Текст книги "Отличный парень"

Автор книги: Кристина Арноти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Они уже свернули с шоссе. Теперь машина едет по проселочной дороге, которая приводит их к берегу небольшой бухты, спрятанной за поворотом реки. В этом месте река похожа своими желтыми мутными водами на липкую от грязи доисторическую рептилию.

«Он смеется надо мной, – думает Анук. – Он просит разрешения меня поцеловать, как…» Она не находит достойного сравнения: как кто? Между двумя плоскими холмами, покрытыми пожелтевшей под жарким солнцем травой, приютился невысокий лодочный ангар из гофрированного листового металла.

Стив уверенно подъезжает к ангару. Кажется, что ему хорошо знакомо это место.

Прежде чем въехать в ангар, он дает задний ход, чтобы развернуть машину.

– Для прицепа, – говорит он. – Смотрите. Здесь находятся четыре или пять моторных лодок. Вот лодка Фреда.

Машина подъезжает вплотную к прицепу и останавливается. Стив поворачивает ключ зажигания. Внезапно наступает полная тишина. Она обволакивает их со всех сторон. На секунду эту звенящую тишину нарушает резкий шум моторов пролетающего над холмами самолета.

– Ну что вы решили? Вы согласны, чтобы я поцеловал вас?

– Да, – говорит она.

И тут же удивляется своим словам.

– Да.

У Стива нежные и жаркие губы.

Стив слегка касается губами ее крепко сомкнутых губ. Ее сердце потихоньку начинает оттаивать. В широко распахнутых глазах Анук застыл немой вопрос. У нее еще есть шанс устоять перед напором неведомых ей до сих пор чувств. Бежать пока не поздно от этих глаз, от этих губ. Стив не спешит. Медленными и властными движениями кончика крепкого и горячего языка он разжимает ей рот. Ее напряжение нарастает. Наконец, ее губы раскрываются словно раковина. Она закрывает глаза.

С выключенным кондиционером в машине тотчас устанавливается невыносимая жара. Анук не чувствует ее. Весь мир перестал существовать для нее.

Стив отрывается от нее и произносит:

– Очень жарко…

Он выходит из машины, привязывает прицеп и возвращается к Анук.

– Вы в порядке? – спрашивает Стив.

Автомобиль медленно трогается с места и выезжает из раскаленного на солнце ангара, где хранятся лодки.

Анук надевает темные очки, прикрывая глаза от слепящего солнца.

Стив, похоже, не впервые спускает лодку на воду. Они подъезжают к речному берегу.

– Выходите, – говорит Стив. – Вы будете держать канат…

Анук выходит из машины, подхватывает толстый канат, который бросает ей Стив. С помощью маховика он опускает прицеп и сталкивает лодку в воду.

– Идите сюда, – говорит он. – Надеюсь, вы умеете плавать… Вообще-то здесь не рекомендуется купаться… Вода слишком грязная…

Она окидывает взглядом реку. Одни лишь заводы вдоль берегов. На линии горизонта виднеются очертания высокого моста.

– Сейчас не меньше тридцати пяти градусов, – произносит Стив. – Если вам очень жарко…

– Я умираю от жары, – говорит она по-французски. – И мне на это наплевать.

«У моего американца есть одно несомненное достоинство, – думает она. – Я никогда не знаю, что у него на уме. В подобной ситуации нормальный француз недолго бы раздумывал. Он овладел бы мною либо прямо в машине, либо в ангаре на грязном полу. Едва отряхнув коленки, он тотчас потребовал бы пить и проклял бы жару. Впрочем, к чему такие сравнения? Француз, имея в руках столь легкую добычу, как я, не стал бы долго церемониться. Он сразу бы затянул ее в постель».

– Вы остаетесь? – спрашивает Стив. – Или поплывете со мной? Решайтесь.

Анук заворачивает до колен легкие брючки из натурального хлопка. Она бесстрашно входит в мутную воду. Стив почти несет ее на руках. Она уже в лодке.

– Садитесь, я сейчас попробую завести мотор… Никогда не знаешь, что тебя ждет с подобной техникой.

Она садится. Ей приходит в голову, что лодка небольшая, а река, напротив, огромная. Гигантская доисторическая рептилия сияет на солнце чешуей. Вода в бухточке бурого цвета от покрывающей ее жирной желтоватой пены.

Стив дергает за шнур стартера, приводя в движение мотор. Раздается легкий хрип, переходящий в оглушительный рев.

– Поехали, – говорит Стив.

Он подхватывает канат и бросает его в лодку, садится рядом с Анук и берется за руль. Наконец они выплывают на открытое водное пространство, и у Анук на мгновение перехватывает от страха дыхание. Стив нажимает на газ, и хрупкое суденышко подпрыгивает на воде, словно сухая ореховая скорлупа, брошенная на мокрый асфальт. Лодка носом рассекает речную гладь, а по ее бокам вздымаются настоящие волны. Суденышко словно ввинчивается в плотный от жары воздух. Анук ощущает влагу на теле то ли от собственного пота, то ли от водяных брызг. Несмотря на защитные очки, отраженное в воде солнце ослепляет глаза. Спрятанные под шапочкой с козырьком волосы стали такими мокрыми, что можно уже отжимать. «Как в турецкой бане», – думает она.

Анук натягивает шапочку поглубже на уши; она смотрит на Стива. Находясь рядом с ней, он, кажется, совсем забыл о ее существовании и только крепко сжимает двумя руками руль, который прыгает во все стороны.

Они поднимаются вверх по реке. Их утлое суденышко так громко тарахтит, что не слышно шума моторов взлетающих самолетов, когда они проплывают мимо аэропорта. Она успела только рассмотреть без конца взлетающие и приземляющиеся огромные «боинги».

– Еще далеко? – кричит Анук.

– Что?

Стив поворачивает голову к ней. За темными очками не видно его глаз. Его рубашка распахнута на груди до пояса. У него суровый и неприступный вид. Ничто в нем не напоминает молодого человека, который утром подошел к ней в отеле, а днем просил разрешения поцеловать. Его коротко остриженные волосы выглядели слегка влажными, и она не видела его взгляда за темными стеклами очков.

– Что далеко?

– Домик Вашингтона, – кричит она.

– Далеко. Еще не меньше часа пути.

– Как же это долго, – кричит она. – Такое убожество вокруг.

На правом берегу высокие заводские трубы выплевывают в небо сгустки черного дыма. Стив прибавляет скорость. Теперь лодка лишь хвостовой частью касается воды. То и дело она черпает носом воду, чтобы тут же качнуться вверх.

– Мы сейчас взлетим… – кричит Анук.

Стив ничего не слышит. Ей кажется, что рядом с ней находится бездушный робот.

Она пытается положить голову на плечо Стива.

Резким движением он высвобождает свое плечо. Его лицо наполовину закрыто очками. Анук старается не показывать виду, что испугалась. Она чувствует себя так плохо, как если бы ее привязали к стоматологическому креслу и бормашина сверлила бы ей позвоночник.

Теперь они проплывают под стальным мостом. Она поднимает голову и с завистью смотрит на проезжающие по мосту крошечные автомобили.

Мост остается позади. Их крошечная лодка с прежним рвением рассекает речную воду. Река неожиданно разливается так, словно впадает в море. То тут, то там из желтой воды выступают маленькие островки, покрытые тропической растительностью. Хлипкое суденышко двигается вперед по стоячей воде. Шум лодки тревожит покой ленивых речных птиц. Они нехотя взлетают, взмахивая тяжелыми крыльями, чтобы тут же приземлиться на соседнем островке.

Стив прижимает Анук к себе. Она на секунду успокаивается. Немного погодя она замечает, что в поведении Стива есть что-то настораживающее. Она не уверена, что он поддерживает ее исключительно для того, чтобы она не упала в воду. Скорее, наоборот. Она смеется. Не от веселья, а от страха. «Я хочу отдать Богу душу, – сказал ей однажды дед в минуту откровения. – Однако пусть мне сперва докажут, что у меня есть душа. Я так построил свою жизнь, чтобы никогда не задумываться о Боге. И все же трудно не думать о Всевышнем, когда стоишь на краю могилы. Когда у меня дела шли из рук вон плохо, я считал, что Бог забыл обо мне. Я не мог с этим смириться и сердился на него. Мой бизнес налаживался, и тогда я вновь становился его преданным рабом. Я превращался в самого ревностного католика, защищал права церкви и частенько раскошеливался на нужды церкви. Если же меня и после преследовали неудачи, то я считал, что это происходит в результате происков масонов, коммунистов и социалистов. Всеми своими достижениями я обязан Богу». – «А как же смерть, дед?» – «Нет смерти в кредит. Смерть всегда оплачивается наличными».

Стив крепко держит Анук за плечи правой рукой. Железным обручем она сковывает ее тело. Готовое вот-вот развалиться суденышко опасно подпрыгивает над поверхностью воды. Мотор ревет с такой силой, что кажется – вот-вот он взорвется и разлетится на куски.

Река разливается еще шире. От стоячей воды несет вонью. Лодка мчится вперед на пределе своих возможностей, оставляя позади себя пенистый след в плотной мутной воде. Стив добавляет газу. Теперь лодка похожа на гигантскую лягушку, которая рывками подпрыгивает над водой. От превышения скорости их бросает то вправо, то влево. Стив держит Анук за плечи, чтобы она не упала в вязкую желтую водную массу. Или же он хочет отделаться от нее и столкнуть ее в воду?

Она кричит по-французски:

– Я боюсь…

– Здесь смерть будет мгновенной, – отвечает он. – Ты же боишься медленного угасания…

Он напрягает голос, чтобы она могла услышать его. Теперь он говорит по-французски совсем без акцента.

– Не надо меня пугать…

Она пытается обуздать свой страх. Что этот тип себе позволяет? Он – настоящий маньяк. По шоссе ехал с черепашьей скоростью, зато теперь с лихвой наверстывает упущенное. Надо взять себя в руки. Нельзя паниковать. Не надо показывать, что она смертельно испугалась. «Лошади чувствуют, если наездник струсил, – говорил дед. – Опасайся лошади, которая поняла, что ты боишься ее: она может понести и убить тебя».

На воде американец закусил удила, как бешеный конь, о котором говорил дед.

Высоко задирая нос над водой, лодка летит вперед на полной скорости. «Я связалась с умалишенным». Никто и не узнает, где она сложила голову. Ее будут долго искать. Пригоршня грязных брызг ударяет ей в лицо. Она вытирает мокрые щеки тыльной стороной ладони. Обидно умереть вот так – ни за что ни про что.

Дед предусмотрел все, кроме ее смерти на воде. В лицо снова брызгает вода. Анук барабанит Стива по руке. Ей удается выскользнуть из его цепких объятий, и она ударяет его уже двумя кулаками. Ей кажется, что перед ней не человек, а железный робот.

Стив поворачивается к ней. У него суровое лицо. Под темными очками нельзя разглядеть его глаз. Лодка, похоже, вот-вот развалится на части и разлетится на щепки.

– Стив, вы меня слышите? Стив! Стив!

Она кричит что есть мочи.

– Стив!

Анук срывает с лица американца очки и бросает их в воду. Стив управляет лодкой одной рукой. Другой он словно козырьком прикрывает глаза. Лодка нехотя замедляет ход. Грохот от ударов днища лодки о поверхность воды постепенно стихает.

– Не надо было так делать, – произносит он с раздражением в голосе. – Меня слепит солнце. У меня слабые глаза…

– Вы двигались вперед на бешеной скорости… – отвечает она ледяным тоном. – Мне надо вернуться в отель… В пять часов вечера мне будет звонить муж.

Муж! Роберт кажется ей сейчас еще более далеким, чем детские воспоминания. Роберт…

– Хорошо. Мы возвращаемся, – говорит Стив.

Ее колотит дрожь. Она встает на колени, чтобы найти свою сумочку. Наконец, она поднимает ее со дна лодки. Сумочка промокла насквозь, но сигареты внутри казались сухими. Не поднимаясь с колен, она подносит сигарету к губам. Ее пальцы дрожат, ей с трудом удается прикурить сигарету от изящной зажигалки.

Она неловко шлепается на жесткую доску, которая служит сиденьем в этой плавающей скорлупе.

– Я заплачу за ваши очки, – произносит она.

Стив пожимает плечами. Одной рукой он держится за руль. Теперь лодка едва двигается. Палящее солнце светит им в спину.

– В машине у меня есть еще запасная пара очков. Сожалею, что так напугал вас.

– Простите меня за очки, – говорит она.

– Простите и вы меня… – произносит американец.

Впереди показывается гигантский мост.

Анук растеряна. Ее глаза наполняются слезами.

– Не надо плакать, – говорит Стив.

– Однажды я уже хотела свести счеты с жизнью, – говорит она, – полтора года назад.

– Нервы?

– Меня принудили сделать аборт, – говорит она. – Я была уже на четвертом месяце беременности. Я пошла на поводу у родителей.

– А ваш муж?

– В то время я еще не была замужем. Меня выпотрошили, словно курицу. В дорогой клинике. В Лондоне.

Она встает и вытирает ладонью слезы.

– Мне удалось скрывать беременность целых три с половиной месяца. Я так хотела этого ребенка! Он принадлежал бы только мне одной. Я сделала бы все, что бы он вырос счастливым и, главное, свободным человеком. Но его вытащили по кускам. Я стала соучастницей убийства. Мне не хватило мужества порвать с семьей. И я уступила им. Такая глупость! Я струсила и совершила подлый поступок.

С ними поравнялся белый пароход. На его палубе яблоку негде упасть. Туристы направляются в Вермонт, чтобы посетить дом, где родился Вашингтон.

Гром от моторов самолетов разрывает воздух.

Густой черный дым валит из заводских труб.

– Родителям и в голову не приходит, что они растоптали меня как личность, – произносит она сквозь слезы. – Мой муж ничего не знает об этом.

«Боже! Только бы он воздержался от высокопарных слов о семье, родине, религии. Только бы не произнес избитых фраз о том, что надо простить, все забыть и начать жить с чистого листа…»

Волна, поднятая проходившим мимо пароходом, ударяет о борт моторной лодки.

Стив поворачивается к Анук. Оставленная на произвол судьбы лодка покачивается на воде.

Анук замирает в крепких объятиях американца.

Совсем по-детски она ищет тепла и защиты на его груди.

Вдруг весь мир перестает существовать для нее. Есть только мерное покачивание лодки, крепкие руки Стива, запах его загорелой кожи.

Стив поворачивает к себе лицо Анук. Она снимает свои темные очки и бросает их в Потомак. Ослепленные палящими лучами солнца молодые люди смотрят друг на друга. Утлое суденышко крутится на месте.

– Я не свободный человек, – произносит он. – Я не свободный человек… Я не свободный…

– У нас есть еще время, – говорит она. – Несколько часов, что остались до вечера…

С проплывающего мимо белого теплохода им машут рукой туристы…

– Если бы ты мог простить меня за гибель этого ребенка, – произносит она. – Мне важно лишь твое прощение…

Стив нежно целует ее полуприкрытые веки. Немного погодя он снова берется за руль. Лодка берет курс на бухточку.

– Я не свободный человек, – произносит он.

У нее умиротворенный вид и просветленный взгляд. Обычно так выглядят люди после исповеди. Поравнявшись с аэропортом, она чувствует себя намного лучше. Ее уже не раздражает рокот непрерывно взлетающих и приземляющихся «боингов». Заводские трубы по-прежнему выплевывают в небо сгустки черного дыма. Наконец вдали показывается бухточка.

Анук касается рукой плеча Стива. Он оборачивается к ней.

– Стив, а что с нами будет потом?

Ей хотелось услышать в ответ что-то вроде: «Я буду любить вас, затем повезу вас в Нью-Йорк. Я скажу Дороти, что…»

«И что же он скажет Дороти? Как он будет смотреть в глаза своему сыну? Лакки – вот мое несчастье, – думает она. – Можно расстаться с женщиной, с которой в школе сидел за одной партой, но нельзя бросить больного ребенка».

– Надо поднять лодку на берег, – говорит Стив. – Затем я отвезу вас в Аннаполис. Вы увидите настоящую американскую деревню. К сожалению, с домиком Вашингтона сегодня не получилось. Вы можете поехать туда завтра на автобусе… Он стоит того, чтобы увидеть.

Завтра?

– В Аннаполисе я вас познакомлю с матерью Фреда. А может быть, и с ним, если Фред этого захочет. Только не надо показывать, что вы сочувствуете ему. Даже в том состоянии, в каком он сейчас пребывает, Фред может дать сто очков вперед всем нам, вместе взятым.

– Я в грязи с головы до ног и мокрая от пота, – говорит она. – Мне нужно привести себя в порядок и переодеться.

– По дороге мы остановимся в каком-нибудь мотеле, – говорит Стив. – Вы примете душ, а я тем временем отнесу в чистку ваши вещи… Есть мотели, где вам быстро почистят и погладят одежду. И вы почувствуете себя так, словно заново родились.

Лодка причалила к берегу.

– Прыгайте, – говорит Стив. – Берите канат и придерживайте лодку… Надеюсь, у вас сильные руки…

Она прыгает и оказывается по колено в воде. Дно реки настолько вязкое, что она вздрагивает от отвращения.

– Надо иметь крепкий желудок, чтобы кататься на водных лыжах по такой мерзости… – говорит она.

– Мерзости? – повторяет Стив.

– Я хочу сказать, что ваша река напоминает рвотную массу. Она воняет. Это – не река, а позор нации.

Стив качает головой и занимается лодкой. С трудом он вытаскивает ее на берег и с помощью лебедки поднимает на прицеп.

– Такая маленькая посудина, а навела на меня столько страха… – говорит Анук.

Стив садится в машину, чтобы завезти прицеп в ангар. Анук остается на берегу. Она чувствует себя лишней. В одной руке она держит босоножки, а в другой – промокшую сумочку. Она идет босиком по раскаленному щебню. Ей хочется найти более-менее подходящее место. Немного погодя она опускается на высохшую на солнце траву. Не торопясь, она надевает на ноги босоножки. Сейчас она ни о чем не думает, ничего не чувствует. На нее наваливается свинцовая усталость. У нее пересыхает во рту, словно она целый день бродила в пустыне. Прикрыть бы разболевшиеся глаза и уснуть!

Стив стоит возле ангара. Он жестом подзывает ее. Ей кажется, что она не сможет двинуться с места. Так и останется сидеть на этой чужой раскаленной земле.

– Эй, – кричит Стив, – идите сюда… Анук…

Он придет за ней или оставит ее здесь навсегда!

– Ан-ук!

Она поудобнее устраивается на опаленной солнцем траве. С каким удовольствием она зарылась бы в землю, как крот. «Вот так и надо умирать, – думает она. – Превратиться в землю и траву. В тишину. В пыль».

Стив возвращается. Он опускается на колени и с нежностью гладит ее по лицу.

– Вы размазали по щекам слезы, – говорит он. – Пошли…

Она отрицательно качает головой. Ее охватывает странное чувство. Ей хочется умереть.

– Нет, – говорит она. – Я не хочу никуда идти. Я не могу пошевелиться…

Он смотрит на нее.

– Пошли, нам надо найти мотель.

– Стив, – говорит она.

Солнце бьет ей в глаза. Она едва различает контуры его лица.

– Стив, мне хочется, чтобы время остановилось. Если мы здесь останемся, время остановится… Мы состаримся вместе на берегу Потомака.

Легким прикосновением губ Стив возвращает Анук к жизни. Он целует ее прикрытые веки. И губы.

Анук обвивает его шею руками и шепчет:

– Я хочу, чтобы время остановилось.

Он подхватывает ее на руки. Она не сопротивляется. Произошло землетрясение? Почему же кружится небо над ее головой? Стив несет Анук к машине.

«Совсем как в кино, – думает она, – совсем как в кино…»

– Вы с такой легкостью можете нести пятьдесят два килограмма?

– К счастью, моя машина недалеко, – отвечает Стив.

Около машины он ставит ее на ноги.

– Еще немного терпения! Через каких-то полчаса мы будем в мотеле. И вы встанете под душ…

Она садится в машину.

– Мне хочется пить…

По дороге он задает ей вопрос. Он вновь говорит с акцентом, словно ему трудно выговаривать подобные слова.

– От кого был ребенок?

– От одного парня, блондина в синих плавках и с золотым медальоном на шее. Ему было примерно столько же лет, сколько и мне. Семнадцать или восемнадцать, точно не знаю. Были каникулы… Было очень жарко… Это произошло на юге Франции. Он подплыл ко мне в море… Тогда я еще находилась под присмотром гувернантки.

– Гувернантки?

Надо что-то придумать. Нельзя его спугнуть.

– Англичанки…

– Вы сказали, что выучили английский язык в Англии. В то время, когда там работали.

– Я солгала.

– И как часто вы обманываете?

– Почти всегда. Все время лгать – занятие довольно утомительное. Но я делаю это не по своей воле.

– А что случится, если вы будете говорить правду?

– Правду?

– Да.

– Я и говорю правду… Сейчас.

Солнце, отражаясь от встречного потока машин, слепит глаза.

– И что же?

– Он не сводил с меня глаз. Мы играли в воде, как парочка влюбленных дельфинов. Мы не обмолвились ни единым словом. Мы прикасались друг к другу. Он трогал мое тело. Везде. Под водой.

Надо выложить ему все как на духу.

– Мне хотелось избавиться от надзора гувернантки. Я поплыла вперед, он за мной. Когда мы отплыли на достаточно большое расстояние от берега, он нагнал меня и прижал к себе. Мы были похожи на двух рыбок. Я видела, как на берегу гувернантка грозно размахивала своим платком. Я поплыла в сторону пляжа. Он не отставал от меня. Он ласкал меня под водой. Спину, грудь, ноги и все остальное. Мне было весело. На берегу гувернантка строгим тоном приказала: «Сейчас же идите и переоденьтесь. И немедленно возвращайтесь под зонтик».

– Я пошла переодеться в нашу личную кабинку. Не успела я войти, как услышала, что кто-то тихонько скребется в дверь. Это был он.

Я была мокрая с головы до ног и с растрепанными волосами. Мне было смешно до слез. Он проскользнул в кабинку словно угорь. Мы скинули с себя остатки одежды. Он опрокинул меня навзничь. Я не знала, что в таких случаях следует делать. У него тоже не было никакого сексуального опыта. Меня мучил вопрос, закрыта ли на защелку дверь, но я не пошевелилась, чтобы встать и проверить. Блондин раздвинул мне ноги, и я вдруг почувствовала острую боль. Словно между моих ног вонзился большой острый нож. Парень прикрыл глаза. Он был похож на ангела и в то же время на молодое животное. Несколько секунд спустя он обмяк. В благодарность за полученное удовольствие он поцеловал меня в губы. Его поцелуй отдавал свежими яблоками. За стенкой уже слышался голос гувернантки: «Анук, Анук, что вы там делаете?»

Он отпрянул от меня и встал. Балансируя по очереди то на одной, то на другой ноге, он натянул на себя синие плавки. Пока я искала свой купальник, парень сказал «до свидания» и был таков.

– Что тебе известно о том мерзавце, который тебя изнасиловал? – спросил мой отец три с половиной месяца спустя.

– Он не мерзавец и вовсе не насиловал меня. Все произошло с моего полного согласия.

– Что ты знаешь о нем?

– Вокруг его члена росли светлые волосы. Я разглядела их, когда он поднялся, а я еще продолжала лежать на земле. Эти волосы были очень светлого цвета.

Те две увесистые пощечины, которые я получила от отца, до сих пор звенят у меня в ушах.

Наконец, они увидели мотель, называющийся, судя по вывеске, «Парадиз-Инн».

– Мы остановимся в нем, – говорит Стив. – Я сниму два номера. Вы отдадите мне вашу одежду, и я отнесу ее в чистку.

Машина сворачивает с шоссе на второстепенную дорогу, ведущую к основному корпусу мотеля.

Стив останавливается у регистратуры и входит в здание. Несколько минут спустя он появляется с ключами.

– Двадцать четвертый, – говорит он. – Немного далеко…

Машина тормозит у одного из типовых домиков.

– Пошли.

Анук следует за ним. Стив открывает дверь, и они входят в прохладное помещение.

– Проходите в ванную комнату и передайте мне вашу одежду.

Анук идет в ванную комнату.

Она раздевается, собирает одежду и протягивает ее Стиву.

– Вот…

– Я принесу ваши вещи, когда их почистят.

Немного помедлив, он входит в ванную комнату. Стив целует Анук в губы, не прикасаясь к ее телу.

– Ан-жук…

– Да…

– Тот мальчик… Вы любили его?

– Кого? У меня не было времени, чтобы влюбиться… Я знаю о нем меньше, чем о вас…

– Вы знаете обо мне все…

– Все?

И она продолжает начатую фразу, делая небольшую паузу, чтобы немного утихла боль, которую она испытала, вспоминая минувшие дни:

– Я только знаю, что у вас есть Дороти и… малыш… Что же касается всего остального, то вы, возможно, немного приврали… Впрочем, так делают все.

– До свидания, – произносит он безучастным тоном. – Я скоро вернусь…

– Если вы вздумаете оставить меня здесь без денег и одежды…

– Я вернусь, – говорит он.

И он уходит.

Мало-помалу она приходит в себя от шока, который она испытала на Потомаке. Теплая вода ванны успокаивает ее. Анук намыливается с ног до головы. Маленький кусочек гостиничного мыла то и дело выскальзывает в воду, и ей приходится вылавливать его в воде. В конце концов от него остается только жалкий бесформенный обмылок. Анук встает под душ. Струи воды потоком обрушиваются ей на голову и стекают по лицу. На память приходят строчки из рекламы «Эр Франс»:

 
В тайне имеется своя прелесть.
И все же для вас будет лучше,
Если на вашем багаже будут указаны
Ваше имя,
Ваш адрес,
Пункт вашего назначения.
 

– Мое имя – Анук. Мой адрес – «Парадиз-Инн». Пункт назначения? Что же мне написать на багаже?

Вода становится почти ледяной. Ей становится смешно от мысли, что Стив, возможно, в этот момент так же, как и она, принимает душ. Что, если его номер располагается по соседству? Французу никогда не пришло бы в голову снять два номера, а затем оставить девушку принимать душ одной. Похоже, что в вопросе взаимоотношений полов французы куда более продвинуты по сравнению с американцами. Анук закрывает кран, выходит из душа, с наслаждением закутывается в большое банное полотенце, подходит к висящему над умывальником зеркалу, которое густо покрыто пятнами, а к краю раковины прилепился чей-то короткий темный волос. Анук с отвращением отводит взгляд в сторону. Она смотрится в зеркало. Солнце неровно опалило ее кожу. У нее покраснели кончик носа и лоб. Она ищет в сумочке расческу и губную помаду. Это все, что осталось у нее от прошлой жизни. И хотя в тайне есть своя прелесть, однако…

Возможно, в чужой стране ей не следовало бы выходить из отеля без документов. В ее сумочке нет даже визитной карточки отеля. Анук старательно расчесывает волосы, красит губы.

На память приходит давний разговор с матерью. При одном только воспоминании она краснеет от стыда.

– Дорогая, мне надо кое-что сказать тебе. Пройдем в мой кабинет…

Мать называет кабинетом безвкусно обставленную комнату со смешными бантиками на абажурах настольных ламп. Здесь, расположившись за письменным столом эпохи Людовика XV, она подсчитывает свои расходы на хозяйство.

– Сядь…

«Мне ничего не оставалось, как опуститься на ее пуфик», – вспоминает она, продолжая расчесывать волосы.

– Горничная сказала мне…

– Что?

– Я просила, чтобы она сообщала мне каждый месяц о том, сколько нашла твоих трусиков с пятнами крови.

У нее перехватывает дыхание.

…Она смотрит на свое отражение в зеркале мотеля и замечает, как заливаются краской ее щеки.

– Я вынуждена осуществлять жесткий контроль. В этом состоит мой материнский долг…

Но почему она произносит эти слова таким заискивающим тоном?

– Вот уже два месяца, как горничная не находит твоего нижнего белья со следами месячных. Из этого можно сделать вывод, что ты либо пользуешься хорошими прокладками, либо выбрасываешь запачканное белье…

– Не стоит копаться в мусорной корзине, – заявила Анук, дрожа от ярости. – Я и так скажу: я – беременна…

– Прошу, не шути так жестоко, – произнесла мать. – У меня крепкие нервы. Этому меня научила жизнь с твоим отцом. Однако подобные слова могут довести до инфаркта кого угодно. Почему ты выбрасываешь свои трусики?

– Я вовсе не выбрасываю их… – сказала она. – Просто я беременна. Вот уже три с половиной месяца. Я ношу под сердцем ребенка. И он будет принадлежать только мне…

У матери бледнеет лицо.

Стоя перед грязным зеркалом обшарпанного мотеля, Анук вновь видит перед собой как будто наяву испуганную мать.

– Ты не можешь сделать это…

– Это уже сделано…

Мать смотрит на нее с недоверием.

– Анук, скажи, что ты пошутила…

На секунду ей становится жалко мать.

– У меня будет ребенок… Что тут особенного? Может быть, ты выпьешь стакан воды, чтобы успокоиться?

В дверь постучали. Анук чувствует, как в ее груди учащенно забилось сердце.

– Иду, – говорит она.

Закутанная до ушей в банное полотенце, причесанная и чистая, если не душой, то телом, она направляется к двери.

– Привет, – говорит Стив, стоя в дверях. – Вам уже лучше?

– Входите, – приглашает она. – Где же мои вещи?

– Я отдал их в чистку двадцать минут назад… Не надо волноваться… Посмотрите, что я принес вам…

Он протягивает ей пластиковый пакет, на котором красными буквами было написано:

 
Сохрани Америку красивой —
Подарок от Файрстоуна.
 

Стив прикрывает за собой дверь. Анук подходит к нему совсем близко.

– Вы пахнете так же, как и я…

– Я пользовался тем же мылом, что и вы, – говорит он. – Еще одна ниточка, которая связывает нас… Вы похожи на кокон…

Он произносит эти слова по-французски.

– Кокон…

Он поднимает Анук на руки и осторожно опускает ее на кровать. Затем медленно разворачивает банное полотенце. Ее тело ничем не прикрыто. Ее охватывает озноб. Всей кожей она ощущает прохладное дуновение кондиционера.

– Я не смог отдать в чистку мои вещи, – говорит Стив. – Было бы нелепо разгуливать по территории мотеля в одних трусах.

– Вы можете вызвать по телефону служащего, чтобы он отнес вашу одежду в чистку, – говорит она, словно спешит лишить всякой романтики то, что должно вот-вот произойти между ними.

– Подобное обслуживание не предусмотрено в этом мотеле, – говорит он.

Жалюзи на окнах плотно прикрыты. И все же сквозь щели в комнату проникают узкие полоски света.

– Мы сейчас займемся любовью, – говорит он, как бы раздумывая, стоит ли им это делать. Затем он опускается на постель рядом с Анук.

– Мне надо предохраняться?

Она не знает, что ответить ему. Обижаться или радоваться? Проявляет ли он заботу о ней или же, наоборот, думает только о себе любимом?

Он опускает правую руку на шею Анук.

– У меня слишком большие руки.

– Это правда, – говорит она, ощущая его пальцы на своем горле.

– Однажды вы уже испытали все прелести незапланированной беременности. Сейчас не время начинать все с начала… Может быть, вы сомневаетесь? Подумайте хорошенько… Вы замужем… Как вы посмотрите в глаза своему мужу сегодня вечером, когда он вернется из Бостона? Вам придется солгать… Если вы не хотите, я не трону вас…

Она смотрит на него, не отрывая взгляда:

– У вас та же проблема…

Пальцы Стива еще сильнее сдавливают ее горло.

– У вас точно такая же проблема. Сегодня вечером вы вернетесь домой к Дороти, поцелуете ее и посадите Лакки к себе на колени…

– Не надо заботиться обо мне, – произносит он почти со злостью в голосе.

– Если вы задушите меня, – говорит Анук, – то проблема супружеской измены решится сама собой.

Она вдруг пугается своих слов, но и рука Стива слишком крепко сжала ее шею.

– Простите меня, – произносит он самым светским тоном. – Простите. Я, должно быть, немного вас придушил.

Анук кажется, что в комнату входит Дороти и садится в кресло, стоящее напротив кровати. Анук отодвигается от Стива.

– Угрызения совести мучают вас, а не меня… Что касается меня, то я-то не люблю мужа… Это был вынужденный брак… У вас теплый домашний очаг и ребенок. Подруга детства разделяет с вами постель… Вы для меня, – произносит она с вызовом, – мимолетное увлечение, не более того…