Текст книги "Миракулум 2 (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

– Что с тобой? Что он сказал тебе, что ты сейчас как не живой, Аверс?

Он и впрямь был не просто мрачен или недоволен, обеспокоен или удручен, – он был мертвенно бледен, и взгляд его был обращен туда, куда я не могла заглянуть вместе с ним, – он знал нечто такое, чего я не знала.

– Это что-то плохое... что-то должно случиться? Что? Скажи мне!

Аверс вздрогнул. И все равно еще долго ждал, прежде чем начать говорить.

– Любой из путей ведет к смерти, Рыс. Неизбежной и скорой.

Я замерла с перебившимся дыханием, и все мое счастье свободы кануло в никуда. Сердце шевельнулось в груди так, словно кто-то невидимый выпил его одним глотком и опустошил все.

– Как скоро?

– Через три дня. Если в лучшем случае, то этой ночью.

– В лучшем случае?! Три... – у меня сорвался голос, и я только смогла закрыть половину лица трясущимися ладонями.

Слова не подвергались сомнению. Тот, кто их сказал, говорил не обманывая. Аверс глухо продолжил, и его речь становилась мучительной, медленной, как будто сам язык испытывал нестерпимую боль от каждого своего движения.

– Жала Миракулум предназначались не всем. Ни Эльконну, ни Лаату не досталось этого вознаграждения, даже шанс к которому необходимо заслужить перед Змеиным Алхимиком. За нами погоня. По всем дорогам. В каждом городе вассал поднимет весь гарнизон охраны. Нас поймают везде, где бы мы ни были, – в пути или нет, каждого приказано останавливать и обыскивать, искать знак на шее. Облава по всем домам будет и в Лигго. Они, конечно, в первую очередь захотят поймать Миракулум, а во вторую очередь нас... но эшафот неминуем, от этой травли может скрыться только сам демон.

– А почему, – еле выдавила я, – он не смог укрыть и нас?

– Один раз заглянув в судьбу, он не имеет права в нее вмешаться. Он может только предоставить выбор, – один из множества вариантов с одним и неизменным исходом. Даже если бы мы не покинули сегодня замок, и не сбегали ни откуда, через три дня тебя бы все равно убили... и меня тоже.

– Как?!

– Но я благодарен Миракулум за то, что он успел сделать...

Я взглянула на Аверса, а он в свою очередь тяжело закрыл глаза. Таверна вокруг шумела так буднично, без намека на предстоящее бедствие. Немыслимой была мысль о том, что западня расставлена, силок затянут, и даже если перегрызть себе лапу, – из капкана не вырваться. Я и пошевелиться не могла, чтобы приблизиться к оружейнику и обнять его последний раз в жизни. Какой смысл был в выборе, если итог один? Гибель... мы здесь, но нас уже нет в живых. Он мертвец. И я, – мертвец, мечтавший только о том, чтобы никто не мешал тебе жить.

– Хорошо, что лекарь и Витта сейчас далеко отсюда. Его не поймают. И он сможет ее защитить, я знаю.

– Аверс?!

В дверях таверны послышался лязг. И несколько ратников вошли внутрь, быстро и внимательно оглядывая всех, готовые кинуться на любое движение возможных беглецов. Оружейник молниеносно схватил меня за руку:

– Ничего не делай, Рыс... не беги.

– Все вещи на стол, – один из них дошел до нас, – вороты развязать. Показать шею.

В таверне поднялся крик. Многие люди были уже порядком пьяны, многие считали неприемлемым выполнять аналогичный приказ.

– Выполнять! – Крикнул наш, и кричали остальные ратники.

Аверс расстегнул куртку и дернул за шнурок воротника. Я оцепенело смотрела на лицо того человека, который выжидательно осматривал нас. В глаза этому псу, которому больше всего повезло на охоте загнать двух приговоренных к смерти подранков. Как только оружейник дернул себя за рубашку, открыто показав кольцо черной змеи, как ратник отскочил, и вытащил из ножен длинный палаш.

– Не шевелиться! Не сметь! Теперь она!

А я не могла себя заставить двинуться, меня не слушались даже пальцы.

– Не трогайте ее, – Аверс одним движением перебил руку, потянувшуюся к моему горлу, – у нее тоже знак.

Ратник отпрыгнул еще дальше, и угрожающе выставил клинок вперед. Он готов был рубануть по оружейнику за то, что тот посмел остановить его, но боялся. Человек боялся, и это было видно по дрожащему подбородку, что вера цаттов в проклятие сильна и незыблема. Пустить кровь человеку Миракулум было равносильно добровольному самоубийству.

– Ко мне! – Заорал он остальным. – Здесь двое!

Как только связали руки, смелости у конвоиров прибавилось. Нас увели до тюремной кареты, в которой пока что никого не было. Но крики, которые доносились снаружи, с улиц Лигго, говорили о том, что скоро многие поедут этим экипажем. Аверс сказал в темноте:

– Это только начало. И мы с тобой первые, Рыс, кто станет в шеренге казненных за это испытание Миракулум.

Мне не стало от этого легче. Я пыталась отрешиться от ощущения пропасти и тьмы тем, что прислушивалась к шороху колес. Каждый камешек на дороге, стукнувшийся об обод, каждый несмазанный скрип. Лошади цокают копытами, открываются какие-то ворота, доносятся крики с отдачей приказов. Уже факельный свет, тюремный двор, много оружия и людей вокруг, чьи-то возгласы по краям этого кошмара. Коридор вниз, подталкивание рукоятью кнута, чтобы шла быстрее.

– В одну камеру... – распорядился быстрый подтянутый голос. – Мест мало.

Тишина. Я только ее и слушала, сидя в этом каменном мешке вместе с оружейником, тесно прижавшись к нему, и ни о чем не думая.

– Ты прости меня... – я едва нашла в себе силы говорить что-то. – Если бы я не вернулась на этот Берег, то тебя бы здесь не было.

Аверс не вздохнул, не пошевелился, ни дрогнул ни одним мускулом, только один голос слепо прозвучал:

– Это не правда.

– Что сказал Алхимик, Аверс? Какие три пути, если все равно – смерть? Почему я не должна была слышать того, что касается нас обоих?

– Потому что я должен был решить, – как умирать.

Меня опять всю прожгло ощущением бездны. Оно наваливалось, это чувство, но все равно было неосязаемым для полного понимания. Как может быть, что меня не станет? Я так же, как и прежде дышала. Никто не мучил меня, никто не приставлял холодной стали к основанию шеи, это не агония, не предсмертное безумие, – я сидела в темноте заключения, и одновременно понимала, что мне не жить. И Аверсу не жить. Мы вместе, и больше никогда вместе быть не сможем.

– Этой ночью, – выговорил он, – священники храмов и тюремщики начнут пытать тех, кого успели арестовать за вечер. Они будут пытаться выяснить, где наш господин, где этот демон, и выбивать раскаянье за то, что слабость человеческая подтолкнула к сделке с Миракулум.

– Об этом говорил Алхимик?

– Да.

– И... – меня задушила судорога ужаса.

– И нас тоже, Рыс. А на третий день по приговору первосвященника колесуют на площади.

Мне подурнело. Я ощутила, какая испарина холодного пота окатила все тело, и внутри все изорвалось от предощущения боли. Аверс обнял меня сильнее. Его пальцы тоже были холодными, а шея и щека леденисто-мокрыми. И голос его очень дрожал, вместе с ним самим, когда он пытался спокойно произнести:

– Ты не бойся... Этого не будет. Я сам убью тебя, Рыс.

В этот миг я испытала последний приступ страха. И все ушло.

Что такое пустота? Что такое животный трепет перед гибелью? Что за малодушие перед лицом приговора? Когда ничто, ни одно мое чувство не сопоставимо с тем, что сейчас произнес Аверс. Ему предстояло не только умереть, но и убить...

Убить! Меня убить! Своими руками! Меня содрогнуло от хлестнувшего, как кнут по спине, понимания, что он чувствует сейчас. Отчего так дрожат его ледяные и ласковые ладони, отчего так мертвенно-холодны тело и голос. Какая мука распинает его сердце с отчаяньем и решимостью сделать это.

– На пытках ты потеряешь разум, и твоя душа умрет от боли раньше, чем тело. Этой смерти нельзя допустить, ты... – слова оружейника сорвались, и он, задохнувшись, замолчал.

– Я приму от тебя даже смерть. – Спокойно ответила я. – Все, что угодно.

Моему разуму стало легко и светло, теперь я жила без своего мучения, но разделила страдание Аверса. Он должен был знать, что и в этом он один не останется. Я с ним, и я иду на все.

Какое счастье, что мы не видели лиц друг друга.

Наверху послышались шаги, и к решетчатой двери нашей камеры подошел ратник. В руках его был факел, и, приподняв его к лицу, он попытался разглядеть темноту вокруг нас. Это был очень молодой юноша, и вид у него был настороженно-напуганным.

– Мне поручили передать вам... – прошептал его голос с нескрываемым волнением, – передать вот это.

Он присел, и что-то положил на пол у решетки.

– И просили сказать, что времени совсем мало. Сейчас за вами придет канвой.

Не дождавшись нашего ответа, да и не особо рассчитывая его услышать, юноша поспешно ушел, унеся капельку проникшего света с собой. И снова была тьма и тишина.

– Что он принес? – Спросила я, смутно догадываясь.

– Оружие.

– Кто поручил ему?

– Думаю, Рихтер... каждое слово Алхимика сбывается с точностью до малейшей детали...

Он поднялся с места, оставив меня одну.

– Это стилет. И если верить Миракулум, то этот стилет когда-то сделал я сам. Да... я чувствую знакомую гравировку.

Все, что он говорил, говорилось опустошенно и бессмысленно. И обратно не сделал ни шага. Стальная игла лязгнуло о камень, и послышался тягостный выдох. Я подошла сама и нащупала в темноте фигуру Аверса. Он упал на колени, скорчился, обхватив свою голову, и пытался скрутить себя самого в подчинении стать убийцей, и в невозможности физически держать этот стилет в руке.

– Аверс, – я тронула его за плечи, – времени мало, Аверс!

Он резко выпрямился, схватил меня больно за запястья и прижал к себе. Его резкость объяснялась отчаяньем. А я была так спокойна, из-за одного только понимания, – насколько легче мне, и насколько невыносимо ему.

– С одного удара, умоляю тебя...

Аверс развернул меня, обняв левой рукой за плечи и прижав спиной к своей груди. Его разбивала такая крупная дрожь, что стало трясти и меня. Сверху опять послышался посторонний шорох. Достаточно громкий, чтобы понять, – сюда идут, и не один человек. Пытки, застенок, публичная казнь... или счастье мгновенной смерти на руках возлюбленного... последний раз почувствовать его объятие, его сердцебиение, его дыхание возле щеки...

– Я люблю тебя, Рыс...

...и его голос, с колдовским звучанием последнего звука в моем имени...

– Бей же!!! Не медл...

Глава двадцать первая

В антикварной лавке, почти перед самым закрытием звякнул колокольчик, и внутрь зашел человек. Сомрак приподнял голову от витрины, и сказал:

– Одну минуту, я только положу этот образец... что вас интересует?

– Я слышал, – сказал мужчина, – что вы антиквар не в первом поколении, и в городе лучший, кто может сделать и оценить настоящий клинок.

– Возможно, – скромно отозвался хозяин лавки. – А что вы хотите?

– Взгляните, прошу вас.

Посетитель достал из-за пазухи свернутую плотную ткань, и развернул, положив на витрину, старинный потемневший стилет. Желтая треснутая кость рукояти, косой слом у кончика клинка и тонкая черная гравировка у его основания. "Сэельременн. Вальдо. Аверс Итт".

Сомрак понял сразу, даже взглянув невооруженным глазом, – перед ним не просто старинная вещь, а истинная реликвия далеких столетий.

– Это... это...

– Я хочу продать его, но даже не знаю цены, – быстро сказал мужчина, – я ничего в этом не понимаю, а деньги нужны срочно.

– Откуда у вас этот клинок?

– Он еще моему деду принадлежал... так и валялся в доме в ящике. Вы можете его купить?

– А сколько вы хотите?

– Это я у вас хотел узнать, сколько вы дадите за него, – и усмехнулся, – только мне нужно сейчас.

Сомрак назвал свою цену. Посетитель явно обрадовался:

– Я согласен! Это даже больше, чем я ожидал получить...

Когда они обменялись, каждый довольный совершенной сделкой, мужчина протянул ему руку:

– Благодарю вас за помощь, господин антиквар, вы выручили меня.

– Рад, что зашли ко мне, – ответил хозяин и протянул свою.

Ладонь Сомрака обожгло, и не в силах разомкнуть рукопожатия, несчастный вскинул на пришедшего недоуменный и растерянный взгляд. Мужчина улыбнулся.

– Вы оказали воистину неоценимую услугу...

Темные дымные полоски окутали ладони, и черный плоский рисунок змеи метнулся из-за рукава незнакомца, больно ужалив Сомрака. Тот вскрикнул, почувствовав жжение.

– ...теперь у вас есть дар, мой друг, и вы обязаны его применить.

Посетитель ушел. Ладонь гореть перестала, но в ту же ночь хозяин лавки понял, что отныне его рука, – магическая длань, через которую проходят неясные токи, холодит космическая пустота и кожа соприкасается с толщей столетий, как с поверхностью воды. Понимание того, что именно он теперь может делать, явилось в голову четкой мыслью.

Сила удивления обрушилась на него не с такой мощью, с какой обрушился восторг на его сына, Тавиара. Пылкое юное сердце, жажда познания, тяга к приключениям, к неизведанному и непостижимому... и отец однажды дал согласие попробовать хоть один раз отправить его туда, куда никому заглянуть невозможно. В прошлое.

И юноша, севший в мягкое удобное кресло, закрывший глаза и взявший отца за руку, упал в омут времен и жизней. Он ступил в коридор, ведущий в приемную залу коменданта Неука

Больше Тавиар не мог прожить и дня в своей настоящей жизни. Она была невыносимо скучна для него, как по событиям, так и по чувствам. Только там он был не мальчишкой, а зрелым мужчиной, там была война и была странная девушка, которая смотрела на него такими глазами, что порой все переворачивалось в душе. Аверс влюбился. И казалось, не было мучительней того дня, когда он нес Рыс на руках прочь из столицы, не зная, умрет она или нет от проклятой чумы. Рубить по живому? Спалить на корню очнувшееся сердце? Потерять единственного во всем мире любимого человека? Но Рыс выжила. И будь она хоть кем, хоть цаттом, хоть врагом, хоть другом, – она была жива.

Тавиар за три месяца путешествий прожил там почти пять лет. И разлуку он пережил так же, как и Аверс. Найти и потерять. Вновь умереть, и вновь ожить. Страдать и наслаждаться. Пока Змеиный Алхимик не поставил точку счастью свободы.

Он лишь провел рукой возле ее лица, и Рыс уснула, упав головой на плечо оружейника.

– Теперь она не услышит ни слова, – сказал Миракулум. – а ты будешь знать: все пути ведут к смерти. Как один. С той лишь разницей, что тебе потом придется поступиться совестью, своей человечностью, стать убийцей за возможность быть друг подле друга. Через три дня вы умрете... – он рассказал все о начале охоты на него и на людей со знаком чумы. Все о том, что избежать участи пыток и казни невозможно, но есть шанс умереть менее мучительно. – Ты должен убить ее. Не достаточно ли она страдала в своей жизни, чтобы ее конец был более ужасен, чем все ее предыдущие пытки? А потом убьешь себя.

Аверс молчал и смотрел колдуну в глаза.

– Ты пойдешь ради нее на все? – спросил Миракулум.

– Да.

– Ты готов убить и умереть, чтобы спасти ее душу?

– Да.

– И ты согласен сам заплатить за все?

– Да.

– Это я и хотел услышать. – Алхимик с мрачным и одновременно просветленным лицом, коротко улыбнулся. – Тогда к чему слова о болезни и здравии, богатстве и бедности, если даже смерть не разлучит вас...

В каменном мешке, прижимая ее к себе, смелую и решительную, одним взмахом он оборвал выкрик Рыс. И та, запрокинув голову, стала безвольно оседать на его руках. Самое страшное было, – успеть подумать о содеянном прежде, чем умереть самому. Кровь на ладонях была очень горячей... она нестерпимо больно опаляла кожу, но намертво прижгла клинок к пальцам. «Бей же!!!» – стоял в ушах ее отчаянный крик.

Сомрак постарел на несколько лет за ту минуту, когда смотрел на часы, ожидая прошествия необходимого времени, чтобы встретить пробуждение Тавиара. Но его тело, наоборот, побелело еще сильнее, окуталось черной прозрачной дымкой, что не стало видно очертаний... а когда этот туман тяжело и влажно осыпался на пол, в кресле вместо его сына лежал другой шестнадцатилетний мальчишка.

Сердце Сомрака чуть не остановилось, когда тот открыл глаза. Он думал, что сойдет с ума, глядя в них, – совершенно не детские, невозможные, чужие, как и все черты. Это не Тавиар! Его одежда, но не его тело, его юность, но не его душа...

Он упал без сознания, не в силах видеть это. А мальчишка, боясь каждого своего собственного движения, вытянул впереди себя руки. И посмотрев на них, дотронулся до груди. Ни клинка, ни раны, ни крови... и водоворотом вновь окунулся в сон. Сон о настоящем времени. Обо всем, что хранило сознание Тавиара, впитав от рождения до сегодняшнего дня. Весь увиденный и услышанный мир, столетия вперед. Будущее.

Уже после Аверс постиг истинный смысл своего выбора. Поступиться совестью, своей человечностью, стать убийцей за возможность быть друг подле друга... ничто, в котором ему теперь приходилось жить одному. Его мир умер. Канул в лету. В настоящем времени не было ничего из его жизни, кроме гравированного стилета. Ни одной родной живой души. Все чужие. Все чужое. Он сам то ли убийца, то ли рабовладелец несчастного юноши, чья участь неизвестна, – или смерть, или плен. Безумие Сомрака в попытках найти противоядие и изгнать Аверса обратно.

И сам Аверс, прожив в этой агонии два года, каждую ночь мучаясь кошмаром безжизненного тела Рыс в объятиях, не смог больше выносить этого. Двух путей не было. Снова себя он убить уже не мог, – он не знал, что будет в этом случае с Тавиаром. Жить без нее он тоже не мог.

И появилась Рория...

Сомрака он заставил. Имея такого заложника в себе, это было не трудно. Но самому хозяину лавки это было ужасно. Теперь он знал, к какому итогу приводит подобное путешествие. Теперь он знал, что не просто отправляет туда желающего заглянуть в чужую жизнь, а вершит страшное преступление. А Аверс стоит за спиной. Но Рория сбежала. Она уже едва не попала под ту степень зависимости, когда уже и страшно, да не сбежишь. Как не сбежал сам Тавиар. И все сорвалось.

Оружейник опомнился ненадолго. Пытался забыться. Пытался изжить свою боль в своем оружейном деле. Он сам подхлестывал Сомрака к тому, чтобы тот сделал все возможное, и освободил его. Потому что такая жизнь хуже любой смерти. Семнадцать лет Аверс горел в аду.

Пока не появилась Эска...

Поступиться совестью... своей человечностью... стать убийцей...

Вершить зло, лгать, обольщать и заманивать, подводить ни в чем не повинную искреннюю девушку к тому, чтобы в один миг столкнуть ее в бездну небытия. Ради воскрешения Рыс.

Глава двадцать вторая

Холодная игла в моем сердце растворилась. Так было больно, и вдруг эта боль прошла. Шума больше не слышно...

Я открыла глаза. И темноты каменного мешка тоже не было. Аверс прижимал меня к себе не спиной, а боком, и его по-прежнему била крупная дрожь. Он не смог этого сделать? Не смог меня убить, а только ударил?

– Аверс... – шепнула я, и его руки сильно вздрогнули, а голова поднялась от моего плеча, так крепко он обнимал меня.

Я ничего не могла понять... светлая комната расплывалась, все немного кружилось. Лицо оружейника было четким, но каким-то странным. Непривычным. Не только по выражению глаз, отражавших немыслимое и непостижимое счастье вперемешку с таким же непостижимым неверием в это счастье, но и в целом. Как же мне было хорошо лежать на его руках.

– Аверс? – Я успела понять, что с ним... – Ты молод?

А ответ уже не услышала. Я заснула. И печальный голос пропел давно позабытую песню:

"Но что случится, если миру, миру грез

Доверившись, ты сердцем поклянешься,

Что до конца пройдешь свой путь всерьез

И никогда назад не обернешься.

Любимая моя, навек усни,

Чтобы в объятиях моих опять проснуться...

С пути судьбы нам некуда сойти, -

Не избежать,

Не изменить

И не вернуться..."

Продолжение следует...