Текст книги "Наследие заводного ключа (ЛП)"
Автор книги: Кристин Бейли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Кристин Бейли
Наследие заводного ключа
Информация о переводе:
Перевод: Ann_Dolzhenko
Редактура: Rosland
Русификация обложки: Alena_Alexa
Глава 1
Шесть месяцев. Прошло всего лишь шесть месяцев.
Тяжёлые хлопья снега падали за железными прутьями парадных ворот. Я наблюдала, как снежинка, порхая, приземлилась на морду одного из громадных бронзовых львов, стоявших на страже. Его безжизненные глаза поймали первые лучи рассвета, пробивавшегося над изгородью сада на востоке.
В тот момент он словно казался живым, наблюдал за мной с гримасой, обнажавшей его ужасные зубы. Не припоминаю, чтобы замечала статуи, когда впервые проходила через ворота, но сейчас я пристально смотрела, прикованная к месту охранниками, удерживающими меня в моей прекрасной тюрьме.
На тихой лондонской улочке по ту сторону ворот время летело как хлопья падающего снега. Я больше не чувствовала холодный ветер, заставлявший снежинки танцевать. Все моё тело казалось замёрзшим, застывшим на месте, застывшим во времени.
До приезда сюда я думала, что знаю, что такое безвыходное положение.
Как выяснилось, я ничего не знала.
Тот далёкий разговор набатом громыхал в моей памяти.
– У меня для вас есть предложение работы, Мисс Уитлок, – роковые слова из уст поверенного моего отца. Но в то время они даровали мне надежду. Я не могла даже представить, к чему это приведёт.
Поверенный откинулся назад в кресле, отчего слишком тесный жилет натянулся так, что пуговицы едва не отлетели.
– Услышав о трагедии, лорд Рэтфорд прислал мне письмо. Он утверждал, что является хорошим другом вашей семьи и предлагает вам достойное место под руководством его экономки миссис Пратт.
– Место горничной? – мой голос надломился при этих словах. Я почти не говорила в недели после пожара, который уничтожил магазин часов на Оксфорд Стрит. Пламя забрало мой дом и жизни моих родителей, оставив мою жизнь в руинах.
– Вам будут платить, кормить и одевать, и у вас будет крыша над головой. Поиск достойной работы – это ваш лучший вариант, дитя, – он попытался похлопать меня по руке, словно старался успокоить маленькую девочку, которая уронила любимую куклу в грязь.
Напыщенный старый хряк. Я уже не ребёнок, и он даже не подозревал, к чему меня приговаривает. Лорд Рэтфорд был для меня незнакомцем.
– Это ваш единственный вариант. Я советую вам воспользоваться им, – его последние слова заставили меня застыть неподвижно, как медные львы на воротах.
Это было шесть месяцев назад. Всего шесть месяцев. Такое ощущение, что шесть жизней назад.
Я стряхнула снег со своего накрахмаленного белого передника, затем аккуратно вытащила карманные часы, которые носила на цепочке на шее. Это все, что у меня осталось – разбитые часы, найденные мною рядом с обожжённой рукой отца.
Они крутились на цепочке, потускневшие и черные на фоне снега. Я знала, что их нужно почистить, но каждая попытка сделать это казалась неправильной, словно я пыталась стереть прошлое. Я обернулась на дом лорда Рэтфорда.
Я переехала в место, где время совершенно остановилось.
Моя работа – удостовериться, чтобы оно никогда не пошло вновь.
По привычке я приложила часы к щеке, ощутив касание холодного металла перед тем, как засунуть их за нагрудную часть фартука. Подобрав юбки, я отряхнула снег, затем поспешила обратно в дом хозяина. Тонкие ботинки и чулки мало защищали ноги от жалящих укусов холода, пока я проворно спускалась по заснеженной лестнице к служебному входу на кухни и погреб.
Если я не зажгу свет до того, как проснётся Агнес, кухарка, то она с меня шкуру спустит. Каждый день был точно таким же, как предыдущий, и рутина уже вгрызлась в мои кости.
С усилиями, которые ужаснули бы мою нежную маму, я отчистила решётку кухонного камина, радуясь, что нет необходимости чернить её вонючей полиролью, которую приходилось использовать на всех остальных каминных решётках в доме. Я развела огонь, заварила чай и подготовила кухню к завтраку.
Как только чай заварился, я принесла чайник в гостиную. На столе рядом с окном лежала перевёрнутая чашка, пролившееся содержимое высыхало на мраморной поверхности. Я убрала беспорядок, аккуратно протёрла чашку перед тем, как поставить её на блюдце и ровно на одну треть наполнить обжигающе горячим чаем.
Затем я протянула руку и опрокинула чашку, аккуратно разливая чай по столу, удостоверившись, что ручка как обычно легла налево. Только потом я смогла протереть пыль в комнате, в которой никто никогда не сидел.
Наверху в спальне я встряхнула свежевыстиранное белье, застелила его на мягкую перину, так похожую на ту, что у меня была раньше. Как мне хотелось бы упасть на постель, позволить глазам закрыться и уснуть. Вполне возможно, я очнулась бы от этого кошмара.
Я разглаживала роскошную красную ткань кроватного покрывала, пока постель не стала выглядеть идеально. Каждое утро я прикладывала огромные усилия и растягивала одеяло по кровати, затем сдёргивала покрывало, загибая край. Кулаками я делала глубокое углубление в подушке и клала её наискосок.
Вся обстановка в каждой комнате огромного дома должна оставаться в точности такой, какой я обнаружила её за день до этого. Ничего в этом доме никогда не менялось. И моя работа состояла в том, чтобы удостовериться в этом, а свою работу я выполняла хорошо.
Это приводило меня в ярость. Временами мне хотелось лишь пройтись вдоль столов и посудных шкафов, выставив руку и сшибая все, пока я не создам такой бардак, который уже никто не сумеет привести в порядок.
Но я не могла. Я не смела. Если я потеряю работу, у меня не будет дома, не будет еды. Я окажусь на улице. Поэтому каждую ночь я вращала каждую свечу в доме по замысловатой последовательности, чтобы убедиться, что утром они будут выглядеть так, будто никогда и не горели.
Несмотря на всю эту полировку и смахивание пыли, дом хозяина оставался тихим, холодным. Он застыл столь же глубоко и надёжно, как и покрытый льдом сад, все ещё стиснутый суровой рукой затянувшейся зимы.
Я спустилась вниз по ступенькам, чувствуя медленное тление своего раздражения. Вскоре миссис Пратт поручит мне отполировать пять дюжин наборов серебряных ложек, которыми никогда не пользовались.
Достигнув последней ступени, я едва не наступила на осколок разбитой вазы, которая так и лежала у основания лестницы.
Я позволила ботинку задержаться над хрупким осколком. Боже, я испытывала соблазн, такой сильный соблазн пнуть этот кусочек прямо в гостиную. Или топтать осколки до тех пор, пока они не превратятся в пыль. Тогда, возможно, я сумела бы наконец перестать ходить вокруг них на цыпочках всякий раз, когда поднималась или спускалась по лестнице.
В конце концов, если я разрушу осколки, это лишь причинит мне горе, и я это понимала. Я поставила ногу в сторону и отвернулась от вазы. Тихое звяканье фарфора по полированному деревянному полу нарушило гнетущую тишину дома. Изогнутый осколок разбитой вазы медленно кружился как балерина в грёзах.
– Черт подери!
Дрожащими руками я быстро постаралась разложить осколки так, как они должны лежать. Я всегда слишком небрежна в моменты волнения, но никогда ещё это так не вредило моей работе. Край треугольного осколка порезал мой средний палец, и я выронила кусочек на пол. Я вздрогнула, когда он со звоном ударился о дерево, но к счастью, он не разбился.
Мои глаза защипало от слез, когда я поднесла палец ко рту.
– Боже милостивый, Мег. Что случилось? – голос миссис Пратт прозвучал, как ветка дерева, ломающаяся под тяжёлым весом льда.
Экономка упала на колени рядом с осколками, пышные юбки волнами осели вокруг неё.
– Они сдвинулись, – я сделала шаг назад, чтобы дать ей лучший обзор. – Моя юбка задела их.
– Как ты могла быть такой беспечной?
Я почувствовала, как вспышка злости заливает лицо жаром.
– Это произошло случайно. Почему мы просто не можем их оставить так? Никто и не заметит.
– Он наблюдает! – предостерегла экономка, оглядываясь через плечо, измученное выражение её лица сделалось ещё напряжённее. – Ты всегда должна быть осмотрительной, Мег. Он всегда наблюдает.
Я никогда не встречала барона, и даже не видела его, но мысль о том, что он наблюдает за каждым моментом, прокралась в моё сознание как крыса в темноте.
Я с трудом поднялась на ноги, зажимая кровоточащую руку юбками, затем побежала вниз по лестнице на кухню. Оказавшись внутри, я сделала глубокий вдох и сдёрнула чепчик с головы. Это безумие, настоящее безумие. С меня довольно.
Я сосредоточилась на том, чтобы остановить кровотечение из пальца, но сдвинувшаяся тень привлекла моё внимание в подрагивающем свете холодной, пустой кухни. Я надеялась, что это была не крыса.
По сравнению с некоторыми городскими дворцами в Сент-Джеймсе дом был скромным, но с его огороженным садом, внутренним двором и каретником раньше он являлся величественной жемчужиной. Теперь он стал мрачным и блёклым.
Огромные лабиринты кухонь, кладовок, погребов и прачечных некогда обеспечивали все возможные удобства проживавшей здесь именитой семьи. Сейчас мир слуг под лестницей оставался темным и опустевшим, за исключением главного очага и единственной кладовой. Какой же скромной казалась кухня с висевшим на заиндевевшем окне розмарином, стеллажами неиспользуемых кастрюль и сковородок, помятым чайником и колючим матрасом, набитым соломой и служащим мне постелью.
Колебались жутковатые тени, отбрасываемые кастрюлями, которые свисали с открытых балок. Кухня была единственным местом, которому разрешалось стареть, цепляясь за последние остатки энергии, тогда как остальная часть дома оставалась безжизненной как гробница.
Я потянулась к метле, не отрывая настороженного взгляда от угла. Два светящихся зелёных глаза наблюдали за мной, отражая огонь в очаге.
Я вздохнула. Это всего лишь Старый Том. Величественный полосатый кот выплыл из тени с грацией герцога. Он приподнял морду, с кошачьим высокомерием признавая моё существование.
Поставив метлу, я вернулась к порезанному пальцу, хватая тряпку, чтобы стереть запёкшуюся кровь.
– Мег, – кухарка Агнес хлопнула мясистой рукой по дверному косяку и протиснула тучное тело в кухню из прохода, ведущего в кладовую. – Мег, дорогая, ты не могла бы принести мне одну из сосулек, висящих рядом с лестницей? – попросила она.
Она с закрытыми глазами пошла к столу, словно огромный полусонный вол, спотыкающийся на ходу.
Боже, у неё опять похмелье. Ещё одна вещь, которая, кажется, никогда не изменится в этом доме. С тяжёлым стоном она рухнула на табурет, затем запрокинула голову и испустила драматичный вздох.
Я сдёрнула тряпку с порезанного пальца и открыла дверь, ведущую наверх в огород и дворик. Свежевыпавший снег уже припорошил цепочку следов, ведущих к садовому горшку. Я наступила в один из них, чтобы уберечь ногу от холода. Не потребовалось много усилий, чтобы сбить один из хрупких ледяных кинжалов и завернуть в тряпку.
– Спасибо, дорогая, – Агнес взяла тряпку и шарахнула ей о кухонную доску со всем изяществом палача, замахнувшегося топором.
– Следует ли мне поймать собаку?[1]1
В английском языке есть фразеологизм «шерсть покусавшей тебя собаки», означающий алкогольный напиток, который выпивают, чтобы опохмелиться. Произошёл этот фразеологизм от поверья, что укус собаки можно вылечить, если приложить к нему шерсть той самой собаки, которая тебя укусила. Таким образом, Мег предлагает Агнес опохмелиться тем же, что она пила вчера.
[Закрыть] – Агнес сильно досталось от псины, которая её покусала. Имя той псины – затхлый ром, и это не первый раз, когда зверь обрушивал свою ярость на бедную Агнес.
Агнес рассмеялась и уложила свёрток со льдом себе на голову.
– Нет, боюсь, прошлой ночью я прогнала бедную дворнягу.
– Ты все выпила? – Боже, неудивительно, что она была в таком состоянии.
– Не волнуйся. Немного чая приведёт меня в порядок.
Я пересекла кухню и осторожно прикрыла тяжёлую дубовую дверь, ведущую к лестнице для слуг. Миссис Пратт будет в ужасном настроении после того, как ей пришлось поправлять осколки. Мне не хотелось, чтобы Агнес пострадала из-за этого.
– Прошлой ночью Пратт имела наглость напомнить мне, что на этот ужин я должна приготовить тушёную говядину, – пожаловалась Агнес, прижимая комок ледяной тряпки к другому участку лба. – Как будто я не готовлю чёртову тушёную говядину каждую среду почти восемнадцать лет.
Восемнадцать лет? Это началось так давно?
Что могло заставить барона приговорить себя к такому существованию на добрую треть жизни? Меня снедало любопытство.
Никто не должен был обсуждать это, поэтому и я хранила молчание. Между тем я заварила чай, стараясь не думать о том, почему эти странные души решили остаться в этом сумасшедшем доме тогда, когда меня ещё и на свете-то не было. Неудивительно, что Агнес топит себя в алкоголе каждый вечер. И бедный мистер Тиббс. Дворецкий скитался по дому, как призрак лондонского Тауэра. Что же случилось давным-давно?
Агнес покачала головой:
– Не обращай внимания.
– Я и не спрашивала, – запротестовала я.
– Тебе и не нужно. По тебе все видно. Суть в том, что барон так хочет, а смысл нашей жизни в том, чтобы сделать этот дом точно таким, каким он его хочет, – Агнес наградила меня сухой улыбкой. – Лучше держи своё любопытство в узде. Оно кошку сгубило, знаешь ли.
Я затопила печь, вздрогнув, когда полено покатилось вперёд, поднимая всполохи тлеющих угольков на очаге.
– Что плохого в любопытстве? – спросила я, хотя это была скорее мысль про себя, чем настоящий вопрос. Я отвернулась от огня и подняла взгляд на повариху. – Помимо изобилия мёртвых котов?
– Мег, – Агнес шлёпнула лёд на глаза.
– Когда ты в последний раз видела барона? – упорно настаивала я.
– О, полагаю, это было около семи лет назад, – Агнес откинулась на стуле.
– Семь лет? И ты никогда не интересовалась…
Она села ровно, нахмурив брови:
– Я сказала, не бери в голову!
– Это безумие, – я вернулась к огню.
– Да, безумие наших хозяев, так что мы должны его выполнять. Возвращайся к работе. Я оставлю тебе чая.
Смирившись с неизбежным, я отломила кусок чёрствого хлеба от остатков вчерашней буханки и занялась работой. Почистить решётки, развести огонь, убрать нагар со свечей, раздвинуть шторы, смахнуть пыль, смахнуть пыль, смахнуть пыль, полировать, полировать, полировать. Снова и снова.
Позднее тем же утром я каким-то образом оказалась в кабинете. Я распахнула ставни и раздвинула тяжёлые бархатные шторы, впуская холодный свет в безжизненную комнату. Огромные хлопья метели ранней весны падали за завитками инея на стёклах. Остатки суровой и угрюмой зимы укрыли мир белым одеялом.
Я наблюдала за тихим снегопадом, гадая, вдруг счастье и свет просто покинули Англию. Королева Виктория носила траур после смерти принца Альберта. Она уже не была той королевой, которой я помнила с детства. Раньше она была твёрдой, царственной. Во времена её правления все в мире оставалось правильным и устойчивым. А сейчас она тоже ушла, спряталась. Я не знала, вернётся ли она когда-нибудь. Почему-то мне казалось, что даже если она вернётся, все будет уже иначе.
Время предположительно исцеляет все раны, но что делать, когда время остановилось? Моя жизнь встала как вкопанная, не успев начаться.
Выхода просто не существовало. Мне оставался всего месяц до шестнадцатилетия, и я могла выйти замуж, но за кого? У меня не было ни средств, ни возможности покинуть дом. Даже если бы я сделала это, я теперь горничная. За кого мне выходить замуж? За слугу?
Меня воспитывали лучшим образом. До пожара я готовилась к представлению в светском обществе. Теперь ни один мужчина из моего истинного класса даже не посмотрит на меня.
Все моё образование, таланты оказались впустую. Я умела читать и писать на немецком и французском благодаря маме-швейцарке. У меня были способности к фортепьяно и хорошая память на числа благодаря моему отцу, который, казалось, наслаждался, обучая меня замысловатой сути вычислений. Теперь мои варианты ограничены. Я даже не могла найти работу получше. Никто не даст мне рекомендаций. Поскольку мой работодатель не показывался уже семь лет, я сомневалась, что кто-нибудь вообще когда-нибудь появится.
Побег был невозможен. Куда бы я пошла? Однажды я стану молчаливой и суровой как мистер Тиббс, пьяной и раздражённой как Агнес, или просто начну на всех рычать.
Я подозревала, что миссис Пратт поддерживала своё жёсткое расписание только для того, чтобы не признаваться в собственной бесполезности. Возможно, барон зачах и умер в какой-то из верхних комнат, и миссис Пратт скрывает эту трагедию, чтобы сохранить смысл своего существования.
С другой стороны, невозможно скрыть страх, застывавший в её глазах при каждом упоминании нашего работодателя.
Её голос просочился в мои мысли.
«Он наблюдает».
Беспокойное чувство пробежалось по моим плечам, и я подняла взгляд, заметив резного деревянного ангела на стыке карнизов. У него были зеркальные черные глаза, как и у львов на воротах. Я не знаю, почему так пристально уставилась на него. Не начнёт же статуэтка танцевать передо мной вальс. Её невинное выражение не менялось. Мне нужно было знать, что все может измениться.
Мне это нужно было как воздух.
Позволив взгляду опуститься, я пошла к узорчатым часам, стоявшим в центре каминной полки. Свет раннего весеннего солнца поблёскивал на хрустальном циферблате.
Их стрелки давно остановились, и весь дом застыл во времени, когда маятник остановился. Мне хотелось вскрыть часы, как-нибудь завести их, но я ещё не нашла способа вернуть их к жизни.
Что-то в моей жизни должно измениться, но имелась лишь одна вещь, которую я могла назвать своей. Я прижала руку к нагруднику, чувствуя, как разбитые часы прижимались к сердцу, пока я молча уходила из комнаты.
***
Тем вечером я сидела за столом, вытирая и складывая посуду и размышляя о моих сломанных часах, пока Агнес в раскоряку ходила по кухне, как гусь с артритом. Пряди её темно-серых волос выглядывали из-под поношенного чепчика, пока она убирала кухню к вечеру.
– Тебе понравилась говядина? – спросила она, выравнивая полки.
– Кажется, я никогда прежде не ела ничего подобного, – поддразнила я.
Агнес загоготала:
– Это моё фирменное блюдо.
Я улыбнулась.
– Как ты думаешь, конюх согласится выполнить небольшую просьбу? – спросила я. Пришло время сделать что-нибудь с часами. Всякий раз прикладывая их к щеке, я жаждала услышать их тиканье.
Нож брякнул по разделочной доске.
– Господи милостивый, Маргарет. Не смей приближаться к каретнику. Ты меня слышала? – слова кухарки прогремели по кухне, загрохотав горшками наверху.
Моя рука соскользнула с тарелки, которую я держала. Я не ожидала такой резкости. Я всего лишь хотела починить свои часы.
– У меня кое-что сломалось. Разве конюх не ремонтирует горшки и упряжи?
– Да, – сказала кухарка, растягивая слово, как будто в нем присутствовала глубинная важность. – Он бродячий умелец, – её глаза раскрылись шире, а губы недовольно поджались. Она ответила мне серьёзным кивком.
– Он опасен? – Я не очень много знала о бродячих умельцах, практически вообще ничего. И вновь моя голова закружилась от любопытства.
Агнес вскинула руки и схватила старую бутылку, которую она хранила рядом с тазом. Мне было интересно, что там в этот раз, но я решила не спрашивать. Она и так на взводе.
– Он бродяга, дорогая, и к тому же чёртов шотландец.
Я пыталась уловить её мысль, но все равно не могла сообразить, как это делало его каким-то злобным существом.
– Я не понимаю.
Агнес вздохнула и оперлась локтем на кухонную доску. Другой рукой она хлопнула по фартуку.
– А ты и не поймёшь, учитывая, как ты жила до этого.
А вот на это я обиделась.
– Магазин моего отца на Оксфорд Стрит был весьма уважаемым.
– Да, в этом и проблема. Бродячие умельцы не имеют ничего общего с уважением. Они скитальцы, не лучше цыган. Такой хорошей девочке как ты стоит держаться как можно дальше от подобных личностей. Почему добрый барон решил взять к себе эту дворняжку, я не знаю. Этот бродячий умелец ставит свечу за Дьявола, запомни мои слова.
Прилив страха захлестнул меня. Я никогда не видела конюха. Он жил в каретнике и едва ли когда-то заходил в главный дом. А если и заходил, то вёл себя как тень, бесшумно ускользая прежде, чем я успевала полностью его увидеть. В моем воображении он приобрёл какое-то звериное качество, которое мне казалось странно привлекательным.
– Как он пришёл сюда работать? – спросила я.
Агнес плюхнулась на табуретку и подалась вперёд.
– Барон нашёл его, бредущего вниз по дороге возле Блэргори голы назад. Щенок был совершенно спокоен, просто шагал, весь покрытый кровью. Через несколько миль ниже по дороге он наткнулись на ограбленную повозку его семьи, лошадь убежала, а убитый отец лежал в канаве. Лорд Рэтфорд взял его и приставил к конюшням, помогать бедному старику Джону, упокой Господь его душу, – Агнес прервалась и уставилась в потолочные балки с задумчивым выражением на морщинистом лице. Затем её взгляд стал острым как у ястреба. – Он сплошная проблема, помяни моё слово.
На мгновение я лишилась дара речи. Все, о чем я могла думать – это потерянный и испуганный мальчик, в одиночестве бредущий вдоль дороги.
– Сколько ему было лет?
– Никто точно не знает, но он был худой как палка. Ему не могло быть больше шести, – Агнес скрестила руки на груди и откинулась назад.
Глубинная печаль сдавила меня и не отпускала. Я знаю, каково чувствовать себя таким одиноким.
– И он совсем не плакал? – я плакала. Я плакала до тех пор, пока не заболела от этого. Я не знала, как я выдержу без милого терпения мамы или весёлого остроумия папы. Я плакала до тех пор, пока не смогла больше плакать.
Агнес покачала головой, оборка её чепчика соскользнула ей на лоб.
– Это неестественно. Он не мог оплакать свою семью, как полагается. Он ещё и не разговаривал. Все годами думали, что он немой. Он честный конюх, хорошо управляется с лошадьми, но ты меня правильно услышала, дитя. Он не тот, кому можно верить. Держись подальше от того каретника.
Я кивнула, но это было пустое обещание, и я уже знала, что не сдержу его.
