Текст книги "Отличный парень"

Автор книги: Кристина Арноти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

– Вы хотите заняться любовью прямо сейчас?

Его хрустальные мечты разбивались одна за другой… Вот какие в действительности эти неприступные на вид девицы из высшего общества, которые, как ему казалось раньше, держат коленки вместе до самой свадьбы…

– Я же не сказала «сейчас», а только на следующей неделе…

Ему ни в коем случае нельзя было показаться в ее глазах ретроградом. Конечно, надо бы немного поломаться, чтобы набить себе цену. Но в тот момент он не смог придумать ничего путного.

В свою очередь, Роберт вынул из кармана записную книжку, купленную в дорогом парижском магазине. Подобная вещь для него была свидетельством продвижения наверх, для нее же была лишь банальным предметом, лежащим на дне сумочки из натуральной крокодиловой кожи, окрашенной в ярко-красный цвет.

– Договорились, – сказал он.

В душе он был по-настоящему разочарован. Ее предложение показалось ему слишком поспешным и полностью лишенным романтики.

В гостиничном номере с обоями в цветочек Анук освободилась от одежды с таким проворством, которому позавидовал бы любой врач, принимающий пациента в своем кабинете.

– Так быстро? – воскликнул он, не веря своим глазам.

– Вы хотите, чтобы я еще что-то сняла? За стриптизом вам надо идти в другое место. Вы же не мальчик. Вам уже перевалило за тридцать. Неужели вы рассчитывали увидеть банальное представление с медленным обнажением розовых ляжек?

Роберт привлек ее к себе с некоторой опаской. «Чего ждет от меня в постели эта женщина-робот? Наброситься на нее и взять силой? Пусть почувствует себя в объятиях дикаря». Он занимался с ней любовью, словно с проституткой клиент, не забывавший ни на секунду о том, что вот-вот ему придется платить за ее услуги по счету…

У нее уже был сексуальный опыт. Она предупредила Роберта: «Тебе не надо ни о чем беспокоиться. Я этим уже занималась. И не один раз!»

Настоящее чудовище! Она была полной противоположностью той скромнице, которая рисовалась Роберту в мечтах. Но самым возмутительным было то, что всем своим видом она показывала, что снисходит до него. И в то же время девушка была поистине лакомым куском. Она была намного более соблазнительной, чем придуманная им девственница, нашептывавшая ему на ухо: «Наконец-то мы в Венеции, дорогой. Ты только подумай, что именно здесь сам Мюссе…» Как бы он посмеялся и над Мюссе, и над перезрелой девицей, жалобно восклицавшей: «О, до-ро-гой… Вы мне делаете больно!» С Венецией он явно промахнулся. Мечты остались мечтами, а рядом с ним лежала Анук.

– Что до меня, то я согласна, – произнесла она. – Мы сможем пожениться. Конечно, со мной нелегко жить под одной крышей, но я буду стараться. Я же не всегда веду себя как законченная стерва. Все денежные вопросы надо утрясти с моим отцом. У меня есть одна проблема. Согласно завещанию моего деда я вынуждена ездить на его «роллс-ройсе» целых тридцать девять месяцев. Осталось еще тридцать два месяца и двадцать один день. По истечении этого срока я получу тридцать девять миллионов старых франков, на которые вам не стоит рот разевать.

Он смотрел на нее как зачарованный.

– Мне известна история с «роллс-ройсом», твой отец рассказал мне. Он от души смеялся.

– Это все наигранно, – сказала Анук. – По-другому и быть не может. У него из-под носа уплывают триста девяносто тысяч франков. Он надеется, что я совершу какую-либо ошибку. Не дождется. Я получу свои денежки. А потом…

– Что потом?

Она с любопытством посмотрела на него. Неужто он так ничего и не понял?

Роберт почувствовал, что вступил на минное поле:

– Давай поговорим о чем-нибудь другом! У тебя широкие плечи. Ты занимаешься спортом?

– В самом деле, я много занимаюсь спортом, – ответила Анук. – Грудную клетку развивают фехтование и плавание. А также гольф.

После короткого раздумья он спросил:

– Кто был у тебя первым?

– У меня отсутствует сексуальная память. Я трахаюсь и тут же забываю.

– И многих ты забыла?

Он испытывал почти ревность. У него было такое чувство, словно ему нанесли непоправимый материальный ущерб.

– Не ломай голову. Нет большой разницы в том, где находить сексуального партнера: на светской вечеринке или же в портовом кабаке.

И, словно желая окончательно добить его, она закончила свою мысль:

– Пришлось сменить немало партнеров, прежде чем я глубоко изучила эту тему.

Он с возмущением воскликнул:

– Ненавижу грубость. Ты говоришь так, словно какая-нибудь уличная девка.

– А вам известно, как они говорят? – парировала она с насмешливой улыбкой. – Вас бесит моя искренность? А я ведь могла бы наврать вам с три короба.

Он встал, чтобы взять сигарету.

– Я пополню твой послужной список. Но я не женюсь на тебе.

– Вам не придется спасать честь матери ваших будущих детей… Со мной вам ничто не грозит… Я не собираюсь рожать. Терпеть не могу орущую малышню.

– Так говорят, когда не любят… – сказал он.

Он подумал, что ему пора уносить ноги подальше от этой чокнутой девицы. Скорее одеться, сесть в машину и драпать, пока не поздно. Нельзя пускаться в плаванье на корабле, который обречен затонуть. На таких нельзя жениться…

Она вновь принялась играть с ним в кошки-мышки. Ему вдруг захотелось узнать, что за этим стоит.

– Подойдите ко мне поближе, – произнесла она, понизив голос.

Он посмотрел на нее с легким презрением.

– Вот, – заявила она. – Теперь вы узнали меня не с лучшей стороны.

Откинув назад светлые волосы, она разыгрывала перед ним сцену обольщения.

– А я ведь могу быть с вами милой… даже очень милой…

– Почему ты хочешь выйти за меня замуж?

И, словно кошка, которая, напроказничав, ластилась к своему хозяину, чтобы отвлечь его внимание:

– Желание отца – святое для меня. И потом, кто знает, возможно, наша история, начавшаяся не самым лучшим образом, со временем может во что-то вылиться… Мне хочется опереться в этой жизни на кого-то не из нашей семьи… Вы же не собираетесь держать меня взаперти? У меня уже есть достаточный сексуальный опыт, чтобы не часто смотреть по сторонам. Я вовсе не собираюсь вам изменять. Если бы я хотя бы немного нравилась вам…

Хитрая бестия! Она опутывала его лестью с головы до ног словно кокон. Несомненно, что ей надо было выйти замуж. Но почему?

Из-под темных длинных ресниц на него смотрели синие бездонные глаза.

– Проявите немного терпения…

Прелестная двадцатилетняя девушка, носившая известную во всем мире фамилию, которой в недалеком будущем обломится огромное наследство, практически навязывалась ему в жены…

Роберт терялся в догадках. К его любопытству примешивалась ревность.

Он сказал:

– Ты же могла не спешить и дождаться настоящей любви… Главной в твоей жизни… Зачем ты так торопишься?

– Любви с большой буквы? Это годится для поколения наших мам, но не для меня.

Он добавил:

– Может, ты хочешь навязать мне чужого младенца?

Она возмутилась до глубины души:

– Как можно быть таким отсталым чудаком? Выходить замуж, чтобы прикрыть появление на свет карапуза? Еще раз повторяю: у нас никогда не будет детей… Вот как не повезло вам с вашей фамилией!

– Моя фамилия не столь благозвучная… – заметил он.

– Она вполне подходит человеку, чье будущее связано с вычислительной техникой. Бремер… От такой фамилии не отказался бы и начальник северной экспедиции. «Капитан Бремер собрал остатки своего экипажа. У одного отморожен нос, у второго – нога, а третий остался совсем без ушей. Они отвалились и упали со звоном на мерзлую негостеприимную землю. “Братья, вперед!” – крикнул капитан Бремер».

– Ты смеешься надо мной? – спросил Роберт.

– Нет. Я смеюсь над собой. Ведь твоя фамилия станет моей. Мне придется научиться небрежно произносить ее, например в парикмахерской… Мадам Бремер… А ничего, мне даже нравится…

Склонившись над ней, он взял ее за плечи.

Она отвернулась, чтобы не встретиться с ним взглядом.

– Почему ты хочешь выйти за меня?

Неожиданно она повернула к нему лицо, и он почувствовал, что тонет в синей бездне ее глаз.

– Что произошло в твоей жизни, – спросил Роберт, – откуда в тебе столько злости?

– Некоторые сбегают из тюрьмы; я же, наоборот, хочу посадить себя в клетку. Если вы будете продолжать свой допрос, я оденусь и уйду. И вы больше не увидите меня.

– Замужество – дело нешуточное, – задумчиво сказал он.

– А я и не собираюсь шутить.

Он не нашелся, что сказать. Она встала. Он следил за ней взглядом.

Она прошла в ванную комнату, отделанную розовым и черным мрамором.

Он пошел за ней.

Она долго плескалась в душе. У нее было красивое стройное тело.

Вода лилась ей на голову. Роберт смотрел на нее, стоя в дверях.

Подняв голову, она набирала в рот воды, чтобы тут же выплюнуть ее. Словно желая очиститься от скверны, она вновь и вновь подставляла лицо под струи воды.

Выйдя наконец из-под душа, она сказала:

– Буду вам признательна, если вы избавите меня от сентиментальных разговоров. Они мне не нужны. Я вовсе не желаю, чтобы кто-то вызывал меня на откровенность.

Она вытерлась лиловым банным полотенцем.

– Может, пообедаем вместе? – предложил Роберт. – А почему бы нам не провести эту ночь здесь?

Ему нравилось ее гибкое и стройное тело. Он охотно бы снова заключил ее в объятия.

– Нет, – сказала она. – Это лишнее. Физическая сторона любви нам уже известна. А поговорить мы всегда успеем. Провести вместе ночь… Мне кажется, что самое непривлекательное в замужестве, так это спать в одной постели с посторонним человеком.

Роберт рассмеялся.

– С посторонним?

Она уже натянула пуловер.

– Ты никогда не носишь лифчик? – спросил Роберт.

Она принялась расчесывать волосы.

– Нет.

И вдруг:

– Вы кто – правый или ультраправый?

– Знаешь, я и политика… Мне она безразлична…

– А мне нет… – произнесла она, откидывая назад светлые пряди. – И раз вас выбрал мой отец, значит, вы правый… Однако мне хотелось бы уточнить: вы – умеренно правый или крайне правый?

– И кого же ты называешь правыми?

Повернувшись, она посмотрела ему прямо в глаза:

– Вы будете шокированы…

Он пытался шутить:

– Нет, не буду… Выкладывай…

– Всех тех, кто хочет быть святее папы римского, кто лижет зад любой власти, будь она богом данная или республиканская. Одним словом, представителей того круга, к которому я принадлежу от рождения.

Она старательно подбирала слова, чтобы не шокировать его своей прямолинейностью.

– Ты еще слишком молодая, чтобы произносить подобные непристойности с таким удовольствием.

– Я произношу их в соответствии с темой разговора. Когда мне хочется блевать, я делаю это открыто, без ложной скромности. Хотя могла бы попросить пакет и использовать его втихаря. Католик-интегрист[1]1
  Интегристами называют правых католиков – последователей кардинала Лефевра, не принявших постановление Второго Ватиканского собора. (Здесь и далее прим. ред.)


[Закрыть] вызывает у меня приступ морской болезни…

– Зачем нападать на этих людей… Они имеют полное право…

– Быть еще большими реакционерами, чем сам папа римский? Католик-интегрист борется за возвращение сутаны. Он приходит в ярость, когда видит крест на пиджаке кюре вместо ордена Почетного легиона, и трясется от злости, если какой-нибудь священник женится.

– Чего же ты хочешь? – воскликнул Роберт. – Католик-интегрист по-своему прав. Кто запретит ему осуждать пасторов новой волны? Он ратует за возвращение сутаны и в то же время признает, что армия должна носить военную форму.

– Нельзя спасти душу лишним лоскутом материи!

– Чтобы открыться, душе нужны особые декорации. Вот почему испокон веков церкви украшаются внутри и снаружи.

– Ха-ха! – фыркнула она. – Я теперь вижу, почему мой отец выбрал именно вас…

– Он меня не выбрал…

– Тогда, если хотите, можно сказать по-другому: я знаю, почему вы понравились ему.

– Мы не говорили с вашим отцом о религии…

– Послушайте меня, – произнесла она ровным голосом. – Я согласна, мы поженимся. Только потом я не хочу вести никаких душещипательных разговоров о семье, родине, религии. Я не считаю основополагающими эти понятия. Последними часто прикрываются, чтобы эксплуатировать человека.

– Боже! Как ты еще молода! – воскликнул он.

Резким движением она освободилась от его рук, державших ее за плечи.

– Оставьте меня в покое с моей молодостью!

Он снова взял ее за плечи и легонько встряхнул.

– Постарайся вести себя более цивилизованно. Я выслушал тебя. Теперь послушай и меня. Я ненавижу грубые слова! В особенности если их произносит женщина. Грубость есть не что иное, как интеллектуальная импотенция. Она – удел неудачников. Ее берут на вооружение только не состоявшиеся в этой жизни, ущербные люди.

Она прервала его:

– Вы почувствуете себя поднявшимся на ступеньку выше по социальной лестнице, если назовете дерьмо экскрементами?

Он воскликнул:

– А ты посчитаешь себя революционеркой, если поступишь наоборот? Не думаешь ли ты, что я женюсь на тебе, чтобы ежедневно выслушивать подобную чушь? Что касается политики, то мне необходимо лишь одно – не жить при коммунистическом режиме. А все остальное…

– А если коммунистический строй – это как раз то, о чем я мечтаю? Смести всю эту грязь, которую я вижу… Вокруг… Каждый день…

– Ты, моя крошка, путаешь коммунистическую партию со Средиземноморским клубом, – сказал он.

Он удивлялся самому себе. Зачем он ввязался в этот бесполезный разговор? Бежать отсюда, спасаться, пока не поздно. Общение с этой сумасшедшей девицей не сулило ему ничего, кроме неприятностей. Возможно, очень больших. И все же девушка казалась ему прелестной в своей наивной борьбе с ветряными мельницами. Он добавил:

– У твоих друзей-коммунистов очень странная метла: с одной стороны, она метет, а с другой – заметает…

– Давайте договоримся раз и навсегда. Вы никогда не будете касаться моих политических убеждений. Они не изменятся.

– Мне нет дела до твоих политических убеждений. Ты сама завела этот разговор.

– И второе. Вы дадите мне полную свободу…

– В каком смысле?

– Вы никогда не будете спрашивать меня о том, что я делала днем…

Хватит. С него довольно. Он оделся, а затем сказал:

– Детка, если говорить твоим языком, ты слишком зубастая, чтобы я женился на тебе. Я неплохо зарабатываю. На хлеб хватает. На жизнь не жалуюсь. Зачем мне связывать себя по рукам и ногам? Передай привет своему несчастному отцу, которого Бог наградил таким чудовищем, как ты. Я искренне сочувствую ему. Твой папенька, должно быть, сыт по горло твоими выходками. На прощание могу добавить лишь одно: проведенный с тобой час в постели доставил мне истинное удовольствие. На мое счастье, ты занималась любовью молча. И все же, несмотря на то, что общение со мной не принесло тебе радости, возможно, ты получила какой-то урок на будущее…

Он уже был на пороге, когда Анук подошла к нему. Он не поверил своим глазам. Ее лицо преобразилось, а синие бездонные глаза смотрели на него с нежностью.

– Простите меня, пожалуйста…

Дочь миллиардера смиренно стояла перед ним. Она просила у него прощения за весь тот вздор, который только что несла. Девушка почти вешалась ему на шею: «Только не лгите, что не хотите со мной еще раз переспать». Анук не произнесла последнюю фразу вслух, но ее взгляд был красноречивее всяких слов. Ее по-детски пухлые губы приоткрылись, словно для поцелуя, показывая ровный ряд белоснежных зубов. «Пожалуйста, не сердитесь». Кто еще мог бы устоять перед такой юной и прелестной особой, которая хотела… да, именно хотела во что бы то ни стало выйти замуж? Не будучи при этом ни горбатой, ни хромой, ни беременной, ни больной сифилисом?

Загадка из загадок. Он остался, чтобы разгадать ее. И конечно, красота Анук сыграла отнюдь не последнюю роль. Его решение подкреплялось еще и тем, что он, вышедший из самых низших слоев общества, едва добравшись до первой ступени социальной лестницы, мог диктовать богачам свои условия.

– Хорошо, – сказал он. – Мне тоже есть что сказать… Прежде всего я не хочу выслушивать в дальнейшем никакой политической брехни. Я верю в институт семьи. А когда ты примешь решение завести детей…

Ему показалось, что с ее губ вот-вот сорвется колкая фраза, но она вовремя прикусила язык.

Он продолжил:

– Я верю и в такой институт, как религия… Ты можешь называть меня интегристом, но, если священник во время нашего венчания будет облачен в спортивный свитер, я уйду из церкви…

На секунду она задумалась, пропустив мимо ушей его последнее замечание.

– Мы, французы, такие же политические комедианты и консерваторы, как испанцы. Клерикалы и сектанты…

Она прикрыла рот ладошкой левой руки.

– Клянусь, что не открою больше рот, чтобы говорить о политике. Клянусь вашей головой…

– Спасибо! Значит, я – покойник… Скажи, что это у тебя на шее?

– Символ.

– Какой?

– Я – пацифистка… Татуировка на моей шее – пацифистский знак.

– Кто ты на самом деле? – Ему стало смешно. – Как тебе удалось никого не обделить своим вниманием от левых до пацифистов?

Она окинула его таким холодным взглядом, словно хотела сказать: «Кто я? Женщина, которая не любит вас… И не полюбит никогда».

– Мне хочется остепениться, – сказала она.

– А при чем же тут я?

– Вы мне нравитесь…

Она лгала, глядя ему в глаза.

– Это не так, – произнес он с сожалением.

– Надо же! Вы стали психологом?

– Я нисколько не нравлюсь тебе, и это – суровая правда.

– Скажите честно, я получила удовольствие в ваших объятиях?

– Возможно.

– И вам известно об этом еще лучше, чем мне. Это означает, что вы нравитесь мне.

Анук пошла за сумочкой. Вынув золотую зажигалку, она зажгла сигарету.

И почти по-детски произнесла:

– Вот так всегда. Я делаю все, чтобы меня возненавидели…

– Почему?

– Потому что чувствую себя не в своей тарелке.

И немного погодя:

– Женитьба на мне дорого обойдется вам. Вы рискуете войти в клетку с хищниками. А вы не похожи на укротителя тигров.

– Предположим, – сказал Роберт, – что я решил познакомиться с тобой из корыстных побуждений. Предположим также, что своими разговорами ты возбудила мое любопытство. Я удивлен и потрясен.

– Да… – ответила она. – Воображение членов нашей семьи могут потрясти лишь большие деньги. У нас принято восторгаться сильными мира сего. После того как вы женитесь на мне, вы почувствуете себя в клетке с настоящими тиграми. У меня-то имеются особые причины, чтобы выйти за вас замуж. А что принесет подобный брачный союз лично вам? В нашем семейном бизнесе вас никогда не допустят до власти.

– Ты мне нравишься, – ответил он. – Мне хочется помериться с тобой силой. У тебя бойцовский характер. Я тоже умею держать удар. Посмотрим, что из этого выйдет.

Он уже понял, что этой девице нельзя давать спуску. Их совместная жизнь будет похожа на боксерский ринг до тех пор, пока он не выиграет бой. «Она презирает чувства? Я сделаю вид, что мне до нее нет дела. Она любит грубую силу? В постели я буду неутомимым отбойным молотом, пока она сама не попросит пощады. Она видит во мне выскочку? Я пойду далеко. И даже дальше, чем сам предполагал. Я заставлю этих проклятых богачей считаться со мной. Я получу все, к чему стремлюсь».

Она посмотрела ему в глаза.

– Вы бросите меня?

И тут же поправилась:

– Вы оставите меня?

– Напротив. С тобой трудно, но интересно…

– Если хотите, вернемся в Париж, – сказала Анук.

Они пересекли небольшой парк из реденьких деревьев вокруг загородного отеля, предназначенного для тайных любовных свиданий. Пронзительную тишину нарушил лишь шум от проходившего вдалеке поезда.

У выхода с территории отеля стояли пять больших мусорных баков, поджидавших уборочную машину. Подслеповатая кошка расправлялась со своей последней мышью около площадки для стоянки машин. Старый «роллс-ройс» Анук неподвижно застыл бок о бок с новеньким «порше» Роберта.

Анук открыла дверцу «роллс-ройса». Она повернулась к нему:

– Для меня нет другого выбора: или вы, или покончить с собой…

3

Роберт понимает, что попал в ловушку. Как выйти из столь щекотливого положения? Что делать с завтрашним свободным днем?

Провести его в Вашингтоне?

Почувствовав на себе взгляд мужа, она наклоняется к нему:

– Ты хочешь что-то сказать?

Он вдохновенно врет. Его слова опережают мысли. Он говорит, сочиняя на ходу:

– Завтра мне придется слетать в Бостон на специальное заседание. Я отправлюсь туда утренним рейсом, а вернусь часов в девять вечера. Я еще не знаю точного расписания.

– Завтра? В Бостон? В Париже ты ничего не говорил мне об этом.

Он решает, что его ложь будет правдоподобнее выглядеть, если он сыграет роль сверхзанятого человека.

– Я же не рассказываю тебе о том, сколько раз в день мне приходится менять рубашку? Я хотел, чтобы ты прилетела в Вашингтон вместе со мной. За день ты придешь в себя после полета и привыкнешь к разнице во времени. В отеле есть бассейн, ты сможешь поплавать и позагорать…

Анук и сама не понимает, почему ей не нравится столь неожиданное изменение в программе. Перспектива целый день бродить в одиночестве по незнакомому городу не очень вдохновляет ее.

– А что, если я полечу в Бостон вместе с тобой? Я смогла бы за день осмотреть город…

Больное горло не дает ему покоя. С досадой он произносит:

– Нет. Ты останешься в Вашингтоне. Я не смогу сидеть на совещании и думать только о том, что моя жена разгуливает одна по улицам Бостона. Мне нужно целиком и полностью сосредоточиться на работе.

– Оставь тогда мой паспорт и доллары… Вдруг твой самолет упадет? Как тогда я вернусь в Париж?

Его колотит озноб.

– Хорошо…

Анук подзывает проходящую мимо стюардессу.

– Вы можете принести мне кофе?

– Конечно, мадам.

– Ты пьешь так много кофе, что не сможешь уснуть. Как только мы приедем в отель, мы сразу же ляжем спать, – говорит Роберт.

– Спать? Упаси Боже. Мне хочется посмотреть на вечерний город, – отвечает она. – Пройтись по кварталам, где живут черные… Я сгораю от любопытства увидеть все своими глазами…

– Нет, – говорит он. – Сегодня вечером мы остаемся в отеле. Мне нужно подлечиться. У меня не на шутку разболелось горло…

Вспомнив, что впереди ее ждет целый свободный день, она неожиданно успокаивается.

– Было бы обидно пропустить совещание в Бостоне из-за какой-то банальной ангины… – произносит она, кажется, без всякой иронии.

По прибытии в аэропорт они вливаются в поток пассажиров. Анук жадно впитывает первые впечатления, разглядывая офицера иммиграционной службы, который старательно ищет их имена в толстом формуляре. Он сличает фамилии из паспортов с теми, что приведены в длинном списке. «Бремер».

Офицер бросает взгляд на Роберта, затем заглядывает в записи.

– Он проверяет, не являюсь ли я опасным торговцем наркотиков, – говорит Роберт.

В зале прибытия они получают свои чемоданы. Улица встречает их густыми сумерками. Роберт жестом подзывает такси.

– В отель «Космос», – говорит Роберт, а про себя думает: «Какого черта мне куда-то завтра ехать?»

Между двумя стенами темного леса широкой лентой тянется полотно дороги с безукоризненным покрытием.

«А что будет, если я выложу ей правду? – ломает голову Роберт. – Тогда она совсем перестанет мне доверять. Что же мне делать с этим чертовым днем? У меня высокая температура и горит огнем горло… Может, мне перебраться в другой отель? Проваляюсь целый день в постели. Буду принимать лекарства. Свободный гостиничный номер сейчас не так-то легко найти. Июнь в Вашингтоне – самый пик для всевозможных съездов и совещаний. Надо поскорее обратиться к доктору. Есть ли он в отеле? Другой врач из-за простой ангины на вызов не поедет».

Анук мягко произносит:

– Не переживай… Всегда можно найти выход из положения…

«Она имеет в виду мое горло».

– Ничего страшного, – говорит он.

– Брак по расчету, это, по-твоему, ничего страшного?

Он подхватывает ее реплику:

– По расчету… Громко сказано… Скорее обдуманный и взвешенный поступок. Есть столько молодых людей, которые…

– Молодых – ты имеешь в виду меня?

– Да. Они женятся, кажется, только для того, чтобы развестись.

– Мы тоже разведемся, – говорит она. – Спасибо, ты помог мне выйти из игры. Мне больше не хочется вскрывать себе вены.

– Как это мило с твоей стороны! – отвечает он с подчеркнутой вежливостью. – Не забудь, что нас двое в этой лодке. Я тоже имею право на голос. Не следует сбрасывать меня со счетов. У меня нет претензий к нашему браку. Думаю, что когда-нибудь, ближе к старости, мы будем нужны друг другу.

– Мне кажется, что ты ошибаешься, – говорит Анук.

– Ошибаюсь? Почему?

– Потому что ты не слишком любопытен…

– Знаешь, с тобой трудно говорить о чем-то личном. Ты чересчур острая на язык. Ты не знаешь жалости ни к себе, ни к другим людям. К тому же тебе ничего нельзя объяснить, потому что ты не слушаешь собеседника. Ты обращаешь внимание лишь на мелочи и упускаешь из виду главное…

– У тебя есть секреты? – спрашивает она.

Все, что он рассказал о себе, в том числе о своих родителях, было чистейшей воды выдумкой. Однако мог ли он сейчас признаться в своем вранье? Настал ли для него момент истины? Примет ли она его таким, какой он есть, или же станет его врагом? «Папочка, он обманул нас. Роберт – вовсе не сын богатых французских колонистов, растерзанных алжирскими крестьянами. В его семье на самом деле никто не умирал мучительной смертью. Папочка, твой зять родом не из Алжира, а прибыл в Париж из богом забытого заштатного городишка на севере Франции».

– Здешняя жара, наверное, напоминает тебе Алжир, – говорит Анук.

– Вовсе нет, – отвечает он. – В Алжире жара сухая, в то время как здесь слишком влажно…

Дверь в комнату, где за семью замками хранится его ложь, захлопывается навсегда. И в нее бесполезно стучать. Теперь она не откроется никогда.

Такси легко скользит в потоке машин. Анук с детским восторгом смотрит по сторонам. Ее пленяет город с его широкими, залитыми светом улицами и темное небо с розовой полосой позднего заката. Такси наконец останавливается на освещенной площадке перед входом в роскошный отель.

Не успел водитель притормозить, как появляется портье. Два чернокожих мальчика бросаются к багажнику, чтобы взять их чемоданы. Роберт расплачивается, и такси тут же срывается с места, прихватив уже других пассажиров. Одни люди приезжают, другие уезжают, создавая приятную суету. Подхваченная крутящейся дверью, Анук неожиданно оказывается в вестибюле отеля. Роберт задерживается позади.

Оглянувшись по сторонам, она увидела мужа. Ей кажется, что с его лица вдруг упала маска. Его губы не растягиваются в улыбку человека, который хочет понравиться. Роберт с озабоченностью следит взглядом за носильщиками. У него грустный и усталый вид.

Нечаянно он встречается глазами с Анук. И мгновенно преображается. Расправляет плечи. На его губах вновь появляется привычная улыбка.

Войдя в вестибюль, он берет Анук за руку.

– Идем…

Он ведет ее к стойке администратора отеля.

Пока Роберт заполняет карточку, Анук осматривается по сторонам: в холле негде яблоку упасть. Она видит группу японцев, пробирающихся сквозь толпу.

Закончив все формальности, они направляются к лифту.

– Устала?

– Есть немного, – отвечает Анук.

В холле нет ни одного свободного кресла. До них долетают обрывки фраз.

Анук оглядывается назад.

– Что случилось? – спрашивает Роберт. – Ты смотришь за нашими чемоданами?

– Нет, – говорит она. – Мне показалось, что кто-то меня окликнул…

– Забудь свой «Весь Париж». В этом отеле останавливаются только деловые люди.

Они идут мимо дорогих бутиков. Наконец они останавливаются у лифта, которым управляет чернокожая женщина с африканской прической. Привычным жестом лифтерша распахивает перед ними решетку и пропускает их внутрь. Она показывает, что готова нажимать на кнопки в соответствии с этажом, который занимают постояльцы.

– Двенадцатый, – говорит по-английски Роберт.

Рядом с ними стоят трое японцев. Один из них, выходя из лифта на своем этаже, отвешивает на прощание поклон своим землякам. Анук рассматривает тех, кто остался в кабине лифта, – японец с равнодушным взглядом, белокожая пожилая женщина, тучный господин с одутловатым лицом…

Лифт задерживается на двенадцатом этаже лишь на секунду, чтобы они успели выйти. Анук устремляется вглубь длинного коридора, отделанного золотистым мрамором. Толстый ковер заглушает их шаги.

Носильщик останавливается в конце коридора перед последней дверью. Он входит первым в номер, ставит чемоданы, включает телевизор, берет чаевые с обязательным: «Спасибо, сэр», – и выходит.

На вспыхнувшем экране телевизора группа ковбоев спасается бегством от настигающих их индейцев. Лошади в мыле, индейцы издают резкие победные возгласы. Роберт открывает свой чемодан в тот момент, когда один из индейцев, пронзенный стрелой, падает на землю. Он хватается рукой за стрелу: «А-а!» – хрипит он и умирает.

– Если хочешь переключить на другой канал, – говорит Роберт, – нажми на правую кнопку.

Про себя он думает, какое счастье было бы провести этот вечер в одиночестве. В своем номере он мог бы спокойно лечь в постель, заказать горячий напиток, посмотреть телевизор. Он был большим поклонником американского телевидения. Ему нравилось то и дело переключать каналы, коих здесь великое множество.

«Что будет, если я сейчас скажу, что отказываюсь от поездки в Бостон из-за ангины?» Возможно, его признание навсегда развеет миф об его чрезмерной занятости. Кто в семье Анук будет всерьез относиться к человеку, который ухитрился вначале пересечь Атлантический океан в салоне первого класса, частично на деньги своего тестя, а затем объявить о своей болезни? Да никто.

Он радуется как дитя, обнаружив среди своих туалетных принадлежностей тюбик с аспирином.

Роберт проглатывает сразу три таблетки. Затем проходит в ванную комнату. Склонившись над умывальником, он жадно пьет воду из-под крана, словно это родниковая вода.

Анук, в свою очередь, раскрывает чемодан. Присутствие Роберта стесняет ее. Без него она чувствовала бы себя намного лучше.

Роберт выходит из ванной комнаты. Лицо его осунулось. У него помятый вид.

– Я мешаю тебе, – говорит Анук. – Тебе лучше побыть одному…

– Меня тревожит мое горло, – говорит он. – Я же не гулять сюда приехал. Мне надо ходить на совещания. А я не чувствую себя в форме.

– На какую кровать мне ложиться? Правую или левую?

– Решай сама… Взгляни-ка сюда…

Он подводит ее к окну.

– Ты хочешь показать мне город?

– Нет. Как включить кондиционер.

Он включает его.

– Смотри. Это – крайняя позиция. Если хочешь выключить, поверни рычаг в обратном направлении.

Индейцы уже исчезли с экрана. Теперь женщина нахваливает какой-то стиральный порошок.

Анук не может оторваться от окна. Внизу под ними ослепительными огнями сверкает и переливается город. Если Роберт уляжется спать, она тут же спустится в холл…

– Я хочу принять ванну, – объявляет Анук.

Надо же что-то делать, чтобы разрядить напряженную обстановку.

«Прощай спокойный вечер, – думает Роберт. – Анук превращает даже такое банальное событие, как принятие ванны, в настоящую китайскую церемонию. Кошмар!»

– А ты не хочешь спать?

– Я хочу немного размять ноги.

«Ничего у меня не выйдет, – думает Анук. – Придется сидеть в номере. Тем хуже».