Текст книги "Плохой парень// Bad Guy (СИ)"
Автор книги: Кристина Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)
– Это скорее всего женщина. Мать, которая была основательницей секты, – я пролистала снимки и показала фото подвала.
– Белая церковь. Значит, жена этого корейца наша. И скорее всего она бежала из нашей страны намеренно. Могу допустить, что мужик стал первой жертвой её гипноза. Сколько всего детей? – профессор пересмотрел снимки, а я ответила тут же:
– Десять. Двое сбежали, и последняя жертва, именно та девушка по делу которой проходит Хан, одна из бежавших.
– А второй мальчик… – протянул Анастасов, и достал сигареты, когда в допросную вошёл Ю Чон-ши, видимо он все это время наблюдал за нами и когда заметил, что показала фото Анастасову решил вмешаться.
– Инспектор Адлер! Прекратите это немедленно!
– Сядь! Агент "ноль ноль семь", – дядя Олег оборвал мужчину на полуслове, и подкупил сигарету, а я покачала головой.
"Мне конец! Меня просто депортируют сегодня же!"
– Кто вы такой чтобы так разговаривать с представителем закона в этой стране?
– Идиот, который на старости лет не знает, чем заняться, молодой господин! Сядте и послушайте меня! – профессор в упор посмотрел на Ю Чон-ши, и тот всё таки сел на место, которое указал Анастасов.
– Вы переходите всё рамки приличия, господин. Только из уважения к вашему возрасту и господе Адлер, я пошел на этот разговор, – скривился Ю Чон и сложил руки на груди.
– Не стоит так рьяно провоцировать во мне чувство вины из-за того, что я веду себя правдиво в любом месте. И даже в аду на балу чертей, готов говорит им правду в лицо. А вы, господин инспектор, не готовы! Иначе ваше руководство уже бы давно знало, что один из ваших подчинённых преступник, который и есть одним из пары психопатов! Иди вы станете отрицать подобное? – профессор затянулся, а инстинктивно подвинулась подальше от мужчин и тоже подкупила, как и Ли Ю Чон.
– Говорите, господин профессор! Я не отрицаю своей вины, и привык говорить о себе правду. Поэтому не тяните, раз уж мы здесь собрались.
– Ты не глупый опер, парень! Но упустил один момент. Пока ты сам пытался вычислить кто это! Вас всех искусно водили за нос. Норэбан, этот клуб для ваших певунов и богачей – это лишь место, где они вели охоту. Но вряд ли были с ним связаны, а вам внушили, что все ниточки ведут именно оттуда. Этот человек очень близко. Он знает свое дело, хитёр и прозорлив. Из тех портретов, что мне предоставила Лика, у меня нет вариантов вообще, потому что вы все такие. Сами себе на уме и охраняет личное. Поэтому ты не смог рассмотреть того, кто мутил воду в твоём источнике, господин инспектор. У вас только один выход! Назначит виновного. Прокатить его по всем СМИ, сделать так, чтобы все думали, что преступник найден. Это даст настоящей твари ощущение триумфа и победы, вседозволенности и эгоизма. Они будут уверены, а вскоре станут самоуверенны.
– А значит допустят ошибку, – кивнул Ли Ю Чон-ши и переглянулись со мной, на что я покачала головой.
– Нет! Это исключено! Я не позволю вам оклеветать Хан Бина! Этого не будет! Но я найду вам того, кто нужен.
В моей голове пронеслись образы двух японок, которым я помогала вот уже несколько дней. И если бы нам удалось уговорить Хикари, то это идеальный вариант. Её сестра связана с этой гейшей, потому что там как раз и случился прокол в плане преступника. А значит, он хотел оставить зацепку и тут, но она не получилась полноценной, как в случае с Ханом, или тем администратором норэбан.
– Хикари Кимура, – я потушила сигарету с металлическую пепельницу, и переглянулась с мужчинами.
– Японки из игорного дома кисен? Она согласиться? – Ю Чон-ши всмотреться в мои глаза, и понял сразу.
– Если ты хочешь программу защиты свидетелей и полное изменение имени с репатриацией в Японию, то мы должны полностью заверить начальника Чхвэ, что это даст стопроцентный результат и они наконец будут пойманы, – отчеканил мужчина, пока Анастасов как-то странно буравил фото с подвала долгим и немигающим взглядом, пока не заговорил:
– Религия один из мощнейших рычагов влияния на человечество. Она способна подарить благодетель и свет, но дьявол глубоко проникает в душу праведного создания, отравляя его разум. И первым из соблазнов становиться грязная похоть, смешанная с насилием. Человек превращается в животное не способное мыслить здраво в порыве размножения и вожделения. Так зарождается насилие над человеком. Демон несущий подобное, всегда ходит рядом с грязью, а на людях одевает белые убранства. Проповедует тьму и распространяет чуму в умах, прикрываясь мнимой праведностью. Рассказывая о своих белых одеждах. "Это ведь просто наши желания!", говорит он, и продолжает: «Берите и ешьте яблоко Адамово, оно подарит вам усладу и забвение в жизни мирской!" – мы с Ю Чон-ши застыли и просто слушали слова профессора, а он поднял на меня глаза и прошептал:
– Это не парный психоз, Лика. Поэтому я остаюсь здесь до окончания этого дела, и немедленно хочу встретиться с вашим руководством, господин Чхвэ. Если это то, что я думаю, я должен увидеть подобное собственными глазами.
Я присмотрелась к выражению лица дяди Олега и заметила на нем восторг, смешанный со страхом. Что он мог такого разглядеть во всем этом, чего не увидела я?
– Почему? – спросила на русском, на что профессор лишь прошептал ответив на нем же:
– Сама догадайся! Не все ж мне за тебя твою работу делать! Копай, Лика! Ты сможешь!
Ли Ю Чон начал ерзать на стуле, и явно нервничал. Ему такой диалог на незнакомом языке явно не нравился. Мало того мы сейчас вели себя вообще бестактно с дядей.
– Хорошо! – всё же кивнул Ю Чон-ши, но потом хмуро добавил, – Но потом нас тут же посадят, господин Анастасов!
– Не посадят! – отмахнулся мужчина, – Назначьте нам встречу в неформальной обстановке! Скажите, что госпожа Адлер желает привлечь к расследованию своего человека, как инкогнито из-за его громкого имени. Я знаю, что у вас не принято врать начальству, но завтра это может стоить жизни новой жертве!
– Ладно! Тогда я свяжусь с вами через Лику, и назову обозначенное место встречи, господин профессор.
– Камсамнида, друг мой! – холодно улыбнулся Олег Александрович, на что Ю Чон-ши явно желал побыстрее закончить этот разговор, поэтому прошёлся по мне укоризненным взглядом и мягко поклонившись ушел.
– Вы просто невозможны, дядя Олег! – я разозлилась, ведь столько времени пыталась построить хорошее мнение о наших людях здесь, хотя и грубила поначалу. Но ведь потом же извинилась?
– Запомни одно, девочка! Я всегда гордился тем, как ты не прогибалась ни под кого. Так и тут! Куда бы ты не приехала, почитанию традиций и культуры есть предел. Ты всегда должна оставаться собой, даже надевая этот их ханбок. Иначе это уже лицемерие, а лицемерие это яд, Малика. Оно сдирает все самые светлые воспоминания о человеке.
– Вы опять философствуете? – тяжело вздохнула и мой взгляд упал на молчаливый черный экран сотового на столе.
– Где твой мужик?
– Не имею и малейшего понятия, дядя! Похоже у него начался новый виток переходного возраста. Мы поссорились.
– Требует чтобы ты сказала ему, что любишь его? – хмыкнул с ухмылкой мужчина, а я лишь молча кивнула.
– Так скажи!
– Дядя Олег…
– Лицемерие, Лика. Я минутой ранее объяснил тебе ещё раз, что это! – профессор поднялся, и посмотрел на меня в упор.
– Выпьешь со старым хрычом по рюмочке лучшего корейского пойла?
– Выбирайте, – я улыбнулась и поднялась, собирая все фото, – Маколи и закусочная, или соджу и уличная палатка с умопомрачительным такпокки или пипимпабом?
– Это ты сейчас так старика обматерила? – я рассмеялась после его слов и покачала головой, на что мужчина открыл мне двери, и ровно ответил:
– Водка, русский бар в Каннаме и вкуснющее мясо с жирнючим салом на закуску и чесночным гренками.
– Где вы это нашли? – опешила и с округлила глаза.
Мы вышли в коридор и Анастасов по-отечески покачал головой.
– Вы друг друга стоите, Лика. Вот прям созданы друг для друга, – намекнул на Хана, и продолжил объясняя как маленькому ребенку, – У меня туристическая виза, я приехал сюда вместе с толпой молоденьких девочек, этих фанаток айдолов, – мужчина приосанился, а я рассмеялась громче, – Я в такой цветник попал, что помолодел на лет сорок! Ты бы видела какие наши девчонки нынче красивые и воспитанные. А главное в моей группе нет ни одной распущенной особы. Радует когда молодежь не позорит свой народ за бугром. Тем более в этом царстве высокой нравственности.
Медленно конец этого слишком насыщенного дня подарил мне просто приятный разговор с близким человеком. И сейчас сидя на стуле в баре, действительно чем-то напоминающем наш, я чувствую что мне правда не хватает Хана. Я бы хотела, чтобы он сидел с нами. Чтобы познакомился с мужчиной, который заменил мне отца ещё ближе.
Поэтому когда я усадила дядю Олега в такси у своего комплекса, и он поехал в гостиницу, первым делом начала набирать номер Хана. Но услышав короткие гудки, а потом быстрый трёп девушки на корейском, приперлась спиной к стене лифта, и всё вернулось обратно: пустота в груди, страх, а самое главное боль.
Но теперь это было по-другому, и боль имела другие краски. Она была тягучей, а не резкой. И усилилась, когда я застала пустые апаты. Он не придет сегодня.
– А может не придет и завтра. И потом всё снова будет кончено, Малика. Всё снова вернётся в квартиру в высотке Владивостока, где кроме серо-черных тонов и полутонов не будет этой яркой палитры.
Я встала над монополией и застыла. Он притащил её из магазина за десять минут, стоило мне лишь заикнуться, что я любила в это играть.
– Идиотка! – засунула руки в волосы у лба и буквально упала на диван.
Упала, легла, смотря в потолок, а потом закрыла глаза и прошептала:
– Хотя бы приснись мне, чтобы я во сне попробовала это произнести. Просто приснись, Ким Хан Бин.
Но на утро ко мне постучал другой мужчина азиатских кровей. Вернее не постучал, а внезапно пожелал встретиться.
Я как раз заваривала кофе, и поглядывала на часы, чтобы успеть в департамент вовремя, когда мой сотовый на столешнице начал как всегда съезжать на пол.
На экране высветилось незнакомый номер, вернее его вообще не было. Просто "Входящий" вызов и всё.
– Слушаю!
– Анъен, госпожа Адлер. Простите за столь ранний звонок, но вы сами просили моей помощи. Это Ким Тэ Хван.
– Анъен, господин Ким! Я вас слушаю! – я налила кофе из кофеварки в чашку, когда в двери позвонили, а в трубке послышалась явно корейская ругань.
Потом мои двери издали писк, и вообще открылись, а я так и стояла с телефоном и чашкой в руках.
– Прошу прощения, госпожа! Я не хотел вторгаться в ваш дом, – один из вошедших снял сначала черный капюшон, потом кепку, а уже следом повязку, и я признала в нём Тэ Хвана, с которым вообще-то говорила по телефону!
Потом перевела взгляд на другого, и мое сердце сжалось, а узел снова развязался. Хан по хозяйски прошел мимо меня и открыв холодильник опять запихнул туда кучу контейнеров с едой, и минералку с соджу.
– Ты что-то ела? – прошептал за моей спиной, и застыл.
– Нет, – спокойно ответила и сделала глоток кофе, чувствуя как начинаю улыбаться словно дурочка в кружку.
– Господин Ким, проходите и присаживайтесь! Может кофе? – я посмотрела на Хана, а он пройдясь по мне быстрым взглядом, кивнул и достал ещё две чашки, положил на стол и налил кофе, и себе и своему другу.
Потом быстро пошел в конец комнаты, а я забыла как дышать, потому что, повернись Тэ Хван а ту сторону… Хан сделал вид, что ищет пульт от плазмы, и медленно перекинул цепь за спинку кровати. Тэ Хван нахмурился и только хотел обернуться, как я тут же выдала:
– Вы хотели мне что-то рассказать? Что то узнали про гейшу, и про рисовую пудру? – он тут же оживился и достал из карманов красивую пудреницу в полиэтиленовом пакете, с бумагой сложенной в четверо.
– Да, госпожа! Я сделал всё о чем вы просили. Более того… – парень поднял на меня взгляд глубоких карих глаз, которые прикрывала выбеленная челка и отчеканил:
– Я знаю, где эта тварь выступает со своими безумными танцами.
Я встрепенулись, а Хан встал за спиной Тэ Хвана и кивнул:
– Говорите! – строго отчеканила, и парень тут же развернул пудреницу.
– Эти вещи сделали под заказ только артисткам старого японского театра на улице айдолов.
– Где? – я нахмурилась не понимая о чем он, но пояснить взялся Хан.
– Это улица в Каннаме, в районе Шин Са Дон.
– Каросукиль это особенная улица. Место, где мы постоянно встречаемся и ведём трансляции для фэндомов, – продолжил Тэ Хван, – Именно на ней есть стилизованный японский театр, где выступают гейши. Это отнюдь не девушки лёгкого поведения. Это артистки, которые ставят постановки и танцуют древние японские танцы на гетах. Именно для этих танцовщиц изготовили всего десяток подобных пудрениц на Хоккайдо, оттуда привезли и пудру. Более того, состав того образца, что вы мне дали абсолютно идентичен составу этой пудры, – он указал на пудреницу в моих руках и сделал глоток кофе.
Я же облокотилась о столешницу руками и выдохнула с таким облегчением, словно у меня гора с плеч свалилась.
– Но это ещё не всё, госпожа, – Тэ Хван замер, а потом продолжил, – В эту труппу, в подтанцовку и дублершами, набирались наши девушки – кореянки. И все они…
– Являются мертвыми? – я посмотрела прямо в лицо парню, а потом перевела взгляд на Хана.
– Да! Все они были убиты, по словам работников, которым пришлось заплатить мой месячный гонорар, чтобы они раскрыли рты. По документам этих девушек там нет! И никогда не было! – отрезал парень, и скривился от горечи кофе.
– Вот почему Ли Ю Чон-ши не смог ничего найти кроме норэбан. Все подчищалось, – я перевернула пудреницу, а она чуть не выпала из моих рук после последнего, что сказал Тэ Хван.
– На чем вы нашли эту пудру, образец которой мне дали?
– На повязке, – я тут же ответила, и указала на его вещь, которая лежала на столешнице.
– Значит девочки точно не могли ошибиться, – прошептал парень, и добавил, – Это не мужская пудра, а так как мужчины обычно пользуются специальной косметикой, которая не ложиться слоями подобно гриму, а впитывается в кожу моментально, она не может остаться на вещах, вернее на них останется… Небо! Я ж не химик! – прошипел Тэ Хван, и развернул ко мне бумагу, – …короче! В этом образце остался компонент, который входит в мужскую тональную основу для лица. А это может значить лишь одно – эта повязка и пудра была на лице мужчины!
Вся моя теория рассыпалась моментально! Я отошла от столешницы и начала ходить кругами у раковины и плиты, как дура.
– Вы поймаете его! Я в вас верю! И Ан Мин Хёк поверил! Он завтра же даст показания в прокуратуре и департаменте, госпожа инспектор. Поэтому у меня последний вам подарок, в качестве помощи. Завтра вечером состоится премьера постановки легендарных "Мемуаров Гейши". И меня твердо заверили, что нужная нам особа заявлена в качестве ведущей солистки!
Я остановилась, и попыталась собрать все мысли в кучу, пока Тэ Хван допил кофе, положил три билета на стол, и поклонился мне со словами:
– Это билеты на завтрашнее представление. Если это тот кого вы ищете, и вам удастся его поймать, значит мои усилия и риск не напрасны, госпожа инспектор. Помните, что мы полагаемся на вас! Камсамнида, агашши! Но мне уже пора!
Он кивнул Хану и опять поклонившись за пару секунд покинул мои апаты. Я перевела взгляд на стол, а потом на Хан Бина, который всё это время наблюдал за моими метаниями и все больше хмурился.
– Чего ты так смотришь? – он посмотрел мне в глаза, и ровно встретил мой злой взгляд.
– Почему ты не отвечал на звонки?!
– Тебя уже не интересуют твои дела, когда мы вместе? Начала думать только обо мне? Я решил ты полетишь тут же звонить своему напарнику Ю Чон-ши! И вышвыривать меня как пса из своей жизни! А что? Это очень удобно, нэ агашши! Хочу – иди сюда! Увидят вместе – пошел к херам, сопляк! Так?
Хан так рыкнул в конце, что я вздрогнула всем телом, и молча наблюдала за тем, как он опять подошёл к холодильнику и достав оттуда соджу, раскрутил бутылку и начал пить из неё залпом.
– Положи обратно спиртное и выслушай меня! – обернулась, и строго посмотрела на него, но куда там!
Хан уже успел влить в себя половину содержимого.
– И не подумаю! Ты мне мозги в сраное дерьмо превратила своей выходкой вчера утром! Я-то дебил наивно полагал, что извинения и признания в любви располагают людей друг к другу. Но наверное эта срань не про нас! Ты просто взяла и спокойно указала мне на дверь, когда я испугался и чувствовал себя дерьмом всю дорогу до дома! И ты ещё хочешь чтобы я говорил с тобой после этого спокойно? Прости, милая! Но я даже обматерить тебя не могу, язык су** не поворачивается! А я очень хотел! У меня прямо всё горело во рту от желания послать тебя и самому пойти туда же, бл***! И что я вижу? – он раскинул руки и продолжил, – Оказывается любимая тактика моей нации – игнор, когда не хочешь с кем-то говорить, работает как часы! Ты даже про делишки свои забыла и первым делом поинтересовалась, а с хера ли я на твои звонки не отвечаю?!
Он выдохнул и опять начал пить, и я не выдержала. Подошла к нему и выхватила бутылку, бросив её в раковину.
– Ты охренел напиваться с самого утра?
– Так корейцы постоянно пьют! Ты не знала?! Это тренд!
Мы даже не заметили насколько близко стояли друг к другу. Жар его тела начал обволакивать настолько быстро и резко, что сделать глубокий вдох уже казалось невозможным. На нем обычная футболка, простые джинсы, и всё как и всегда. Но не в этот раз.
"Ты собираешься наблюдать как этот парень ломает себя и дальше?" – слова дяди Олега прозвучали как гром в моей голове, а дыхание стало глубже, надрывнее. Оно двигалось с влагой по гортани и дразнило её кожу, пока в горле скручивался зной. Сухость и влажность в одном флаконе, а напротив другое дыхание – холодное и терпкое из-за спиртного. Этот поток вырывается урывками сквозь мягкие губы, которые тоже наверное холодные. Но глаза… Это не глаза того зверя, это не лицо той твари, которая сломала меня, это не тело и не запах того мужчины, который причинил мне боль сравнимую со смертью. И прямо сейчас я поняла почему именно Хан стал тем, кто способен меня вытащить. Он изначально притягивал меня, словно магнит, приковывал к себе своими поступками. Простыми вещами, которые он делал совершенно иначе. Нахально, напористо, словно не видел ни единой преграды.
– Что? Стыдно стало, милая? – гортанный шепот, а я не могу справиться с чувствами.
Это уже не ощущается, как реакция тела. Я захотела его тут же как он вошёл. Это другое. Нечто, что я не могла понять, пока не решилась. Я должна это сделать! Я не могу больше причинять ему такую боль. Одно дело игрища здоровых партнёров, а другое когда ты не можешь прикоснуться к человеку, которого любишь.
Поэтому я стянула перчатку, и начала медленно поднимать руку вверх.
– Лика, что ты… делаешь? – Хан захотел отшатнуться, но я не позволила.
Резко и крепко ухватила его затылок ладонью, и просунула пальцы в прохладные пряди волос. Хан застыл тут же и завел руки за спину, пытаясь найти в моих глазах ответ на свой немой вопрос.
– Отпусти… – я сглотнула и до боли прикусила щеку, чтобы удержать себя в сознании, – Отпусти руки.
– Лика… Это ничем хорошим не закончится. Я идиот! Прости, что наорал на тебя! Ты ж знаешь что я этот… подросток с проблемой в трусах?! Давай ты просто успокоишься и не будешь продолжать это дерьмо, которое может причинить тебе вред, из-за моей дебильной истерики? А?
– Помолчи! И опусти руки обратно! – спокойно повторила, и стянула вторую перчатку, продолжая бороться и балансировать на грани галлюцинаций с лицом зверя, который до сих пор был настолько реален, словно стоял рядом с нами.
– Лика! – Хан рыкнул, и я поняла что другого выбора нет, поэтому приготовилась, и сделав глубокий вдох, схватила его за руки за спиной своими, и жадно впилась в губы Хана.
Страх и боль, раскручивались в груди, пока желание ласки, тепла и нежности спиралью опускалось в пах. Я словно стояла по центру песочных часов, в том месте, где песок по песчинкам проходит узкое отверстие. Так и все чувства, словно поток песка скребли моё тело изнутри, пока я сама целовала Хана, а потом очень медленно и дрожа положила его руки на свою талию сама. Приятная истома и ощущение счастья от тепла рук любимого человека, подкрепили мою уверенность.
– Обними… меня… – прошептала у холодных губ, которые от моего поцелуя словно обветрились и стали совсем красными.
– Это сон? – было ответом мне, но я сцепила снова челюсть и с глубоким выдохом ответила, посмотрев в его ошарашенные, испуганные глаза со зрачками, которые стремительно раскручивались и открывались шире, а я начала видеть в них отражение своего лица.
И это не была старуха, это не была разбитая женщина. Там просто была я.
– Сделай это! Давай же! – прикоснулась к его щеке и спираль в песчаных часах снова начала скручивать мои чувства, но я опять сделала глубокий вдох и надрывно прошептала сквозь слёзы:
– Прости мне.
– Это навредит тебе, давай просто будем делать то, что сказал твой доктор? – он все таки не выдержал и повернув лицо начал целовать мою руку, а потом и пальцы. Стал смотреть и наблюдать, буквально поедая глазами мою реакцию на эти движения.
А она была слишком яркой. Мой взгляд застыл на его губах, которые нежно вели по моей коже и продолжали мягко целовать, подпитывая тугой узел страха в груди, и лёгкий, но уже дразнящий жаром, комок спазмов внизу.
" – Стас? Ну не нужно, это щекотно!" – одна картина, словно взаимозаменяла другую, как двадцать пятый кадр, врывалась и портила всё.
Лицо с пронзительными зелёными глазами, высокий лоб и квадратный "тяжёлый" подбородок. Все это стояло передо мной сейчас как помехи на экране телевизора, а сердце колотилось, будто у меня их десяток в груди.
– Милая? – Хан застыл и увидев, что я впала в состояние апатии встряхнул меня, и опять попытался убрать руки.
"Нет! Я должна положить этому конец!"
Поэтому привстала и обхватила его шею руками, снова накрывая уже ставшие горячими губы своими. Я наплевала на дрожь и отголоски крика, который застыл у меня в горле. Всё на чем сосредоточилась – это его дыхание и его запах. Его руки и его тепло. Его тело и его губы, которые наконец ответили мне и я ахнула, когда ладони парня схватили меня под ягодицы и я оказалась сидящей на столешнице. Нежно сжали кожу сквозь ткань, а Хан гулко втянул воздух через нос.
– Я не остановлюсь, Лика! – он оторвался от меня и с жадностью провел губами по моей правой щеке.
Страх и нежность. Ужас и ласка. Ненависть и любовь. Всё смешалось воедино, и оба лица соединились в одно, чтобы песок осыпался и унес иллюзию с того, которое было настоящим. Очистил и показал мне реальность.
– Значит не останавливайся, нэ саран! – я обхватила его бедра ногами, и меня тут же мягко опрокинули на стол спиной. Резко расстегнули рубашку, и я утонула в той части часов, которая была лишена песка и глупых миражей сотканных из страха.
Хан с силой, но нежно плавил мою кожу своими губами, не пропускал ни сантиметра, и когда добрался до белья, я услышала то, что с недавних пор стало для меня катализатором грязных желаний.
– Твою мать, это божественно! – он с силой провел руками вдоль кожи моей талии, и начал языком облизывать грудь над кромкой лифа.
Язык стали сменять губы, а потом и мягкие укусы, пока обе его руки гладили мои ноги, которые до сих пор были в джинсах. Но Хану было плевать, а мне стало не до этого, когда я с силой притянула руками его лицо ближе, а лиф исчез как и моя рубашка.
– Теперь я знаю, что делать, когда я захочу опять трахнуть свою госпожу на кухонном столе, – Хан внезапно поднялся, и ощущения исчезли, а я опять начала дрожать.
– Лика?
– Продолжай, – с силой сглотнула комок в горле, и незаметно сжала левую руку в кулак под собой, – Ты остановился на слове "трахнуть" и "госпожа"! И тут я должна признать, что твой грязный рот мне очень нравиться! Он хорошо возбуждает!
– Показать тебе, что он ещё умеет? – яркая вспышка из множества покалываний разлилась по позвоночнику, лишь от этих слов, а я замолчала и прикусила язык.
Но притянула его ногами ближе к себе, и сжала кулак сильнее, сосредоточившись лишь на том, как ногти впиваются в кожу ладони, и на ощущении кайфа от того, как мне нравилось его тело. Хан снял футболку, и бросил её на стол, провел нежно руками по моим ногам, пока я давила вскрик и слезы, которые ему нельзя слышать и видеть сейчас, иначе всё закончиться и мы не переступим через это.
Хан плавно и дразняще провел пальцами нал кромкой застёжки моих джинс и поднял на меня взгляд. Уловил блеск и то как я закусила губы, чтобы только потом расстегнуть застёжку, и с силой стянуть джинсы, откинув их сверху на свою футболку.
– Я хочу чтобы ты мне пообещала кое что, Лика!
Смотрю, как он медленно раздвигает мои колени, и застывает взглядом на том что видит перед собой. Становится между моими бедрами и тонкие мужские пальцы начинают расстёгивать ремень. Мышцы пресса напрягаться, перекатываются, а я смотрю на эту игру кожи при солнечном свете, пока Хан медленно достает свой ремень из петель, и кладет его рядом с моей рукой. Опускается надо мной и гладя лицо, шепчет:
– Если ты испугаешься, то тут же завяжешь мне руки, потому что я собираюсь очень медленно и сладко насадить тебя на свой член, а моя госпожа этого не любит, когда мои ручонки свободны.
Я начинаю смеяться и замечаю блеск в его глазах. Он ленивый, как и взгляд который начинает блуждать по моему обнажённому телу, спускаться все ниже, а потом так же медленно возвращаться обратно, пока я сдерживаю свои песчаные часы и два мира в тонком проёме между их стеклом. А следом отпускаю ощущение страха совсем, и смотрю только на то, как он расстёгивает свои джинсы и опускает из вниз, спокойно следя за тем, как я с жадностью наблюдаю за его действиями. Смотрю на его руку, которая проводит по моей плоти, и подпись телом за этим движением, чтобы спустя секунду резко задохнуться от стона, когда пальцы Хана мягко и медленно проникают в меня, начав нежно, но силой двигаться.
– Закрой глазки, милая, – и я подчиняюсь, а потом вскрикиваю от того, как его зубы мягко смыкаются на моем клиторе, а язык слизывает влагу с моей плоти.
Одно ощущение волн жара сменяется другим более горячим. Ритм становится быстрым, и когда я кончаю, лишившись опоры в теле и дрожа не от страха, а от наслаждения, его губы плавно и глубоко втягивают нежную кожу в рот, и меня накрывает сильный отголосок удовольствия.
Кулак размыкается сам, а по моей щеке, вниз к виску, на выдохе, и в момент когда моё тело прогибается от его ласки, бежит горячая дорожка. Она незаметно прячется в волосах, которые покрылись потом от того, насколько горит моё тело.
Резкий порыв воздуха и я открываю глаза, чтобы опять увидеть свое отражение в его зеркалах. И словно по издевке кого-то свыше, Хан это и произносит:
– Твои глаза похожи на зеркала, Лика! Именно они свели такого дегенерата с ума! – он закусывает губу и прищуриваясь медленно наполняет меня собой.
Плавно, нежно и с особой лаской, двигается и смотрит только на меня, на моё лицо, которое гладить его ладонь. И конечно Хан замечает слёзы. Видит и понимает, чего мне стоил этот шаг. Наверное именно это заставляет его прижаться лбом к моему и просто дышать в такт и вместе. Одним воздухом и сквозь обоюдные стоны.
Следовать за желанием тела, чтобы любить душу.
