Текст книги "Миракулум 2 (СИ)"

Автор книги: Ксения Татьмянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Каменная прохлада охватила меня сразу же. Звуки, доносившиеся из зала, быстро глохли, по мере того, как я осторожно отдалялась от этого тайного входа, шагая в темноте, слепо выставив вперед ладони. Мне еще было страшно, что кто-то там успел заметить мое бегство, и сейчас кинется вслед за мной. Позвать Аверса по имени в этой мгле, было тоже страшно, – любой звук, казалось, разбудит беду, и меня поймают чужие люди.

Шла я долго, меня уже знобило от мертвецкого непроглядного холода. Я не удержалась, шепнула с отчаяньем:

– Аверс!

Никто не отозвался. Остановившись, я выждала несколько мгновений, терпеливо прислушиваясь, как позади меня раздались шаги. Вздрогнув, я едва успела испугаться, как моя рука наткнулась на человека, и продрогшие плечи окутались жарким объятием оружейника. А уста поцелуем... Когда мое дыхание было все испито, до последней капли воздуха, а губы болели от блаженной пытки, Аверс тогда только дал мне опомниться от содеянного. Он попятился назад, держа меня за руку, и мы, чуть вернувшись в сторону залы, свернули в другой ход, незамеченный мною прежде. Там была лестница вверх, а потом галерея, мерцающая скрытым источником света, который бросил тусклый отблеск на линию его плеч и волосы. Путь привел нас в тупик, к маленькой каморке, с высоким оконным проемом.

Это был не побег на свободу, если мы только, конечно, не обернулись бы птицами. Это был побег от тюремщиков и соглядатаев, туда, где никто не услышал бы нашего разговора. Разговора... Аверс был нем. Едва лишь укрытие тайного коридора сменилось более надежными стенами, как говорить стали ласки и поцелуи, бессловесные ладони и губы, безмолвный, но сладкоречивый язык желания.

– Остановись... – спохватилась я, наконец, уверовав в то, что он делает. – Мое отсутствие наверняка уже замечено, и они обыщут... весь...

– Что ты хочешь, Рыс... моей смерти или моего безумия? – С сорванным голосом спросил он.

Что проку было от платья, если оно так пропускало касания, и так слабо сопротивлялось, когда его шелка властные руки собирали складками. Я стремительно пьянела от этой неги, тяжестью заполнившей тело. В последнем усилии благоразумного противостояния, из страха, что нас обнаружат в любой момент, и убьют обоих, я попыталась отстранить Аверса от себя.

– Остановись... – выпорхнула слабая надежда. – Я тебе запрещаю... я... не позволю...

– Не позволяй... – Он мог согласиться с этим потому что уже владел мною. – Останавливай...

Глава семнадцатая

Эска пришла в себя, чувствуя наслаждение.

– Ты в порядке? – Тавиар, сидевший рядом, коснулся ее щеки пальцами, словно проверяя, – у девушки на самом деле жар? – Ты вся горишь...

Эска содрогнулась от этого жеста, едва не застонав и не припав к его ладони жадным лобзанием. Но умопомрачение не одержало над ней верха, она лишь требовательно и зло произнесла:

– Не прикасайся ко мне...

– Прости, не буду. – Тавиар даже встал со своего места. – Я принесу тебе холодной воды.

Знал бы он, что она говорила так не из-за неприязни, а из-за страха за собственную несдержанность. Еще бы мгновение... Пользуясь тем, что в комнате она осталась одна, Эска села, плотно сжав колени и согнувшись. Тяжело выдохнула, – нужно было успокоиться, подавить все в себе, пока Тавиар не вернулся, и не понял окончательно, – почему она вся горит.

– Нет... надо уйти отсюда немедленно.

Она выскочила в двери, и выбежала из оружейной лавки. Сначала Эска торопливо шла, а потом побежала, до ближайшего проулка, чтобы скрыться, чтобы Тавиар ее не нагнал, с выяснениями "Что стряслось?", потому что она не могла сейчас объяснять это никому!

Добравшись до дома, девушка с облегчением поняла, что ее отпустило. Что больше она не чувствует возбуждения, а только болезненную усталость. Она стала вспоминать, что было сегодня. Разговор с Бертом... Разговор с Рорией... Миракулум!

Эска вспомнила о знаке, и метнулась к зеркалу. Он был на месте. А шарф она забыла у Тавиара. Как объяснять родителям, соврать, что она временная, что это сделано на спор? Она была не из таких, кто покрывает свою кожу символами, да еще на таком видном месте.

– Мама еще сможет что-то понять, – решила она, – если сказать ей, что это мое взвешенное решение, а вот отец...

Объяснение произошло вечером. Это было не так страшно, как казалось. Папа, конечно, не одобрял, и сетовал, что она не посоветовалась прежде с ними, а мама даже нашла это пикантным, вот только само изображение...

– Змея, Эска? Это предупреждающе.

Из дома девушка не выходила три дня подряд. Она не садилась за диплом, не звонила друзьям, отключая телефон, ничего не читала и не смотрела телевизор. Только слушала музыку, потому что мелодия без слов не отвлекала ее от мыслей. А передумать было много о чем.

О жизни Рыс. О своей зависимости от этой жизни. О ее влиянии на свою жизнь. О Тавиаре... Эска не могла больше обманываться, – она безнадежно влюблена в него. И его предок здесь ни при чем. Она любит. И если прежде она ненавидела Крысу за это чувство, то теперь благодарила, – далекая незнакомка показала заблуждающейся девушке, как все видится с другой стороны. Любовь, – не гнет. Мучения и переживания сладки, сердце живет, трепещет, сжимается, взрывается, поет, болит, наслаждается и плачет от счастья. Возлюбленный, – не деспот, подавляющий свободу и волю, он вдохновение, он спутник, он друг, он любовник, он недостающая половина целого. Жизнь с чувством в душе, – это не ослепление, и не идолопоклонство, это упоение миром, острота, вкус, пробуждение, познание, творение...

Голова Эски кружилась от этого понимания, а в душе совершилось примирение с самой собой. Больше нет противоречий разума и сердца. Но появилась иная борьба, – сомнение и надежда. Тавиар равнодушен к ней, или полюбит ее, ответив взаимностью? Больше всего Эска боялась того, что если она признается ему, то он не поверит. Вернее, поверит, но решит, что это опять ее бред об Аверсе, что это чужое чувство она принимает за свое... так не должно быть. Эска решила покончить с этим.

На следующий день, она вернулась к оружейнику.

– Ты прости, что я сбежала тогда... – она, стоя прямо на пороге, не решалась пройти. – Я вообще не знаю, что на меня нашло.

Тавиар стоял перед открытой витриной, держа в руках красивый чеканный клинок. Кинжал изящно покоился на его пальцах, как если бы оружейник держал хрупкий цветок из инея. Вглядываясь в его лицо, девушка очень хотела увидеть, как и было прежде, что он рад ее появлению. Кинжал он положил на подставку, закрыл стекло, и медленно подошел к ней.

– Я в чем-то виноват перед тобой?

– Нет.

– Мне показалось в прошлый раз, что я что-то сделал не так, и ты навсегда исчезла из моей жизни.

– Нет.

– Но что произошло?

Эска пошла на маленькую ложь:

– Я была на балу. Там было душно, там было очень много людей, и все от меня чего-то хотели. Я едва не падала в обморок, и после пробуждения я не могла выдержать, мне нужен был простор, небо, и одиночество. Прости.

– О чем ты? – Он облегченно улыбнулся. – Но неужели я не понял бы?

Равновесие вернулось. Все снова хорошо. Оружейник, как опять чувствуя, зачем Эска пришла, не стал и заикаться о путешествии, он предложил ей прогулку. Он признался, что ему хочется выветрить из головы все те мысли, которые он успел напридумывать за время ее отсутствия.

– Пойдем, я обещал тебе когда-нибудь показать мастерские. Не против?

– С радостью!

Мастерские располагались в большом здании, не так далеко от самой оружейной лавки. Но это были не те цеха, где сплавляли металл, где делалась нарезка пакета, шлифовка и закалка клинка. Это была та мастерская, куда оружие доставлялось уже протравленным и готовым к более тонкой художественной работе, – создании рукояти, гравировки, ювелирных или скульптурных рельефов. Эска и представить себе не могла, какая это была сокровищница, – здесь хранились драгоценности, слоновая кость, залежи природных камней, янтаря и жемчуга. Тавиар открывал перед ней все массивные двери, – и в цех с тиглями, и в цех резчиков, и в цех ювелирной огранки камней. Они пустовали, – три месяца в году у рабочих был отпуск. Охрана, конечно, оставалась в здании, все было поставлено на сигнализацию и проверку, но Тавиар мог здесь находиться когда пожелает.

– И ты всему здесь хозяин?

– Мой отец.

– То есть, вы держите не просто лавку, вы все сами создаете?! А я думала...

Она не знала, что он богат. Настолько богат! Невероятно богат!

– Что мы с Сомраком торговцы оружием? Нет, Эс. Не только.

– Какой ужас! – Она ахнула, вновь оглядывая все. – Как же ты успеваешь столько?

Тавиар усмехнулся.

– Я теперь редко сам берусь создавать клинок от начала до конца. Несколько лет назад мне удалось открыть необычный сплав, что и принесло нам с отцом такое признание и богатство, а внешний вид клинка создают другие. Я и Сомрак, теперь в основном работаем лишь над эскизами, и контролируем работу мастерской. – Он замешкался, но потом все же решился предложить: – Если хочешь, я покажу тебе одну свою собственную работу. Дага почти готова, но мне все никак не достает одной детали, чтобы ее закончить.

– Да.

Спустившись обратно, на нижний этаж, Тавиар открыл дверь в кабинет с табличкой "Служебный". Внутри это скорее была комната, чем кабинет, – стол был маленький и не письменный, книжные шкафы у стенок, запахи пыли от ковра на полу. Из одного шкафа Тавиар достал кованый ящик. В нем лежала черная, короткоклинковая дага, с зазубринами. Оружие было литое, но рукоять обертывал другой слой металла, – матовый, с прожилками драгоценной слюды. Оно казалось совершенным, – минимальность граней, безупречность линий, строгость, почти аскетизм в украшении. Эска взяла ее в левую руку.

Она знала этот вес и эту прохладу. Рыс, еще будучи Сорс, доводилось держать такое оружие в руках. Эска не хвалила создание Тавиара, она не сводила с клинка взгляда, и этого было достаточно, для того чтобы он понял, – девушка чувствует в его творении жизнь.

– Чего же здесь недостает? – В недоумении спросила она. – Какой детали?

– Различия.

– Как это?

– Посмотри, – Тавиар сомкнул ее пальцы на рукояти покрепче, и не убрал своей руки. Они держали дагу вместе, – правой и левой ладонями. – Здесь все подчинено одному, – направлению, цвету, материалу, свойству... Клинок покажется тебе идеальным, но настоящая красота вольется в него тогда, когда появится деталь противоположная ему.

– Контраст?

– Различие. Не полярность черного и белого, а препятствие. Крохотное нарушение правил, изъян. Невероятность того, что одно принадлежит другому, и они составляют целое. Противоречивый союз вопреки разумному.

Эска разомкнула пальцы, и, чувствуя неловкость, открыто взглянула на Тавиара.

– А если... если различие в людях?

– В людях? – Переспросил оружейник. – Какие, к примеру?

– Статус. Религия. Нация. Возраст.

– Все сразу?

– Да. Возможен ли тогда противоречивый союз, вопреки разумному?

Тавиар помедлил.

– Смотря, какой союз ты имеешь в виду.

– Мужчины и женщины. Союз любви.

В затянувшемся молчании они долго смотрели друг на друга. Тавиар, наконец, начал говорить, – негромко, но так отчетливо, что каждое слово впечатывалось в сердце Эски всеми интонациями голоса.

– Представь себе двух людей... одного происхождения, одной веры, одного возраста, одного положения. Разве придет тебе в голову недоуменный вопрос: а почему же они не любят друг друга? Просто потому, что не любят. Любовь не рождается из равенства, похожести или выгоды. Они могут сопутствовать и способствовать ей, но не породить.

– Так что же ее рождает?

– Сердце. – Обронил Тавиар даже слишком небрежно. Но продолжил уже так, что не оставалось сомнений, с какой значимостью он говорит. – Помысли на мгновение, что я влюблен. Что я люблю некую женщину... ее голос ничем не отличается от иных голосов, но я с замиранием слушаю его. Ее черты безыскусны, но я любуюсь ими. Я вижу насквозь ее душу, едва посмотрю в глаза. Я счастлив, когда она рядом, и разве какие-то различия, если бы они были, способны лишить меня этого счастья?

– Нет... – чуть ли не со слезами прошептала Эска и одним шагом преодолела расстояние между ними, примкнув поцелуем к его губам.

Тавиар уронил дагу, и обнял девушку. Эска безошибочно поняла, что он говорил о ней. Он ее любит! И как было преподнесено это признание! Не размыкая объятий, он поцеловал ее в шею, и нежно прижал к себе.

– Я надеюсь, – опасливо усмехнулся он, – что это не из-за моей схожести с...

– Нет. Тысячу раз нет, ты даже можешь больше не беспокоиться об этом!

– Правда, могу?

– Да. – Эска решилась на большую ложь. – Рыс больше его не любит. Ее грызет чувство вины, но не любви! Теперь даже немыслимо спутать наши чувства. Никак!

– Откуда же такой переворот? – Спросил Тавиар, и объятия его застыли.

Эска, упоенная собственным счастьем, решила уверить его в этом окончательно, чтоб не оставалось сомнений.

– Она любит другого, – Илиана. Или даже не любит, не знаю, а просто спит с ним, почти каждую ночь, и перед самим балом... если б ты знал, в какой развратный наряд он после этого ее вырядил!

Оружейник отшатнулся от нее. Даже оттолкнул. Эска, готовая уже посмеяться над его необоснованными страхами за сравнение с Аверсом, оборвала улыбку, с испугом глядя в его лицо. Оно было белым, и мертвым. Он смотрел на девушку так, будто она только что, обнимая его, всадила под лопатку, в спину, все ту же дагу. И теперь он отступал к двери, пораженный ее предательством.

– Тавиар, ты что?

Эска так ничего не понимала.

– Уходи, Эс. – Сдавленно произнес он.

– Что случилось?

– Уходи, прошу тебя.

– Тавиар...

– Ты знаешь, где выход...

Эска снова попыталась приблизиться к нему и обнять, но он схватил ее за плечи и вывел в коридор. Потом довел до поста охраны и в полном молчании, без объяснений, выставил на улицу. Дверь закрылась, и Эска в растерянности стала смотреть на ручку и замочную скважину главного входа. Только что она была осчастливлена взаимностью, кинута в огонь ответного чувства, и вдруг... холодность и даже грубость!

Безнадежно простояв около двери еще несколько минут, в надежде, что оружейник одумается, вернется и все объяснит, Эска пошла домой.

Отчего ее жизнь так рухнула? Что пробежало между ними? Ведь она уверила его, что она не думает о нем, как Рыс об Аверсе, ее любовь, это ее любовь, и ничья больше!

Ночью, в своей комнате, Эска сидела на подоконнике и смотрела на ночной город. Внизу был двор, деревья, за ними открывалась небольшая панорама проспекта и далекие красивые огни центра. Старинные архитектурные постройки по ночам освещались специальными прожекторами для того, чтобы ими можно было любоваться всегда, в любое время суток.

– Ты чего не спишь, Эс? – Заглянула мама. Хотя у Эски в комнате не горело даже светильника.

– Не могу уснуть, – горько ответила девушка.

– Расскажешь мне?

Мама никогда не полезет в душу с расспросами, если этого не хотят. И если бы дочь ответила "нет", то она бы ушла, не настаивая на откровенности. За это Эска была благодарна маме стократ.

– Нет, мам. Да я сейчас уже лягу.

– Ложись, милая, обязательно.

Но Эска не легла. Она слышала потом, как родители с утра завтракали и уходили на работу, как один раз звонил телефон. Потом пошел настоящий осенний дождь, и Эска заметила, какая все-таки была разница между вчерашней еще летней погодой и теперешней серостью...

Оторвав себя от подоконника, она пошла умылась, и посмотрела себе в глубоко запавшие глаза.

– Какая же я дура... Как же я могла не увидеть этого раньше?

Эске казалось, что с той самой секунды, как она все поняла, она постарела на несколько лет. Мир почернел. Пора было ставить на всем точку. Навсегда. Окончательно.

У оружейной лавки она появилась так рано, что та была закрыта. Последний раз она здесь, – все скажет! На стук открыл Сомрак. Видимо, он ничего не знал, потому что на его лице не было никакого выражения, кроме привычного недовольства.

– Снова хочешь отправиться? – Спросил он, пропуская ее внутрь.

– Я хочу поговорить с вашим сыном.

Тавиар уже сам вышел. Он даже таким, – с ледяным безразличием в лице, с каменным, неживым взглядом, был Эске дорог. Она вся сжалась, со страданием глядя на него.

– Зачем пришла?

Хозяин лавки, с удивлением посмотревший на сына, так и застыл на месте. А потом с не меньшим удивлением воззрился на девушку.

– За этим? – Тавиар перегнулся через стойку, и вытащил ее забытый шарф. – Забирай.

Эска взяла шарф, скрутила свои слезы, одновременно скручивая мокрый зонт.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– О чем?

– Мне нужно с тобой поговорить.

У Тавиара было дрогнули брови, даже ожесточив его лицо, но он больше не стал выставлять ее за дверь. Обратился к Сомраку:

– Отец, – как когда-то с нажимом произнес он, – ты можешь нас оставить?

Сомрак ушел.

– Говори.

– Я поняла, Тавиар, – начала Эска с болью, – что ты ее любишь...

Оружейник схмурился, и хотел сказать что-то, но она опередила:

– Не перебивай меня. Ты любишь эту Крысу, девушку из прошлого... не знаю, как такое возможно, это странная и извращенная любовь к призраку... но все говорит лишь об этом. Ты всегда спрашивал о ней, пытался выяснить, что она думает. И вчера... – она всхлипнула. – Ты поэтому так со мной... ведь я разрушила твое прекрасное представление о ней. Твоя возлюбленная оказалась шлюхой!

Эска закрыла лицо рукой, сдерживая волнение и собираясь с силами. Сам Тавиар на несколько секунд сомкнул веки, чтобы удержать свои чувства от проявления, настолько не показывая ни одного, что походил больше на мертвеца, чем на живого человека.

– Я пришла, – продолжала девушка, – чтобы все встало на свои места, и ты снова обрел покой. Я ведь дура, я успела влюбиться в тебя... и потому скажу правду, чтобы только тебе стало легко. Я солгала тебе. Крыса верна и себе и Аверсу, Илиан не ее любовник. Он ей никто. И она никогда не спала с ним... Да, я солгала! Солгала! Но все ради того, чтобы ты никогда не думал, что я люблю в тебе его, смотря на Аверса глазами Крысы! Чтобы не закралось и тени сомнения, что я по-прежнему не отделяю своего чувства, от чужого, – это не так!

Эска разрыдалась, и выбежала на улицу.

– Эска! – Тавиар кинулся вслед за ней. – Эска!!!

И догнал.

– Что тут неясного? – Умоляюще закричала она. – Что тебе еще нужно знать?

Она замотала головой, и, отвернувшись от него, снова быстро стала уходить. Тавиар обогнал ее и преградил дорогу, взяв за плечи:

– Стой, Эс... глупая девчонка, как же ты говоришь, что все поняла, если ничего не поняла!

– Отпусти меня.

Но он не отпустил. Так и стояли на улице под дождем, промокшие всего за несколько минут.

– Подумай сама... что ты вчера мне сказала? Я только поцеловал тебя, только обнял, как ты начинаешь говорить о другом человеке. Что ты спала с ним, что не один раз... большей жестокости, Эска, нельзя представить!

– Но...

– Да, не физически, не по-настоящему, но ведь когда ты там, – ты переживаешь все, что и она. Мне плевать, кого там любит эта Крыса, но я не могу закрыть глаза на то, что, ложась с кем-то в одну постель, она подставляет тебя! – Он ее крепко обнял. – Никогда больше не лги мне, умоляю... столько боли мне причинила твоя ложь.

Эска спрятала у него на груди лицо, и только там позволила испугу проявиться. Она едва сама не стала убийцей своей любви! Она готова была проклясть свой болтливый язык за это, и одновременно радовалась, что не сказала Тавиару истину, – ведь она была с другим мужчиной... была! Рыс исступленно отдавалась Аверсу, принадлежала ему, чувственно и...

Эску снова затрясло.

– Замерзла? – Спросил он.

О, если бы это была дрожь от холода! "Молчать! На всю жизнь замолкнуть об этом! Женщина я или нет, или настолько потеряла рассудок, чтобы ничего не скрывать от мужчины?!"

– Замерзла.

– Давай простим друг друга, Эска. Я совсем не хочу тебя потерять.

Она кивнула, и снова прижалась к оружейнику.

Весь день она провела у Тавиара в лавке. Сомрак не мешал им разговаривать, не заглядывал в комнату. И Эска лишь иногда слышала его голос, когда тот беседовал с зашедшими в лавку редкими покупателями.

Над какой же пропастью, оказывается, могут витать отношения между двумя людьми... Эска, эту мимолетную размолвку вспоминала с ужасом, и сейчас уже не верилось, что из-за этого между ними все было бы кончено, так и не успев начаться. Закрепиться. Едва она обрела любимого человека, как тут же и потеряла. И снова обрела. Воистину, глядя на календарь этого времени, так казалось, что оно остановилось, потому что по своим внутренним часам из-за этих путешествий, Эска прожила гораздо больше недель. И вдобавок ее собственная жизнь стала такой неспокойной, что она чувствовала день, как три.

За окном стемнело раньше, потому что небо было в тучах. Дождь сначала лил, потом моросил немного, потом совсем прекратился. Тавиар, посмотрев на часы, ушел в другую комнату.

– Я вызвал машину, Эс. Ты не против, если я поеду с тобой и провожу прямо до подъезда?

– Я могу остаться...

Он быстро на нее посмотрел, и так же быстро сказал:

– Сегодня будет лучше, если ты заночуешь дома.

Берту казалось, что он умрет. Он долго ждал Эску на лавке у ее дома, прогуливался вдоль подъездной дороги, мок под дождем. Снова звонил в дверь, думая, что пропустил ее возвращение. И, наконец, дождался... Он не успел подоспел дойти ближе, окликнуть ее, как увидел, что девушка приехала не одна. Мало того, этот человек поцеловал ее на прощание. Неизвестный уехал, а Эска исчезла в подъезде. Через несколько минут в ее окне загорелся свет.

– Я сам виноват. – Прошептал он. – И никто больше.

Эска дома приняла душ, высушила феном волосы, и включила музыку. Родители смотрели вечернее кино, а девушка вытянулась в своей домашней свободной одежде на кровати и лежала с закрытыми глазами. Она думала о завтрашней встрече с Тавиаром. И думала о том, почему он не оставил ее сегодня у себя. Ответ нашелся сам собой, – это должно случиться не так, а более романтично... когда она будет не вымокшей ветровке и с пахнущими дождем волосами, а особенно привлекательна. Каким-нибудь теплым вечером, после ужина.

Эска свернулась калачиком, и опять вспомнила Рыс. Прикусила губу. Если бы. Если бы это было так, как у нее, – так страстно, так желаемо. Теплый вечер... приблизительно такой, как бал Эльконна в честь своей невесты. И чтобы Тавиар смотрел на нее такими же глазами, как у Аверса, когда тот смотрел на недосягаемую в толпе Крысу...

"Не сравнивай" – предупредила сама себя Эска.

Раздался звонок в дверь. Девушка удивленно подняла голову, и сделала звук музыки потише, чтобы услышать, – кто это так поздно? Послышался голос мамы, а потом и она сама заглянула.

– К тебе Берт пришел.

– Берт?!

– Я проводила его на кухню.

"Совсем не к стати он пришел". Но все же вышла к нему из комнаты. Мама уже хлопотала с чаем, а сам Берт сидел за кухонным столом с виноватым и вымокшим видом:

– Вы извините, что я так поздно. Я на минуточку всего...

– Ничего страшного, у нас никто в этот час еще не ложится спать. Тебе с сахаром или без?

– Мам, я сама наведу.

–Хорошо, Эс, – спохватилась мама, поняв, что следует оставить их одних.

Эска стояла в дверях, прислонившись к косяку и внимательно посмотрела на Берта. Он был не он. Мрачный, печальный, слишком взрослый какой-то... возмужавший. Трудно было теперь даже представить, что в его жизни есть такой интерес, как выдувание мыльных пузырей. Он молча смотрел на девушку, и одно только положение рук выдавало, что ему все еще неловко за поздний визит.

Она вспомнила их последний разговор. Ее требования не звонить и не приходить к ней. И припомнилась та грань, близко к которой подошла Крыса, – что уже не забыть, ни простить никого будет нельзя. Эска сжалилась...

– Так какой тебе сделать чай? – Она спросила как можно мягче, всем своим голосом показывая, что она не только уже не сердится, но и знать забыла о прошлой их встрече.

– Все равно.

Разлив кипяток, заварку, поставив на стол сахар и резаный лимон, она села напротив:

– У тебя что-то случилось, Берт? Если это из-за меня, то я тогда вспылила слишком, ты извини...

Он замотал головой. Отрешенно помешал чай, ничего туда не положив и не насыпав.

– Ты права, что я полез не в свое дело, Эс. Этого не повторится.

– Тогда в чем дело? Ты сам не свой.

– Ни в чем... я пришел мириться. И просто хотел тебя повидать.

– Повидал? – Усмехнулась Эска. – Чай-то пей, остынет.

Берт корил себя. Если бы он не был так нерешителен раньше, то все сложилось бы по-другому, а стоило ли сейчас так упиваться своей ревностью, если он не имел на это никакого права, – Эска ведь не его девушка. И если бы он только признался ей раньше, начал по-настоящему ухаживать за ней, и ничего не скрывать, Эска бы, возможно, даже не встретила этого человека. А если бы и встретила, то он был бы ей не нужен. Чего же он сейчас хотел? Упрекнуть свободную девушку в том, что она стала с кем-то встречаться? Такого разговора не выйдет...

– Значит, мы снова друзья? – Спросил он, стараясь через силу улыбнуться.

– Кончено. – Перед глазами Эски предстал Тавиар. – Давай простим друг друга, и все забыто.

Он кивнул. Отпил чаю.

– Эска... может быть сейчас ты расскажешь мне все? Про этот свой диплом? Чтобы я уже не переживал за тебя так, а то места себе не нахожу. Думаю все время, что это что-то опасное для тебя.

– Нет, не опасное. – И ненароком коснулась шеи. – Ничуть.

Берт застыл прямо с чашкой на весу. Этот ее жест заставил заметить то, что он не увидел прежде. Четко увидел, потому что теперь ни волосы, ни ее рука не закрывали знака.

– Это что?

– Татуировка.

– Такую же точно я видел у писательницы.

Эска выругалась про себя. Как долго еще она будет так непредусмотрительно глупо вести себя, и неосторожно. Она непроходимая тупица, если очевидные вещи приходили ей в голову с заметным опозданием, – ведь Берт был у Рории, и не просто был у нее, но и сам "Миракулум" тоже читал. Она замялась с ответом. А Берт как раз продолжил:

– И в книжке тоже описана похожая... Эска! – Он ужаснулся. – Боже мой, неужели ты состоишь в секте?! Каких-нибудь черных алхимиков, или что-то в этом...

– Ты чего кричишь? – Эска мигом закрыла кухонную дверь. – Ты забыл, что ты в гостях? Каких алхимиков?

– Эска, это же... там могут зомбировать, могут применять гипнозы... Эс!

– Не пори чушь. Нет никакой секты.

– Тогда что есть?

– Это... – Эска лихорадочно думала. – Это ролевые игры! Да! Есть один мало известный клуб, по типу знаменитых "Рыцарей" или "Путников по долине", где по интересам собираются люди и создают что-то вроде театральных представлений. Собираются на полянах, или у старых замков, и создают атмосферу прошлого. И "Миракулум" это тоже что-то похожее.

– И ты это имела в виду, когда говорила, что у тебя открылся ход к таким историческим фактам того периода?

– Да.

– Эска, но это же профессиональное самоубийство!

– Зато как интересно.

– Возьми и меня в свой клуб.

– Не могу. – Девушка быстро решила свернуть эту тему. – Там больше нет мест.

– Почему нет?

– Все роли уже поделены.

Берт с горечью подумал, что не только все роли поделены, но одна из самых главных ролей уже занята. Наверняка тот человек, с которым она приехала, – глава этого клуба, или один из наиболее важных его представителей. И если это так не опасно, как утверждает Эска, то почему она так долго не рассказывала об этом? И так испугалась и разозлилась, когда берт пытался прояснить что-то для себя? Он не стал ее ни о чем таком спрашивать, лишь понял, что не верит до конца в кристальную чистоту сомнительного клуба. Ведь это все равно могла быть и секта, только прикрывающаяся ролевой игрой, и Эска сама заблуждается, веря в это.

– Ладно, Эс... – он оставил чашку из которой пригубил только раз, – Я пойду. Спасибо за чай.

На следующий день Эска опять с утра была в оружейной лавке. Серые тучи из города не ушли, и дождь периодически накрапывал на улицы и крыши. Осень.

Прозвенел колокольчик, пахнула теплом помещения, и Эска с радостью поздоровалась с Сомраком:

– Доброе утро, господин волшебник.

– Здравствуйте, госпожа Эска.

Тут же появился и сам Тавиар, улыбнулся ей. Эска повесила свою куртку на вешалку в комнате, а зонт поставила в угол.

– Мы не успели с отцом позавтракать. Присоединишься к столу?

Девушка кивнула. Вот теперь ее стали пускать во внутренний круг его бытовой жизни. Она зашла в маленькую столовую, в которой не бывала раньше, и села за круглый стол. На его не застеленной гладкой столешнице стояла только горячая джезва на подставке и пара кофейных чашек. Из-за пасмурности на улице, в комнате горело настенное бра. Сомрак принес еще чашку.

Эска задумалась. Если они теперь с Тавиаром, можно сказать, в начинающихся близких отношениях, то его отец теперь становится немного мешающим компонентом в этих отношениях. Как сейчас их за столом трое, и не будут же они и впредь завтракать так? Тавиар и Сомрак держат одну лавку и занимаются одним оружейным делом, живут под одной крышей, отец и сын, но... она хотела остаться с Тавиаром наедине. Даже сейчас, за этим завтраком.

– Я решила прекратить путешествия. – Ненароком обронила Эска. – Мне больше ничего не нужно из прошлого, даже для работы над дипломом.

Теперь-то перед ней не откроются двери со словами "Ты можешь уйти и не вернуться". Теперь-то ее связывает с Тавиаром не один только договор о мистических услугах, но и сердечная привязанность. Ее слова произвели странный эффект.

Сомрак просветлел. Как будто на его лицо упал солнечный свет, неведомо как проникший в комнату. Он впервые Эске улыбнулся, и глянул так, что Эска сама порадовалась, – она, как любимая женщина его сына, уже не будет вызывать такое недовольство. Расположение родителя не маловажная вещь, когда хочешь войти в семью. А вот сам Тавиар помрачнел... они словно обменялись чувствами в один миг.

– Как скажешь... это твое право.

С этого утра жизнь Эски потекла и хорошо, и плохо. Сомрак теперь с каждым ее приходом в лавку встречал девушку радушно, а у Тавиара стало появляться много работы, и встречались они далеко не каждый день. А когда удавалось состояться свиданию, то беседы были странно затянутыми, объятья холодными, а прощальный поцелуй кратким. Их любовь застыла на одной точке. Эска с каждым днем все сильнее влюблялась в него, все ярче переживала свою страсть, и хотела дальнейших шагов, – к близости, к тому, чтобы стать, наконец, любовниками, провести хоть одну ночь вместе. И когда она совсем отчаивалась, пугаясь, что что-то между ними рвется, она со слезами спрашивала:

– Я больше не нужна тебе?

– Ты что, Эска? Конечно, нужна, – и на этот миг его объятия становились чуть-чуть теплее. Но только на этот миг.