Текст книги "Наследие заводного ключа (ЛП)"

Автор книги: Кристин Бейли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 2

На следующее утро задолго до рассвета я стояла на пороге, кончиками пальцев касаясь холодной латунной ручки. Каждое мгновение моего колебания – это ещё одно мгновение уединения, потраченное впустую.

Я знала, что у меня мало времени. Если Агнес заметит, что я прокралась в каретник на следующее утро после того, как она сказала мне этого не делать, она сделает мою жизнь невыносимой.

Было одно правило, которая каждая горничная знала до мозга костей. Не зли повара.

Агнес обладала вспыльчивым характером и умела затаить обиду. Если она нажалуется миссис Пратт, та может выгнать меня взашей за нахальство. После инцидента с осколками нельзя сказать, что я у неё на хорошем счету.

Мысль быть выгнанной на улицу приводила меня в ужас.

Девушка без перспектив могла оказаться в работном доме. Или хуже того, в итоге я могла оказаться проституткой на углу улицы – занятие, о котором приличной девушке даже знать не положено, не говоря уж о том, чтобы рассматривать этот вариант.

Я вздрогнула.

Стоила ли игра свеч?

Да. Я потянула на себя дверь. Порывистый ветер буйствовал над сугробами, укрывавшими обледеневший скелет живой изгороди возле лестницы чёрного хода. Я обернула шалью шею, но толку от этого оказалось мало. Я задрожала, споткнувшись на ступеньках, и побежала через мрачные сады, все ещё окутанные густой завесой ночи.

Я держала голову опущенной, но кожа на щеках горела от колкого холода. В темноте я умудрилась найти огромные изогнутые ручки дверей каретника и попыталась открыть их. Двери не поддавались, пока я не налегла на них всем весом, и даже тогда я смогла лишь протиснуться в образовавшуюся щель.

Ветер свистел через дверь, пока я её не закрыла. Она затворилась со зловещим грохотом, оставляя меня одну в темноте. Руки горели от холода, поэтому я спрятала их под шаль. Тусклый свет подрагивал где-то в глубине каретника, очерчивая силуэт элегантного старого ландо, которое, вероятно, годами не сдвигалось с места.

– Есть здесь кто-нибудь? – спросила я в пустую тьму.

Кусочек льда растаял в моем ботинке, отчего по лодыжке пробежался холодок. Я помедлила, чтобы стряхнуть остатки снега с юбки.

– Что вы здесь делаете? – спросил низкий спокойный голос, хотя в нем безошибочно слышались лёгкие нотки злости.

Я резко обернулась, но потеряла равновесие на влажном камне и привалилась к двери.

Заржала лошадь, резкий звук отразился от каменных стен. Я встала и повернулась к мужчине. Он держал перед собой фонарь, сам оставаясь в тени.

– Вы конюх? – спросила я, выпрямляясь. Да, было рано, но не раньше того времени, когда от конюха ожидается подъем.

– Нет, – ответил он с очень слабым шотландским акцентом в голосе. – Я лошадь.

Теперь уже я начинала раздражаться. Я пришла за помощью, а не за остроумными репликами. Я стиснула юбки, чтобы руки не дрожали, и намеренно проигнорировала его комментарий. Я уставилась на свет фонаря, не моргая. Когда зрение адаптировалось, я мельком заметила тёмные, находящиеся в тени глаза за густыми взъерошенными со сна волосами. Хоть он явно был сильным и высоким, он обладал подвижной манерой молодости. Я думала, что он окажется взрослым мужчиной, но по моему позвоночнику пробежала дрожь от осознания, что он ненамного старше меня.

– Мне нужна ваша помощь, – спокойно заявила я. Холодная вежливость будет моим оружием, и я намеревалась им воспользоваться.

Он опустил фонарь и прислонился к узорному колесу кареты.

У меня перехватило дыхание. Я ничего не могла с этим поделать. В моем сердце зародился трепет, заставивший ноги ослабеть. Действительно, ему не могло быть больше семнадцати или восемнадцати. Вид у него был потрёпанный, и впечатление только усиливалось темным синяком на щеке и порезом на верхней губе. Он дрался?

Боже милостивый. Агнес была права.

– Что? – спросил он.

Я забыла, о чем говорила.

– Прошу прощения? – ответила я. Он нахмурился, затем костяшкой пальца коснулся пореза на губе.

– Вам нужна моя помощь или нет? – он поставил фонарь на подножку кареты, а затем скрестил руки поверх свободной рубашки.

Милостивые небеса, я разбудила его. Неудивительно, что он в угрюмом настроении. Ему хотя бы хватило приличия надеть штаны и ботинки, хотя не заправленная рубашка свободно болталась на талии, а подтяжки свешивались на бёдрах вместо того, чтобы быть подобающе застёгнутыми на плечах, чтобы поддерживать штаны.

Я проглотила комок в горле.

– Мне нужно, чтобы вы починили мои часы, – объяснила я.

– Ты разбудила меня ради часов?

– Да. Это важно.

– Если вам необходимо узнать, который час, то сейчас рано, – проворчал он, и мне пришлось крепче стиснуть юбки, чтобы не кинуть в него часами.

– Для меня это важно. Мне хочется, чтобы они заработали. Так вы поможете мне или нет?

Он отвернулся от меня, лениво закидывая одну подтяжку на плечо.

– Чем ты собираешься за это заплатить?

Его вопрос поставил меня в тупик.

– Заплатить? – это вырвалось прежде, чем я успела себя остановить. Я не хотела выдавать, что не подумала об оплате, но слово уже вырвалось.

– Да, заплатить. Ты думаешь, я работаю за бесплатно? – он вскинул голову. Внезапно я почувствовала себя попрошайкой, цепляющейся за подол плаща богача.

– Я подумала, что из доброты вы могли бы…

– Доброты, – он усмехнулся, но никогда в своей жизни я не слышала более горького звука. Затем он развернулся и зашагал прочь.

– Стойте! – потребовала я, но он продолжал уходить. Я бросилась вперёд и схватила его за рукав. Моя ладонь встретилась с непреклонной силой его руки. Трепет вернулся, но я подавила его усилием воли. Я должна заставить его увидеть меня. Я должна заставить его понять. Мне нужна его помощь, и я готова почти на все, чтобы получить её. Я попыталась торговаться.

– Я не знаю, как сумею вам отплатить, но я буду помогать в вашей работе, когда только смогу. Чего бы мне это ни стоило.

– Чего бы ни стоило? – одна из его темных бровей приподнялась.

Я отпустила его руку, оскорблённая тем, что он мог подумать, будто я предлагаю что-то неподобающее.

– Вы поняли, что я имела в виду.

– Разве? Что подумает миссис Пратт, если найдёт тебя здесь? – он схватил ручку фонаря и помахал им перед собой. Я попятилась от горячего света. – Я скажу тебе, что она подумает, – продолжил он, хотя в этом не было необходимости. – Молоденькая глупенькая дурочка, конюх-лоботряс, полный сена сеновал… Понимаешь, к чему я?

О, я его опередила.

– Я не позволю вам ставить под сомнение мой моральный облик.

Он вновь усмехнулся.

– Говоришь как сама королева. У тебя определённо есть гонор. Даже для такой чопорной и приличной служанки, как ты… – заявил он. Я уловила его намёк, и это привело меня в ярость. С кем я должна была разрушить свою репутацию? С мистером Тиббсом? – Если Миссис Пратт нас найдёт, – продолжил он, двигаясь вперёд и заставляя сделать меня шаг назад, – мы оба потеряем работу. Ты думала об этом, когда бежала сюда, чтобы умолять бродячего умельца о доброте?

Он повернулся спиной и зашагал в дальний конец каретника, унося с собой свет.

– Высокомерная сволочь, – злобное ругательство слишком легко сорвалось с моих губ, пока я смотрела, как он уходит.

***

Я сумела вернуться в дом, не вызывая никаких подозрений, а затем с особой энергией принялась за работу. Снова разбирая постель, я выплеснула раздражение в простой акт сдёргивания простыней.

Одна просьба. Я хотела только одного. Само собой, починить часы было довольно простым заданием. Но нет.

Я вынула их и стала изучать потускневшее серебро.

Что ему стоило посмотреть их?

Ничего.

Осознание того, что он был моего возраста, только все усугубляло. Я шесть месяцев чувствовала себя одинокой в этом мире, и меньше чем в пятидесяти шагах от меня был другой человек, с которым я могла бы поговорить, могла бы подружиться.

Если бы он не был такой жабой.

Он такой же пленник в этом сумасшедшем доме, как и я. Почему он не понимал?

Я засунула часы на место и села на кровать.

Дом был таким тихим.

У него были лошади, живые и дышащие создания, о которых нужно заботиться. У меня была разобранная кровать, разлитая чашка чая и сломанные часы.

Чувствуя, как гневный румянец разливается по щекам, я вынуждена была перестать думать о нем. Я должна возвращаться к бессмысленной каторге своего существования. Если только я могла вернуться к тому, как все было прежде, когда я не знала, кто такой конюх.

Той ночью я в одиночестве сидела на кухне и наблюдала, как огонь медленно угасает на почерневших камнях очага. Я снова достала часы и позволила им вращаться в тусклом свете пламени.

Могла ли я их починить? В детстве я часами наблюдала, как отец работает со своими тонкими инструментами. У него были такие замечательные руки. Непрошеный образ его обгоревшей руки среди пепла встал в моем сознании. Я потрясла головой, но глаза внезапно защипало.

Он создавал самые изумительные вещи этими руками и простыми инструментами, но запрещал мне что-либо трогать в его магазине. Когда я была ребёнком, у меня имелась привычка с помощью его инструментов разбирать всякие вещи, но мне никогда не удавалось собрать их заново. Этим я доводила отца до белого каления. Я не могла вынести мысли о том, что разберу часы в попытке починить, а потом мне останутся одни детали.

Я потёрла большим пальцем тусклое пятнышко. Я могла бы их почистить.

Моё сердце заколотилось сильнее даже от простой мысли о полировке часов. Чистка не вернёт мою разрушенную жизнь в былое русло. Ничего уже не исправить.

Конечно, не исправить. Но это не означало, что часы должны оставаться такими, какими я их нашла. Они могут быть красивыми, даже если никогда не будут вновь работать. Я могу это сделать. Я могу это изменить.

Мои сомнения казались глупыми. Я цеплялась за то, что едва ли имело какое-то значение. Мне нужно что-то изменить. И я могла изменить это.

Нет, это не вернёт моих родителей. Нет, я не почувствую себя так, будто все вернулось на круги своя.

Но сердцем я знала, что пришла пора двигаться дальше.

Я взяла тряпку, которой полировала столовые приборы, и потёрла часы.

Проблеск серебра пробился наружу. Он поймал отсвет пламени и засверкал как живой. Тёмная зола прилипла к рифлёным впадинкам гравюры, окрашивая каждую линию драматичным черным. Я невольно присмотрелась. Гравюра выглядела почти как узорчатая компасная роза с четырьмя острыми пиками для каждого направления и вторым комплектом небольших пик между ними.

Я крепко держала часы в руке, рьяно втирая в них жизнь. Серебро нагрелось в моей ладони, как будто там ему было самое место.

Эти часы больше не принадлежали моему отцу. Они мои. Я буду заботиться о них. Я буду беречь их, и я заставлю их вновь заработать.

Перевернув их, я принялась отчищать обратную сторону. После первого же прикосновения тряпки я заметила крошечный отпечаток дедушкиной метки. Якорь с двумя цепями, безошибочно узнаваемый. Papa сделал эти часы.

Закрученные линии танцевали по наружному краю часов. В центре, на своего рода приподнятой кнопке, был выгравирован круглый узор, напоминавший мне цветок с тремя лепестками. Рисунок был как будто искажён. Мне казалось, что один из лепестков должен был указывать на защёлку, но во всяком случае не указывал.

И все же они были красивыми.

Я подумала о своём милом дедушке и осознала, что задаюсь вопросом, делал ли он гравюру самостоятельно. Papa умер за три года до пожара. И я все ещё оплакивала его так же сильно, как и моих родителей.

Держа часы, я устроилась на кровати. Я забралась под потрёпанное одеяло, но не могла удобно устроиться. Каждая косточка в моем теле ныла от усталости после работы.

Поёрзав на комковатом мешке соломы, я попыталась устроиться получше, но что-то вжималось в мою поясницу. Я повернулась. Это что-то все ещё прижималось к моему боку.

Чёртов комок.

Выбравшись из постели, я с лёгким беспокойством приподняла край матраца. Мне не раз приходилось находить гнездо грызунов в своей постели. Кончики пальцев задели что-то мягкое, тканое. Я потянула комок материи ближе, и меня окутал тёплый запах кожи.

Рубашки!

Кто-то их спрятал так, чтобы только я могла найти.

Я торопливо вытащила их из-под постели и рассмотрела. Всего их было шесть, изношенные, ручной работы и очень старые.

Мой палец высунулся через дырку в рукаве рубашки, которую я держала в руках. Другой недоставало пуговицы. Ещё у одной начал распускаться шов на воротнике. Все они отчаянно нуждались в штопке и стирке.

Я улыбнулась. Я ничего не могла с собой поделать. Бродячий умелец бросил мне вызов, и я с радостью его приняла. Я быстренько сбегала за швейным набором. Надежда пронзила моё сердце, когда я начала штопать первую рубашку.

Возможно, я все-таки услышу, как тикают мои часы.

Глава 3

Я не ложилась спать так долго, как только позволяли глаза, и штопала рубашки. Уработавшись до изнеможения, я завязала последний узелок, затем постирала рубашки и развесила их сушиться перед огнём. Я улыбнулась. Дело сделано. Должно быть, я тыкала иголкой в свои бедные пальцы чаще, чем в ткань, но это того стоило. Совершенно вымотавшись, я провалилась в сон.

Я не поняла, что именно меня разбудило, но когда я проснулась, моё сердце подскочило к самому горлу. Святые небеса. Уже утро, и Агнес могла встать в любой момент. Что-то загремело в углу кухни. Рубашки бродячего умельца гордо висели перед огнём, провозглашая мой бунт как чёртов Весёлый Роджер.

Я вскочила на ноги, отчаянно пытаясь спрятать рубашки. Во всей кухне, полной укромных уголков для припрятывания вещей, я не могла выбрать одно место, чтобы от них избавиться.

Вон там! Я схватила корыто, бросила под него рубашки и перевернула его обратно.

Я стащила своё платье с колышка у очага. К счастью, у меня была привычка спать в нижнем белье, даже в корсете – для тепла. Я затянула шнурки корсета и натянула платье через голову, пальцы залетали над пуговицами спереди.

– Чай уже подала? – спросила Агнес, выходя из коридора, разминая плечи и зевая.

– Ещё нет, – я рухнула на колени у огня и пошевелила угли, пытаясь заставить их разгореться. Мой взгляд метнулся к корыту.

Я попыталась отвернуться. Если я буду смотреть, то Агнес может заметить. Один из рукавов выглядывал из-под корыта!

Огонь ярко вспыхнул, и я отскочила назад, пятясь к корыту, но Агнес меня опередила.

– Подожди! – я протянула руку, чтобы остановить её. Затем я прикусила язык, когда она повернулась и уселась на корыто как здоровенная жаба-бык на неудобную поганку.

– Ого, да ты обнаглела. Будь осторожна, девочка, ты же не хочешь потерять эту работу, а я твой начальник. Я не должна дожидаться своего чая.

– Да, миссис, – я склонила голову, чувствуя прилив жара к лицу. Я старалась выглядеть покорной, но внутри чувствовала облегчение, и щекотка нелепого смеха едва не душила меня.

Она села прямо на них.

Как мне вообще вытащить их из-под её огромной…

– Слава тебе, Господи, сегодня день рынка, – заявила Агнес, схватив ведро и начиная чистить картошку.

– Действительно, – я кашлянула. Ребра сдавило желанием расхохотаться, мне тяжело было дышать. Как хорошо иметь секрет. И секрет определённо в безопасности под объёмными юбками Агнес.

Я месяцами не чувствовала себя такой живой.

Миссис Пратт ворвалась в дверь и промаршировала по кухне как важный бифитер[2]2
  Бифитеры – неофициальное название церемониальных стражей лондонского Тауэра.


[Закрыть]. Все, чего ей не хватало – тюдоровской шляпы, алебарды и какого-нибудь бедного узника, чтобы охранять его в Тауэре.

Не будь я осторожной, этим несчастным узником могла оказаться я сама.

– Я отправляюсь к мяснику, – заявила она. – У нас недостаточно мяса для рагу.

Это оказалось последней каплей. Я подавилась, а затем стала кашлять, пока слезы не потекли из глаз. Я чувствовала, что если в ближайшее время не выберусь отсюда, то расхохочусь.

– Господи, Мег. С тобой все в порядке? – спросила миссис Пратт.

Я шмыгнула носом, затем задержала дыхание.

– Вполне, – выдавила я.

Она сморщила нос, глядя на Агнес.

– Позаботься, чтобы все было в порядке к тому времени, как я вернусь.

Агнес кивнула. Как только миссис Пратт с топотом поднялась по лестнице, Агнес повернулась ко мне.

– Я выйду ненадолго, если не возражаешь. Придерживайся обычной рутины, хорошо?

– Да, миссис, – я не могла в это поверить. Свобода так близко. Я смогу вернуть рубашки этим утром.

Дрожа от волнения, я дожидалась, когда Агнес покинет своё место на корыте. Я понятия не имела, что она задумала, но наслаждалась мыслью, что не я одна желала ненадолго сбежать.

Когда после ухода Агнес прошло более получаса, я собрала заштопанные и постиранные рубашки и выскочила на лестницу, едва не поскользнувшись на льду.

Солнце светило ярко, настолько ярко, что я ничего не видела, но его поцелуй ощущался тёплым и доброжелательным – знак, что возможно, зима будет длиться не вечно.

Осторожно ступая в следы тех, кто ходил к каретнику и обратно, я прошла через заснеженный сад. Сосульки под крышей истекали капелью, сверкая на солнце и доходя до вьющихся ветвей дремлющего плюща, который цеплялся за камень. Они сияли серебристым, как и мои часы, лёд ловил свет и превращал его во что-то чарующее.

Я толкнула тяжёлую дверь теперь уже с меньшим трудом, когда не приходилось сражаться с ветром. В укромном каретнике раздавался тихий ритмичный звук трения щёткой, а по воздуху витала успокаивающая мелодия. Она доносилась из стойл в дальнем конце.

Некоторое время я слушала чистый голос конюха. Мелодия была грустной, в той западающей в душу одинокой манере, которая заставляет все вокруг притихнуть и слушать. Я не понимала странного языка, на котором он пел. Но мне и не нужно было.

Я не могла попусту тратить время. Агнес или миссис Пратт могли вернуться в любую минуту.

Мне нужно оставить рубашки и вернуться в дом. Ещё одна ссора с угрюмым конюхом могла разрушить тот прогресс, которого я добилась в нашем негласном соглашении.

Но я не могла бросить рубашки где попало. Миссис Пратт может увидеть их, когда вернётся с повозкой. Прикусив губу, я прошла дальше в каретник.

Добравшись до угла, отделявшего конюшню от основного помещения каретника, я помедлила, выглядывая из-за потёртого камня.

Огромные руки конюха заботливо и ласково скользили по шее старого сургучно-коричневого мерина. Сердце гулко заколотилось в груди, пока я смотрела, как сонный конь поднимает заднее копыто от чистого удовольствия. В этот раз конюх хотя бы был одет прилично, пусть и в выцветший коричневый жилет, а рукава рубашки были закатаны до локтей.

– Любишь подкрадываться, да? – заявил конюх, не поднимая взгляда.

– Если это мой самый большой недостаток, то едва ли я худший грешник в этом доме, – я подняла подбородок, решительно настроенная не дать ему превзойти меня в этот раз.

Он усмехнулся, бросив щётку в корзину. Похлопав покачивающуюся спину мерина, он повернулся и посмотрел на меня.

– Хотите получить свои рубашки обратно или нет? – я ухитрилась произнести слова безо всякой дрожи в голосе, хотя я совсем не могла сдвинуться с места без страха споткнуться. Наконец, я собралась и вышла из-за угла с уверенностью, которой не ощущала.

– Как тебя зовут, девушка? – он схватил тряпку из корзины и протёр морду мерина.

– Маргарет Уитлок. Все здесь зовут меня Мег, – сказав это, я тут же засомневалась в фамильярности того, что разрешила называть себя по имени, но едва ли мы в приличном обществе. Он – конюх. Я – горничная. В этом мире другие правила.

Его разбитые губы растянулись в зарождающейся улыбке.

– Уильям Макдональд. Здесь никто меня никак не зовёт, но ты можешь звать меня Уилл, если хочешь, – приближаясь, он на ходу вытер руки.

Я поборола желание сделать шаг назад, пока он шёл ко мне. Он не остановился, пока не вынудил посмотреть на него снизу вверх. Локон темных волос упал ему на лоб, и он убрал его с глаз костяшкой пальца.

– Я принесла твои рубашки и пирог с патокой со вчерашнего чаепития, – почему мне так сложно говорить? Мне пришлось напомнить себе, что при нашей последней встрече он был со мной груб и высокомерен. Я неловкими руками толкнула ком рубашек в его сторону, но он не сделал и шагу назад.

– Патока? – он улыбнулся по-настоящему, и я почти уронила рубашки. Они выскользнули из моих рук, и я наклонилась вперёд, чтобы поймать их, комкая, пока его рука не поймала мою.

Я затаила дыхание.

Уилл медленно помог мне подняться. Затем он взял небольшой завёрнутый в тряпицу пирог, который я немного неделикатно придавила грудью.

Мой взгляд встретился с его взглядом.

– Расценивай это как появление доброты, – промямлила я. Он лишь пристально смотрел такими глубокими темно-карими глазами, что я…

Я уронила рубашки на пол и отступила к двери. Моё лицо словно пылало, я слышала тяжёлое биение сердца в ушах.

– Мег, подожди, – позвал он.

Его голос остановил меня, поймав на месте, как дикую птицу в силках. Моё сердце затрепетало, бешено колотясь, и я вцепилась в тяжёлую задвижку.

Он сократил дистанцию между нами. Нежным касанием он убрал мою руку от двери.

– Давай взглянем на твои часы.

Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоить нервы.

– Миссис Пратт скоро вернётся домой.

Уилл улыбнулся.

– Да, но Старый Ник знает, когда Маленькая Нэнси рядом. Он предупредит нас заранее, – он подмигнул мне, затем потянул за собой вглубь каретника, ведя обратно к конюшням. – Идём, Мег. Раздели со мной пирог, – он указал жестом на потёртый стул у маленькой пузатой печки в углу.

Я примостилась на краешке стула, но поняла, что носок обуви очень неженственно отбивает быстрый ритм по полу. Я наступила на него другой ногой. Уилл всего лишь хотел помочь. Об этом я его и просила. Я подобрала юбки, комкая ткань под передником. Уилл подкатил бочку, разрезанную пополам в форме огромного чана, и перевернул её, сделав из неё небольшой столик рядом с печкой. Он схватил табурет с разными ножками и сел рядом со мной.

Мы сидели в тишине, пока я наблюдала, как он разламывает пирог и передаёт мне кусочек. Было немного неаккуратно кушать без тарелок и столовых приборов, но на вкус пирог оказался божественным.

Я прикрыла глаза.

– Как же вкусно, – пробормотала я с набитым ртом, затем тут же пристыженно взглянула на Уилла, но увидела, что его щека раздулась от пирога. Я рассмеялась.

– Да, – согласился он, доедая остатки порции одним махом. – Ты счастливица.

– Ты так думаешь? – я отломила от своей порции изящный кусочек и попыталась выглядеть элегантно, пока ела в такой варварской манере.

– Ты можешь кушать это каждую неделю, – Уилл пожал плечами. – Я получаю обрезки говядины и то, что сумею добыть сам.

– Я никогда раньше этого не ела, – призналась я.

– Почему нет? – он поднял тряпку и вытер руки.

– Нам не разрешается это кушать. Кухарка печёт каждый четверг, а каждую пятницу я должна выбрасывать пирог несъёденным, – я доела последний кусочек, затем вытерла руки передником.

– Почему?

– Я думала, ты знаешь, – я определённо не могла найти оправдания такой пустой трате еды и усилий.

Уилл опустил взгляд и потёр пол ботинком.

– Джон никогда об этом не говорил. Ни разу. Сказал не думать о том, что происходит в доме, ну я и не думал.

В этом и заключалась суть. Никто и никогда не говорил об этом. Мне казалось, будто все части великой головоломки разложены вокруг меня, но я не могла увидеть картину целиком.

– Все, что мне известно – это то, что так угодно барону.

Уилл вздохнул, как будто все понял.

– Итак, часы у тебя с собой?

Я потянулась к шее, и его тёмные глаза проследили за движением моей руки. Медленно я вытащила часы из-под передника, но его взгляд задержался на моем нагруднике. Я склонила голову, и его глаза резко метнулись к часам, кружившимся между нами.

Уилл протянул руку и остановил гипнотическое движение кончиками пальцев.

Я помедлила. Я едва знакома с конюхом. Могла ли я ему доверять? Он явно побывал в драке и только что признался, что ему самому приходится добывать себе пропитание. Что, если он заберёт часы и продаст какому-нибудь старому простофиле?

Я поколебалась, отодвинув часы ровно настолько, чтобы они перестали касаться кончиков его пальцев.

Уилл уронил свою руку. Его пристальный взгляд сделался ледяным.

– Возвращайся в дом, девочка, – он оперся руками на колени и встал, возвышаясь надо мной.

– Постой, – я не могу починить их сама. – Пожалуйста, я прошу прощения.

Я быстро положила часы на бочку и убрала руку, но я не могла побороть желание вновь потянуться к ним. Мне пришлось остановить себя. Сжав пальцы в кулак, я положила руку на колени, но не могла оторвать глаз от часов.

Уилл отошёл. Я чувствовала, как скрутило моё сердце. Он снял Старого Ника с привязи и повёл его обратно в стойло, затем со стуком закрыл стойло и повернулся ко мне. Я никогда прежде не видела столько злости на чьём-либо лице.

– Ты либо доверяешь мне, либо нет.

Все, что говорила о нем Агнес, пронеслось в моей голове. Но это не имело значения. У меня не было выбора. Я вынуждена ему доверять. Он не давал мне повода этого не делать. И все же это было сложно. Часы – все, что у меня осталось.

Довольно. Мне нужно прекратить думать, пока я совсем не свела себя с ума.

– Я извиняюсь. Они очень мне дороги. Мне тяжело выпустить их из рук. Но мне нужна твоя помощь, – я посмотрела ему в глаза, стараясь показать всю искренность моих слов. – Я не смогу их починить сама.

– А ты пыталась? – он скрестил руки на груди.

– Я не могу себя заставить. Не хочу сломать, – я опустила взгляд на часы. – Я ломаю много вещей.

Уилл сердито фыркнул.

– Миссис Пратт, должно быть, тебя обожает.

Я постаралась успокоить нервы, поднимая на него взгляд.

– Безгранично.

Усмехнувшись, он схватил табурет и снова сел. Я пыталась собраться с мыслями, но когда Уилл протянул руку и взял часы, я ощутила, как внутри меня открывается пустая дыра, словно он только что взял моё бьющееся сердце и теперь держал его в руках.

Уилл снова и снова крутил часы в руках, поглаживая пальцем то, что казалось защёлкой или шарниром, я точно не знала. Он вытащил из ботинка короткий нож, и я вздрогнула.

– Полегче, – его голос опустился до низкого и музыкального тона, который он, возможно, использовал при работе с лошадьми. Его руки сомкнулись на часах, когда он вставил лезвие ножа в шов. Он вскрыл его с быстрым хлопком, точно разломал раковину устрицы.

Я чувствовала себя так, будто меня только что пырнули под ребра, но я заставила себя сохранять спокойствие.

Выражение его лица сделалось недоуменным, он прищурился в тусклом свете.

– Думаю, это не часы.

– Что ещё это может быть? – я потянулась вперёд, чтобы схватить их, но затем убрала руку назад. Кончики моих пальцев легли на его руку, но Уилл не поднял взгляда. Вместо этого мы оба уставились на странный механизм, открывшийся в его руках.

Когда Уилл открыл корпус, три серебряных элемента поднялись на коротком медном стержне как странный блестящий цветок. Край каждого лепестка обладал своим узором из зубьев разной формы. Фигура напоминала цветок, выгравированный на задней стороне, но с более острыми краями и крохотными шестерёнками.

– Что это? – в магазине отца я никогда прежде подобного не видела.

– Я не знаю, – Уилл аккуратно перевернул устройство. – Посмотри на это.

Круглое уплотнение выступало из крышки, поднимая изображение трёхлистного цветка над корпусом и образуя что-то вроде кнопки.

– Нажми на него, – попросила я. Мой шок уступил место нездоровому возбуждению. Я понятия не имела, что случится, но чувствовала себя ребёнком, ждущим, когда Джек на пружине выпрыгнет из коробки. Уилл нажал на кнопку, и шестерёнки со щелчком начали двигаться. Они крутились и вращались, пока механизм описывал медленный круг.

До меня донеслась музыка, чистое звучание крошечных колокольчиков. Хотя мелодия была нежной, я словно слышала раскатистый голос дедушки, поющий для меня и только для меня.

– Тебе знакома песня? – спросил Уилл, но его голос едва проникал сквозь дымку моих воспоминаний. Я видела, как мои пальцы неловко нажимали клавиши пианино, а Papa смеялся. Я чувствовала, как белые юбки кружились вокруг моих ног, пока я стояла на ступнях моего дедушки и танцевала.

Эту песню создали мы – песню, которую знали только мы двое.

– Это мой дедушка, мой Papa, – прошептала я. – Должно быть, он сделал это для меня.

– Это милая музыкальная шкатулка, – предположил Уилл. Я не могла ничего сказать в ответ. Песня прервалась, и он осмотрел крошечные шестерёнки. Удалив несколько песчинок, он снова закрыл музыкальный медальон. Тот элегантно сложился, цветок аккуратно опустился в сердце медальона, когда крышка над ним закрылась.

Уилл протянул его мне, и я прижала его к груди. То, что было для меня важно, теперь стало бесценным. Уилл дал мне то, чего не мог дать никто другой.

– Спасибо.

Смущённая улыбка осветила его лицо.

– Совершенно не за что.

Он встал и засунул нож обратно в ботинок. Старый Ник поднял голову и тихо заржал.

– Тебе лучше вернуться в дом.

Я потёрла глаза тыльной стороной запястья и кивнула, пока Уилл открывал боковую дверь. Крепко прижимая медальон к груди, я побежала обратно к лестнице.

Яркое солнышко тепло светило мне в спину, согревая меня, пока я думала о Papa и его бесценном подарке.

Я чуть не поскользнулась на лестнице к кухне, ухватившись за дверь. Дрожащими руками я надела медальон обратно на шею и заправила под фартук. Моя недолгая свобода подошла к концу.

Я открыла дверь и нырнула в кухню.

Мясистая рука поймала меня за плечо. Мои ноги едва не подкосились, когда Агнес швырнула меня назад к закрывшейся двери.

– Где ты была? – потребовала она. Её налившиеся кровью глаза выпучились на красном лице, выражавшем обвинение.

Я попалась.