Текст книги "Never Let You Down (СИ)"

Автор книги: Кристина Кошелева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

– Элис, ты чего тут стоишь?

Голос Паркера заставил девушку оглянуться, и она, резко, взмахнув копной светлых, завитых волос, с горечью взглянула ему в глаза. Питер выглядел точно так же, как и в начале этого вечера – с развязанным галстуком-бабочкой, расстегнутым пиджаком, в руках у него был красный картонный стакан с колой. Элис расстроенно хмыкнула и, чтобы не расстроиться, решила запить свою горечь сладким, вредным напитком, от которого её отучали все Мстители, ещё тогда, когда были командой. Она вырвала из рук Питера стакан и отпила немного. Кола была теплой, из-за чего и немного горькой. Но от напитка полегчало, даже не смотря на испорченный вкус.

– Всё хорошо, – лжет она сама себе в который раз. Она всем так лжет. И друзьям, и близким, и знакомым, и незнакомым. Для всех у неё заготовлена одна ложь, которую она словно пулей выпускает из себя каждый раз, когда ей адски больно. И эту ложь до сих пор никто, кроме Локи, не мог распознать. С его же слов, он чувствовал её ложь на кончиках пальцев. И Локи, и Элис, понимали, что любовь, это, в первую очередь, честность. Но понимание проблемы – не окончательное её решение. Элис боролась с эти единственным видом лжи, который, словно паразит, жил в ней и зависел от неё. Но успехов так и не добилась. Досадно, – Просто жду кое-кого, а так… Всё хорошо.

Сейчас и Питер понял, что не всё хорошо. Дрожь в голосе слишком выдавала её. И трясущиеся руки, которыми она впихнула ему стакан обратно, тоже. И мокрые глаза тоже беспощадно раскрывали её боль и потерянность, как раскрывается цветок ликориса – постепенно, наливаясь силами и соком, которым уже хорошо попировала её печаль, и к концу, превращаясь в изящный, тонкий, но одинокий плод, который выходит их её глаз горькими, едва заметными, но столь обжигающими замерзшие щеки (Локи бы зацеловал их и они были бы согреты в его ладонях), слезами.

Элис редко позволяла себе слезы на людях. Сейчас же, кажется, чаша переполнилась.

– Боже, просто уйди… Оставь меня, Паркер. Иди куда подальше… Оставь меня.

Главным отличием Питера от остальных её одноклассников в том, что он никогда не навязывал свою помощь ей. Он знал, что ей не нужна поддержка, если она сама не просит. Чаще всего, Элис не стеснялась говорить «обними меня» или «помоги мне». Когда она просила уйти, значит, нужно было уйти – и это было бы для неё лучше всяких лицемерных объятий и глупых слов поддержки, о которых человек через час забудет, даже не спросив, как она себя чувствует. Это было ей противно. Очень противно.

Питер таки и удалился. Элис осталась одна. Опять. Снова. Как и всегда. Самый близкий к ней человек, которого она видела чаще Стива, который понимал её с полуслова, который любил её ядреный запах лимона, которого любит её пёс, просто так взял и оставил её, на празднике одиночества и чужого счастья. И перед ним она сейчас унижается, выплакивая те слезы, что текут, кажется, не из глаз, а прямиком из сердца? Локи ведь всегда считал, что она не стоит чьих-то слез, что она – алмаз среди горстки камней, и если камни её поскребут, он раскрошит их. Видимо, она, всё-таки, никакой не алмаз, как он считал…

Она нашла в себе силы встать, отряхнуться, зайти в этот чертов зал, протанцевать всю ночь напролет с одноклассником, имя которого она даже не запомнила. Она нашла в себе силы без боли в грудной клетке и аритмии выпить бокал плохого шампанского под ту самую песню Ланы Дель Рей, в которой пелось про вопросы, которыми задается женщина, влюбленная в своего мужчину, она спрашивает, будет ли он любить её, когда она состарится, будет ли он рядом с ней, когда она утратит всё, и у неё останется только истерзанное сердце… Элис часто спрашивала это у Локи. Как странно то, что это стало их песней. Будто кто-то, ставивший музыку на радио, знал, что именно под эту песню с минуты на минуту случится что-то, что будет хорошо описывать, происходящее в песне… Человек влюбится в бога. Бог влюбится в человека. Смирится с тем, что когда-то один утратит другого. Что это всё не бесконечная сказка со счастливым концом… Но разве должен конец приходить так быстро?

Элис нашла в себе силы принять, что это не конец. Что она увидит его, ещё хотя бы раз. И если он не смог прийти к ней, значит, точно был занят чем-то чертовски важным…

Но найдет ли Элис силы принять то, что больше ей никогда не удастся его обнять?

========== ashes ==========

Стив сидел, закрыв лицо руками и зарывшись кончиками пальцев в волосы. Черт возьми, в который раз он теряет то, чем дорожит больше всего? Какой это по счету раз, когда он оказался жалким, бесполезным кретином? Сейчас он вспоминал те времена, когда его называли героем, делали из него циркового клоуна, когда он в первый и в последний раз действительно помог тому, кого любит, кого ценит, кто занимает поистине важнейшее место в его жизни, в его сердце. Это был последний день, когда он был счастлив в том веке. А в этом веке он был счастлив в последний раз тогда, когда приютил Элис, брошенную, одинокую, опустевшую и очерствевшую, дал ей дом, постарался стать отцом, помочь найти друзей… Он никого не сберег. Никого.

Вдруг Стив почувствовал в кармане брюк что-то плоское и мягкое. Он полез туда рукой – и как оказалось, зря. В кармане лежала фотография Барнса – та, что он вытащил из дела №17. А к ней, ржавой скрепкой была прикреплена фотография Элис, сложенная вчетверо. Стив любил это фото – она сидела за столиком в кафе, чуть наклонив корпус, в легкой голубой кофте, под которой была белая майка с эмблемой Щ.И.Та. Элис улыбалась, сжимая в руках коктейль «радужный единорог», в солнечном свете были видны её веснушки, которые к лету становились яркими, почти красными. Когда на душе становилось слишком дурно, ком в горле не просто не давал дышать, а даже ломал шею, ему просто стоило вспомнить, что когда бы он ни жил – всегда будет человек, ради которого он должен сражаться.

– Мистер Роджерс, ваша дочь очнулась.

Стив поднял голову и посмотрел на вакандского врача, так бесцеремонно ворвавшегося в его комнату, без стука, без предупреждения, даже без звука шагов по холодным коридорам. Стиву хотелось побыть одному. Со своими мыслями наедине. Без звуков взрывов и войны. Впервые за несколько лет. Но, видимо, не вышло.

– Я подойду чуть позже. Спасибо…

И врач ушел.

Девушка с тяжестью открыла глаза и почувствовала, как сильно давит на неё кислородная маска. В глазах всё выглядело как пёстрый набор красок – она не могла ничего четко разглядеть. Через несколько секунд она промычала, почувствовав насколько сильно болят переломы, как режут внутренние органы сломанные ребра, какие глубокие на её теле царапины, как туго зашиты все раны, как занозы впиваются в тело. Элис тяжело вздохнула и повернула голову на Тора, что сидел справа от неё.

– Очнулась?

– Да…

Знакомые голоса будто усмирили её неконтролируемую и режущую боль во всем теле. Это были Тор и Наташа. Теплую руку Нат Элис ощутила на лбу и тут же спокойно выдохнула. Ей почему-то вспомнилось, как в далеком детстве она заболела гриппом и мать так же сидела у её изголовья, перебирая волосы и что-то умиротворенно шепча. В сердце зародилась какая-то тревога, тоска. Воспоминания начали медленно возвращать её в себя, точно так же как и приглушать боль. Вспомнилось, как она пробила своим телом три дерева (или куста?), как ударила Таноса ножом в руку, как его рука сжала её шею… И сразу после этого шею будто что-то придавило. Следы от удушья. Ей вспомнился и крик Ванды, которая едва держалась на руках и смотрела на неё тяжелыми и блестящими глазами:

– Элис, нет!!! Прекрати, неугомонная ты девчонка!!!

Элис выдохнула, и кислородная маска ещё сильнее задавила на лицо. Романофф поправила ей мокрые и грязные волосы пальцами, наклонилась к ней и сняла её. Роджерс вдохнула воздух с привкусом спирта, земли и каких-то цветов.

– Где папа?.. – хрипло сказала Элис, повернув голову на Наташу.

– Здесь, малышка, – тихо ответила Нат, поправляя ей волосы, – Его позвать?

Элис кивнула, Наташа встала со стула, и чуть прихрамывая вышла из палаты. Роджерс начала вспоминать что-то, что было до того, как она потеряла сознание. Она помнит, как черные крылья её костюма разорвались в клочья. Как её руки испачкались по локоть в крови неизвестных ей существ. Как лицо накрыло волной пыли, как она покатилась вниз по какому-то склону, защищая Ванду и пытаясь залатать её раны хоть какими-то бинтами, что у неё были. Но между этим что-то было… Что-то важное, что разбило её и заставило сойти с ума. Это был какой-то бред, какая-то небылица.

– Тор… – начала Роджерс, держа рот чуть приоткрытым, чтоб было легче дышать, – Где Локи?

Одинсон тяжело вздыхает и молчит, тая надежду, что ответ на свой вопрос она вспомнит сама. Бог аккуратно берет её за руку, вкладывает туда что-то маленькое и холодное, а потом осторожно сжимает в кулачек. Ещё несколько секунд, перед тем как здоровая рука Элис разжимается у неё перед лицом, и в ней блестит тоненькое золотое кольцо, Тор отвечает ей:

– Последняя его просьба… – с мерзкой тяжестью в голосе говорит он. В душе Роджерс что-то сжалось, она зажмурилась и начала плакать. Она прижала кольцо к груди, стиснула зубы и взглянув на Тора, проскулила:

– Он же обещал выжить… Почему… Почему не выжил?.. – девушка нахмурилась и посмотрела на Тора таким взглядом, будто просит снисхождения, помощи, будто надеется, что это глупая шутка, просто шутка. Но взгляд Одинсона был наполнен такой скорбью, такой озлобленностью и болью, что выдавал его с потрохами – не шутка это. Не глупый розыгрыш. Не идиотизм и далеко не ложь.

– Я не знаю… – через зубы цедит Тор, опуская голову, – Прости, что так жестоко…

Элис смотрит на него глазами полными ненависти и боли. В голове заело отрицание, непрерывное «нет», которое с каждым разом становилось все громче и громче, доходя до крика и визга. Девушка зажмурилась в попытках подавить внутренний голос, и поняла, что единственное, что может её успокоить – это кольцо, что она сжимала в руке. Она принялась его рассматривать, и вроде даже помогло. Золотое, аккуратное, совсем легкое и теплое, стало последним, что напоминало о Локи, тем, что он успел оставить после себя. Элис прищурилась, нащупав на внутренней стороне кольца какие-то буквы. Прочитав, что там было написано, она взвыла и стиснула зубы, расплываясь в какой-то нервной улыбке.

«Солнцу, воссиявшему надо мной»

Роджерс осторожно надела кольцо на указательный палец. Оно было ей как раз, выглядело аккуратно, и не смотря на металлический привычный холод согревало будто изнутри. Давало какую-то надежду, окутывало теплом, будто сам Лафейсон обнимал её, прятал за своей спиной, будто дышал ей в кожу, но… Это был всего лишь посмертный подарок. Последнее его признание в том, как сильно он её любит, слова о том, что она значит для него. Других уже не будет, это – точка. Конечная станция.

Бог поднялся со стула и вышел из палаты. Сразу после него туда зашел Стив – уставший, замученный, растрепанный, с разбитой бровью и грязью в волосах. Элис давно не видела отца. Ей было стыдно, что она плачет перед ним. Стало стыдно и из-за явного отсутствия головы на плечах – полезть на безумного титана с подаренным ножом, который к тому же и утерялся после попытки нападения, поступок явно не умного человека. Папа бы никогда такому не научил, никогда такого не одобрил и не простил бы такой глупости.

– Принцесса, ты как?.. – спросил Стив, присаживаясь на угол койки.

– Легче… – солгала девушка, опуская глаза, – Как Баки?

Мужчина опустил голову, сминая в руке фотографии. Он знал, что она сблизилась с Зимним Солдатом. Знал, что друг его детства стал ей вторым отцом и наставником, знал, всё прекрасно знал… Как и то, что правда разобьет ей сердце. Но как солгать человеку, который на дух не переносит ложь, для которого он станет предателем, если что-то перековеркает?

– Он растворился, – шепотом и едва разборчиво проговорил Стив. Он взглянул на свои руки и заметил, что на них, будто порохом осела пыль, которая некогда была Баки Барнсом. В отличие от пороха её не хотелось смыть с себя поскорее. Хотелось, чтобы она ещё немного побыла на руках. Совсем чуть-чуть. До утра.

– В… в смысле? – Элис чуть приподнялась, ощутив, как резко в глаза ударило горечью и жаром. Слезы подступали и она не могла их сдерживать. Только оправившись от одной дурной новости, к ней со спины подбиралась другая, – А Ванда?..

– Растворилась над телом Вижна, – стиснул зубы Роджерс.

Элис откровенно рыдала, стоя на локтях и смотря на обреченный вид папы.

– Питер?.. – в голове всплыла ужасающая картина того, как Питер целует ЭмДжей и рассыпается в пепел прямо у неё на глазах. У них должно было быть свидание после экскурсии, и Мишель надеялась наконец-то его поцеловать.

– Пропал… – капитан сплел свои руки в замок и сжал их так сильно, что они хрустнули, – Скорее всего, тоже растворился…

Элис сглотнула и легла обратно на подушку, сжав здоровой рукой простыню. Это громкое, сражающее её сознание «нет» вновь зазвучало в голове каким-то похоронным маршем. В голове проскользнула дурацкая мысль:

– «Может, я проклята?» – задумалась Элис, прикусывая язык и затыкая в себе подбежавшую как раз кстати истерику. Надо держать себя под контролем, чтобы не превратить себя в мешок с костями.

– Их же… есть способ вернуть, да?

– Должен быть, но… Его не один день искать.

Элис вздохнула и заплакала. Таки сорвалась. Стив вытер с её щеки слезы и погладил по щеке.

– Брюс хочет тебе кое-что передать.

Элис вздохнула и кивнула. Схватилась за шею отца и тот усадил её в кресло, чтобы отвезти к Бенеру. Дверь открылась. Прямо перед ней сидел Тор, держась за голову и проклиная всё вокруг. Его костяшки был чуть розовые, а за стеной позади него была вмятина. Было понятно, на чем он сгонял гнев, раз на Таносе не получилось. Чуть дальше него, на скамейке напротив, лежала Нат, держась за солнечное сплетение и стискивая зубы. На полу расположился Ракета, рассматривающий ветку Грута. Прямо напротив двери, за которой скрывался Брюс, сидела Окойе и смотрела в никуда, пытаясь понять, что ей делать дальше.

Стив открыл стеклянную дверь, за которой Шури и Брюс корпели над Вижном. Элис закусила губу и взглянула на Беннера. Они никогда не славились хорошими, теплыми отношениями, и если он её к себе позвал, значит, там действительно что-то важное. Оба будто не заметили Элис. Девушка тут же поникла.

– Беннер, – громким басом выдал Роджерс. Это не звучало, словно его голос, будто чей-то чужой. Мисс Роджерс вздрогнула и айкнула, схватившись за бок. Брюс повернулся в их сторону и улыбнулся, а потом махнул головой Стиву, чтоб тот уходил. Элис это заставило промерзнуть в мгновение ока – чувство одиночества словно так же, как пять лет назад, сжало её и укололо чем-то острым. Голубыми уставшими глазами она взглянула на Брюса.

– Нашел два дня назад на поле боя, – он протянул ей нож с белой переливающейся рукояткой и лезвием с серебряным отливом. Нож был холодным, скользким, немного тупым. Элис взяла его в руки и немного покрутила, а после не заметила, как из глаз вновь полились слезы. Щеки её были горящими, а слёзы – холодными, – Только не порежься им.

Элис кивнула и вспомнила, когда Локи вручил ей этот нож. Так долго и упорно от подарков она ещё не отказывалась, но… Тогда Лафейсон просто не оставил ей выбора. Это упорство, хладнокровие и равнодушие, жестокость и гнев, та злоба, что, кажется, пропитала его, оказалось лишь маской, под которой скрывался самый заботливый из тех, что Элис когда-либо знала. Самый дружелюбный, самый любящий, чуть ли не самый лучший мужчина в её жизни (после отца, конечно же). Одна лишь мысль… Одно лишь понимание того, что его нет, заставляло сердце уйти в пятки, а руки задрожать. Роджерс беззащитна. Слаба и одинока. Её сердце изорвано в клочья одним лишь сочетанием слов «Он мертв». Ей осталось всего ничего – научиться жить с этим. И это, как ни странно, но убивало её.

========== sobbing ==========

– Вот и все… Мы дома.

Элис держала в руках папину куртку, жалея, что не согласилась её надеть ещё, когда они съезжали из башни. Адский месяц, проведенный там навсегда запомнится Роджерсам – каждодневные нервные срывы, ссоры и тяжелые взгляды, что они бросали друг на друга во время собраний так быстро из памяти не выветрятся. Роджерс-младшая устала разнимать отца и Старка, вечно бросающих друг другу острые слова. Она устала от пустоты в сердце, устала от чувства отреченности, устала от того, что её ноги не чувствуют пола, а руки, кажется, превратились в жалкую пародию на руки Арнольда Шварценеггера, потому что передвигаться на инвалидной коляске без особых усилий было невозможно. Элис где-то в глубине души была уверена, что это просто кошмарный сон, сон, который скоро завершится, и она вновь увидит мир не в блеклых оттенках, а в ярких и пестрых, но… мир и вправду стал тусклым и грязным. Не только для неё и её отца.

Колеса инвалидного кресла аккуратно коснулись ковра у входа. Элис окинула прихожую взглядом – всё на тех же местах. Но все равно что-то не то. Как-то пусто. Слишком холодно. Девушка поежилась, а после повернула голову на зеркало в прихожей и поняла, что у неё огромные синяки под глазами, сальные волосы, осанка совсем испортилась, а руки, только вчера освободившиеся от гипса, выглядят как у домохозяйки, у которой началась аллергия на моющие средства. Девушка тут же отвела взгляд и отдернулась. Надо возвращаться к жизни, подстраиваться под сложившиеся обстоятельства… В который раз?

Элис прокатилась чуть дальше по квартире, потянув за собой пыльную вешалку. Девушка подскочила от грохота и шума, ворвавшегося в гробовую тишину некогда её родного дома.

– Пап, что упало?.. – гробя спину и прижимая к груди руку с кольцом, прикрывая пальцы ладонью, хрипло прошептала Роджерс-младшая, а после закашлялась и поправила волосы.

– Вешалка… – с какой-то неземной горечью пробурчал Стив, будто поднять вешалку для него было чем-то непостижимым и невозможным, будто ему действительно сто один, не недалеко за тридцать пять. Элис поежилась, а через несколько секунд ей на глаза попалась миска с кормом и едой Бакса.

– Па… – словно совсем ещё маленькая девочка изрекла она, – А Бакс… тоже.? – она не договорила, но следующее слово читалось по взгляду – «растворился». Стив ответил ей немым согласием, закрыв глаза и пару раз кивнув.

Они года три не были вместе. Три года Стив не трепал её по волосам. Три года они не пили какао с молоком и сливками по утрам, три года Роджерсы не проводили время вместе. Три. Чертовых. Года. И какова же причина их встречи? Проигрыш, поминки, поход по могилам, постоянные ругани с Тони, который, кажется, вообще забыл, кем был, чем был, выбросил свои ценности в мусорку, и стал просто раздражающим дедом, который бурчит и от которого вечно пахнет виски, который вечно галдит о «в мое время…» и который, к сожалению, действительно покрылся сединой, скорее от нервов, чем от крадущейся к нему старости.

Прошло не более месяца с того дня, как они похоронили всех, кто распылился. Чуть меньше трех недель с того дня, как тетя Мэй позвонила Элис, чтобы та успокоила её после ошарашивающей новости о смерти Питера, две недели с того момента, как Шури была коронована и заняла пост погибшего брата, почти неделя с того дня, как Тор рассказывал Элис о последних днях жизни её возлюбленного, и они оба то смеялись, то плакали, отпуская ему все грехи, каждый порез и рану – на чьем-то теле и на их сердцах.

И, наверное, где-то два часа с того момента, как Мишель написала Элис о том, что была бы не против с ней увидеться. Просто увидеться… Но у Джонс никогда и ничего не бывало «так просто». Роджерс-младшая приготовилась ко всему – от простой истерики до ядерной войны.

Утро её начиналось, как и обычно – Элис переползла с кровати на инвалидное кресло, пусть в это и не было надобности. Просто сил ходить не было. Исчез любой смысл их искать, пропало желание спать по ночам, скрывать веснушки и прятать синяки под глазами. Всё равно. Просто всё равно. Она, как всегда, катится на кухню – и, как и всегда заваривает две кружки кофе, себе – молочное латте, а ему… а он больше не придет. Не придет и все. Не обнимет её со спины, не поцелует в щеку, не скажет, что задержится у неё ещё на день… Никто этого не скажет. Этот кофе, черный эспрессо, был для никого. Элис хотелось так считать.

Где-то через час, наслушавшись оскорблений и насмотревшись на слезы прохожих, погладив и немного покормив полосатого котенка, взяв себе овсяное печенье с апельсиновым привкусом, девушка уже прибыла к месту назначения. Погода была гадская – пасмурно, серо, грязно и сыро… и это был второй месяц лета. После звонка в дверь Мишель приветливо открыла ей дверь. Элис как всегда встретил её пушистый мейн-кун по кличке Тодд, противная и вредная морда, не дающая покоя любым свободным коленям.

К удивлению, они просто смотрели фильмы. Но с самого порога Элис заметила, что в глазах Мишель читается вопрос, который, кажется, был виден намного лучше её самой, а она лежала вплотную к блондинке. Девушки молча смотрели фильм, чувствуя тяжеловесность этого вопроса, как он душит, как гробит их обеих, прямо тут, прямо сейчас, доводит до белого каления самим фактом своего существованием. Не надо было обладать эрудицией или дедукцией – этот вопрос читался в глаза всех и каждого, у кого кто-то распылился. Джонс тяжело и резко вздыхает, ставит «Ла-Ла Лэнд» на паузу, и отстраняясь от испуганной Элис, садится в позу лотоса и говорит:

– Это уже невозможно…

Роджерс растерянно опустила глаза, стиснула зубы и сплела свои руки в замок.

– Должен же быть способ их вернуть, да? – голос Мишель срывался на хрип, какой-то скрежет.

– ЭмДжей, тише… – присаживаясь и закрывая крышку ноутбука, шепчет Элис. Она не раз успокаивала людей, таких же разбитых, таких же потерянных и утративших что-то родное, как и она. У Мишель превратились в прах мама и возлюбленный, – Должен, поверь… И мы сможем… Мы же сильные, помнишь?

Она кивает, не расцепляя объятий. Элис чувствует, как её кожу через свитер царапают ногти Мишель. Боль от потери врезается в её сердце ещё сильнее, когда она смотрит, как под этим грузом ломается кто-то другой. Это ад, бесконечный круговорот, из которого не может выбраться выжившая половина вселенной.

Вернулась Элис домой поздно, заехав к папе на работу, чтобы передать ему печенье и попросить помощь в реабилитации у Наташи. Пару шагов она сегодня сделала смело – но слишком мало для того, чтобы встать на ноги. Потом она ездила в больницу. Просто для того, чтобы врачи убедились, что с ней всё хорошо и ей не нужна степень инвалидности. Ближе к закату ей захотелось посидеть на набережной. Там было холодно, пароходы ходили унылее, а вода стала мутной, волны выглядели грязными, тягостными. Картина не внушала особой радости или умиротворения, и Роджерс поехала домой, улеглась в постель, и в очередной раз расплакалась, когда ей в глаза бросилось кольцо на указательном пальце. Надпись «Солнцу, воссиявшему надо мной», кажется, уже прочно въелась в кожу.

Утром Элис обнаружила, что въелась не только она. Въелись ещё и слова Мишель в подкорку сознания. Куча вопросов атаковали её с самого утра. А если их не выйдет вернуть? Если это всё – билет в один конец? Если в этот раз не получится одолеть плохого парня, если этот крах – их пожизненное клеймо? А вдруг… а вдруг хэппи-энда действительно не будет?

За этим последовала мысль, что Баки может не вернуться. Все его обещания свозить её в Румынию, как только всё успокоится, прочесть вместе с ней лекцию в её школе, а обещания Элис научить его пользоваться интернетом и контролировать гнев, никогда не будут исполнены. Она никогда не побывает на их со Стивом свадьбе, не увидит Барнса счастливым.

А что, если Локи и вправду не выжил, и его последнее желание… и впрямь последнее? Что тогда? Очередной набор разрушенных планов, нарушенных обещаний, разбитое сердце и одиночество? Элис этого не хочет. Боится, как огня… и, в попытках отвлечься, замечает, что снова, на автомате, заварила две чашки кофе. Себе и Локи. Осознав это, Элис не чувствует, как к ней подкрадывается гнев и разочарование вместе с ним. Она смахивает вторую кружку со столешницы, та с грохотом разбивается об пол, разлетаясь белыми осколками по деревянному темному ламинату, оставляя под собой неопределенной формы пятно. Когда чашка летела, значительное количество кофе пролилось Элис на колени. Задыхаясь от надвигающейся истерики, Элис смотрит на свои колени, и тянется к полотенцу, чтобы намочить его и охладить ноги, но… падает на пол, повалив за собой часть немытой посуды и свою кружку с кофе. Она просто плачет. Плачет, понимая, сколько упущенных шансов прямо сейчас тянут её ещё ниже, и ещё ниже, и ещё ниже, на пять футов под землю, в могилу. Она прикрывает лицо руками, вытирает слезы рукавами, скулит и краснеет, её глаза уже опухли, а ноги дрожат как пятидесятиградусный мороз, в комнате стоит горький, отвратительный и осточертевший запах горького кофе. Хотелось открыть окна, но оставалось только задыхаться, задыхаться и задыхаться. До конца.

Стив пришел домой вовремя, тогда, когда Элис пыталась залезть в кресло. Он бросил куртку, быстро снял обувь, и бросился к дочери, колени которой были исколоты кусочками посуды и обожжены горячим кофе.

– Принцесса, что случилось? – с каким-то беспокойством в голосе произнес Стив, усаживая Роджерс-младшую в кресло.

– Пап… Их же можно вернуть?

Этот вопрос стоял у Стива на устах каждый день, от заката до рассвета. Он тяжело вздохнул, понимая, что не один такой. Промолчать он не мог. И ответить ложью – тоже. Мокрые и распухшие глаза дочери только сильнее выбивали его из колеи. Он никогда бы не подумал, что его может поставить в тупик вид плачущей девушки. Стив присел перед ней на корточки, взял за руки, и сказал:

– Элис… Мы пытаемся, всеми силами, правда… Но пока я не могу тебе ничего сказать… Остается только надеяться, что всё будет хорошо…

Девушка на пару секунд затихла, а потом вновь взвыла, хватаясь за руки Роджерса и сильнее сжимая их.

– Пап, вы их вернете?.. Скажи правду – да или нет, пожалуйста!!!

Её голос срывался. Стив опустил голову, и погладив её костяшки, с горечью в голосе, надеясь, что лжец из него хороший, выдавил из себя:

– Да… Да, Элис, мы сделаем всё, что в наших силах и вернем их… но не без тебя.

Девушка шмыгнула и опять закрыла лицо руками.

В тот вечер она впервые за несколько недель помылась, а Стив в который раз убедился, что он – отвратительный отец. Он не в силах вселить в свою дочь надежду на то, что наклонная выровняется и все будет, как раньше. Элис никогда не будет одна, но будет ли она с тем, кто достоин носить гордое звание её отца, или рядом с ней всегда будет тот самый, ни в чем не меняющийся Стив Грант Роджерс, потерявший друга, возлюбленного… а вдруг за ними последует и дочь?

– Пап…

– Да, милая? – поглаживая её волосы, пока сама Элис лежит у него на коленях, сказал кэп.

– Можешь… Можешь спеть колыбельную?

Мужчина улыбнулся и одобрительно кивнул, после чего шепотом запел то, что ей обычно пел Баки…

========== will be loved ==========

Коридоры казались бесконечными, невыносимой длины, всё более узкими с каждым шагом, а то, как гремели стены, казалось, невозможно было не слышать – хотя бежавшие в сторону выхода агенты так не считали. Они скрывались за спиной, всё сильнее давя и давя на Элис, что неслась по этим коридорам с целью увидеть того, кого больше и не мечтала увидеть. Но Тони и Стив разрешили ей. Напоследок, так сказать. Раз уже всё равно.

Она чуть было не пронеслась мимо той камеры, в которой он, привязанный к стулу, в наручниках и наморднике, сидел и смотрел в никуда. Он был поникшим. Разбитым. Сердце Элис трепетало, руки затряслись, а мысли, казалось, покрылись коркой льда и застыли, но в то же время метались от ненависти и желания добить, до любви и прощения, которое она и так ему уже давно дала, можно сказать, подтолкнула всех вокруг отпустить ему грехи, даже его самого… Через пару секунд раздумий, они превратились в острое и стойкое «мне надо идти к нему».

Локи чуть дернулся, когда увидел, как белобрысая девушка в черном костюме заходит в камеру. Скорее от неожиданности, чем от страха. Он даже не поднял взгляд. Просто моргнул и нахмурился, сильнее вжимаясь в стул, к которому был прикован. Мисс Роджерс бы никогда в жизни не поверила, что он так просто позволит себя сковать, так покорно будет сидеть на стуле и смотреть куда-то в пол, даже не пытаясь вырваться или бросить в сторону вошедшего какую-нибудь колкую фразу. Видимо, настолько уж вымотал его прошедший день. А кого бы нет? Даже Элис, уставшая, измученная и сама глубоко раненая вскрывшейся правдой, словно на заклание, шла к нему навстречу, боясь поднять глаза.

Холодный и уставший взгляд Лафейсона устремился прямо на девушку. Она немного вздрогнула. Как же давно Роджерс не смотрела ему в глаза… Год прошел с их последней встречи? Или, может, полтора? А если два? А вдруг десять лет? А может быть, это жуткое прощание под прицелами пулеметов и огромными мужчинами из остатков ЩИТа было только вчера, и только вчера он обещал ей вернуться, не смотря ни на что, прийти на её выпускной, научить её танцевать и прочитать вместе действительно интересную и необычную книгу? Эти события вспоминались ей, словно врезаясь тупыми ножами в грудину и расковыривая все, что внутри. Дрожащими руками, холодными от перчаток костюма, она берет его лицо в руки, и вовсе не удивлена тому, что сначала Локи сопротивлялся. Любая его привычка, любая посадка, а тем более сейчас… Словно латала раны от воспоминаний. Элис немного усмехнулась, легко потерла его щеки и не контролируя себя, пустила слезу, едва заметную, теплую, позволила этой эмоциональной реке пролиться из её глаза.

– Локи, – начинает она, будто собираясь сказать что-то серьезное, но поймав в ответ удивленный и раздраженный взгляд трикстера, упирается лбом ему в лоб – так медленно, мягко, будто невзначай, и обнимает его за очевидно болящую после гнева Халка шею, улыбается и плачет, – Боже, как я скучала…

Лицо мужчины пропитано неприязнью и раздраженностью, но Роджерс была готова поклясться, что где-то там, внутри, он ощущал тепло, тепло, что дает каждому живому существу его родственная душа, его человек. И это было правдой. И Локи бы её тоже не отрицал.

– Ты сейчас в шоке, так? – целуя его в лоб, приговаривает Элис, – Прости, не хочу пугать. Не надо меня бояться. Я не сделаю плохо, – она присела на колени перед ним, погладив сбитые костяшки и из последних сил поднимающуюся и опускающуюся от дыхания грудь. В её глазах четко читалась тоска вперемешку с теплом. Она положила голову ему на колени, – Я же знаю, что ты не со зла… Ты это от потерянности, я ведь… я всё о тебе знаю.