Текст книги "Отличный парень"

Автор книги: Кристина Арноти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Слово «тоска», произнесенное по-французски, не совсем понятно Стиву. Зато остальные слова приводят его в ярость. Он больно сжимает руку Анук, словно хочет помешать ей говорить глупости.

– Ай! – вскрикивает она. – Еще немного – и вы сломаете мне руку.

Неожиданно Стив отпускает ее.

– Я только хотел, чтобы вы замолчали. Простите, – говорит Стив. – Мне очень жаль.

Анук поднимает голову к памятнику Линкольна. Внезапно она проникается глубокой симпатией к этой статуе. Она кажется ей более человечной, чем ее спутник. Анук проходит вперед сквозь толпу. «Если Бог существует, если есть Всевышний, то Линкольн похож на него», – думает девушка.

В углу огромной площадки стоит прилавок. За ним сидит мужчина и раздает всем желающим проспекты с описанием мемориального комплекса. Анук подходит к нему и берет два проспекта.

– Вы берете два, потому что их раздают бесплатно? Или потому что они вам нужны? – спрашивает Стив.

Она пожимает плечами.

– Не знаю. Потому что бесплатны.

– Тогда возьмите один. Зачем такое расточительство?

Прежде чем спуститься вниз, она внимательно читает надпись на боковой поверхности статуи:

 
В этом храме,
Как и в сердцах людей,
Для которых он спас Союз,
На вечные времена свято хранится
Память об Аврааме Линкольне.
 

– Я хочу есть, – говорит она. – Я очень хочу есть.

– Я повезу вас туда, где подают курицу, – говорит Стив. – Пошли… Сейчас десять минут первого… Я отвезу вас в такое место, куда не ступала нога таких туристов, как вы. Там обедают лишь работяги, подобные мне.

– Работяги? – спрашивает она. – С такими шикарными машинами, как ваша, я бы тоже хотела быть работягой.

– Наши машины удивляют французов… Они забывают о том, какие большие расстояния нам приходится преодолевать. На малолитражке далеко не уедешь.

– Надо летать на самолете…

– Самолет – это дорого, – говорит Стив. – Для большой семьи среднего класса намного дешевле добраться куда-то на машине, чем самолетом. Не все в Америке богатые люди. Когда мы хотим навестить живущую в Пенсильвании тещу, то Дороти, моя мать, Лакки и я едем на машине. Для семьи из четверых человек она обходится не так дорого, как самолет.

Они спускаются вниз по ступеням.

– Мне очень жарко, – говорит она.

– Всем жарко… В июле, в особенности в августе, здесь будет настоящее пекло. Все, кто может, бегут из города.

Они продолжают свой путь по лестнице вниз.

Анук неожиданно протягивает ему руку.

– Может, помиримся…

Он берет ее за руку. Поднимающаяся вверх группа японских туристов разделяется пополам, чтобы пропустить их.

– Я хочу купить сувенир, – говорит Анук. – Можно подойти к киоску?

– Конечно.

Он все еще держит ее руку.

Анук внимательно разглядывает витрину киоска. Она видит статую Линкольна в миниатюре. Пресс-папье.

– Это пластмасса? – спрашивает она.

– Мрамор. Двенадцать долларов… – говорит продавщица.

– Я возьму. Белого цвета.

– Они все белые, – говорит молодая чернокожая девушка.

– И еще почтовые открытки…

– Двадцать пять центов за одну открытку…

– Пять… Нет, четыре.

– Тринадцать долларов.

Анук достает из сумочки двадцать долларов. Стив нисколько не смущается. Он не отводит в сторону глаза, как сделал бы на его месте француз. Он не отходит в сторону, чтобы спросить что-то у полицейского. Он не завязывает долго шнурки на своих ботинках. Рассчитавшись за покупку, Анук уверена, что Стив предложит взять ее пакет. Ничего подобного. Они переходят по знаку уличного регулировщика на другую сторону улицы сквозь плотный поток машин. Анук вынуждена почти бежать, чтобы не отстать от Стива. Они подходят к его автомобилю. Стив открывает дверцу со стороны водителя. Усевшись за руль, он открывает изнутри другую дверцу. Анук садится на раскаленное от солнца кожаное сиденье. И тотчас ее обдает струя свежего воздуха из кондиционера.

– У моего мужа часто болит горло, – говорит она. – Живя в вашей стране, он бы всю жизнь провел в постели с ангиной. Такие резкие перепады температуры вредны для здоровья.

– Возможно, они опасны для тех, кто не привык, – говорит Стив.

Автомобиль вливается в общий поток машин.

– Куда мы едем?

– В сторону центра. К Ф-стрит. Там находятся бары, где можно съесть сэндвич или курицу. Америка только тем и живет. Одни готовят кур, а другие поглощают их. Это самая дешевая еда. Бифштекс стоит дорого у нас.

«И как только в таком красивом теле обитает столь мелкая душонка?» – задается вопросом Анук. Вслух она произносит:

– Предположим, что на вашем месте оказался бы ваш друг Фред. Как вы думаете, он тоже принялся бы рассказывать мне о курином производстве?

Стив пожимает плечами.

– Не уверен. Возможно, он попытался бы приударить за вами. До своей болезни Фред был настоящим бабником. Он попадал из одной любовной истории в другую. У него было много девушек. В свое время он отговаривал меня от женитьбы на Дороти. Он говорил, что семейная жизнь не для меня, что я скоро начну скучать… Он ошибся. У нас разные характеры. Впрочем, у нас имеется и много общего. Он был… Как бы это объяснить вам?… Почти… патриотически настроенным искателем приключений… Да, именно искателем приключений… В хорошем смысле этого слова. Посмотрите, это мост Арлингтон…

Элегантная металлическая конструкция моста ослепительно сверкала на солнце. Отсюда открывалась захватывающая панорама города. Головокружительная высота и простор.

– Не хотите посетить кладбище Арлингтон? Увидеть могилу президента Кеннеди?

– Ну уж нет, только не кладбище, – возмутилась она. – Подобные посещения наводят на меня тоску…

– Вы боитесь смерти? – спрашивает американец.

Они выезжают на широкую автостраду, по которой движется поток автомобилей со скоростью не более двадцати километров в час.

– Если смерть наступит мгновенно, то это не страшно, – говорит она. – Сгореть в один миг, как падающая звезда. Или лопнуть, как мяч, из которого со свистом выходит воздух… Но я видела агонию моего деда… Он боролся за каждую минуту, за каждую секунду своей жизни… Я слышала, как дед, пребывая в полном сознании, произнес «прощай» всему, что любил на этой земле. Мысль о том, что ему придется когда-нибудь умереть, приводила его в ужас.

– Возможно, лучше не знать, что умрешь, – говорит Стив. – Но я до сих пор не уверен в этом.

– А я – да!.. – восклицает Анук. – Вы, наверное, никогда не видели, как человек умирает… Никогда…

– Вот здесь находится театр, – говорит Стив.

Он показывает здание, возвышающееся на небольшой площади.

– Городской театр. Вот афиша… Вы видели этот спектакль?

– Да, – говорит она, – в Лондоне.

– В Лондоне?

Красный свет.

– В Лондоне. С моим дедом.

– На такой спектакль не ходят с дедом!

– Мой дед не был похож на других…

– Вот Десятая улица, – говорит Стив. – Придется оставить машину на платной стоянке. В этом квартале может случиться всякое. Здесь обитают не самые лучшие представители нашего общества.

– Чудненько! – говорит она, – я уже вдоволь насмотрелась на местные достопримечательности.

– Что? Вы слишком быстро говорите по-французски.

– Я сказала, что рада посетить также другую часть города…

Они вышли из машины, оставив ее на платной стоянке под присмотром двух охранников.

– Надеюсь, что вы ничего не забыли в машине, – произносит Стив, когда они уже отошли на некоторое расстояние от места парковки. – Здесь воруют все, что плохо лежит.

– Даже на платной стоянке?

– Бывает, что и так. Вы не брали с собой фотоаппарат?

– Нет, – говорит она. – Только сумочку. Вот она.

– Пошли.

Он берет ее за руку.

Мимо по тротуару спешит безликая толпа. На другой стороне улицы Анук видит киноафиши. То, что на них изображено, не вызывает сомнений.

– Кинотеатр, в котором крутят порнофильмы, – говорит Анук.

Она указывает на афишу.

– Порнофильмы?

– Да, – говорит Стив. – Для тех мужчин, кто любит всякие мерзости. Залы подобных кинотеатров заполняют, как правило, люди, потерявшие работу. Они часто оставляют в них все деньги, которые получают в качестве пособия по безработице. Конечно, далеко не все безработные посещают эти кинотеатры, а всего лишь какая-то их часть. Билеты стоят совсем недешево. Пять долларов. А на двоих уже надо заплатить десять долларов. Для чего?.. Пошли…

Они выходят на перекресток.

Стив идет быстрым шагом. Анук едва успевает за ним. «Какой странный тип, – думает она. – Он живет в очень замкнутом мире». У американца легкая походка, гибкое и стройное тело. Его внешность притягивает женские взгляды. «Если бы он не открывал рот, – рассуждает про себя Анук, – то был бы просто неотразим. Как только он начинает говорить, шарм пропадает».

Они проходят мимо длинного здания.

– Что это?

– Точно не знаю.

Он смотрит на здание.

– Отель.

Они проходят мимо центрального входа. Неожиданно Стив останавливается перед стеклянной дверью, ведущей в снек-бар.

– Мы будем обедать здесь. Подойдет?

– О! – восклицает Анук.

Она пальцем указывает на предупреждение, вывешенное на двери: «Все ваши движения снимаются на кинокамеру. Грабить здесь бесполезно».

– Да, – говорит Стив. – Это нормально. Предупреждение для тех, кто собирается совершить ограбление… И это правильно… Вы не находите?

Они входят в тесное помещение, одна сторона которого занята прилавком, на котором размещены подносы с сандвичами и курицей, завернутой в серебристую фольгу. В глубине зала находятся автоматы: один – для кока-колы, второй – для молока, третий – для кофе. Женщина за прилавком с равнодушным видом принимает от посетителей деньги.

И вновь Анук стоит в очереди, продвигающейся вдоль прилавка. Она держит в руках поднос. Стив постепенно заполняет его едой: кусок курицы, соль в одном пакетике, сахар – в другом, пластиковый стаканчик и пустая картонная коробка.

– Молоко? – спрашивает Стив.

– Кофе, – говорит Анук.

– Я заплачу за все, – произносит Стив. – Это отнюдь не шикарное место… В Джорджтауне есть французский ресторан. Очень дорогой и хороший. Мы заходили однажды туда вместе с Фредом еще до отъезда во Вьетнам. Он хотел пообедать во французском ресторане…

Наконец они нашли среди занятых столиков два свободных места.

Анук видит надпись: «Оставьте стол в таком виде, какой бы вы хотели иметь, когда вы за него садитесь».

– Зачем нам дали пустую картонную коробку? – спрашивает Анук.

– Для куриных косточек, пустого пакетика соли, пластикового стакана…

– И что дальше?

– А дальше вы бросите коробку в контейнер для мусора.

И в самом деле, она видит по углам зала три больших контейнера для мусора.

– Куда вы идете?

– В дамскую комнату, – отвечает Анук с гордым видом.

– У вас есть мелочь, чтобы открыть дверь? – спрашивает Стив. – Десять центов…

Он протягивает ей монету в десять центов.

– Вот то, что у нас называется «железом».

Зал снек-бара переходит в длинный коридор. Этот похожий на кишку узкий проход заканчивается кухней. Железная монетка открывает дверь.

Несмотря на убогий вид помещения, здесь есть все необходимое: умывальник, жидкое мыло, после которого у нее впоследствии еще два часа будут гореть огнем ладони, бумажные салфетки. Она возвращается к Стиву. Он терпеливо ждет ее. С другого конца зала она смотрит на него. Стив отличается от собравшихся в снек-баре посетителей. Он вовсе не похож на мелкого служащего, протирающего штаны в конторе с понедельника до субботы.

Стив погружен в свои мысли. Его серо-зеленые глаза смотрят куда-то вдаль. «Он действительно натуральный блондин», – думает Анук. Молодой человек все больше и больше напоминает ей подростка, случайно затерявшегося в толпе взрослых людей.

«Ему можно дать не больше двадцати четырех лет, – рассуждает Анук. – Двадцать три, двадцать четыре года…» Весь его облик отмечен какой-то печалью. На секунду черты его лица искажаются. Похоже, что он чем-то сильно встревожен. Кончиком языка он касается нижней губы. Быстрым жестом приглаживает слегка вьющиеся волосы. У нее создается впечатление, что жизнь с Дороти вовсе не рай для него. Да и счастливый муж совсем не похож на образец добродетели. Анук чувствует, что под черепашьим панцирем скрывается глубокое противоречие.

– О чем вы задумались?

Анук отрывает американца от его невеселых мыслей.

Она успокаивается. К ней возвращается привычная уверенность в себе. Она жадно набрасывается на кусок курицы. Молодыми и крепкими зубами она рвет на куски тощее мясо несчастной птицы, чья жизнь от яйца до плиты промчалась за одно мгновение.

– Ой! – восклицает она. – У нее вкус рыбы. Какая гадость!

Она бросает куриную ножку в картонную коробку.

– Надо было сразу бросить ее в мусорный контейнер.

Стив смеется. Анук забавляет его.

– Дело привычки… – говорит он. – Все французы, которых я знал, тут же выплевывали ее… Все… У нас кур кормят рыбой.

– Это омерзительно, – говорит, рассердившись, Анук. – Не могли бы вы купить мне пирожное?.. Вот возьмите…

Она вынимает из сумочки доллар и кладет его на стол перед Стивом.

Двое сидящих напротив мужчин заканчивают еду. Они уходят, прихватив с собой картонные коробки, и выбрасывают их в мусорный контейнер в углу зала.

– Идите, – говорит Стив. – Вы выберете лучше… Здесь самообслуживание… И я не знаю ваших вкусов.

Анук улыбается. Она забирает свой доллар и зажигает сигарету.

– Спасибо, я уже ничего не хочу. Мне достаточно сигареты и кофе… И мы уйдем отсюда.

– Я отвезу вас в отель? – спрашивает Стив. – А может, вы хотите прокатиться по Потомаку?

– Стив, – произносит она, – вы…

Она останавливается на полуслове. По какому праву она стремится что-то изменить в нем?

– Вы живете лишь сегодняшним днем? Не правда ли?

Он смотрит на нее.

– А что вы хотите? Меня пугает все, что выходит за рамки привычной жизни. Да, именно пугает. И все из-за Фреда. Он был исключительной личностью. И в самом деле, это утомительное занятие. Еще в колледже он был лучшим учеником. Получал отличные оценки, имел успехи в спорте. Потрясающий игрок в регби. Первый ученик по математике. Он прекрасно играл на пианино. Математик и музыкант.

– А как он выглядит?

– Недурен собой. Весьма хорош собой.

– Высокий?

– Высокий.

– Выше вас?

– Не думаю. Может даже чуть пониже.

– Стив?

– Что?

– Он женат?

– Кто? Фред? О нет. Женитьба и он – несовместимые понятия…

– У него хотя бы есть подружка?

– Не знаю.

– Если вы называете себя его лучшим другом, вы должны это знать…

– Не знаю. Раньше знал.

– Раньше?

– Да. До того, как он заболел…

– Как называется город, где он живет?

– Аннаполис.

– Это далеко?

– Нет.

Напротив усаживается молодая парочка. Стив заговаривает с молодыми людьми.

– Привет, – произносит он.

Они отвечают «привет».

– Моей французской подруге не понравилась курица…

– Однако это вкусно. Вы француженка?

– Да.

– Здравствуйте, – говорит девушка. – Меня зовут Дженнифер.

Сидящий напротив Анук молодой человек говорит:

– А меня зовут Том. Я хотел бы выучить французский язык, но это так сложно…

Стив объясняет:

– Она прилетела с мужем из Парижа. Ее муж улетел в Бостон. Он возвращается вечером. Я показываю ей Вашингтон.

– Прекрасно, – говорит девушка. – Где вы так хорошо выучили английский? – спрашивает она.

«Гувернантка, специальная школа, богатство… Нет, нельзя говорить об этом».

– Я работала в Англии.

Лгать оказывается совсем нетрудно. И почему Стив так много внимания уделяет незнакомым людям? Он ведет себя так, словно ее нет рядом.

– Моя жена осталась в Нью-Йорке. У меня есть маленький сын. Его зовут Лакки. Это уменьшительное имя. У него был полиомиелит. Но теперь все хорошо.

– Тем лучше, – говорят по очереди молодые люди. – Тем лучше.

Дженнифер с аппетитом ест курицу.

– Мы еще не женаты, – говорит она. – Мы только пробуем жить вместе. Кажется, нам это удается.

Том соглашается с ней.

– Со временем мы поженимся. Однако мы не торопимся.

– Лучше не торопиться, – говорит Стив.

Он указывает на Анук.

– Вот она поторопилась. Всего двадцать лет, а уже замужем.

– Вы счастливы? – спрашивает Дженнифер.

Анук чувствует себя так, словно ее публично раздевают. Вдруг они еще спросят, какие противозачаточные таблетки она принимает, чтобы не забеременеть.

– Счастлива, – отвечает она.

Том спрашивает:

– У вас еще нет детей?

– Нет, – говорит Анук.

Она понимает, что они вовсе не разыгрывают ее. Том и Дженнифер задают свои вопросы только для того, чтобы поддержать разговор.

– Я очень счастлива – говорит Анук ледяным тоном. – И желаю вам того же.

Том и Дженнифер, похоже, не поняли ее сарказма.

– Время покажет, – говорят они. – Может быть, у нас все получится. Вначале нам надо обеспечить наше будущее.

Анук еле сдерживается, чтобы не заплакать. Она не понимает, о чем они говорят. Сидящие напротив люди кажутся ей бесконечно чужими и в то же время до боли знакомыми. Если бы ее сопровождал Фред, то он разговаривал бы с незнакомыми людьми?

– Она боится смерти, моя французская подруга, – произносит неожиданно Стив.

– Как все, – говорит девушка.

«Может, он еще им расскажет, что я ходила в туалет и что он дал мне железную монетку?»

– Надо повести ее вечером в Джорджтаун… Вместе с мужем, – произносит молодой человек.

– Опять Джорджтаун! – восклицает Анук. – Все как сговорились, только и говорят об этом квартале.

Стив с улыбкой добавляет:

– Она говорит «все», а ведь не знает здесь никого. Кроме массажиста и меня.

– Пошли, Стив, – просит Анук. – Пора уходить. Уже час дня…

– И всегда торопится, – замечает Стив.

– Почему всегда? Мы познакомились только сегодня утром…

– Туристы всегда торопятся, – говорит молодой человек.

Стив поднимается. Он долго жмет руку случайным собеседникам. Анук тоже долго пожимает им руки. Словно у них шесть, десять рук…

Они выходят из снек-бара. Улица встречает их удушливой жарой.

– Вы видели настоящих американцев, – говорит Стив. – Они симпатичные, эти молодые люди.

Скорее попрощаться с ним, взять такси и вернуться в отель. Снова поплавать в бассейне. Сходить в парикмахерскую. Ждать приезда Роберта. Быть с ним полюбезнее. Роберт – это надежно. Мужчина, у которого по определению не может быть в жизни никаких тайн.

– Ну вот, – говорит Стив, – я считаю, что вам пора возвращаться в отель… Без меня… Не хочу досаждать вам более своим присутствием.

– Где находится стоянка такси? – спрашивает она.

– Здесь нет стоянок такси.

– А как же я смогу остановить такси?

– Поднимите руку.

Он притягивает к себе руками лицо Анук и целует ее в лоб.

– До свидания, Анук… Так будет лучше…

Она секунду стоит с закрытыми глазами.

– Вы сердитесь на меня? – спрашивает Стив. – Я не должен был этого делать?

– Да, – говорит она. – Вы немного удивили меня. У меня такое чувство, что у вас имеется какая-то тайна.

Как оказалось, он умеет громко смеяться.

– О! Боже!

Этот смех она запомнит до конца своих дней.

– У меня… тайна… У вас слишком богатое воображение… Спросите лучше у Дороти, что она ответит вам на это…

Не надо торопиться. Каким пустым и долгим представляется ей остаток дня без него! Он похож на несъедобную американскую курицу в дешевом снек-баре. С таким же горьким привкусом.

– А дом, где родился Вашингтон? – спрашивает она почти заискивающим тоном. – Ведь вы обещали…

– Прогулка на катере может вам и вовсе не понравиться… Эту моторную лодку даже нельзя назвать катером. К тому же она старая и вся трясется на воде. Да и ее мотор слишком громко стучит.

– А я не боюсь, – говорит она (у нее сжимается сердце). – Я хорошо плаваю. Если мы упадем в воду, я не утону…

– Я прокачу вас по реке, если вы мне скажете правду… Почему у вас на шее пацифистская татуировка?

– В знак протеста против членов моей семьи… – отвечает она. – Мне хотелось показать, что я не такая, как они. Может это и глупо, но, сделав татуировку, я почувствовала себя намного сильнее…

– И вокруг вены, – говорит он. – Вы рисковали.

– Ну и что? – говорит она. – Это никому не интересно… Мне не хочется возвращаться в отель…

– Пошли за машиной, – говорит Стив.

Немного погодя уже на шоссе в потоке машин:

– Вы очень неосторожная… Ведь я мог бы оказаться неизвестно кем… На ваше счастье, я добрый малый…

Она с удовольствием чувствует на себе дуновение прохладного воздуха из кондиционера.

– Вы внушаете доверие, – говорит она. – И симпатию…

Стив улыбается. Теперь они едут по довольно свободной от движения широкой улице. Он нажимает на газ.

– Бедная я, несчастная я…

Она неслучайно произносит нараспев эти слова. Ей хочется, чтобы он принялся утешать ее. «Нет, нет, вы – самая красивая, молодая, богатая. У вас всего-навсего плохое настроение…» Она хочет, чтобы он начал перечислять вслух все ее достоинства.

– Бедная я, несчастная я, – повторяет она.

Ее охватывает паника. Он вовсе не спешит приободрить и утешить ее. Американец думает о чем-то своем и неотрывно следит за дорогой. У него мрачное выражение лица. Сейчас не время ждать от него ободряющих слов.

– Вы – бедная и вы – несчастная, все сразу или только одно из двух? – интересуется он.

– Как когда. Чаще всего и то, и другое, – отвечает она. – Я столько всего упустила в жизни…

– Вам двадцать лет, а вы уже сожалеете о чем-то, – говорит Стив. – Что же вы скажете в тридцать, в сорок и более лет?

Она пожимает плечами.

– Не знаю.

Ей вдруг хочется открыть ему душу. Более того, она горит желанием выложить ему всю подноготную о себе. Вывернуть себя наизнанку, как делают на исповеди правоверные христиане. Стоит только заглянуть себе в душу, как узнаешь все о своих пороках и тайным желаниях, вспомнишь о совершенных в прошлом больших и малых грехах. Ей хочется покопаться в собственной душе с такой же тщательностью, как шимпанзе ищет блох у своих детенышей, рассматривая каждый их волосок.

Анук считает исповедь грубым вмешательством во внутренний мир человека. Поэтому она лицемерила, когда ее силой водили в церковь, а гувернантка или мать ожидали Анук около этого стоячего гроба – исповедальни. Запертая в узкой клетке, как попавший в западню зверек, она всякий раз со стуком садилась на стул. Ее манера исповедоваться ставила порой священников в тупик.

– Я согрешила, отец мой. Совершенно сознательно. Я знала, что это грех. И если я еще не пошла по рукам, то только потому, что мне недостает опыта. Отец мой, я обязательно научусь и тогда наверстаю упущенное сполна. Я буду трахаться с каждым встречным и поперечным. Если бы вы, отец мой, хотя бы раз трахнули меня, то сменили бы свою профессию… Впрочем, что это за профессия? Выслушивать о разных мерзостях, которые совершают другие…

На вашем месте, я бы давно бросила эту работу… Играть комедию – занятие недостойное… А если начистоту, то это просто отвратительное занятие…

Стоявшая рядом с исповедальней мать встречала Анук с широкой улыбкой. С достойным видом она произносила: «Доченька, вот ты и встала на путь истинный».

Открыть бы душу Стиву, как тому священнику, только без родительского присутствия. Рассказать бы ему все, что с ней приключилось. Не шокируя его подробностями, только чтобы прощупать почву. «Нет, – думает она, – я обманываюсь на его счет. Мне хочется поделиться своими переживаниями со Стивом». И тот же внутренний голос протестует: «Он дурак из дураков. Что ты хочешь от типа, который ведет столь скучный и удручающе монотонный образ жизни? Что ты желаешь услышать в утешение от этого добропорядочного отца семейства, пребывающего в ладу со своей совестью и довольствующегося незатейливым сексом со своей ненаглядной Дороти?»

«Не знаю, – рассуждает она. – Однако есть кое-что другое. Меня влечет к нему. Он вызывает у меня доверие. Возможно, потому, что он такой спокойный и уравновешенный, далекий от современных жизненных передряг… На его месте мог бы оказаться кое-кто поинтереснее: наркоман в поисках очередной дозы, хиппующий интеллектуал или придерживающийся левых взглядов борец за справедливость. Но, увы! Может, моя внешность привлекает внимание одних только респектабельных мужчин? И я нравлюсь одним только типичным “реакционерам”?»

Она протягивает руку и поворачивает к себе зеркало.

– Эй! – произносит американец. – Вы сошли с ума? Оставьте в покое мое зеркало…

Она видит его лицо. Его черты искажает злая гримаса.

– Несчастная на вашем языке означает еще и чокнутая? – спрашивает американец.

Он произносит по-французски слово «чокнутая» с сильным акцентом. Французская речь в его устах звучит как мелодия! Почти как соловьиная трель. Она повторяет про себя: «Ч-о-к-н-у-т-а-я».

– Ничего подобного, – говорит она. – Несчастная – это одно, а чокнутая – совсем другое…

Зачем объяснять? Надо родиться во Франции, чтобы понять это слово. Кожей чувствовать то, что оно означает.

Они выезжают на широкий проспект с интенсивным движением. Вереница грузовиков задерживает продвижение легковых машин.

– Здесь невозможен обгон, – говорит Стив.

– Вы читали «Сделай это» Джери Рубина? – спрашивает Анук.

– Как вы сказали?

– «Сделай это». Под таким названием эта книга вышла в Америке. Джери Рубин возглавляет движение «юппи».

Лицо Стива мрачнеет.

– Я не знаю, что это такое…

– Вам следует прочитать эту книгу, – настаивает она. – В ней идет речь о вашей стране. О ваших людях.

– Все-то вы знаете! – восклицает он с досадой.

Он поворачивается к ней.

– У нас много проблем. Юппи – это фольклор, наркоманы. Из ваших слов мне становится ясно, что о нас думают в Европе…

– Но вы хоть знаете, что есть такой писатель Джерри Рубин? – говорит она.

– Нет, не знаю. Но я догадываюсь, о чем идет речь в его книге. Всегда одно и то же. Терпеть не могу ни наркоманов, ни их литературы. Мне они не интересны. Америка большая страна, и в ней живут самые разные люди. Плохие и хорошие. Здесь места хватает для всех.

По обеим сторонам шоссе чередой следовали друг за другом станции обслуживания. Промышленный пригород. Невысокие и однообразные здания.

– Я не знаю, куда мы едем, – произносит Анук.

Она сердится и на Стива, и на себя. Что она нашла в этом ограниченном парне? «Всегда бывает стыдно, когда случайно увлекаешься обыкновенным дураком. Но дурак ли он? По какому праву я могу критиковать столь обходительного и любезного мужчину, даже если он вовсе не старается быть галантным кавалером? Опять у меня все шиворот-навыворот. Я – расистка, поскольку смотрю на сидящего рядом со мной человека как на представителя другой расы. Этот средний американец совсем не похож на среднего француза. У меня почти физический интерес ко всему новому. Мне нравится его акцент. Он сводит меня с ума. Даже глупости звучат совсем иначе, если их произносить на другом языке…»

– А как же чернокожие?

Она чувствует себя так, словно села на бочку с порохом.

– И как же чернокожие?

– Какие чернокожие?

– У вас есть друзья среди них?

– Ваш вопрос почти лишен смысла, – говорит Стив. – Чернокожие или не чернокожие – не имеет значения. Случилось так, что я работаю с белыми людьми. И потому у меня нет чернокожих друзей.

«Он уходит от ответа», – думает Анук. Ей становится скучно.

– Мне бы хотелось все-таки знать, куда мы направляемся…

– Мы едем в сторону национального аэропорта, который находится практически на берегу Потомака. Возьмите карту в ящике для перчаток.

Она открывает ящик и берет карту. Она разворачивает ее, внимательно рассматривает, но думает совсем о другом.

– Вы взяли не ту карту, – говорит Стив. – Вы смотрите на окрестности Вашингтона. Вам надо взять карту Мэриленда и Виргинии…

– Пожалуйста, повторите еще раз, – произносит она почти с нежностью в голосе. – Мне так нравится ваш акцент.

– Мэриленд, – произносит он. – Виргиния… Вы – первый человек, которому нравится американский акцент. В Париже я старался говорить как можно медленнее, и каждый раз меня упрекали: «О, какой у вас ужасный акцент! Вы говорите так, что вас почти нельзя понять… Помедленнее, помедленнее…» Анук, вы не похожи на них. Вы так хорошо говорите по-английски. Впрочем, когда вас слушаешь, то можно сказать, что говорит англичанка, а не француженка.

«Этот комплимент дорогого стоит, – думает она. – С утра до вечера я ругаюсь с теми, кто произвел меня на свет. С людьми, которые вот уже два десятка лет дают мне советы и деньги на карманные расходы. Так вот, я снимаю шляпу перед моими предками-реакционерами! Без образования, которое я получила, я молчала бы сейчас как рыба. Мой американец мог сколько угодно расточать в мой адрес комплименты, а я ничего бы не поняла».

– Вы увидите сегодня еще немало интересного, – произносит Стив. – Дом Вашингтона в Вермонте – настоящее чудо. Обычно люди едут туда на машине или в автобусе. Моторная лодка – более оригинальное средство передвижения.

– Можно вас немного огорчить?

Она решила сыграть в простодушие. Похоже, он принял ее слова за детскую непосредственность.

– Да, конечно.

– Вы не похожи на отца семейства. На трудягу, получившего в своей конторе два дня отгула… Вы похожи на Питера Фонду[7]7
  Фонда, Питер (р. 1939) – американский актер, продюсер, режиссер. Сын Генри Фонда, брат Джейн Фонда, отец Бриджит Фонда.


[Закрыть] или на молодого Христа… Скорее на Христа, пожертвовавшего жизнью ради спасения человечества…

– Откуда вы взяли, что ваши слова могут меня огорчить? – произносит он с широкой улыбкой. – Женщины любят придумывать истории.

– И все же вы знаете, кто такой Питер Фонда?.. Возможно, вы видели старый, но гениальный фильм «Изи Рейдер».

Стив раскрывает еще шире в улыбке рот.

– Еще одна история о наркоманах… Бедная Америка! Фильм, однако, совсем неплохой. Я смотрел его вместе с Дороти… Очень давно…

– Если Фред болен, почему его моторная лодка остается на берегу Потомака? – спрашивает Анук.

Она ищет подтверждение своим предположениям. Она хочет понять то, что только что услышала от него. Его туманные слова настораживают ее. Ей хочется во всем разобраться.

– Мы возвратились из Вьетнама ровно год назад. Фред вернулся на два месяца раньше меня… У его матери было слишком много забот, чтобы заниматься моторной лодкой. Позднее, когда он поправится, мы, возможно, возобновим наши водные прогулки…

– Почему же он оставил свою лодку под Вашингтоном, если живет в Аннаполисе?

– Раньше он работал в Вашингтоне. На правительственной службе. Он был всего только винтиком в системе, но его ценили… После Вьетнама, выйдя из госпиталя, он поселился в небольшом домике у матери. Я наведываюсь к нему из Нью-Йорка при первой возможности его…

Пригород, наконец, закончился. Они едут по шоссе на умеренной скорости.

– Нельзя ли двигаться быстрее, – говорит Анук.

– Для того чтобы быстро ездить, надо отправиться в Техас. Это единственный штат, где нет ограничения скорости. Впрочем, у нас везде ездят со скоростью восемьдесят миль в час.

– Сколько это в километрах?

– Возможно, сто, – говорит он. – Думаю, что это километров сто в час.

– Почему вы со мной возитесь? – спрашивает она.

– А почему вы называете себя бедной и несчастной?

Она вздыхает.

– Я чувствую себя плохо в своей шкуре. Плохо и неуютно. Так почему же вы со мной возитесь?

Он пожимает плечами.

– Сам не знаю. Вначале я увидел вас в тот момент, когда вы больно ударились головой о стенку бассейна. Мне захотелось сказать вам что-то ободряющее… Потом я решил побыть рядом с вами в качестве провожатого… Я даже испугался, что потерял вас, когда вы уехали в музей… Что же до остального… Мы проводим время… Это позволяет мне совершенствовать мой французский язык… Теперь мне хочется поцеловать вас… Однако я не сделаю этого без вашего согласия. Мне было бы неприятно, если бы вы потом об этом пожалели. Я не скажу Дороти про этот поцелуй. Но если вы против, то никакого поцелуя не будет.