Текст книги "Война корон"

Автор книги: Кристиан Жак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

13

Весь день под палящим безжалостным солнцем царица Яххотеп лично разносила еду и питье плотникам, которые трудились на верфях не покладая рук. Северный Ветер, нагруженный тяжелыми кувшинами и корзинами, даже в невыносимую жару безропотно и неторопливо трусил за хозяйкой. Весельчак Младший, насторожив уши, беспокойно принюхиваясь, охранял царицу, не отставая от нее ни на шаг.

Постоянное присутствие Яххотеп, ее горячее участие удерживало жителей Фив от беспросветного отчаяния. Да, они вновь обрели свободу, но надолго ли? Повстанцы еще не одолели чудовища, лишь раздразнили его. Страшно было представить, какой удар рано или поздно обрушат на них гиксосы.

Только лучезарная улыбка Яххотеп, ее красота, ее решимость идти до конца, вопреки любым трудностям, вдохновляли людей на подвиг. Душа фараона Секненра жила в ней и придавала сил.

Одна Тетишери догадывалась, что в действительности дочь терзают сомнения и неуверенность в завтрашнем дне.

Однажды они ужинали вдвоем на террасе дворца. Перед ними простирался военный лагерь.

– Может быть, лучше приостановить наступление войска? Довольно и того, что Фивы свободны, – заговорила Тетишери.

– Благоразумные люди поступили бы именно так.

– Ты хочешь сказать, что мы, неблагоразумные, поступим иначе?

– Во имя Египта мы не имеем права удовлетвориться тремя победами. Оберегая свободу единственного нома, мы обречем его в будущем на еще худшее рабство. Гиксосский правитель с легкостью захватит город если мы укроемся за его стенами и побоимся продолжать войну.

– Мы слишком слабы. Ты не хочешь посмотреть правде в глаза, Яххотеп!

– Я признаю лишь правду Маат, правды гиксосов для меня не существует. Мир, в котором правят жестокость и грубая сила, непригоден для жизни.

– Что ты надумала?

– Гиксосы уничтожили множество статуй богов. Необходимо воздать почести тем, что еще уцелели. Я кляну себя за нерадивость. И намереваюсь десять дней приносить им наилучшие дары, умоляя божественных предков благословить нас на бой. Без их помощи нам не выстоять. Затем стану вопрошать бога луны, Хонсу.

Тетишери взглянула на дочь с уважением.

– Ты стала истинной царицей Египта, Яххотеп!

Мир пришел в равновесие, Полнолуние наступило. Хонсу, отождествлявшийся с Тотом и Хором, полным серебряным диском ярко сиял на небе и просвещал ясновидящих.

– Тебе открыто прошлое, настоящее и будущее. Ты знаешь, я тверда – проговорила Яххотеп. – Моя душа больше не принадлежит мне. Я отдала ее народу Египта. Лучше смерть, чем рабство. С небес укажи мне путь, я последую ему.

На серебряной поверхности проступили иероглифы. Царица прочитала имя.

Отныне она знала волю богов и приготовилась исполнить ее, хотя сердце наполнилось болью.

– Хирей, скажи мне правду без утаек и прикрас, – повелела Яххотеп. – Я хочу знать, готов он или нет.

– Царица, твой сын – превосходный воин. Он не оплошает в бою.

– В чем его недостатки?

– Он стреляет как лучший из наших лучников. Побеждает в любом единоборстве. В совершенстве владеет мечом. Притом, что почти не спит.

– Уважают ли его солдаты?

Хирей ответил не сразу.

– Царица, я не решаюсь сказать тебе…

– Ничего не утаивай!

– За последнее время он так переменился! Твой старший сын стал истинным воплощением фараона Секненра. Я впервые вижу юношу, к чьему мнению все прислушиваются со вниманием и доверием. Он сам не замечает, какое влияние оказывает на других без малейших усилий.

Итак, царица не ошиблась, бог Хонсу действительно указал ей на Камоса.

Пришла пора венчать его на царство.

– Не сочти за грубость, матушка, но нельзя ли нам поговорить позже? Что за срочность? – спросил Камос. – По правде сказать, мне пора поупражняться в стрельбе из лука, а дальше…

– С тобой будет говорить Супруга бога, Камос!

Юноша взглянул в суровое и серьезное лицо матери и смутился. Они шли вдвоем по берегу священного озера в Карнаке. Ярко светило солнце. Кругом стояла тишина.

– Все славословят тебя, царица, – нарушил молчание Камос. – А я решусь упрекнуть. Скажи, отчего ты не фараон, а только Супруга бога?

– Потому что фараоном подобает стать тебе, сын.

– Ты гораздо мудрее, тебя все любят.

– Бог Хонсу сказал, что мне следует передать власть старшему сыну. Тебе всего лишь семнадцать, Камос. Но ты должен стать фараоном, как твой отец.

Юноша помрачнел.

– Отец – само совершенство. Мне ли сравниться с ним?!

– Если чтишь отца, постарайся быть во всем достойным его. Продолжи дело его жизни.

– Могу ли я отклонить эту честь?

– Сам знаешь, что я отвечу.

Старший сын царицы замер, вглядываясь в голубую гладь священного озера.

– Как тихо! Кажется, что война за тридевять земель. Но как только я стану фараоном, мне придется воевать, это мой первый долг. Не отстаивать освобожденные города, а брать новые, продвигаясь все дальше на север. Ты думаешь, я справлюсь?

– Должен справиться, такова воля богов.

– Ты истинная царица, матушка. Я буду лишь твоей правой рукой в сражениях. Быть может, ты сама богиня Мут?

– Это я буду тебе опорой. Ты можешь на меня положиться. Царствуй по своему разумению, прислушиваясь к голосу бога, звучащему в твоем сердце.

– Огонь жжет меня изнутри, матушка, и не дает уснуть. Иногда я страшусь его. Мне нет покоя. Какая-то сила заставляет идти навстречу судьбе. Став фараоном, я одолею все преграды, осуществлю невозможное, повинуясь внутреннему огню.

Яххотеп с нежностью поцеловала Камоса в лоб.

– Ты воистину мой сын, я люблю тебя.

Какая чудесная ночь! Усач желал, чтобы она продлилась вечно. Ведь младшая дочь распорядителя зерновых складов была прекрасна, будто богиня Хатхор. Кого бы не соблазнили ее точеные ножки, высокая полная грудь, плоский живот, осиная талия? Удивительно, что такая красавица согласилась хотя бы на одну ночь принадлежать ему, старому вояке, неуклюжему и неказистому.

Выходит, и война приносит людям не только горе и боль. В мирное время красивые девушки мечтают лишь о замужестве. А сейчас, когда смерть подстерегает всякого, и они ищут наслаждений. Женщины и мужчины легко сходятся, легко расстаются. Блаженство, ликование плоти помогает позабыть страх и тоску.

Усач нежно гладил уснувшую любовницу.

Первый луч солнца скользнул по его лицу, и он вскочил как ошпаренный. Ему поручили обучать новобранцев! Бедняги собрались еще до рассвета и, верно, уже заждались его. А прославленный вояка опаздывал! Хотя отлично знал, что царица не терпит нарушений воинской дисциплины.

Усач поспешно опоясался кожаной набедренной повязкой и бросился вон, даже не побрившись и не умастив себя благовониями.

Прибежал, огляделся: кругом ни души.

Тишина. Лагерь опустел. Только часовые стоят на дозорных башнях.

Усач вернулся и постучал к Афганцу, который на этот раз вел сражение не в поле, а в постели. Он сжимал в объятьях черноволосую красотку с искусно подведенными глазами. Старшая дочь распорядителя зерновых складов оказалась такой же сговорчивой, как ее сестра.

– Прости… Это я, Усач.

– Поверь, я тебя узнал. Ты что, свалился с ложа любви?

– Не знаю, что и думать! Я должен учить новобранцев, а там ни единого человека!

– Здорово ты вчера набрался! Я же тебе говорил, что учения отменяются, воины отдыхают семь дней по случаю празднества – коронации фараона Камоса.

Усач ударил себя кулаком по лбу:

– Ну я и болван! Забыл начисто!

– А теперь, друг, не пора ли тебе уйти?

– Пора, конечно, пора. Мне тоже нужно закончить одно важное дело.

14

Секненра при коронации увенчали золотой диадемой, поскольку в то время у жрецов Карнака не было ни красной короны Нижнего Египта, ни белой короны Верхнего – ту и другую, по слухам, уничтожили гиксосы.

Но верховный жрец, знаток древних рукописей, опроверг это предположение.

– В недавнем прошлом, царица, красная корона хранилась в святилище Мемфиса, а белая – в старинном городе Нехене. [4]4
  Позднее греческое название Нехена, под которым он более известен, – Нераконполь.


[Закрыть]К несчастью, теперь он разграблен и выжжен захватчиками. Остались одни руины, искать корону бессмысленно. И все же, если ты поедешь в Нехен…

Нехен, город, расположенный на другом берегу Нила, напротив Нехеба, пострадавший от бесконечных вражеских набегов! Именно там юная Яххотеп встретила старика-мудреца, приручавшего голубей. Ныне гиксосы отброшены, путь в Нехен открыт, но что из его былых сокровищ могло уцелеть?

– Я отправлюсь туда, – твердо решила царица.

С тех пор как градоправитель Эмхеб очистил ном от неприятеля, жизнь вернулась в Нехен. Узкие улочки наполнились людьми, жители заново отстроили разрушенные дома и, согласно обычаю, выбелили стены, хотя никто бы не мог сказать, что ждало их в будущем. Так же как в Эдфу, в Нехене оставили небольшой отряд воинов, способный в случае нужды отразить нападение нубийцев или гиксосов.

Яххотеп прибыла в город в сопровождении верного пса, Весельчака Младшего, и двадцати телохранителей, тщательно отобранных Хиреем. Первым делом царица направилась к древней крепости – врагу не удалось сокрушить гордые стены. Но от храма богини Нехбет, изображавшейся в виде коршуна, чье имя вошло в титулатуру фараонов объединенного Египта, остались одни лишь камни.

– Не ходи в разрушенный храм, царица, – предостерегал градоправитель Нехена, – там опасно. Воров, что пытались укрыться в развалинах, нашли мертвыми. Подожди, пока уляжется ярость богини.

– У меня нет времени ждать.

– Умоляю, остановись.

– Дорогу!

Едва Яххотеп ступила на гулкие плиты, как у нее из-под ног брызнули черные скорпионы. Силы тьмы завладели оскверненным святилищем, где некогда фараоны Верхнего Египта венчались на царство, испрашивая благословения богини Нехбет.

Нехен не до конца очистился от скверны. Яххотеп предстояло умилостивить разгневанную богиню, во власти которой находилась судьба будущего фараона.

Коршун кружил в ослепительно синем небе, и царица догадалась, какая сила убивала непрошеных гостей. Догадалась, с кем ей предстоит встретиться лицом к лицу.

Должно быть, корону охраняли священные животные богини: коршун, символ ее небесной ипостаси, и змея, олицетворение земного могущества, огня, пожирающего врагов царской власти.

Из-за разбитого жертвенника навстречу царице взвилась, распуская капюшон, огромная кобра.

Яххотеп склонилась перед ней, молитвенно воздев руки.

– Мне не нужны сокровища, – проговорила она вслух. – Я пришла за белой короной. Ей увенчают моего сына, дабы он стал законным правителем Верхнего Египта. Умоляю тебя о милости, великая прародительница, пребывавшая до начала времен. Око Хора, солнечный глаз, ты объемлешь все мироздание, очищаешь от скверны, изгоняешь мрак. Великий Урей, прошу, храни фараона как встарь, возвышаясь над его челом.

Кобра замерла, словно бы прислушивалась.

Она была совсем близко и могла убить царицу всего одним смертоносным укусом.

Но Яххотеп не дрогнула. Змея скользнула по плитам и вдруг ослепительной молнией ушла в камень.

В том месте, где исчезла кобра, плиты обуглились и появился священный дар богини – золотая змея, урей, некогда обвивавший белую корону.

Царица опустилась на колени и подобрала его с величайшим благоговением. Затем бесстрашно продолжила путь вглубь святилища, которое неусыпно оберегала священная кобра.

Среди камней, почерневших после пожара, Яххотеп вдруг заметила один уцелевший, таинственно светившийся изнутри.

Надавила на него. Он подался. Под ним открылся тайник. Оттуда царица извлекла ларец, выточенный из древесины акации.

В ларце хранилась белая корона Верхнего Египта.

Омывшись в водах священного озера, Камос склонился перед статуей Осириса, бога постоянно возрождающейся природы, царя загробного мира, воплощения власти фараона на небе и на земле.

Затем юношу короновали, как некогда короновали его отца. Однако нынешняя церемония существенно отличалась от предыдущей. Секненра стал фараоном втайне, его сподвижники соблюдали все меры предосторожности, опасаясь, что шпионы донесут о коронации правителю Апопи. Зато вступление на престол его старшего сына, означавшее начало новой эры освободительной войны, сопровождалось шумным празднеством и пиром.

Юный Камос еще не был женат, и потому не супруга, а мать провозгласила, что отныне в нем Хор, владыка Нижнего Египта, и Сет, правитель Верхнего, – два бога, два противостоящих начала. Непримиримые, они постоянно сражались. Лишь фараон, наделенный свыше божественной силой, мог унять их вражду и объединить в истинном согласии и любви две стихии и две земли.

Яххотеп назвала сына всеми титулами: «Хор двух горизонтов, Восстановитель Истины, Защитник на престоле Амона, да живет он, да здравствует, да будет благополучен!»

– Будь достоин священных имен, и да приведут они тебя к победе! – промолвила царица, возлагая на голову сына белую корону с золотым уреем. – Пусть отец, воскреснувший бог, наставит тебя и вдохновит на подвиг!

Гиксосам не дано было понять, что Египет населен не только людьми, но еще и богами, и ушедшими предками, вникающими во все дела повседневной жизни. Апопи, уверенный, что Секненра мертв, ошибался.

Погребальные обряды и магические формулы воскресили его к вечной жизни. Его чистый дух странствовал между звезд и возвращался на землю, соприкасаясь с душами тех, кто был предан ему. Яххотеп призвала душу супруга, пребывавшего в царстве правогласных, и его присутствие на церемонии стало вполне ощутимым.

– Матушка, я бы так хотел…

– Да, Камос, понимаю. Ты хотел бы навсегда остаться здесь, в храме, и пребывать в несказанном умиротворении и покое. Но умиротворение еще нужно заслужить. Тебе придется сражаться без устали, чтобы мир и покой воцарились в нашей стране.

В этот миг в сердце юного фараона от прежних сомнений не осталось и следа.

Камос вышел из храма Карнака, обители светлого бога, куда заказан путь злу, насилию и неправде. Он пережил мгновение безграничного счастья и теперь был готов низвергнуть Апопи и возвести на трон Маат, Истину и Закон.

Воины и горожане, столпившиеся у дверей храма, приветствовали нового царя радостными криками.

Белая корона на голове Камоса сверкала так ослепительно, что было больно глазам.

Царица Яххотеп протянула сыну бронзовый серповидный клинок, посеребренный, изукрашенный узором из электра, с золотым лотосом на рукояти, символом победы божественного солнца над мраком и хаосом.

– Возьми меч Амона, как некогда взял его твой отец, и рассеки им тьму. Положи конец беззакониям гиксосов и вражде Двух Царств.

15

При свете изысканного светильника, прекрасного произведения мастеров Среднего царства, правитель Апопи выводил на папирусе магические письмена, насылая на Фивы погибель со всех четырех сторон света. С востока и запада на город обрушится покорный злокозненному Сету обжигающий ветер пустыни. Если египтяне побегут из Фив на юг, там их перебьют с превеликим удовольствием нубийцы, давние союзники гиксосов. А с севера к ним подкрадется зараза, смертоносная, как отравленные стрелы врагов. Благодаря своему умению наводить порчу, повелитель способен сам, без помощи прислужников и воинов, истребить немало подлых мятежников.

Самонадеянные дураки осмелились посмеяться над ним, нарочно прислали каменного скарабея с известием о коронации какого-то Камоса! Жалкое фиглярство! Козни проклятой Яххотеп, упрямой, как ослица. На этот раз дерзкая не уйдет от расплаты. Да будь она хоть семи пядей во лбу, ей не придумать, как спасти Фивы от ужасной напасти. Гибель неотвратима.

Внезапно правитель ощутил смутную тревогу. В страхе он отбросил кисточку и поспешил по тайному ходу проверить, не исчезло ли из Авариса главное сокровище дворца. Только Апопи знал, как отомкнуть хитрые засовы на окованной медью двери, за которой хранились отнятые у египетских жрецов реликвии, а среди них драгоценнейшая красная корона Нижнего Египта.

Апопи напрасно боялся. Его сокровище надежно укрыто, никто бы не смог его похитить. Без красной короны сыну Яххотеп не стать полноправным властителем Египта. Смутьянка зря тешит себя несбыточными мечтами, вскоре ее золотой сон обернется жутким кошмаром.

Ветреница нежилась на покрывалах из тончайшей и мягчайшей ткани, впервые привезенной восточными купцами в Аварис. До сих пор в Египте, земле фараонов, не слыхивали о шелке. Танаи, супруга правителя, сочла, что шелк слишком скользкий и холодный, а потому он весь достался своенравной красавице.

– Подойди поближе, – поманила Ветреница топтавшегося в дверях главного конюшего, угрюмого, неотесанного, пахнувшего навозом.

Трудно сказать, что заставило ее соблазнять пятидесятилетнего простолюдина, отнюдь не красавца. Наверное, она надеялась испытать что-то новое в его объятиях.

Потрясенный ее красотой и роскошью покоев, конюший не решался и шагу ступить. В зеркале, непривычно ясном, он увидел собственное отражение и застыл, разинув рот от удивления.

– Это я, что ли? – спросил он тупо.

– Лучше посмотри на меня, – подсказала сестра правителя, сбросив льняные одежды и раскинувшись перед ним.

Не веря своим глазам, конюший попятился.

– Не бойся, – проворковала она. – Иди же ко мне!

Послушный чарующему голосу, он приблизился. Обольстительница медленно развязала его набедренную повязку.

– Да ты силач! – воскликнула Ветреница. – Дай я тебя приласкаю.

Взяв бычий рог, наполненный благовонием, она окропила его мускулистую грудь и принялась умащать ласково и проворно. Ее прикосновения свели его с ума. Он бросился на нее.

Ветренице понравился его стремительный натиск. Но вскоре она ощутила разочарование: слишком уж быстро он ее отпустил. Она ожидала куда большего от звероподобного мужлана. И теперь с отвращением прислушивалась к его натужному сопению: конюший сильно запыхался.

– Чистить и холить лошадей, должно быть, никогда не наскучит, верно?

– Да, лошадь – славная животина. Ненавижу, когда всякая мразь ее мучает.

– Кто-то дурно обращается с лошадьми?

– Мне не велели болтать.

– Но я сестра повелителя. А вдруг я помогу тебе?

– Правда, поможешь?

Ветреница многообещающе улыбнулась.

– Конечно же, ведь мы с тобой так близки!

Главный конюший поднялся, присел на край ложа.

– Это гад Хамуди и его проклятая баба. Придут ко мне в конюшню, нагонят девок и вытворяют такие пакости! Только до них рукой не достать. Если бы повелитель знал…

– Не волнуйся, он обо всем узнает.

Конюший взглянул на Ветреницу с благоговением и благодарностью, думая, что само небо послало ее.

– Так Хамуди накажут? Припугнут, чтобы носа в конюшню не совал?

– Ну, разумеется! Повелитель строг и не терпит разврата.

– Вот хорошо! Значит, мне не придется самому с ними расправляться.

– А что ты задумал?

– Хотел заманить в ловушку. Скверной бабе нравятся жеребцы, так я приготовил ей одного. Всем хорош, но стоит подойти к нему сзади, лягается – страсть! Вот бы досталось шлюхе! И Хамуди я бы вилами угостил.

– Повелитель покарает виновных. Тебе не о чем беспокоиться, – пообещала Ветреница.

Пока что в силу обстоятельств ей было выгоднее предупредить распорядителя казны и его супругу о грозящей опасности. Апопи прекрасно знал об их пороках, но закрывал на все глаза. Главному конюшему суждено попасть на рога быку.

Но придет время, и она воспользуется тем, что знает грязные секреты отвратительных, ненавистных ей людей, дождется нужного момента и нанесет удар.

– Одевайся и уходи, – приказала она конюшему.

Тот расчувствовался не на шутку.

– Как отблагодарить тебя, госпожа? Ты так щедра ко мне! – его голос дрогнул.

Конюший ушел, а через мгновение в покоях Ветреницы появился художник Минос. Обнаженная красавица сейчас же бросилась ему на шею и жарко поцеловала в губы.

Из всех любовников она пощадила лишь его одного, поскольку по-своему дорожила критским художником. К тому же, как ни странно, Минос никогда не роптал на Апопи и не затевал против него заговоров, хотя по вине правителя был навсегда разлучен с родиной.

Для критянина в целом мире не существовало ничего, кроме искусства: он служил ему с удивительной преданностью, с невероятным постоянством. Благодаря его дивному дару и каждодневному труду дворец правителя в Аварисе не уступал по красоте дворцам Кносса. Он покрыл все стены фресками, изображая то пейзажи, напоминавшие ему родной остров, то ловких гимнастов, вскакивавших на спину разъяренному быку, то диковинные лабиринты, откуда мог выбраться только чистый сердцем.

Минос ни разу не упрекнул Ветреницу в том, что она непрерывно изменяла ему. Ему льстила сердечная привязанность самой красивой женщины Авариса. По простоте душевной он не догадывался, какие опасности таит в себе близость с сестрой правителя.

– Грубиян-конюший даже не смог удовлетворить меня, – пожаловалась красавица. – Может быть, ты меня утешишь?

Стоило ей прикоснуться к гладкой душистой коже юноши, как взыграло его мужское естество. Не было случая, чтобы она осталась им недовольна. Ветреница не находила равных критскому художнику. Он мог резвиться с ней в любое время и мгновенно возбуждался, словно мальчик.

Когда страсть немного улеглась, Ветреница почувствовала, что ее сердечный друг встревожен.

– Что с тобой стряслось?

– Судьба Крита не дает мне покоя. Ходят слухи, что повелитель принял решение разорить его.

Ветреница тесно прижалась к любовнику, лежа у него за спиной и ласково обхватив его руками.

– Не тревожься, любимый. Флотоводец Яннас еще не справился с морскими разбойниками у побережья Киклад, так что он не скоро займется бунтовщиками на Крите. А когда перебьет всех недовольных, критяне поймут, что помощи им ждать неоткуда, и что остался единственный путь: добровольно и беспрекословно покориться гиксосам. Да, повелитель удвоит дань, коль скоро Крит не оказал Яннасу обещанной помощи, но, поверь, беда невелика.

– Так, значит, Крит уцелеет?

– Просто превратится в египетскую провинцию. Критяне станут нашими верными послушными союзниками.

– Как ты думаешь, повелитель когда-нибудь отпустит меня домой?

– При условии, что я скажу ему: «Работа Миноса закончена». Но ты должен непременно взять меня с собой!

Голубоглазый художник глядел на нее с детской наивной доверчивостью.

– Ты ведь вправду его попросишь? Вправду? Ветреница разглаживала шелковистые кудри юноши.

– Не сейчас, конечно, нужно подождать. Но отчаиваться не стоит.

– Мы с тобой на Крите… Большего счастья и не представишь!

– Приди ко мне снова, Минос. И никогда не покидай меня, никогда!