в рекламном сегменте есть накладные часы, их стрелка всегда застревает на 12:00. Полночь или полдень? День или ночь? Вы не знаете, и через некоторое время вам становится все равно. Если вы хотите убить человека изнутри, забудьте о ножах и пистолетах.

Используйте чертовы часы.

Выйдя через неделю в нору, дневной свет кажется неестественным и почти нежелательным.

Я не горжусь причиной, по которой меня бросили в яму, но я бы сделал это снова, если бы пришлось.

Было время двора, и я дрался с заключенным, а старые школьники и Фрэнк смотрели.

Я не помню, когда именно Марко исчез из моего поля зрения и появился Хефнер. Но когда это случилось, страх просочился внутрь меня впервые в жизни.

Что-то плохое должно было случиться, я знал это, но не со мной.

Хефнер сделал два шага ко мне и обвил пальцами мою шею. – Эй, сука. – Его друзья-арийцы сгруппировались позади него, вооруженные сияющими ухмылками и не слишком мудрыми, чтобы сопровождать их ликование. – Если хочешь остаться в живых, ты должен присоединиться к своим братьям.

Я отцепил его пальцы и мужественно пробрался прочь. – Вы мне не братья.

– Ты белый. – Парень позади него с татуировкой на лбу сделал шаг вперед, удерживая меня на месте. – Это значит, что ты брат.

– Латиноамериканец, – поправил я. – И единственный чертов ребенок. А теперь убирайся с моего лица.

– Ты не похож на латиноамериканца. – С каких это пор эта группа превратилась в движение экспертов-генетиков?

– Оставь мальчика, – сказал Фрэнк, подойдя ко мне. Он был в половину моего роста и хрупкого телосложения. Он был стар и слаб, а они безнравственны и жестоки.

– Говорит кто? Ты? – Хефнер толкнул старика. Фрэнк рухнул на грязную землю. Друзья Хефнера подняли его, крепко сжимая руки. Я дернул Хефнера за воротник и швырнул его на забор. – Прикоснись к нему еще раз, и ты мертв.

– Ты позволил старику оседлать себя, красавчик? – Смех вырвался из него. – Мне нужен не он, идиот. Мне нужен ты.

Это заставило меня чувствовать себя лучше. Я сам могу разобраться с Арийским Братством. Но я не хотел втягивать Фрэнка в эту передрягу. Я нанес удар Хефнеру прямо в самодовольное лицо, зная, что меня вот-вот побьют по меньшей мере пятнадцать человек, но то, что произошло дальше, меня удивило.

Они повернулись к Фрэнку.

Парень с татуировкой на лбу тащил его за руку по двору, его хрупкое тело терлось о шипящий бетон. Его друзья последовали за ним, пинали и пинали старика.

Я проявил слабость. Это был Фрэнк. Поэтому они пнули меня туда, где было больно.

Его.

Я бросился на них, сдирая с него тело за телом, прежде чем два Арийских Брата удержали меня на месте и приклеили к стене, а Хефнер задушил Фрэнка голыми руками. Он сел на грудь моего старого соседа посреди двора и так сильно сжал его горло, что вены на лбу Фрэнка вздулись, как лиловые змеи. Я кричал до тех пор, пока у меня не заболело горло, пока мои легкие не начали кровоточить, а мои крики не превратились в затрудненное дыхание, я брыкался и толкался, пытаясь вырваться на свободу.

Он убивал Фрэнка.

Он убивал Фрэнка, а я стоял в стороне, позволяя этому случиться.

Он убивал Фрэнка и в процессе уничтожал то, что осталось от моего маленького бессмысленного мира.

Хефнеру было все равно. В любом случае, он был приговоренным к пожизненному заключению. Что они могли сделать? Приговорить его гниющее тело к новой жизни без права досрочного освобождения?

Когда я, наконец, вырвался на свободу, Фрэнк выглядел мертвым. Охранники бродили по двору, приближаясь к нам с убийственными лицами.

– Тебе нужно попасть в нору, или они убьют тебя, – прошептал кто-то в мою сторону, и я узнал акцент. Я обернулся, озадаченный. – Ударь меня, мальчик. Устрой беспорядок.

– Что? – Я сплюнул кровь. Я даже не понял, что получил травму. Годфри был самым печально известным и опасным заключенным, если не считать толпы смертников. . .и он хотел, чтобы я ударил его?

– Если ты ударишь меня, они бросят тебя в яму. Твоя жизнь будет считаться в опасности, – спокойно объяснил он, хотя охранники были в нескольких секундах от того, чтобы добраться до нас. – Сделай это кровавым, парень. Я позабочусь об арийских ублюдках до того, как ты выберешься из рекламного блока.

Я не думал. Я просто сделал, как мне сказали. Я взмахнул кулаком и ударил его так сильно, что он откатился назад и с глухим стуком рухнул на землю.

Годфри был прав.

Меня швырнуло в яму, и к тому времени, когда я вышел, он уладил беспорядок с Арийским Братством. Я знаю, что я на свободе, потому что они держатся от меня на расстоянии во дворе. В столовой. Когда я на работе. Они не разговаривают и не подходят ко мне. И я знаю, что открыл долг, который когда-то будет взыскан. Цена моей свободы намного дороже того, что можно купить за деньги.

Но мне все равно.

Он не может разрушить то, что уже запятнано.

3 МАРТА 2010 ГОДА.

  –   ГДЕ ГОРЬ СВЕЖА, ЛЮБАЯ ПОПЫТКА ОТВЕСТИ ЕГО ТОЛЬКО РАЗДРАЖАЕТ (СЭМЮЭЛ ДЖОНСОН)

Бет отводит меня в укромный уголок в обеденное время. Вы можете видеть нас за стеклянной дверью, как она кладет руки мне на плечи, как будто все в порядке. Как будто мы друзья. Она говорит мне, что Фрэнк не умер, и я выдыхаю, затаив дыхание с тех пор, как они швырнули меня в яму. Однако он потерял голосовой аппарат, а Хефнер сломал спинной мозг и шейный отдел позвоночника. Ублюдок задел важные нервы. C чем-то и C чем-то. Фрэнк больше не сможет говорить. Или ходить.

Он проведет остаток своей жизни в постели.

С помощью аппарата жизнеобеспечения.

Из-за меня.

Она выглядит так, будто хочет поцеловать меня, ткань ее зеленой формы трется о мою оранжевую одежду, и я разворачиваюсь и ухожу, прежде чем сделаю что-то, о чем потом пожалею.

Например, заплачу.

Или трахнуть ее.

Или заплакать и трахнуть ее.

Старые школьники больше не хотят, чтобы я был рядом, и я не могу их винить. Я несу ответственность за то, что случилось с Фрэнком. Годфри делает мне знак сесть с его толпой, но я этого не делаю.

Одна неделя, две недели, три месяца. . .одиночество – ужасная вещь. Близкий родственник смерти. Иногда тебе нужна компания, даже если она от дьявола.

После месяца ухаживаний Годфри я сдаюсь и присоединяюсь к ним. Ирвин, татуировщик, тоже там. Себ, которому немного за сорок, толкает меня в плечо и предлагает мне свой персик. Я сочно откусываю от него, не сводя глаз с Серджио и остальных друзей Фрэнка.

Персик невкусный во рту. Какой-то кислый. Типа гнилой. Может быть, это не персик.

Может быть, это я.

13 МАРТА 2010 ГОДА

Я перемалываю свой приговор.

16 АПРЕЛЯ 2011 ГОДА

Мне стало скучно, поэтому я сделал еще несколько татуировок .

3 ОКТЯБРЯ 2012 г.

  –   ВСЕ МОЖЕТ РАЗЛОЖИТЬСЯ, КОГДА УМЫ СКЛОННЫ К ЗЛОМУ (ОВИД)

Годфри подходит ко мне в камеру и обнимает меня по-родительски. За последние пару лет он был для меня именно таким. Отцовская фигура. В моем мире это означает, что он тот, кто живет под одной крышей и кого я хотел бы убить в какой-то момент.

Если двор – цирк, то Годфри начальник манежа. Он устраивает драки – кровавые драки – только для развлечения.

Он управляет своими делами снаружи, за пределами этих высоких стен, как будто это его чертов офис.

Я начинаю понимать, почему окружной прокурор использовал все свои ресурсы, чтобы запереть его здесь на сорок лет за торговлю наркотиками, когда он предстал перед судом.

Он опасный человек. Его место среди других опасных, бездушных людей.

– С днем рождения, парень, – поздравляет он. Он обнимает меня, шипя мне на ухо. – В этом году для тебя есть достойный подарок. Гораздо лучше, чем книга. Хочешь снять от Хефнера? У меня есть хорошее отверстие, через которое ты сможешь пройти.  

Я качаю головой. Я убил человека, но я не убийца. Тем не менее я понимаю смысл его приглашения. Сказать «нет» не вариант.

– Я просто немного поболтаю с ним. Я не сломаю ему позвоночник, но несколько ребер – точно. Почему бы нет?

Я нахожу Хефнера моющим сковородки после ужина. Солдаты Годфри стоят позади меня и кивком сигнализируют кухонным работникам, чтобы они отъебались.

Все оставляют нас с Хефнером наедине.

Я иду в его направлении, гораздо крупнее по размеру и внешнему виду, чем бесполезный член. Я провел здесь свои годы, тренируясь и набираясь мышечной массы, в то время как он провел свои годы, размешивая дерьмо и создавая проблемы. Хефнер вытирает лоб тыльной стороной руки, хрипит.

– Посмотрите сюда. Вот наш красавчик. – Он по-прежнему звучит весело, но под притворной улыбкой скрывается страх. Я чувствую запах. Кислотный пот, затрудненное дыхание. Чертовски странно. Я хочу собрать его в бутылку и вдыхать его каждый раз, когда думаю о Фрэнке.

Я провожу кончиками пальцев по ряду кастрюль и сковородок, аккуратно висящих рядом с плитой, и молча иду к нему, мои глаза мертвы.

– Не делай ничего, о чем будешь жалеть. – Он фыркает, все еще оттирая раковину. – У меня есть братья внутри и снаружи.

Моя рука, скользящая по кастрюлям, останавливается и выдергивает тяжелый металлический поднос.

– Ты убил Фрэнка.

– Он не мертв, – выплевывает он. Сглатывает. Останавливает свои действия.

Испугался, испугался, испугался.

– Он все равно что мертв, – поправляю я, – и ты тоже.

Я бью его подносом по лицу. Он спотыкается, ударяясь спиной о стену. Я толкаю поднос ему в живот, создавая щель между двумя его ребрами. Они ломаются и ломаются, как ветки, от этого звука у меня по спине пробегает мурашки.

Хефнер падает на пол, опрокидывая полное ведро сала.

Я дважды бью его ногой посередине, позволяя ему катиться по жирной земле, пока мои кроссовки Converse нацелены на его чувствительные места. Пятна, которые легко кровоточат. Рот. Нос. Менее мясистые части ног, лодыжек и рук. После того, как я закончил нападать на него, когда он стал красным, багровым и опухшим, я наклоняюсь, обнажая зубы рядом с его ухом. – В следующий раз я сломаю твой член. Просто чтобы предупредить тебя. А теперь возвращайся к уборке, маленькая сучка.

Хефнер окровавленно улыбается, как Джокер. Он не кричал и не вопил, когда я его избивал. Он также не пытался сопротивляться.

– Он тебя подставил, – бормочет он сквозь выбитые зубы, привалившись к стене, мотая головой из стороны в сторону. – Бог сказал мне убить Фрэнка. Фрэнк работал на него снаружи. У Фрэнка был контракт на голову еще до того, как ты пришел сюда, глупый маленький засранец, – он ударяется головой о стену и маниакально смеется. – Он всегда был мертвецом. О, чувак, ты такой ебанутый.

Ударив подносом о его голову, я выбегаю из кухни, оставив Хефнера раненым, но вполне живым. Я перескакиваю через лужу крови под ним, гнев и ярость сотрясают мою грудь. Ярость взрывается в моем животе, тошнота захлестывает меня.

Меня тошнит.

Я зол.

Я в жопе.

На следующее утро я узнаю, что Хефнера забили до смерти. Не мной, но тем не менее убит.

Оцепление.

Большой беспорядок.

И вернемся к рекламному сегменту до дальнейшего уведомления.

В тюрьме, тем более в такой строго охраняемой, как Сан-Димас, не так уж часто увольняют людей, особенно когда на виду нет следов орудия убийства. К счастью, я предполагал, что подобное может случиться, и после инцидента с Хефнером бросился прямо в объятия офицера-исправителя Бет Баушер. У меня есть надежное алиби, но это не мешает людям подозревать.

Смерть арийского брата вызывает бунт в тюрьме. Говорят, я искал возмездия после Фрэнка.

У меня есть мотив. Камеры видеонаблюдения видели, как я входил в темный угол кухни. Стукачам накладывают швы, поэтому никто не скажет ни слова, даже если убийца Хефнера был замечен за этим делом.

Слова – это оружие, а боеприпасы на меня распространяют надзиратели, которые получают зарплату у Годфри. В камерах, коридорах, столовых и на улице, где реальная жизнь, на которую я злюсь, ждет моего возвращения. Болтуны со ртом работают сверхурочно, и добрые души Сан-Димаса слишком счастливы, чтобы распространять слухи.

Слух, который сам Годфри вложил всем в уста.

Годфри знает, что сейчас мне нужна его помощь больше, чем когда-либо.

Хефнер был придурком, но он также был прав. Моя так называемая «отцовская фигура» меня подставила.

А сейчас? Все, что мне осталось сделать, это подождать и посмотреть, какие планы у Бога на меня дальше.

8 НОЯБРЯ 2014 ГОДА

– САМЫЙ БЫСТРЫЙ СПОСОБ ЗАКОНЧИТЬ ВОЙНУ – ЭТО ПРОИГРАТЬ ЕЕ» (ДЖОРДЖ ОРУЭЛЛ)

День моего освобождения через две недели. Приговор Годфри был сокращен. Его помиловали, отпустили только с пощечиной. Выйдет через месяц. Губернатор, не меньше, дергал за ниточки, чтобы это произошло. Годфри сказал, что Ирв уже ждет меня на воле и что я могу переночевать у него, пока не разберусь с этим дерьмом.

Внешний мир плохой, но Годфри еще хуже. Он пожинает плоды угнетения людей, источника коррупции. Сказать вам, что я ненавижу его, было бы преуменьшением. Он взвалил на меня такой долг, что навсегда приковал бы меня к его благосклонности. Нет ничего, чего бы я хотел больше, чем увидеть, как он и его правая рука, Себастьян, гибнут в результате несчастного случая с участием грузовика с опасными отходами, бензина, пожара и гребаной ракеты вдобавок.

Какие бы коварные планы у него ни были, я уверен, что моя пролитая кровь будет частью их. Я пешка, солдат, раб на его милости. Если я не подчинюсь, он выпустит Арийское Братство и позволит им пировать на мне заживо.

А пока я подчиняюсь, кланяюсь и соглашаюсь жить под одной крышей с татуировщиком Ирвином. Пока я жду, когда моя судьба будет решена, я точно знаю одно: в какую бы передрягу я не попал в тюрьме, в реальном мире она станет еще более беспорядочной.

***

Нейт не появлялся три дня, и самый верный спутник страха, паника, просачивается в меня. Завоевать благосклонность Ирва – задача столь же невозможная, как и чихнуть с широко открытыми глазами. С научной точки зрения, это обречено на провал. Он такой же сострадательный, как кирпичная стена, и содержит точно такое же количество мозговых клеток.

Годфри был прав. Время драгоценно. Тем не менее, я провожу дни, ничего не делая. Я уже тысячу раз читала « Сны из Банкер-Хилла». Мой мячик от стресса весь разорван, большая часть его разбросана по полу, как грустные снежинки. У меня не осталось ногтей, они все вылезли из моей кожи, когда я пыталась отодрать дерево на заколоченных окнах.

Мое будущее зависит от доброй воли Нейта, и даже если под грубым интерьером и дешевой тушью скрывается сострадательная душа, он в первую очередь мужчина. Человек, который оказался таким же, как и все остальные. Взял,а потом ушел.

Если Нейт не одумается, я потеряю себя. Что тогда произойдет? Я наброшусь на Ирвина с голыми руками и попытаюсь убежать.

Меня могут убить.

Но, по крайней мере, меня убьют не они .

– Ну же, Нейт. Вернись ко мне, – бормочу я, прижимая колени к груди.

Нет, он не похож на тех мужчин, которые забирали. Потому что он также отдает.

Нейт дал мне одну вещь, которую я почти забыла, как чувствовать.

Он дал мне надежду.

НЕЙТ

Развернуться и уйти.

Это то, что я твердил себе последние десять минут. Я стою посреди Draeger's, опрятного, нахального, чертовски дорогого супермаркета на Блэкхок Плаза. Я был здесь дважды. Миссис Хэтэуэй послала меня купить ей продукты, пока она пряталась дома после операции по подтяжке шеи, и оба раза мне хотелось выползти из тела и бежать, спасая свою жизнь, оставляя на полу корку эпидермиса, как змея, линявшая собственную кожу.

Я выступаю здесь как хорошая идея на конгрессе.

Я удивлен, что меня до сих пор не арестовали просто за то, что я пришел сюда.

Возвышаясь по крайней мере на десять дюймов над всеми остальными, мой полный рукав черных, болезненных чернил торчит из моей черной майки так же сильно, как моя нетрадиционная стрижка и грязные кожаные ботинки. Все вокруг меня носят пастельные кардиганы и строгие костюмы. Есть даже пожилой мужчина с подтяжками и бабочкой.

Но мне не нужно дружить с этими придурками. Мне просто нужно воспользоваться банкоматом здесь, снять немного денег, вернуться домой, подвезти Прескотт и уехать.

Нет. Я cмогу снять деньги в другом месте. Не обязательно быть здесь, где на меня смотрят как на циркового урода.

Я поворачиваюсь и иду к автоматическим дверям, мои ноги подгибаются от напряжения работы под солнцем в саду миссис Х. в течение всего дня.

Уже касаясь ногой тротуара, слышу, как старик с подтяжками позади меня говорит: – Да смотри, кто это! Говард Берлингтон-Смит. Давно тебя здесь не видел.

Я инстинктивно отворачиваюсь. Я вижу, как мудак осторожно приближается к Боути, с маленькой зеленой корзинкой под мышкой, и застенчиво смотрит во все стороны.

Ненавиcть. Он пенится во мне, поглощая каждую клеточку моего тела. Я так его ненавижу, что у меня уходят долгие секунды, чтобы понять, как он выглядит сквозь туман отвращения.

Говард Берлингтон-Смит совсем не похож на свою дочь. У нее светлые волосы, пухлые губы и пышное тело, созданное для игр. Ее отец, с другой стороны, высокий, толстый, с темно-каштановыми волосами, испещренными серебристыми пятнами.

Я смотрю на его корзину и вижу простую буханку хлеба, масло и консервы. Потом я вспоминаю, что миссис Хэтэуэй рассказывала мне о нем. Сломанный . В этих краях семья Горошка считается практически без гроша в кармане.

– Как поживаешь? – спрашивает Боути отца моего пленника. Но Говард продолжает вытирать вспотевший лоб, оглядываясь по сторонам. Его бесформенная фигура одета в дешевый костюм. Он похож на официанта в Olive Garden, который только что нассал в чье-то блюдо и боится попасться. Какого хрена он так испугался? Может быть, он чувствует присутствие кого-то, кто с радостью прибьет его голову к одному из декоративных шипов в его железных воротах.

– Все отлично. – Говард откашливается. – Мы с женой думаем о покупке где-нибудь в Хэмптоне. Уйди от всей этой суеты.

Лжец. Мама Прескотт ушла.

– Это правда? Но разве твои дети не живут здесь?

Я смотрю на Говарда, может быть, слишком пристально. Он машет рукой, его лицо озаряет неискренняя ухмылка.

– Престон учится в Бостоне. . .

Престон пропал.

– И Прескотт. . .ну, Бог знает, где этот дикий ребенок в эти дни. Знаешь, она никогда не берет трубку. Дети.

Это правда. Бог знает , где она. Но примерно через полтора часа он ни хрена не поймёт.

Прилив ярости бежит из моего горла вниз по руке, заставляя кулак душить бумажник в моей руке.

– Она всегда была немного свободолюбива. Позор за нее, – цокает Боути. Иди на хуй, старик.

– Это действительно так, но мы сделали все, что могли. – Да, например подставил ее.

Отцы-неудачники – больная тема для меня.

Своего я убил не за то, что он от меня отрекся – о, он мной владел, точно. Настолько, что он бил меня каждый раз, когда я произносил неправильное слово или вел себя неправильно

Я иду прямо к Берлингтон-Смиту, и глаза мужчины расширяются от ужаса с каждым моим шагом. Мне нравится, как стекает кровь с его лица, когда мое плечо касается его плеча, и я чувствую, как его тело напрягается рядом с моим. Я продолжаю двигаться медленно, не оглядываясь назад. Это была угроза. Я хотел, чтобы он заткнулся, и он это сделал.

Никому нет дела до Прескотт Берлингтон-Смита.

Но это скоро изменится.

Как только я возвращаюсь домой, я выпрыгиваю из машины и направляюсь в подвал, даже не приняв душ, натягивая маску Гая Фокса, которую Ирв принес из подвала, и поправляя ее на лице, спускаясь по лестнице.

У меня никогда не было девушки. До тюрьмы у меня был секс. Добыча звонки. Связи на одну ночь в машинах, туалетных кабинках и национальных гребаных парках морозными ночами. Но я не знаю, как пресмыкаться. Раньше в этом не было необходимости, и единственная причина, по которой мне это нужно сейчас, это то, что я хочу сменить команду.

В конце концов, я переключатель.

Я нахожу Горошек, пытающуюся снести доски на окнах, ее движения вялые и в то же время отчаянные. Кровь стекает по ее рукам, без сомнения, из разбитых пальцев без ногтей. Ее голова оборачивается на звук скрипучей двери, и тогда я замечаю, что ее глаза превратились в опухшие щелочки. Сомневаюсь, что она их вообще видит.

– Перестань, Кантри Клаб. У тебя ничего не получится.

Она физически вздрагивает от моих слов.

Эта девушка выйдет отсюда живой и здоровой, через открытую дверь. Она даст мне денег на побег, а я дам ей жизнь, к которой можно вернуться.

Горошек смотрит на меня так, будто я только что убил всю ее семью, кусая губы, чтобы сдержать то, что она на самом деле хочет мне сказать.

– Почему ты здесь?

– Потому что это, наверное, мое место.

– Это? – Голос у нее хриплый.

– Ты сумасшедшая, нерассчитанная и смертельная для меня. – Я делаю шаг в ее сторону. – Так что да. Быть рядом с тобой – это именно то, где я должен быть.

ПРЕСКОТТ

Шах и мат, Годфри. Твои часы начинают тикать прямо сейчас.

Меня должно насторожить, что я больше взволнована перспективой убийства Годфри и Себа, чем возвращением к собственной жизни. Но правда в том, что за последние несколько лет жизнь стала такой рутиной, что мне потребуется много времени, чтобы снова обрести к ней страсть.

Он стоит передо мной в маске, и, к моему ужасу, мои пальцы ног сгибаются на мокром полу.

Даже сквозь маску его подбородок сильный и высокий. Есть что-то невероятно гордое в этом сломленном человеке. Пальцы Нейта касаются стены, когда он, как хищник, шагает в моем направлении.

– Я облажался. Ты доверилась мне, рассказала, что они с тобой сделали, а я пошел и сделал то же самое, будучи пьяным, возбужденным и мудаком, – признает он, его тон спокоен. – Но я хочу, чтобы ты знала одну вещь. Я убийца, я убийца, я мудак, но я справедлив. В ту минуту, когда ты рассказала мне свою историю, ты уже была свободна. Эти стены, – он стучит по бетону, – они ничего не значат. До сегодняшнего дня я думал, что позволю тебе уйти, а потом пойду заниматься своими делами. Но потом меня кое-что осенило, – говорит он и приближается, заставляя мою челюсть отвисать в предвкушении. – Я еще ни хрена не закончил с тобой, Горошек, и если это зависит от меня? Я также не закончил трахать тебя.