Текст книги "Миракулум 2 (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Помилуйте...

– Вы ведь многого не знаете, дорогой зять!

Меня лихорадило от ожидания этих слов, и в то же время, я с предвкушением ждала их, потому что мне хотелось увидеть лицо вассала. Трусливого Эльконна, который может и не пережить подобного известия.

Лаат сам поднялся с места. Добрался до меня, и стал сдирать с шеи платок. Я стояла безропотно, как неживая, хотя было больно от его жестких рывков и ногтей, задевавших кожу. Первосвященник, взяв меня за волосы, чуть одернул голову назад, и повернув ее в бок. Куда как явственно оголился безобразный шрам с четкой, очень проступающей черной змеей поверх ожога. Увидеть лица Эльконна в этот миг мне не удалось, но я увидела лицо Илиана.

Оно изменилось. Но не так, как положено было измениться лицу цатта. Столько чувств в нем металось, и столько терзания, что я нашла возможность тепло улыбнуться ему, – в благодарность за все, что он для меня сделал, и в благодарность за этот взгляд. Я поняла, что я не могу ни ненавидеть Илиана, ни презирать его, ни быть равнодушной, – он был единственным человеком в этой комнате, который не был мне врагом. И он бы никогда не ударил меня, как недавно грозился.

– Теперь вы видите, господин Эльконн! Видите?!

Вассал не отвечал.

А что он мог ответить? Первосвященник не смущался выражений, в которых описывал то, что знал обо мне. Десять лет назад я бежала из дома, и с той поры встала на путь распутства и порока, бесчестия и преступной вульгарности, и была возвращена в отчий дом не просто блудной дочерью, а страшным проклятием самому отцу, – с клеймом Змеиного Алхимика! Я выжила, а значит, за свою жизнь продалась в услужение колдуну, в моей душе демоны. Это стало тайной для родного Берега. Ходили слухи о моем возвращении, но также все укрывалось слухами о том, что я замаливаю свои грехи у богов... Лаат ссылал меня в далекие храмы, и сотни служителей своими молитвами, омовениями и моим аскетизмом старались вернуть мне утраченную душу. Но знак не исчезал, и первосвященник стал выжигать его, но змея вновь выползала. Лаат рассказал и о том, что осмелился вернуть меня к миру, пока он ищет долгожданного избавления, тем более что свет, так и не увидел госпожу Сорс после возвращения ни разу.

– И снова побег!

Первосвященник потребовал вернуть печать. Я ни словом не отвечала ему, и он, в конце концов, отпустил мои волосы, решив вернуться в свое кресло. Речь утомила его. Сам переезд, само путешествие сюда подорвало его самочувствие сильно. Он хотел только пережить еще один день, – завтрашний, чтобы покой вернулся к нему.

Я взглянула в дрожащее лицо Эльконна и засмеялась. Меня вдруг обуял такой хохот, что я испугалась сама себя – так не могла остановиться. Свой знак на шее я почувствовала, как горячее кольцо, которое вдруг разомкнулось и задвигалось, приятным теплом скользя по шее к открытому вырезу платья. Мгновенно побелевшие лица и ужас в глазах подсказали мне, что ощущения не ложны – змейка действительно ожила, и сейчас сворачивается знаком бесконечности у меня на грудине, под шеей, потом окольцовывается и вновь ползет к рубцу, с которого ее сводили.

Я перестала смеяться, я видела, как Эльконн без чувств оседает на пол, а первосвященник не шевелится и не дышит, словно мертвая соляная статуя. Единственный Илиан не был напуган, был лишь изумлен.

– Вам не сломить меня, не подчинить...

Я поняла, что говорю на языке древних! Я произношу звуки, раздающиеся страшно для ушей, не понимающих этого.

– Уведите ее... – сипло выдавил Лаат страже, которая стояла позади, скручивая руки, не видя то, что видели другие.

Мне больше не приносили ни еды, ни питья, ни даже простой воды для умывания, но к счастью не засадили и за решетку, а вернули в комнату. Помощник Илиан зашел ко мне, когда за окном начало смеркаться.

Я по-королевски раскованно сидела в кресле, будто не тюремные стены меня окружали, и не завтра надо мной будет вершиться рок, а я сторож этой крепости, и рок вершить мне, а не им. Илиану, однако, я снова по-дружески улыбнулась.

– Не боишься Миракулум?

– Я знаю, что думают о нем на этом Берегу, и разделяю это мнение.

– Ты вероотступник?

– Предрассудки мне чужды. – Он колебался, прежде чем продолжить о чем-то говорить. – У Эльконна теперь нет выхода, Рыс.

– Не сомневаюсь.

– Но сейчас он боится тебя больше смерти.

– И не зря, – злорадно подыграла я.

– Он уже отдал мне распоряжение убить тебя, как только гости покинут крепость, и уедет первосвященник...

Если бы он знал, что мое спокойствие исходит из веры, что завтра не состоится даже самого венчания, не то что убийства после. Что Аверс, сам или с чьей-то помощью, никогда не допустит этого, как не допустил удара.

– Какая самонадеянность.

Но в глазах Илиана было далеко до спокойствия. Он подошел ближе, с непониманием глядя на меня сверху вниз, и его брови сходились в отчаянном изломе неверия:

– Неужели ты не понимаешь, что я сказал тебе?

– Понимаю. Он отдал тебе приказ...

– Я расскажу первосвященнику о его намерениях. И уговорю его поставить условие, – чтобы вассал принял во владение твоим приданым только после появления наследника...

Я изумилась:

– Ты заставишь Эльконна спать со мной?!

– Он никогда не дотронется до тебя. Скорее слукавит, показав Лаату чужого новорожденного... и это значит, что он не станет убивать тебя ровно столько, сколько месяцев необходимо для вынашивания ребенка, и мы выиграем время...

– Мы? Время? Для чего?!

– Я найду способ...

Это было безжалостно, но я оборвала его пылкую речь смехом. Не сдержалась.

– Ты перехитришь самого себя, Илиан! Ты не предлагаешь мне побег прямо сейчас, потому что трезво мыслишь, – нам не уйти даже по твоим обходным тропинкам. Что за пределы крепости мы, если и уйдем, то на день отрыва, а потом нас поймают и убьют. Нас могут поймать еще у ворот, если на то пошло. Ты хочешь решить проблему без крови, с умом, без риска, без преследования или преступления... и стараешься только выиграть время, надеясь, что твоя светлая проницательная голова подкинет тебе идеальный выход!

– Рыс, – Илиан умоляюще взял мои руки в свои, – ты должна понять, что против сильных мира сего невозможно идти напролом. Это равно самоубийству! Чем бы я реально помог тебе, если бы крикнул: остановись, Эльконн! Я не позволю тебе сделать это!? Политика и уловка, самое сильное оружие человека без власти. Таких, как мы с тобой. Что толку пробивать стену головой, когда она дана на то, чтобы найти дверь и подобрать ключ. Ты не представляешь, но Эльконн может пальцем шевельнуть, и ты будешь болтаться в петле вместе со всей своей дерзостью! А я хочу уберечь тебя и спасти.

– Я верю тебе, господин помощник. Но ты должен понять одну вещь.

– Какую, будь она проклята?!

– Разве сильный мира сего это тот, кто может приказывать? Кто может купить, продать, пленить, казнить и миловать? Сила, – это взять и совершить! Самый смертельно опасный поступок, самый безумный, даже тот, который тебя же и уничтожит! Политика и уловка... несомненно, мудры. Но не на все в нашей жизни дается время, чтобы подумать и принять наиболее выгодное решение. Некогда искать двери и ключи, когда через несколько мгновений, за стеной никого не будет в живых. Остается только отчаянно разрушить ее, и спасти, понимаешь?

– Бежим сейчас!

– Ты опоздал, Илиан. Я вспомнила тебя! Я помню, что ты видел меня на приеме у Лаата, когда я танцевала в саду лет тринадцать или пятнадцать назад, и я скажу тебе, что ты опоздал именно настолько.

– Бежим! – Он дернул меня за руку к двери. Но я вырвала ее.

– Нет!

– Рыс, опомнись!

– Я и не забывалась. Это ты опомнился только что!

Илиан упал на колени. Но я встала, и отошла в сторону. Нельзя было больше так жестоко пытать его этим разговором. Он понял, что я не пойду с ним. Потому что я свободна, а он слуга своего господина, – не только по положению, но как оказалось, по своей сути. Мне было его отчаянно жалко! Я не знала безответной любви, а он не знал взаимной.

– Делай то, что хотел сделать. Выигрывай время, или тебе придется убивать меня... а приказа от сильного мира сего, ты будешь не в силах ослушаться, потому как не имеешь власти. Спаси хотя бы себя от этой участи.

На следующий день с утра, меня одели во все то же чужое платье. Слухи о моем знаке уже обошли замок... Волосы забрали наверх, на шею дрожащими руками служанки надели широкое ажурное украшение, а голову накрыли белым саваном. Венчание, как мне сказал мой караул, должно было состояться в той же зале, что и прошлое торжество, и потому я в окружении четырех ратников, шла к другим палатам через всю площадь.

Ворота начали открываться... я замедлила шаг, а потом остановилась совсем, повернув в их сторону голову. Никто не подтолкнул меня в спину, то ли из боязни, то ли из брезгливости, и в течение некоторого времени я наблюдала въезд на площадь кареты. Наконец, один из ратников сказал в нетерпении:

– Очередной гость, госпожа Сорс. Нам больше не стоит задерживаться здесь, нас ждут.

И я пошла снова.

Зала была полна, как и прежде, только вот гости, заполнявшие раньше середину, этим утром стояли по краям по обе стороны от входа. Лаат ждал меня рядом с Эльконном почти в центре залы, открытой для всех взоров, желающих наблюдать за церемонией. Среди гостей не было ни одного знакомого лица, за исключением несчастного Илиана. Я не увидела Аверса.

Первосвященник, облаченный в белую рясу, взял ладонь Эльконна и мою, соединил в своих руках вместе и начал говорить, – зычно и громко, дабы услышали все. У вассала кисть тряслась мелкой дрожью, как будто в его пальцах была змея, а не моя рука.

– Перед лицом трех всевышних Богов Земли, – Ветра Жизни, Моря Любви, Огня Исцеления, я, служитель их храмов, призван двумя любящими сердцами для заключения между ними союза...

Я оглянулась, и бросила взгляд по людям. Никого в этой толпе не было, и ничего не происходило, а слова Лаата все звучали, подбираясь к тому, чтобы привести свой приговор в исполнение. Где Аверс?! Опять наряды, люди, золото, роскошь, – вереница, стена из недругов... где Аверс? Начиная цепенеть от ужаса, что речь первосвященника завершалась, и вот-вот уже должно было прозвучать роковое "...перед свидетелями и перед Богами, я провозглашаю вас...", я подняла на Лаата глаза, и он на миг сбился. Я не знаю, каким было мое лицо, но он замолк, и стал серым. Несколько вдохов, и голос читал заученный текст дальше. Всего три слова ушли к сводам залы, как все, даже легкий шум от гостей, прервалось в тишину... все замерло, но второе содрогание стен и пола доказало, что это не игра воображения. И легкий гул проник в воздух. Это были шаги, – невероятные, тяжелые, мистические своим проникновенным звуком и ударом об камень.

Все замерло, когда в проеме высоких дверей, из сумрака длинного коридора вырисовался столь же черный силуэт. Человек был соткан из полусвета и полутьмы, – белое лицо и белые кисти рук были резными и плавными, черты лица не двигались, но казалось, что от них исходит сила измены и миража. Лик бога, обрамленный призрачным черным туманом.

Силуэт ступил в залу, и мрак выполз за ним длинным черным плащом. Позади него шествовал другой человек, чье лицо, обратно, было закрыто от глаз капюшоном, и на руках он нес длинный лоскут ткани, чьи края волнами касались пола и язычками облизывали плиты.

– Какая честь, – насмешливо и гулко ударил по всем голос Алхимика, – увидеть лицом к лицу того, кто смеет чернить мое имя...

И каждый его шаг был медленным и выдержанным, будто он не подходил, а подкрадывался к нам, а толпа шарахалась в сторону. Лаат стал мертвенно зеленоватым, а на лбу выступили крупные градины пота, как и у Эльконна. Вассал вообще был готов снова потерять сознание, но какая-то сила удерживала их разум не только от провала, но и от помутнения. То, что читалось на их лицах, говорило само за себя, – они не только ясно понимают, кто перед ними, но и не могут закрыть глаза, настолько Змеиный Алхимик сковал волю и ум. Я легко освободила свою руку из обездвиженного капкана, и развернулась полностью к долгожданному гостю.

– Мнимая сила света... мнимая святость... жалкая ничтожная пыль, смеющая сжигать на кострах своего правосудия подлинных людей...

Миракулум приближался, и его голос стал и в меня проникать с трепетом. Он не был в своем истинном облике, он был в облике самого духа зла...

– Я здесь, чтобы вы увидели то, что считали истинной... то, во что вы верите, как в своих богов. Я здесь. И я пришел забрать ту, которую выбрал единственной на своем пути...

И он, остановившись в нескольких шагах, величественно протянул ко мне руку. Второй человек появился рядом, и передо мной развернулась такая же черная мантия с глубоким капюшоном, как у него. Я скинула саван, сорвала с шеи украшение и подставила плечи, склонив себя так низко, как подобает склоняться преданному послушнику перед всевластным взором владыки. Ткань легла мне на спину, голову накрыл капюшон, и легкое прикосновение к щеке ладони Аверса, заставило меня вздрогнуть от счастья.

– Не опускай головы, Рыс.

Он взял меня за руку, и мы оба равно отошли за спину человеку, или не человеку, способному остановить все в этом мире. Миракулум чуть повернулся, его рука зажала что-то в воздухе, прямо у собственного лица, и когда ладонь распрямилась, на ней была пустота. Он хищно улыбнулся, дунул, и общий вскрик метнулся по зале... Кто-то из вельмож сразу схватились за шеи, кто-то лишь пошатнулся. Женщины завизжали, стали оседать на пол.

– Мы можем идти. – И Аверс стал уходить, не разворачиваясь лицом к выходу.

Я тоже попятилась. По коридору мы уже пошли нормально. Оружейник не отпускал моей руки, а я не могла поверить в произошедшее. То, что там вершилось, было страшным!

Из палат мы вышли прямо к карете. Аверс открыл мне дверь, и мы сели внутрь. Это был не побег, это был неторопливый отъезд из крепости людей, которых уже ничто не держало, ни чей приказ или цепи. Через несколько мгновений, в карету сел и Алхимик.

– Трогай. – Буднично приказал он, и слуга наверху стеганул лошадей.

Это был не моряк с того Берега, не охотник Рихтер, ни тот дворянин, что являлся ко мне в королевскую темницу, чтобы наградить своим испытанием... я, несомненно, узнала его лицо, но в то же время видела этого человека впервые. Теперь он был даже не тем мистическим демоном, каким предстал передо мной же мгновения назад. В карете сидел почтенный господин средних лет, с цепким и властным взглядом, вполне человеческим взглядом, и казался обычным в своей манере отдать приказ кучеру, поправить манжеты на рукавах, и дернуть завязки плаща с шеи.

– В дороге будет жарко, лучше снять их, – обратился он к нам.

Я вспоминала слова Аверса "я нашел человека", которые невозможно было совмещать с этим человеком! Его нельзя так просто найти! Немыслимо! А если и вероятно, то никогда не узнать, что это был он!

Оружейник помог мне снять плащ, который сам же надевал на меня. Чуть встряхнул за плечи, заставив оторвать взгляд от Алхимика и посмотреть на него. Это немного вернуло меня в действительность, – я вздохнула и ткнулась ему лбом под подбородок, готовая совсем потерять чувства от пережитого. Меня даже не смутило присутствие такого свидетеля, я хотела обнять Аверса, и обняла, как могла крепко.

– Это же надо столь часто мозолить мне глаза, госпожа Крыса, – сказал Миракулум, – но я уже не удивлен. Аверс удивил меня больше, сумев напасть на мой след и найти меня. Это невозможно для смертного.

Алхимик смерил взглядом нас обоих.

– Вы невозможны... – он сделал паузу и посмотрел в лицо оружейника долгим взглядом. – В Лигго вы покинете карету, и дальше ваш путь пойдет так, как вы сами выберете. Таких пути у вас три...

– Я слушаю. – Тихо произнес Аверс. – Как и обещал.

– Что обещал? Какие три пути?

Миракулум снисходительно улыбнулся.

– Я хочу помочь вам, и преподнести неоценимый подарок, – знание о том, что вас ждет. Как только путь будет выбран, так я скажу, что следует сделать, чтобы на него ступить. И обратной дороги больше не будет.

– Как такое возможно?

– Возможно. Пришел черед говорить с ним, и ты не должна слышать этого разговора.

– Почему?

– Ты вверяешь свою судьбу Аверсу? – Спросил он вместо ответа.

– Да.

– И примешь любой его выбор?

– Да.

– И последуешь за ним по любому пути?

– Да.

– Тогда, – Миракулум провел ладонью по воздуху, словно снял с моего лица паутину, – ты не должна слышать ни слова, Рыс...

И его голос растворился в легком сновидении...

Глава двадцатая

– Эска...

Тавиар разбудил девушку, которая, все еще находясь под чарами Алхимика, никак не могла окончательно проснуться здесь, в оружейной лавке.

– Сон... – пробормотала она. – Я хочу спать, Тавиар...

Оружейник, подняв ее на руки, отнес в свою спальню и уложил на кровати. Эска уснула снова самым обычным сном, только чуть более крепким, чем всегда. Тавиар накрыл ее покрывалом и немного посидел рядом, наблюдая за ее безмятежным лицом.

Утром следующего дня Эска проснулась другим человеком. Ее окутывало не только воспоминание о том, что она пережила там, но и окутывало забвение, – с какими чувствами она уходила отсюда. Эска и не вспомнила, что прошлым вечером так хотела отомстить Тавиару, мысленно изменив ему с другим человеком. Раздражение как рукой сняло.

Не торопясь подниматься, она еще сонливо поворочалась под покрывалом, наслаждаясь тем, что спала в его постели. Пусть пока не с ним, но уже можно было привыкать, – что его комната будет их комнатой. И она умудрилась провести ночь не дома. Даже родителей не нужно было предупреждать, – мама давно была осведомлена, что "если я не приду сегодня вечером, то, скорее всего, приду завтра", так на этот раз и вышло.

– Уже проснулась? – Заглянул Тавиар. – Завтрак на столе, поднимайся.

Эска кивнула и расцвела в улыбке, – к Тавиару вернулось его расположение духа, и вновь при взгляде на нее, его лицо выражало теплоту и чувства, но никак уже не равнодушие и холодность.

– Сейчас.

Выйдя к завтраку, девушка поздоровалась с Сомраком.

– Доброе утро, – с трудом выговорил хозяин лавки, и тут же вышел из-за стола, бросив на сына испепеляющий негодованием взгляд.

– Что с ним? – Тихо спросила Эска.

– Ничего. Плохо себя чувствует с утра. Как ты?

– Что?

– Как ты себя чувствуешь? Ты ведь вчера снова была там.

– Ах, это... уже настолько привычно, что я будто грезу видела. Ничего необычного.

– Жизнь Крысы стала настолько скучна?

– Нет. Все на свободе и едут в город. Счастливый конец истории.

– Ясно.

При этом слове у Тавиара болезненно дернулись руки. И Эска внимательно взглянула на него. Очень пристально.

И как она не успела заметить этой перемены?!

Та, даже, не бросалась в глаза, и была не столь ненормальной, но нужно было знать самого оружейника, чтобы удивиться, – исчезла его безупречность. Рубашка была не выглажена, и застегнута только наполовину, расслабленный ворот открывал и его шею с татуировкой, и немного ключицы и грудь, рукава закатаны до локтя. Подбородок чуть потемнел от песочной щетины, несколько коротких прядей волос свободно и непринужденно спадали на глаза. "Это Тавиар?" – изумилась Эска. И все же это был Тавиар, потому что его небезупречность смотрелась так же естественно, как и прежняя аккуратность. Он не стал выглядеть хуже, неопрятнее иди расхлябанней, он стал выглядеть иначе, но оставаться прежним в своей осанке и взгляде. Все те же черты, тот же характер, но была спущена легкая узда, исчезла какая-то преграда, заслонявшая от всего мира его настоящего... его близкого и его далекого одновременно.

Тавиар долго наблюдал на себе завороженный и вновь очарованный взгляд девушки. Потом дрогнул одними уголками губ, то ли в неловкости, то ли в усмешке:

– Ты что, Эс?

– Я хочу за тебя замуж...

Тавиар едва успел отпить горячего чаю, как чуть им не поперхнулся. Приложив невероятные усилия к тому, чтобы не засмеяться растерянно, он сглотнул обжигающий глоток, и полушутливо спросил:

– Ты делаешь мне предложение?

Эска вдруг покраснела и не знала, куда себя деть от стыда. До нее только что дошло во всем полном понимании, что именно она сейчас сказала, вслух, и не запнувшись ни на одном слове.

– Теперь ты будешь думать, что я неимоверная дура, которая болеет неизлечимым женским недугом всех времен и народов... – она закрыла лицо руками, – умоляю, сделай вид, что ты ничего не слышал.

– Но я слышал. – Оружейник не проявил милосердия. – Не скрою, что это... это было слышать приятно. Но, Эска, может немного несвоевременно...

– Господи, мне так стыдно. – Она поднялась. – Я лучше пойду домой, хорошо?

– Эс...

– Нет, лучше домой. Там я, хоть на время забуду о том, какая я идиотка. Правда. Ты меня не провожай, я знаю, где дверь. Сиди.

Эска вышла в лавку, оделась в свое теплое пальто и сапоги. Выскочила на улицу, быстро задышав морозным воздухом. Утреннее солнце еще стояло низко и светило в спину, но девушке было жарко от колотящегося сердца. Ей хотелось скорее добраться домой и не думать о том, как после такого признания появляться перед оружейником.

Дома Эска в первую очередь прочла мамину записку с просьбой позвонить ей на работу и сказать, что с ней все в порядке. После звонка, она села в своей комнате и не знала, что делать дальше, – позвонить ли Берту, взяться за работу над дипломом, или поехать в библиотеку для раскопок нового материала? Ничего не хотелось. Даже необходимая по дому работа не развеивала ее волнения.

"Как я могла?" – Эска терзалась этим вопросом, со страхом представляя, что может в эту же минуту думать о ней Тавиар. Это переживание не отпускало ее до вечера, пока не вернулись родители и не заняли ее немного разговором о посторонних новостях. Но как только отец ушел в зал, мама Эски увела дочь в комнату.

– Тебе вчера вечером, уже очень поздно, звонил Берт...

– Что он хотел?

– Что он хотел? Эска, я думала, что ты встречаешься с ним! Я едва ему не выпалила это вчера в таком же удивлении, как и сейчас. Ты не ночевала дома...

– Да. И ночевала не у подруги.

– А у кого?

Эска села на стул перед письменным столом, а мама стояла у прикрытых дверей комнаты. Девушка вдруг поняла, что она и здесь затмила себе разум, – никто Тавиара не знал! Он не был знаком ни с ее друзьями, ни с ее родителями. И не стремился знакомиться! А она сама так и не рассказал даже маме о том, что есть у ее дочери невероятный возлюбленный...

– Мам, я познакомлю вас завтра.

– Познакомишь нас? То есть, ни я, ни отец его даже не знаем?

Она замотала головой.

– Но если ты хочешь знать, мы только встречаемся, и ничего такого между нами пока не было. Я вчера... мы были в ночном клубе, а потом до самого утра гуляли по городу.

– Он с университета?

– Нет. Я обещаю, я познакомлю вас завтра, и ты все про него узнаешь.

Мама кивнула. И ушла, напомнив позвонить Берту. Эска взглянула на часы, но решила, что не поздно, тем более что он сам вчера звонил почти ночью. После звонка, девушка узнала, что дату очередного заседания перенесли, и она будет завтра.

Какое это было счастье, – занять свою голову другой проблемой. Эска ждала своей очереди перед выступлением, и думала только о речи. В сети она попалась. И теперь даже счастлива, что попалась, только вот ум эта любовь действительно туманила, иначе бы Эска никогда в жизни не пообещала маме сегодня их познакомить.

Это осенило ее сразу, как только она легла спать, и представила себе весь завтрашний, теперь сегодняшний день. После заседания она пойдет в оружейную лавку, память Тавиара еще не сотрет ее слов о замужестве, как Эска обмолвится: "Я хочу сегодня познакомить тебя с моими мамой и папой...". Это звучало ужасно!

– Эска, – Берт снова сидел рядом, в костюме и с пухлой папкой бумаг, – давай после сходим с тобой в кино, а?

– Не хочется.

– Афиши уже давно висят, говорят, фильм что надо...

Шум зала для Эски погас. Берт шевелил губами, продолжая расхваливать кинокартину, а девушка не слышала ни звука. Прошлое путешествие нагнало ее своими закономерными проникновениями в ее жизнь только сейчас. Все так стихло в актовом зале, как стихло все в зале перед появлением Алхимика. Эска с трудом повернула голову к дверям... не может же случиться такого, что Миракулум сейчас появится здесь. И будет красться к ней и к Берту.

– Моя очередь, я пошел...

Ее друг отправился на сцену. А Эска осталась одна. Почти одна, – в карете были только они двое и Миракулум.

Ты вверяешь свою судьбу Аверсу? – Спросил он вместо ответа.

– Да.

– И примешь любой его выбор?

– Да.

– И последуешь за ним по любому пути?

– Да.

– Что, да? – Сокурсница впереди обернулась на нее.

– Я согласна.

– Чего?

Эска смотрела в никуда. Она произносила клятву, схожую с клятвой при венчании, только там она звучала не по правилам церемонии, а по-настоящему. И с каждым "да" Рыс давала обет верности своему избраннику, союз с которым не нуждался ни в каких бумагах, ритуалах, гостях и свидетелях...

– Эска! – Гневный шепот привел ее в чувство. – Ты чего сидишь?! Иди, тебя уже ждут все!

Она поднялась с места и неторопливо стала идти к сцене. Встав за кафедру, Эска обвела взглядом присутствующих. Впереди сидели представители кафедры истории, а позади них ее друзья, – сокурсники, и неизменный Берт, который раньше был для нее просто приятелем, а теперь стал настоящим, особенным другом.

– Вы успели что-нибудь подготовить к сегодняшнему дню? – Спросил ее профессор Диол.

– Да.

– Мы вас внимательно слушаем.

– Война двух Берегов... – начала она и прервалась тут же. Выждала время. – Два Берега. Долгое море. Алхимик Миракулум. Аверс и Крыса...

– Госпожа Эска?

– Я не могу, уважаемый профессор. Я не историк, потому что не могу пересказать одной единственной истории. Истории жизни одного человека. Это невозможно!

– Никто вас и не просит рассказывать...

– Выслушайте меня... я очень хочу, что бы вы знали, – я не историк. Это не мое призвание. Я не буду писать ни этот, ни какой бы то ни было другой диплом. Я ухожу.

– Госпожа Эска, что стряслось? Вы прошли такой долгий путь...

– Путь?! Какой путь?!

– Вы проявили отличные качества...

– Какой путь?! – Безумно закричала Эска и сорвалась с места.

Ее никто не сумел догнать, потому что из университета Эска убежала так, – в туфлях и костюме. Ее сердце готово было разорваться от невыносимого незнания. В ее голове звучали только одни слова, – слова Миракулум о том, что пути три, и никакой из них Эске неизвестен, как неизвестен и Крысе. Кто? Куда? Зачем? Почему? За что? И никакая трезвая мысль о том, что это прошлое, и этих людей уже нет на свете, не могла излечить девушку от зависимости... это был настоящий наркотический плен, это уже не отпустит, эта жажда окунуться в чужую жизнь и испытать то, чего никогда не испытаешь в своей жизни, – самая необходимая потребность путешественника во времени.

– Я хочу знать... – задыхалась Эска, ворвавшись в оружейную лавку. – Я не могу не узнать!.. Я хочу проснуться там и все услышать... пожалуйста!

Тавиар, подскочив, поймал ее на руки. Она почти упала.

– Успокойся...

– Я боюсь того, что он сказал.

– Кто?

– Миракулум.

– А что он сказал?

– Я не знаю! Но я хочу это знать немедленно!

– Отец, – оружейник тревожно обернулся на Сомрака, – налей коньяка или рома, Эска вся продрогла.

– Немедленно...

– Эска, – он обнял ее, успокаивающе погладил по спине, – приди в себя. Все может подождать, и подождать сколько угодно времени. Не сходи с ума. Ты пришла и все хорошо.

Сомрак принес стакан чая.

– Я же просил...

– Чай был горячий, я вылил рюмку туда.

Эску провели в комнату и усадили в кресло. Она стала пить маленькими глотками свое успокоительное.

– Оставь нас одних, – попросил Тавиар. – Иди лучше закрой лавку. Сегодня мы уже работать не будем.

Внимательно осмотрев ее, он присел рядом на корточки и спросил:

– Что стряслось, Эска, скажи по нормальному, без криков.

Эска стала рассказывать. Но не все. Она не обмолвилась ни об одной ночи, но повела рассказ от того момента, как утром ее, то есть Рыс, повели на венчание с Эльконном. Как пришел Миракулум, как они покинули крепость, как Аверс что-то обещал Алхимику, а Крыса была усыплена, чтобы не слышать их разговора.

– И что ты хочешь теперь?

– Теперь я хочу знать, о чем была речь.

– Но как ты узнаешь?

– Аверс ей скажет, я уверена!

– А если нет?

– А если да?

– Сомрак! – Закричал Тавиар. И Эска подскочила на месте. – Ты нужен здесь!

– Это будет последний раз, обещаю... я сама каюсь, что не могу отказаться. Я думала, что все, целых два месяца я даже не вспоминала, а теперь, как... как жажда, как голод. Это последний раз, Тавиар, потом мы куда-нибудь уедем, хоть на Побережье... Я больше никогда и не вспомню этих имен.

– Сомрак!

Хозяин лавки появился в комнате.

– Отправь ее снова. Эска хочет, чтобы ты это сделал безотлагательно.

– В моей жизни теперь тоже есть и любовь, и мучения, и тюрьма, и разлука... и боль тоже есть, и надежда...

– Ты опьянела?

– Нет.

– Закрой глаза, Эс. Возьми ее за руку, отец.

Сомрак стоял у кресла почти неживой от ужаса.

– Я прошу тебя... – неожиданно тихо сказал Тавиар. – Это не может продолжаться вечно.

И тот коснулся ее руки.

Я проснулась нескоро. За окнами кареты уже проплывали улицы Лигго, и шторки, мотающиеся из стороны в сторону, пропускали густой вечерний свет. Алхимик тонул в глубине мягкого сумрака, и была видна только кисть руки, положенная на его черное высокое колено. Лошади остановились, и кучер, спрыгнув, открыл нам дверцу.

– Прощайте. – Бросил Миракулум.

И мы остались на узком тротуаре, окруженные стенами мастерских. Раньше, когда я была здесь с Виттой, этот город не казался мне таким прекрасным, каким предстал сейчас. Мы шли по направлению к площади, чтобы попасть на другую сторону города, где были постоялые дворы, и я не могла насмотреться на эти дома, на простых горожан, попадающихся навстречу, на то, как каждый из них занят своим обычным делом, – управлял повозкой, вел под уздцы лошадь, катили привезенные бочки с обоза в подвал богатого дома...

– Аверс, – я держала его под руку, – а что у тебя с руками?

Оружейник, так и не ответив, продолжал идти.

– Ты можешь рассказать о том, что тебе сказал Миракулум? – Я, спохватившись, что это имя кто-то услышал, оглянулась по сторонам. – Можешь?

Но Аверс и на это не ответил. Он вообще стал странен, – у него был тяжелый и отрешенный взгляд, и казалось, что он не только не хочет отвечать на эти вопросы, но даже не замечает их, не замечает даже меня, идущую рядом. Его жизнь и внимание поглотило нечто другое, что теперь он и свободы не чувствует, и радости от нее.

– Аверс?

Он даже не опустил взгляда. При первой же попавшейся вывеске в таверну, он завел меня внутрь и посадил за самый дальний пустующий стол под лестницей. Комнат здесь было снять нельзя, но представлялась неплохая возможность отлично поужинать. Когда хозяин трактира подошел, оружейник дал ему серебряную монету и попросил сделать так, чтобы к ним никто не подходил и близко рядом с нами не садился. На странную просьбу трактирщик только кивнул, а монету сунул за пояс фартука. Я с тревогой вглядывалась в лицо Аверса.