Текст книги "Never Let You Down (СИ)"

Автор книги: Кристина Кошелева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

На поминках по асгардским традициям всегда должен быть галдеж и раздолье, реки пива и бесконечное веселье. Локи не понимал этих традиций, и, быть может, их не понимали все оставшиеся на поминки люди и асы – они молчали, лишь изредка слышались тихие всхлипы и перебрасывания фразами. Принц смотрел на это, сидя за столом и болтая белым вином в бокале, чувствуя, как легкие словно что-то рвет и мнет, не давая вздохнуть. Он чувствовал, как умирает, но не он, а его сердце, которое Элис Роджерс давным-давно сделала своим, безжалостно украв прямо из грудины. Локи понимал, что оно бьется как-то отдаленно, словно не в нем, и понимал, что вместе с Элис в эту ночь окончательно умер и он. Поставив на стол бокал, он окинул взглядом всех, кто сидел напротив – Стива и Баки склонив головы пытались засунуть хоть кусок себе в горло, сделать хоть глоток, на Ванду Максимофф, что старалась отвлечься от нагнетающей тишины, магией толкая свисающие с люстры хрустальные бусы, что звонко бились друг о друга, так и напоминая всем, кто сидит под ней, смех Элис – такой же звонкий и чистый, громкий и искренний.

Спрятав лицо под ладонями, Кэрри делает глубокий вдох, запрокидывает голову и болезненно кашляет, словно задыхаясь, и ни Локи, ни Тора, ни Виктора это не заботит – погрязшие в смертельно тихом зале, они были бы не против того, чтобы кто-то хоть слово проронил, что-то сказал, засмеялся или закашлял. Девушка складывается и кашляет себе в колени, и когда наконец делает вздох, то извиняется за то, что нарушила тишину, не замечая, что все умоляюще смотрят на неё: «скажи что-нибудь, пока мы все не сошли с ума от несправедливости и боли, что рвет наши души именно сейчас».

На улице вновь завыли ветра и закаркали неугомонные вороны, и началось то как-то резко, громко, хотя, обычно, буря собирается долго, ближе к утру, как это было в день её смерти. Локи поднял голову и взглянул на окно – огромные хлопья снега летели на ветру, как звездная пыль устремлялась в небо сегодня ночью. Украшая алый рассвет, что будто кровь окутывал дворец. Тор приподнялся, вместе с ним и другие гости, которых тут же начала успокаивать Брунгильда, и надо признать, не помогало. Двери распахнулись, и вместе с темным, угловатым и аккуратным женским силуэтом, во дворец проникли сугробы и стужа.

Кэрри вырвалась из-за стола и тут же поняла, кто решил заявиться на мамины похороны. Стиснув зубы, толкая всех, кто являлся преградой, она вырвалась поближе к гостю. Она не могла сдержать гнева, пусть и Виктор учил об обратном – сжав кулаки, принцесса неслась на сестру, желая преподать ей урок.

– На кой-черт ты пожаловала? Тебе же плевать на неё! Всегда было плевать! – громко начала будущая королева, стуча обувью по полу, смотря прямо в красные глаза сестры, – Ты хочешь, чтобы тебя жалели, да? – с каждым словом кожа Фриды, что пряталась под железным, словно доспехи, одеянием, становилась белой. Локи отметил – она точная копия матери, – Ты никогда её не любила… Сбежала, когда она нуждалась в тебе. Мы нуждались в тебе! – воскликнула Кэрри, отмахиваясь руками от отца и дяди, что изо всех сил старались поубавить её пыл. Бесполезно.

Локисдоттир-старшая повела челюстью и опустила глаза, приготовившись дальше слушать, как ей показалось, бредни сестры.

– Ты – монстр, Фрида. Она не хотела видеть тебя на своих похоронах. Ей не нужны эти твои лживые слезы, маскарад… Они никому не нужны. Как и ты. Поэтому ты и ушла – осознав свою ущербность, решила присоединиться к таким же ущербным…

– Замолчи! – вставила наконец Фрида, хватая её руками за лицо, чтобы хоть немного успокоить, – Замолчи, Кэрри! Тебя никогда это не волновало, так чего ж разглагольствуешь, тем более сейчас?! Не рассуждай о том, что она хотела и не хотела, ладно? – королева выдохнула, спокойно взглянула на сестру и убрала от неё свои руки, – Вы и так от меня отказались. Так просто, ни разу не навестив и ни разу не назначив встречу. Я сама по себе. Вы мне не семья, – резкость слов Фриды ранила Лафейона в самое сердце, и он не сдержался:

– Фрида, ты не…

– Тогда уходи, – рыкнула Кэрри, – Асгард тебе не дом.

– Кэрри! – окликнул её отец, зажимая рот, чтобы она не наговорила глупостей, – Фрида, ты не лжешь? Мы правда тебе не семья?

– Извини, пап, – вздыхает она, – Я всегда была одна. Отличалась от всех и всем: тем, кого люблю, как выгляжу, как думаю… Я, быть может, и люблю вас, но на вас я не похожа. Поэтому… так, – выдохнула девушка, – В случае, если вы не убережете себя, свой дом, и мне действительно будет некуда вернуться, я прибью всех, кто будет против. Меня не держит мое имя. Дети Имира всегда отличались мстительностью и злобой – именно это я всегда давила в себе, но сейчас… У меня нет причин это делать. Если надо будет – отстою ещё один трон, асгардский. Ценой жизни любого из вас. Я не позволю уничтожать место, где я родилась, где была счастлива моя мать, ценой какого-то жалкого мирного договора с людьми, что ниже вас и нас на тысячи рангов.

– Но, Фрида, – сказал Тор, – Твоя мать – тоже мидгардка.

– Она была в тысячи раз мудрее всех асов, когда-либо живших на земле. Она единственная такая. И её же убили мидгардцы. Я не права, дядя?

Тор замолчал, отпуская Кэрри, а Локи смотрел на дочерей, словно это какая-то непереносимая пытка.

– Объявляешь мне войну? – спросила Кэрри.

– Да, я объявляю тебе войну. Пока Асгард стоит на защите Мидгарда, он будет медленно чахнуть. А с тобой и вовсе падет.

Брюнетка рявкнула что-то нечленораздельное вслед сестре, когда та уходила, так и не попрощавшись с матерью. Она чувствовала – в ней живет намного большая часть матери, чем всем кажется. И Фрида обязана её сберечь от чужих глаз, как самое ценное, что у неё только есть. А ценнее и ничего нет.

7 лет спустя

Не в первый раз, и очевидно, не в последний, Локи убеждается, что боль от потери может быть только мучительной, и никогда от чьей-то смерти никому не становится хорошо и свободно на душе. Они с Элис не засыпают вместе уже много лет. Они с Элис не разговаривают уже несколько лет. Они с Элис не смотрели друг другу в глаза, не чувствуют тепло собственных тел уже несколько лет. Он не чувствует от неё запах лимона и мяты, он не чувствует, что её нет рядом. Бывает так, что он засидится допоздна за бумагами, а со спины словно обнимает что-то теплое, словно её руки скользят по его чистой коже, согревают вечно ледяное сердце. Локи научился жить без неё, смирился как-то, но в то же время он не чувствует себя живым без неё, и решает считать, что в тот же рассвет, вместе с ней умерла и его душа.

Тяжело вздыхая и кашляя, он разминает шею, нависает над листочком и чашкой чая, чуть жмурится, вчитываясь в текст, и замирает, сминая бумагу и выбрасывая её в гору таких же бумаг, бессмысленных любовных писем, которыми он обменивался с Элис, когда она жила у Фьюри – он просовывал конверт ей по окно, осторожно, а она тут же забирала его, читала письмо, прижимала к груди и писала ответ, быстро, но красиво, будто писала от самого сердца – она была левшой, а значит, и левая рука была ближе к сердцу, нежели правая, и, быть может, они все писались от самого сердца. Эти письма, что он хранил многие годы, сейчас он выбрасывает – безжалостно и беспощадно, калеча себя самого, разделяя свои от её, чтобы свои отнести ей на могилу завтра утром. Пустая могила стоит рядом с могилами её родителей, сестер и брата, где нет места асгардцам, Локи и его дочерям. Стив настоял на том, что хотя бы после смерти она должна быть рядом с ними, и принц, переступая через свой эгоизм, позволил Роджерсам поставить памятник там, где им хотелось.

Если бы Локи что-то решал, он бы поставил памятник там, где они любили смотреть на звезды – на самом краю огромной зеленой поляны, с которой открывался тихий и умиротворяющий вид на море, с которого каждую ночь всё звездное небо было, словно на ладони. Он бы приходил к ней, садился напротив, и они бы вместе смотрели на звезды.

Собрав все свои письма, мысленно готовя себя к тяжелому разговору, Локи перевязывает конверты с письмами красной лентой, бережно заворачивает их в то платье, которое он подарил ей в ту ночь, что они смотрели на воду, и прячет куда подальше, чтобы ни Тор, ни Кэрри, ни кто-то еще, не догадался о его визите. К ней на могилу он всегда ходит в одиночестве.

Замок трясется, и Локи едва не падает – скорее всего, что-то врезалось в защитный купол, и ударной волной пошатнуло дворец. Мужчина поправляет рубашку, и осторожно выходит из дворца, проверить, что произошло. Он неспешно бредет по пустым залам, босиком, чувствуя каждую пылинку и камешек под ногами, и слышит хруст – с полотка что-то посыпалось. Он задирает голову и видит, как хрустальная люстра дребезжит и трещит. Через мгновение она падает и разбивается, с грохотом, разлетаясь на мелкие кусочки. На звуки прибегает Кэрри, за ней – Тор и Брунгильда. Локи прикрывается руками от прыгающих по полу разбитых осколков хрусталя.

– Что происходит? – встревоженно спрашивает Брунгильда, подходя к разбитой люстре.

– Да черт его знает! – кричит Локи, – Надо убираться отсюда!

Кэрри поджимает губы и берет отца под руку:

– У тебя бровь разбита…

– Кэрри, плевать! Уходим! – истерично кричит Локи, пытаясь вытянуть всех троих ко входу. За ними рушится и весь дворец – Асгард вновь и вновь превращается в руины, и кажется, он никогда не прекратит отстраиваться заново, и это какая-то откровенная насмешка судьбы – асы не могут жить спокойно, каждые несколько лет рассыпаясь и собираясь по кусочкам.

Неразбериха заставила вес Асгард закричать и заорать, словно всех режут, и кажется, так оно и было – осколки дворца, что принимал на себя снаряды, разлетались везде, заставляя купол светиться, и рикошетом отскакивая от него, непременно попадали кому-то в голову. Угроза была велика, её некогда было останавливать. Стратегия сейчас была только одна – бежать. Спасаться любой ценой. Но Локи, кажется, этого не слышал, и блистал тем, чему его научила Элис и тем, что когда-то Один считал главной слабостью любого правителя – милосердие. Хватая каждого упавшего ребенка, и бережно вручая его в руки родителю.

Рано или поздно любого правителя губит его милосердие, даже если её в нем всего капля, и эта мысль стала словно толчком прочь для Локи – он отошел подальше от шума, взглянул в ту сторону, где скрипело что-то массивное и тяжелое, и, приготовившись перехватить это магией, не успел понять, что не совладает с падающей прямо на него бетонной колонной. Обернувшись, он ощутил тяжелый удар, а после видел лишь тьму и чувствовал лишь адскую, ни с чем не сравнимую, боль. На миг его голову озарила одна мысль – страшно умирать в одиночестве.

***

Нет на планете города холоднее, чем Лондон, а Александра Старк уверена в этом. Во Франции всегда тепло, потому что на каждой улице есть пекарня, и круассаны готовятся днем и ночью. В Германии жаркий и тяжелый для её легких воздух, потому что когда дышишь в больнице, спирт и хлор въедаются глубоко в них, и машинные выхлопы превращаются в невыносимую ношу, которую из себя никуда не денешь. В лондонских лечебницах Алекс никогда не лежала, и делать выводы не могла – поэтому этот холод был как-то по-особенному ей дорог и необъяснимо ценим. С Лондоном её мало что связывает в степени откровений – никто здесь не видел её с ужасающими синяками под глазами, жирными волосами и пижаме. В последний раз она была тут в тот год, когда Томас Максимофф переборол истерическое расстройство, а ей диагностировали алкоголизм. И вот, она вернулась сюда, ни слова никому не сказав – ни матери, с которой отношения становились хуже с каждым годом, ни своему телохранителю, никому, совсем никому.

Вглядываясь в карту на запястье, она поправляет ярко-рыжие локоны, и идет против ветра, направляясь к гостинице, волоча за собой красный почти пустой чемодан. Она хмурится, когда обнаруживает, что связь не работает, и раздраженно опускает запястье, выключая экран. Совсем недавно справившись с болезнью, перебороть нервозность Александра не смогла, и раздражалась она, когда что-то идет не так, очень быстро и без особых усилий. Эмоциональность сгубила её, и девушка прекрасно это понимала, но, несмотря на это, все попытки контролировать себя она заканчивала и не начиная. Легче всего ей всё равно будет на антидепрессантах.

Привыкшая к преследованию папарацци, Алекс не придала никакого значения тому, что за ней по пятам идет мужчина – один раз обернувшись, она не ускорила шага и не запереживала, просто равнодушно шагала дальше, надеясь, что придет по адресу и не перепутает свой отель с каким-нибудь странным рестораном или жилым домом, что не пропустит его в лондонской серости и скуке. Рыжие волосы развевал ветер, и не дрожа от страха, Александра шла по прямой: сначала проверила, вернулась ли связь, потом проверила, в строю ли нано-оружие, что она разработала ещё года два или три назад, когда работала в посольстве и отвечала за безопасность иранских женщин, что прибывают в Америку по разным причинам. Им всем нужна была защита, и небольшой браслет с жучком, железной печаткой, собранной точно по заветам Энтони Эдварда Старка, подходил как оружие для самозащиты – эдакий смертельный перцовый баллончик.

Алекс поднимает голову, когда убеждается, что все в порядке, оборачивается, смотря на чемодан – не отвалилось ли колесо и не заело ли ручку. Подняв глаза, она увидела преследователя прямо перед собой. Его лицо было скрыто под капюшоном, а в поднятый руках было что-то тяжелое, похожее на плиту. Не успев сообразить, что происходит, Алекс сжала кулаки, перчатка активировалась, и не выпрямляясь, прикрывшись чемоданом, Старк ударила кулаком по плите. Это сбило мужчину с толку, но точно не остановило. Александра попыталась выпрямиться, схватилась за плиту, чтобы вырвать её из рук неизвестного, и у неё почти получилось обезоружить нападавшего… Но её прервало алое свечение в воздухе, что подняло нападавшего в воздух. Плита осталась у Алекс в руках, и она уже приготовилась прикрываться ею от возможной атаки, но темный силуэт, который освещало алое свечение, где-то на крыше взмахнул руками, и преступника, нападавшего на Алекс Старк, разорвало на две части. Девушка выпучила глаза, испуганно бросила плиту на землю, и она с грохотом ударилась об асфальт, наверное, разбудив десяток-другой жителей дома по соседству. Темный силуэт опустил руки, приподнял одну ногу, и тем же кроваво-красным потоком энергии оттолкнулся от крыши, постепенно приближаясь к земле, освещаясь холодным белым светом мигающих фонарей. После одного мгновения темноты две части трупа исчезли, где-то внизу послышался плеск воды, а где-то вверху – шум проезжающего поезда, свет из окон которого осветил неизвестного, и напряжение Алекс как рукой сняло:

– Уилльям? – она сделала шаг ему навстречу, на крайний случай ударив изогнутую плиту ногой и поймав её на лету, как скейтборд.

– …Пьетро Максимофф, – продолжает юноша, неспешно подбираясь к ней ближе.

– Не пробовал прекратить убивать людей, мистер Максимофф? – девушка тихо положила плиту на асфальт и уверенно подошла к Уилльяму, убрав рыжие локоны за спину, – А то я вся в крови… Можно было быть аккуратнее.

– Я всё ещё это не контролирую, Лекси, – Уилльям был единственным, кто с самого детства называл её «Лекси» – ни ей самой, ни кому другому это прозвище не нравилось. Недовольно вздохнув, Алекс опустила его капюшон, и сразу же взглянула в бездонные глаза Уилла, что словно мед становились ярче и теплее от солнечного света. Светло-карие, они действительно были цвета только что собранного меда, и Алекс, наверное, как никто другой знала, что в них невозможно не влюбиться: в их любовь и боль, которые превращались в его взгляде в одно целое.

– Мое предложение сделать тебе сдерживающий, латексный, ультратонкий и не стесняющий движения костюм с нано-технологиями все еще…

– Лекси, нет, – смеется Уилльям, видя, как Александра улыбалась и хихикала, – Это слишком пошло, – мотает головой парень, с каждой секундой чувствуя себя всё более неловко, то ли из-за глупости и нелепости первой встречи через столько лет, то ли из-за бабочек в животе, из-за этого странного и легкого покалывания под ребрами, – Как тебя занесло в Лондон? – добродушно спрашивает Максимофф, пока Старк берет его за руку.

– Это долгая история… – начинает Алекс, поправляя рыжие локоны изящными руками, – Сначала я лечилась во Франции, потом и меня выписали и после трех лет в Японии я опять запила… Лечилась в Германии. А потом как-то… Встала на ноги и занялась политикой.

– Политикой? – нахмурился Уилл.

– Сама не понимаю, как меня туда занесло, – стыдливо качает головой Александра, – Так вот, после работы в посольстве я уволилась, ушла на дно… И приехала в Лондон на собеседование в модельное агентство, потому что мне интересно, что будет.

– Будешь разъезжать по показам, вилять задом на подиумах и плакать ночами из-за булимии и гневных комментариев, – он затягивается сигаретой и расправляет плечи.

– Уилл, – опускает глаза Алекс, – Я просто хочу попробовать.

– Я не против, – говорит парень, чем вызывает недолгую и неловкую паузу, после которой девушка продолжает:

– Разрешишь переночевать у тебя сегодня?

– Конечно, – выдыхает дым Уилл, – Только у меня брат дома. Ждет подругу по переписке у меня, потому что я живу рядом с вокзалом.

– Ничего страшного, – говорит Алекс, чуть задирая голову, чтобы посмотреть на его лицо. Кажется, они оба ещё с детства влюблены друг в друга, и оба этого не знают – именно так они выглядят со стороны, словно по уши влюбленные дураки, коими, к сожалению, и являются.

Дом семьи Максимофф стоял далеко от квартирных блоков и серых улиц, ближе к тем местам, в которых легко скрыться – совсем рядом с лесом, железной дорогой, в паре километров был аэропорт. Дом снаружи был больше, чем внутри, и черт его знает, магия это или просто умение Ванды и Вижена сделать просторным даже самое маленькое пространство. Кажется, находясь в бегах, скрываясь от тех, кто приходит не к тебе, а за тобой, люди стараются прятаться, занимать как можно меньше места, искренне боясь быть замеченными и убитыми, но это точно не про тех, кто носит фамилию «Максимофф». Как оказалось, Ванды и Вижена сегодня нет дома – они отправились ликвидировать последствия какого-то взрыва на западе Норвегии, но Алекс считала, что причина другая, более веская, нежели просто проблемы с рванувшим домом на фьордах. Открывая чистую белую дверь с дверным молотком в виде позолоченной лозы роз, Старк вступает на порог и вытирает ноги о мягкий красный ковер. Ей кажется, с её последнего визита тут ничгео не изменилось.

В доме стоял запах пиццы и колы, и это, кажется, единственное, что портило интерьер в шоколадных оттенках и все впечатление о жителях в принципе. Уилльям помогает Алекс снять темно-красное, багровое пальто и вешает его на крючок у двери. Из-за угла появляется кудрявая шевелюра, вслед за ней круглое, чуть приплюснутое лицо с глубокими, темно-карими глазами и едва заметной светлой щетиной на подбородке.

– Привет, обжора, – выдыхает Уилл и Алекс оборачивается, смотря на его надменный взгляд.

Томас, до этого выглядывавший из-за двери оказывается в объятиях Уилла, едва успел он это произнести.

– И тебе привет, братец, – младший брат обнимает старшего и ему на глаза попадается Алекс, что собирает в высокий хвост свои огненно-рыжие волосы, – Алекс?

Девушка улыбнулась и протянула руку.

– Сама в шоке, – она мотнула головой, отчего хвост забавно подпрыгнул в воздухе.

– Много воды утекло с тех пор, когда я в последний раз тебя видел, Лекс, – Томас уверенно пожал её руку, но девушка не могла не заметить слабости в ней. Томас, наверное, понимал её, как никто иной – только он из самого близкого круга её друзей и знакомых, лежал в психушке.

– Уилл говорит, ты ждешь подругу по переписке.

– Да, жду, – с энтузиазмом промурлыкал Том, явно довольный тем, что брат проболтался, – Её зовут Сара, она подала документы в Оксфорд, играет на гитаре и любит Гюго больше, чем люблю его я. Она прекрасная, правда.

– Рада за тебя, – взгляд Александры скользнул на Уилльяма, что судорожно оттирал следы крови с рукава толстовки.

– Она нормально реагирует на то, что я пью таблетки и знает о мутации, – тише говорит Томас, широко улыбаясь.

– А ещё ты её в глаза не видел и на её месте может оказаться коренастый мужик, который открутит тебе голову, – усмехается Уилльям, – И придется бежать. Хотя… Ты же можешь делать это весь день.

– Уилльям, – перебила ещё не успевшую начаться перебранку Александра, – Может, не будешь задерживать Томаса и отпустишь его на вокзал, чтобы он встретился с Сарой и…

– Да, ты права, – перебил её Уилл и строго посмотрел на брата, после чего тот быстро собрал сумку и удалился из дома.

Явно смятенная раздраженная, сразу после того, как Том захлопывает дверь, Алекс падает на диван и без спросу берет кусок пиццы пепперони, и откусывает немного, после чего кладет обратно в коробку и делает глоток колы. Уилльям опирается предплечьем о дверной косяк и смотрит на неё, холодно и тяжело, но не без сочувствия. Он знает, что он сейчас скажет, и она знает, что он читает его мысли. Девушка оборачивается и начинает:

– «Сара распрекрасная», – вздыхает Старк, – Конечно, кто угодно лучше меня. Этим обязательно тыкать в лицо, словно… Мать твою, – она стискивает зубы до скрежета и оборачивается, стараясь сдерживать слезы, которые, непонятно почему, вырываются из глаз неистово и причиняя острую боль, – Какого черта я мерзкая, как… Как…

– Александра Морган Старк, прекращай это, – Уилл садится рядом с ней и гладит по руке, касается запястья ледяными пальцами, отчего кожа девушка покрывается маленькими мурашками, которые, благо, умело скрывает темно-зеленая блузка с какой-то пародией на жабо у шеи. Алекс выдыхает и смотрит ему в глаза, – Ты можешь быть миллион раз отвратительна, но ты – это ты, и от этого не убежать, не скрыться. В любом случае…

– Уилл, я не хочу быть отвратительной, я не хочу слушать про кого-то беспроблемного и задумываться о том, насколько я обуза для тебя, твоей матери, своей матери. Это ужасно слышать, об этом ужасно думать. Папа хотел, чтобы я была лучше всех, а я… Выросла неконтролируемой алкоголичкой и пытаюсь хоть куда-нибудь ногой вступить, а везде – чертово стекло и гвозди. Не умею я ходить по этому. Не умею.

– Это не вечно. Мы все что-то отдаем, чтобы в итоге получить свое счастье, добиться цели.

– Томас отдал свой рассудок взамен на скорость, которая ему не нужна, ты отдал свою безгрешность взамен на… телепатию, левитацию и телекинез, ты можешь делать, что хочешь, но способен только на разрушения. Тебе это настолько нужно? Ты считаешь, что это стоит жертв?

– Мы это не выбирали, Лекси.

– Я тоже не выбирала смерть своего отца. Но почему-то она случилась.

– Ты выбрала запить после неё, – говорит Уилл, откидываясь на спинку дивана и вытирая пот с лица, – Значит, впереди будет свет, если ты смогла пройти через тьму.

– Тогда я в сумерках, – Алекс закинула ногу на ногу и сложила руки на груди, откинувшись на спинку дивана. Она почувствовала лопаткой руку Уилльяма, и придвинулась ближе к его плечу.

– Что же тогда твое заходящее солнце, Алекс Старк?

На мгновение девушка задумалась и посмотрела на Уилла, опустила глаза и уткнувшись лицом ему в шею, тихо и хрипло выдавила из себя:

– Ты, Уилл Максимофф.

Александра поднимает голову, чтобы быстро посмотреть ему в глаза, и рыжие пряди падают на её плечи. Уилл смотрит на неё полуприкрытыми глазами, зарывается рукой в её волосы, и девушка прикрывает глаза, а потом медленно приближается к юноше, в конце концов, коснувшись лбом его лба, нежно и осторожно, чтобы не спугнуть в кой-то веке тепло в своем теле. Алекс осторожно скользит рукой по его ноге, а потом забирается тонкими пальцами под толстовку, гладит бок, за ним и спину. Уилльям, кажется, позабыл про стеснение, и небрежно трется носом о её нос, а потом, резко, внезапно, словно ударяя, целует её. Девушка, не задумываясь, садится ему на колени лицом, гладит его широкую грудь под толстовкой, пока он медленно и неумело расстегивает пуговицы её блузки. Алекс отстраняется и смотрит ему в глаза, пока большие и холодные руки Максимофф гладят её поясницу. Она смотрит в них, на их медовый оттенок, взгляд цепляется за длинные ресницы и широкие брови. В голове невольно появляются мысли о том, что она слишком долго откладывала эту встречу, этот поцелуй, чтобы вот так, за пару секунд, что-то прерывать. Набирая в легкие больше воздуха, девушка вновь касается губами губ Уилльяма, нежно, тепло, так, как целуют солдаты, пришедшие с войны.

Идиллию, которой не суждено было сложиться годами, которая, словно по волшебству, сложилась за несколько минут, прерывает звонкий стук в дверь. Алекс отстраняется от Уилла, смотрит в сторону входной двери, кусая губы. Уилл притягивает её обратно за шею, но Алекс вскакивает и отпускает его, застегивает блузу на ходу, и идет к двери, из-за которой всё ещё раздается звонкий стук, будто кто-то стучит в неё совсем маленькими кулачками. Старк открывает дверь, пока Уилльям идет к ней, поправляя толстовку, пряча кровь, что въелась в рукав.

За дверью стоит блондинка с каре, одетая в довольно облегающий черный костюм с накидкой, украшенной звездами, и наплечниками, словно покрывшимися коркой льда. Алекс не может даже предположить, кто это, и с раздражением смотрит на Уилла, который сразу же её узнал:

– Фрида? Что случилось?

Девушка, с лицом, полным тоски и горечи, зашла в дом, щелкнула пальцами, и вместо королевских одежд на ней появились темные джинсы, серый свитер под горло и косуха с заклепками. Она сложила руки на груди и зашла в дом, стуча поп полу ботинками на платформе.

– Моя сестра не смогла защитить Асгард, и я иду на неё войной. Мне нужны люди, которые против того, чтобы народы просто так искоренялись, во имя «тестов ядерного оружия».

Алекс и Уилл с непониманием переглянулись.

– Что происходит? – спросила Старк, – Кто ты такая?

– Фрида Локисдоттир, законная королева Йотунхейма, принцесса Асгарда, знакомая твоего парня, предотвращаю войны, побеждая их, – уверенно говорит девушка, не выдав ни единой эмоции на лице. Алекс кивнула, словно что-то поняла.

– Как тебя сюда занесло? – Уилльям, кажется, вовсе позабыл, что было ровно минуту назад. Алекс окутала грусть и ревность.

– Я уже сказала, – она коснулась руками плеч, опустила глаза и произносила каждое слово, не двигая челюстью через приоткрытые губы. Её кожа из темно-синей становилась мраморно белой, без единого изъяна, словно у древнегреческой статуи, – Моя сестра не сберегла Асгард. Бомба взорвалась прямо над дворцом, и больше я ничего не знаю. Но подозреваю, что отец мертв, и дядя тоже, а значит, меня ничего не остановит. Я поклялась, что если хоть одно стеклышко треснет, пока она правит Асгардом, я её убью. Мне нужны люди на моей стороне – те, кто против безумия, против того, чтобы виновные оставались безнаказанными. Уилльям, ты все ещё идиот, раз каждое слово тебе приходится разжевывать.

Алекс скрипнула челюстью и чуть нахмурилась. Никто, кроме неё, черт возьми, не может называть Уилльяма Пьетро Максимофф идиотом. Юноша лишь усмехнулся, и вставив руки перед собой, неловко начал:

– Остынь, Фрида, таких людей куча, почему ты пришла ко мне?

Блондинка закатила глаза.

– Твоя магия сильнее, чем у неё. Вместе мы её уничтожим. И я взойду на трон Асгарда, так же, как на трон Йотунхейма много лет назад. Вместе с ней уничтожим и тех, кто против меня. Уилльям, ты же на моей стороне? – на мгновение глаза Фриды сверкнули алым, и Александра, заметив это, затряслась. Уилльям переглянулся с Лекси, та стиснула зубы и опустила руки, чтобы сплести его и её ладони. Фрида смотрела на них с незаметной завистью – столько доверия и тепла в каждом движении у влюбленных она видела в последний раз на балу, когда были живы её родители, и танцевали рядом с пустыми лицами, пустыми душами, словно пламя свечи пляшет во тьме прежде, чем затухнуть. А затухло оно в тот самый день, когда погибла её мать. И больше, если верить слухам, её отец так ярко не горел – словно умерший пару месяцев назад Сириус, – Я пойму, если ты откажешься. Никто не хочет брать на себя ответственность за тысячи смертей. Особенно когда тебе есть, ради чего жить. Но… Войне, любой, на это все равно. И этой войне тоже.

– Мы идем с тобой, – с пониманием давит из себя Уилл. Фрида одобрительно кивает, и вновь щелкая пальцами, чтобы перевоплотиться в воительницу, окрасив свою кожу в синий, глаза – в красный, и облачившись в полностью черные, легкие доспехи, с огромной полярной звездой на груди. Алекс не могла не отметить, что в Фриде слишком много пафоса, но тут же покачала головой, вспомнив, что она, как никак, королевна, и имеет полное право быть не скромной.

– Тогда готовьтесь. Нападаем вместе с моей армией сегодня утром, на рассвете. Надеюсь, мы все вернемся живыми.

***

Сосредоточенно и устало, Кэрри создавала руками маленькие розовые молнии, пуская их от пальца к пальцу в ладонях. Локи смотрел на это, чах, лежал обездвиженный, не в силах что-то сделать, чтобы помочь ей – мог только направлять словами: «левее», «правее», «напряги и резко расслабь пальцы, произнося в голове…». Виктор покорно стоял за дверью, на случай, если Кэрри вновь перестарается и потеряет сознание. Маленькая молния ударила по стеклу в комнате, проделав в нем ювелирно круглую маленькую дырочку. Королева дернулась, прижала кулаки к груди и отпрыгнула. Локи тяжело вздохнул и закрыл глаза.

– Что-то не так, Кэрри… И я не могу понять, что. Чувства притупляются. Я теряюсь… Не могу прочувствовать тебя.

Кэрри вздыхает и кладет руки на колени, поправляя малиново-золотое платье, а следом – диадему на голове. Она смотрит на сгущающиеся краски неба, что точь-в-точь как в её видении. Она сжимается, чувствуя, что тот день, в который её проткнут тысячами копий, всё ближе. И это вместе с ней чувствует и Виктор.

– Я пойду, – кивает Кэрри, и не смотря в глаза отцу, удаляется из комнаты.

Локи тяжело вздыхает, и прислушивается, как свистит ветер, рвущийся в окно. В комнату громко заходит Тор, хлопает дверью и закрывает дыру красной тряпкой. Бросая взгляд на младшего брата, некогда царь громко кашляет и осматривает его с ног до головы – беззащитного, обездвиженного, холодного и испуганного. Стиснув челюсть и похрустев шеей, Тор прищурился и прохрипел невнятно:

– Ты вообще расклеился… Зато того мальчонку спас. Герой, ничего не скажешь, – Одинсон сел на край кровати и взял брата за руку. Она словно ватная, не шевелится, никак не реагирует на прикосновения. Локи словно живой труп, сердце которого бьется из последних сил.