Текст книги "Отличный парень"

Автор книги: Кристина Арноти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– Я спрошу в регистратуре, можно ли заказать массаж… – произносит она вкрадчивым голосом.

Ее привычка к роскоши раздражает Роберта.

– Массаж в Соединенных Штатах обойдется недешево…

– Один раз не в счет… У меня есть деньги…

Анук усаживается у телефона. Она внимательно изучает проспект с перечнем услуг, которые предоставляются постояльцам. «Едва успела поселиться в отеле, а уже заказывает все, что только ей в голову взбредет», – думает Роберт.

Анук долго говорит по телефону. Она пытается обворожить своего невидимого собеседника. «После восьми часов, проведенных в самолете, я чувствую себя так, словно по мне проехался каток по укладке асфальта. Будьте так любезны, пришлите мне массажиста или массажистку, все равно… Номер комнаты…» Немного погодя она заказывает в номер минеральную воду и фрукты. «Я поем их перед телевизором» – говорит она.

Она умеет устраиваться в этой жизни. Роберт чувствует себя так, будто его обокрали: этот вечер должен был по праву принадлежать ему. Он невольно завидует безукоризненному произношению Анук… Он слишком поздно начал изучать английский язык. И конечно, потратил впустую немало времени и денег. Наконец, его фирма оплатила ему курсы с «погружением». Анук же свободно владела английским всего лишь потому, что с раннего детства у нее были гувернантки.

– Ты хорошо говоришь по-английски, – говорит он.

В душе он считает, что его сильно обделила судьба.

– К семи годам я уже говорила на двух языках. Потом я еще год совершенствовала язык в спецшколе. Вполне нормально…

«Нормально! Кто бы говорил! – утешает он себя. – Ты получил то, что хотел… Девушку из высшего общества…»

«Девушка из высшего общества» окидывает взглядом гостиничный номер и остается довольна. Она переключает канал. На цветном экране появляется надпись с названием фильма.

– Боевик! Это – для тебя, – говорит Анук. – Ладно, так и быть, и я посмотрю его. Сегодня мне понравится все что угодно. Я скоро привыкну к американскому произношению. Мне было бы совсем легко, если бы здесь говорили, как в Бостоне. Бостонский акцент очень близок к оксфордскому произношению.

На экране возникает горный пейзаж. Появляется автомобиль, за ним другой. Из первой машины выглядывает мужчина. Тра-та-та – трещит его пулемет. Шины второй машины пробиты, она теряет равновесие, врезается в скалу и, охваченная пламенем, падает вниз.

– А что? – рассуждает Анук. – В самом деле, и такой вид развлечений имеет право на существование…

Неожиданно блондин с лицом проходимца прерывает действие фильма и расхваливает достоинства шин высокой прочности.

– Американская реклама – такая скучища!

– А мне нравится, – отвечает Анук. – Для меня все здесь в новинку.

– Я скоро вернусь, – обещает Роберт.

С огромной неохотой он выходит из номера в тот момент, когда на экране телевизора агенты ФБР осматривают останки сгоревшей машины.

Анук с блаженством вытягивается на кровати. Просторная уютная комната: две кровати, широкое окно, спрятанное за сдвинутыми шторами, вместительный зеркальный шкаф.

Анук готовит себе ванну. Позднее, уже в воде, она разглядывает свое тело. Ей грех жаловаться. Что и говорить, она прекрасно сложена. Не всякая девушка может похвастаться такой гладкой и нежной кожей. Анук отгоняет нахлынувшие вдруг тяжелые воспоминания. Она не хочет возвращаться к прошлому. «Никогда. Да будет благословенна короткая память. Пусть сердце навсегда останется холодным, а тело свободным. Ее цель? Стать такой, каким был ее дед. Считать свои шаги и деньги до самой смерти. Ее дед был живым воплощением эгоизма и успеха».

Она обманывает себя. В душе она борется с угрызениями совести. «О, нет, все кончено. Никаких привязанностей и переживаний. Жить, чтобы жить!»

Анук вышла замуж так, как входила в шикарный магазин. Высоко подняв голову и слегка раздувая ноздри от гордости, что может позволить себе сделать такой выбор за свои деньги. Брак для нее был лишь сделкой, скрепленной людьми и церковью. Подвенечное платье, заказанное у знаменитого кутюрье, было ослепительно белого цвета, что вызвало у нее искренний смех. Во время свадебной церемонии Анук еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Еще немного, и она бросила бы венок флердоранжа в лицо удивленного кюре. «Довольно воспоминаний. Я в Вашингтоне», – уговаривает она себя.

Выйдя из ванной комнаты, Анук усаживается перед телевизором.

Экранный бандит измывается над своей жертвой, испуганной молодой девушкой. «Что вы знаете о своем отце?» – кричит он. «Ничего, – отвечает девушка. – Ничего. Отец как отец».

– Счастливая! – восклицает Анук. – А мой предок может быть лишь героем фильма Фрица Ланга.

Гангстер закатывает девушке звонкую пощечину.

– Как это здорово! – замечает Анук, – когда бьют других…

И еще… Это совсем другая оплеуха.

Анук надеется, что вызванный ею массажист окажется молчаливым чернокожим.

В дверь стучат. Она отвечает:

– Да.

И идет открывать.

Стоящий за дверью высокий белобрысый мужчина с учтивым поклоном произносит:

– Здравствуйте, мадам. Я – массажист.

– Входите, – говорит Анук. Она явно разочарована.

Она прикрывает дверь, а массажист направляется в ванную комнату.

– Мадам, никогда не забывайте опустить цепочку. Порой она может спасти вам жизнь… Ведь она так и называется – цепочка безопасности.

И уже из ванной комнаты:

– Если кто-то будет ломиться в дверь, вы успеете благодаря опущенной цепочке позвонить по телефону и позвать на помощь…

Он выходит из ванной.

– Я вынужден переодеваться перед каждым массажем. Во время работы с меня пот льет градом. Вы хотите получить полный массаж или же я должен размять только спину?

– Спину и ноги.

Она ложится на постель. Она прикрывает лицо маленькой подушкой. Где же прекрасный чернокожий? Вот не повезло.

– Ай, – восклицает она, – не надо так усердствовать…

– Мадам, у вас тело спортсменки, – говорит массажист. – Никаких жировых отложений, одни лишь мускулы. Я делаю вам глубокий массаж. Я – литовец. Вот уже тридцать пять лет как я живу в Соединенных Штатах Америки. Так хорошо, мадам? Вам не больно?

– Все в порядке. Мои лодыжки словно свинцом налились.

– Сейчас все пройдет… Француженка?

– Что? Заметно?

– Почти не заметно. Вы говорите по-английски с меньшим акцентом, чем я. Туристка?

– Мой муж прилетел сюда по делам. Я составила ему компанию.

– Надеюсь, вас предупредили о том, что по вечерам опасно выходить на улицу… Перемещаться по городу можно только на такси, от двери до двери. Вашингтон не для вечерних прогулок. Здесь часто нападают на прохожих…

Она почти не слушает его.

– Красивый город, – произносит она немного погодя. – Широкие улицы, много деревьев… Вечером он мне особенно понравился.

– Вашингтон – самый зеленый город в Соединенных Штатах Америки, – отвечает массажист. – Город и в самом деле хорош… Днем… Однако стоит только сгуститься сумеркам, как здесь убивают на каждом шагу…

– И кто же тут убийцы и кто жертвы? – спрашивает она.

– Черные убивают белых, белые убивают черных, наркоманы могут убить вас за то, что вы не дали им денег на наркотики, оказавшиеся на мели люди нападают на тех, кто при деньгах.

– И всегда виноваты чернокожие, – произносит, зевая, она. – Здесь одни расисты кругом… Несчастные черные, как нелегко приходится им в Америке…

– Да что вы об этом знаете! – произносит с досадой массажист. – Ничего вы не знаете… Французы – самые несносные из всех туристов. Едва перелетев через океан, они тут же начинают разглагольствовать о расизме, а несколько дней спустя уже считают себя большими знатоками жизни в Соединенных Штатах Америки… При де Голле они совсем распоясались… А после его смерти…

– Не вижу связи – при чем тут де Голль? – говорит Анук.

– Еще как при чем… Он внушил французам чувство собственного превосходства… Никогда еще у меня не было таких мерзких клиентов, как при де Голле. Вот, судите сами. Несколько месяцев назад одна пожилая клиентка из Франции похвалилась тем, что не боится ничего и никого в Вашингтоне. «Любезный господин Линстром, – заявила она, – французам непонятно, из-за чего вы впадаете в истерику. У нас достаточно широкие взгляды, чтобы бояться кого бы то ни было… Впрочем, ваши проблемы нас не касаются. Мы, французы, никогда не были расистами. И это известно всему миру…»

– Вот уж неправда, – говорит Анук. – Мы такие же расисты, как и другие, если не больше… Однако наш расизм проявляется совсем по-другому…

– Я знаю… Мадам, вот что я вам скажу. Моя клиентка отправилась в гости к своей приятельнице. В лифте ее ударили чем-то тяжелым по голове. И она мгновенно рассталась не только со своей сумочкой и драгоценностями, но и с иллюзиями. Теперь мадам обозлилась на весь мир. Она проклинает Америку и заверяет, что ноги ее здесь никогда не будет.

– А вы? – спрашивает Анук. – Что вас удерживает в столь опасном для жизни городе?

– Деньги, мадам. Здесь можно хорошо заработать, если не заканчивать работу ровно в 17.00, как это принято у моих американских коллег. Я никогда не отказываюсь выехать на вызов даже в выходной день. Это дает мне дополнительный заработок. Моя жена специализируется на лечебном массаже. У нее был собственный кабинет. Пришлось отказаться. Ровно год назад к ней позвонили в дверь. Она как раз ждала клиента. Однако вошел грабитель. Он ударил ее по голове. В Вашингтоне бандиты не связывают жертву, а просто бьют по башке. Раз! И жертва уже лежит без сознания. Все происходит очень быстро… Моя бедная жена теперь инвалид на всю оставшуюся жизнь. Вначале она пыталась вернуться в свой бизнес, но после этого случая не может никому открывать дверь… Вы понимаете, что это создает некоторые трудности… Вот лет десять или двенадцать назад в нашем городе была тишь и благодать… Теперь об этом приходится лишь мечтать… Например, взять хотя бы Джорджтаун, что вы знаете об этом квартале?

– Ничего, – говорит Анук. – Я здесь в первый раз…

Массажист уже разминает ее бедра.

– У вас очень гибкие мышцы, – замечает он. – Прекрасное тело…

– И что же там случилось в Джорджтауне?

– Раньше Джорджтаун был самым красивым кварталом в Вашингтоне. Как правило, там селились богатые люди… Сенаторы, известные банкиры, одним словом – сливки общества. Это был мир, закрытый для посторонних глаз, недоступный для простых смертных. Когда я, литовец без роду и племени, отправлялся в этот роскошный квартал, то считал необходимым брать с собой на всякий случай паспорт. Да… Повидал я на своем веку немало жирных ляжек миллиардеров… Уверяю вас, они ничем не отличаются от других… Может быть, только повышенной дряблостью… Ведь эти люди сидят на мешках с деньгами…

Неожиданно он выпрямляется.

– Что это у вас там, на шее?

– Не обращайте внимания, – отвечает Анук.

– Похоже на…

– Я же вам сказала, что это ничего не значит.

– И все же…

– Отвяжитесь…

Массажист явно обескуражен таким ответом. Он вновь принимается за работу.

– Теперь все не так, как раньше… Красота превратилась в уродство… Дети богачей совсем распустились. Они погрязли в разврате и наркотиках…

– Возможно, что это вполне нормальная реакция с их стороны, – говорит Анук. – В какой-то момент начинает тошнить от дорогущих сигар и толстых родительских кошельков.

– Они блюют прямо на тротуар. А когда у них идет ломка… они опускаются на самое дно. Их девицы выглядят так, словно их подобрали на помойке… Я бы послал их всех в армию… Мадам, у нас здесь все делается во имя свободы…

Анук произносит с искренним убеждением в голосе:

– Свобода… Это звучит так здорово… Однако свобода должна быть одинаковой для всех…

– Вы считаете, что можно быть свободным и дрожать от страха?

– Знаете, – говорит Анук, – мы, французы…

Он разминает ее тело с удвоенной силой. Анук кажется, что на нее обрушивается мощный поток воды…

– У меня нет денег, – вдруг вспоминает Анук. – Мой муж не оставил мне долларов.

Массажист выпрямляется:

– Вы можете расплатиться со мной завтра. Вас устроит, если я загляну к вам часов в восемь вечера? Может, вы захотите, чтобы вас еще раз помассировали? В любом случае, у меня есть вызов в этот отель, назначенный на семь вечера…

– Спасибо, – говорит Анук. – Завтра мне будет не нужен массаж. Вам придется зайти только за деньгами…

Массажист заглядывает в свою записную книжку:

– Я приду завтра в восемь вечера…

– Сколько я вам должна?

– Десять долларов…

– Столько же я плачу и в Париже… – говорит Анук.

Массажист уже переодевается в ванной комнате, откуда выходит несколько секунд спустя.

– До завтра, мадам… Берегите себя… Когда пойдете на улицу, снимите лучше все кольца… И оставьте сумочку в номере… Так будет надежнее…

Анук окидывает его насмешливым взглядом:

– Я буду гулять по городу, что называется, держа руки в карманах. Для этого, как минимум, надо иметь карманы…

На прощание массажист говорит:

– Я часто критикую американцев… В конце концов, они понимают… А французы… Они упрямятся до тех пор, пока им не раскроят череп… До свидания, мадам… Удачи вам, мадам…

– Поймите, мне нужно показаться врачу. Я постоянный клиент вашего отеля. И не говорите, что в этот час нельзя найти доктора…

Гостиничный администратор с невозмутимым видом выслушивает жалобы Роберта у регистрационной стойки. Он занят тем, что принимает и выдает клиентам ключи от номеров. Срочный вызов врача отнюдь не входит в круг его обязанностей.

– У меня ангина, – объясняет Роберт.

– Пожалуйста, 202-й…

Тонкий детский голосок. Заметный акцент. Европейский разрез глаз – не обошлось без скальпеля пластического хирурга. Прелестная японка, закутанная в роскошное кимоно, протягивает служащему крошечную ладонь.

– Спасибо.

– Завтра… Позвоните завтра утром секретарше дежурного врача при отеле. Она назначит вам время.

– Дежурный врач при отеле! – восклицает Роберт. – Звоните ему сейчас же!

– Только не из-за простой ангины…

Роберт трясется от негодования. Он снова принимается уговаривать служащего. Из-за ангины… Какие еще доводы надо привести, чтобы этот кретин понял, как ему нужен врач?

Роберт почти переходит на крик:

– А если у меня случится сердечный приступ?

Служащий смотрит на него с испугом.

– Вам известно, что с сердцем шутки плохи. Тук-тук-тук – и остановилось. Вы рискуете своей репутацией. Я могу умереть в вашем отеле.

– Возможно, – говорит служащий. – И чтобы этого не случилось, возьмите такси и отправляйтесь-ка в больницу.

Роберт идет в атаку:

– Я прилетел на совещание, которое открывается послезавтра утром… В этом отеле… В вашем зале заседания…

– У нас четыре зала заседания и четыре совещания. И все они начнутся послезавтра утром.

Вцепиться бы ему в глотку. Растерзать на куски. Как он не понимает, что речь идет о жизни и смерти.

– В таком случае дайте мне номер телефона врача. Я сам позвоню ему. Мне кажется, что я смогу его убедить.

– У меня нет его номера.

– Посмотрите в телефонной книге. Вы знаете его фамилию?

– Не думаю, что его телефон есть в телефонной книге. Завтра утром его сообщит вам телефонистка отеля.

– Есть ли поблизости от отеля аптека, где я мог бы купить антибиотики без рецепта?

В Париже портье сделает все, чтобы угодить постояльцу отеля. Найдет врача, лекарство, достанет вам звездочку с неба. Он выкрутится из любого положения!

– Я сам поеду к нему… К вашему доктору…

– Он живет в Виргинии.

– Виргиния, Виргиния… Надо лишь переехать мост… Адрес?

– Обратитесь в больницу.

Роберту ничего не оставалось, как смириться. В Америке уважают свободу личности. Закончивший свою работу врач уже не досягаем для больного.

«Больному за помощью остается лишь обращаться к Господу Богу. Вот почему в Соединенных Штатах так много религиозных конфессий».

Придя к такому выводу, Роберт немного успокаивается. Он отходит от стойки. Сами ноги приносят его к бару. Что сулит ему завтрашний день? Он мог бы провести его в свое удовольствие. Если бы рядом с ним была женщина, которая понимала бы его. Похоже, что семейная жизнь с Анук не удалась. С такой женой он не имеет ни минуты покоя. Каждый день он словно выходит на арену цирка. И с улыбкой кладет голову в открытую вонючую пасть тигра. В роли зрителей в этом цирке выступает все благородное семейство его жены. Оно в восторге от своего покладистого зятя.

В детстве, когда он еще ходил в начальную школу в Мюлузе, у него тоже часто болело горло. Он до сих пор помнит, как пытался снять с себя старый бабушкин платок с рваной бахромой. «Мама, я не хочу. В нем я похож на девчонку». Однако на протяжении долгих лет ему не удавалось избавиться от этого унижения. Вот и сейчас он чувствует, как свинцом наливается его затылок и кровь молоточком стучит в висках.

В неосвещенном баре он опускается в кресло. Мимо проходит официант, и Роберт заказывает двойной скотч.

– Пожалуйста, поскорее… Я не…

Официант уходит.

Выпитое жадными глотками виски согревает его. Он расплачивается и тотчас выходит из бара.

Старый чернокожий лифтер приветствует его дежурным «Добрый веч… мсье».

Роберт надеется на чудо. Вдруг уставшая с дороги Анук уже спит. Если разбудить ее сейчас, она, возможно, проявит от неожиданности хотя бы какое-нибудь сострадание к нему. «Я отказался от поездки в Бостон. Утром я никуда не поеду и останусь в постели, – скажет он. – Мне надо подлечиться. Я подхватил где-то грипп».

Пока поднимается лифт, лифтер смотрит вверх.

Выходя из лифта, Роберт произносит, в свою очередь, «добрый вечер». Он быстро проходит в конец коридора и вставляет ключ в замочную скважину. Дверь оказывается запертой изнутри на цепочку. Ему удается лишь приоткрыть ее.

– Я пришел…

Голос Анук заглушают звуки, доносящиеся из телевизора.

Анук поднимает цепочку, и Роберт наконец входит в номер, где уже царит легкий беспорядок и пахнет знакомыми духами. У ножки кровати валяется дорогой кружевной пеньюар небесно-голубого цвета, а посреди номера – голубая атласная тапочка Анук.

– Ты еще не спишь?

Он разочарован.

– Спать? Нет уж. Как дела?

Он открывает платяной шкаф и принимается развешивать свои вещи. «Мне не хватит плечиков…»

На экране телевизора морское судно безуспешно борется с огромными волнами. Крупным планом – мокрое лицо капитана. «Нет, – кричит он. – Я никогда не покину свой корабль». Среди бушующих волн мужчина кричит благим матом: «Я не умею плавать!» И снова крупный план: его руки, взывающие о помощи. Неожиданно раздается вкрадчивый женский голос: «Мойте ваш пол порошком “Сиду”. Он такой мягкий-мягкий…»

– Вот так всегда. Прерывают кино в самый интересный момент и навязывают свою рекламу, – говорит Анук. – Мне хочется узнать, спасут ли того мужчину, который не умеет плавать… Ты не против, если я еще немножко посмотрю телевизор?

– Конечно, нет…

– Завтра мне уже будет легче… – говорит Анук. – Ты улетишь в Бостон… Похоже, что массажист знает свое дело. Дай мне денег, чтобы расплатиться с ним… Десять долларов… Или я поменяю франки.

Роберт с раздражением раскрывает свой пухлый от бумаг портфель. Порывшись в нем, он вынимает паспорт и три денежные купюры достоинством в двадцать долларов каждая.

– Вот тебе шестьдесят долларов и твой паспорт.

– В котором часу ты уйдешь завтра утром?

Он произносит первое, что приходит ему на ум.

– В девять. Заседание в Бостоне начинается в 11 часов.

Анук уже мысленно предвкушает завтрашний день. Она говорит:

– Я знаю одну девчонку в Бостоне. Дочь сенатора. Мы учились вместе с ней в спецшколе…

У него катастрофически портится настроение.

– Конечно, дочка сенатора…

Он застегивает пижаму на все пуговицы.

– Ты можешь позвонить ей, – говорит Анук.

– Кому?

– Этой девочке…

– И что я скажу ей?

– Передашь привет от меня… Сообщишь о том, что я вышла замуж за тебя.

– Избавь меня от пустых разговоров с твоими подружками… Если ты так хочешь с ней поговорить, позвони ей сама.

Роберт раздражен как никогда. С особой тщательностью он принимается за свой туалет. Долго и обстоятельно чистит зубы. Горло горит огнем. Из ванной комнаты он выходит совсем разбитым. Он гасит все лампы на своем пути.

– Ты можешь сколько угодно смотреть телевизор… – говорит он. – А мне надо выспаться.

Он кутается в тонкое одеяло и укрывается им почти с головой.

Анук из вежливости выключает телевизор. Она ложится в постель. Некоторое время спустя в тишине раздается ее голос:

– Ты спишь?

– Гм…

– Я так счастлива, что мне совсем не хочется спать. Роберт?

– Гм…

Он делает над собой усилие:

– Что?

– Скажи…

– Что?

Она словно задалась целью помешать ему заснуть.

– Если бы мы остались… После.

– После чего?

– Твоего заседания… Если бы мы остались в Вашингтоне… Задержались бы на какое-то время…

Если бы он не так плохо себя чувствовал, то ответил бы повежливее:

– Я не богач, который живет на свою ренту, и не английский лорд, чтобы путешествовать ради собственного удовольствия… Я приехал работать и уеду тоже работать. Может, ты все-таки постараешься заснуть…

Он демонстративно поворачивается к ней спиной. Их кровати стоят на приличном расстоянии друг от друга, разделенные тумбочкой.

Анук приподнимается на подушке, облокотившись на локоть. Она обращается то ли к мускулистой спине технократа и трудоголика, то ли к его полосатой пижаме:

– Настоящий пахидерм, – произносит она. – Твоя кожа толще бронежилета. Хоть из пулемета стреляй – никакой пулей тебя не пробьешь.

Он чувствует себя еще более больным и несчастным. Ему хочется выложить ей всю правду. Однако он не может позволить себе подобной роскоши. Слишком многое поставлено на карту. Момент истины для него еще не наступил.

– Завтра я пойду в Национальную картинную галерею…

Теперь она уже рассуждает вслух, не надеясь на ответ мужа:

– Если бы ты мог пойти со мной… Мы так мало времени проводим вместе. Я не знаю до сих пор твоих предпочтений в живописи.

Она затронула весьма скользкую для него тему. Дочь и внучка торговцев картинами, Анук знала художников как свои пять пальцев. С самого рождения она росла в окружении шедевров живописи и прекрасно в них разбиралась. Над ее кроватью и по сей день висит картина Клуэ «Портрет девушки».

Она не унимается:

– Если бы тебе надо сделать выбор между картиной Пикассо голубого периода или полотном Сезанна, какому художнику ты отдал бы предпочтение? На твой вкус? Я не говорю ни о размере картины, ни о том, что на ней нарисовано. Могу совсем упростить вопрос: кого ты выберешь – Пикассо или Сезанна?

– Дай мне поспать…

Ему следовало бы припасти заранее и держать наготове какую-нибудь заумную фразу из числа тех, какими обычно обмениваются знатоки. Он смог бы тогда потрясти ее воображение своей эрудицией. Однако он слишком устал от ежедневного выхода на арену цирка. Тигр закрыл пасть. Укротитель снимает в гримерке свой костюм с блестками и вытирает пот со лба. Сегодня не будет второго представления. С него хватит. Спрятать бы только голову под подушку и поскорее уснуть!

– Если тебе удается ладить с моим отцом, – она переходит на шепот, – значит, ты ничего не смыслишь в живописи. Вычислительные машины – вот твой удел. Твоя работа не более творческая, чем труд бакалейщика.

– Зато он весьма опытен и преуспевает, – парирует Роберт.

– Мой дед, – продолжает Анук, – основатель империи, обожал живопись, а мой отец лишь занимается перепродажей картин. Идея выпуска популярных книг по искусству тоже принадлежит моему деду… Он был настоящий знаток своего дела. Роль моего отца сводится лишь к тому, чтобы сохранять и приумножать полученное в наследство богатство. А ты? Какого полета птица? Мой дед давно покоится в могиле. Он один в этой семье соответствовал масштабам своего предприятия.

Роберт понимает, что упускает шанс заключить с Анук перемирие. Она стремится к искреннему диалогу, а он не разделяет ее порыва. Анук выбрала слишком неподходящий момент для разговора по душам. Ему не хватает мужества перебросить мостки между собой и женой.

– Нас разбудят в восемь утра. И завтрак принесут в то же время, – говорит Анук.

Роберт старается уснуть, но сон никак к нему не приходит. Горло нестерпимо болит. Его одолевают грустные мысли. На душе скребут кошки из-за того, что пришлось солгать Анук относительно завтрашнего дня. В результате ему придется встать ни свет ни заря, чтобы отправиться неизвестно куда. Он притворяется спящим. Работает кондиционер. Тишина.

И вдруг:

– Это же шанс, – произносит вполголоса Анук.

Он шевелится, чтобы сделать вид, что слышит ее слова.

– Все уладится с твоим горлом… Нет ничего глупее, чем простудиться в дороге… Особенно для такого делового человека, как ты. Тебе нельзя болеть.

Она продолжает:

– Ты должен иметь такое же железное здоровье, как у моего отца.

В его голове вновь мелькает мысль, которая посещала его уже не раз: «Жену надо выбирать из своего круга». В обществе произошло слишком глубокое расслоение, и эту черту нельзя переступать. Подъем по социальной лестнице таит в себе большую опасность…

Чужое богатство всегда манило к себе Роберта. Если он сумел чего-то добиться в этом жестоком мире, то не столько благодаря своим профессиональным качествам, сколько умению вертеться и изворачиваться. Изо всех сил он старался угождать сильным мира сего, чтобы подняться до их уровня.

Роберт завидовал в душе непринужденным манерам Анук. Она получила все от рождения, в то время как он даже мечтать не мог в своей глухой провинции о том, что переступит когда-нибудь порог богатого дома. Анук в совершенстве владела английским языком: «У меня были гувернантки из Англии… Они знали свое дело».

И она еще смеет на что-то жаловаться! «Понимаешь, – сказала она однажды Роберту, – мой отец хорошо разбирается в том, как надо правильно говорить на английском языке. Он сам выбрал для меня спецшколу. Папа бывает порой невыносим, но его музыкальный слух улавливает все погрешности в произношении».

Роберт изучал английский язык в стенах местной школы в Мюлузе. Он до сих пор помнит, как его заставляли произносить незнакомые слова так, словно у него рот был набит камнями. В самом начале своей карьеры в области вычислительной техники он получил возможность за счет фирмы изучать английский «с погружением». Ему не потребовалось много времени проявить недюжинные способности на трудовом поприще и стать любимчиком у руководства. На протяжении месяца от него не отходили преподаватели. Они заставляли его не только говорить, но и думать по-английски. Немецким он владел от рождения. Это было единственным наследством, доставшимся ему от родителей. В детстве он мог говорить еще и на местном наречии. Позднее он постарался забыть его навсегда.

Пока Анук приобщалась с младых ногтей к живописи, Роберт имел о ней лишь поверхностное представление. Лицей был для него трамплином на пути к успеху. Затем он получил высшее образование. И все же он еще долго не умел вести себя в обществе. Поначалу воскресные обеды в семье тестя доставляли ему немало неприятных минут. До сих пор он со стыдом вспоминает о том, как протянул тарелку дворецкому, когда тот появился перед ним с блюдом в руках. Ему хотелось облегчить труд прислуги. Анук и ее родители раскрыли рот от удивления. Второй казус произошел с ним, когда он отодвинул от себя один из выстроившихся перед его тарелкой бокалов, чтобы показать, что не пьет белого вина. От смущения он покраснел до корней волос. «Я очень рассеянный человек, – сказал он, чтобы спасти положение, – и притрагиваюсь ко всему, что находится на столе. А если задумаюсь о чем-то, то передвигаю и бокалы». «Как мой дед, – вмешалась Анук. – С той лишь разницей, что он не был любителем выпить и никогда не прикасался к бокалам».

Посещение конного завода, куда его пригласили родственники жены вскоре после свадьбы, превратилось для него в настоящую пытку. Роберт терпеть не мог лошадей. Он учился держаться в седле на манеже под Парижем лишь в двадцатичетырехлетнем возрасте. Высокомерные животные наводили на него настоящий ужас. Однако, если он хотел преуспеть в обществе, куда так отчаянно стремился, ему необходимо было освоить верховую езду и теннис.

– С каких лет ты держишься в седле? – спросила его Анук.

Он отвечал с напускной небрежностью:

– С самого рождения…

Увидев лошадь, он почувствовал, как душа его уходит в пятки.

Анук сказала:

– А я перестала кататься верхом из-за деда…

Прелестная стройная куколка, только что сошедшая с обложки глянцевого спортивного журнала, она, казалось, посмеивалась над страхами Роберта.

– Почему?

– Дед купил когда-то конный завод в окрестностях Довиля. Он получал удовольствие, когда смотрел не только на скачки, но и на жокеев в куртках с его именем на спине. В конце жизни он был таким же худым и жилистым, как старый жокей. Однажды одна из лошадей ударила его копытом. Когда его подняли конюхи, дед трясся от ярости: «Я знал, что лошади – животные глупые, но не до такой же степени… Я кормлю их, пою, холю и лелею, а они имеют наглость брыкаться. Не спорю, что скачки – спорт благородных особ, но и дураков тоже. Продам всех лошадей к чертям собачьим».

Какая кошмарная ночь! Он то и дело просыпается. Ему снятся тревожные сны. Он слышит, будто кто-то стучится в дверь номера. Пошатываясь, он спешит открыть. Возможно, это врач приехал по срочному вызову из отеля. Его ждет горькое разочарование. Перед ним – один пустой коридор.

Его будит голос, доносившийся как будто издалека:

– Проснись! Ну, проснись же!

Он открывает один глаз. Анук склонилась над ним.

Роберт видит перед собой лицо жены. Почему она поступает с ним так жестоко?

«Тук, тук, тук…» Кто-то стучит в дверь.

– Обслуживание с этажа, – доносится мужской голос.

– Какая точность! – восклицает Анук.

Она торопливо распахивает дверь.

– У тебя есть мелочь? Надо дать чаевые.

– В кармане моего пиджака, – отвечает Роберт.

В комнату входит официант и ставит поднос с завтраком на столик. Не глядя по сторонам, он протягивает счет на подпись. Машинально он протягивает также свою ручку.

– Я распишусь, – говорит Анук.

– Распишись…

Комната тонет в темноте.

– Тебе нужно встать под ледяной душ, чтобы проснуться, – советует Анук. – Вот твой апельсиновый сок…

Она заглядывает ему в лицо.

– Надеюсь, что с тобой все в порядке…

Он воспринимает ее слова, как призыв к действию. Уйти, уехать куда-нибудь, только бы подальше от этих глаз. Он тщательно бреется, чувствуя, как пот стекает струйкой по его спине.

Одевшись, он выпивает на ходу чашку остывшего чая.

– Бутерброд?

Анук словно подменили. Как по мановению волшебной палочки она превращается в услужливую ласковую жену. Он понимает, насколько ей хочется поскорее избавиться от его присутствия.

– К счастью, ты напрасно паниковал: у тебя нет ангины.

Она констатирует факт. Словно боится, что муж вдруг объявит о своей болезни. Он молча наливает себе еще одну чашку чая.

– В котором часу ты вернешься?

– Еще не знаю.

Он поедет в аэропорт. Там, возможно, возьмет билет до Нью-Йорка. Лететь всего каких-то сорок пять минут. И он сможет провести в Нью-Йорке весь день.