Текст книги "Тайный друг"

Автор книги: Крис Муни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Глава 68

Кит Вудбери, завладев аудиокассетой, начал с того, что перевел запись в формат .mp3 файла, который переписал на компакт-диск.

Когда Дарби слушала запись в первый раз, ей пришлось извиниться и выйти из комнаты. Она выскочила наружу, на свежий воздух, и несколько раз прошлась вокруг здания, чтобы избавиться от холодного и липкого отвращения, которое, казалось, проникало в душу.

Второй раз оказался ничуть не легче первого, но теперь, преодолев начальный шок, Дарби заставила себя вслушиваться в запись, стараясь не замечать стонов и криков женщины. Она пыталась разобрать фоновые шумы. Возвращаясь в город, Дарби вновь прокрутила диск у себя в машине.

Дженнифер Сандерс кричала от боли, захлебываясь слезами и умоляя мужчину прекратить мучить ее. А тот лишь рычал и кряхтел от удовольствия. Иногда смеялся. Но не говорил ни слова. Если бы он сказал хоть что-нибудь, быть может, сестра Дингла смогла бы опознать брата по голосу. По крайней мере, тогда бы Дарби точно знала, что мужчина на пленке – это действительно Сэм Дингл.

Поток машин, возвращавшихся в Бостон, двигался невыносимо медленно. Кажется, впереди ремонтировали или расширяли участок дороги. Дарби свернула на первом же повороте. Мысли ее были заняты звуками, доносившимися из динамиков в ее автомобиле. Больше она ничего не слышала. Пленку непременно должен прослушать и обработать эксперт, а на это уйдет несколько месяцев.

Полчаса спустя она обнаружила, что колесит по микрорайону Бэк-Бэй. В тени здания «Пруденшл-центр» притаилась церковь Троицы, одна из старейших в Бостоне. На Рождество, сколько Дарби себя помнила, мать всегда приводила ее на Коупли-сквэар, чтобы принять участие в веселых песнопениях со свечами. Иногда к ним присоединялся церковный хор.

Дарби заметила пустое место у тротуара и, не раздумывая ни мгновения, подъехала к нему и заглушила мотор. Над шпилем башни «Пруденшл-тауэр» умирал дневной свет.

Католическая церковь – зловещее место. Грех и спасение. На стене позади алтаря была укреплена статуя Иисуса Христа в полный рост, распятого на кресте. В неярком, тусклом свете Дарби разглядела нарисованные краской капли крови, сбегающие из-под тернового венца на голове и из ран, оставленных вбитыми в руки и ноги гвоздями.

Первая церковь, построенная в тысяча семьсот тридцать третьем году, сгорела во время Большого бостонского пожара тысяча восемьсот семьдесят второго года. Архитектор Г. Г. Ричардсон восстановил ее в стиле, ставшем впоследствии очень популярным и воплотившемся во многих зданиях в Европе: массивные башни из темного камня с черепичными крышами и высокие арки. Витражные стекла за алтарем всегда производили на Дарби незабываемое, почти гипнотическое впечатление. Она заметила картину из цветного стекла «Давид напутствует своего сына Соломона», созданную в тысяча восемьсот восемьдесят втором году Эдвардом Берн-Джонсом и Уильямом Моррисом.

Дарби опустилась на скамью, думая о том, сколько поколений людей сидели до нее на этом самом месте и молились Господу в минуты отчаяния или страха. Господи Иисусе, услышь меня, мой сын болен раком. Пожалуйста, помоги ему… Святая Мария, Матерь Божья, убереги детей моих от всякого зла и напастей. Пожалуйста, сделай так, чтобы с моей семьей не случилось ничего плохого… Помоги мне, пожалуйста, Господи. Иисус Христос, пожалуйста, помоги мне…

Услышал ли Господь их молитвы? Слушал ли Он их вообще? И если слушал, то как выбирал, кому помочь? Просто так, наугад? И было ли Ему какое-то дело до них?

Ходили ли погибшие девушки в церковь?

Дарби опустила рюкзак на скамью рядом с собой и достала из него отчет об убийстве Эммы Гейл. Она принялась перелистывать страницы, подсвечивая себе карманным фонариком.

Эмма Гейл родилась в семье католиков и воспитана была тоже в католической вере. Каждое воскресенье она ходила на мессу с отцом. Так, а Джудит Чен? Она тоже была католичкой. Ее соседки по комнате не знали, ходит ли она в церковь.

Дарби набрала номер квартиры Ханны. На звонок ответил Майкл Гивенс.

– Какую религию исповедует ваша дочь?

– Мы воспитали ее в католическом духе, – ответил отец Ханны. – Собственно, заслуга в этом принадлежит моей жене. Я отношусь к этому вопросу достаточно прохладно.

– А что по этому поводу думает сама Ханна?

– Она ходила на все церемонии с матерью, но не думаю, что она искренне верила в них.

– Вы не знаете, Ханна когда-нибудь посещала католические богослужения в Бостоне или его окрестностях?

– Одну минуточку.

Майкл Гивенс отошел от телефона, чтобы посовещаться с женой. Трейси Гивенс что-то ответила мужу, а потом взяла трубку сама.

– Ханна вот уже некоторое время не посещает церковь. Мне это не слишком нравилось, но дочка никогда не боялась открыто говорить то, что думает. Она и раньше-то не была особенно религиозной, а то, что еще оставалось от ее веры, окончательно испарилось после того ужасного скандала на сексуальной почве, который здесь разразился. Вы, конечно же, понимаете, о чем я говорю: священники занимались растлением несовершеннолетних, а кардинал – не помню его имени – покрывал их.

– Кардинал Лоу, – машинально ответила Дарби. – А в работе местных благотворительных организаций она, случайно, не принимала участия? – Исследованием этого вопроса Брайсон не занимался.

– У дочери после занятий в университете и работы в двух местах практически не оставалось свободного времени. Ханна постоянно жаловалась на это мне и отцу, говорила, что хотела бы вести более интересную и насыщенную жизнь. Если она и занималась благотворительностью, то мне об этом ничего не известно.

– Был ли у нее постоянный приятель? С кем она встречалась? – Дарби охватило отчаяние, она понимала, что хватается за соломинку.

– Ханна встречалась с очень славным мальчиком здесь, дома, но их отношения прекратились после того, как она уехала учиться в колледж, – ответила Трейси Гивенс. – В Бостоне на свидания ее не приглашали. И она очень переживала из-за этого.

– Благодарю, что уделили мне время, миссис Гивенс.

Дарби смотрела на скорбное выражение лица Иисуса Христа, и по какой-то непонятной причине мысли ее вдруг переключились на Тима Брайсона. Его тело лежало в гробу в зале для траурной панихиды в Квинси. Завтра его похоронят. Интересно, кто занимался организацией церемонии погребения?

Дарби вспомнила фотографию его дочки в рамочке на столе и, представив ее, попыталась разобраться в своих чувствах.

«Мне очень жаль твою дочь, – говорила холодная, аналитическая часть ее рассудка. – Но я не горюю из-за того, что случилось с тобой, Тим. Я знаю, что должна сожалеть, но у меня не получается».

Дарби подумала о своей матери. По привычке – а может, в силу искренней веры – она опустилась на колени и, выпрямив спину, как учили ее монахини в пансионе святого Стефана, осенила себя крестным знамением и закрыла глаза. Сначала она помолилась за упокой души Шейлы. Потом стала молиться за здравие Ханны.

В кармане куртки завибрировал телефон. На экране появилась надпись: «Абонент не определяется». Дарби подождала, пока аппарат прозвенит три раза, и только тогда ответила на вызов.

Глава 69

– Вы просите Господа о том, чтобы он помог вам найти Ханну? – полюбопытствовал Малколм Флетчер.

Дарби сунула руку подмышку и расстегнула наплечную кобуру. Потом медленно обвела церковь взглядом. Скамьи были пусты, стены с витражными изображениями кальварий[26]26
  14 изображений крестного пути Христа, распространены у католиков и англокатоликов.


[Закрыть] прятались в тени.

– Не думала, что снова услышу ваш голос, специальный агент Флетчер.

– Бывший агент. Это было очень давно.

– Джонатан Гейл все нам рассказал.

– Умная ложь! – отреагировал на ее слова Флетчер.

– Я знаю, чем вы занимаетесь. Мне известно, для чего вы здесь.

– Разве вы не собираетесь расспрашивать меня о детективе Брайсоне?

– Вы признаетесь, что убили его?

– Я оказал вам услугу. Кто знает, что он еще замышлял? Быть может, вам сто́ит лишний раз проверить, на месте ли вещественные доказательства.

– Почему бы вам просто не ответить на мой вопрос?

– Я хотел, чтобы Тимми передал вам сообщение, и решил отправить его по воздуху. – Флетчер рассмеялся глубоким, рокочущим смехом, от которого по спине Дарби побежали мурашки. – Разве вы не рады тому, что он мертв?

– Не думаю, что он заслуживал страданий.

– Еще одна ложь. Это одна из причин, по которой вы сейчас находитесь в церкви, правильно? Вы хотели возложить на алтарь свою вину и попросить Всевышнего о прощении. Я совсем забыл о том, что вы, католики, прямо-таки обожаете душевные терзания. И что, Он решил покончить с игрой в молчанку и ответил вам?

– Я все еще жду.

– Разве вы не знаете, что ваш Бог торгует молчанием и тленом?

– Мы идентифицировали останки.

– Я уверен, что Тина Сандерс испытывает облегчение. Она давно молилась о том, чтобы такой момент наконец наступил.

– Она по-прежнему отказывается разговаривать с нами.

– Хотел бы я знать почему.

– Давайте поговорим о Сэме Дингле.

– Боюсь, придется прервать нашу интереснейшую беседу. Я не совсем доверяю телефону. Никогда нельзя знать заранее, кто может тебя подслушивать. Кстати, Дарби…

– Да?

– Невзирая на все, что вы читали или слышали обо мне, я не намерен причинять вам зла ни сейчас, ни в будущем. Судьба Ханны в надежных руках. Надеюсь, вы отыщете девушку в самое ближайшее время. Прощайте, Дарби.

Щелк.

Дарби стояла на ступенях церкви, настороженно озираясь по сторонам, когда телефон зазвонил снова. Это был один из экспертов-техников группы наружного наблюдения.

– Мы не смогли проследить, откуда пришел вызов, – сообщил он. – Если он позвонит снова, постарайтесь удержать его на линии как можно дольше. В одно прекрасное мгновение он забудется, и мы его поймаем.

– Сомневаюсь, – ответила Дарби.

Глава 70

Ханна Гивенс думала о письме. Ее терзали сомнения, она боялась, что совершила ошибку.

Три дня назад Уолтер подарил ей лист очень хорошей писчей бумаги и такой же конверт с маркой. Он дал ей ручку и предложил написать письмо родителям. Он даже пообещал отправить его почтой.

Ханна прекрасно сознавала, что Уолтер никогда и ни за что не отошлет ее письмо. Это было бы слишком рискованно. При нынешнем уровне развития криминалистики полиция запросто могла проследить марку до почтового отделения, в котором она была куплена. Она видела, как это делается, в каком-то сериале.

Письмо, как она себе представляла, было предложением мира, способом заставить ее заговорить. Уолтер отчаянно нуждался в том, чтобы она заговорила. Он уже пытался вынудить ее открыться, поделившись ужасающими подробностями того, как мать едва не сожгла его живьем, после чего ударился в религиозные разглагольствования о необходимости всепрощения.

Но когда она так и не открыла рта, продолжая молча сидеть и смотреть мимо него, то почувствовала, что ему хочется ударить ее. К его чести, он этого не сделал, но это вовсе не означало, что Уолтер будет ждать вечно. Однажды он уже причинил ей боль. И она нисколько не сомневалась, что он способен сделать это снова.

Уолтер оставил ей фломастер. Она даже позволила себе помечтать о том, что использует его в качестве оружия, – например, проткнет ему горло. Или, по крайней мере, выколет ему глаз. Она прокручивала в голове возможные варианты развития событий и вдруг заметила, что ни разу не устрашилась задуманного. Еще никогда и никому она не сделала больно, но была уверена в том, что, когда придет время, рука ее не дрогнет.

Уолтер, однако, был очень умен. Он не забудет о фломастере. И непременно попросит вернуть его.

И тут в голову ей пришла идея, открывавшая поистине грандиозные возможности: а что, если использовать письмо с выгодой для себя и добиться некоторых уступок от него? Мысль эта настолько захватила ее, что Ханна погрузилась в глубокую задумчивость.

Наконец план был разработан и утвержден. Она принялась тщательно обдумывать каждое слово, мысленно составив несколько черновиков, прежде чем изложить свои мысли на бумаге.

Уолтер!

Прошлой ночью ко мне во сне пришла Дева Мария и сказала, чтобы я не боялась. Она рассказала мне, какой ты хороший и заботливый. Она сказала, что ты очень меня любишь и ни за что на свете не причинишь зла ни мне, ни моей семье. Твоя Божья Матерь еще сказала, что ты разрешишь мне позвонить родителям и сказать им, чтобы они не волновались.

Я подумала, что, после того как я поговорю с мамой и папой, ты, быть может, захочешь присоединиться ко мне за ужином, тогда мы сможем поговорить и узнать друг друга получше.

Ханна положила конверт и ручку на поддон с грязной посудой, оставшейся после сегодняшнего обеда. Теперь оставалось только ждать, как поведет себя Уолтер.

Чтобы убить время, она взялась перечитывать дневник, который вела женщина по имени Эмма. Ханна открыла его на последней странице и принялась за чтение:

…Не знаю, для чего я веду этот дневник. Может, во мне говорит инстинкт самосохранения, желание оставить что-то после себя – оставить свой след. Может, это лихорадка. Меня бьет озноб: мне и холодно, и жарко одновременно. Уолтер, разумеется, думает, что я притворяюсь. Я предложила измерить мне температуру, и он подчинился. Он заявил, что температура у меня слегка повышена, но беспокоиться не о чем. Он сказал, что не допустит, чтобы со мной случилось что-нибудь плохое.

Когда лихорадка не унялась, Уолтер пришел ко мне в комнату с двумя большими белыми таблетками – пенициллин, сказал он. К обеду он принес еще две таблетки, и еще две вечером. Так продолжалось много дней (по крайней мере мне казалось, что прошли дни, – время здесь, внизу, не имеет смысла). В конце концов я спросила:

– Ты хочешь, чтобы я умерла?

– Ты не умрешь, Эмма.

– Эти таблетки не помогают. Я больна чем-то серьезным. Пища не держится у меня в желудке. Мне нужен врач.

– Нужно подождать, пока лекарство подействует. Пей больше воды. Я привез твою любимую, марки «Пеллегрино». Нельзя обезвоживать организм.

– Я не хочу умирать здесь.

– Перестань так говорить.

И Уолтер ударился в рассказы о том, как Божья Матерь пришла к нему и сказала, что со мной все будет в порядке.

– Пожалуйста, выслушай меня, Уолтер. Да можешь ты послушать меня хотя бы минуту? – Он не ответил, и я продолжала: – Я много думала об этом. Ты можешь завязать мне глаза, посадить в машину и отвезти в больницу в другом городе. Просто высади меня у входа и уезжай. Богом клянусь, я никому не скажу, кто ты такой.

На лице у него появилось странное выражение: может быть, мне показалось, но оно напоминало отвращение. Как будто я была виновата в том, что заболела.

– Я не хочу умирать в одиночестве, – сказала я. – Я хочу увидеть отца.

Я умоляла, я плакала… Словом, сделала все, что могла.

Уолтер подождал, пока я успокоюсь, а потом схватил меня за руки и воскликнул:

– Молись со мной, Эмма. Мы вместе помолимся Марии. Моя Божья Матерь поможет нам, обещаю тебе.

Уолтер только что вышел из комнаты. Я стараюсь не думать о том, что со мной будет.

Быть может, Господь дает человеку еще один шанс. Может быть, он позволит вернуться, чтобы оставить свой след. Но очень может быть, что такой вещи, как душа, попросту не существует. Может быть, мы просто такие же существа, как и все прочие, что живут на земле, живут недолго и только для того, чтобы умереть в одиночестве, забытые всеми и покинутые. Прошу тебя, Господи, если ты есть и слышишь меня, сделай так, чтобы это оказалось неправдой.

Ханна пропустила следующий абзац, длинный, полный полубредовых рассуждений о кошмарном сне, в котором Эмма ночью бродила по темным улицам, удивляясь, почему не светит солнце, и почему в домах не горит свет, и почему улицы не имеют названий.

И вот она дошла до последних слов, которые написала девушка по имени Эмма:

…Я все время думаю о матери. Она умерла, когда мне было восемь. Я помню, как в день ее похорон, когда мы наконец остались одни, отец старался приободрить меня и уверить в том, что смерть мамы – часть Божественного плана Господа нашего. Когда я вспоминаю тот день, перед глазами встает одна и та же картина: мимо нас катится поток машин, и сидящие в автомобилях люди продолжают жить своей жизнью, едут на работу, к своим семьям, друзьям и знакомым. Жизнь идет своим чередом. Она не останавливается из-за нас. Она даже не задерживается, чтобы принести свои извинения. Но больше всего меня испугало – и сейчас пугает – то, какие мы на самом деле маленькие, ничтожные и незначительные. В огромном мироздании мы не значим ровным счетом ничего. Если повезет, вам посвятят трогательный некролог и горстка людей приостановится на мгновение, чтобы вспомнить о вас. Но в конце концов они просто пойдут дальше и будут идти, заставляя себя забыть о вас, пока память эта не потускнеет. Ей достаточно поблекнуть совсем немного, чтобы, когда люди вновь вспомнят о вас, эти воспоминания не были острыми и болезненными. И совсем забыть вас станет еще легче.

Но мой отец не из этих везунчиков. Он развесит повсюду мои фотографии, и будет останавливаться, и смотреть на них, и думать о том, что со мной случилось, и какими были мои последние мгновения. Мне бы хотелось передать ему этот свой дневник, или как называется то, что я сейчас пишу, чтобы он наконец смог обрести, не знаю, покой и успокоение, что ли. Я хочу, чтобы мой отец знал…

На этом запись обрывалась.

Я хочу, чтобы мой отец знал… Последние слова Эммы.

Что с ней случилось? Неужели она умерла здесь, в этой комнате? На этой кровати? Если она умерла здесь, то что Уолтер сделал с ее телом?

Или это он убил ее?

Стук в дверь. Пришел Уолтер.

Глава 71

Ханна сунула дневник под одеяло. Она ждала, что откроется дверь. Но та не открывалась. Устройство для считывания не пискнуло, и не щелкнул, срабатывая, замок.

Уолтер постучал снова. И тогда Ханна поняла: он ждет, чтобы она заговорила.

Не разговаривай с ним до тех пор, пока он не разрешит тебе поговорить с мамой и папой.

Уолтер постучал еще два раза, а потом, когда Ханна не откликнулась, все-таки отворил дверь.

Одет он был в накрахмаленную белую рубашку и серые брюки в тонкую полоску. В руках Уолтер держал большую подарочную коробку, поверх который был аккуратно уложен белый махровый халат. Он торжественно водрузил все это на стол.

– Я подумал, что, быть может, ты захочешь надеть чистый халат, – сказал он. – Можешь переодеться, прежде чем отправиться в ванную комнату. Там ты можешь принять душ или, если хочешь, даже ванну.

Ханна не ответила.

– Я прочел твое письмо, – продолжал Уолтер. – Я долго и усердно молился, а потом решил, что должен разрешить тебе позвонить родителям.

– Спасибо.

Уолтер улыбнулся. Выражение его лица изменилось, стало более спокойным и умиротворенным.

– Так приятно слышать твой голос, – заметил он.

– Прости, что до сих пор я была не слишком разговорчива, но я думала…

– Ты думала, что я снова намерен причинить тебе боль.

Ханна предвидела его ответ и заранее продумала, что скажет.

– Я знаю, что тогда, в машине, произошел несчастный случай. Ты не хотел этого делать. И я тебя прощаю.

Уолтер переложил коробку в подарочной упаковке на кровать.

– Вовсе необязательно…

– Мне очень хотелось сделать тебе приятное, – ответил он. – А теперь открой ее.

Ханна разорвала бумагу. В коробке, завернутое в китайскую шелковую бумагу, лежало черное вечернее платье от Кевина Кляйна, которым она восхищалась в витрине универсама «Мэйси» в ту ночь, когда на город обрушился снежный буран.

– Нравится? – нетерпеливо поинтересовался Уолтер.

– Оно замечательное! – Ханна содрогнулась от отвращения и с трудом выдавила улыбку. – Большое спасибо.

– Я надеюсь, что ты наденешь его сегодня вечером, к ужину. Я приготовлю говяжьи отбивные. А на первое у нас будут тушеные гребешки в соусе из белого вина.

– Звучит превосходно! – Ханна глубоко вздохнула и словно с головой бросилась в холодную воду: – Но я предпочла бы поговорить с родителями прямо сейчас. Мне не хочется показаться назойливой или неблагодарной, просто я очень беспокоюсь об отце. Он очень болен. У него рак.

Это была ложь чистой воды. Давным-давно Ханна смотрела по телевизору сериал «Записки следователя» о мужчине, который насиловал и убивал проституток. Однажды он похитил очередную жертву и приковал ее наручниками в своем фургоне. А женщина принялась рассказывать ему о своем отце, о том, что у него рак и что если она умрет, то некому будет заботиться о нем. Похититель изнасиловал ее и отпустил. Когда полиция поймала его, он заявил следователю, что не убил ту женщину только потому, что его мать тоже умерла от рака.

– Почему бы тебе сначала не принять душ? – предложил Уолтер. – Переоденься в халат, а потом я провожу тебя наверх. Постучи в дверь, когда будешь готова.

Ханна мельком подумала о том, что Уолтер может подсматривать за ней в глазок. Поэтому она зашла за занавеску, отделявшую туалет, и быстро переоделась. Она поправила халат, завязала пояс и постучала в дверь.

Уолтер вошел в комнату. В руках он держал наручники.

– На всякий случай. Чтобы ты не убежала или еще что-нибудь…

Уступить ему или оказать сопротивление? Но если она набросится на него прямо сейчас, то он может не позволить ей позвонить родителям.

– Я сниму их сразу же, как только мы поднимемся наверх, – пообещал Уолтер.

Ханна понимала, что должна преодолеть страх. Должна быть храброй. Она повернулась спиной, и Уолтер защелкнул наручники у нее на запястьях. Интересно, не из-за Эммы ли он так поступает, подумала Ханна. Быть может, она тоже пыталась убежать во время первого посещения ванной комнаты?

Уолтер подошел к считывающему устройству вплотную. Оно пискнуло, замок щелкнул и открылся. Ханна заметила, что устройство располагалась на стене на уровне его пояса.

В таком случае карточка должна лежать у него в кармане. И тогда руки остаются свободными.

Ханна вышла из комнаты в коридор недостроенного подвала. Слева от нее находился шкафчик для белья. Уолтер развернул ее, и в конце коридора, с правой стороны от винтовой лестницы, она увидела ванную, выложенную белой плиткой. На двери висели два замка.

Ханна шла очень медленно, стараясь получше разглядеть и запомнить окружающую обстановку. Босые ноги ощутили прикосновение к холодному бетонному полу.

– Я могу принять ванну?

– Разумеется, – ответил Уолтер.

– Сколько у меня времени?

– Столько, сколько тебе понадобится.

Отлично. Ханна не просто мечтала о том, чтобы вволю понежиться в горячей воде – она не мылась с тех пор, как очутилась здесь, – ей хотелось хорошенько осмотреться. Вдруг да удастся найти что-нибудь сто́ящее? Если Господь сотворит чудо и она действительно отыщет что-либо, способное заменить оружие, заметит ли Уолтер пропажу? Пожалуй, над этим стоит хорошенько поразмыслить.

Проходя мимо лестницы, ведущей наверх, Ханна бросила взгляд налево и увидела стиральную машину и сушилку. Одежда, которую она носила в тот день, когда работала в гастрономе, была сложена аккуратной стопкой на крышке сушилки.

– Я не знаю, каким шампунем или мылом ты пользуешься, но если скажешь, то я с радостью принесу то, что ты пожелаешь, – заявил Уолтер. – Что бы тебе ни понадобилось, я всегда готов исполнить любое твое…

Во входную дверь позвонили.